В это время случилась смерть сестры моей жены. Эта смерть, казалось бы, должна была внести изменения в нашей ситуации. Моя свояченица была вдова, без детей, абсолютная хозяйка достаточно солидного состояния, полученного с помощью моих советов и содействия моей Нэнси. Я не игнорировал ее малую симпатию ко мне, но далек был от мысли, что на своем смертном ложе она проявит несправедливость лишить свою семью не только своего наследства, но и того, что ее сестра ей передала. Потеря этого наследства лишила нас четырнадцати-пятнадцати тысяч пиастров. Пусть небо простит ей забвение всех ее долгов!

Мои денежные средства значительно приуменьшились, и я оказался вынужден прибегнуть к займу, чтобы справиться со своими обязательствами. Для этого мне пришлось заложить в ипотеку мой дом, – формальность, которую можно было выполнить лишь не быстро, вследствие неумелости, или скорее недобросовестности, моего адвоката. Мой кредит ощутил эти задержки. Мои денежные поступления выполнялись с трудностями. Мои кредиторы проявляли себя чрезмерно требовательными и, с возникновением денежных угроз, начали меня преследовать. К этим частным неприятностям добавилась неприятность всеобщая. Мир с Англией привел к снижению более чем наполовину цен на все товары и стал причиной многочисленных банкротств, среди прочих и у негоциантов Филадельфии, с которыми я сотрудничал в области винокурения. Я оказался в затруднении со всех сторон. Единственное, что мне оставалось, это снова начать заниматься тем, что я делал в Лондоне, положиться на прощение тех, кому я был должен, передать им содержимое моих магазинов, продать мой дом и покинуть Санбери и вернуться в Нью-Йорк, город моих предпочтений в Америке.

Я мог бы еще побороться с противной судьбой и если не воспрепятствовать, то хотя бы отодвинуть мое падение, если бы адвокат, который вел дела по моему займу, не поставил своей целью поправить свои собственные дела, нанеся мне последний удар, преувеличив мои потери и распространив самые клеветнические слухи на мой счет. Он настолько напугал моего претора (судью), что тот трижды пытался, но безуспешно, поставить на продажу мой дом и приобрести его по ничтожной цене. Результатом этих махинаций было то, что беспокойство стало всеобщим и каждый счел для себя возможным воспользоваться этим в своих интересах. Те, кому я передал мои товары, и кто являлся моими дебиторами, находили тысячи предлогов, чтобы не рассчитываться со мной вовремя. Торговцы Рединга, которые наоборот были моими кредиторами, давили на меня с тем, чтобы я отдавал им то, что должен. Фермеры, которые до того без проблем продавали мне свои продукты в кредит, требовали, чтобы я платил наличными; в довершение неприятностей, негоциант из Филадельфии, который в течение долгого времени давал мне кредит у себя, объявил себя банкротом; так, одним ударом, я был лишен и денег и кредита.

Так я пришел к тому, что не смог обслуживать более проценты по сумме, за которую сдал в ипотеку мой дом. На этот раз мой претор смог выставить его на продажу. Это был смертельный удар. Вынужденный совершать частые путешествия, я проводил время на большой дороге из Санбюри в Филадельфию. Робинс воспользовался одной из моих отлучек, чтобы совершить поступок, который, без объяснений, говорит сам за себя. Он появился в моем жилище и, под предлогом сохранить мою коляску и двух лошадей, велел моему слуге передать их ему. Возвратившись домой, я хотел его поблагодарить и попросить их вернуть, но он мне ответил, что сохранит их, чтобы возместить себе арендную плату, что я ему должен.