Не раз я приходил к мысли создать итальянскую библиотеку в Лондоне. Эта идея вновь возродилась однажды, и ее реализация оказалась легко осуществимой. Я спросил в книжном магазине, имеются ли у них книги на этом языке.

– С избытком! – последовал ответ.

– Я приду их просмотреть.

– Вы окажете мне настоящую услугу, избавив от них.

Я вышел из этой лавки, снова ощутив всю свою уверенность, скажу больше – проблеск надежды, скорее интуитивный, чем мотивированный. «Надо учредить итальянскую библиотеку, – сказал я себе; надо возродить в Лондоне вкус к нашей прекрасной литературе…». Позже, возвращаясь к моей позиции, я смеялся над своим проектом. В тот момент я столкнулся с одним человеком: это был Бенелли, актер театра, который, пожимая мне руку, сказал:

– Я вас встретил кстати: назавтра или позднее я уезжаю в Неаполь, где получил ангажемент. Я пытаюсь разменять банковский билет, что выдал мне Тейлор в оплату. Я иду отнести его моему адвокату. Если вы можете дать мне сотню фунтов за те сто шестьдесят, чего он стоит, мне будет достаточно: это все, чего мне нужно для путешествия.

Я беру билет и, пообещав ему дать ответ за час, бегу к знакомому ростовщику, который, за пятнадцать гиней и мою гарантию, отсчитывает мне все остальное. И вот, я с шестьюдесятью гинеями, которые с чистой совестью считаю в праве присвоить, учитывая риск, которому подвергаюсь, оказавшись вдруг в необходимости однажды выплатить все остальное. Я считаю, однако, нужным и проявить деликатность по отношению к Бенелли, который, когда я отсчитал ему его сотню фунтов, сказал мне весьма любезно: «Я очень рад этой вашей доброй услуге, и если Тейлор не оплатит свой билет, я оплачу вам сумму, которую от вас получил».

Не теряя времени, я направляюсь к книготорговцу, который встречает меня с улыбкой на губах и, проведя в зады магазина, говорит: «Здесь у меня только итальянские книги, если вы хотите оформить приобретение их всем блоком и освободить это помещение, я уступлю их вам за весьма разумную сумму, тридцать гиней».

Пока он говорил, я бросил взгляд на коллекцию и, хотя книги были покрыты пылью и паутиной, я смог прочесть несколько названий. Я заставил его повторить сумму, о которой идет речь, и отсчитал ее ему в течение часа, он подписал мне квитанцию и, все время с улыбкой на губах, обязался отгрузить их мне как можно скорее. Эта улыбка, которая показалась мне сардонической, заставила меня призадуматься, но я эту мысль со страхом прогнал. Рассматривая при ближайшем рассмотрении полки, которые содержали не менее шести-семи сотен томов всех форматов и всех толщин, я не мог помешать себе улыбнуться, в свою очередь, оплакивая столь малое количество случаев, когда пользовались литературой моей дорогой родины.

Я не буду здесь перечислять сокровища, которые там нашел, перейду просто к факту. Я получил за них четыре сотни гиней, перепродав в моем магазине. Эта новая милость небес вернула мне все мои надежды и явилась для меня благоприятным признаком для реализации моего главного проекта вернуть итальянской литературе весь блеск, которым она сияла в этом городе во времена Грея, Драйдена и Мильтона.

Я обошел все книжные лавки Лондона, посвятив мои последние тридцать гиней важным покупкам. В марте 1801 года у меня было девять сотен томов шедевров, число которых я довел до шестнадцати сотен с помощью других приобретений на публичных распродажах. Я сделал распечатку каталога и получил удовлетворение, наблюдая приток в мой магазин самых эрудированных и самых влиятельных людей столицы, которые лишили мои полки более чем четырех сотен ее томов и обогатили тем самым мой кошелек. Я завозил из всех городов Италии все, что публиковалось там самого нового и самого примечательного. Именно благодаря этому менее чем в год я был в состоянии снять арест, который лежал на моей типографии, и использовать ее, чтобы опубликовать некоторые из моих поэтических творений. Именно этой публикации я обязан знакомством с человеком самым респектабельным, которого я встретил в своей жизни, достопочтенным сэром Томасом Матиасом.