В это время внимание всей Европы было приковано к процессу, который был затеян в Англии между принцессой Каролиной Брауншвейгской и ее августейшим супругом; основным персонажем этого процесса был итальянец Бергами. Ирландский адвокат, натурализованный в Америке, составил на этот сюжет памфлет против всей итальянской нации, на который откликнулись американские и английские журналы. Будучи дуайеном итальянцев в Нью-Йорке, я счел своим долгом составить опровержение этого памфлета и отомстить за своих соотечественников. Я опубликовал это опровержение и получил многочисленные благодарности.

Прошло шесть месяцев со дня отъезда моего сына, от которого я не переставал получать превосходные новости. Увы! Как можно было предположить, что мне грозит самое большое для отца несчастье, и что все сговорились меня обманывать! Каково было мое горестное изумление, когда в тот момент, когда я менее всего ожидал этого, я увидел его входящим ко мне, едва узнаваемого, бледного, исхудавшего от страдания и в состоянии полного упадка сил. Заботы, лечение – все было бесполезно; в последующие шесть месяцев он угас у меня на руках до истечения своих двадцати лет. Огромные траты во время его болезни, значительные траты, что он произвел помимо меня в Филадельфии, которые однако я ни минуты не усомнился оплатить, исчерпали мои ресурсы. Существование стало для меня тяжким бременем; мои ученики в этих несчастных обстоятельствах проявили себя со всей сердечностью; они уговаривали меня провести некоторое время в провинции; я согласился. Один из них предложил мне жилище, которое мне подошло. Многие приезжали меня проведать, и внимательные заботы смягчили постепенно мои моральные страдания.

Вот каким образом распределял я свое время: я вставал с солнцем; после часа, отданного чтению, мы устраивали скромный завтрак, затем я уходил посидеть под деревьями и подышать воздухом; там я занимался переводом итальянскими стихами пророчества Данте, написанного лордом Байроном, которое я находил столь согласным с моими грустными заботами. Когда, устав от этого труда, я возвращался в дом, общество моих доброжелательных хозяев давало мне еще несколько сладостных часов. Так протекли два месяца и я почувствовал возрождение моих сил и присутствия духа, которые меня было покинули.

Вернувшись в город, я мог заняться судьбой моих двух других сыновей; один из них посвятил себя адвокатуре, другой – медицине, и я получил удовлетворение, видя зарождение их карьеры под наилучшими ауспициями. Я получил в то же время письма из Флоренции, которые повторяли восхваления, выданные опубликованным фрагментам моего перевода Данте; но что мне польстило более всего, это то, что написал мне из Венеции Джулио Тренто на сюжет моего опровержения памфлета ирландского адвоката против итальянской нации; мой ответ наэлектризовал всех моих соотечественников, и особенно моих многочисленных друзей и его самого, и удвоил интерес, который испытывали все ко мне. Он приглашал меня вернуться на родину и насладиться моим триумфом. При чтении этого письма слезы увлажнили мои веки.

Враждебность фортуны, казалось, исчерпалась, и она предоставила мне передышку; мое здоровье и здоровье моих близких было превосходным; если бы не потеря моего сына, ничто бы не нарушало моего счастья.