ГЛАВА 1

Я не могла дышать.

Затерянная в равнодушной толпе, я отчаянно боролась за глоток воздуха, но все усилия были тщетными. Колышущееся море раскаленных тел обволакивало меня волнами вязких испарений, замешанных на запахе пота. Напрасно я пыталась вырваться: яркие вспышки света били по глазам и лишали меня чувства направления.

Силы покинули меня. Я понимала, что вот-вот отключусь.

Я заставила себя вдохнуть как можно глубже и занялась самовнушением. Все в порядке. Мне здесь ничего не угрожает и не может угрожать. Я стою на танцполе в самом престижном парижском ночном клубе. Ради единственного шанса попасть туда, где я сейчас нахожусь, люди готовы целую ночь мерзнуть в очереди.

Это не помогло. Тяжелое техно беспощадно лупило прямо по мозгам: пять нот повторялись снова и снова, пока мне не захотелось зажмуриться и закричать. Толпа становилась все плотнее, так что под конец я даже не могла поднять руку или хотя бы повернуть голову. Внезапно возникло жуткое ощущение, как будто эта пытка продолжается уже целую вечность, и я замкнута в этом тесном пространстве, как в гробу.

Точно таком же, как гроб моего отца. Но разве у него был гроб? Разве он вообще был похоронен? Разве кто-то знает наверняка, что он вообще погиб? Что с ним случилось на самом деле? Он заблудился в джунглях? Его растерзали дикие звери? Его захватили в плен и пытали? Молил ли он нас о спасении до самой последней минуты, пока не стало поздно?

Ну вот. Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь… Я зажмурилась и начала делать руками плавательные движения, пробиваясь к свежему воздуху между извивающимися потными телами. И почти заплакала от облегчения, когда моего лица коснулись холодные пальцы зимнего воздуха из распахнутых балконных дверей. Мне каким-то чудом удалось прорваться на балкон. Я рухнула в кресло, откинулась на спинку и дышала, дышала без конца, не в состоянии насытиться свежим воздухом.

Я пришла в себя, все было в порядке. Снова набрав полные легкие воздуха — на сей раз без спешки и со вкусом — я позволила себе полюбоваться ночной панорамой Парижа, увенчанной Эйфелевой башней в золотистом сиянии прожекторов. Это было очень красиво. Машинально рука потянулась к кофру с фотокамерой, который должен был болтаться у бедра, но, конечно, я не взяла его с собой в ночной клуб. Я обреченно вздохнула и привычным жестом дотронулась до серебряного амулета в форме цветка ириса, всегда висевшего на цепочке на шее. Пальцы пробежались по знакомым выпуклостям трех полураскрытых лепестков в обрамлении трех чашелистиков. «Три лепестка обозначают верность, отвагу и мудрость, — сказал мой отец, когда застегивал ожерелье на моей шее в мой пятый день рождения. — Ты уже вооружена всеми этими достоинствами, моя малышка, — добавил он и опустился на колени, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. — Но если тебе придется туго и ты забудешь об этом, твой амулет напомнит тебе о них».

— Клиа! Тебе плохо?

Я улыбнулась и посмотрела на свою старинную и самую близкую подругу, простучавшую по мрамору балкона своими легкими сандалиями. Эти сандалии из ремешков — а еще золотистое длинное платье, ноги, растущие от плеч и буйная грива рыжих волос — придавали Райне облик героини древнегреческого мифа.

— Pas de problem. — заверил Пьер вместо своего приятеля, плюхаясь в кресло рядом с моим диваном, — Это только приятно — заботиться о таких deux belles filles, как вы! — он поставил на низкий столик еще два бокала и воскликнул, не спуская с Райны сияющего взгляда — Viens, ma sherie! Viens!

Игриво зарычав, он обхватил Райну за талию и усадил к себе на колени. Он что, действительно влюбился? Во всяком случае Райна в этом не сомневалась. Она весело взвизгнула, но все же пересела на подлокотник кресла.

— Ты очень противный мальчишка! — пожурила она ухажера.

— Mais non! — возразил он и протянул ей бокал как знак примирения. — Pour toi!

— Мерси, — отвечала Райна, не спуская глаз с Пьера и выгнув спину ровно настолько, чтобы платье как можно выгоднее облегало ее грудь. Она отпила глоток и поставила бокал на столик. — Et pour toi! — многозначительно промурлыкала чертовка и завершила тост долгим страстным поцелуем.

Обворожительно. Спасибо родителям, я повидала вживую немало величайших актеров нашего времени. И могу дать совершенно профессиональную оценку: в искусстве соблазнения Райна не уступала никому из этих корифеев сцены. Единственное, что меня не устраивало на этот раз — ее выбор партнера. Пьер был столь безупречно красив, что не сделать его мужской моделью было бы преступлением против человечества. И все же он был таким худым и угловатым, что, мне кажется, сидеть у него на коленях и целовать его — это то же самое, что обниматься с дикобразом. Хотя Райне это явно не приходило в голову. Она немного отодвинулась, чтобы перевести дыхание, обнадежила своего визави многозначительной улыбкой, наклонилась ко мне и произнесла театральным шепотом:

— Мы с Пьером — души-близнецы!

Я постаралась не расхохотаться. Мне не было бы так смешно, если бы это была просто строчка из пьесы, которая должна была уверить Пьера, что он не зря переводит деньги нам на выпивку. Но я знала, что в эту минуту Райна сама верила в свои слова столь же безоговорочно, как это было у нее с Алексеем, Жюльеном, Риком, Янко, Стивом и Эйви… Со всеми парнями, от которых она успела побывать без ума на протяжении последних трех недель.

Лично я вообще не верю в души-близнецы, половинки и прочее в том же духе. Райна же упивается подобными теориями. Ее восхищает захватывающая дух романтика новых отношений. Для нее это как наркотик: ничто сильнее не оживляет ее чувства. И каждый раз, когда вихрь экстаза сшибает ее с катушек, она верит всей душой, что это настоящее, что это — навсегда. И неважно, сколько раз и как часто ей приходится переживать горечь разочарования: Райна никогда не теряет оптимизма и продолжает верить в настоящую любовь. Я сама не смогу так относиться к жизни, однако обожаю эту черту в Райне.

— Рада за тебя, — сказала я. И была при этом совершенно искренна. Если фантазии об этом мужчине с углами делают ее счастливой — я всеми руками за!

Она улыбнулась в ответ и возобновила прерванный поцелуй с Пьером, виртуозно избегая опасности уколоться о его острые скулы и подбородок.

— К-хм.

Ну конечно, по другую сторону от моего дивана угнездился Джозеф. Он сосредоточенно хмурился. Бедняга, наверняка он рассчитывал, что я с него глаз не спущу, стоит только ему появиться…

— Прости, — я повернулась, старательно демонстрируя вежливое внимание.

— С тобой все в порядке? — спросил он с суховатым британским акцентом. — Ты выглядела жутко расстроенной, когда ушла с танця пола.

— Серьезно? — я с отвращением представила смачные заголовки желтых газет: «Дочь сенатора Виктории Уэстон теряет сознание в парижском ночном клубе». — Это было так заметно?

— В этом зверинце? — он усмехнулся. — Никому не было до тебя дела, кроме нас троих. Вернее, двоих. По-моему, Пьер не видит никого, кроме твоей подруги… — Он попытался в лицах изобразить, как Пьер пожирает взглядом грудь Райны, однако не очень преуспел — видимо, не решился выйти за рамки приличий.

Не скрою, такая сдержанность была мне приятна.

— Все в порядке, — заверила я. — Я понимаю, что ты имел в виду.

— Ох, слава Богу! — вырвалось у него, и мы оба невольно прыснули. Я даже подумала, что недооценила Джозефа. На первый взгляд я записала его в послушную тень Пьера, но, по всей видимости, это было не так. Его физические данные были совершенно безупречны: чуть выше моих 175 сантиметров, бледная чистая кожа и темная шевелюра, один локон которой все время грозил выбиться из прически и упасть на лоб. Он был худощав, но явно достаточно мускулист и силен, как…

— Ты играешь в футбол? — спросила я. — Ты похож на футболиста.

Классно. Теперь я веду себя так же тупо, как его дружок Пьер.

— То есть, я хотела сказать…

— Нет, все нормально. И я действительно играю в футбол. Конечно, не как профессионал, но все же…

И Джозеф умело воспользовался поводом рассказать мне о себе, а я слушала его, однако старалась при этом следить за его глазами.

«Глаза — зеркало души, Клиа!» Папа начал повторять мне это с таких юных лет, что к тому времени, как я узнала о существовании клише, эта фраза успела навсегда запечатлеться у меня в мозгу как неоспоримая истина.

У Джозефа были серо-голубые глаза, широко распахнутые и искренние. Честно говоря, чересчур искренние. Я затаилась и ждала, когда же в них зажжется огонек, но этого так и не случилось. А когда он сообщил, что сейчас находится в двухгодичном мировом турне, предпринятом с целью «повидать свет и найти свое призвание», я поняла, что этот парень не для меня. Мой парень должен жить ради своего призвания, а не гоняться за ним по всему свету, как охотник за привидениями. Райна бы наверняка заявила, что это ерунда: Джозеф не должен быть парнем моей мечты, чтобы приятно провести с ним вечер. Наверное, она права, но мне делалось тошно при одной мысли о том, что придется вежливо изображать внимание и интерес, которых не было и в помине. Тем временем Джозеф подался ко мне, так что его локон все-таки упал на лоб, и сказал:

— Ну а теперь, когда я рассказал о себе все, что только можно… Расскажи и ты мне о себе, Клиа Раймонд!

— Ну, на самом деле… я бы не прочь подняться наверх и потанцевать, — честно сообщила я.

— Отлично, пойдем, — ответил он, но я затрясла головой, как только он начал подниматься с кресла.

— Все нормально, правда! — я постаралась изобразить как можно более дружелюбную улыбку. — Просто мне действительно хочется немного побыть одной.

— Ты уверена?

— Да, да… И тебе вовсе ни к чему меня ждать и вообще… Не хочу испортить тебе вечер! В этом клубе полно симпатичных девчонок.

— Ага, — ответил он.

Я поморщилась — наверное, он все-таки обиделся? Но Джозеф улыбнулся. Он явно не пришел в восторг, но принял мой отказ вполне достойно.

— Ну что ж, тогда… было приятно познакомиться, — он протянул мне руку, и я пожала ее. Он действительно был милым парнем, и я от всей души пожелала ему кого-нибудь найти. Когда он растворился внутри толпы, я похлопала по плечу Райну, поймала ее взгляд и вышла на лестницу, ведущую в верхний зал. Налетел сквозняк, и я вздрогнула от озноба. Мое маленькое вечернее шелковое платье не было предназначено для зимы — даже для зимы в душном ночном клубе, где вас поджаривают самые мощные лампы — зато оно отлично подходило для танцев. Для настоящих танцев, а не кошмарной толкучки в переполненном телами шумном зале.

Я распахнула двери на балкон и тут же почувствовала облегчение. Небольшой верхний зал в «Хищнике» совершенно не походил на тот дурдом, который воцарился внизу, и гораздо больше мне подходил. Здесь царила интимная атмосфера. Из канделябров лился приглушенный свет, ноги утопали в пушистом ковре, барная стойка сверкала полированным красным деревом, а на небольшой уютной сцене над танцполом незнакомый мне артист исполнял чудесные блюзы Этты Джеймс. Я почувствовала, как меня окутывает тепло, и, миновав немногочисленных танцоров, подобралась к самой сцене и отдалась во власть музыки.

Я люблю танцевать. Если музыка мне нравится, я полностью погружаюсь в нее и даже на время забываю обо всем на свете. Наверное, танцы дают мне то, что Райна получает от медитаций и йоги. Что-то похожее я ощущала во время подъема в горах, когда приходится концентрироваться только на очередном упоре для рук или для ног, и с каждым преодоленным метром в мышцах нарастает приятная усталость.

Пока я танцевала, мысли свободно бродили у меня в голове, и на миг я даже попыталась представить, как могла продолжиться наша беседа с Джозефом. Он выдал себя, назвав меня полным именем. Судя по горькому опыту прошлых лет, следующим вопросом, скорее всего, стало бы: «Ну и что это значит — быть дочерью Виктории Уэстон?»

Это был совершенно идиотский вопрос, и особенно когда его задавал какой-нибудь тип вроде Джозефа, успевшего с нарочитой небрежностью намекнуть на свою связь с британской королевской фамилией и обязанность регулярно появляться с родными на официальных приемах. Значит, он сам отлично знает, каково это — все время жить под прожектором. Но с другой стороны, он ведь и не собирался узнавать что-то новое, спрашивая об этом, — просто вел светскую беседу.

Зато Райна балдела от этого вопроса. Ей ведь тоже его постоянно задавали, только в другой версии: каково это — быть связанной с семьей Уэстон? Для нее это было превосходным началом. Оно давало повод многозначительно стрельнуть глазами в парня, задавшего свой вопрос, и проворковать: «Для меня это люди. Я смогла познакомиться с такими людьми…»

Я никогда так не отвечаю. Я человек не публичный. Может быть, именно поэтому я так спокойно перешла на домашнее обучение в выпускном классе. Райна сказала, что не вынесла бы и дня такой жизни. Она бы погибла, лишенная возможности участвовать в ежедневных маленьких спектаклях, подкидываемых ей жизнью в школе. А меня они никогда не интересовали. Не то чтобы я вообще не любила людей: на свете есть люди, без которых я бы точно не выжила. Или мне кажется, что я бы не выжила без них. Потому что за последний год я сделала мрачное открытие: без некоторых людей я не живу хорошо, но тем не менее живу.

Райна — одна из этих людей. Я знаю ее всю свою жизнь: Ванда, ее мама, «лошадиный профи» у моей мамы. Проще говоря, Ванда всю жизнь нянчится с лошадьми моей мамы. Это работа с полной загрузкой, и Ванде попросту не хватило бы ни времени, ни сил заниматься чем-то еще. Вот так и получилось, что она живет в нашем домике для гостей вместе с папой Райны, Джорджем.

Мама с Вандой забеременели в одно и то же время, и папа жаловался мне, что едва не рехнулся, потому что ни одна из них не желала его слушать и обе делали что хотели. На девятом месяце, с трудом таская необъятный живот, Ванда продолжала мотаться по нашему ранчо, чистила стойла, задавала корм и лично ухаживала за каждой лошадью. Мама тогда только начинала свою политическую карьеру на уровне штата, и хотя дело ограничивалось главным образом небольшими поездками по округе — они происходили постоянно. И папа всегда считал настоящим чудом, что каким-то образом она оказалась дома к началу схваток… опередив Ванду всего на пять минут. А поскольку Джордж был на работе, в конце концов папе пришлось везти в больницу обеих. Всю дорогу они нежно обнимались на заднем сиденье — парочка пузатых, стонущих и пыхтящих женщин, без конца причитающих из-за нарушенного графика работы. Бедный папа обливался холодным потом от страха, что его остановят и арестуют по подозрению в многоженстве с извращенным пристрастием к беременным женщинам на поздних сроках.

Мы с Райной родились с разницей ровно в пять часов — причем я оказалась первой — и с тех пор не расставались. Мы всегда говорили, что мы — двойняшки, только родители разные.

Таблоиды очень любили смаковать разницу в нашем общественном статусе, но для меня она была кровная родня. И мои родители относились к ней точно так же. Они всегда заботились о том, чтобы Райна могла учиться в той же частной школе, что и я, и она всегда проводила у нас свои каникулы.

Тем не менее в глазах остального мира она не являлась членом семьи Уэстон. И я не уверена, что это так уж плохо. Для меня быть Уэстон означало прежде всего толпу назойливых репортеров, не дававших покоя с первой минуты после рождения и на все лады гадавших, не испорчу ли я мамину карьеру и захочу ли пойти по стопам родителей, пытающихся изменить этот мир. Быть Уэстон означало для меня, что в самом начале седьмого класса в журнале People появилась подборка моих фотографий на развороте с подписью: «Клиа Раймонд — гадкий утенок, вступающий в переходный возраст». И изображения все были как на подбор. Их сделали в летнем лагере, и я понятия не имела, что меня снимают, когда сонная вылезала из палатки с копной растрепанных волос или поправляла трусы от купальника. Вот уж действительно отличный способ помочь самоутвердиться двенадцатилетней девчонке — расклеить эти фотки по всей школе! При одном воспоминании о них мне до сих пор становится тошно.

За годы нашей дружбы Райна стала экспертом по сглаживанию таких ситуаций. Она всегда знает, когда мое имя может появиться в журналах. И она радуется за меня совершенно искренне, стоит ей узнать об очередном турне или светском рауте, на который мне предстоит идти вместе с родителями. И что самое удивительное: в ее радости нет и капли зависти. Хотя и на ее долю тоже достается немало светских раутов, ее эта мишура никогда не утомляет. Она с неизменным энтузиазмом сопровождает меня и на званые приемы, и на вечеринки в закрытые клубы, и на каникулы в какое-нибудь экзотическое место… и в этой зимней поездке по Европе.

Я даже не заметила, что танцую с закрытыми глазами, пока не распахнула их от неожиданности, почувствовав на плече чью-то руку.

— Клиа! — Райна старалась перекричать музыку, и ее глаза сверкали от выпитого вина и от восторга перед очередной любовью всей ее жизни. — Je vais aller chez Pierre. У него пентхаус с видом на Эйфелеву башню! C'est tres bon, поп?

Судя по всему, Райна и без меня успела решить что это tres, tres bon, и мне оставалось лишь согласиться:

— Oui, — сказала я. — Только будь осторожна. У тебя есть его адрес?

Райна кивнула, и я протянула ей свой телефон, чтобы она его записала.

— Газовый баллончик с собой? — спросила я.

Райна состроила сердитую гримаску, но все же продемонстрировала мне его, вынув из сумочки. Я одобрительно кивнула.

— Звони немедленно, если хоть что-то пойдет не так. Не важно что. И если ты не свяжешься со мной через двенадцать часов, я вызываю команду спецназа!

— Мы во Франции! Здесь нет спецназа! — напомнила мне Райна. А потом наклонилась, прижавшись ко мне лбом, и сказала, глядя прямо в глаза: — Со мной ничего не случится. Ты меня никогда не потеряешь!

В последний год она повторяла эту фразу чуть ли не при каждом расставании. И хотя мне было приятно это дружеское участие, я всегда раздраженно морщилась, слыша «никогда». По мне, это было все равно что искушать судьбу. Конечно, я говорила об этом Райне, но та лишь смеялась над моими «ненормальными предрассудками». Стало быть, каждый божий вечер верить в то, что ты встретила душу-близнеца — это нормально, а верить в то, что судьбу можно раздразнить своими неосторожными словами — это ненормально! Оставалось лишь надеяться, что судьба Райны обладает достаточным терпением.

В клубе я оставалась ровно столько, чтобы не уезжать на глазах у Райны. Она бы чувствовала себя неловко, если бы поняла, что я потащилась сегодня в клуб только ради нее. Едва переступив порог своего номера, я жадно ринулась к сейфу и вытащила свою драгоценную камеру.

Сколько я себя помню, фотография была моим спасением от любых неприятностей. Папа подарил мне мой первый фотоаппарат, когда мне было всего четыре года.

— Запомни, Клиа, — напутствовал он меня, — ты берешь на себя большую ответственность, когда фиксируешь что-то на снимке. Во многих культурах существует поверье, что фотография крадет у человека часть его души.

Как всегда, я внимала каждому его слову, принимая их за истину в последней инстанции, даже когда мама открыто смеялась и закатывала глаза:

— Ох, Грант, ты только посмотри на нее! — и ее голос звенел от любви к нам обоим. — У нее глаза, как чайные блюдца! Скажи ей, что это выдумки!

— Это выдумки, — покладисто отвечал папа, но он стоял спиной к маме, и она не могла видеть, как он скрестил два пальца. Я просияла: еще бы, мы с папой стали заговорщиками!

С той самой минуты, как папа вручил мне фотоаппарат, он стал моей самой любимой игрушкой. Мне никогда не надоедало делать снимки. И папе это нравилось. Он тоже увлекался фотографией и очень гордился, что я вместе с ним часами просиживаю в его домашней лаборатории в подвале. Меня всегда считали скорее маминой, чем папиной дочкой — до того дня, как я получила фотоаппарат, хотя я вообще ничего такого не помню. У меня в памяти сохранились только мы двое — папа и я — смеемся, беседуем, делимся своими секретами и надеждами превратить каждый свой снимок в произведение искусства.

Райна надо мной смеется. Принимая во внимание мою ненависть к папарацци, она находит комичным мое увлечение фотографией. Но я считаю себя самым настоящим антипапарацци. Ведь их жадные объективы ловят лишь то, что лежит на поверхности. Лишь бы физиономия их жертвы была в фокусе — и все о'кей. А моей целью стало запечатлеть то, что скрыто под поверхностью. Есть неповторимая история, что таится в каждом лице, в каждом пейзаже, в каждом мгновении нашей жизни. Каждый предмет в мире наделен собственной душой, и, когда мне удается найти общий язык с камерой и мы работаем в унисон, нам удается запечатлеть эту душу. У себя в комнате я аккуратно уложила камеру на кровать, чтобы одеться потеплее и противостоять зимнему холоду. В поездку я взяла с собой свою любимую камеру — Sony DSLR (цифровой одно— объективный зеркальный фотоаппарат — перев.), которую папа подарил мне как раз перед своей последней поездкой в «Глобо-Рич». С тех пор успели появиться новые, более совершенные модели, но эта, казалось, была сделана специально для меня. Я мигом скинула с себя вечернее платье и каблуки, натянула длинные шелковые нижние штаны, мои любимые джинсы, толстый свитер с высоким воротом и вязаную плотную шапочку. Никаких перчаток. Перчатки — это барьер, они разделяют меня с камерой, нарушая нашу связь.

Закутавшись как можно теплее, я отворила дверь и вышла на балкон. На улице подморозило, и корка льда сверкала на кованых перилах и фигурном литье. Я быстро окинула взглядом горизонт, отдавая себе отчет, что не увижу его по-настоящему, пока перед глазами не окажутся линзы окуляра. Я глубоко вздохнула, наслаждаясь моментом предвкушения чуда, и поднесла камеру к глазам. В ту же секунду я начала делать один снимок за другим. Отсюда весь город был как на ладони: маленькие кафе, рынки и библиотеки, притихшие до утра. И надо всем этим — захватывающая громада Нотр-Дама, казавшегося живым в свете прожекторов.

Я провела на балконе не один час, снимая все подряд: тончайшие нюансы архитектуры, улицы, прохожих. Я успела запечатлеть их всех и продолжала бродить взглядом по Латинскому Кварталу до самого рассвета, пока солнце не согрело город настолько, что я почувствовала, как застыли мои пальцы.

Превосходная ночь: и мне не пришлось ложиться спать.

Стоило мне вернуться в комнату, как меня обдало жаром, и я молча похвалила себя за предусмотрительность: перед тем как отправиться на балкон, я включила обогреватель на полную мощность.

Замерзшие пальцы не хотели слушаться, и лишь со второй попытки мне удалось набрать номер обслуживания комнат. Я заказала горячий шоколад, самый большой чайник горячего чая и круассаны и попросила оставить их под дверью, если я не смогу открыть. Потому что сама я собиралась провести ближайшее время в душе, пока моя кожа не станет розовой, как у лобстера, и горячая вода не прогонит из тела весь холод без остатка.

Через три четверти часа я сидела на кровати, закутавшись в махровый халат, и смаковала круассаны с шоколадом. Мое тело все еще излучало тепло, которым я наслаждалась в душе, и это приносило не меньшее удовольствие, чем еда. Совершенно довольная, я лениво переключала каналы новостей, гадая, не покажут ли там маму. Куда она собиралась на этой неделе? Я не могла вспомнить. Кажется, в Израиль? Или в Москву? А может, она тут, в Европе? Я откинулась на горку подушек и собралась смотреть…

… и в следующий момент я поняла, что меня окружают языки пламени.

Пламя было повсюду. Я зажмурилась что было сил, чтобы избавиться от ослепительного рыжего сияния, но это не помогало. Я знала, что пламя жадно поглощает все вокруг, и даже с зажмуренными глазами я видела это.

А еще запах. Тошнотворная вонь ядовитых испарений, сдобренная горящими пластиком, шерстью, электропроводкой. И тяжелый запах горящих волос. Человеческих волос. Моих волос?

Нет. Теперь я видела его. Мужчина пробирался через преисподнюю, в которую превратился номер отеля: огонь охватил его руки, его ноги, его волосы. Он пытался сбить пламя, но только раздул его еще сильнее. Огонь поднялся к его лицу, и, когда мужчина повернулся ко мне, я увидела последний отчаянный крик моего отца…

— Нет! — задыхаясь, я подскочила на кровати. Сердце выпрыгивало из груди, слезы лились ручьем. Где я? Привычным жестом я потянулась за амулетом, но рука наткнулась на ворот махрового халата. Испуганная, дрожащая от ужаса, я оглянулась, совершенно ничего не соображая, и все еще чувствуя запах дыма.

Мой взгляд натолкнулся на сервировочный столик возле кровати. Крошки от круассанов. Настоящих шоколадных круассанов. Реальных. Которые я запивала какао. Мое дыхание выровнялось, и я нашла в себе силы посмотреть в окно, где успокаивающе сиял огнями незыблемый, как скала, Нотр-Дам. Я заставила себя сфокусировать все внимание на соборе и начала дышать глубже. Мой психотерапевт обещал, что со временем сны перестанут мучить меня, однако отец исчез уже год назад, а кошмары продолжались. Теперь терапевт утверждал, что это от неуверенности. Если бы я точно знала, что случилось с отцом, если бы у меня были хоть какие-то ответы…

Но их не было. И мой мозг услужливо заполнял эти пробелы самыми жуткими вещами, которые мне приходилось видеть, о которых я читала или слышала. А если учесть мои уникальные возможности по работе в качестве фотожурналистки, то список этих жутких вещей был чрезвычайно длинным.

Иными словами, мой мозг превратился в огромную свалку ночных кошмаров.

Однако я постаралась отругать себя за тот, что привиделся мне на этот раз. Потому что это было уж слишком нелепо. Если я в чем-то и могла быть уверена — это в том, что мой отец не погиб при пожаре в гостинице. Он вообще не останавливался в гостинице: он был в лагере «Глобо-Рич». Так с какой стати мне приснился еще и пожар?

Мой взгляд упал на экран телевизора, и все встало на свои места. На экране был именно пожар. Не иначе как я услышала во сне голос за кадром и включила его в свои видения. Я сделала мысленное замечание: не смотреть новости, когда засыпаю. Не хватало еще, чтобы я сама провоцировала свои кошмары.

Недовольно морщась, я смотрела на пожар. Это был большой пожар, уничтожавший красивый многоквартирный дом, построенный, скорее всего, в 1800-х годах. Грустно было думать о том, как легко такая красота, простоявшая две с лишним сотни лет, может быть разрушена почти за мгновения.

Я прибавила звук, чтобы узнать побольше о здании и его обитателях. Несмотря на свое более чем приблизительное знание французского, я все же поняла, что пожар начался где-то на верхних этажах этого здания, получившего свою известность благодаря превосходному виду на Эйфелеву башню из окон его квартир.

Кровь застыла у меня в жилах.

Сегодня вечером я уже слышала кое-что по поводу Эйфелевой башни.

Нет… Я слишком поспешно делаю выводы… не может быть…

А в голове уже звенел возбужденный голос Райны: «Je vais alies chez Pierre! У него пентхаус с видом на Эйфелеву башню! С'est tres bon, non?»

Но ведь в Париже есть не один пентхаус с окнами на Эйфелеву башню, не так ли? И шансы на то, что загорелось именно это здание….

Я схватила телефон и стала искать, куда Райна забила адрес Пьера, а потом перевела взгляд на бегущую строку новостей.

— Ну же, давай! — подгоняла я ее. — Говори, где это? Какой там адрес?

— Le feu est a vingt-quatre rue des Soeurs, — наконец произнес женский голос за кадром.

Земля остановилась.

Это был тот самый адрес!

— Нет! — выкрикнула я. — Пожалуйста, нет, нет, нет…

Я набрала номер Райны и целую вечность слушала гудки в трубке.

— Ответь, Райна, ну же, ответь!

Ничего. Никакого ответа.

— Черт! — я дала отбой, кое-как оделась и вылетела из комнаты, задержавшись лишь на секунду, чтобы подхватить камеру. Это было совершенно инстинктивное действие. Какой бы страх ни терзал меня из-за Райны, пожар был новостью, а я делала снимки новостей.

— J'ai besoin d'un taxi maintenant! — крикнула я швейцару, врываясь в холл и запоздало добавила: — S'il vous plait, — однако отчаяние в моем голосе подействовало лучше всяких просьб: швейцар выскочил на улицу и замахал проезжавшим машинам.

Казалось, это займет целую вечность. Тут всего-то километра четыре — не проще ли пробежать самой? Нет уж, лучше доехать, однако вынужденное бездействие за спиной у швейцара сводило меня с ума. Мне требовалось что-то делать. Я посмотрела на часы. В Нью-Лондоне, штат Коннектикут, три часа ночи. Неважно. Я набрала его номер.

Он ответил с третьего звонка, и голос его звучал бодро и четко, хотя я не сомневалась, что он спит уже не один час.

— Клиа, привет! Как у тебя дела?

Спасибо тебе, изобретатель определителя номера! Бен знал, что я не буду будить его среди ночи по пустякам.

— Бен! Бен, это из-за Райны. Здесь случился пожар — просто огромный пожар!

Голос у меня предательски сел, и я начала всхлипывать. Я не смогу вынести, если что-то случится с Райной! Просто не смогу.

— Сделай глубокий вдох и рассказывай. Рассказывай все, — теперь голос Бена был полон спокойствия и уверенности. Мне так нравилась эта его черта: чем большее безумие творилось вокруг, тем более логично и методично вел себя Бен. И именно его голос был моим прибежищем, моим спасительным маяком в течение последнего года.

— Я ничего не знаю, — наконец вымолвила я. Швейцар как раз подогнал машину к крыльцу, и я кинулась внутрь, выкрикивая адрес Пьера. — Vitе, s'il vous plait— vite!— взмолилась я. А потом скорчилась на заднем сиденье и кое-как пересказала Бену все, что успела увидеть в новостях.

— Так, понятно, — голос Бена приносил мне уверенность через десятки тысяч километров. — Не паникуй. Ты пока сама ничего не знаешь. Ты ведь едешь сейчас туда, верно?

— Со всей возможной скоростью, — подтвердила я, выгребла из сумочки пачку евро и сунула шоферу со словами: — Plus vite, s'il vous plait! — Отлично, — продолжал Бен. — Тогда поговори со мной, пока едешь.

Просто не знаю, что бы я делала без Бена. Мой круг самых близких друзей состоял всего из двух человек: Бена и Райны. Даже, пожалуй, и для круга-то маловато: так, ломаная линия близких друзей.

И я говорила с Беном на всем продолжении десятиминутной поездки. Я не могла иначе. Звук моего голоса, доносящийся до него через океан, был единственным якорем, удерживавшим меня от взрыва, который разнес бы на молекулы паники все мое существо.

— Arretez! Arretez! — закричала я наконец шоферу. Но в этом не было необходимости: полицейские кордоны перекрывали здесь дорогу. — Все, я на месте! — сообщила я Бену. — Я выхожу. Я позвоню тебе, как только что-то узнаю.

— Жду, — ответил Бен, и можно было не сомневаться: так он и сделает.

Я сунула таксисту еще пачку евро, распахнула дверцу и едва не ослепла от едкого дыма, резавшего глаза. Натянув ворот свитера на лицо, чтобы хоть немного защититься от дыма и копоти, я помчалась к горящему зданию, грубо расталкивая зевак. Дом окружали пожарные машины, однако вода из их шлангов мало что могла изменить: слишком тонкие струйки против такого огня, все равно что детский водяной пистолетик против адского пламени.

— Райна! — завизжала я, ослепшая и растерянная от ужаса. — Райна!

— Клиа!

Я крутанулась на месте: мне сию же секунду требовалось увидеть ее лицо — больше, чем глоток воздуха. Я должна была удостовериться, что с Райной ничего не случилось, что она не окликает меня с каталки, испуская свой последний…

— Клиа, Клиа, все хорошо! Все в порядке! Я здесь!

Она и правда была здесь, закутанная в свитер и кашемировое пальто на пять размеров больше, чем нужно. Рыжие кудри были спрятаны под меховой шапкой-ушанкой — пожалуй, такие были в моде где-нибудь в Сибири в 1930-х годах… или на голове тощего юноши модельной красоты.

— Господи, Райна! — вскричала я, прижимая ее к себе что было сил. Я ничего не могла с собой поделать. Я должна была убедиться, что это действительно она.

— Я в порядке! Мы с Пьером вышли попить кофе. Нас даже не было в здании, когда начался пожар! — она слегка отодвинулась — ровно настолько, чтобы упереться лбом в мой лоб и посмотреть мне в глаза: — Я же сказала, что ты никогда меня не потеряешь, помнишь?

— Не смей! — начала я, но паника уже стихла настолько, что я смогла позволить себе робкую улыбку. Я снова обняла свою подругу, и даже когда мы разомкнули объятья, все еще держали друг друга за руки.

— Ты когда-нибудь видела такой ужас? — серьезно спросила она, и я следом за нею подняла глаза на огромное здание, уже до половины охваченное пламенем.

На самом деле я уже видела такой ужас, однако это не уменьшало впечатления, производимого пожаром. Огонь всегда завораживает — невероятная комбинация бездушной разрушительной стихии и потрясающей красоты. С трудом я оторвала взгляд от пожара и посмотрела на то, что творится на улице. Я увидела пожарных, упорно выполнявших свою работу: их суровые лица были лишены всех эмоций. Я увидела зевак, смешавшихся в одной толпе с бывшими жильцами этого дома: первые стояли и глазели на огонь, разинув рты от благоговения; вторые либо жались кучками, либо метались взад-вперед по улице, закуривая одну сигарету за другой, как Пьер. Я увидела сразу десяток радуг, сверкавших в брызгах воды из пожарных шлангов.

— Ручки чешутся? — улыбаясь, поддразнила меня Райна. Я проследила за ее взглядом: оказывается, моя правая рука уже достала камеру из кофра. — Давай, — сказала моя подруга, — а я пойду проверю, как там Пьер. И если дашь мне свой телефон, то перезвоню Бену и сама скажу, что со мной ничего не случилось. Ты ведь наверняка уже поставила его на уши! — с ухмылкой добавила она.

Райна слишком хорошо меня знала. Я еще раз прижала ее к груди, отдала телефон и скрылась за объективом своей камеры, полностью растворившись в происходящем. Я была на своем месте. И это было правильно.

Тогда я понятия не имела о том, что делаю снимки, которые навсегда изменят мою жизнь.

 

ГЛАВА 2

Сидя у себя дома в Коннектикуте, я смотрела на монитор компьютера, выводя на него последнюю серию снимков. От недосыпа и четырех часов, проведенных перед монитором, глаза горели. Был бесконечный перелет над океаном, муторное ожидание багажа в аэропорту, пробки на скоростном шоссе, и наконец мы с Райной оказались дома. В Ниантике была еще середина дня, зато в Париже уже перевалило за полночь. Едва держась на ногах от усталости, мы обнялись на прощанье и разошлись по домам, чтобы завалиться спать.

Вот только мне было не до сна. Шестнадцатигиговая флешка с фотографиями нашей поездки буквально кричала, требуя моего внимания. Я скинула фотографии на жесткий диск и взялась за сортировку. На то, чтобы как следует оценить каждый снимок, сделанный за три недели каникул, уйдет целая вечность, и сейчас я положилась на инстинкт, чтобы хоть как-то упорядочить этот материал. Позволяя себе лишь мимолетный взгляд на каждое изображение, я складывала в особую папку те, что успели зацепить мое внимание. Снова и снова я повторяла эту процедуру, уделяя каждому снимку чуть больше времени, — так я сокращала число изображений, на которых действительно удалось поймать что-то стоящее.

У меня ушел на это не один час, зато в итоге я получила папку с двумя десятками фотографий, охвативших главные этапы нашего путешествия: Трафальгарская площадь в ночном освещении, оскалившаяся горгулья, готовая прыгнуть с крыши собора Святого Витуса в Праге, Райна на фоне фонтана Треви, в угоду туристической традиции демонстративно замахнувшаяся рукой с зажатой монетой.

Однако чаще всего мой взгляд возвращался к снимку, сделанному во время пожара в доме у Пьера. Я щелкнула мышью, чтобы разогнать снимок на весь экран. На нем были изображены двое пожарных. Дым был настолько густым, что обоим пришлось воспользоваться кислородными баллонами, закрепленными в ранце на спине. Их лица прикрывали конические маски. Жаропрочные черные костюмы, желтые перчатки и желтые шлемы не оставляли открытой ни одной части тела, однако все их эмоции были кристально ясны. Дружно склонившись, они с силой удерживали на месте толстый зеленый шланг, направляя струю воды на жадное пламя. Сам наклон их тел, поворот лиц выдавал решимость и надежду.

Снимок сам по себе был удачным, он захватывал своей динамикой, однако после того, как я несколько раз вернулась к нему, меня заинтересовала пожарная машина на заднем плане снимка.

Я увеличила картинку, оставив в кадре машину. Сбоку, там, где на корпусе машины есть лесенка и крепятся пожарные шланги, виднелась какая-то тень, которую я все еще не могла рассмотреть.

Пришлось снова разогнать изображение, сфокусировавшись именно на этом участке снимка. Теперь стало понятно: перед машиной стоял человек. Это был молодой парень, едва ли намного старше двадцати лет, но черты его различить было трудно, поскольку он не смотрел в объектив. Повернувшись куда-то в сторону, он ухватился рукой за лесенку, ведущую к шлангам. Его голова была опущена, и каждый мускул его тела, казалось, был скован от сильнейшего напряжения. Может, это один из пожарных? Сложением он не уступал ни одному из них, но был не в униформе. Парень был одет в черную кожаную куртку, джинсы и серую футболку. И хотя его щеки потемнели от щетины, как будто он работал всю ночь до утра, пожар совершенно не привлекал его внимание. Он явно был слишком погружен в свои собственные мысли. Его густая грива растрепанных темных волос, высокие скулы и темные брови смотрелись потрясающе, но что-то в выражении глаз и изгибе губ заставляло забыть о красоте и подумать о скрытых глубоко внутри боли и тревоге.

Я не в силах была оторвать от него взгляд.

Я попыталась угадать, что за мысли бродили у него в голове. Может, пожар начался у него в квартире? И я представила себе, как он мечется по улице, призывая на помощь пожарных, как будто от его криков пламя может погаснуть. Или же он все еще был в здании, когда приехали пожарные машины, и сам прокладывал себе дорогу из жаркого ада, задыхаясь и кашляя в дыму и пытаясь сбивать пламя одеялом, намоченным в раковине. Я представила, как он безуспешно вырывается из рук пожарных, уводящих его из горящего здания. Я представила…

Звук дверного звонка вернул меня в реальность.

— Пири? — окликнула я нашу экономку, но вспомнила, что у нее сегодня выходной. Я нарочно ее отпустила, чтобы спокойно отдохнуть от перелета. Неохотно оторвавшись от компьютера, я направилась вниз. На крыльце никого не оказалось, зато стоял огромный букет ирисов всех возможных цветов. Они были прекрасны. Я внесла букет в дом, поставила на стол в кухне и открыла карточку.

Добро пожаловать домой! Прости, что не смогла тебя встретить. Я люблю тебя, и мы непременно увидимся на будущей неделе, когда я вернусь из Израиля. Целую, мама.

Вот так-то. Кроме выбора цветов, она никогда не напоминала мне о папе. Этот порядок был принят с самого дня похорон: обряда над пустой урной, закопанной под памятником, который никогда не будет стоять на месте, где действительно упокоилось его тело. Она откровенно призналась мне, что разговоры о нем для нее невыносимы, значит, их просто не будет. И точка. Сначала мне было очень трудно удержаться, но вскоре она получила место в сенате и стала постоянным членом Комитета иностранных дел. Ее жизнь проходила в непрестанных разъездах по всему миру, и нам удавалось так мало бывать вместе, что я не решилась бы испортить то немногое, что у нас оставалось. То есть я следила за тем, что говорю, и держалась в рамках светской беседы. Пропасть между нами росла, но пока я не видела способа навести мост, не нарушив хрупкое равновесие, и предпочитала оставлять все как есть.

И тем не менее она прислала мне ирисы — самые любимые папины цветы. Я сжала амулет у себя на груди, чувствуя себя счастливой и опустошенной одновременно. Меня так и подмывало сию же минуту набрать мамин номер и сказать ей, что я понимаю все, что она не смогла сказать словами. Я хотела излить ей свою сердечную боль, рассказать о кошмарах и о том, что душа моя все еще разбита… Но я слишком хорошо знала, что она найдет повод извиниться и дать отбой, как только услышит первое слово.

Мне не суждено было найти утешение у мамы… Но, возможно, я найду его у папы? Конечно, это не лучший вариант, но он давал хотя бы толику воображаемой поддержки. Я вынула из вазы один цветок и пошла наверх, в папин рабочий кабинет.

Большинство, наверное, считало бы, что всемирно известный хирург Грант Раймонд должен был соблюдать порядок и чистоту во всем. Абсолютную чистоту. Практически стерильность. Эти люди ошибались. Нет, папа не был неряхой или грязнулей: просто он любил, чтобы окружавшие его вещи отражали ход его мышления, которое всегда охватывало самый широкий спектр интересов, было творческим и многоплановым. Безусловно, в операционной он требовал соблюдения абсолютного порядка. Зато в остальных местах он умудрялся создавать абсолютный хаос.

Еще одной особенностью его памяти было то, что она пунктуально сохраняла последовательность всех действий хирурга в ходе самых сложных и длительных операций, в том числе и все варианты нештатных ситуаций и пути их устранения, когда он работал в операционной. Зато в обычной жизни папа был не в состоянии запомнить такие мелочи, как номера телефонов, время и место своих встреч — да и вообще зачем он только что вошел в эту комнату? Чтобы хоть как-то упорядочить этот хаос, он старался записывать все необходимые сведения — конечно, на всем, что попадало под руку. В результате его кабинет всегда имел такой вид, словно небеса разверзлись бумажным дождем, который падал в течение сорока дней и сорока ночей. Отдельными островками в этом море выступали муляжи человеческого сердца, стопки словарей и блокнотов с какими-то заметками.

Самые престижные больницы мира и медицинские журналы умоляли дать им разрешение прислать сюда экспертов, способных разобраться в этом хаосе, справедливо полагая, что где-то в папиных бумагах могли остаться записи, способные дать новый толчок к развитию кардиохирургии. Мама не обращала на эти запросы никакого внимания, но кто-то должен был на них отвечать. И общение с экспертами автоматически легло на меня. Я могла их понять. У них была своя логика — человечество имело право на открытия моего отца. Да и папа наверняка захотел бы поделиться своими знаниями, заключенными в этом кабинете, даже если это помогло бы спасти всего лишь одну человеческую жизнь. Однако я не могла отделаться от чувства, что разрушу свой собственный мир, допустив чужаков в эту комнату. Как будто меня саму заживо подвергнут вскрытию. Я понимала, что это ерунда, но не могла ничего с собой поделать. Возможно, я научусь относиться к этому иначе через пару лет. А возможно, не научусь никогда.

Я прошла к папиному рабочему столу и села в его кресло. Постаравшись принять его любимую позу, я сосредоточилась на окружавшем меня привычном беспорядке в ожидании того ощущения его присутствия, которое всегда возникало в этом месте.

Но у меня ничего не вышло.

Что-то было не так.

Что-то в этой комнате изменилось.

Я не могла сказать точно, что именно, я просто чувствовала это. Вещи то ли были передвинуты, то ли поставлены как-то не так. Да, вроде бы все оставалось на своих местах, и перемены не бросались в глаза — но что-то в этой комнате явно изменилось. Меня охватила волна паники: этот кабинет теснее всего связывал меня с отцом. Изменить здесь что-то значило изменить его — то, что оставалось от него у меня.

Неужели здесь побывала Пири? Уж не пыталась ли она наводить здесь порядок? Исключено. Пири боготворила папу. И несмотря на свою твердую веру в прямую связь между порядком и добродетелью, она готова была ценою жизни отстаивать его право поступать по-своему… даже если это разбивало ей сердце. В тех редких случаях, когда папа оставлял дверь в кабинет открытой и Пири могла заглянуть внутрь, она лишь крестилась, затаив дыхание, но сразу же уходила.

Но если это не Пири, то кто? Кто еще имел доступ в дом, пока я была в Европе? Мама? Но она и ногой бы сюда не ступила. Ключи есть у Бена. Он любил папу. И он тоже мог зайти сюда, чтобы мысленно пообщаться с ним, как и я, но Бен не посмел бы здесь что-то трогать. Он никогда бы не поступил так со мной. Как и родители Райны.

А если сюда проникли без ключей? Если кто-то решился на взлом, пока меня не было дома? Кто мог дождаться, пока Пири вечером уйдет домой, и пробраться сюда, чтобы рыться в папиных вещах, выдвигать ящики, переставлять книги, менять их местами…

— Хватит! — выпалила я вслух. Это просто смешно, да и выводы я делаю слишком поспешно. Последний год я только этим и занимаюсь. Мой психотерапевт называет это «экстремальным мышлением». Довольно обычное явление для человека, потрясенного неожиданным горем. И когда такое происходит, необходимо вернуться к исходной точке твоих рассуждений и пересмотреть вещи с максимально рациональной позиции.

Стало быть, думаем рационально… Что именно здесь изменилось? Да не знаю я! Может, вообще ничего… И все же я не могла отделаться от леденящего чувства, что что-то неправильно.

Я встала и встряхнула головой. Это сумасшествие. Надо выбросить из головы эту чушь. И хотя я заставила себя встать и выйти из кабинета, на пороге я не удержалась от того, чтобы снова не попытаться разглядеть, что же изменилось…

И тут кто-то тихо произнес:

— Клиа!

Я взвизгнула и двинула кулаком туда, где раздавался голос.

— Эй! — закричал Бен. Он едва успел уклониться от удара, споткнулся о край ковра и рухнул навзничь, расплескав горячий кофе из кружки на свой серый свитер.

— Ух! — закряхтел он. — Горячо. Очень, очень горячо. Очень плохо.

— Бен! О, Боже, постой… — я заскочила в ванную, схватила полотенце для рук, метнулась к нему, встала на колени и попыталась промокнуть кофейное пятно у него на груди. — Прости меня. Я же не знала, что ты здесь! Ты ничего не сказал!

— Я кричал тебе снизу… Думал, ты слышала…

Уловив странный запах, я наклонилась к Бену вплотную, принюхалась и спросила:

— Чем это пахнет?

— Я добавил в кофе кардамон, — ответил он, кивнув на валявшуюся на полу пустую кружку. — Думал, тебе понравится.

— Мне нравится запах. Может, тебе лучше завести одеколон с кардамоном?

— Может сработать, — хихикнул он. — Ты можешь подтвердить, что женщины сходят от него с ума.

— Не сходят с ума, а шарахаются. Десять лет тренировок вырабатывают кошачьи рефлексы. Если бы ты был грабителем…

Эти слова напомнили мне о моих подозрениях, так что я быстро встала и повела Бена в папин кабинет:

— Ты не можешь сказать, что тут изменилось?

Бен внимательно осмотрелся и покачал головой.

— По мне, так все как было. Ты что-то переставила?

— Да нет же! Я бы никогда… — вспылила я. — Но кто-то переставил, мне кажется! У меня другое ощущение от этого места. Тут что-то постороннее.

Бен кивнул, засунул руки в карманы — его поза серьезных размышлений.

— Ну ладно, — начал он, — тогда давай определим, что же именно изменилось? Что-то не на своем месте? Что-то пропало?

— Сама не знаю, — ответила я. — Не то чтобы я заметила что-то определенное. Это просто ощущение такое.

— Понятно, — сказал Бен. — И я верю твоим ощущениям. Просто… может, это потому, что тебя так долго не было дома? Целых три недели. Ты еще никогда не уезжала настолько после…

Его голос беспомощно затих, но я знала, о чем он думает. Я еще никогда не уезжала надолго после похорон. Это правда. Как было правдой и то, что я оставалась на ногах с шести часов утра, когда мы встали в отеле в Париже, а сейчас часы показывали шесть вечера в Коннектикуте — то есть двенадцать ночи по парижскому времени. И еще, безусловно, здесь вмешалась моя предрасположенность к экстремальному мышлению.

— Ты прав, — кивнула я. — И я с ног падаю от усталости. Наверное, мне нужно поспать.

Но стоило мне вспомнить про сон, как я вспомнила и про фотографии, что ждут меня на экране компьютера. И тут же стало ясно, что из-за них мне опять будет не до сна.

— Есть вероятность, что ты поспишь? — Как и Райна, Бен умел читать мои мысли. Я улыбнулась.

— Я соскучилась по тебе, Бен!

— Я тоже по тебе соскучился. Добро пожаловать домой!

Мы инстинктивно потянулись, чтобы обняться, и в ту же секунду я отскочила, не желая быть прижатой к мокрому насквозь свитеру.

— Бен!

— Ох, моя ошибка! — воскликнул он и стянул с себя мокрый свитер. Под свитером на нем была надета простая белая майка. Она немного промокла от кофе, и тонкий трикотаж слегка прилип к его груди. От этого зрелища у меня внезапно пересохло во рту.

Хотя, конечно, это было смешно и нелепо. Мы с Беном были очень близкими друзьями и никогда не стеснялись, попадая в такие вот ситуации прежде. Я могла бы подшутить над его скоропостижным кофейным «загаром», а он в ответ либо посмеялся бы над этим, либо парировал колкостью по поводу очередной статьи обо мне в желтой прессе…

Но сейчас у меня не было слов. И я не могла оторвать взгляд от его торса. Совершенно очевидно, сказывались последствия долгого недосыпа.

— Может, ты все же попробуешь кофе? — предложил он. — Тут в свитере его еще полно осталось. Хочешь, я выжму прямо в кружку?

Я наконец стряхнула с себя наваждение.

— Звучит заманчиво, но лучше не надо. А тебе давно пора отказаться от своих попыток соблазнить меня кофе. Я никогда не изменю чаю.

— Посмотрим, — заявил Бен. Он прикрыл мокрую футболку полотенцем и снова распахнул объятья. — Так лучше?

— Намного, — я приблизилась, и он прижал меня к своей груди.

— Пр-и-иве-е-ет! Ну скажи-и-ите мне, что я помешала! — это была Райна, и, услышав ее голос, мы с Беном по-глупому отскочили друг от друга. Просто смешно. Мы и раньше обнимались. Правда, как правило, при этом Бен не щеголял в нижнем белье…

— Ну почему я никогда не слышу, как кто-то входит в мой дом? — посетовала я.

— Он большой, — сообщила Райна. — Пойдемте лучше к нам — мама устроила праздник в честь нашего возвращения.

— Прямо сейчас? — удивилась я.

— Прямо сию минуту. Ну разве что я могла бы ей сказать, что вам помешали… некоторые отягчающие обстоятельства.

Последние слова она пропела, не сводя глаз с мокрой груди Бена, отчего тот сильно покраснел. Вот уже два года все семейство Райны только и мечтает о том, как бы я сблизилась с Беном. Не иначе как они исходят из ложного убеждения в том, что папа нанял Бена в качестве бойфренда, а не консультанта по иностранным делам.

Мне и самой с трудом верилось в то, что мы с Беном знакомы всего два года, и тем более в то, что поначалу я вообще не хотела с ним иметь никаких дел. Мама с папой наняли Бена без моего ведома, как только я стала получать заказы на фоторепортажи во всех концах света, включая и такие места, которые нельзя считать безопасными. Я была в ярости, живо представив себе безмозглую гору мышц, тупого телохранителя, который повиснет у меня на шее, как дохлый альбатрос. (Имеется в виду «Сказание о Старом Мореходе» Сэмюэля Тэйлора Кольриджа. Проклятый за убийство альбатроса, Старый Мореход обречен был носить на шее мертвую птицу. — Перев.)

Но мне стоило больше доверять своим родителям. Их тревожило не только мое физическое благополучие. Слава Богу, об этом мы имели не одну продолжительную и откровенную беседу, и они знали, что я сумею избежать самых очевидных угроз моей персоне. Кроме того, за ними все еще оставалось право вето на предложения, которые они считали слишком опасными, пока мне не исполнится восемнадцать. Так что мои родители наняли Бена не ради его мышц, а ради его мозгов. В свои двадцать лет он уже успел защитить докторскую диссертацию, выучил больше иностранных языков, чем вообще возможно, и знал практически все и обо всем, хотя главной его специальностью являлись мировая история и мифология. Его знания защищали меня в путешествиях лучше, чем кулаки какого-нибудь накачанного бойца.

Но, на взгляд Райны и Ванды (и, конечно, Джорджа, который всегда старался угодить своим дамам), Бен был моей душой-близнецом, моей половинкой.

— Никаких отягчающих обстоятельств, — заверил Бен, — только промокший свитер. Пошли на вечеринку.

Не прошло и четверти часа, как мы уже были у Райны дома, где Ванда накрыла стол по всем правилам американского гостеприимства. Обеденный стол ломился под блюдами красного, белого и синего фарфора, нагруженными хот-догами, сосисками в тесте, гамбургерами, жареными цыплятами, сладким картофелем, бисквитами и, конечно, яблочным пирогом на сладкое. На нас пятерых это было безумное количество еды, и мы ели, пока едва не лопнули. После чего Бен продемонстрировал свое виртуозное умение играть в шарады. Я просидела у них до полуночи: шести утра по парижскому времени. Выходило, что я не спала уже целые сутки. Перед глазами все плыло, и каждый мускул в теле молил об отдыхе.

И я почти уступила этим мольбам. Умылась и уже разобрала постель… но тут мой взгляд упал на компьютер. Скрин-сейвер крутил слайд-шоу из моих любимых фотографий, но я могла думать лишь о том странном парне на пожаре и остальных девятнадцати снимках, отобранных несколькими часами раньше.

Я села в кресло и щелкнула мышью, освобождая экран. Несколько мгновений я не спускала глаз с человека у пожарной машины, столь погруженного в свое горе. Мне хотелось бы напечатать снимок, чтобы добавить его портрет в свой портфолио, но для этого пришлось бы еще сильнее разогнать изображение, и оно наверняка утратило бы необходимую четкость.

Я переместила картинку в нижний угол экрана и стала просматривать остальные снимки, гадая, какой из них привлечет мое внимание следующим. Мой выбор пал на портрет Райны на фоне Афинского Парфенона. Она стояла с поднятыми руками, в позе богини, свободное белое платье и рыжие волосы развевались на ветру. Низкое солнце просвечивало сквозь тонкую ткань и подчеркивало точеные формы ее тела. Снимок был абсолютно завораживающим, но мне не удалось убрать из кадра группу туристов.

Что ж, пора за работу.

Я попыталась откадрировать снимок нужным образом, и тут обратила внимание на одного из туристов в толпе. Знакомый овал лица и жесткая линия скул.

Нет. Это невозможно.

И вместо того, чтобы убрать туристов, я увеличила их изображение вдвое, втрое… Шестеро в этой группе были самыми обычными туристами в одинаковых голубых футболках с красной надписью «Лучшие туры по Греции». И все как один не сводили глаз с какого-то памятника, показывая на него руками или делая фотографии.

Но там был и седьмой человек, и он смотрел прямо в камеру. Трое туристов в голубых футболках заслоняли его, и видна была лишь половина его лица: буйные темные волосы, высокая скула, один пронзительный карий глаз… Но никаких сомнений, это снова был он.

С бешено бьющимся сердцем я переместила фото с Парфеноном к краю экрана и вывела рядом парижскую фотографию — обе увеличенные и сфокусированные на этом незнакомце. Это был один итог же человек: человек, который, как я теперь понимала, оказался со мной и Райной не только в Париже в самом конце нашей поездки, но и в Греции, на три недели раньше.

Меня накрыла волна паники. Как я могла его не заметить? С того самого случая с «фотосессией» в летнем лагере я с гордостью могла заявить, что никогда не теряла бдительности. Я всегда зорко и внимательно отслеживала все попытки подобного рода следить за мной. И вот не заметила человека, который преследовал нас по всей Европе! А ведь он наверняка преследовал нас. Как иначе можно объяснить его присутствие на обоих снимках? Совпадение абсолютно исключается. Таких совпадений не бывает… или бывает?

Я снова уставилась на оба снимка. Гражданский, затесавшийся в команду пожарных… Аутсайдер в туристической группе… Этот парень никак не вписывался ни в одну из ситуаций. Взятый сам по себе, каждый из снимков мог получить самое простое объяснение, но вместе они уже становились уликой.

Мой взгляд обратился на остальные эскизы страниц в папке, дожидающиеся своей очереди, и от испуга по телу пробежал неприятный холодок. Если сталкер следил за нами в начале и в конце поездки… не говорит ли это, что был поблизости все время? От одной такой мысли душа уходила в пятки, но разве это не закономерный вывод? А что, если я интуитивно отобрала эти снимки не за их художественные качества, а под влиянием смутной тревоги, чувства, будто я упустила что-то в реальной жизни?

От усталости не осталось и следа. От страха по всему телу бегали мурашки. Я снова переместила снимки в угол и открыла следующую фотографию. Это была базилика Сакре-Кёр на Монмартре. Увеличив изображение, я принялась высматривать это лицо. Пока я не видела его, но ведь и на других фотографиях оно проявилось далеко не сразу. Я еще увеличила снимок и продолжала искать, вцепившись в мышку так, что побелели костяшки пальцев.

Вот.

Темный силуэт на одним из самых верхних парапетов.

Я увеличила этот кусок снимка еще раз, и на лбу у меня выступила испарина.

Он был там. Повернулся спиной, но я видела темные волосы, кожаную куртку, джинсы, мускулистое толо… Это был он, и стоял в таком месте, куда совершенно точно не было доступа ни одному туристу.

Как он туда попал? И зачем?

Моим первым предположением было самое утешительное. Это мог быть телохранитель, нанятый правительством без моего ведома для нас с Райной. Такое уже случалось прежде: мама вызывала недовольство у определенных лиц, готовых расправиться со всей нашей семьей, и пускала за мной хвост, но не говорила мне об этом, не желая пугать попусту. Если это был действительно один из ее людей, это объясняет и доступ на парапет. Странно, конечно, что я его не заметила — прежде мне удавалось засечь всех «тайных» агентов, но, может, он просто был лучшим в своем деле.

А может быть, он проявил большую осторожность, чем другие, потому что не собирался меня охранять. Может быть, вместо того чтобы защищать меня от опасности, он, наоборот, сам являлся этой опасностью.

Быстро я стала увеличивать все по очереди фотографии. Теперь я уже знала, где искать, и в первую очередь осматривала углы, задний план — словом, все самые неприметные участки снимка, увеличивая их раз за разом, раз за разом… Пока не находила его. Он был на каждом снимке. Хотя я делала их в разное время, в разных уголках Европы, он был на каждом. Всегда неприметный, где-то на заднем плане, такой мелкий, что никогда бы не привлек внимания, если не высматривать нарочно, но всегда там!

Я уже не в состоянии была сдержать нервную дрожь, совершенно уверенная в том, что этот человек охотился на меня, а заодно и на Райну (хотел нас похитить? убить?), все время нашей поездки и только случайно не получил возможности осуществить свои замыслы.

Я уже собиралась звонить маме, когда открыла последнее фото: горгулья на крыше собора Святого Витуса в Праге. Для этого снимка понадобился телеобъектив, позволяющий снять объект с большого расстояния. Он сильно сокращал площадь кадра и позволил поместить на снимке только саму горгулью, свесившуюся с балкона, окно за ним и верхнюю часть фасада.

Я первым делом увеличила окно, подумав, что мой объект, скорее всего, окажется там. Однако из окна никто не выглядывал, и это означало, что его вообще не может быть на этом снимке. Ему просто некуда больше было спрятаться.

И все же я не могла на этом успокоиться и продолжала рассматривать увеличенную фотографию сантиметр за сантиметром.

Наконец я увидела силуэт в верхнем углу снимка, и руки мои покрылись гусиной кожей.

Я не хотела увеличивать изображение. Не хотела этого видеть… Но должна была.

Увеличив изображение еще раз, я впилась глазами в смутную тень.

Это был он.

Он стоял, руки в карманах кожаной куртки. Свободно облокотившись на выступ на стене собора, он уставился куда-то в пространство, погруженный в свои думы, безо всякого напряжения. Как будто прохожий на остановке в ожидании автобуса.

Прохожий на остановке в трех сотнях метров над землей, и под ногами у него не было ничего.

Ничего!

У меня так затряслись руки, что мышка задребезжала, и я отпустила ее, но мои глаза не отрывались от фотографии. Кем был этот человек? Чем он был? В моем мозгу копошились десятки идей, но ни одна из них не объясняла того, что я видела.

Того, что он стоял просто в воздухе.

Вспышка безумного озарения заставила меня схватить камеру и сделать десяток снимков, не сходя с места, только поворачиваясь в кресле: книжные полки, распахнутая дверь в ванную, кровать… все части моей комнаты. Затем я скинула их на компьютер и принялась просматривать одну задругой, последовательно увеличивая каждую часть в поисках знакомого силуэта.

Ничего не было.

По мере того как я просматривала снимок за снимком, приступ дикой паники постепенно сходил на нет. Несмотря на сумасшедшие идеи, этот тип все-таки оказался обычным сталкером из плоти и крови. Это было большим облегчением.

Пока я не открыла последний снимок и не завизжала во весь голос.

Это был мой шкаф с распахнутой дверью… И в дверном проеме стоял все тот же человек.

 

ГЛАВА 3

Застыв от ужаса, я не в силах была оторвать взгляд от экрана.

Последним усилием воли я попыталась привести себя в чувство. Ведь я ждала, что увижу его, не так ли? Случилось именно то, о чем я думала. Именно поэтому я начала фотографировать собственную комнату.

Однако одно дело представить себе что-то, и совсем другое — увидеть это. Теоретически это могло объясниться моей усталостью от недостатка сна, но на самом деле…

Я все еще смотрела на экран компьютера, не переводя взгляд на дверь шкафа. Не смела. Я была Уверена, что в реальности его там нет, и все же не могла отделаться от чувства, что он там был. И я понимала, что если я повернусь и увижу его там, то окончательно потеряю разум.

Я услышала звук шагов и почувствовала движение воздуха, как будто чья-то рука тянулась к моему горлу… С диким визгом я развернулась вправо. Там никого не было.

Зато теперь я могла видеть шкаф. Он находился прямо передо мной, и дверь была распахнута — точно так же, как пару минут назад, когда я сделала снимок.

И все же я должна была знать наверняка. Удары сердца отдавались смутным гулом где-то в ушах, когда я подошла к шкафу, потянула за ручку и распахнула дверцу настежь, почти уверенная в том, что этот парень выпрыгнет прямо на меня.

Но, конечно, никто на меня не прыгнул. В шкафу было пусто.

Что снова приводило меня к безумному выводу: парень с упрямо выпяченным подбородком не был ни в одном из мест, где побывали мы с Райной… И все же он появлялся на всех моих снимках.

Но как?

Я отсоединила камеру от компьютера и погасила экран. Мне нужно было поспать. Когда я высплюсь, все встанет на свои места. Я поплелась к кровати, предварительно постаравшись сделать вид, что это для меня совершенно нормально: сначала зажечь все до единой лампы. Но стоило мне улечься в постель под ярким сиянием каждой лампы в комнате и закутаться в любимое стеганое одеяло, сон как рукой сняло. Как только глаза мои закрывались, передо мной возникал образ темноволосого незнакомца, и я снова рассматривала потолок.

Понимая, что мне предстоит еще одна бессонная ночь, я выпростала из-под одеяла руку и потянулась к пульту телевизора в надежде включить какую-нибудь усыпляющую чепуху.

Сеть пищевых товаров. Превосходно.

Я уменьшила звук до минимума, неспособного проникнуть в мои мысли, обложилась подушками и попыталась хотя бы частично забыться.

Каким-то чудом мне действительно удалось заснуть, и в первый раз за целую вечность мои сны не превратились в кошмары. Совсем наоборот.

Я стояла, опираясь на фортепьяно, в шумном и полном публики зале. Мой пышный наряд и ожерелье переливались в свете свечей, когда я напряглась всем телом, взяв заключительную, невероятно высокую ноту. В ответ публика разразилась одобрительным свистом и аплодисментами, и я упивалась этим восторгом.

— Делия Риверз! — Эдди с довольным видом перекатил сигару из одного угла рта в другой. Не обращая внимания на то, как смешно задрался его жилет над толстым брюшком, он поднял руки, чтобы заключить меня в горячие объятия.

Эдди был хозяином этого клуба. Он вообще был хозяином доброй половины Чикаго. И определенно он был хозяином мне. Это был не тот парень, с которым вам захотелось бы спорить — если вам дорога ваша жизнь. Но даже когда он запечатлел у меня на щеке слюнявый поцелуй, я не могла удержаться и не взглянуть на пианиста. Он предусмотрительно склонился к самой клавиатуре, но все же послал мне горькую улыбку, уязвившую меня до глубины души.

И в ту же секунду появился подручный Эдди, Ричи.

— Босс! — начал он, но, еще не договорив, уже заметил роковой обмен взглядами между мною и пианистом. Ричи выразительно поднял брови, глядя на меня. Он не хотел, чтобы у меня были неприятности. Ричи был настоящим другом, и он был прав, но я успела слишком далеко зайти, чтобы внять его предупреждениям.

— Чего тебе? — рявкнул Эдди.

— Простите, босс! — ответил Ричи. — Облава!

И в ту же секунду у черного выхода из клуба начались столпотворение и давка. Особой угрозы эта облава нам не несла: Эдди был хозяином и чикагских копов. Однако частью игры была необходимость скрываться во время очередной облавы. На месте имел право оставаться только сам Эдди да пара-тройка его приближенных людей, чтобы продемонстрировать, что это респектабельное заведение, где не продают алкоголь.

Свобода. Минимум, на целый час. Я пробежала до конца улицы, пока не удостоверилась, что за мной никто не гонится, и осторожно свернула в аллею, ведущую к давно закрытому городскому театру Мой пианист уже ждал меня здесь, и все во мне застыло и вновь оттаяло для жизни, пока я бегом преодолевала последние метры, чтобы броситься к нему на грудь и покрыть его лицо страстными поцелуями.

— Я не могу видеть тебя с ним, Делия, — выдохнул он, едва отодвинувшись и пронзая меня своим глубоким взглядом. — Давай убежим вместе. Мы отправимся в Голливуд. Ты ведь всегда мечтала сниматься в кино.

— Все хотят сниматься в кино, — я покраснела и отвела взгляд.

— Ты не все. У тебя талант. И даже больше. Ты умеешь увлечь публику так, что она не в силах оторвать от тебя взгляд!

— Я увлекаю публику в баре размером со шкаф. В такой тесноте просто больше некуда смотреть.

— Хотелось бы мне, чтобы ты могла видеть себя моими глазами! — вздохнул он, нежно поднимая мое лицо за подбородок, чтобы наши глаза встретились. — Ты понятия не имеешь, насколько ты особенная. Ты могла бы добиться всего, о чем мечтаешь. Мы оба могли бы…

От его слов у меня мурашки побежали по коже, и на секунду я поверила ему. Я прямо видела это: вот мы вдвоем бежим, снимаем маленькую квартирку, выступаем вдвоем в небольших барах и кабаре, пока к нам не приходят настоящие слава и успех…

Однако этим мечтам никогда не суждено осуществиться. У меня только одна дорожка.

— Я никогда не смогу уехать отсюда, — сказала я. — Эдди меня убьет

— По-твоему, я не в состоянии тебя защитить?! Я за тебя умру, Оливия.

— Оливия? — я дернулась, как будто получила пощечину.

— Делия! — запоздало поправился он. Он протянул руку, но я отшатнулась.

— Это уже не в первый раз! Кто она, твоя жена?

Его лицо потемнело, пока он собирался с мыслями, чтобы ответить.

— Нет, не жена. Я рассказывал тебе, что с ней случилось… Это было просто… — он сосредоточенно хмурился, стараясь найти нужные слова, но так ничего и не придумал. — Это было очень давно. Прости, Делия. Пожалуйста… Просто посмотри на меня!

Я понимала, что потеряю последние остатки самообладания, если посмотрю на него, но сопротивляться не могла. Я утонула в его глазах и увидела в них горе и боль, но он не лгал мне. Он говорил правду, и эта правда была еще страшнее, чем он мог описать.

— Понятия не имею, что она с тобой сделала, — я вздохнула, возвращаясь к нему в объятья, — но если только я увижу эту девушку, я убью ее.

Он не ответил. Он лишь грустно улыбнулся и погладил меня по моей щеке так, словно старался навсегда запомнить мой облик. Все похолодело во мне, когда он наклонился и поцеловал меня…

Я резко села, ничего не соображая и не понимая. Телевизор сообщал мне подробности приготовления жаркого из индейки, и реальность наконец ворвалась в мой сон. Моя кровать. Сеть пищевых товаров.

Схватив пульт, я выключила телевизор. Да, это был самый настоящий сон, хотя он и вызывал ощущение полной реальности. И этот парень, пианист — это же был человек с моих снимков! Я все еще чувствовала прикосновение его губ, и я как будто узнавала это ощущение. Какая-то часть меня изнывала от желания снова вернуться в сон, но солнечный свет, лившийся в окно, окончательно развеял надежды опять забыться.

Вместо этого я включила компьютер и оживила монитор. Да, вот он, смотрит прямо на меня. Это было то самое изображение, которое напугало меня прошлым вечером, однако сейчас я не испытывала ни капли страха. И увеличила картинку, чтобы лучше рассмотреть его глаза.

«Хотелось бы мне, чтобы ты могла видеть себя моими глазами», — сказал он мне во сне, и теперь я глубже и глубже всматривалась в эти темные магнетические глаза, как будто действительно могла увидеть там саму себя…

Пока меня не пробрал нервный хохот. Да что со мной такое? Уж не заразилась ли я от Райны? Один яркий сон — и я уже живу фантазиями.

Так, вернемся в реальность: сны — одна из возможностей для нашего мозга разобраться с проблемами, нерешенными наяву. Образ странного преследователя наверняка напугал меня, и мой мозг превратил его в любовника и поместил в обстановку бурных двадцатых, чтобы сделать менее пугающим. И это сработало: больше я уже не боялась его, и это означало, что теперь можно начать исследовать снимки более рационально.

Для начала мне предстоит исключить все паранормальное. В этом я больше похожа на маму. Папа, хотя и был ученым, любил поговорить о явлениях «за пределами человеческого разума». Больше того: он спонсировал несколько самых дичайших исследований по поиску Источника вечной молодости, или Целительных пещер, или неизвестных науке древних существ, якобы обитающих на нашей планете и готовых открыть нам тайну вечной жизни.

Правда, благодаря всем этим проектам папе удалось наткнуться на несколько действительно серьезных археологических открытий. Однако когда апологеты Нью-Эйджа принялись рассуждать в Интернете об их космическом, трансцедентальном значении для планеты, мы с мамой просто отдалились от всего этого. Мы обе знали правду: нет никакой чепухи «за пределами человеческого разума». Имея достаточно информации, можно получить вполне разумное объяснение для всего в этом мире. Изображения на моих снимках кажутся невозможными, но только потому, что я не располагаю необходимой информацией, способной объяснить их… пока.

Я чуть не подскочила на месте, услышав шаги внизу, но тут же успокоилась. Это пришла Пири. На протяжении многих лет она с успехом исполняла роль слегка рехнувшейся венгерской бабули, пичкая меня в равных пропорциях суперкалорийными народными лакомствами (штрудели и торты) и не менее «калорийными» предрассудками и суевериями (когда навещаешь младенца, непременно присядь, не то унесешь с собой его сны!). Мы с мамой в ответ на это лишь закатывали глаза, но папа с завидной всеядностью поглощал все это, записывая все поверья и сохраняя их в кабинете, чтобы включить в свой каталог для сравнения старинного и современного мифотворчества.

С того дня, как папа пропал, я старалась проводить в обществе Пири как можно меньше времени. Возможно, это покажется абсурдом, но внешне она переживала его исчезновение гораздо тяжелее, чем мы с мамой. Она горестно качала головой всякий раз, стоило ей прикоснуться к какой-то его вещи, глаза наполнялись слезами, а от тяжких вздохов содрогался весь дом. Временами это откровенное переживание горя, которое мы с мамой старались держать внутри себя, злило меня. Хотя, в основном, мне удавалось сделать вид, что я ничего не замечаю. Я просто старалась не попадаться ей на пути.

Вот и сейчас ее приход дал мне отличный повод выйти из дома. В любом случае мне требовалось отвлечься, чтобы проветрить голову. И к тому же я проголодалась. Я взглянула на часы: время близилось к обеду. Неудивительно, что я умирала от голода — ведь перед этим я проспала целую вечность!

Я вытащила телефон и позвонила Бену:

— У Далта через час?

— Заметано, — ответил он. — Доску принесешь?

— А ты готов смириться с проигрышем?

— Тащи доску!

— До встречи.

Я дала отбой и побежала в душ. Через полчаса я уже была на крыльце с доской для криббеджа в руках.

— Пока, Пири! — крикнула я через плечо. Уже сидя в машине и выруливая к воротам, я увидела, как Пири появилась на крыльце и выплеснула мне вслед чашку воды, «чтобы удача текла за мною легко, как вода».

Совсем чокнутая.

Я включила радио и во все горло подпевала ему, наслаждаясь гонкой по скоростному шоссе. Мама предлагала купить мне на мой последний день рожденья новую машину, но я наотрез отказалась расстаться со своим любимым и потрепанным «Фордом Бронко» с зелеными разводами на капоте. Я буду ездить на нем, пока он не развалится на ходу! Я купила его на свои деньги, которые копила, пока не смогла себе позволить эту антикварную красотку. Каждая сияющая прокатная машина напоминала мне от том, как же я люблю свою собственную развалюшку. Мы с ней знаем друг друга, нам хорошо вместе… Зачем мне новая тачка?

Я увидела Бена в окне в ту же минуту, как заехала на парковку. Столовая Далта — уютная забегаловка открытая 24 часа в сутки. Ее облюбовали водители-дальнобойщики, гонявшие свой фуры по трассе 1-95, а еще студенты из расположенного поблизости кампуса Коннектикутского колледжа — от учебы их очень часто пробирал голод часам этак к трем ночи. Вот и Бен узнал про эту столовку, потому что работал в колледже как адъюнкт-профессор. Он читал всего несколько лекций в семестре, но это давало ему возможность жить в кампусе и знать все места паломничества своих студентов.

Помещение столовой напоминало длинный трейлер: один ряд столиков у стены с окнами да прилавок с грилем, на котором хозяин каким-то чудом умудрялся готовить любое блюдо, обозначенное в меню. Я до сих пор уверена, что они даже спагетти шлепали на гриль перед тем, как подавать. Словом, это было лучшее заведение всех времен.

Прежде чем вылезти из машины, я нацепила бейсболку и солнечные очки. Студенты колледжа обожали загнать меня в угол, чтобы обсудить проблемы политики и здравоохранения или очередное безумство в стиле Нью-Эйдж, как будто я могла прямиком транслировать мысли какого-то из моих родителей. Но я никогда не могла поддержать разговор на удовлетворительном для них уровне, и они уходили разочарованными.

— Не терпится отыграться? — Я заметила, что Бен уже выложил на стол карты и бумагу.

— Потрясающая наглость, — ответил он, тасуя колоду. — По последним подсчетам, это ты должна мне семьдесят пять центов!

— Просто временное отступление на заранее подготовленные позиции, — сообщила я, устроившись на скамейке напротив него и выкладывая на стол доску для криббеджа.

Бен вырос в семье, где в криббедж играло множество поколений. Когда мы познакомились, я вообще не знала о существовании этой игры, но мне стало жалко Бена, вынужденного соревноваться в сообразительности с компьютером, и я попросила его меня научить. Как и следовало ожидать, Бен оказался превосходным учителем, и не прошло и месяца, как я уже могла играть с ним почти на равных. Я поняла, что меня посвятили в почетные члены криббеджного сообщества, когда Бен преподнес мне мою собственную доску. Я очень гордилась этим подарком и прикрепила к доске широкую тесьму, чтобы можно было носить ее на плече и вешать на почетное место на стене в моей комнате.

Тогда же мы начали наш ритуальный марафон по криббеджу на деньги: четвертак (четверть доллара, двадцать пять центов — Перев.) за игру. Дважды в год мы расплачивались: один раз на мой день рожденья и второй — на его. Самый большой проигрыш не превышал доллар, но игра велась не ради денег — нам нравилось постоянно мериться силами. За это время наши матчи успели обрасти рядом традиций: мы всегда играли на моей доске, а записи вели в купленном Беном блокноте с отрывными желтыми страницами. Даже сама мысль о том чтобы изменить какую-то из этих деталей, являлась святотатством для каждого из нас.

Однако криббедж был вторым пунктом в нашей встрече.

— Как там дела у Алиссы? — поинтересовалась я.

— Алисса становится чрезвычайно популярной дамой, — сообщил Бен, извлекая из своей парусиновой сумки кожаную папку для бумаг.

Я рассмеялась. Ведь Алисса — это я.

Идея когда-то принадлежала Райне. Сколько я себя помню, мне всегда хотелось стать фотожурналисткой. Я завела свой «портфолио», который прятала под кроватью и хранила в нем все свои лучшие снимки. О моей мечте знала одна Райна: это избавляло меня от лишних расспросов и объяснений в случае провала. Я дождалась, пока мне не исполнилось шестнадцать лет, и разослала свой портфолио во все издания, которые мне нравились: журналы, газеты, новостные программы… Последовавшее за этим ожидание далось мне нелегко: я с трудом соображала и невпопад отвечала на вопросы. Ведь каждый снимок в моем портфолио был мне дорог, и я считала их действительно хорошими.

Наконец пошла череда ответов… И все как один содержали отказ. Мне прислали по меньшей мере сотню версий одного и того же: «Извините, но мы занимаемся серьезным делом. И не имеем возможности оплачивать увлечения детей знаменитостей».

Я была раздавлена. Закинула портфолио на чердак и поклялась, что больше никто и никогда не увидит моих снимков.

Однако Райна так легко не сдалась. Она тайком раскопала портфолио и отправила мои работы под псевдонимом Алисса Гранд. Позже она объяснила мне, что выбрала это имя не без умысла: «Алисса» значило «правда», а «Гранд» — «большой». То есть с одной стороны имя было обманным, однако должно было послужить для «большой правды»: объективной оценки моих работ.

Не прошло и недели со дня отправки портфолио, как я уже получила свое первое предложение работы, и с тех пор этот поток никогда не прекращался. Не то чтобы я гребла лопатой деньги или приобрела огромную известность, но у меня было самое главное: возможность делать интересные фотографии и делиться с людьми своим взглядом на мир.

В этот раз, пока мы с Райной мотались по Европе, Бен проверял заведенные на имя Алиссы Гранд электронную и голосовую почту и абонентский ящик.

— Я пропустила что-то важное? — поинтересовалась я.

Бен по очереди зачитал полученные предложения. Я снова почувствовала удовольствие от того, что имею свободу выбора и могу браться только за те задания, которые будут интересными для меня — ну и конечно, отвечают маминым требованиям «не ввязываться ни во что опасное». Большие конские бега в Мериленде? Не особо интересно. Шестнадцатилетний матадор обещает уложить шесть быков за один день? Очень интересно, но журнал ждет от меня репортаж, оправдывающий бои быков, а на это я пойти не могу. Успех какой-то бездомной леди, которая умудрилась занять понемногу у достаточного числа людей, чтобы начать свое дело? Отлично, я за, обеими руками.

— Значит, остановимся на этом, — пожал плечами Бен и пробежался глазами по списку, как будто только что заметил в нем еще один пункт. — Эй, погоди… Есть еще одно предложение. Нет желания смотаться на карнавал в Рио?

Он изо всех сил старался говорить небрежно, однако его равнодушная мина выглядела слишком неестественной. У меня отпала челюсть:

— Ты издеваешься? Да! Конечно да!

У меня был миллион причин желать попасть на карнавал. Прежде всего, то было одно из самых великолепных в мире зрелищ, продолжавшееся целых четверо суток. О таком может только мечтать любой фоторепортер: яркие костюмы, дикие пляски, толпы людей со всех концом света, собравшиеся на этот грандиозный праздник — где еще найдешь столько великолепных объектов для съемки?

И конечно, для поездки в Бразилию у меня была и личная причина. Вот уже почти год как я рвалась побывать в тех местах, где пропал мой отец. Мне было необходимо встретиться и поговорить с теми, кто был с папой в последние его дни. Мама считала эту идею не только бесполезной, но и опасной. Она сама успела не раз и не два переговорить со всеми людьми в лагере «Глобо-Рич» в окрестностях Рио, где в последний раз видели отца. Она общалась с ними по телефону в тот день, когда его объявили пропавшим без вести, и вскоре побывала там лично. Все твердили одно и то же: что последний папин визит в этот лагерь ничем не отличался от прежних. Он осматривал пациентов, он консультировал других врачей, он присутствовал на операциях, чтобы посмотреть, как еще можно улучшить работу полевых госпиталей. Сталкивался ли он с какими-то особыми случаями жестокости и насилия? А как же иначе, ведь это неотъемлемая часть жизни фавелас, беднейших районов Рио. Но ни жестокость, ни насилие не выходили за пределы обычных рамок, и уж во всяком случае не были обращены на папу лично.

Да, папа несколько раз уходил куда-то один, и никто не знал, куда он направляется. Но и это не выходило за рамки его обычного поведения. Он всегда лично интересовался жизнью своих пациентов, и все привыкли к тому, что он непременно навещает своих бывших больных, когда приезжает в «Глобо-Рич». Слишком неравнодушный к судьбам людей, он всегда считал, что один человек лучше справится с миссией помощи какой-то семье или даже целой деревне. С учетом всего этого никому и в голову не пришло бить тревогу, когда отец один ушел из лагеря, и о его исчезновении заговорили, лишь когда прошло несколько дней. Соответственно поиски велись по давно остывшему следу, и этот факт не в силах были изменить ни богатства семьи Уэстон, ни усилия правительственных агентов.

Четыре месяца прошло со дня исчезновения папы, прежде чем его официально признали погибшим. За это время неистовая вера моей мамы в то, что ее связи и деньги помогут найти отца, превратилась в твердую надежду, что она по крайней мере получит ответы на терзавшие ее вопросы. Но постепенно все затопило отчаяние перед хаосом, в который превратился ее внутренний мир. Ей удалось выжить, лишь раз и навсегда захлопнув дверь перед этим хаосом. И она больше всего на свете боялась того, что если я снова открою эту дверь, то уже не смогу выбраться из бездонной пучины отчаяния и боли.

Бедная мама просто не осознавала, что я так и продолжала барахтаться в этой пучине. И, насколько я знала себя, единственным способом выбраться из нее были хоть какие-то ответы, которые я смогу раздобыть сама. Не важно какие — пусть это будет всего лишь повторение тех сведений, которые я получила от мамы. Но я должна была услышать их своими ушами — даже если это окончательно убьет последнюю надежду на то, что отцу каким-то чудом удалось где-то выжить.

— По-твоему, она подпишет разрешение? — спросил Бен, следя за тем, как я набираю мамин номер. Поскольку восемнадцать мне должно было исполниться еще через два месяца, для каждого выезда за границу мне требовалось предъявить властям официальное согласие моей матери. Его спрашивали не в каждом аэропорту, но довольно часто, и это было законным требованием. Если я прилечу в Бразилию и на таможне меня попросят предъявить разрешение от родителей, а у меня его не будет, они попросту не выпустят меня за территорию аэропорта. И мне ничего не останется, как обратным рейсом лететь домой.

Мама не отвечала. Я оставила ей сообщение со всей необходимой информацией и попросила перезвонить.

— Ты же знаешь, она не захочет тебя отпускать, — сказал Бен.

— Знаю. Но ведь это по работе. По-моему, она уступит, — и я кивнула на карты. — Сам раздашь или отложишь агонию?

— И это я слышу от особы, которая только и делает, что зевает взятки?

— Фу-ты ну-ты! С каких это пор мы такие храбрые?

Бен только ухмыльнулся и принялся сдавать карты. Через несколько часов мы покинули забегаловку Далта с безнадежно равным счетом.

Мой телефон ожил по дороге домой.

— Шалом! — с нарочитой веселостью приветствовала я маму. — Разве в Израиле не глубокая ночь?

— Клиа, мне не нравится эта идея.

Я слышала взрывы мужского хохота и громкий разговор, перекрывавший мамин голос, и понимала, что она отошла в сторонку во время званого обеда: этакого внешне непринужденного и дружеского времяпровождения, за которым, как правило, и решаются все самые важные государственные вопросы. Она нарочно выбрала такое время, чтобы иметь повод быстро свернуть разговор.

— Это совершенно законное предложение работы, — возразила я.

— Той, за которую тебе заплатят, или той, которой ты займешься на самом деле?

— Я совершенно точно выполню работу, на которую меня нанимают.

Трубка снова взорвалась громким смехом, к которому присоединилась и мама.

— Поговорим позже, — сказала она. — Целую!

Она дала отбой, и я довольно улыбнулась. Она не сказала твердое «нет». Я включила радио и поехала дальше. По дороге домой я заглянула к Райне поесть попкорна и посмотреть записи тех телешоу, которые мы пропустили за время поездки. Было уже очень поздно, когда я наконец повесила доску для криббеджа на ее законное место, и я от всей души надеялась, что устала настолько, что засну как убитая.

Я не ошиблась. Я действительно моментально заснула. И снова пришли сны.

Комната переливалась всеми оттенками алого сочетавшимися с цветом моего халата. Я сидела перед трельяжем и наносила на лицо крем для снятия яркого сценического грима.

В дверь постучали. Три частых коротких удара и еще один, через промежуток. Наш условный сигнал. Я легко вскочила и поспешила открыть дверь, стараясь действовать совершенно беззвучно. Я не хотела его впускать до того, как буду совсем готова. Я уселась обратно перед зеркалом и быстро стерла с лица остатки грима. Затем приглушила свет настольной лампы и ответила:

— Входите!

Я не повернулась ему навстречу, но наши глаза встретились в зеркале. Вот уже год продолжалась наша связь, но все равно я нервничала при каждом нашем свидании. Я никогда не видела такого красивого мужчину. Не то чтобы он поражал своим совершенством. Его нос немного утолщался на переносице, как будто его давным-давно сломали, да так и не выправили. И хотя он был совсем молод, легкие морщинки залегли в уголках глаз. Они придавали ему индивидуальность: он выглядел как человек, которому уже пришлось сразиться с жизнью и победить.

— Почему так долго? — спросил он, снимая шляпу и входя в комнату. — Я уже забеспокоился.

Я резко развернулась на стуле, готовая ответить колкостью, однако увидела, что он улыбается. Я мигом успокоилась и рассмеялась в ответ. Он просто хотел подшутить надо мной! Правда, он всегда чересчур тревожится из-за меня, хотя знает, как раздражает меня его опека — и вот теперь решил на этом сыграть.

— Ты такой гадкий! — сказала я.

— Зато ты была очень, очень хороша! — с этими словами он вынул из-за спины большой букет ирисов.

— Тебе правда понравилось?

— Еще ни один Гамлет не мог похвастаться такой чудесной Офелией.

— За последние две сотни лет? — уточнила я. — Боюсь, тебе все же не хватает опыта для таких утверждений.

Его губы искривила тень улыбки:

— Можешь не сомневаться, у меня его более чем достаточно, — заверил он меня.

Я закатила глаза и наградила его привычной улыбкой с сомкнутыми губами. Я всегда так улыбалась, когда не была на сцене. Но с ним этот номер не прошел.

— Ты же знаешь, как я люблю твою настоящую Улыбку, Аннелина!

Я покраснела. Он отлично знал, как меня смущает небольшой промежуток между верхними передними зубами. Я могла забыть о нем, когда играла Роль, но в обычной жизни постоянно помнила, страдала от этого, как будто у меня была дыра на пол-лица.

— Ты так уверена, что разочаруешь людей, если покажешь им, что несовершенна, — мягко сказал он.

Я едва успела сморгнуть слезы, неожиданно вскипевшие в глазах. Он всегда смотрел глубже, чем даже я сама, даже если мотивы моих поступков были пугающими или такими глубоко интимными, что я не заговорила бы о них вслух даже сама с собой.

— Ты не понимаешь, что и так идеальна, — заверил он. — И именно твои несовершенства составляют твое совершенство. Потому что они составляют тебя. И люди любят это в тебе. И я люблю.

Мне снова пришлось захлопать ресницами, чтобы не выдать слезы — на сей раз это были слезы благодарности. Он делал это с самого первого дня нашего знакомства. Он словно открывал те места в моей душе, что таили болезненные трещины, чтобы исследовать их, очищать от малейших остатков инфекции и заполнять целебным бальзамом своей любви — пока от них не останется и следа.

Мне было так хорошо, почти невыносимо. Я улыбнулась — по-настоящему — и поспешила сменить тему. Я кивнула на букет ирисов у него в руках и на вазу на туалетном столике, уже занятую розами на длинных стеблях.

— Розы и ирисы? Сегодня у тебя экстравагантное настроение.

— Я не посылал тебе розы, — покачал головой он.

— Не посылал? На карточке написано «От самого большого поклонника». Их принесли перед началом спектакля. Они не от тебя?

Я знаю, что ты предпочитаешь ирисы, — и он поднял свой букет. — Ты позволишь?

— Конечно.

Он потащил было розы из вазы, чтобы заменить их своим букетом, но скривился и выронил цветы.

— Что с тобой? — всполошилась я.

— Шипы, — все еще морщась, ответил он. На его ладони проступило несколько алых капель, которые росли прямо на глазах. Он поспешил снова сжать руку в кулак.

— Подожди, я перевяжу.

— Не надо. Я уже в порядке.

— Героический страдалец! — Я нашла на столике кусок ткани и взяла его кулак в свою ладонь. — Открой.

— Аннелина, кровь давно остановилась!

— Открой.

Он повиновался… и открыл совершенно гладкую ладонь.

— Как… что случилось? — удивилась я.

— Я же сказал: кровь остановилась.

— Не может быть, — я ощупала его ладонь и пальцы. — У тебя не осталось и царапины!

— Я почти и не оцарапался.

— У тебя вся рука была в крови! — возразила я и даже попробовала нажать на его ладонь, но кровь так и не выступила. Ни капли.

— Ой! — расхохотался он. — Ты что, решила пустить мне кровь? — он ласково сжал мою руку, а другой рукой заставил поднять лицо, пока наши глаза не встретились. — Со мной все в порядке, — заверил он. — Мне очень хорошо. И могло бы быть еще лучше…

Не выпуская моей руки, он опустился на одно колено и вынул из кармана бархатную коробочку.

Нет. Этого не могло быть!

Он открыл коробочку, в которой сверкал единственный безупречный бриллиант на изящном золотом кольце. Он поднял на меня глаза, и я увидела в них безбрежную любовь.

— Ты выйдешь за меня замуж, Аннелина?

В одно мгновение перед моим мысленными взором промелькнуло это дивное виденье: целая жизнь впереди, череда таких чудесных картин, что их невозможно было описать словами — лишь бесконечное счастье, от которого захватывало дух и хотелось плакать.

— Аннелина? — его глаза расширились в тревоге.

— Да! Да, я выйду за тебя!

Он ничего не сказал, но его улыбка засияла еще ярче, когда он вскочил и заключил меня в объятья. Я смеялась и плакала, я прижималась к нему, и весь мир кружился со мной в вихре экстаза…

Я села в кровати, задыхаясь и не понимая, где нахожусь. Затем резко обернулась к компьютеру, почему-то решив, что он должен быть там: просто возьмет и шагнет с темного экрана в мою комнату.

Конечно, его там быть не могло, но мне непременно нужно было его увидеть. Я скатилась с кровати, но все еще не пришла в себя со сна и грохнулась на пол. Тут же в мою дверь постучали.

— Что там происходит? — окликнула меня Пири.

— Ничего! — ответила я. — Плохой сон приснился.

Дверь мигом распахнулась.

— Плохой сон? — Пири тревожно цокнула языком. — Кто-то ходит по твоей могиле! Сегодня выверни одежду наизнанку, чтобы вернуть удачу!

И она уставилась на меня в ожидании, что я с уважением отнесусь к ее диким суевериям.

— Да, Пири, я непременно так и сделаю. Спасибо.

Пири кивнула и закрыла дверь. Но прежде чем она закрылась полностью, в щелку я успела заметить, как Пири покосилась на папин кабинет и перекрестилась. Я закатила глаза.

Наконец мне удалось встать и добраться до компьютера. Всего минуту назад я отчаянно хотела поскорее его включить, чтобы увидеть парня из своих снов, но теперь эта решимость заметно уменьшилась. я попыталась повторить те объяснения, которые придумала вчера: мой мозг нарочно оживляет этого персонажа во сне, чтобы он перестал мне казаться таким опасным и я смогла разобраться в нем, не скованная цепями страха. Я даже прикинула, что сказала бы на это Райна: парень загадочен и красив, было бы странно, если бы он не стал мне сниться! Она отмахнулась бы от всех моих страхов и посоветовала бы мне поблагодарить свое воображение за такое классное ночное развлечение.

Но проблема состояла в том, что эти сны ничуть меня не развлекали. Они были наполнены такой жизнью, что казались реальностью, и обволакивали меня, как мох, делая беспомощной участницей чужого спектакля. Мне это не нравилось, как и смутное ощущение, что чем больше они мне будут сниться, тем более реальными будут казаться. Я бы с удовольствием избавилась от них, если бы смогла, по крайней мере до той поры, пока не вернусь из Рио. Возможно, тогда пройдет достаточно времени и сны уже получат надо мною такую власть.

Да, это был неплохой план…. Только сны приходили без моего ведома. Стоило мне закрыть глаза — и передо мной разворачивалась новая глава в нашей истории любви. Только вот я никогда не была во сне собой. Я была Делией, или Аннелиной, или Кэтрин, или Оливией — всякий раз одной из этих четырех женщин, каждая из которых жила в свою эпоху. И видения своей живостью были мало похожи на сны, а скорее напоминали воспоминания о прошлом.

Поначалу они меня бесили. Независимо от того, какое счастье я испытывала во сне, просыпалась я всегда с таким чувством, будто парень с фотографий промыл мне мозги. Я всеми силами пыталась бороться с этими снами. Я нарочно делала так, чтобы заснуть перед экраном, где шел какой-нибудь жуткий ужастик или слезоточивая драма — в надежде, что сюжет застрянет в мозгу и ворвется в мой сон. Я занималась визуализацией и медитацией, специально рассчитанными на произвольное формирование собственных сновидений. Я изматывала себя многокилометровыми вечерними пробежками и уставала так, что готова была заснуть на ходу — мертвым сном без сновидений.

Ничего не помогало. Каждую ночь я исправно отправлялась в прошлое. Я становилась Оливией в Италии эпохи Возрождения и старательно совершенствовала технику своих акварелей, снова и снова изображая лицо своего любимого или его близкого друга, Джованни. Трудно было найти более несносные модели: ни тот, ни другой не способен был усидеть на месте больше двух минут — после чего начинались их вечные шуточки и подначивания. В Другие ночи я жила столетие спустя. Меня звали Кэтрин, и я скакала верхом в дамском седле где-то в сельской глубинке в Англии, а парень с фотографий нахлестывал коня, стараясь меня догнать. В иные ночи Аннелина переносила меня во Францию, на лучшие театральные подмостки девятнадцатого века, или Делия забирала меня в Чикаго времен сухого закона.

Я была так растерянна, что уже собиралась позвонить своему терапевту, чтобы рассказать обо всем этом — но что-то все же удержало меня в последний момент. Меня приводило в ярость мое бессилие перед этими снами — но, с другой стороны, я испытывала к ним какое-то нездоровое влечение. Они были моими. И парень был моим. И я не желала этим ни с кем делиться. Я не смогла бы объяснить, откуда взялось это чувство, но так и было.

Так прошла неделя, и случилось нечто еще более странное: мое раздражение на незваные видения исчезло, и я начала ждать их с нетерпением. Это произошло далеко не сразу, но чем дольше я грезила этим человеком, тем больше я начинала влюбляться в него, и меня уже не волновало, что процесс вышел из-под контроля.

Он был для меня неотразим. На какие бы ухищрения я ни шла, стараясь от него что-то скрыть, он с легкостью мог заглянуть в самую глубину моей души и увидеть мои истинные чувства. И в то время, как он легко и непринужденно демонстрировал свою власть над чувствами тех четырех женщин, во сне все эти четверо являлись мною. Они походили на меня внешне (за исключением промежутка между верхними зубами у Аннелины), они говорили моим голосом и с моими интонациями, и точно так же, как и я, терзались внутренними страхами, в которых боялись признаваться даже сами себе.

Однако их страхи нисколько не отпугивали этого парня. Скорее он еще больше любил меня за них и за смешные уловки, с помощью которых я пыталась их скрыть. Словно он был нарочно создан специально для меня. Он внушал мне ощущение безопасности и любви, на которую не был способен ни один человек в моей реальной жизни. И он был даже отмечен мной. Во всяком случае, мне хотелось в это верить. Потому что у него на груди была миниатюрная татуировка в форме цветка ириса.

В конце концов я перестала тревожиться из-за нереальности своих фантазий: ведь я уже жила ими. Каждый вечер я под теми или иными предлогами старалась уйти спать пораньше и даже повадилась укладываться подремать днем, чтобы удовлетворить желание лишний раз побыть вместе с ним. Проснуться означало для меня испытать сердечную боль от вынужденной разлуки. Всякий раз, усаживаясь в кровати и понимая, что я одна, терзалась так, словно душу мою разрывало на части. Чувства, испытанные во сне, я старалась сохранить в сердце как можно дольше, но всякий раз они развеивались без следа, оставляя меня мучиться от печали и желания вернуть ощущение счастья. Да, я сколько угодно могла предаваться мечтам о нем в промежутках между сновидениями, но это была лишь жалкая тень того блаженства, которое я испытывала в его обществе во сне.

— Все, хватит! — отрезала Райна, захлопнув у меня перед носом крышку ноутбука. До поездки в

Рио оставалась примерно неделя, и мы обе сидели на кухне за выполнением заданий для школы.

— Райна! — возмутилась я. — Ты же так порушишь всю мою работу!

— Да ладно тебе! Ты не напечатала ни буквы за последний час. Делаю единственно возможный вывод: это неспроста! Давай выкладывай: кто он и почему ты о нем ничего не рассказала?

Я почувствовала, что предательски краснею:

— Что значит кто?

— Ах, вот как? Решила поиграть со мной? Клиа, это же очевидно. Ты практически обезумела, ты словно где-то за сотни миль отсюда с того самого дня, как мы… — она охнула и хлопнула меня по плечу. — О! Мой Бог! Это же Бен, верно? И я все-таки прервала вас на самом интересном месте, когда мы вернулись из Парижа? Это Бен, но ты не желала колоться, потому что тогда пришлось бы признать, что это так, а ведь я говорила тебе, что это так! Ты лузер! — выкрикнула она с таким восторгом, что мне было даже немного жалко рассказывать ей правду.

— Да нет же, Райна! Это не Бен. Это вообще никто.

— Лгунья!

— Ну ладно, это вообще не кто-то реальный, — призналась я с недовольной гримасой.

Она все еще не спускала с меня ироничного взгляда. Ясное дело, Райна на этом не остановится, и так или иначе мне придется выложить ей хотя бы часть правды. Несмотря на то, что больше всего я хотела бы держать подробности об этом парне при себе, меня распирало желание поделиться своими чувствами с моей лучшей подругой. Вот только с чего начать рассказ о ком-то, кто существует исключительно в моих снах?

Я сделала глубокий вдох и выложила все как есть. То есть пересказала ей все мои сны, но все же не объяснила, как увидела его в первый раз. Я просто сказала, что этого парня я когда-то увидела на фотографии — сама не помню на какой.

Ох, какое же это было облегчение — рассказать о нем Райне! Я чувствовала, будто вырвалась на волю из темницы. И когда я замолчала, Райна еще долго смотрела на меня, не говоря ни слова.

— Ты ведь знаешь, что вертится у меня на языке, верно? — наконец спросила она.

— Мне нужен бойфренд.

— Тебе нужен бойфренд.

— Мне не нужен бойфренд.

Райна выразительно подняла одну бровь.

— Мне не нужен бойфренд, — отчеканила я. — Это не значит, что меня возмущает сама идея — просто я не желаю заводить кого-то просто «чтобы был». Потому что это должен быть действительно мой парень.

Стало быть, этот «сделай-сон-явью» — твой парень?

«Да! Он мой!» — чуть не выкрикнула я, но вовремя сдержалась: Райна точно решит, что у меня съехала крыша. Хотя это была на сто процентов чистая правда. Человек из снов был действительно моим парнем. И он доказывал мне это каждую ночь.

Ну, конечно, доказывал. Независимо оттого, какими реалистичными были мои сны, они были и оставались снами — иначе говоря, порождениями моего подсознания, моего воображения. Конечно, он понимал мои потребности и желания лучше всех. Почему бы мне не создать его идеальным? Татуировка в виде ириса была самой трогательной деталью: она связывала его с моим отцом, по которому я так ужасно скучала. Фрейд бы целый день с этим провозился.

И все же, несмотря на очевидное, я не собиралась отказываться от своих чувств. Я предпочла промолчать: пусть Райна считает, что выиграла в этом споре. Я даже сказала ей, что она может познакомить меня с кем-нибудь после того, как вернусь из Рио… Хотя знала, что никто не сравнится с мужчиной, которого я создала в своих фантазиях.

Однако прошло всего три дня, и Бен тоже загнал меня в угол. Мы сидели у Далта. Я приканчивала маффин с черникой, — естественно, только что с гриля, — и одновременно играла в криббедж и грезила наяву.

— Итак, когда появляются инопланетяне и похищают тебя из тела, это больно? Или ты была в отключке, когда это случилось?

— Чего? — опешила я.

— Того, что я смухлевал уже три раза подряд! Что с тобой происходит?

И он на манер Райны задрал бровь. Теперь Бен тоже решил играть в детектива, и так просто от него не отделаешься. Я представила, что повторю перед ним мои излияния Райне, и чуть не рассмеялась. Нет уж, я скорее умру, чем опишу Бену свои фантазии.

Тем не менее, ему требовалось сказать хоть что-то, причем он знал меня слишком хорошо, чтобы купиться на откровенную ложь.

Я вспомнила о фотографиях. Можно было рассказать ему о фотографиях, но не упоминать о снах. Бен был как папа: его хлебом не корми, дай послушать про что-то необыкновенное. Ему понравится история про ту фотографию собора в Праге, где человек парит в воздухе безо всякой опоры.

— Только не подумай, что рехнулась… — начала я.

— Я уже давно так думаю, поэтому…

Я набрала в грудь побольше воздуха и начала свой рассказ. Я описала ему свои исследования каждой фотографии, включая те, которые выглядели совершенно невозможными и демонстрировали, что этот человек не мог находиться во плоти в тех местах, где я делала снимки. К тому времени, как я закончила, Бен уже не переставая хмурился, а сосредоточенность в его глазах превратилась в неподдельный страх.

Теперь он точно сочтет меня сумасшедшей. Зря я ему все рассказала!

— Слушай, может, хватит на меня так смотреть? Я знаю, что всему этому должно быть логическое объяснение, — я постаралась уступить его здравому смыслу. — Я просто пока не нашла его, но рано или поздно…

— Ты должна показать мне эти снимки, — отчеканил Бен.

— Хм… ну ладно, — снова уступила я, хотя мне вдруг совсем расхотелось ими делиться. — Пожалуй, когда я вернусь из Рио, у меня найдется минутка, чтобы снова их открыть, и мы…

— Сейчас, Клиа, — возразил он. — Мне нужно увидеть их немедленно.

 

ГЛАВА 4

Двадцатью минутами спустя Бен уже сидел у меня в комнате. Одной рукой он тяжело опирался на стол, а другую запустил в свою шевелюру, не сводя глаз с монитора. Я же открывала по порядку все фотографии из Европы. Сначала показывала их так, как видела сама, а потом увеличивала те места, где обнаруживала мужчину из своих снов. Его образ на экране компьютера подействовал на меня гораздо сильнее, чем я могла ожидать — сердце стало колотиться так, что звон стоял в ушах, и я даже испугалась, не услышит ли его Бен.

Я осторожно покосилась в его сторону, но он не обращал на меня внимания. Его взгляд был прикован к экрану.

— Можно, я сам? — напряженно спросил он, протянув руку к мыши. Я никому и ни при каких обстоятельствах не позволяла лазить в свой компьютер, и Бен это знал лучше всех, но в ту минуту мне едва хватало сил сохранить самообладание. Я кивнула и он принялся щелкать мышью, исследуя каждое фото, рассматривая так и этак его лицо, его глаза его подбородок…

Я не выдержала и задрожала. Это нужно прекратить. Я была сама не своя, вела себя как идиотка и не могла бы объяснить Бену, что со мной происходит.

— Клиа, — окликнул он.

Я болезненно сморщилась, готовясь к самому странному объяснению за всю мою жизнь, но Бен выглядел совершенно измученным. Как будто последние десять минут лишили его всех сил. Он наконец отпустил свои волосы и виновато посмотрел на меня:

— Я должен показать тебе кое-что внизу.

— Что? — я не могла представить, что же он может показать мне в моем собственном доме, и просто шла за ним два лестничных пролета. А он повернул к фотолаборатории моего отца.

— Бен… — недовольно предупредила я.

— Знаю. Но мы должны туда войти.

Я едва подавила в себе порыв с воем вцепиться в него и отшвырнуть в сторону, когда его рука легла на дверную ручку. Лаборатория была папиным священным местом. Сколько я себя помнила, никто не смел нарушать закон: либо ты входишь туда вместе с папой, либо стучишь в дверь и ждешь его приглашения. Пребывание в лаборатории было возможно только по приглашению и вместе папой. А это означало, что на протяжении последнего года дверь в нее оставалась закрытой Войти туда без него значило осквернить святыню.

— Он сам хотел бы, чтобы ты увидела это, Клиа! — заверил Бен — Поверь мне.

Впервые в жизни я почувствовала гнев по отношению к Бену. Ведь Грант Раймонд был моим папой! Так откуда Бену знать, чего хотел бы мой отец? С моих губ едва не слетел горький ехидный ответ, но меня остановило лицо Бена, бледное, как у призрака. Что-то было не так, и у него была веская причина привести меня именно сюда, в лабораторию. И мы вошли.

Как и папин кабинет, лаборатория представляла собой беспорядочное скопление бумаг, книг и самых различных инструментов. Однако если в кабинете был рабочий хаос, то здесь царил хаос увлечений. Цифровая фотография числилась среди них, и три больших монитора высились среди полного бедлама, состоявшего из фотобумаги, использованных картриджей и мотков проводов. Все это валялось вперемешку с переложенными закладками томами по мировой истории и мифологии со всего мира.

Присмотревшись к ближней стопке книг, я увидела биографию Вильяма Шекспира и почувствовала болезненный укол в сердце. Мне так не хватало папы! Я, как алчный скряга, старалась копить и хранить даже самые мелкие воспоминания о нем и вот выясняется, что я уже успела напрочь забыть о том, как в последние полгода перед своим исчезновением он увлекся Шекспиром! Мама вообще отказывалась это понимать. Годами она уговаривала папу сходить с ней в театр. И тут ни с того ни с сего он вдруг начинает дотошно копаться во всем, что было посвящено жизни и творчеству великого Барда: пьесы, сонеты и бесконечные комментарии критиков и литературоведов. В этом был весь папа. Если он чем-то занимался, то не упускал ни одной мелочи.

Бен открыл кладовку, где папа хранил свои камеры: от новейших цифровых моделей до таких раритетов, которые уже не купишь ни у одного антиквара. Здесь даже лежал давно вышедший из строя поляроид, который просто было некогда выбросить. Я не удержалась от болезненной гримасы, следя за тем, как Бен роется на полках и перекладывает камеры с места на место.

— Ты там поосторожнее, — не выдержала я.

— Прости. Почти нашел.

Он отложил в сторону еще два фотоаппарата, поднялся на цыпочки и нажал на какую-то точку на задней стенке кладовки. Да что же он делает?

— Вот! — пропыхтел он.

— Что вот? О чем это ты?

Он не ответил, а взял табурет и поставил его у противоположной стены, увешанной фотографиями в рамках. Большинство из них папа сделал сам — например, мою круглую улыбающуюся мордашку, запечатленную в трехмесячном возрасте, форматом 24x30. Некоторые из снимков сделала я — хотя бы вот эту голенастую девчонку, срывающую финишную ленточку на школьном кроссе.

Но пока Бен залезал на табурет, я успела заметить, что одна из рамок отстала от стены. Это было изображение пары грязных исцарапанных сосудов, наполовину погруженных в землю — тех самых предметов, которые сделали папу мессией для фанатов Нью-Эйджа. Их сайты в Интернете захлебывались от восторга, живописуя подробности открытия «Древних сосудов с Эликсиром Жизни».

Действительно, не кто иной, как мой отец, основал фонд, финансировавший поиски этих сосудов, и лично ездил в Италию, чтобы руководить раскопками. И когда сосуды обнаружили, даже центральные каналы новостей уделили этому событию немало внимания. Правда, все они не преминули с сожалением уточнить, что хотя сосуды явно настоящие и очень древние и, скорее всего, являются именно тем, что папа искал, несмотря на свое несомненно важное значение для археологии они также несомненно пусты. Никакого Эликсира Жизни в них не было и в помине. Но папу это не сильно огорчило. Он гордился своим открытием и успел сделать не один десяток снимков, прежде чем передал сосуды в Национальный музеи в Риме.

И вот теперь один из этих снимков маскировав тайник, о котором прекрасно знал Бен… Тогда как я даже не подозревала о его существовании. Бен отворил дверцу до конца и вытащил переполненную бумагами папку. Он присоединился ко мне за длинным столом, за которым папа обычно работал, расчистил место и положил папку.

Фотографии. Папка была до отказа набита множеством фотографий.

— Как твой папа объяснил тебе то, что взял меня на работу? — спросил Бен.

— Потому что ты очень много знаешь, — тут же ответила я.

— Потому что я очень много знаю, — повторил он. — Нет, за мои знания меня взяла твоя мама. А папу мало волновало то, что я знаю. Он меня нанял за то, чего я не знаю… Но во что все равно верю.

— Понятия не имею, что это значит. Что это значит?

Бен тяжело вздохнул и снова запустил пальцы в волосы, сильно дернув их, как будто в надежде вытряхнуть из головы нужные слова.

— Есть вещи за пределами человеческого понимания, — начал он, и я растерялась: он нарочно цитирует моего отца или у него получилось это нечаянно? — Вещи, которые мы можем только принять, потому что не в состоянии их объяснить. Твой папа верил в них, и для него было очень важно, что я тоже в них верю.

Я и так отлично знала, что папа с Беном заодно своей любви ко всему потустороннему. Нашел, чем удивить! Я не раз закатывала глаза, слушая их вечные полуночные беседы. Но сейчас Бен утверждает, что папа нанял Бена именно за эту веру в потустороннее, сделав ее частью его работы — что было очень странно.

— Почему? — спросила я.

— Потому что так я мог надежнее тебя защитить, — серьезно сообщил он и открыл папку. — Узнаешь? — Бен кивнул на снимок, лежавший сверху.

— Конечно, — сказала я. Это был день, когда мы с мамой, Райной и Вандой покидали родильное отделение больницы почти восемнадцать лет назад. Мы были в холле больницы, возле регистратуры: мама с Вандой еще в креслах-каталках, держат на коленях свертки с новорожденными мной и Райной.

— Видишь людей на заднем плане? — спросил Бен.

Я кивнула. Папа всегда признавался, что в тот момент слишком нервничал и не сумел откадрировать снимок как следует. Мы четверо занимали весь передний план, но слишком низко, а на за днем оказалось слишком много случайных людей.

— Твой папа увеличил снимок, чтобы разглядеть их получше. Он говорил, что сам не понимал, зачем ему это. Просто почувствовал, что должен это сделать.

И Бен положил передо мной следующее фото. Это был тот же снимок у регистратуры, но теперь люди на заднем плане были даны крупнее и их лучше было видно. За их спинами даже можно было различить коридор, ведущий к палатам, по которому сновали медсестры с каталками и другой персонал больницы.

— Видишь что-нибудь знакомое? — спросил Бен

Я покачала головой. Я действительно никого не заметила, хотя уже понимала, к чему это ведет, и все внутри у меня болезненно сжалось от тревожного предчувствия.

Бен с мрачной гримасой вынул из папки еще один отпечаток все того же фото:

— Как начет этого?

У меня закружилась голова, и пришлось схватиться за стол, чтобы не упасть.

Он был там.

Человек из моих снов.

Он был в этом коридоре, стоял у дверей лифта. Снимок был зернистым, но это был он! И хотя это было без малого восемнадцать лет назад, выглядел он в точности таким же, как на моих снимках. Не изменился ни на йоту. Он даже одет был так же: черная кожаная куртка поверх джинсов и серой футболки.

— Твой папа сказал, что не в силах это объяснить — но что-то было в этом парне… Что-то неправильное.

Я молча смотрела на снимок. Парень был далеко от нас с мамой, но смотрел он в нашу сторону и выглядел несчастным. Его спина ссутулилась, руки глубоко засунуты в карманы куртки, а в глазах застыло такое выражение, будто он недавно плакал.

Бен выжидающе посмотрел на меня, как будто требуя объяснений, однако мне нечего было ему сказать.

— Он выглядит грустным, — наконец выдавила я.

Бен кивнул.

— Не слишком удивительно, если человек находится в больнице. Однако твой папа не мог отделаться от мысли, что его грусть относится именно к тебе! Это было лишь необъяснимое чувство, однако он положился на него. Сказал мне, что какое-то время увеличивал и исследовал каждый свой снимок. Он надеялся, что если предчувствие его не обмануло, он найдет этого типа снова. Однако больше тот ему не попадался, и твой папа решил, что просто вообразил себе невесть что. У него было по горло работы, и вы с мамой требовали любви и внимания… Так что не оставалось времени на бесцельную погоню за каким-то призраком.

Бен покосился на меня, привычно ожидая выволочки за неудачный выбор слов. Но в этот раз я промолчала.

— Грант рассказывал мне, что когда тебе было что-то около четырех месяцев, он пробовал новую модель фотокамеры, и у него снова возникло это предчувствие, и он…

Вместо дальнейших объяснений Бен выложил передо мной еще один снимок. Это было какое-то торжественное событие. Круглые столики стояли ровными рядами, накрытые белоснежными скатертями с изысканной сервировкой. Мама в черное вечернем платье, на высоких каблуках и со мной в сумке-кенгурушнике у нее на животе. Эту фотографию я тоже помнила очень хорошо. Мама любила рассказывать, как брала меня с собой повсюду пока я была маленькой. По ее словам, на выборах женщины готовы были носить ее на руках за то, что она доказывала, что можно совместить любовь к малютке-дочке и политическую карьеру. Вот и на этой фотографии она занималась своим делом: пожимала руки вице-президенту США и его жене, тогда как я приветствовала их широкой беззубой улыбкой.

На сей раз, уже зная, что мне следует искать, я лишь мельком скользнула взглядом по нашим с мамой фигурам и впилась глазами в задний план. У меня не ушло много времени на поиски.

— Вот! — прошептала я, ткнув пальцем в сервировочные столики у дальней стены. Перед ними маячила небольшая тень, но…

— Точно, — кивнул Бен и подал следующее фото, которое, конечно, являлось увеличенной копией той точки, куда я только что ткнула пальцем. Он почти отвернулся от камеры. Сидел, опираясь локтями на стол, правую руку сжал в кулак и подпирая ею висок. Он выглядел совершенно дико и не к месту на этой фотографии; его кожаная куртка и джинсы резко контрастировали с вечерними туалетами и шикарными костюмами остальных гостей.

— Трудно было не заметить его в такой обстановке, — сообщил Бен, как бы отвечая на мои мысли, — но твой папа совершенно уверен, что там его не видел. И никто не видел: Грант потом расспрашивал. В результате он пришел к тому же выводу, который сделала ты, когда снимала свою комнату: его не было там во плоти.

— Его не было там видно, — упрямо уточнила я, — но этому можно найти логичное объяснение. Квантовая физика, например, что-то, чего мы просто не понимаем…

Бен лишь пожал плечами и стал выкладывать передо мной все новые и новые снимки: мои первые шаги, мой детский сад, я в школе… Причем каждое фото сопровождалось увеличенным фрагментом с изображением все того же нестареющего парня.

— Твой папа сказал, что сначала он действительно встревожился, — Бен все еще продолжал этот показ снимков, — особенно если учесть, что он никому не мог об этом рассказать. Он понимал, что твоя мама сочтет его ненормальным. Но ты подрастала, ничего плохого с тобой не происходило, и хотя он все еще с подозрением относился к этому парню, его тревога немного утихла.

— Постой, — я положила руку на стопку фотографий — Это же я снимала!

Это была моя первая по-настоящему удачная фотография, и я помню, что сняла ее в свой восьмой день рождения. Мы были на Кауаи, и я умирала от желания прокатиться верхом на лошади по океанскому пляжу на закате. Мама ужасно нервничала, но пока мы скакали, я умудрилась сделать превосходный снимок: силуэты мамы, папы и Райны, едущих верхом, на фоне огромного розового диска солнца, опускающегося в океан.

— Знаю, — ответил Бен. — Твой папа сказал, что если этот парень окажется на тех снимках, которые делаешь ты, то придется ему проверять еще и твои отпечатки. И он не ошибся…

Бен достал копию снимка, который я отлично помнила, только теперь он был увеличен, и в центре оказалась часть океана за спиной у мамы, папы и Райны. Там из воды торчали мелкие скалы. И на одной из них сидел этот парень. Я смогла заговорить спустя целую вечность.

— Так этот парень, этот… — я почти повторила за Беном «призрак», но слово застряло у меня в горле, — он был на моих снимках всегда?

Бен кивнул.

— На снимках, где была ты, и на снимках, которые делала ты. Не на всех до одного, но скорее всего на многих из тех, которые сюда не попали. Твой папа выбирал лишь те, которые почему-то привлекли его внимание, точно так же, как ты отбираешь фотографии из своих поездок.

— Но все это время… Как же я могла не заметить раньше?

— Понятия не имею. Может быть, ты просто была до сих пор не готова замечать это.

— Это?

Бен порылся среди старых томов у папы на полке и достал книгу в красном кожаном переплете, зачитанную чуть не до дыр.

— Это еще что? — спросила я, когда он со стуком опустил книгу на стол. Названия на обложке не было, лишь большой тисненый круг.

— Тебе это не понравится, — предупредил Бен. — Круг — это древний символ нескончаемой жизни. Эта книга — проводник в мир духов. Твой папа думал, что в ней найдутся кое-какие ответы.

Я уставилась на Бена как на ненормального, но он лишь кивнул на книгу. Я осторожно открыла ее. Сразу стало ясно, что страницы делали вручную — они слегка отличались по размерам, и шрифт кое-где был неровным. Буквы со старинными завитушками были толстыми, и их трудно было разобрать, к тому же их то и дело перекрывали слишком яркие орнаменты по краям страниц и иллюстрации. Я сразу перешла к страницам с закладками. Большинство из них были украшены изображениями невероятно красивого юноши с крыльями за плечами. На одном из изображений его крылья оказались широко распахнуты и как бы прикрывали дитя в колыбельке. На страницу был наклеен листочек «post-it», и папиной рукой было написано: «Клиа?».

Я посмотрела на Бена.

— Ты можешь разобрать заголовок? — спросил

Я впилась взглядом в причудливые буквы.

— Ангел-хранитель? — прочла я.

Бен кивнул:

— Во всяком случае, Грант на это надеялся, что он твой ангел-хранитель, который защищает тебя от опасностей.

Я с улыбкой вспомнила, как рьяно он защищая меня в моих снах.

— В этом есть смысл, — пробормотала я и поспешно добавила, — хотя совершенно лишено какой-либо логики!

— Твой папа не был уверен в этом полностью, — упрямо набычился Бен.

Он снова показал глазами на книгу, и я заметила еще одну закладку. Открыла нужную страницу и ахнула. Здесь тоже бросалась в глаза иллюстрация с крылатым юношей, только теперь он был выполнен в алых тонах. Его тело по-прежнему было божественно прекрасным, но лицо превратилось в чудовищную маску, и он с алчной гримасой разглядывал безмятежно спящую женщину. Напряженное тело, широко раскинутые руки, на которых бугрились мощные мускулы, — вся поза говорила о том, что он вот-вот ринется на беззащитную жертву.

И снова папа приклеил листочек с надписью возле изображения спящей, только теперь буквы были мельче и как бы затерты. «Клиа?» — спрашивали они.

Я перевела взгляд на заголовок. Мне приходилось где-то слышать это слово, однако каким-то шестым чувством я угадала, что его значение не имеет ничего общего с названием популярной рок-группы.

— Инкуб? — спросила я у Бена.

— Пропащая душа, — ответил он с мрачной ухмылкой, — чаще всего мужская, превратившаяся в злобного демона и преследующая свою жертву, чтобы увести ее с пути истинного. Ненасытный дух с извращенной потребностью в сексе, — он покраснел и показал на картинку. — Точно как здесь. Инкуб является к женщине и, ну, ты понимаешь, вступает с ней в связь, когда она спит.

У меня отвисла челюсть. Я могла только порадоваться, что из скромности Бен не смеет поднять на меня глаза, пока на моей физиономии мелькают отражения весьма откровенных сцен из моих снов. Оказывается, я даже перестала дышать и закашлялась, не в силах удержать истерический хохот.

— Клиа, тут нет ничего смешного!

— Это же полный бред! Даже если допустить существование подобного злого духа, то неужели за всю мою жизнь никто так и не заметил бы, что он одолевает меня с самого рождения? Разве со мной не случилось бы чего-нибудь ужасного?

— Может, и случится. Может, он просто ждет своего часа. Может, этот час настал, и потому ты вдруг начала видеть его повсюду.

— Стало быть, мне попался терпеливый злой дух, — язвительно заключила я.

— Сказать тебе, что еще имеет общий корень с латинским инкубом? — запальчиво воскликнул Бен. — Инкубатор! И я уверен, что это неспроста! я думаю, что этот… эта штука должна созреть, как яйцо в инкубаторе, чтобы вылупиться и творить свои черные дела. И наверняка твой папа бы со мной согласился!

— Да ты понятия не имеешь о том, что бы подумал мой папа! — ревниво выпалила я… И тут же осознала, что это неправда. Не далее как полчаса назад Бен доказал мне, что знал моего отца намного лучше, чем я предполагала… Если не лучше меня самой.

Бен привычным жестом потянулся к своей шевелюре, но тут же опустил руку.

— Прости. Я понимаю, это слишком. Просто это… это и есть настоящая причина, по которой твой папа взял меня на работу. С тех пор как ты стала разъезжать по всему свету, он захотел, чтобы с тобой всегда был кто-то, кто знает обо всем и верит в эти вещи, и заметит, если появится что-то странное. Он беспокоился за тебя. И я тоже за тебя беспокоюсь.

Он действительно беспокоился: я видела это в его глазах. Могу я купиться на все эти их теории по поводу парня на фотографиях или нет, я точно знаю, что ими обоими двигало лишь желание меня защитить, и я должна это уважать.

— Ладно, — сказала я. — И что, по-твоему, мы теперь должны делать?

— Я считаю, что нам следует отказаться от поездки в Рио.

— Ты в своем уме? С какой стати? Как это может быть связано?

— Может, и никак, — согласился Бен, — но Рио явно оказался слишком опасным местом для твоего папы. И если эта штука готовится сделать свой ход, я бы не хотел облегчать ей жизнь, отправляясь в опасное место.

— Но ведь если ты веришь, что эта «штука» не человек, то для него не имеет значения, где я нахожусь, не так ли? Ему ничего не стоит хоть сегодня напасть на меня прямо в спальне!

Ох, зря я это сказала! Я почувствовала, что краснею, и постаралась отвлечь Бена дальнейшими рассуждениями:

— Кроме того, папа ведь допускал и другую возможность, что он окажется моим ангелом-хранителем. Или ты об этом забыл?

— По-твоему, он похож на ангела-хранителя? Да, на ангела-хранителя он похож не был, но все, что я о нем знала, убеждало меня, что этот парень не мог оказаться злым духом.

Хотя, конечно, все, что я о нем знала — неважно, насколько реальным мне это казалось — на деле оставалось не более как плодом моего воображения… Или нет?

Впрочем, точно так же, как и ангел-хранитель, инкуб были плодами воображения автора

Пожалуй, лучше мне все-таки придерживаться реальных фактов. Одним несомненным фактом являлось то, что вокруг меня творилось нечто странное, однако я предпочла бы найти этому объяснение в современном взгляде на какую-нибудь теорию струн, чем в древнем томе о мире духов Вторым несомненным фактом было то, что мой родной отец был в курсе странных вещей, творившихся вокруг меня всю мою жизнь, однако не потрудился рассказать об этом самой заинтересованной персоне.

— Но почему папа рассказал об этих снимках тебе, а не мне? — спросила я.

— Мы с ним об этом говорили. Он объяснил, что, когда ты была маленькой, он не хотел тебя пугать. А когда ты подросла, то стала так походить на свою маму и никогда бы ему не поверила.

Я грустно улыбнулась. Папа был прав, и в эту минуту я как бы ощутила его присутствие в этой комнате. А еще я поняла одну важную вещь: я действительно знаю его лучше, чем Бен. Потому что теперь я знала, что он мог подумать.

— Папа знал об этом всю мою жизнь, — сказала я, — но не обмолвился и словом, потому что не хотел, чтобы страх мешал мне делать то, что я хочу. И я не позволю страху ломать мне жизнь. Мы едем в Рио.

Бен открыл было рот, чтобы возразить, но понял, что это бесполезно. И лишь испустил тяжелый вздох.

— Ладно… Мы едем в Рио.

Вечером курьер доставил заказное письмо от мамы с нотариально заверенным согласием на мою поездку в Бразилию. К официальным бумагам она приложила лишь короткую записку: «Я все еще этого не одобряю, но верю, что ты сама сумеешь сделать правильный выбор. Целую, мама».

Итак, все улажено.

Укладываясь спать в тот вечер, я все гадала: не повлияют ли сделанные мной открытия на то, что происходит со мною во сне? Появится ли мой парень? Станет ли он вести себя по-прежнему? Я умирала от желания все это узнать, но, к сожалению, практически невозможно заснуть, когда вам хочется увидеть какой-то один определенный сон! К двум часам ночи я полностью сдалась и стала раскладывать пасьянс, лежа в постели и одним глазом посматривая на какой-то старый сериал по телевизору. Я собиралась спуститься вниз, как только закончится серия, чтобы заварить себе чаю, но этого так и не случилось.

Вместо этого я обнаружила, что сижу в забегаловке у Далта.

Я сидела за барной стойкой, следя за тем, как ловко орудует повар над своим грилем, переворачивая несколько бургеров и следя за яблочным пирогом. Дверь со скрипом открылась, и мне не было необходимости оборачиваться и смотреть, чтобы узнать, что это пришел он. Я почувствовала сквозняк из открытой двери, и исходящую из него силу, когда он прошел мимо столиков, и жар его тела, когда он подошел к стойке и уселся всего в нескольких сантиметрах от меня.

Между нами словно пробежал электрический разряд, и я чувствовала, как меня прожигает насквозь его взгляд, но все еще не повернула голову

— Кто ты? — спросила я.

— Ты знаешь, кто я, — ответил он. — Я твой.

Повар ловко перевернул бургер и прижал его к решетке своей лопаткой. Мясо зашипело, брызгая жиром на угли.

— Мне следует бояться тебя? — спросила я.

— Зачем беспокоиться? — ответил он. — Все равно конец не изменишь.

Повар перекинул бургер на тарелку и поставил ее передо мной: сочащееся соком нежное мясо на свежей разрезанной булке.

Только это был вовсе не бургер. Мне подали жареного тарантула.

Я ахнула и подняла глаза на повара. Это был Бен, и его лоб был покрыт бисеринками пота. Он подмигнул и ткнул лопаткой в сторону гриля, где шипели и плевались жиром тушки еще полудюжины огромных пауков.

В ужасе я отшатнулась… и оказалась нос к носу с тем парнем, и его глаза были такими же бездонными и завораживающими, как и всегда… только на этот раз они смотрели из глазниц мертвого черепа.

— Поцелуй меня… — прошипел он.

Я ринулась было бежать, но не смогла двинуться с места. А эта тварь придвинулась и распахнула свою жуткую пасть, и внутри я увидела бездонное, бесконечное ничто, жадную воронку, которая притягивала и притягивала меня все ближе, грозя втянуть в себя без остатка…

Я вскочила на кровати и с ужасом обнаружила, что что-то приклеилось к моему лицу. Я отчаянно рванула и отбросила это от себя…

… пасьянсная карта.

— Ух… — вырвалось у меня.

Итак, любовник из моих снов превратился в персонаж кошмаров. Отлично. Нет, правда, так даже лучше. По крайней мере эту сюжетную линию можно считать отработанной.

Однако вскоре кошмары каким-то образом переплелись с прежними романтическими снами. И в следующие две ночи меня терзали еще более страшные видения, видения, похожие на реальность, но самую жестокую и безумную реальность, лишенную всякой логики — и тем не менее похожую на правду.

Я была Оливией. Я сидела в чудесной комнате и сияла от счастья. Вокруг меня собрались мои поклонники, и одеты они были так ярко, что у меня резало глаза.

И он был здесь и держал меня за руку. Он улыбался… И вдруг кровь начала хлестать из его груди, из его рук, из его ног… Она расплывалась и стекала с его тела, а он как будто и не замечал этого . Он по-прежнему улыбался и даже ободряюще пожимал мне руку. Я закричала, но и тогда он ничего не заметил.

Я оглянулась в поисках помощи, но мой взгляд натолкнулся лишь на два грязных, наполовину закопанных в землю сосуда, найденных на раскопках моим папой. Женщина с волосами цвета воронова крыла и сияющими черными глазами подняла сосуды и протянула их мне, заливаясь безумным хохотом. Ее горло внезапно прорезала страшная рана, и оттуда струей полилась кровь. Я отвернулась и оказалась лицом к лицу с Джованни, лучшим другом моего возлюбленного.

— Джованни! — закричала я. — Помоги мне! Помоги!

— Тс-с-с! — он прижал палец к губам. — Так даже лучше. Что ни делается, все к лучшему!

Я ничего не понимала — что значит «к лучшему»? Я жаждала получить объяснения, но он не добавил ни слова. И даже не обратила внимания на какой-то тяжелый предмет, который он подобрал с земли, пока этот предмет не обрушился мне на голову.

На следующую ночь сон оказался еще более странным и сюрреалистичным. Я была Аннелиной. Это был день нашей свадьбы, и я шла к алтарю, где меня ждал сияющий жених. Я уже почти дошла до алтаря, когда обнаружила, что меня ведет не отец. а Бен.

То есть это был не совсем Бен. Он походил на Бена, но был немного другим. Шире в плечах. И выше ростом. Жюльен. Его звали Жюльен. И он остановил меня, когда до моего жениха оставался всего шаг. Не переставая улыбаться, он занес надо мной одну розу на длинном стебле… и осторожно воткнул ее мне в платье, с удивительной легкостью пронзив мою грудь до самого сердца.

Я охнула, чувствуя, как ее шипы разрезают мою плоть и проникают в мое тело.

— Жюльен!..

А он по-прежнему улыбался и вел меня к алтарю. И никто вокруг не замечал пронзившую меня розу. Гости, священник, мой жених — все как один безмятежно улыбались, и церемония продолжалась, в то время как я едва дышала и кровь алела на моем белом платье. И когда священник заговорил, Жюльен занес надо мной еще одну розу.

— Нет… — взмолилась я, но он не слушал. Он внимательно посмотрел на меня и воткнул в мое тело еще одну розу, точно рядом с первой.

Я стояла перед алтарем, сжимая залитый кровью букет белых ирисов, отчаянным взглядом умоляя о помощи окружающих, но никому не было до меня дела, никому, даже когда я не выдержала и рухнула, растворяясь в пустоте… Это было ужасно. Всего за пару ночей моя тяга странным сновидениям превратилась в ужас перед ними. Даже очнувшись ото сна, я не срзу могла избавиться от липкого страха и боли. Настоящая жизнь начинала казаться фантазией, а безобразные сцены из снов — настоящей жизнью.

Что же со мной происходит?

 

ГЛАВА 5

Как бы то ни было, я поминала, что не должна заснуть ни на минуту в течение двенадцатичасового перелета до Рио в обществе Бена. Он и так переполошился из-за фотографий. Неизвестно, что он предпримет, если увидит, как я мечусь и плачу во сне. Или если того хуже — возобновятся прежние, приятные сны. Даже подумать страшно, как выглядит моя физиономия, когда мне снятся те сны. Ни в коем случае я не могу Бену позволить это увидеть. Лучше я загнусь от бессонницы.

Итак, я не закрывала глаз всю дорогу до Рио и к концу рейса была совершенно измучена. В состоянии зомби, я таскалась следом за Беном, пока мы получали багаж, брали напрокат джип, ехали в отель, регистрировались и получали ключи и расселялись по комнатам… Кровать так и манила в свои объятия, но нас уже ждали люди из «Глобо-Рич», и я неохотно переоделась и была готова ехать.

На улице я набрала полную грудь солоноватого воздуха в надежде, что Рио сумеет вернуть меня к жизни. Я буквально ощущала бьющую в нем энергию: пляжи с толпами богатых туристов в дизайнерских бикини и солнечных очках, широкие улицы, где уже разминались вовсю местные музыканты и танцоры, жадно ждущие, когда начнется ночной парад самбы — кульминация знаменитого карнавала.

Бен вел наш джип. Едва мы успели выехать за черту города, я откинула спинку сиденья, сняла босоножки и задрала ноги на дверцу, подставляя их солнечным лучам. На земле лежал снег, когда мы покидали Коннектикут; здесь же царила жара под сорок градусов. И несмотря ни на что я наслаждалась тем, как дышит тело в коротеньких шортах, белой футболке и солнечных очках, скинувшее десяток килограммов пальто и свитеров, которые приходилось носить дома.

Лагерь «Глобо-Рич», в котором последний раз видели моего папу, находился совсем неподалеку от самых многолюдных фавелас — нищенских трущоб за пределами городской черты. И хотя от нашего отеля мы отъехали всего на несколько километров, мы словно попали на другую планету. Чем ближе мы подъезжали к трущобам, тем уже и ухабистее становились улицы, и я почти видела как сгущается и нависает над нами царящая здесь атмосфера необузданной жестокости, которую так часто описывал мне папа. Он рассказывал, как странно видеть, насколько близко существуют фавелас от декадентских пляжей Капакабаны, однако я не до конца понимала его, пока не увидела сама. Я взялась за камеру и стала делать снимки в надежде, что один из моих журналов опубликует их и я смогу поделиться этим опытом с остальным миром.

Когда мы оказались в лагере, нас встретил мужчина, скорее похожий на квотербека из бейсбольной команды колледжа, чем на дипломированного врача. Рослый, широкоплечий, он щеголял в шортах и футболке и был обрит наголо.

— Клиа Раймонд, — приветствовал он меня, когда мы вылезли из джипа, — добро пожаловать в «Глобо-Рич». Я доктор Причард, — он нажал кнопку на своем сотовом и извинился. — Одну минуту.

Одну минуту? Я с любопытством покосилась на Бена.

— Алло, мэм. Это доктор Причард, — произнес он в трубку. — Да, мэм. Она здесь… Да, со своим другом… Да, мэм, это он…. Даю слово… Да, безусловно.

И он протянул телефон мне:

— Ваша мама.

Невероятно! Я взяла трубку.

— Мама?

— Да, я знаю, ты уже не ребенок. Я просто хочу, чтобы ты знала: ты вовсе не обязана снова проходить через все это. И если окажется, что это слишком больно, будет совершенно не стыдно попрощаться и вернуться в отель.

— Мама… Со мной все в порядке.

— Я просто тревожусь за тебя, Клиа.

— Я хочу это сделать, мама! — я в отчаянии закатила глаза. — Слушай, я обещаю, что уеду немедленно, если пойму, что это слишком тяжело. договорились?

— Договорились. Хорошо. Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю.

Мы дали отбой одновременно, и я вернула трубку Причарду, стараясь стряхнуть с себя мамино влияние.

— Простите, — сказала я.

— Не за что. Хотите, я покажу вам лагерь?

Он всем своим видом излучал деловитость и распорядительность. И я понимала, как он должен был нравиться папе. После короткой экскурсии по лагерю он подвел нас к своей палатке и предложил присесть под тентом. Мы с охотой устроились в тени, и я вынуждена была вытереть о шорты внезапно ставшие липкими ладони. Целый год я спала и видела, как беседую с этим человеком, и вот теперь, когда он сидел передо мною, не знала, с чего начать. И я решила, что не стоит петлять и отдавать дань вежливости: судя по всему, он принадлежал к тому типу людей, которые уважает прямоту.

— Итак… Что вы можете рассказать мне о том, как исчез мой отец?

Доктор Причард сосредоточенно кивнул. Он словно знал, что к этому идет.

— Простите, но мне совершенно нечего добавить к тому, что я рассказал ранее. Могу лишь в точности повторить еще раз: он покинул лагерь, никого не предупредив о том, куда направляется, как привык делать всегда. Только в этот раз он не вернулся.

Между нами повисла неловкая тишина. Наконец Причард откашлялся и добавил:

— Простите, может, это слишком прямолинейно. Ваш отец был хорошим человеком. И я уважал его как никого другого.

— Нет, все нормально. Спасибо. Я благодарна вам за откровенность и понимаю, что вам уже много раз пришлось повторять эту историю. Просто если… если вы еще раз подумаете… может, вам припомнится что-нибудь о том дне, когда он пропал… не важно что, даже какая-то ерунда — но она может оказаться очень важной для меня.

Доктор Причард снова кивнул. Он прищурился, Уйдя в воспоминания. Я затаила дыхание, боясь ему помешать. Но вот он провел рукой по бритой голове, и я машинально подумала, что этот жест мог остаться с тех времен, когда он носил шевелюру.

— Ну что ж, — сказал он, — пожалуй, я мог бы кое-что добавить. Только имейте в виду: я по-прежнему считаю, что это не имеет никакого значения.

— Я все понимаю, — заверила я, — и все-таки хотела бы это услышать.

— В этом лагере мы постоянно имеем дело с тяжелыми, жестокими вещами, — начал Причард. — Из тех, кто обращается к нам, у каждого пятого в семье был убит кто-то из родных, и практически всем приходилось испытать на себе насилие. Видеть это день ото дня… Это может любого сломать. Но только не вашего отца. Он никогда не поддавался. Всегда излучал уверенность и спокойствие. Он шутил, он договаривался о футбольных матчах, в которых участвовал весь персонал, он не гнушался даже самыми незамысловатыми развлечениями вроде игры в шарады или в жмурки — но это помогало нам хотя бы ненадолго избавиться от невыносимого груза. Однако в последние несколько дней перед исчезновением его словно подменили. Он был необычно серьезным. Даже мрачным. Как будто внутри у него происходила постоянная борьба.

— И вы не знаете, в чем было дело? — спросила я. — Может, что-то случилось в лагере? Или с его пациентами?

— Ничего, о чем бы я знал. Мои предположения? Что угодно, вплоть до несвежей пищи, вызвавшей расстройство желудка. Между прочим, это здесь происходит постоянно. Я ведь уже предупредил, что давно рассказал все, что считал важным. Но вы сами попросили, так что я…

Он поднялся с места. Как я понимала, это был знак, что разговор окончен.

Мы с Беном также поднялись.

— Спасибо, — сказала я. — Вы даже не представляете, как я вам благодарна за то, что не пожалели для меня своего времени.

Мы вежливо распрощались, после чего мы с Беном уселись в джип и поехали обратно в отель.

— Все это, конечно, интересно, — перебил Бен мои размышления, — но так и не дает нам ни малейшей зацепки.

— Может, и нет, — вяло кивнула я, однако мой мозг продолжала сверлить упрямая мысль. Что могло так испортить папино настроение? Внезапно стало плохо кому-то из его пациентов? Или кому-то из бывших пациентов, тому, кто давно покинул кемпинг и о ком доктор Причард мог не знать? Может быть, это была какая-то семья, которую папа хотел вырвать из сетей наркотрафика. А вдруг он слишком глубоко влез в эти разборки, и кто-то решился на крайние меры, чтобы его устранить?

Поскольку формально «Глобо-Рич» являлся собственностью нашей семьи, я была уверена, что смогу нажать на руководство и получить доступ ко всем файлам моего папы. Если кто-то из пациентов или их родных был замечен в грязных махинациях и папе стало об этом известно, он наверняка упоминает об этом в своих записях.

Но, с другой стороны, разве сам доктор Причард не признался, что практически все их пациенты сталкивались с актами насилия? А это означало, что я могу попросту утонуть в списке папиных пациентов, впутавшихся в темные дела и невольно втянувших в них моего папу. На расследование этих дел уйдет целая жизнь, и не факт, что они имеют отношение к папиному исчезновению

Бен дал гудок, и я рывком вернулась в реальность. Мы застряли перед плотной толпой людей, танцующих посреди улицы под самбу, льющуюся из колонок стереосистемы. Я инстинктивно вскочила ногами на пассажирское сиденье, зацепила солнечные очки за ворот футболки и стала фотографировать.

— Это действительно небезопасно, — заметил Бен.

— Мы едем со скоростью три километра в час. Все будет нормально.

Честно говоря, чем дольше я пряталась за объективом своей камеры и чем дольше ритмы самбы проникали в мою кровь, тем легче становилось у меня на душе, так что в какой-то момент я вообще сумела позабыть о своих страхах и горе. Да и трудно было оставаться равнодушным в такой атмосфере: ритму, задаваемому стереосистемой, вторили вживую барабаны в руках танцоров в ярких нарядах, украшенных перьями. Я даже не замечала, что сама двигаю бедрами в такт самбе, пока меня не окликнул Бен:

— Эй, как ты умудряешься танцевать и при этом делать четкие снимки?

Я расхохоталась, и этот звук разорвал последние оковы тревоги, терзавшей мои тело и душу. Я — Стабилизирующая система в камере — не могу жить без нее.

Наш джип медленно пробирался между танцорами и словно сам стал участником парада, особенно после того, как на него вскочили двое барабанщиков, одетые лишь в черные трусики— танга и шлепанцы, и криками принялись подбадривать своих друзей.

— Да неужели? — Бен явно был недоволен. — Ну, хватит! Надо отсюда выбираться!

— Как? — я едва слышала свой голос из-за грохота барабанов. — Смотри, полицейские тоже танцуют!

Я сняла крупным планом одного из наших «друзей», и в ответ он уступил мне немного места на своем барабане. Мы принялись наяривать самбу в четыре руки, тогда как Бен упорно продолжал вертеть баранку. Наконец ему удалось вырулить на подъездную дорожку к отелю. Только тогда барабанщики соскочили с джипа и побежали назад к своей группе.

Внутри отеля нас встречала новая волна музыки. У меня возникло ощущение, будто я сейчас улечу, как на крыльях.

— И тебе все еще не нравится карнавал? — поддразнила я Бена, взяв его под руку.

— Мне все еще не нравится водить машину в карнавал, — уточнил он.

— Неужели так страшно?

— Я же путешествую с тобой. Меня уже ничто не пугает.

— Ты не боишься даже того парня?

Он послушно обернулся, и пока его внимание было отвлечено, я успела удрать к лифту.

— Эй! — завопил Бен и погнался за мной, но я уже была в лифте и нажала кнопку.

— Ага! — выкрикнула я.

— Проиграла! — Бен все-таки успел заскочить в лифт.

— Неправда, выиграла! Давай быстренько переоденемся и пойдем на парад самбы.

— Переоденемся? По мне так ты и так хороша!

— Ты такой зануда!

Бен кивнул, с театральным смирением принимая этот титул, и лифт остановился.

Я действительно собиралась лишь принять душ, переодеться и тут же вернуться вниз, но, только переступив порог номера, осознала, что едва двигаюсь от усталости. Часы показывали, что у нас еще есть несколько часов до того, как нужно будет явиться на Самбадром. Вполне достаточно, чтобы заказать что-нибудь перекусить и даже поспать. Я позвонила Бену и сообщила об изменении в планах.

Мне не удалось поспать долго, но тем не менее я почувствовала себя значительно лучше. Я проснулась посвежевшей и полной сил для парада самбы. Это был прекрасный предлог, чтобы надеть мой любимый черный сарафан с великолепным развевающимся подолом, и я ощущала себя легким и воздушным созданием, когда постучалась в дверь к Бену. Он распахнул ее и картинным жестом протянул мне одну алую розу.

— Для тебя, — сказал он.

— Очень галантно! — промурлыкала я. — Конечно же, ты понимаешь, что у меня в номере стоит точно такая?

— Хм-м, — Бен кинул взгляд через плечо на опустевшую вазу на туалетном столике, — как-то упустил из виду. Но ведь я все равно галантный?

— Чрезвычайно.

— Сегодня вы выглядите просто сногсшибательно, — сообщил он с нарочитым британским акцентом, отчего я расхохоталась и ответила:

— И вы тоже, сэр!

— Превосходно. Тогда вперед? — он подал мне руку, и я оперлась на его локоть, предварительно перекинув кофр с камерой на другое плечо, чтобы он не болтался между нами.

Даже сюда, наверх, доносилась музыка, от которой содрогались улицы, и она становилась все громче по мере того, как спускался наш лифт. Конечно, отель устроил в честь карнавала собственный праздник, и мы едва протолкались черед толпу гостей к бару. Мы с Беном заказали по коктейлю, и нам подали их в широких бокалах на тонких ножках, украшенных огромными ломтями самых экзотических фруктов.

— За Рио? — хихикнула я, поднимая свой бокал.

— За Рио, — ответил он.

Мы чокнулись и выпили. Музыка захватывав меня, пока мне не стало казаться, что это преступление — в такую ночь сидеть на месте и не танцевать.

— Давай потанцуем! — предложила я.

— Клиа, — с упреком напомнил Бен, — ты знаешь, что я не танцую!

Конечно, я это знала. Как знала и то, что Бен не часто мне в чем-то отказывает. Я сползла с табурета, решительно взяла его за руки и, уже покачиваясь в ритме самбы, начала прокладывать путь к танцполу. Там было немало танцоров, но еще оставалось достаточно места для нас. Бен смотрел на меня в ужасе. Ну что ж, придется мне его вести!

— Ну ладно, и что я тут делаю? — все еще пытался противиться он.

Я не отвечала. Просто танцевала.

— Послушай, что ты делаешь? Я так не могу! Это же нереально! У меня бедра так не крутятся! Как ты это делаешь? — он двигался неловко, как ребенок, совершенно не попадая в ритм.

Я положила руки ему на бедра и сказала:

— Не спеши. Все нормально. Просто расслабься и бедра задвигаются сами!

— Да я и так расслаблен! Но у меня слишком робкие бедра: они боятся двигаться без остального тела!

Я рассмеялась, и мы довольно благополучно дотанцевали до конца этой мелодии, а потом отправились на Самбадром, официальное место проведения парада самбы. Журналы, заказавшие мне снимки карнавала, раскошелились для нас на билеты во frisa, то есть в почетной ложе, расположенной ближе всего к участникам шествия. До начала парада оставалось еще полчаса, однако от шума на улице впору было оглохнуть. Я вцепилась в локоть Бена и в ремень кофра, пока Бен прокладывал через безбрежное людское море путь к нашим местам в ложе. Как правило, я терпеть не могу толкаться в такой толпе, но разве это место можно было втиснуть в рамки привычных правил?

Наконец грохот фейерверка возвестил о начале парада, и Королева карнавала лично вывела на самбадром первую группу танцоров. Я была на седьмом небе. Бен выглядел больным.

— Сколько бы дал сейчас за беруши? — прокричала я. Надо отдать Бену должное — он держался изо всех сил, хотя ему здесь совершенно не нравилось.

А тем временем парад самбы преобразил улицы в калейдоскоп ярких сцен — настоящее пиршество для моей камеры. В каждой группе было не меньше сотни танцоров и барабанщиков, все в одинаковых невероятных костюмах с перьями, крыльями, зеркалами, бусами, бубенцами и прочей мишурой. Они двигались между массивными платформами, громоздившимися чуть не до самого неба, причем сами платформы являлись сценой для своих музыкантов и танцоров. Я пожирала взглядом каждую из них, и всякий раз приходила в неописуемый восторг. Мне хотелось увидеть все в эту удивительную ночь.

Большую часть времени мы с Беном провели в ложе, танцуя и делая снимки праздника. К четырем часам утра Самбадром все еще извергал новых и новых участников парада, однако в мои обязанности входило освещение всего карнавала, а не только парада самбы, и нам пришлось вернуться в город. В этот предрассветный час улицы Рио выглядели намного более оживленными, чем иные города в середине дня.

Когда небо на востоке окрасилось первыми розоватыми проблесками зари, мы с Беном вернулись на пляж возле нашего отеля. Здесь тоже продолжалось праздничное веселье. На песке расположились несколько самых одиноких барабанщиков, и вокруг каждого из них собралась своя небольшая группа танцоров. Атмосфера оставалась приподнятой, но уже не такой возбуждающей: дотлевали последние угли неистового гулянья. Только одна группа все еще была полна энтузиазма — судя по всему, студенты, которые прыгали и кричали так, будто ночь только начиналась. Я сфотографировала их и всех остальных, кто находился на пляже, и решила, что с меня довольно. Мой заказ выполнен.

Я уложила камеру в кофр и набрала полную грудь океанского воздуха. Глаза слезились от усталости, но спать совершенно не хотелось. Я повернулась к Бену.

— Потанцуй со мной, — предложила я.

Невероятно, но он не начал ныть, а взял меня и повел к ближайшему барабанщику. Я скинула босоножки, чтобы почувствовать под ногами прохладный песок, и закрыла глаза, отдавшись музыке. Я отдалилась от Бена, и все кружилась и кружилась в танце… Пока не потеряла равновесие и не упала. Бен тут же подхватил меня на руки и с удивительной ловкостью заставил откинуться назад, как заправский танцор.

Я подняла глаза. Надо мной нависла фигура Бена. Его лицо, такое знакомое, на фоне утреннего неба. Его растрепанные каштановые волосы, его нос, чуточку великоватый для его лица, его по-собачьи преданные светло-карие глаза. Подбородок потемнел от отросшей щетины, и мне вдруг нестерпимо захотелось ее погладить. Я легко пробежалась пальцами по его щеке. Колючая.

— Клиа, — его голос почему-то прервался. Он помог мне выпрямиться, но не отпустил. Я не противилась. Было приятно чувствовать его руки у себя на талии. Почему-то вспомнилось мое возвращение из Европы и то, как прилипла к груди его майка. Совершенно бессознательно мои глаза скользнули к распахнутому вороту его рубашки, и на какую-то дикую секунду я представила, как расстегиваю одну пуговицу за другой и мои пальцы скользят по его коже…

Что за блажь! Это же Бен! Мой друг. Я поспешила снова перевести взгляд на его лицо, однако оно оказалось другим, совсем не таким, каким я привыкла его видеть. Оно было слишком серьезным и полным какой-то внутренней уверенности которой я раньше не замечала. И это лицо мне нравилось. Он поднял руку и отвел за ухо прядь моих волос. Он никогда раньше так не делал. Что-то не припомню. Но это было чудесно.

— Клиа, — повторил он более мягким голосом. — Я хочу тебе кое-что сказать…

— Охо-хо-о-о!

На нас летела толпа развеселых студентов, тех самых, что я недавно фотографировала. Они сметали все на своем пути, и люди едва успевали убраться в сторону. Мы с Беном попытались увернуться, но было поздно: нас разлучили, и шкодливая компания принялась отплясывать вокруг нас под свой собственный ритм.

— Бен? — их оказалось так много, что я даже потеряла его из виду.

— Клиа! — его голос раздавался откуда-то издалека.

Я попыталась протиснуться сквозь море тел, чтобы найти его.

— Бен!

— Клиа!

Так, уже ближе. Я пригнулась, чтобы в просвет между телами попытаться увидеть Бена…

… и внезапно застыла как вкопанная, и вместе со мною застыл целый мир.

Парень из моих снов был здесь, вместе с нами, на пляже.

 

ГЛАВА 6

— Клиа! — все еще кричал Бен, изо всех сил пробиваясь ко мне через толпу.

Я его не видела. Мой взгляд был прикован к тому месту в пятнадцати метрах от меня, где в одиночестве стоял этот парень и хмуро рассматривал песок под ногами с таким видом, словно что-то в нем потерял.

Он был одет в джинсы, кожаную куртку и серую футболку.

Вдруг он поднял голову и посмотрел прямо на меня. Это было лицо, которое я успела изучить не хуже своего собственного, и я отлично видела, как глаза заполнил испуг, точное повторение того, что испытывала я.

— Нет! — закричала я и немедленно ринулась следом.

— Клиа? — кричал где-то позади Бен, но я уже не слушала его. Все мое внимание было сосредоточено на этом незнакомце. Ни за что на свете я не могу его упустить! И я бежала, бежала за ним, только бы он не скрылся из виду!

Парень был быстрым, но и я тоже. Я пробегала два километра за шесть минут, да и Крав Мага держала меня в тонусе.

Я гналась за ним по пляжу Копакабаны, огибая тут и там последние остатки вечеринок.

Он очень быстро оказался у подножия холма Лимы, покрытой джунглями возвышенности у северного конца пляжа, но не остановился. Он ринулся вперед по какой-то едва заметной тропке укрытой в густом подлеске. Я бросилась за ним, ни минуты не колеблясь, хотя мои босоножки остались на пляже. На извилистой тропке он получил слишком большое преимущество, и я почти сразу потеряла его из виду, но он оставил достаточно ясный след из примятых растений. Я продолжала гонку, хотя каждый шаг давался мне со большим Трудом, а грудь разрывалась от нехватки воздуха.

Я а так старалась не упустить след, что не заметила, как под ногами оказался выступающий из земли корень. Еще секунду назад я неслась вперед что было сил, и вот уже в следующее мгновение я врезалась лицом в палую листву, закричав от боли в лодыжке.

— Нет! — снова выкрикнула я, уже не столько от боли, сколько от досады, что я его потеряла. Я попыталась встать, однако моя левая нога не выдержала веса тела, и я рухнула снова на землю.

— Черт! — пыхтела я, торопливо осматривая быстро распухавшую лодыжку. — Черт-черт-черт — ЧЕРТ!!!

Я сделала еще одну попытку подняться — на сей раз более осторожно, и снова вынуждена была опуститься на землю.

Превосходно. Я застряла одна-одинешенька непонятно где, с вывихнутой ногой, совершенно не в состоянии двинуться с места. Отчаяние накатило на меня, как волна цунами, и я внезапно почувствовала груз всех последних дней: папа, ночные кошмары, сны, тайны, боль и… ох, как же я чертовски устала! Все, чего бы я сейчас хотела — это снова стать шестилетней малюткой, чтобы свернуться калачиком в своей кроватке, чтобы мама и папа пришли поправить мне одеяло и поцеловать на ночь.

Больше я ни о чем не мечтала в этот момент. Это ведь было так просто — и в то же время так невозможно, немыслимо! Поскольку ничего другого не оставалось, я просто скорчилась на тропинке и разрыдалась.

— Эй!.. Вы в порядке?

Я моментально узнала этот голос — непонятно как можно узнать голос из твоего сна? — но едва он склонился надо мной, попыталась отскочить.

— Не трогай меня! — взвизгнула я.

Он поднял руки, демонстрируя свои добрые намерения.

— Хорошо, хорошо, — сказал он с ухмылкой, — это ведь ты гналась за мной.

Я не спускала с него напряженного взгляда. Это стоило мне немалых усилий: еще бы, оказаться вот так, наяву, рядом с человеком из своих снов — у кого угодно может поехать крыша, не так ли? И в то время, как мое сердце пыталось выскочить из груди, мой мозг услужливо прокручивал в памяти подробности наших встреч во сне.

Пришлось напомнить себе, что вообще-то он незнакомец. И, скорее всего, незнакомец опасный. Да, я должна была получить от него многие ответы, но при этом я должна оставаться сильной.

— Извини, — сказал он, — мне показалось, что тебе больно.

— Да, мне больно. Я подвернула ногу.

— Наверное, не стоило гоняться по лесу за незнакомцем.

— Наверное, не стоило притворяться, будто ты не знаешь, кто я такая.

Его глаза расширились на миг от неожиданности:

— Ты пом… — но он моментально встряхнулся, овладел собой и продолжил, как ни в чем не бывало— Наверняка ты ошибаешься. Не думаю, что мы знакомы, — его выдавала лишь жилка, бившаяся на щеке.

— Неужели? Значит, при виде незнакомых девушек у тебя всегда делается такой вид, будто тебя захватили с поличным?

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать…

— И потом ты пускаешься наутек? На полной скорости, хотя ты отлично видел, что я хотела с тобой поговорить. Это ненормально. Так не ведут себя с незнакомками!

Он надул губы и прижал к виску правый кулак — жест, настолько мне знакомый, что я едва не лишилась выдержки. Однако каким-то чудом мне удалось сохранить серьезный взгляд.

Наконец он опустил руку и улыбнулся, хотя эта улыбка совсем и не задела его глаз.

— Признаюсь, я вел себя как идиот, — смущенно ответил он. — И даже сам не могу сказать почему. Просто не хотел ничьего общества. Я и вернулся— то только потому, что вы ушиблись, а для меня немыслимо бросить девушку одну непонятно где. Но если ты предпочитаешь, чтобы я ушел…

— Нет!

— Ладно. Тогда позволь взглянуть на твою ногу.

Он присел на корточки и поднял брови, предлагая дать ему осмотреть мою лодыжку. Я вытянула ногу, но не успел он взять ее в руки, как листва на тропинке зашелестела.

— Отвали от нее! Ты что делаешь?

Я едва успела повернуться, чтобы увидеть, как вылетевший на прогалину Бен отшвырнул этого парня в кусты.

— Бен! — вырвалось у меня.

— Спокойно! — сказал незнакомец поднимаясь. — Она подвернула ногу. И я как раз хотел посмотреть…

— Отойди. От. Нее, — отчеканил Бен.

— Бен, перестань! — вмешалась я.

Он в замешательстве оглянулся на меня и снова обратился к незнакомцу. Все его тело подалось вперед и вытянулось в струну, как у питбуля, рвущегося с поводка. В иной ситуации это могло показаться смешным: щуплый книжный червь Бен не мог бы и мечтать угрожать такой горе мышц, как этот парень.

Однако тот отступил назад.

— Это не похоже ни на перелом, ни на разрыв связок, — он кивнул на мою ногу. — Просто небольшое растяжение. До завтра все придет в норму.

Бен не спускал с него напряженного взгляда, однако обратился ко мне нарочито размеренным голосом:

— Клиа, ты отлично знаешь, что тебе нужно сделать. Скажи, что он не имеет над тобой никакой власти, прикажи ему уходить и никогда не возвращаться. Прикажи ему уйти прочь и вечно скитаться по земле пешком!

Он рехнулся?

— Ты что несешь, Бен?

— Древняя мифология, — сообщил Бен. — Это заклинание, изгоняющее инкуба.

— Чего? — парень расхохотался.

Бену явно было не до смеха:

— Прикажи ему, Клиа.

— Пожалуйста… не трудись! — парень примирительно поднял руки. — Я и сам с радостью от вас уберусь!

Он повернулся было, собираясь скрыться в лесу, и я уже набрала полную грудь воздуха, чтобы снова закричать: «Нет!» — но мне не пришлось напрягаться.

— Стой! — взревел вместо меня Бен. Одним прыжком он настиг незнакомца, схватил его за руку и поднес к глазам запястье. — Где ты это взял?

Я широко распахнула глаза, когда увидела, что обнаружил Бен. Просто удивительно, как я не обратила на них внимания сама! На каком-то другом человеке я сразу бы заметила их, но появление этого парня во плоти и крови оказалось слишком сильным испытанием для меня…

У него на руке были папины часы. Серебряная «Омега». Они с мамой купили себе одинаковую пару часов в первый день медового месяца и носили их, практически не снимая. В тех редких случаях, когда кто-то из них решал, что часы пропали, мир переставал вертеться, и все в доме переворачивалось вверх дном, пока часы не находились.

И эти часы были на руке у незнакомца.

— Не понимаю, с чего столько шума, — сказал он. — Это просто мои часы.

— Чушь собачья, — Бен решительно снял часы у него с запястья и бросил их мне. — Клиа?

Мои руки дрожали, пока я рассматривала часы. Это правда, на свете найдется немало ручных часов, похожих на папины, как две капли воды. И нельзя было исключать возможности, что этот парень просто купил такую же модель.

Я перевернула часы, чтобы посмотреть на нижнюю крышку корпуса. По серебру бежала изящная витиеватая надпись: «Грант, ты моя любовь навсегда. Виктория».

Были еще несколько приметных царапин на ободке, но это уже не имело значения. Безусловно, эти часы принадлежали моему отцу.

Все мое тело сотрясала крупная дрожь. Слезы готовы были брызнуть из глаз, и в душе вскипала тошнотворная ярость.

— Что ты с ним сделал?! — закричала я.

— Ничего, — заявил он. — Ничего не делал. Вы правы. Это не мои часы. Мне дал их один человек.

— Врешь! — зарычал Бен.

Сжимая в кулаке часы, я кое-как встала. Нога все еще отказывалась держать мой вес, и мне пришлось доковылять до Бена и повиснуть на нем. Я не спускала глаз с незнакомца и решительно отмела все мысли о нем, кроме того, что было несомненно — каким-то образом он связан с моим отцом. Сверля его взглядом, я прошипела, стараясь не обращать внимания на боль:

— Эти часы принадлежали моему отцу. И никогда в жизни он не отдал бы их по доброй воле. Никогда! А потому ты мне расскажешь, кто ты такой, черт побери, и как к тебе попали эти часы!

Тот посмотрел на меня с иронией, и я с ужасом осознала глупость всей ситуации: какая-то девица пытается командовать здоровенным бугаем, а сама едва держится на ногах!

Он демонстративно поднял руку, в которую Бен вцепился мертвой хваткой.

— Не могу ли я для начала получить обратно свою руку?

— Ага, чтобы ты тут же удрал? — фыркнул Бен. — По-твоему, я похож на идиота?

Парень едва взглянул на Бена:

— Если бы я действительно хотел удрать, вы бы только меня и видели.

Конечно, это было правдой.

— Бен, отпусти его, — сказала я.

— Клиа…

— Я хочу услышать все, что он знает. Отпусти его.

Бен с неохотой разжал пальцы.

Я на секунду отвлеклась, чтобы спрятать часы в кофр с камерой и надежно защелкнуть замок на крышке, а потом снова уставилась на незнакомца:

— Кто ты такой?

Он набрал полную грудь воздуха, как будто собирался поведать нам целую историю, но тут же выдохнул и просто ответил:

— Меня зовут Сейдж. Рад познакомиться с тобой, Клиа.

Сейдж. И от того, как он произнес мое имя, я вздрогнула.

— У тебя красивое ожерелье, — продолжил Сейдж.

— Какого черта? — взорвался Бен. — Ты не на званом вечере!

— Твой бойфренд очень заботливый, — сказал Сейдж. — Это хорошо.

— Меня не волнует твое мнение, — заявила я.

Это была ложь. Меня чрезвычайно волновало его мнение, и еще мне отчаянно хотелось найти способ дать ему понять, что Бен не мой бойфренд. Я с трудом отделалась от наваждения.

— Грант Раймонд, мой отец, пропал где-то в этих местах почти год назад. И у тебя его часы. Как ты можешь это объяснить?

— Твой отец был хорошим человеком, — Сейдж как будто и не слышал моего вопроса. — Оставайся в безопасности, Клиа. И проживи долгую и счастливую жизнь!

Он протянул руку и погладил меня по щеке. Моя кожа разгорелась под его пальцами, и я потянулась за новой лаской, но он уже исчез, с шумом продираясь через кусты.

— Постой! — я проклинала свое тело, предавшее в такой важный момент, когда нужно было бежать за ним! Наконец-то я нашла Сейджа! Я ни секунды не сомневалась в том, что он — парень из моих снов! Это не просто кто-то похожий на него. Это был он, он — человек, способный видеть меня так как не видел никто на свете — и все, на что я оказалась способна: смотреть, как он скрывается где-то в лесу. И я по-прежнему не понимала, как он мог познакомиться с моим отцом. Неужели Сейдж его ограбил? Вряд ли это так, но сейчас моя голова буквально шла кругом от самых невероятных мыслей, и я сама не знала, во что мне верить.

Бен взялся за сотовый телефон.

— Это ему так не сойдет. Я вызываю полицию. Я скажу им, что он замешан в исчезновении твоего отца. Мы можем описать его — у нас ведь даже есть снимки! Хотя… постой… снимки мы им показать не сможем — слишком долго все придется объяснять. Думаешь, нам нужно показать в полиции его фотографии?

Я слышала рассуждения Бена, больше напоминавшие маниакальный бред, но до меня все равно не доходил смысл его слов. Я не в силах была отвести взгляд от тропинки, по которой ушел Сейдж.

Бумс! Из леса вылетел здоровенный булыжник и угодил прямо Бену в голову. Тот без звука рухнул на землю.

— Бен!

Я и дернуться не успела, как кто-то грубо схватил меня за локти и свел их вместе за спиной. Автоматически я лягнула здоровой ногой, стараясь попасть своему обидчику в пах. Его хватка ослабла, и я тут же добавила локтем ему в физиономию, а потом развернулась и принялась лупить что было мочи в солнечное сплетение, пока еще кто-то не подоспел сзади. Меня опять схватили за локти и подняли в воздух. Я неистово рвалась и лягалась, пока первый мерзавец не поймал меня за ноги и не прижал их к своим бокам.

— Ух ты, какие мы шустрые! — прозвучал голосе европейским акцентом, сильным и незнакомым. Я повернула голову, чтобы рассмотреть его и как можно лучше описать, когда появится такая возможность. Я почуяла их прежде, чем увидела: почерневшие гнилые пеньки вместо зубов. Его отечная физиономия лоснилась от грязи. На лбу и на щеке сочились гноем старые язвы. Зато он щеголял большой татуировкой на всю шею: череп с пышущими огнем глазницами и двумя крупными буквами под ним: ПМ. Он выглядел больным, но был очень сильным. Я не могла двинуться.

— Эй! — его рожа расплылась в довольной улыбке. — Гляньте, кто нам попался! — они повернули меня, демонстрируя остальным: тот, кто держал на весу за локти, и тот, кто не отпускал мои ноги. — знаете, кто это? Это ж дочка той бабы! Как там ее зовут… Клиа! Клиа Раймонд! У нас в руках знаменитость. И богачка! Только подумать, какие возможности нас теперь, госпо…

Ух-х! Что-то вылетело из кустов и с силой врезалось ему прямо в нос, так и брызнувший кровью. Он потерял сознание и выпустил мои локти, и я рухнула прямо на землю. Моя голова со стуком ударилась об землю. Из глаз буквально посыпались искры Я боролась с ними изо всех сил. И тем не менее мир поплыл перед глазами… Пока не исчез совсем.

Кажется, я вернулась в сознание до того, как сумела открыть глаза.

Я все еще не могла видеть, зато вновь владела остальными чувствами.

И они говорили мне, что я перемещаюсь в пространстве.

Быстро. Я перемещаюсь очень быстро. Я перемещаюсь очень быстро, но ничего не делаю для этого. Как такое возможно?

Так… вот теперь я почувствовала руки, обхватившие меня за ноги.

Значит, это тот мерзавец — а кто же еще? — который поймал меня за ноги? Он так и не отпустил меня, и теперь я… да, я перекинута у него через плечо, и он бежит, унося меня на себе.

По мере того как я начинала соображать, я постаралась найти преимущества в своем положении. Если они вообще были, эти преимущества. Как мне вырваться на свободу?

Я решила, что имею лишь одно преимущество: тот, кто тащит меня на плече, думает, что я все еще без сознания. Я осторожно протянула руку и залезла ему под куртку и рубашку. Сделала глубока вдох, а потом со всей силой и скоростью, на какие была способна, вонзила ногти ему в шкуру, злорадно чувствуя, как по моим пальцам струится вражья кровь.

— Ой! — вскричал мой похититель.

От неожиданности я распахнула глаза, и все ощущения вернулись ко мне в секунду. Это он. Это был Сейдж.

Я висела на плече у Сейджа, и он куда-то бежал.

Он меня похитил?

Теперь я могла двигаться и попыталась поднять голову и высвободиться:

— Отпусти меня!

— Перестань! — рявкнул Сейдж, и где-то позади послышался приглушенный голос Бена:

— Клиа!

Я кое-как извернулась и увидела Бена. Он прижал пальцы к губам и показал за спину.

Кажется, до меня что-то дошло. Сейдж пришел к нам на помощь, но мы все еще были в опасности. Похоже, я была без сознания не так уж долго: мы все еще топтались в этих пригородных джунглях, похожих на помойку.

И тут меня охватила жуткая паника.

— Моя камера! — пропыхтела я Бену. Кожаного кофра не было у меня на плече. А в нем остались папины часы. Я потеряла их.

Бен поднял кофр на уровень моих глаз. Ну конечно, разве он бросит без присмотра мое имущего. Так бы и расцеловала его.

Значит, пока нам удалось спастись, и мы оторвались от погони… Но все-таки неприятно беспомощно висеть на плече у малознакомого парня. Я уже обралась потребовать, чтобы Сейдж немедленно опустил меня на землю, но головная боль и растянутая нога вынудили меня смириться — по крайней мере так мы движемся достаточно быстро.

Голова моя все еще гудела, и что-то не давало мне покоя. Что-то в словах напавших на нас отморозков… но эта мысль все время ускользала от меня. Что было неудивительно для девушки, приложившейся затылком о корень и теперь болтавшейся головой вниз на плече у своего спасителя. Я попыталась приподнять голову, но мир снова расплылся перед глазами. Ладно, буду висеть мешком. Но и это становилось все неприятнее. Я подумала о Райне. Она вечно клялась, что занятия йогой позволяют достичь «максимального расслабления для всего тела». Вот интересно, помогли бы ей эти занятия достичь максимального расслабления в такой интересной позе, какую занимала сейчас я? И насколько помешали бы ее расслаблению мысли о том, что плечо, на котором она висит, возможно, принадлежит инкубу, который приходит соблазнять ее во сне?

Я хихикнула.

Я точно не в своем уме!

— Вот здесь, — услышала я шепот Сейджа, и следующее мгновение он снял меня с плеча и взял на руки. Он стоял перед густыми зарослями, на первый взгляд совершенно непролазными, но умел раздвинуть листву ногой, так что под нею открылся узкий лаз в стене. Бен поспешно юркнул туда. Сейдж посмотрел на меня:

— Сможешь проползти? — прошептал он.

Я кивнула, и он опустил меня на землю. Мне пришлось буквально распластаться, чтобы протиснуться в эту кроличью нору, и я перебирала локтями и коленями, продвигаясь неизвестно куда, кажется, целую вечность. Было темно, но мне был слышен шорох, который производил Бен, двигавшийся впереди. Я постаралась услышать, как сзади ползет Сейдж. Ни звука. Он что, нас бросил? Однако лаз был такой узкий, что невозможно было обернуться и посмотреть назад.

У меня пересохло в горле, и я не могла сглотнуть. Что, если это ловушка? Что, если Сейдж действительно мой злой дух-преследователь и пришло его время нанести удар? Что, если Бен сейчас скажет, что мы в тупике? Нам придется ползти весь путь назад… Чтобы обнаружить, что Сейдж перекрыл выход и оставил нас умирать от удушья в этой тесной щели.

Уж не так ли он раздобыл и папины часы? Неужели Сейдж убил моего отца?

Я уже готова была отдаться на волю приступу паники и едва успела спохватиться, чтобы заставить себя дышать глубоко и ровно, принуждая свое тело успокоится. Потерять сейчас сознание — это худшее, что можно придумать. В такой ситуации нужно сохранять хладнокровие и мужество, а не ударяться в экстремальное мышление! И я снова обратилась за помощью к Райне с ее йогой.

Райна. Йога. Мужество.

Я повторяла эти слова, как спасительную мантру, и это помогало мне оставаться спокойной, и очень скоро лаз привел нас в довольно просторную пещеру с потолком высотой в два с лишним метра. Откуда-то сверху через щель в потолке струился неяркий свет, и его едва хватало, чтобы оценить размеры пространства вокруг и различить силуэт Бена. Он поспешил, чтобы помочь мне встать на ноги.

— Скажи мне, что я не один подумал, что он нас подставил, — прошептал он мне на ухо.

— Я уже точно знала, что здесь будет тупик, — кивнула я.

Мы с облегчением рассмеялись, и из лаза появился Сейдж.

— Ну что, вы в порядке? — спросил он.

Я кивнула, и тут наконец вспомнила, что в разговоре тех мерзавцев не давало мне покоя.

— Те, кто на нас напал… Они ведь не сразу поняли, кто я такая?

— Да, потому что они охотились не за тобой, — сказал Сейдж. — Им нужен был я.

— Им нужен был ты? — я удивилась. — Но зачем?

— Я не могу тебе этого сказать.

— Но ты должен! — настаивала я. — А если не скажешь, я укажу на тебя как на виновника папиного исчезновения!

Сейдж явно не поверил своим ушам:

— Я же только что спас тебе жизнь! Разве это ничего не значит?

— Нет, если ты не выложишь мне все, что знаешь! Ты, может быть, так же опасен, как и та вонючая шайка!

— Ты это серьезно?

Он посмотрел мне в глаза, и мы оба отлично понимали, что я не верю, что он для меня опасен. Такого просто не может быть. Но признаваться в этом я не собиралась. Я выдержала его взгляд, пока он не прислонился к стенке и с усталым вздохом не сполз вдоль нее на землю.

— Хорошо, — сказал он. — Я расскажу тебе то, что смогу. Деваться некуда, потому что обстоятельства изменились, и мы оказались связаны.

 

ГЛАВА 7

— На самом деле, — вмешался Бен, — нас вовсе ничего не связывает. Мы останемся в этой дыре вместе с тобой, только пока не минует опасность. А потом мы уйдем, и, если тебе повезет, мы не сдадим тебя полиции.

— Забавно, — сказал Сейдж и обернулся ко мне. — Твой парень забавный. Но когда мы уйдем отсюда, ты ни за что не пойдешь в полицию, потому что сама будешь хотеть только одного: чтобы я оставался на твоей стороне!

— Ага, конечно, — фыркнул Бен.

— Слушай, я знаю, как действуют эти люди. Они уже видели, что я пришел тебе на помощь. А значит, они подумают, что мы заодно, и, чтобы добраться до меня, постараются тебя использовать. Такое уже случалось. — Сейдж повернулся ко мне, и лицо его стало серьезным. — Точно так они добрались до твоего отца.

— Ты так и не рассказал мне, откуда ты его знаешь, — напомнила я. — Мне нужно знать все. Где ты его встретил?

— Я его не встречал. Он сам нашел меня. Он разыскал меня, потому что я располагал информацией об интересующих его вещах.

— А именно… — продолжила я.

Сейдж глубоко вздохнул и произнес:

— О веществе под названием Эликсир Жизни!

— Да что ты можешь знать об Эликсире Жизни?! — Бен так и подскочил на месте.

— Я знаю, что это все смешно! Пожалуйста, не говори мне, что папа повелся на сказки какого-то психа, который верит, будто Эликсир существует!

— Но я говорю тебе именно это, — тихо промолвил Сейдж.

— Но это же так глупо! — нелепость ситуации казалась мне чудовищной. Сама мысль, что папа мог погибнуть ради какой-то ерунды, которой вообще не существует…

— Грант не считал это глупостью, — признался Бен, прерывая мои мысли. — Он верил в Эликсир. Верил в то, что с его помощью произойдет огромный прорыв в современной медицине.

— Да при чем тут медицина? — возмутилась я. — Это же какой-то сказочный напиток, который якобы дает людям бессмертие!

— Это если в больших дозах, — рассудительно возразил Бен. — А в малых дозах он обладает невероятными целебными свойствами. И помогает справиться с любой болезнью.

— Ты сам себя слышишь? — спросила я.

— Ты просто не видела последних исследований своего отца. Он собрал целую библиотеку по этому вопросу, и там не только сборники мифов, но и исторические хроники. Как, по-твоему, он сумел так точно определить место раскопок, когда нашел те два сосуда?

— Два пустых сосуда, — уточнила я.

— Пустых, — вступил Сейдж, — потому что эликсир давно был перенесен в другое место. Вот этой информацией я и располагал. Я знаю, где он.

— Ты знаешь, где он? — настроение Бена вдруг изменилось самым невероятным образом: теперь он не скрывал своего восторга!

— Да, знаю, — теперь Сейдж говорил так медленно, словно старался обдумывать каждое свое слово, прежде чем оно слетит с его губ. — Но только не знаю точно, как до него добраться. Как будто у меня лишь один кусок от головоломки. Отец Клиа утверждал, что у него есть остальные части.

— Понятно, — охотно закивал Бен, — конечно, это все меняет! Но все-таки, откуда он узнал, где тебя найти?

— Вот этого я не знаю, — сказал Сейдж. — Но я отнюдь не облегчал ему эту задачу. Мне приходилось скрываться от преследования двух чрезвычайных группировок, готовых пойти на что угодно, лишь бы получить Эликсир. Одни называют себя Хранителями Вечной Жизни, а вторые — Проклятыми Местью.

— Проклятые Местью, — пробормотала я. — ПМ. У того отморозка, который меня схватил, была татуировка на шее: ПМ.

— Значит, это были они, — подтвердил Сейдж. — Обе группы вынуждены были скрываться долгое время, но они усилились после того, как твой отец выкопал эти сосуды, и мне пришлось исчезнуть. И никто не мог меня найти, пока он не постучал ко мне дверь. Я был потрясен и испуган и ни за что не стал бы иметь с ним дело, если бы не видел его лицо в новостях. И к тому же он выглядел таким озабоченным…

— Точно, как заметил доктор Причард! — поняла я. — Он рассказал, что папу словно подменили в последнее время!

— Верно, — кивнул Бен. И тут его явно осенила какая-то неожиданная мысль. — Погоди, и что же он сделал, когда увидел тебя? Ведь впервые увидеть тебя лично после стольких лет…

— Да, он повел себя как-то странно, — признался Сейдж. — Но… что ты хочешь сказать — «после стольких лет»?

— Фотографии, — не выдержала я, — ты же появлялся на всех моих фотографиях всю мою жизнь.

— Появлялся? — Сейдж явно был ошарашен. — Это очень странно… Я ведь никогда тебя прежде не видел.

Сама не знаю, что я ожидала от него услышать, но явно не это. Потому что успела поверить, что именно от него получу ясное и четкое объяснение всему, что происходит на моих снимках. Но если они привели его в такое же замешательство, как и меня, то что вообще все это значит? Я сверлила его подозрительным взглядом: а вдруг он опять врет? Нет, он действительно выглядел искренне удивленным. Я не знала, что сказать, и предпочла перейти к более реальным проблемам.

— А что случилось с папой потом? — спросила я.

— Он сказал мне, что знает, как можно вернуть эликсир, и что ему надо поговорить со Смуглой леди.

— Со Смуглой леди? — мои подозрения вспыхнули с новой силой. — Папа никогда не выражался таким слогом!

— Но именно так он мне и сказал, — настаивал Сейдж.

— А он сказал тебе, где ее найти? — спросил Бен.

— Нет, — ответил Сейдж. — Он лишь пообещал, что отведет меня к ней. И мы договорились с ним встретиться на следующий день в парке Тийюка, — Сейдж повернулся ко мне: — Наверное, твой папа боялся, что я не приду. И дал мне часы как какой-то странный залог наоборот. Он сказал, что это самое дорогое, что у него есть. Он сказал, что считает меня хорошим человеком, а значит, мне не хватит совести сбежать с чем-то, что ему так дорого.

Я улыбнулась. В этом был весь мой папа: он всегда был уверен, что люди проявляют свои лучшие или худшие качества в полном соответствии, тому чего мы от них ожидаем.

— И что дальше? Что пошло не так? — напирал Бен. — Что помешало вам встретиться?

— Не знаю, — просто сказал Сейдж. — Он так и не пришел. Я подумал, что с ним что-то случилось, и явился на то же место в то же время на следующий день. И на следующий. Я приходил туда еще несколько раз. А потом узнал из новостей, что его считают пропавшим без вести, и понял, что опасность грозит и мне тоже. Я вынужден был покинуть страну.

— И это все? — возмутилась я. — Ты не заявил в полицию? Ты ни слова не сказал… Да хотя бы нам с мамой?

— Я не мог так засветиться, — виновато возразил Сейдж. — Это привлекло бы ко мне внимание.

— Да как ты посмел? Ведь речь шла о жизни моего отца! Если бы ты рассказал нам об этих группах, мы провели бы прошлый год, разыскивая их! Он мог бы быть сейчас жив!

— Так ты считаешь, что он погиб? — спросил Сейдж.

Я открыла было рот, собираясь обрушить на него поток своего негодования, и захлопнула его. До меня дошел смысл его слов.

— По-твоему, папа все еще жив?!

— По-моему, это более чем вероятно. Чтобы добраться до Эликсира, обеим группам надо свести воедино те сведения, что есть у него и у меня. И если Грант не сглупил и не выдал им все, что знает, ему сохранят жизнь.

— Постой, — вмешался Бен. — Если обеим группам нужны вы оба одновременно, почему одна из них так неосмотрительно похитила его одного? Почему они не дождались, пока вы не встретитесь в том лесу, чтобы захватить вас обоих?

— Грант мог заметить за собой слежку и изменить свои планы. Возможно, он верил, что это спасет нас обоих, а они решили нанести удар и похитили его. И как вы сами сегодня убедились… они по-прежнему висят у меня на хвосте.

— И ты считаешь, что он жив, — меня буквально жгла эта мысль. Я слишком хотела верить, что это правда. Однако здравый смысл восставал против этой дикой надежды — что мой отец жив, несмотря ни на что, пусть он ранен и его держат в заложниках какие-то отморозки.

— И что нам теперь делать? — спросила я. — Как мы можем найти моего отца?

— И Эликсир Жизни, — вдруг вставил Бен.

— Нет никакого Эликсира Жизни, — отрезала я.

— Неправда, он есть! — хором заявили Бен и Сейдж.

— Нет, его нет! И даже если бы он существовал в этом мире, меня это интересует лишь постольку, постольку может помочь поискам моего отца!

— А он может помочь, — сказал Сейдж.

Мы с Беном посмотрели на него с недоверием.

— Как? — только и спросила я.

— Мы втроем отправимся туда, куда, по всей вероятности, собирался попасть Грант. Мы найдем Смуглую леди. А она поможет нам найти Эликсир. Ведь этого и хочет тот, кто похитил твоего отца. Мы найдем Эликсир и сможем предложить его в обмен на жизнь Гранта.

— Но мы не знаем, ни кто эта леди, ни где ее искать! — возразил Бен.

— Папа успел бы выяснить это перед тем, как приехал в Рио и встретился с Сейджем, верно? — рассуждала я. — Это значит, что он всю основную работу проделал дома. И ты знаешь, Бен, как скрупулезно он всегда фиксировал каждый шаг своих исследований. Спорим, что где-то у нас дома спрятаны сведения о том, что он собирался делать и где искать эту леди?

— Ладно, — Бен повернулся к Сейджу. — Значит все, что нужно от тебя нам с Клиа — это сведения об Эликсире. Ты расскажешь нам все, что знаешь, а дальше мы справимся сами. А ты больше не должен будешь иметь с нами дела.

— Не пройдет, — заявил Сейдж. — Я уже сказал, что мы связаны. Это означает, что вам обоим грозит опасность. Мне кажется, ты так это и не понял

— О, я понял, — сказал Бен. — Просто я считаю, что нам с Клиа безопаснее держаться подальше от тебя. И при всем моем уважении я не могу полностью доверять тебе. Думаю, что и Клиа тоже.

— Уважение должным образом отмечено, — с издевкой заявил Сейдж. — Но я не рассказываю вам, что знаю об Эликсире. Так что, я вам типа как нужен!

И они оба принялись мерять друг друга убийственными взглядами.

— Ладно, — вступила я, — стало быть, мы все вместе отправляемся в Коннектикут.

— По-твоему, это так просто? — заметил Сейдж. — А ты не подумала о том, что тот, кто захватил твоего отца — я уж не говорю обо всех прочих охотниках за Эликсиром — давно установили слежку за твоим домом? Честное слово, я был бы удивлен, если бы ваш дом не обыскивали регулярно с тех самых пор, как Гранту удалось найти сосуды! А уж теперь, когда в этом оказалась замешана ты, там уже, наверное, шныряет толпа народу.

— Это невозможно. Никому не удастся пройти через охранную систему в нашем доме.

Но не успела я это сказать, как вспомнила о папином кабинете и испытанном мною страхе от ощущения того, что там кто-то побывал. Я перехватила взгляд Бена, и он кивнул, подумав о том же.

— Ладно, — сказала я Сейджу. — Но если то, что нам нужно, все еще у нас дома, то как нам добраться до этих сведений?

— Для начала просто надо просто туда попасть и вести себя как можно осторожнее. И нужно, чтобы вы прислушались к моим советам. Я бы сказал «доверяли мне», но вряд ли я могу просить вас об этом.

Бен скрестил руки на груди. Я же постаралась наградить Сейджа как можно более суровым взором'

— Хорошо, — начал Сейдж, — нам нужно убраться отсюда так, чтобы не засек ни один радар. Вы такое уже делали?

Я покачала головой.

— Первое — нам придется дождаться темноты. Насколько я знаю этих ребят, они давно решили, что потеряли нас, и ушли, но нам нужно действовать наверняка. Кроме того, твоей ноге нужно время чтобы прийти в норму. Я понесу тебя, — добавив он, — только, пожалуйста, не надо снова выпускать когти!

— Даже не надейся! — заявила я.

Сейдж демонстративно потянулся всем телом.

— А пока, думаю, нам всем лучше поспать, — и он как ни в чем не бывало растянулся прямо на земле. — Доброй ночи!

Сейдж закрыл глаза и замер, как будто и правда заснул. Конечно же, Сейдж еще не уснул, но Бену все равно не терпелось высказаться. Он отвел меня в сторону — но явно недостаточно далеко — и смерил Сейджа ненавидящим взглядом.

— Клиа, мне все это ужасно не нравится, — сообщил он.

— Да неужели? А когда он тут вещал об Эликсире Жизни, я уж подумала, что вы двое готовы побрататься.

— Я верю в Эликсир, — сказал Бен. — Верю настолько, что готов поверить и в историю Сейджа. Я просто не знаю, можем ли мы это себе позволить. И мы так и не знаем, что означает его присутствие на фотографиях. Я ему не доверяю.

— Мне все равно, Бен. Папа ему доверял. И то, что предлагает Сейдж — единственно реальная возможность спасти ему жизнь!

— Пожалуй… Только… — Бену явно не хватало слов. — Ты все-таки будь с ним поосторожнее, ладно? У меня такое чувство, что ты…

Я ждала, но он так и не закончил фразу.

— Какое чувство?

— Да нет, ничего. Я рядом с тобой. Ты ведь знаешь это, правда?

Я видела, как его раздирает желание высказаться. Он как будто стремился поведать мне о чем-то важном, но слова не шли с языка.

Наконец Бен отошел как можно дальше от Сейджа, лег на землю и похлопал себя по груди:

— Подушка не нужна? Хотя это и не входит в список моих служебных обязанностей, но я буду рад предложить, — оттянув двумя пальцами полу рубашки, он добавил: — Наволочка из чистейшего хлопка! Мягче шелка!

— Нет, не надо! — я заставила себя рассмеяться — Спасибо.

И я, как могла, устроилась на полу между ними двумя. Несмотря на все, я уже чувствовала, что засыпаю.

— Клиа? — это был голос Бена, и на этот раз он был совсем близко, где-то прямо возле уха, но я слишком устала, чтобы повернуться к нему и ответить. Кажется, я что-то промычала, но не уверена, что это было сделано вслух.

— Доброй ночи, — сказал он, и я услышала, как он укладывается обратно на землю.

Сон на холодной голой земле явно подвергается всеми незаслуженному осуждению — главное перед этим устать до смерти. И я действительна чувствовала себя почти прекрасно и не сомневалась, что вот-вот засну.

Я могла лишь строить предположения о том, что же на сей раз принесут мне мои видения.

 

ГЛАВА 8

Я была Оливией, и мы с Сейджем катались на лодке по мутным водам Тибра.

— Если ты считаешь, что это самое Общество такое бестолковое, то и скажи своему отцу, что не хочешь иметь с ними дел! — говорила я.

— Правда? И остаться без своей доли наследства? Он же откажется от меня. И тебе придется оставить меня, чтобы выйти за Медичи — по крайней мере он сможет обеспечить тебе тот образ жизни, к которому ты привыкла!

— Холсты, краски и ты. Вот все, что мне нужно. Ну может быть, еще чуточку художественного таланта…

Сейдж посмотрел на меня с укоризной. Он всегда высоко ценил мои способности как художницы и постоянно ругал за неуверенность в себе. А я не упускала случая напомнить, что его мнение слишком предвзято.

— Ну а как насчет хлеба насущного? — спросил он. — Тебе же надо что-то есть.

— Дикие фрукты и овощи.

— А крыша над головой?

— Мы построим хижину.

— Одежда?

Я ответила Сейджу такой откровенной улыбкой, что он от смущения чуть не перевернул лодку.

— Сейдж! — закричала я, отчаянно цепляясь за борт. — Я же плавать не умею!

— Прости, но это был совершенно неверный ответ! И любой мужчина тебе скажет то же самое

Я рассмеялась.

— Ну и чем же вы занимаетесь на собраниях этого вашего Общества?

— Я не могу тебе сказать. Я принес клятву, что буду хранить все это в тайне, — он говорил это так напыщенно, что я не выдержала и устроила пантомиму: жестом повесила на губы замок и выкинула в воду ключ.

— Мой рот на замке! — прогудела я утробным голосом.

— Правда? Зато мой — нет!

Он беспечно оставил весла и пересел ко мне вплотную. А потом наклонился и заговорил, интонацией и жестами подчеркивая важность каждого слова:

— Общество, любовь моя, — это узкий круг сказочно богатых мужчин и женщин — включая, слава богу и меня — которым за долгие годы так надоело считать и пересчитывать свои богатства, что они решили разнообразить жизнь, внеся в нее сказочные ритуалы. Они долго не знали, на чем остановиться, и их прихотливый выбор обратился на одну сказку про… — Сейдж с комической тревогой посмотрел сначала через правое, потом через левое плечо, как будто опасался, что нас могут подслушать прямо здесь, посреди реки — и закончил зловещим шепотом: — Эликсир Жизни.

— Да ты что?!

— Вот именно!

— А что это такое?

— Ну, давай подумаем… Это эликсир… И он дарует вечную жизнь!

— Ты надо мной смеешься!

— Совсем чуть-чуть!

— Рассказывай дальше, — попросила я. — Он работает?

— А как ты сама считаешь?

— Кто-то из вашего Общества уже умирал? — поинтересовалась я. — Это было бы единственным доказательством того, что они живут вечно. И что эликсир — не сказка.

— Да, верно. Но ответ — да, они отходят в мир так же запросто, как и все остальные.

— Разве на этом спор не заканчивается?

— По-моему, заканчивается, — согласился Сейдж. — Но для тех, кто в него верит — нет. Они бы ответили тебе, что использовать Эликсир для обретения бессмертия — это нарушение законов Вселенной. И его следует использовать лишь в ничтожно малых количествах, чтобы облегчать боль и избавлять от страданий тех, кто умирает.

— Значит, у них есть возможностью получить бессмертие, и они никогда не используют ее? Верится с трудом.

— А ведь приходится терять столько времени! Каждое собрание длится не меньше трех часов Представляешь, Оливия, что я мог бы сделать за три часа?

Он произнес это таким тоном, что я не могла не ответить:

— Могу представить кое-что… — мои губы раздвинулись в такой соблазнительной улыбке, что он не выдержал, наклонился и стал покрывать горячими жадными поцелуями мои губы, щеки

— Сейдж, — простонала я, увлекаемая им на дне лодки, — Сейдж, я правда не умею плавать!

— Хм-м, — промурлыкал он мне на ушко, — значит, нам с тобой придется вести себя очень осторожно, верно?

Меня разбудило негромкое царапанье, и долгое время я была уверена, что что-то скребется о дно лодки. Потихоньку я приходила в себя. Я не в лодке, я в пещере. Я не Оливия, а Клиа.

Но все равно вместе с Сейджем.

Тело все еще не спешило сбрасывать оковы сна, мне было лень шевелиться. И я лишь открыла глаза.

Судя по тому, как изменилось освещение в пещере, на небе сейчас было не солнце, а луна.

Сейдж скорчился в неудобной позе, разглядывая что-то на полу в полутора метрах передо мною. Зажав в руке острый обломок камня, он сосредоточенно чертил что-то прямо на земле. Я видела, как от напряжения играют мышцы у него на руках, а между бровей залегла неглубокая морщинка. В лунном свете его кожа словно светилась сама по себе. Он был прекрасен.

Какой бы сверхъестественной сущностью он ни являлся, Сейдж явно обладал таким магнетизмом, которого мне не приходилось встречать ни в одном мужчине. Я успела почувствовать это во снах и теперь убеждалась в этом наяву. И сейчас только обрадовалась возможности незаметно присмотреться к нему.

Вот он поднял взгляд, и я поспешила зажмуриться, притворяясь спящей. Успел он заметить мою уловку? Царапанье затихло. Я не открывала глаза, но чувствовала на себе его взгляд. Затаив дыхание, я сосредоточилась на том, чтобы не пытаться подсмотреть, верны ли мои ощущения.

Наконец царапанье возобновилось. Я заставила себя медленно сосчитать до десяти и только потом приподняла веки, но совсем чуть-чуть, чтобы узкую щелку невозможно было заметить под тенью ресниц.

Какая удача — он отвернулся!

Я решилась открыть глаза немного шире. Что он там делает? По-прежнему не шелохнувшись, я посмотрела вниз, на тот кусок грязного пол передо мной, над которым он так старательно трудился…

… и увидела изображение себя спящей.

Это было невероятно! Здесь, на земле, у него под рукой валялись незамысловатые инструменты: осколки камня разной величины и формы, пара острых палочек… Орудия были самые примитивные, но созданный с их помощью портрет был достоин занять место в самой солидной картинной галерее. Он был прекрасен… я даже и предполагать не могла, что выгляжу столь неотразимо, когда сплю. Неужели он так меня видит?

Но в следующую секунду Сейдж снова поднял голову, и я едва успела зажмуриться. Я с трепетом представляла, как он сейчас изучает меня, старательно фиксируя мои черты и пропуская через неповторимый фильтр своих ощущений. От этих мыслей у меня так сильно забилось сердце, что потребовалось немало дополнительных усилий, чтобы продолжать притворяться спящей.

— Можешь и дальше делать вид, что спишь, если тебе так нравится, но карьера актрисы явно не для тебя, — не без ехидства прошептал он.

Мои глаза моментально распахнулись. Сейдж склонился над своим наброском, однако на его губах играла добродушная ухмылка.

— Ты заметил? — смущенно спросила я.

Сейдж прижал палец к губам и выразительно кивнул в сторону Бена.

— Я знал, что ты сейчас проснешься, еще за пару секунд до того, — прошептал он. — Твое дыхание изменилось, — откинувшись, он полюбовался надело своих рук, и с деланной наивностью поинтересовался: — Приятные сны?

Дыхание у меня перехватило, а щеки запылали от смущения: невольно в памяти всплыли картины того, чем мы занимались во сне, на дне лодки посреди реки Тибр. Я поспешила отделаться от них и вознесла пылкую мысленную молитву кому-то или чему-то (хорошо, если там, наверху, вообще нас слушают), чтобы эти переживания хотя бы не были особенно понятны по моему поведению во сне. А потом напустила на себя как можно более невинный вид и заявила:

— Да кто его знает! Я совсем не запомнила, что мне снилось. А что?

Он отложил тот камень, с которым работал до сих пор, и взял другой, с более тонкими краями, чтобы доработать какие-то штрихи.

— Так, ничего… Просто ты звала меня по имени.

Мне оставалось лишь уповать на то, что в неярком лунном свете не видно, как я краснею.

— Звала тебя, — пробормотала я, — кто бы мог подумать. Говорят, что во сне мы разбираемся с тем, что случилось с нами наяву.

— Хм-м… Разобралась с чем-нибудь??

— Я же сказала, не помню.

Я знала, что он не поверил ни одному моему слову. Пожалуй, лучше сменить тему.

— Можно мне посмотреть?

— Как пожелаешь, — он выпрямился и сел на корточки, сделав приглашающий жест. — Я закончил

Я встала и с удовольствием отметила, что моя нога больше не болит. Я осторожно перешагнула через пространство, отделявшее меня от того куска пола, который занимал его рисунок, и присела рядом с ним.

— Как красиво! — вырвалось у меня. — Я польщена. Еще никто не делал моих портретов.

Сейдж критически разглядывал свое творение, наклоняя голову то так, то эдак.

— Так ты полагаешь, что она похожа на тебя?

И снова я залилась краской от макушки до самой шеи. Я постаралась внимательнее всмотреться в портрет. И поняла, что он действительно чем-то напоминает меня, но только в том случае, если искать сходство нарочно. У женщины на портрете были такие же волосы, и спала она примерно в такой же позе, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что у нее иные черты лица. Глаза расставлены более широко, нос чуть-чуть длиннее и тоньше, скулы очерчены более мягко… Эти различия не бросались в глаза, и я не обратила на них внимание пока думала, что это мой портрет, но теперь, когда я знала, что это не так…

Я просто эгоистичная идиотка! И забыла, что кабы осязаемыми ни были мои сны об этом парне, они так и оставались снами. Снами, а не реальностью: ни моей, ни уж тем более его. Мои мысли вертелись в бешеном хороводе, но как я ни напрягала свое остроумие, так и не смогла найти подходящий к случаю ответ. У меня просто не было слов.

— Она действительно чем-то напоминает тебя, — признался Сейдж. Его взгляд задумчиво скользил по контурам изображенного на полу женского лица. Я отдала бы что угодно, лишь бы сменить тему, и все же меня как будто заставили задать следующий вопрос:

— Кто она?

— Женщина, которую я любил давным-давно, — прошептал он.

И тут мне до ужаса захотелось утешить его, найти способ унять его душевную муку и боль, но я понятия не имела, как это сделать. Наконец мне пришла в голову как будто стоящая мысль. Покажи спину, — сказала я.

— Спину?

— Я же тебя в кровь расцарапала. Вцепилась как следует. Надо проверить, вдруг эти царапины воспалились?

— Нет, нет, ничего подобного, — попытался отмахнулся он. — Там нет никаких царапин!

— Ты хотя бы дай мне взглянуть.

— Но мы же сидим в пещере, — покачал головой Сейдж. — Даже если они воспалятся, здесь ты все равно ничем не поможешь.

Ну что за проклятый упрямец? У меня возникло такое чувство, будто я бьюсь лбом об стену.

— Ты что, издеваешься? Ты просишь меня поверить в самые смешные вещи, что я когда-то слышала. А я прошу всего лишь показать мне твои царапины!

Сейдж состроил мученическую гримасу.

— Ладно, — сказал он, повернулся и задрал куртку и футболку.

Это было странно.

Никаких царапин не было и в помине!

Ну то есть совершенно не было! Не было даже следов. Но ведь я вонзила ногти ему в спину так, что потекла кровь, и это я помнила отлично!

Я потрясла головой: похоже, что все-таки от удара о корень у меня помутилось в мозгах и память исказилась. Потому что нормальный человек не мог так быстро избавиться от ран.

И тут же я невольно охнула, вспомнив такого человека. Сейдж собственной персоной. В моем сне. В том, где я была Аннелиной, а он поранился об острые шипы алой розы.

— Ну что там, доктор? — поинтересовался Сейдж — Гангрена?

Может, все-таки стоит рассказать ему о снах? Я уже совсем решилась и открыла рот…

— Что, спинка чешется? — громко спросил Бен. В его голосе слышалось столько яда, что мы с Сейджем резко повернулись и посмотрели на него. Я не могла отделаться от неприятного чувства, будто меня застигли с поличным — вот только ничем предосудительным мы не занимались! Сейджу, судя по его спокойному виду, было наплевать на то, что там себе вообразил Бен.

— Привет, засоня! — безмятежно ответил он.

Но Бен не обратил на него внимания. Он разглядывал рисунок на полу.

— Ничего картинка, — наконец буркнул он. — Только этим ты все равно ее не задобришь.

Сейдж явно не собирался просвещать его насчет того, кто именно изображен на портрете.

— Уже стемнело. Пора уходить отсюда. Как нога? — спросил он у меня.

Я повертела ступней. Она все еще отзывалась слабой болью, но уже вполне могла выдержать мой вес.

— Нормально.

— Вот и хорошо.

И он повел нас к узкому коридору в дальнем конце пещеры. Этот проход оказался намного просторнее, чем крысиный лаз, по которому мы попали сюда днем, и он скоро вывел нас снова в густые заросли на склонах холма Лима.

Судя по всему, сейчас была глухая ночь, но на чистом, без единого облачка небосводе ярко сияла полная луна в окружении мириад звезд.

Не успели мы выйти их пещеры, как ожил мой сотовый телефон.

— Райна, — сообщила я, взглянув на экран, — Она, звонила шесть раз. И еще шесть раз отправила смс. Она наверняка рвет и мечет, потому что не может с нами связаться.

Но не успела я ответить, как Сейдж выхватил меня телефон и без разговоров зашвырнул подальше в кусты.

— Что ты делаешь?

— Забочусь о том, чтобы нас не выследили. Помнишь, что я говорил о радарах? Никаких сотовых никаких кредиток, никаких банковских карт! — Сейдж выразительно глянул на Бена, но тот покачал головой:

— Я свой телефон давно потерял, — сказал он, — еще когда на нас напали.

— Хорошо. Это хорошо. А теперь пошли, — и мы двинулись по едва заметной тропке через лесную чащу. И хотя Сейдж был вполне уверен, что отморозки, гнавшиеся за нами, давно убрались восвояси, я нервно вздрагивала от любого шороха. И почувствовала себя намного лучше, когда мы наконец выбрались из кустов, пересекли пляж и оказались на улице. И хотя эта ночь — ночь на Пепельную Среду — была не такая шумная, как предыдущая, народу было все равно достаточно. Вряд ли неведомые злодеи набросятся на нас в городе, при свидетелях.

Сейдж остановил такси и сел рядом с водителем. Мы с Беном устроились на заднем сиденье.

— Клиа, мне это все не нравится, — тут же забубнил Бен мне на ухо. — Это классическая «Плохая Идея»! Незнакомец везет нас неведомо куда, ни один человек в мире не знает, где мы, и у нас нет возможности с кем-то связаться, если потребуется помощь. Именно так люди попадают в статистические сводки!

— Именно так? — меня охватило замешательство: нас действительно везут неведомо куда, и что до меня, то я наверняка заблужусь в этих переулках, если буду возвращаться одна.

Бен лишь сердито пожал плечами.

— Ну, может, и в точности… Но все же…

Пока он подбирал нужное слово, такси остановилось на границе джунглей. Вокруг не было видно ни души. Сейдж вылез из машины и расплатился.

— Все выходим!

Бен выразительно посмотрел на меня. Он давал понять, что оставляет за мной окончательное решение. Я постаралась его ободрить, похлопав по колену, открыла дверцу и выбралась наружу.

Сейдж терпеливо дождался, пока такси скроется из виду и только после этого уверенно зашагал по тропинке в лес. Он явно считал само собой разумеющимся, что мы следуем за ним.

Прогулка по джунглям в полнолуние оказалась захватывающей, что я автоматически взялась за камеру.

— Лучше бы ты этого не делала, — заметил Сейдж, не оборачиваясь. — Ты же знаешь, я не люблю незваных гостей.

— Ну что ж, значит, я воздержусь от продажи этих снимков в журнал «Туризм и отдых», — сказала я, уже несколько раз нажав на спуск. — И к тому же необходимо как-то отвлечься от собственных ног, — мои туфли так и остались где-то на пляже, где я скинула их, чтобы танцевать на песке.

— Эй, я ведь предлагал тебя понести, — возмутился Сейдж.

— Нет, спасибо.

Мне казалось, что босиком я, как настоящая дикарка, буду нестись по джунглям неслышной тенью. Вместо этого каждый камень и острый сучок так и норовили впиться в мои бедные ножки на каждом шагу, и я то спотыкалась, то шипела от боли. Сейда каждый раз предлагал понести меня и получал отказ. Со стоической гримасой я ковыляла вперед.

Кажется, мы прошли не меньше десяти километров — во всяком случае, даже снимки уже не помогали мне отвлечься от израненных ног.

— Долго еще? — не выдержала я.

— Уже пришли.

Но я не видела впереди ничего, кроме деревьев.

— Ого! — вырвалось у Бена. Я проследила за его взглядом: он смотрел куда-то вверх. Не сразу до меня дошло, что стоявшие перед нами деревья одновременно являются опорами, поддерживающими скрытый высоко в ветвях домик из досок и стекла. Я тут же решила, что не видела ничего очаровательнее этой хижины.

— Ты живешь в доме на дереве? — С этими словами я тут же нацелила свой объектив на фасад чудесного домика, решительно отсекая возражения Сейджа еще до того, как он успел их сформулировать. — Это для меня, не для «Вестника архитектуры»!

— И на том спасибо! — сердито буркнул Сейдж.

Мы следом за ним поднялись по лестнице в дом. Хижина оказалась небольшой: под покатой крышей с окном помещалась единственная комната с деревянными панелями и скромная кухня. У одной стены находился большой камин, на других висело несколько картин. Четыре книжные полки делили пространство между книгами и какими-то безделушками. На рабочем столе стоял компьютер и другая оргтехника, но это явно был лишь необходимый минимум в уступку современным технологиям. Здесь не было телевизора — вместо него диван и кресла были развернуты лицом к большому треугольному окну из толстого стекла во всю стену. Из него можно было любоваться зеленой лесной чащей и тянувшейся вдалеке полоской белоснежного песчаного пляжа. Мы с Беном застыли перед окном с открытыми ртами.

— Какой вид… — выдохнула я. — Я бы отсюда никогда не выходила…

— Есть немного, — согласился Сейдж.

Я заставила себя отвернуться от катившихся к горизонту океанских волн и снова обвела взглядом комнату. Да, она выглядела уютной и обжитой, но в то же время какой-то безликой. Почему-то я вспомнила дома, которые снимали на время отпуска мои родители, когда я была маленькой. Лишь по едва заметным признакам можно было судить о хозяевах таких домов, но они были не различимы из-за бесконечной череды постояльцев. И я не могла понять: где же Сейдж в этом доме? Мне не терпелось обследовать его как можно подробнее.

— Ты нам покажешь свой дом? — спросила я.

— Нет, не покажу. Мы зашли сюда, только чтобы собраться в дорогу, — он снял с самой высокой полки какой-то том. Его корешок выглядел как у обычной книги, однако когда Сейдж положил его на стал оказалось, что это маленький сейф с цифровым замком. Он поднял крышку и вынул пачку конвертов, каждый из которых был помечен своим именем: Франклин Хобарт, Брайан Янси, Эверетт Сингер, Ларри Стечински… и именно этот конверт Сейдж выбрал и распечатал, а потом принялся раскладывать его содержимое по карманам и бумажнику.

— Ларри Стечински? — удивилась я.

— По-твоему, он мне не подходит? — улыбнулся Сейдж.

— О нет, прекрасно подходит! И сколько еще у тебя таких личин?

— Изрядная коллекция.

Я положила руку ему на запястье, увидев, что он опускает что-то в карман:

— И у Ларри Стечински есть черная карта «Американ Экспресс»?

— А почему бы и нет?

— Но такой карты нет даже у моей мамы!

Очевидно, твоя мама вращается не в тех кругах, к которым принадлежит Ларри Стечински.

— Сейдж, — вдруг окликнул Бен с противоположного конца комнаты. Он стоял на коленях перед небольшой скульптурой на низком столике и его голос дрожал от благоговения: — Это… это подлинный Микеланджело, да?

— Да, да, это он.

— Но это же Микеланджело!

— Ага.

— И вот эта картина, — Бен кивнул на небольшой портрет, на котором был изображен юноша, как две капли воды похожий на Сейджа, только с алыми щечками и невинным взглядом херувима, — это настоящий Рубенс?

— Ну да.

— Но он похож на тебя.

— Неистребимое фамильное сходство, — пояснил Сейдж.

Это был удобный момент, чтобы улизнуть от них.

— У тебя здесь есть туалет? — спросила я.

Сейдж показал на тесный коридор, начинавшийся в темном углу. Действительно, там была дверь в туалет… А чуть дальше — еще одна, закрытая дверь. Спальня Сейджа — скорее всего, это б она.

Я на цыпочках прокралась дальше, со всеми предосторожностями открыла дверь, проскользнула внутрь и закрыла комнату.

Если Сейдж здесь спит, ему не позавидуешь. Потому что комната была до отказа забита картинами и всяким инвентарем: холстами, мольбертами красками, углем… Какие-то картины были закончены, какие-то нет, и все стены были сплошь увешаны картинами в рамах. По мере того как я разглядывала их, мое сердце билось все сильнее. Практически на каждой из картин была изображена одна из четырех женщин.

Женщин, которых я знала.

Женщин, которыми я была в своих снах.

Они не напоминали меня так явно, как мне казалось, когда я видела их во сне, однако я совершенно точно знала, кто они такие.

Одна женщина смеялась и крепко держалась за борта весельной лодки, плывущей по Тибру — Оливия.

Другая скакала верхом на лошади, и ее роскошные рыжие локоны развевались по ветру — Кэтрин

Третья женщина сидела перед зеркалом на туалетном столике и уверенными мазками накладывала на лицо грим — Аннелина.

Четвертая женщина, изящно облокотившись о крышку фортепиано, пела перед людьми, толпившимися в шикарном салоне — Делия.

Были и другие картины, много картин. Мое внимание привлекла акварель в рамке, на которой были изображены двое юношей в костюмах эпохи Возрождения, застывшие в нарочито нелепых позах. Я узнала эту акварель. Еще бы, ведь ее написала я сама! Я отлично помнила тот сон, в котором безуспешно пыталась заставить Сейджа и Джованни хоть минуту постоять спокойно, чтобы сделать набросок.

Я присмотрелась и увидела в правом нижнем углу знакомую подпись: простая буква «О». Ее подпись. Моя подпись?

Но неужели это возможно? Мои сны на самом деле являлись воспоминаниями?! Воспоминаниями о моих прошлых жизнях? Я никогда не верила в реинкарнацию и перевоплощение душ… Но как еще объяснить то, что я вижу?

А что же с Сейджем? Ведь он выглядит точно так же, как на картине, написанной Оливией! Мне показалось по меньшей мере странным, что Сейдж в новом воплощении ни на йоту не изменился, чего нельзя было сказать про меня.

Я невольно почувствовала облегчение, когда взрыв громкого смеха в гостиной оборвал хоровод моих бессвязных мыслей. Сейдж и Бен уже вместе над чем-то смеются? Ну и странные дела творятся в этой хижине на деревьях! Я понимала, что мне следует скорее вернуться, пока мое длительное отсутствие не возбудило подозрений, но не в силах была оторваться от этих картин. Что, что же все-таки это значит? Существует ли какое-то рациональное объяснение этим удивительным событиям?

Не стоит ли напрямую спросить об этом у Сейджа? Наверное, он не будет в восторге от того, что я тут лазила, но вряд ли так уж рассердится. В конце концов, мы с ним едва знакомы, и я тоже имею право пытаться разузнать что-то о человеке, которому приходится доверять свою жизнь.

Я уже повернулась к двери, собираясь выйти из комнаты, но мое внимание привлекла еще одна картину в углу. Холст не был обрамлен, явно не предназначался для всеобщего обозрения. Сейдж неспроста задвинул его в самый угол, за стопку других картин, и вдобавок накрыл какой-то тканью. Но сбоку ткань сползла, и открывшийся под нею чей-то глаз приковал к себе мой взгляд.

Он был большим, широко распахнутым, с ярко синей радужкой. Он был красивым… И пустым, как у призрака. Почему-то я не могла оторваться от этой картины. Я и сама не заметила, как опустилась перед картиной на колени и сняла полотно.

Мне пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не закричать во всю силу легких

Естественно, что глаз был пустым! Он принадлежал Оливии, и она была мертва. Она валялась на боку, и весь затылок ее был размозжен безжалостным ударом, а рот оставался распахнут в последнем вопле предсмертного ужаса. Кровь растеклась вокруг тела темной лужей, и в этой луже блестел знакомый мне амулет в форме ириса. На картине преобладал этот жуткий алый цвет пролитой крови, и тело Оливии являлось центром общей картины безжалостной резни. Картина запечатлела и другие тела: мужчины и женины, все в каких-то нелепых ломаных позах, все мертвы, и брошенные убийцами шпаги и кинжалы пригвоздили их к полу.

Перед моим мысленным взором тут же замелькали картины из моим недавних ночных кошмаров, и я болезненно сморщилась. Да, я переживала эту сцену.

О, Господи, я что сейчас, разглядываю сцену своей собственной гибели?

Дрожащими руками я вытащила из стопки еще одну картину. Я уже была не в силах остановиться, но от одного прикосновения к этому полотну у меня кровь застыла в жилах.

Потому что на нем была изображена Аннелина… Или, точнее сказать, то, что было когда-то Аннелиной. Она лежала в спальне, обставленной в белом цвете: белые занавеси влетают в комнату из открытого окна, кровать застлана белоснежным бельем, мебель тоже белого цвета. Аннелина была одета в прозрачный белый пеньюар. Единственными яркими пятнами были ее алые губы, темная грива спутанных волос, серебряная цепочка, на которой висел амулет в форме ириса, невидящие пустые карие глаза… И кровь. Она ручьями лилась из многочисленных ран на ее теле и запятнала рубиновыми каплями пол у кровати, разрушая снежную непорочность белого фона картины.

И еще одно жуткое пятно алого цвета вмешивалось в монотонность обстановки на этой картине.

Единственная алая роза на невероятно длинном стебле. Она была воткнута в ее грудь, прямо напротив сердца.

Я почувствовала, что мне сейчас станет дурно.

Я больше не в силах была на это смотреть. Но я не могла отвернуться.

Из гостиной снова послышались голоса — сколько я уже остаюсь в этой комнате? А что, если Сейдж зайдет сюда? Что он сделает, если увидит меня здесь?

Я торопливо принялась рыться в стопке картин и быстро поняла, что все они так или иначе являются отражением одного и того же события. Мертвая Делия по сравнению с первыми двумя казалась девственно прекрасной, ее ничуть не портила маленькая дырочка на лбу, как раз над переносицей. Кэтрин же, напротив, вызвала у меня оторопь: я буквально почувствовала, как она металась и кричала от боли и ужаса, прикованная к столбу, вокруг которого полыхало пламя «священного» костра.

Голоса приближались. Я должна убираться отсюда, пока не поздно.

И тут я увидела еще кое-что. Гвоздики, ровны рядком вбитые в стену. Точнее сказать, там было четыре гвоздика. И на каждом висела изящная серебряная цепочка с амулетом в форме ириса.

А еще там имелся пятый гвоздик.

Пустой.

Пока пустой.

Я пулей вылетела из комнаты и едва успела добежать до туалета и склониться над унитазом. Меня с силой вырвало.

И тут же в дверь громко заколотили.

— Клиа! Тебе плохо? — загремел голос Сейджа. — Ты уже сидишь там целую вечность!

— Прости, — прохрипела я. — Наверное, что-то с желудком. Сама не пойму, с чего бы это, но… — мои внутренности скрутил новый спазм, и впервые за всю сознательную жизнь я искренне обрадовалась тому, что кто-то стоит рядом и слышит, как меня рвет. Это давало превосходное оправдание тому, что я задержалась в туалете. И теперь я могла сидеть здесь, сколько нужно, чтобы прийти в себя от сделанных открытий.

— Ох, ну ладно, — сказал Сейдж. — Мы подождем.

Я услышала, как его шаги удаляются по коридору. Мало-помалу позывы к рвоте ослабли и прекратились, и вскоре я уже смогла умыться и прополоскать рот холодной водой. Однако я по-прежнему не могла отдышаться и меня колотил нервный озноб.

Боже, боже, Сейдж и меня собирается убить?

Картины вовсе не обязательно означали именно это. Ведь те, что висели на стенах, были посвящены хорошим, счастливым временам. И разве мой психотерапевт не говорил мне, что многим искусство помогает смириться с утратой кого-то из близких и дорогих людей? Может быть и Сейдж таким образом старался смириться с горем. А цепочки с амулетами… Если Сейдж так сильно любил этих женщин, это было только естественно — хранить на память их самые любимые безделушки.

Если только Сейдж не хранил их, как обычно маньяки хранят «сувениры».

Сейдж — серийный убийца? Этакий фантастический вечный, бессмертный серийный убийца, который не ищет себе разные жертвы, но вместо этого преследует лишь одну… И убивает ее — то есть убивает меня — снова и снова на протяжении многих веков?

 

ГЛАВА 9

— Клиа? — На этот раз меня окликал Бен. — Тебе полегчало?

Мне полегчало или нет? Я и сама не могла сказать, что сейчас чувствую. Наверное, вот так и сходят с ума. Может быть, нужно рассказать о своих открытиях Бену и попросить помочь сложить их в какую-то единую, логичную картину. Действительно, такие головоломки скорее по его части, чем по моей.

Мой папа. Я должна сосредоточиться на поисках отца. Потому что чем бы ни был Сейдж, он оставался единственной надеждой отыскать папу. Без Сейджа мне не обойтись. А если я расскажу Бену о том, что увидела, он моментально предположит мое худшее и сделает все, что в его силах, чтобы не подпустить ко мне Сейджа.

Значит, придется держать эти тайны при себе. И мне предстоит делать вид, будто ничего не случилось.

— Клиа!

— Мне уже лучше, Бен!

Я в последний раз всхлипнула, улыбнулась на пробу своему отражению в зеркале и покинула туалет.

— Прости, что так вышло, — сказала я.

— Но теперь-то тебе лучше?

— Да, я в порядке.

— А ты видела, что у Сейджа есть подлинник Микеланджело? И Рубенс? А еще он показал мне прижизненное издание Мильтона, «Потерянный рай».

«Конечно, у него все это есть, — подумала я. — Он, поди, был лично знаком с ними со всеми».

— Ого, — воскликнула я вслух, — наверное, он потратил состояние на И-Вэй.

— Точно. Кто может удержаться и не спустить пару миллионов на антиквариат на онлайн-аукционе?

— Да, это точно…

— Клиа! — услышала я голос Сейджа в тот момент, когда мы с Беном вернулись в гостиную. И когда я подняла глаза, то не смогла подавить вопль ужаса.

Сейдж вертел в руках огромный нож!

— Клиа! Тебе опять плохо? — всполошился он.

— Нет, ничего… Извини, просто… Просто у тебя такой большой нож…

— Я сунул в микроволновку индейку из морозилка — рассмеялся он, — и собираюсь сделать сэндвичи. Ты будешь?

Индейка… Ну да, этим ножом он резал индейку.

— Да, да. Конечно! Спасибо! — наверное, моя улыбка получилась довольно кривой.

Сейдж снова занялся индейкой, бросая на меня недоуменные взгляды.

— Послушай, может, нам стоит показать тебя врачу?

— Мне уже лучше. Просто я немного растерялась… Ну, ты сам знаешь почему.

— Верно.

Каким-то чудом мне удалось вести себя адекватно на протяжении следующих пятнадцати минут. Сейдж сделал, наконец, свои сэндвичи, два раза проверил и перепроверил, не забыл ли он что-то из необходимых ему документов Ларри Стечински, и уложил в небольшую спортивную сумку минимальный запас одежды. Каждый раз, когда его взгляд останавливался на мне, я вздрагивала от жуткого ощущения, что он точно знает, что я сделала и увидела. Ему это не нравится, и рано или поздно он найдет способ отплатить мне за это.

Только когда мы вышли из его хижины, мне немного полегчало. Однако я продолжала держаться как можно ближе к Бену, пока мы втроем пробирались подлунным светом по короткой тропинке к гаражу. Никогда не сяду в машину рядом с Сейджем. Я сказала Бену держаться начеку и напустила на себя томный вид, как будто меня все еще тошнило — по крайней мере ко мне никто не лез с разговорами.

Неужели моя догадка верна, и мы с Сейджем перевоплощаемся снова и снова на протяжении веков, чтобы наши судьбы каждый раз сплетались вместе? В некотором роде это имело смысл— за исключением того обстоятельства, что я успела побывать четырьмя разными женщинами, в то время как Сейдж, насколько мне было известно, так и оставался Сейджем. И что бы это значило? Что он не перевоплощался, а просто жил на протяжении каких-то там пятисот лет?

Я могла лишь мысленно отругать себя за такие абсурдные предположения! Но с другой стороны, не менее абсурдными были и все остальные имевшиеся у меня теории. Например, теория инкубов— разве духи могут терять кровь? Правда, в отличие от Бена я не была большой докой по части потустороннего мира, но даже моих познаний хватало на то, чтобы определить «дух» как некую субстанцию, которую невозможно ранить до крови. А я сама видела, что у Сейджа из царапин текла кровь. Уж я постаралась, чтобы шла кровь! Не то чтобы это сильно его ранило: царапины зажили быстро и без следа…

«… в малых дозах он обладает невероятными лечебными свойствами», — зазвучал у меня в голове голос Бена. Я вспомнила, как он сказал это недавно… когда мы спорили об Эликсире Жизни.

О чьей-то выдумке, о подделке, о совершенно безумной фантазии, которой, без сомнения, и является этот их пресловутый Эликсир Жизни.

Разве может он существовать на самом деле? И есть у Сейджа? Достаточно, чтобы сохранять ему жизнь и молодость и так легко исцелять все раны на протяжении по меньшей мере последних пяти веков?

А если это так, то почему бы ему и не потратить часть этих веков на поиски одной-единственной женщины — снова и снова, в самых разных инкарнациях, чтобы любить ее или уничтожать?

Мы задержались у какого-то магазинчика рядом с аэропортом, чтобы Ларри Стечински смог купить мне пару дешевых туфель, заодно нам с Беном — спортивные сумки, в которые мы набили всякий хлам, чтобы создать видимость багажа. Мы бы слишком бросались в глаза, если бы купили билеты в один конец от Рио до Нью-Йорка и не имели при себе вообще никаких вещей.

Пока мы закупались я усилием воли подавила свои подозрения, чтобы действовать как нормальный человек. Хотя я катастрофически быстро теряла критерии того, что можно, а что нельзя считать нормальным. Когда мы прибыли в аэропорт, мистер Стечински с самым величавым видом пустил в дело свою эксклюзивную карту «Американ Экспресс» чтобы обеспечить нас билетами в первый класс на ближайший рейс до аэропорта Кеннеди.

С момента своего жуткого открытия я едва успела перекинуться с Сейджем парой фраз. Меня все время грыз страх, что он обратит внимание на изменения в моем поведении. И я упорно напрягала измученный мозг, пытаясь измыслить какую-нибудь нейтральную тему для беседы, но мы уже направлялись на посадку, а я не придумала ничего умнее, кроме идиотского вопроса:

— У тебя есть план, как мы проберемся в дом, если за домом следят и ждут нас там?

— Нет, пока не придумал.

— Ага, я так и знал, — съехидничал Бен. — Здорово, что мы на тебя положились.

— Слушайте, а если сейчас позвонить Райне? — предложила я. — Она могла бы встретить нас в аэропорту. Мы пригнемся в машине так, чтобы никто нас не видел, когда подъедем к дому, а она зарулит прямо в гараж — и мы будем внутри.

— А если кто-то ждет нас и внутри? — возразил Бен.

— Они же пока не знают, что мы возвращаемся — зачем лишний раз рисковать и вламываться в чужой дом?

— Ну не знаю… — промямлил Бен.

— Ты можешь предложить что-нибудь получше?

Нет, он не мог. И Сейдж тоже. Я одолжила сотовый телефон у Ларри Стечински и набрала номер Райны. Лично я никогда не отвечаю на звонки с не знакомых номеров. Райна относится к ним иначе— каждый звонок незнакомца может оказаться началом новой любви на всю жизнь.

— Алло? — с придыханием проворковала она.

— Эй это я!

— Клиа! Ты жива? Я разыскиваю тебя уже несколько дней! Что стряслось? Куда ты запропастилась?

— Прости, я потеряла свой телефон. Со мной все порядке, я цела и невредима, — ха, еще никогда в жизни я не врала с такой легкостью — и так откровенно!

— В каком порядке? — игриво уточнила Раина. — Неужели ты встретила на карнавале кого-то отпадного и теперь совершаешь ужасные безумства?

Обожаю Райну! Для нее существовало лишь два объяснения тому, что я не отвечала на ее звонки: либо со мной стряслось какое-то ужасное несчастье, либо я влюбилась до беспамятства и теперь пребываю в состоянии неземного блаженства.

— Да. Я повстречала тут кое-кого… — мой взгляд невольно обратился на Сейджа.

— Ага, я так и знала! Давай, выкладывай! Я желаю знать все!

— Это довольно долгая история.

— Времени у меня навалом! Подробности!

— Это слишком сложно. Но в двух словах: у нас с Беном кое-какие неприятности, и это связано с папой.

— А что случилось?

— Я расскажу тебе все, честное слово, но потом. А сейчас мне нужна помощь. Нужно, чтобы ты встретила нас завтра утром в аэропорту Кеннеди и не проболталась ни одной живой душе о том, что мы прилетаем из Рио! Я понимаю, что в это трудно поверить, но у меня есть основания бояться, что какие-то люди следят за нашим домом и караулят наш приезд!

— С чего ты это взяла? Я вроде никого не заметила.

— Ну и отлично. Надеюсь, я ошибаюсь. Так ты нас встретишь?

— Конечно! Но и ты там поосторожней!

— Обещаю! — я продиктовала ей сведения о нашем рейсе и дала отбой. Рядом со мной сидели Бен и Сейдж. От той непринужденности и дружелюбия, которые породило восхищение редкостями литературы и искусства, хранящимися в доме у Сейджа, не осталось и следа. Видимо, Бен снова переживал неожиданное вмешательство Сейджа в нашу жизнь, и это совершенно его не радовало. Оба парня застыли в своих креслах, будто аршин проглотили, и смотрели прямо перед собой, делая вид будто незнакомы. Я представила себе все прелести двенадцатичасового перелета до Америки. Мне явно отводилась роль буфера между враждующими сторонами. А если учесть, что меня и без того терзали подозрения по поводу Сейджа… Даже думать обо всем этом было тошно. И пока была возможность, я решила предоставить их самим себе, а сама отправилась гулять по магазинам и нашла там очень полезную вещь.

Я с трудом удержалась и показала ее своим спутникам только после того, как самолет поднялся в воздух.

— Криббедж! — провозгласила я, жестом фокусника, извлекая из сумки доску, колоду карт и бумагу с карандашами. — Мы с Беном научим тебя в два счета. И тогда сможем играть все втроем!

— А с чего это ты взяла, будто я не умею играть в криббедж? — тут же осведомился Сейдж.

— А ты умеешь? — Бен явно был удивлен.

— Да будет тебе известно, что я играю в криббедж лучше всех! — заявил Сейдж как ни в чем не бывало.

— Да что ты… Про меня говорят, что я настоящий мастер этой игры, — возразил ему Бен.

— Могу поспорить, что я играю гораздо дольше тебя, — при этих словах, произнесенных Сейджем с нарочитой небрежностью, я вперила в него напряженный взгляд. На что это он намекает?

— Сильно в этом сомневаюсь, — фыркнул Бен. — Подумаю, мы это увидим, как только я тебя обставлю, как ребенка.

— Вы, ребята, кажется, забыли, что играем мы втроем, и если кто побьет вас обоих, так это я! — вмешалась я.

— Распечатывай колоду, — велел Бен.

Моя мама была завзятой лошадницей и, соответственно твердо верила в то, что можно достичь согласия между самыми непримиримыми соперниками, если подобрать для них хорошую компанию и отправиться с ними в достаточно длинную верховую прогулку. Насчет верховых прогулки в качестве средства примирения я ничего сказать не могла, а вот криббедж был настоящей находкой. Мы оказались примерно на одном уровне — все трое — и Бен был настолько поражен этим фактом что даже соизволил поинтересоваться у Сейджа, как он учился играть. Сейдж ответил, что его родители были историками, когда-то они научили сына игре, впоследствии ставшей криббеджем и до этого называвшейся «дурак».

— Вот как? — Бен заметно оживился. Еще бы. проснулся его профессиональный интерес! — Твои предки были историками? Они занимались преподаванием?

— Да, они преподавали историю Европы. В Европе, — сказал Сейдж, — в небольшом частном колледже. Они меня многому научили.

Так, Бену брошена воображаемая перчатка! И я увидела, как сверкнули у Бена глаза: вызов был принят.

— К-а-ак интересно! — протянул он. — И ты полагаешь себя большим знатоком истории Старого Света?

— Можно сказать и так. Если уж на то пошло, то именно это я и сказал.

Бен алчно ухмыльнулся и без промедлений устроил Сейджу «проверку на вшивость». Он сыпал и сыпал вопросами не переставая, он без конца подстраивал каверзные ловушки — лишь бы заставить Сейджа признаться, что он всего лишь хвастун. Я только диву давалась при виде такого коварства.

— Ну и какая же из пьес Шекспира: «Генрих VIII» или «Троил и Крессида» — принесла больший успех театру «Глобус»? — задавал вопрос Бен, нервно хрустя пальцами.

— «Глобус» никогда не ставил «Троила и Крессида» — не задумываясь, отвечал Сейдж. — А что касается «Генриха VIII», то во время его постановки в «Глобусе» возник пожар, и театр сгорел дотла. Так что скорее можно сказать, что эта пьеса пустила театр по миру… Не так ли?

— Отлично, просто отлично, — кивнул Бен. — Молодец.

Разговор, продолжавшийся в этом духе, скорее напоминал какую-то интеллектуальную пытку, и хотя соперники старательно напускали на себя небрежный вид, вскоре «беседа» захватила их так, что оба невольно подались вперед, а их лица заблестели от пота. Это было захватывающее зрелище… И в то же время странное.

После нескольких часов словесной дуэли Бен честно признал в Сейдже великого знатока истории и с энтузиазмом втянул его в дебаты относительно таких предметов, о существовании которых я вообще не подозревала — разве что с недавних пор все чаще не могла отделаться от тревожного ощущения, что кое с чем была знакома не понаслышке.

Со своей стороны Сейджу явно доставляло удовольствие сама возможность поговорить с человеком, который способен по достоинству оценить те пикантные анекдоты и подробности давно минувших дней, которые ему удалось узнать в ходе его «изысканий». К тому времени как самолет пошел на снижение, собираясь совершить посадку в Майами, эта парочка уже вовсю переговаривалась и хохотала, перегнувшись друг к другу и через меня, как, через пустое место. И на последнем отрезке пути-перелете от Майами до Нью-Йорка — они уселись рядом, беспрерывно болтали, хлопали друг друга по плечу и хихикали, как школьницы. Мне пришлось занять место через проход, возле сонной пожилой дамы, вылившей на себя не меньше флакона духов.

Вот интересно, если бы я рассказала Бену, что, по моим догадкам, знания Сейджа получены не в ходе учебы, а на собственном опыте — он все так же продолжал бы радоваться их общению?

Впрочем, меня радовало, что они разговорились — это давало мне время успокоиться и попробовать привести в порядок собственные мысли. Я не в силах была противостоять тому влечению, которое испытывала к Сейджу. Как будто самой судьбой ему было предназначено войти в мою жизнь. И я хотела быть вместе с ним. Если это он снова и снова убивал меня в прошлом — зачем бы мне испытывать к нему такие чувства? Разве это не доказывает обратного? И в то же время объясняет его мрачный и даже загнанный вид: еще бы, стоило ему полюбить женщину, и ее убивают.

Значит ли это, что меня убьют тоже?

Без конца задавая себе эти вопросы, я то и дело проваливалась в легкую дрему. Я слишком многого не понимала. Взять хотя бы те же фотографии. Я верила Сейджу, когда он удивился, узнав о том, что появлялся на моих снимках. И мне казалось, он был честен, когда сказал, что впервые увидел меня в Рио, на пляже. Но тогда как он попадал на мои фотографии с самого дня моего рождения? Не являлось ли это результатом некоей глубокой духовной связи, приводившей к нашей встрече в каждой из последующих жизней? Райне понравилась бы эта история! Интересно, а что сказал бы об этом Бен? И даже больше — что сказал бы об этом папа?

Вообще-то, я почти знала, что подумал бы мой отец. Он хотел помочь Сейджу. И даже прямо сказал Сейджу, что считает его хорошим человеком. Это дает повод и мне доверять ему, не так ли? Но что, если отец так зациклился на этом своем Эликсире, что ради него был готов пойти на сделку с кем угодно и сказал лишь то, что от него требовалось, не задаваясь вопросом, хороший Сейдж или плохой.

От одной этой мысли у меня защемило сердце.

Я обратилась к благоуханной леди.

— Вы не хотите сыграть в криббедж? — спросила я светским тоном.

Через два часа полета и после нескольких скучнейших партий в морской бой (леди не играла в криббедж, зато обожала морской бой) мы наконец приземлились в аэропорту Кеннеди. Райна ждала нас в багажном отделении.

— Клиа! — заверещала она и прижала меня к груди. Это совершенно не соответствовало правилам конспирации, но мне было все равно. Я с жаром отвечала на ее объятья. Наконец она отстранилась, увидела Сейджа — и глаза у нее округлились.

— Так это и есть твои неприятности? — осведомилась она, меряя его с головы до ног оценивающим взглядом. — Одобряю.

— Райна, это Сейдж. Сейдж, это Райна.

— Рад знакомству, — сказал Сейдж, подавая руку

— Это я рада, — проворковала Райна. — Если, конечно, вся радость не принадлежит Клиа…

Сейдж улыбнулся и даже едва заметно покраснел — что показалось мне в высшей степени забавным.

Прежде чем отвести нас к машине, Райна заставила меня надеть теплое зимнее пальто. Снаружи стоял мороз, а я все еще щеголяла в своем черном сарафане. Конечно, Райна была одета по погоде в шикарный модный жакет. Она как ни в чем не бывало подхватила Сейджа под локоть, «чтобы не поскользнуться на льду», хотя я подозревала, что с помощью этого маневра она собиралась выяснить такие ли мускулистые у него руки на ощупь какими кажутся на вид. Судя по ее выразительной гримасе, результаты обследования оказались весьма впечатляющими.

— Из них получилась очень милая пара, — сообщил Бен, кивая на Райну с Сейджем. — Ты не находишь?

Я предпочла отделаться каким-то невразумительным хмыканьем.

В машине я поспешила занять переднее место рядом с Райной. Она взглядом спросила меня, считаю ли я Сейджа своей собственностью. Я слегка наморщила нос и пожала печами: пока трудно сказать. Она кивнула — все поняла — и закатила глаза: я совсем ненормальная, если упущу свой шанс завладеть таким парнем. Весь обмен мнениями занял у нас какие-то доли секунды.

За два с половиной часа езды до Ниантика я успела выложить Райне всю нашу историю — или почти всю, за исключением моих снов и последнего открытия, сделанного в хижине у Сейджа. Несмотря на изобилие совершенно невероятных подробностей, Райна слушала внимательно и не перебивала меня. Ну что ж, по крайней мере, теперь ей было понятно, почему мы так осторожничали, собираясь вернуться домой.

— Это превосходно! — наконец сообщила Рай-

— Ты не могла выбрать для такого мероприятия более подходящий день!

— Почему? — удивилась я.

— Утром звонила твоя мама. Она привезла из Израиля какую-то большую шишку из их правительства и хочет провести деловую встречу в неформальной обстановке, чтобы Пири задобрила его своими венгерскими кушаньями за ланчем!

Потрясающе. Только моя мама была способна так легко устроить неформальный ланч для целой толпы государственных деятелей, у которых все время расписано по минутам на целые месяцы вперед! Между прочим, это качество и помогло ей в свое время приобрести такой вес в политических кругах в Вашингтоне.

— Так значит… — начала я.

Но Райна не вытерпела и закончила за меня с торжествующим смехом:

— Тайная служба охраны заявилась к нам в шесть утра и обследовала все ранчо под микроскопом. И теперь они там и не уедут, пока не закончится праздник. И если какие-то злодеи ошивались возле дома, они либо поспешили убраться, либо уже сидят в федеральной кутузке!

Замечательно! Я сама никогда не придумала бы ничего лучше! И я живо обернулась к парням на заднем сиденье.

— Ну, Сейдж, теперь держись! — поддразнила я. — Могу поспорить на что угодно: ты никогда не сталкивался с такими личностями, как моя мама и Пири!

— Не сомневаюсь, что они впечатляют, — вежливо ответил Сейдж.

Ха, он понятия не имеет, что его ждет! Ничего, скоро увидит.

Райна была права. Дом был полон агентов Тайной службы. Они хорошо знали и Бена, и Райну, и никаких сложностей с моими друзьями не возникло. А вот «Ларри Стечински» предстояло пройти нешуточную проверку. И если его поддельные документы окажутся недостаточно убедительными, то сейчас это выплывет наружу. И пока Сейдж дожидался решения господ из охраны, я судорожно пыталась прикинуть, насколько мы будем отброшены назад в поисках отца, если Сейджа все-таки упекут в федеральную тюрьму.

— Он чист, — наконец сообщил старший агент.

Великолепно: мы движемся дальше! Сейдж вежливо настоял на том, чтобы пропустить нас с Райной в дом первыми.

— Не думаю, что это хорошая идея, — возразила я, но он даже слушать не желал. Мы с Райной и Беном обменялись заговорщицкими улыбками. Потом я пожала плечами и с покорным видом шагнула через порог, немедленно всполошив нашу Пири. До сих пор не понимаю, как ей удается это узнать: ведь она всегда торчит на кухне! Но стоило мне оказаться в фойе, как она вылетела на всех парах мне навстречу, размахивая руками и вереща что было сил:

— Ай-яй-яй-яй!

— Пири, это он меня заставил! — я радостно выпихнула вперед Сейджа, предоставив ему самому бороться с этим стихийным бедствием. — Я хотела ему объяснить…

Пири налетела на Сейджа и, ничуть не смущаясь тем, что макушкой едва доставала ему до плеча, заговорила, тыча пальцем ему в грудь при каждом слове:

— Никогда не впускай в дом женщину перед мужчиной! Очень плохая примета! И это в тот день, когда у сенатора такие важные дела! Ай-яй-яй!

Она вытолкала нас обратно во двор, закрыла дверь и три раза старательно плюнула на крыльцо, чудом не попав на туфли одного из агентов охраны. Затем ее неумолимый взгляд обратился на Сейджа, явно приказывая ему сделать так же.

— По-моему, мне не обязательно плевать на порог Клиа, — начал было он, но взор Пири полыхнул такой яростью и продолжал сверкать так ярко, что он сдался под этим натиском и плюнул три раза. Пири милостиво улыбнулась и распахнула дверь, жестом приглашая парня войти. Бен проскользнул следом и по пути шепнул Пири на ушко:

— Если бы это был я, то непременно вошел бы первым!

— Это потому что ты умный мальчик, — и Пири расцеловала его в обе щеки.

Наконец мы все оказались внутри, и Пири, будто в первый раз, обняла и расцеловала нас с Райной. Пока мы шли в гостиную, где был накрыт ланч, Бен не упустил возможности поддеть Сейджа:

— Между прочим, настоящий специалист по Европе должен хорошо знать все европейские суеверия!

Сейдж лишь скорчил гримасу в ответ.

Общество, собравшееся у нас в доме, было немногочисленным, однако присутствовавшие здесь лица излучали такую силу и властность, что казалось, будто здесь целая толпа. И, как это случалось довольно часто, мама была единственной дамой. Ее гостями были семеро ведущих членов сенатского Комитета иностранных дел и еще один тип, которого я, наверное, должна была знать, но не узнала — вспомнила лишь то, что это, скорее всего, и есть израильский дипломат. Все они воздавали должное накрытому столу, ломившемуся под тяжестью традиционных венгерских закусок: langos (мягкий хлеб, сдобренный чесноком, острым соусом и сыром), несколько видов pogacsa (бисквитов), korozott (сыр, посыпанный венгерской паприкой) и fasirt (мясные шарики). Все сидели — кроме мамы. Она стоя развлекала общество весьма занимательной историей о своей верховой прогулке еще с одним влиятельным дипломатом.

— Не успела я оглянуться, как он уже скинул рубашку! — воскликнула она. — Это было так неожиданно, что даже лошади шарахнулись! Зато пресса была на седьмом небе от восторга: я чуть не ослепла от фотовспышек! А он молотит себя кулаками по груди и кричит: «Я великий вождь Могучий Дуб! Могучий Дуб!» Ну а потом он вызвал меня на поединок по армрестлингу!

Аудитория разразилась громким хохотом, а мама изобразила на лице страдальческую мину, после чего сенатор Блейн от Далавара, верный соратник моей мамы по работе в Комитете, подал реплику, необходимую для эффектной концовки:

— И вы приняли вызов?

— Да, черт побери! И уложила его в десять секунд!

Мужчины расхохотались еще громче, а мама в ответ отсалютовала им стопкой и осушила ее до дна. Между прочим, это была palinka, венгерская сливовая водка, которую Пири иногда привозила нам с родины. Мама поклонилась, сорвав горячие аплодисменты, и театральным движением опустилась в кресло.

И тут она заметила меня.

— Клиа! — воскликнула она. — Иди сюда!

Я кинулась к маме со счастливой улыбкой, и она прижала меня к груди.

— Как я соскучилась, малышка! — Она немного отодвинула меня и развернула лицом к гостям, придерживая за плечи. — Джентльмены, вы наверняка помните моего до невозможности трудного ребенка, на которого в один прекрасный день мы все будем работать. Клиа, с сенаторам ты уже знакома, а это Ими Сандерс, министр иностранных дел Израиля.

— Приятно познакомиться, — сказала я, пожимая министру руку.

— Взаимно, — ответил он.

— Конечно, вы уже знакомы и с Райной, — мама указала на мою подругу, — и с другом Клиа, Беном, и — ее проницательный взгляд уперся в Сейджа: — Кто этот молодой человек?

В одно мгновение я перебрала в уме с десяток предполагаемых объяснений присутствия здесь Сейджа, но судя по тому, как мама ела его взглядом, в ее голове уже роились всякие романтические планы. И неважно, что я скажу — она все равно будет стоять на своем. А уж если она вобьет себе в голову, что я хотя бы немного неравнодушна к Сейджу, никакие политические бури не помешают ей загнать парня в угол и поджарить на медленном огне, в присутствии всех гостей вытягивая из него подноготную. А это значит, что нам не удастся по-быстрому смыться из гостиной, чтобы заняться своими делами, пока в доме находится Тайная служба. Мама устроит целое шоу и запросто сделает так, что гости примут участие в этом допросе и получат от этого огромное удовольствие. Я знала это наверняка, потому что видела, как это случалось с Райной.

Увы, сегодня у меня не было времени на то, чтобы помогать маме развлекать ее сановных гостей. Если я как можно быстрее не окажусь в кабинете у папы и не найду там все, что мне надо, израильский министр уедет. С ним уедут все агенты, а вместо них запросто могут вернуться плохие парни.

— Это Ларри Стечински! Вы можете звать его Сейдж! Это мой новый бойфренд! — внезапно выдала Райна и по-хозяйски взяла его под руку, незаметно пожав локоть. Надо отдать ему должное, он почти не выдал своего удивления.

Это прибавило очередной пункт к тому бесконечному списку бесценных качеств, за которые я так люблю свою Райну. Она в точности прочла мои мысли и нашла единственно возможный способ помочь мне сорваться с крючка!

— Так-так-так! — многозначительно протянула мама. — Тогда нам не мешает поговорить. — И она обратилась к замершим в ожидании гостям — Джентльмены?

И сенаторы все как один, а с ними и министр иностранных дел Израиля, с готовностью согласились, что самой подходящей темой для дебатов будет обсуждение достоинств и недостатков Сейджа в качестве предполагаемой партии для Райны. Мама взяла Райну с Сейджем за руки и повела к дивану. Расположившиеся там двое сенаторов дружно потеснились, уступая им место в центре. Сейдж кинул на меня такой растерянный взгляд, что меня чуть не пробрал нервный смех.

— Мы с Беном выйдем на минутку, — сказала я. — У нас есть срочные дела с Алиссой Гранд.

— Только не слишком задерживайся! — крикнула мама мне вслед. — У нас осталась всего пара часов. Потом мы вылетаем обратно в Вашингтон, и я хотела бы хоть посмотреть на тебя! А то скоро забуду, как ты выглядишь.

Я пообещала, что вернусь очень скоро, и мы с Беном поспешили на второй этаж. Покидая гостиную, я слышала, как сенатор Блейн старательно прокашлялся и начал хорошо поставленным голосом:

— Итак, Сейдж… Как вы относитесь к положению женщин в нашем обществе? И насколько эти взгляды могут повлиять на ваши отношения с Райной? Вы готовы обеспечить Райне ту любовь и заботу, каких она заслуживает?

— Этот парень, может, и прошел огонь, воду и медные трубы, — прошептала я на ухо Бену, — но могу поспорить, что ему никогда не приходилось выступать на слушаниях в Сенате!

— Это жестокое и страшное наказание, — хихикнул Бен, — но мне нравится.

— Насколько я могу судить, все свои записи о поисках Эликсира Жизни папа должен был держать у себя в кабинете, верно? — спросила я.

— Давай начнем оттуда, — кивнул Бен.

Мы спустились на второй этаж к кабинету, открыли дверь и замерли в растерянности, обозревая груды бумаг, книг и папок.

— На это и жизни не хватит! — вырвалось у меня.

— Надо просто подойти к этому делу с умом! Для начала надо отобрать из этого хлама все, что имеет отношение к Эликсиру. Я открою все файлы в компьютере, и ты сможешь просмотреть их, пока я буду копаться в этих завалах.

— Так, мы будем искать упоминания об Эликсире и темнокожей леди? — уточнила я.

— Темнокожей леди?

— Ну, Сейдж сказал «смуглая леди». Я действительно не думаю, что папа мог так выразиться. Я вообще не представляю, чтобы кто-то в наше время так говорил, но, наверное, коль скоро Сейдж жил…

— Коль скоро Сейдж жил — что? — спросил Бен.

Я чуть было не выложила, что, судя по всему, Сейдж родился где-то в начале 1500-х годов, а значит, ему простительно иногда употреблять не принятые у нс обороты речи. Но ведь я еще не успела познакомить Бена с этой головокружительной теорией, и сейчас явно было не время этим заниматься.

— Сейдж наверняка кого-то цитировал, — заявила я, — наверняка.

— Верно. Это похоже на правду. То есть не кавказская женщина.

Передо мной на экране была открыта папка со всеми файлами, имеющими отношение к Эликсиру Жизни, и я принялась просматривать их, в то время как Бен занялся рабочими тетрадями.

Не прошло и двух часов, как мы располагали весьма обширной информацией об Эликсире Жизни: его истории и возможностях. Мне даже удалось найти файлы с описанием двух групп преследователей, о которых говорил Сейдж: Проклятые местью и Служители Вечной Жизни.

Проклятые Местью считали, что получили свое название из-за того, что члены их сообщества каким-то образом пострадали от проклятья, наложенного Эликсиром на них и их потомков. И они считали, что если сумеют найти и уничтожить Эликсир, то тем самым обретут спасение. Служители Вечной Жизни, напротив, желали заполучить Эликсир с другой целью: они должны были стать его хранителями и решать, как использовать его силу на благо людям.

Папины файлы повторяли историю, рассказанную нам Сейджем: что обе группы зародились в эпоху Возрождения, однако значительно усилились с того момента, как папа нашел сосуд. Члены обоих сообществ были разбросаны по всему миру, однако они общались через свои зашифрованные сайты. Папа составил список некоторых сайтов и раздобыл код для одного из них. Я проверила его. Он принадлежал Служителям Вечной Жизни. Это оказался обычный форум, где постоянные члены могли обмениваться информацией. Их переписка носила весьма нерегулярный характер — из чего я сделала вывод, что вряд ли этот форум мог служить главным связующим звеном для деятельности группы. Тем не менее, я распечатала адрес сайта и код. Чем больше информации о своих врагах мы сумеем собрать, тем лучше.

В моему великому разочарованию, ни мне, ни Бену не попалось ни одного упоминания о темнокожей леди, а время утекало, как песок сквозь пальцы. В любую минуту затеянный мамой ланч мог завершиться, а с ним и сопутствующая ему надежная охрана.

— Рехнуться можно. Мы ищем, сами не знаем что, — пожаловалась я.

— Я знаю. — Бен, и без того встрепанный, в очередной раз запустил пальцы в свою многострадальную шевелюру. — Нам нужна новая идея.

Мы дружно напрягли мозги… Но идеи не было.

— Ладно, — наконец изрекла я. — Может быть, «смуглая леди» вовсе никакая не леди? Может быть, это кодовое слово?

— Кодовое слово?..

— Предположим. Предположим, что эти буквы обозначают какие-то другие буквы? Или это такой акростих, где каждая буква — начало какого-то слова? Я просто не знаю, что еще можно подумать… Черт, голова пухнет! Может, мне начать пить кофе?

— Нет, нет, это хорошая мысль! Код — это хорошая мысль. Это может быть даже что-то из литературы. Книги полны кодов! Например, сонеты Шекспира… — Бен внезапно вздрогнул, как будто его ошпарили. — О Господи!

— Что?

— Сонеты Шекспира! Смуглая Леди! Он же написал целых двадцать семь сонетов, посвященных женщине, которую называл Смуглой Леди! Как я мог об этом не вспомнить?

— Да! — подскочила я. — И папа стал одержим Шекспиром перед тем, как пропал в Рио!

Мы с Беном ошалело переглянулись и, как по команде, ринулись в атаку на папины книжные завалы, извлекая оттуда все тома, имеющие отношение к Шекспиру. Он явно просматривал их не раз и не два — судя по обилию отметок и закладок. Большинство из них относились к сонетам, посвященным Смуглой Леди, но от них не было никакого толку: мы не могли понять, что значат какие-то звездочки, кружочки, стрелки и подчеркнутые слова.

— Мне пару раз попались слова «см. файл», — сказала я Бену.

— Мне тоже, — он оторвался от книги и посмотрел на меня. — Надо полагать, имеется в виду файл в компьютере?

Я ринулась обратно к компьютеру, и мы вместе принялись просматривать отцовские папки, пока не нашли одну под названием «Шекспир». В нее была вложена еще одна папка — «Смуглая Леди» — и уже в ней нашелся текстовый файл СЛЛКР. doc.

— Смуглая Леди Л-К-Р… Смуглая Леди Эликсир! — закричала я.

— Точно! — просиял Бен, и мы поспешили отбыть этот файл.

— Этот файл защищен паролем, — разочарованно прочла я.

— Давай, соображай! — простонал Бен.

— Пароль… Какой папа мог подобрать пароль? Он всегда записывал свои пароли, потому что моментально их забывал. Ты посмотри вокруг, а я пока попробую угадать сама.

Бен знал, как отец прячет свои пароли: он печатал их на бумаге и засовывал куда-нибудь в ящик или папку с деловыми бумагами. Бен быстро обшарил ящики и папки и поочередно забивал все пароли, которые ему удалось там найти, а я перебирала все слова, которые могли показаться отцу подходящими для пароля. Я испробовала все возможные комбинации своего имени, маминого имени, папиного имени, имен Райны и Бена, наши дни рождения, слово «Глобо-Рич», дату основания «Глобо-Рич», годовщину свадьбы моих родителей…

— Ничего. Ничего не получается, — вырвалось у меня. Я была в отчаянии. — Ну и что ты теперь?

— Погоди, погоди, вот еще! — бормотал Бен, извлекая из папки листок со списком из двух десятков паролей. Он перепробовал их все по очереди — только чтобы убедиться, что ни один не подходит.

— Что за свинство! Нам нужен один-единственный файл, и он оказался защищен паролем!

— Да уж, повезло! — буркнул Бен. — Давай еще раз подумаем. Почему Грант решил, что должен защитить паролем именно этот, один-единственный файл?

— Чтобы окончательно добить свою дочь и ее лучшего друга?

— Хорошее предположение, но не обязательно правильное.

— Потому что считал его самым важным.

— Еще бы, — подтвердил Бен, — ведь твой отец верил в Эликсир. Эликсир был для него всем, он считал, что зависит судьба нашего мира от него. Если Эликсир найдет он — мир изменится к лучшему. А если Эликсир достанется плохим парням — ничего хорошего ждать не приходится. Конечно, он защитил паролем тот файл, в котором могли содержаться сведения, где спрятан Эликсир.

— Но ведь мы только что перепробовали все его пароли?

— Мы искали в тех местах, где он прятал обычные пароли, — заметил Бен. — А что-то по-настоящему важное он мог запрятать гораздо надежнее. Так, чтобы добраться до пароля мог только он — и в то же время чтобы он всегда был под рукой.

— Ну, например? — спросила я. — Единственная вещь, которая всегда была у него при себе, это…

Мы с Беном поняли это одновременно, только я озвучила первой:

— Часы!

Я сбегала за кофром, в котором хранилась камера, и достала папины часы. Я вертела их в руках, осматривая самым тщательным образом, чтобы не пропустить любой намек на пароль. Может быть, он использовал мамину дарственную надпись? Я прочитала ее еще раз — и тут заметила тонкие царапины под надписью.

— Что ты на это скажешь? — я показала штрихи Бену. — Это какие-то отметки или просто царапины?

— Ну не знаю… Они такие мелкие…

— Лупа! — вспомнила я. — У папы же было увеличительное стекло для изучения старых снимков!

Бен снова ринулся шарить по ящикам и торжествующе воскликнул:

— Вот оно!

Он протянул мене увеличительное стекло, и я навела его на царапины. Штрихи сложились в слово верностьотвагамудрость. Верность, отвага и мудрость — девиз на лепестках моего ириса! С уверенной улыбкой я набрала его в строке для пароля.

— Открылся! — воскликнула я.

Бен стоял у меня за спиной, чтобы вместе со мною просматривать файл. Оказалось, что здесь собрано до черта всяких материалов, однако наши поиски облегчало знание того, что к Эликсиру Жизни отца привели сонеты Шекспира. И здесь имелся реферат по книге, посвященной связи Шекспира с Эликсиром. В книге упоминалась утерянная пьеса Шекспира и цитировалась строка: Love's Labour's Wonne. Сохранилось лишь название пьесы, и большинство исследователей сходилось на том, что это название продолжения пьесы «Бесплодные усилия любви». В папином реферате говорилось о том, что это история о двух влюбленных, нашедших друг друга и разлученных вновь из-за Эликсира Жизни. Более того, автор утверждает, что написать эту пьесу Шекспира вдохновила его возлюбленная — Смуглая Леди.

Это дало папе отправную точку для собственных изысканий. Он хотел знать, кто такая была эта Смуглая Леди, чтобы установить ее возможную связь с Эликсиром. Папа не пожалел ни сил, ни времени, просматривая все доступные ему источники — и, конечно, не раз и не два перечел сами сонеты. И наконец, проделав поистине титаническую работу, он смог подытожить все основные теории, определяющие личность Смуглой Леди. Он остановился на том, что Смуглой Леди была некая Магда Алессандри, которую многие современники считали настоящей колдуньей. Папа предполагал, что репутация колдуньи подтверждает вероятность ее связи с Эликсиром Жизни, и постарался выяснить о ней как можно больше. Он даже умудрился отследить длинную цепочку ее потомков. Во время своих поездок с миссией «Глобо-Рич» в разные концы света он побывал у всех найденных им людей и расспросил их о загадочной Магде.

И в самом конце документа красовалась запись:

«ЭВРИКА! СОВРЕМЕННАЯ МАГДА АЛЕССАНДРИ — КОМНАТА КПИА, 121»

— Как ты считаешь, ему удалось найти кого-то из потомков этой Смуглой Леди? — нерешительно спросила я у Бена.

— И ее зовут тоже Магда Алессандри, — Бен утвердительно кивнул. — Вот только что значит комната Клиа, 121»?

— Еще один код? Дополнительная защита для указания на местопребывание этой странной дамы? По-твоему, он спрятал это где-то у меня в комнате?

Мы переглянулись и как по команде помчались наверх по лестнице ко мне. Я ворвалась в комнату первой и включила компьютер.

— Может, он и здесь зашифровал какой-то файл?

— Проверь все файлы, которые сделала не ты, — кивнул Бен. — Может быть, это пароль такой?

Я согласилась, но уже через полчаса поисков стало ясно, что на моем жестком диске нет ни одного файла, созданного кем-то другим.

— Ох, только не это! — вырвалось у меня. — Мы же почти нашли!

— Ладно, не паникуй. Это не обязательно должен быть файл. Сто двадцать один… Может, какая-то дата? Январь, двадцать первое число? Или двенадцать — один, то есть первое декабря? Проверь свой органайзер. Там ничего похожего?

— Ничего, — покачала я головой через минуту. — И что теперь?

— Не знаю. Может, мы вообще зря полезли в компьютер. — Бен шарил взглядом по моей комнате в отчаянной надежде наткнуться на какую-то подсказку.

— Клиа! — донесся мамин голос из гостиной. — Спускайся, милая! Мы уже закончили, и я хотела бы побыть с тобой, прежде чем уеду!

Черт, это конец всему! Тайная служба вот-вот покинет дом, а мы все еще не сдвинулись с мертвой точки и даже понятия не имеем…

— Криббедж! — Бен метнулся к стене и схватил доску для криббеджа. — Какой финальный счет в криббедже?

— Сто двадцать одно! — машинально выдала я — и широко распахнула глаза, когда до меня дошло. — Сто двадцать одно — нашли!

Бен торопливо осмотрел доску, затем перевернул ее и вытащил металлическую задвижку, закрывавшую отделение для фишек. Вытряхнул фишки на ладонь, заглянул внутрь и зажмурился… От разочарования?

— Ну, что там? — нервно спросила я.

Он с широкой ухмылкой развернул доску так, чтобы мне было видно. Два числа, выведенные аккуратными мелкими цифрами одно над другим. Нижнее начиналось со знака минус, и оба делились какими-то штрихами. А под ними всего два слова: Маленькая Дверца.

— Что это за номера? Опять какое-то уравнение? — спросила я.

Бен расплылся в улыбке еще шире.

— Координаты! — выпалил он. — Широта и долгота.

— Местоположение нынешней Магды Алессандри?

Бен кивнул. Я с визгом ринулась его обнимать.

— Клиа? — снова окликнула мама.

— Иду!

Однако я отдавала себе отчет в том, что мне вряд ли светит вернуться домой в обозримом будущем, и потратила еще пару минут, чтобы запихать в спортивную сумку кое-что из одежды и необходимых в дороге мелочей. Конечно, я не забыла и косметичку. Вовсе не обязательно выглядеть как бродяга, даже если ты и в самом деле бродишь по свету. Еще я выгребла из всех сумок и кошельков имевшиеся там наличные. Конечно, черная карта Ларри Стечински с лихвой покроет наши расходы, но я всегда предпочитала иметь в своем распоряжении хотя бы какую-то мелочь. И напоследок в сумку поместилась моя доска для криббеджа с драгоценными координатами, написанными в отделении для фишек.

Наша миссия завершилась полным успехом, и мы с довольными лицами спустились в фойе — как раз когда там собралась вся компания перед тем, как покинуть дом. Райна сияла, как медный таз, и крепко обняла на прощание всех джентльменов, а в ответ получила пожелания долгой и счастливой жизни с Сейджем. Что до Сейджа, он, похоже, вообще слабо соображал, что происходит.

— Ну, как все прошло? — поинтересовалась я у него.

— По-моему, твоей маме удалось за обсуждением брачного контракта между нами с Райной заодно договориться о мире на Ближнем Востоке!

— Вполне ожидаемый результат. И сколько же у вас будет детей, если не секрет?

— Четверо. Но первый ребенок должен родиться только когда ей исполнится двадцать шесть лет. Ровно через три года после предполагаемой свадьбы. Ах да, и мы приглашены провести медовый месяц в особняке министра, на берегу моря в Тель-Авиве.

— Ах, как это мило с его стороны! Он ведь позволит мне вас навестить?

Сейдж лишь покачал головой, все еще не придя в себя.

— Пири перестала на тебя дуться? — Бен ехидно усмехнулся.

— Почему-то я так не думаю. Она умудрилась навалить чеснока во все, что я пробовал.

— О, не обижайся, здесь нет ничего личного! В венгерской кухне вообще чеснок используется сплошь и рядом! — заверила я беднягу.

— Ага, особенно в шоколадном торте, — добавил Сейдж.

— Ну ладно, торт можешь принять на свой счет, — признала я.

Мама выпроводила наконец из дому всех своих политиков и перед тем, как последовать за ними, подошла ко мне с грустной улыбкой.

— Даже не верится: мы с тобой едва успели встретиться, и мне уже пора прощаться!

— Да, я знаю! Хочешь, я тебя провожу немного? Мы ведь тоже собрались поехать кое-куда, — ни за какие коврижки я не проведу и лишней секунды в этом доме после того, как отсюда уберется Тайная служба!

— Вы даже не успели попробовать, что Пири приготовила на сладкое! — пожаловалась мама, пока мы впятером спускались с крыльца. — Она испекла венгерские рогалики с абрикосами. Твои любимые!

— Вы все съели, или там что-то осталось?

— Наверняка немножко еще найдется. Считай, тебе повезло, — сказала мама.

— Я сбегаю и принесу, — Бен двинулся было обратно, но Пири решительно загородила ему путь.

— Нет! — вскричала она. — Никогда не возвращайся, если переступил порог дома! Очень, очень плохая примета!

— Ничего страшного, Пири! — пытался возражать Бен. — Я всего лишь захвачу рогалики!

— Я сама их принесу. А ты встань здесь и посмотри в зеркало! Сделай страшную рожу, чтобы отвести беду!

— Да посмотрю я, Пири, честное слово посмотрю! Но ты пойми, нам некогда тебя ждать! И я всего лишь заскочу на минуту на кухню!

С этими словами Бен обогнул Пири и проскочил в дом. Мама тепло обняла Райну и Сейджа — она уже явно собиралась полюбить его как собственного зятя. Бен появился с рогаликами, и все уселись в машину к Райне, а мы с мамой еще задержались, крепко обнявшись на прощанье.

— В апреле у меня будет большой отпуск, — сказала мама, сжимая мои руки и глядя в глаза. — Давай освободим себе целую неделю и поедем куда-нибудь вдвоем, чтобы никто нам не мешал!

— Буду ждать апреля! — заверила я, стараясь не расплакаться. Мама этого просто не выдержит. Мы разошлись по машинам, и вся процессия тронулась с места.

— Кому рогаликов? — предложил Бен, высоко поднимая добытый им пакет со сладостями.

— Ах, ты не побоялся обречь себя на неудачи только ради того, чтобы принести их мне! — воскликнула я. — Какое мужество!

— Ага, — подтвердил Бен. — Но рогалики того стоят!

— Мм-м-м, и еще как стоят! — пробормотала я с полным ртом. — Эй, не зевайте, а то не достанется!

— Какое наслаждение! — вырвалось у Сейджа. — Ни крошки чеснока! Я сильно опасаюсь, что мои вкусовые сосочки уже не восстановятся после такого издевательства!

— Я, конечно, прошу прощения, — вмешалась Райна, — но куда мы, собственно, едем?

— Отличный вопрос! Давайте поищем на него ответ, — я вытащила из сумки доску для криббеджа и передала ее Сейджу, показав ему, где были спрятаны значения широты и долготы. — Где это, ты не знаешь?

Сейдж тут же достал свой телефон и ввел в него координаты.

— Интересно, — вырвалось у него.

— Что там? — спросила я. — Надеюсь, это не в Антарктиде? Я не прихватила свою парку.

— Этим координатам соответствует здание под названием «Шибуйя 109» в Токио.

— Шибуйя 109? — удивилась Райна. — Торговый центр?

Действительно, «Шибуйя 109» — это всемирно известный торговый центр, но это же невозможно… Или возможно? И тут у меня возникла мысль.

— Сейдж, можно посмотреть твой телефон? — попросила я. Он передал мне телефон, и я стала просматривать списки всех торговых точек в этом центре — последовательно по этажам.

Невероятно.

— Бен, ты в это не поверишь, — сказала я. — В «Шибуйе 109» есть магазин под названием «Маленькая Дверца».

— «Маленькая Дверца»… — глаза у Бена широко распахнулись. — Грант записал это название под координатами…

— Точно! — сказала я. — Может быть, в этом магазине работает Магда?

— Магда? — тут же насторожился Сейдж.

— Магда Алессандри, потомок Смуглой Леди! Та, к которой тебя хотел отвести мой папа!

— Магда… Алессандри? — Сейдж как будто все еще не верил своим ушам.

— Так мы что, реально едем в «Шибуйю 109»? — Снова вмешалась Райна. — Но это значит, что я останусь без денег, отложенных на образование!

— Мы не едем в «Шибуйю 109», — уточнила я. — У тебя школа. Ванда тебя убьет, если ты прошляпишь этот год. А потом убьет меня за то, что тебя подбила.

— Но это можно считать практическим опытом, полезным для самообразования. Когда мы вернемся, я напишу доклад на эту тему!

— Это может оказаться опасным, Райна.

— Ты что, какая опасность? Вы же едете за покупками!

Конечно, нам было не до покупок, однако ее мысль была мне понятна. «Шибуйя 109» был местом паломничества для продвинутой японской молодежи. Десять огромных этажей, нашпигованных брендовыми магазинами и бутиками, занимали верхушку небоскреба в виде внушительного цилиндра из стекла и бетона. Мы с Райной нанесли существенный урон этим самым магазинам, когда совершили набег на торговый центр года три назад. И наш следующий заход явно мог состояться лишь в далеком будущем.

Но как бы ни соблазняла меня идея снова оказаться в «Шибуйе 109» в компании Райны, на сей раз об этом не могло быть и речи. Несмотря на внешнюю безобидность нашей задачи — найти какую-то даму, работавшую в магазине — с самого начала этих приключений все на поверку выходило не таким как кажется. И это был, пожалуй, первый случай в моей жизни, когда я всем сердцем не хотела чтобы Райна была со мной.

— Райна, пожалуйста, не спорь со мной. Если ты поедешь с нами и с тобой что-то случится…

Она моментально уловила, как я расстроена, и оставила игривый тон.

— Все, я поняла, — сказала она. — Вы едете. А я остаюсь здесь… Оплакивать разлуку со своим женихом! — в последнюю фразу она подпустила надрывную ноту, как плохая актриса, и я расхохоталась вместе с ней. Мне стало легче и оттого, что она все поняла как надо, и оттого, что она останется дома, в безопасности. Когда Райна повернула на шоссе, ведущее в аэропорт, я включила радио, откинулась на спинку сиденья, набила рот рогаликами и позволила себе наслаждаться их вкусом. Пусть ненадолго, всего на несколько минут, жизнь была простой и прекрасной. И я собиралась выжать из этих минут все, что смогу. Ведь было понятно, что радость моя будет недолгой.

 

ГЛАВА 10

Обстоятельства сложились так, что на приятное времяпровождение перед отлетом нашлось больше времени, чем я рассчитывала. Самым простым способом попасть в Токио был прямой рейс из Нью-Йорка, однако его предстояло ждать до завтра, до двух часов дня. О возвращении домой не могло быть и речи, и хотя Райна была полна решимости сделать кровопускание черной карте Ларри Стечински и закатить безумную оргию в стиле турецких султанов в каком-нибудь шикарном отеле на Манхеттене, мы умерили ее пыл и выбрали самый целесообразный вариант: отправились в отель поблизости от аэропорта.

— Ну ладно, — со вздохом смирилась Райна, — Но вы же не собираетесь просто разойтись по комнатам и лечь спать? Нужно позависать хоть немного! После того, как я поговорю с Клиа. А потом у меня серьезные планы!

— Ты что, останешься на ночь с нами? — обрадовалась я.

— Ну, привет! Ты правда вообразила, будто я сейчас потащусь домой? Нет уж, вы так легко от меня не отделаетесь со своей черной картой! Ладно, пусть это будет маленький отельчик. Закатимся в «Холидей Инн Экспресс». У них классные роллы с корицей.

— Точно? — спросила я.

— Первоклассные роллы с корицей. И все, что сможешь съесть, на завтрак!

Кроме роллов с корицей, Райна настояла на том, что сама будет разговаривать с портье и выбирать нам комнаты. Она остановилась на двух больших комнатах на двоих, по две широченных кровати в каждой. Комнаты располагались на одном этаже, но в противоположных концах коридора. Я невольно поморщилась, едва представила себе, как Сейдж будет уживаться с Беном в одной комнате целую ночь.

Райна едва дождалась, пока за нами закроется дверь нашей комнаты, и плюхнулась на одну из кроватей.

— Наконец-то! Я уж думала, нам никогда не удастся остаться с тобой вдвоем! — перевернувшись на живот, она приподнялась на локтях и стала болтать в воздухе ногами. — Выкладывай: что за дела у тебя с отпадным Мистером «Ты-мне-при-снился»?

— Это ты про Сейджа? — рассмеялась я.

— Нет, про министра Сандерса! — она запустила в меня подушкой. — Конечно, я про Сейджа! Это же он, верно? Тот парень из твоих снов! Ох, черт побери, он же настоящий — и он отпадный! Слушай, а целуется он так же круто, как тебе показалось во сне?

— Не знаю, — призналась я. — Мы с ним не целовались.

— Так чего же ты ждешь?

— Так тебя уже не волнует, что он, откуда ни возьмись, оказался на моих снимках?

— Не-а!

— А эти отморозки-неведомо-откуда, которые гоняются за ним по всему свету? Тебе и на них наплевать?

— У каждого могут быть свои недостатки, Клиа!

— А если я скажу тебе, что он может оказаться серийным убийцей? Хоть это тебя немного заинтересует?

— Спорное утверждение. Притянутое за уши.

Тогда я выложила ей все подробности своих кошмаров и описала картины, обнаруженные у него в доме. По мере того как длился мой рассказ, выражение ее лица от игривого и бесшабашного сменилось ошарашенным и испуганным.

— Ох, Клиа, ну ты даешь!

— Безумие какое-то, верно? И я так и не знаю, как он мог попасть на все эти фотографии!

— Ну, это как раз самое простое.

— Неужели?

— Конечно! — и она безапелляционно заявила. — Вы же души-близнецы!

— Райна…

— Да-да, я знаю, тебя воротит от этих слов! Но ты хотя бы не можешь отрицать, что между вами двумя имеется глубокая и мощная духовная связь. Она определенно существует! Ты же сама сказала, что он разыскал тебя в четырех разных странах, в четыре разные эпохи. Среди всей этой толпы народу, что мечется по планете, он разыскал не кого-то другого, он разыскал тебя! И единственным возможным способом этого добиться является та самая связь между вашими душами. Он — как самонаводящийся военный снаряд, настроенный на твою душу!

— Но он же сказал мне, что никогда не был там, где делались мои снимки.

— Конечно, был! Ну как ты сама не въезжаешь, Клиа? Раз ваши души связаны одна с другой, он всегда с тобой рядом, необязательно в физическом виде. Или это не ты мне рассказывала всю эту муру насчет того, что камера ворует у человека часть его души? Ну так именно это с ним и происходило: камера ловила душу, которая всегда находилась рядом с тобой, потому что вы связаны навеки! Ах, это чертовски романтично!

Я постаралась обдумать все, что услышала от своей подруги, кроме последнего утверждения, потому что давно успела привыкнуть к тому, что для Райны практически все чертовски романтично.

— Ну, хорошо, — уступила я. — С духовной связью, положим, ясно. А как насчет серийного убийцы? Вдруг эта связь и возникла лишь потому, что он выслеживал этих женщин, притворялся, что влюблен, а потом убивал их?

— Убивал тебя. Ведь это ты была ими.

— Ага-ага, спасибо тебе огромное, что напомнила, мне очень приятно! — я сердито закатила глаза.

Райна сосредоточенно думала целых две минуты, встряхнула головой и изрекла:

— Не-а. Не катит, Клиа!

— Почему? Это недостаточно романтично?

— Это вообще не романтично, однако не катит не поэтому. Подумай сама: если он действительно убийца, так он и без тебя нашел бы себе кого убить! Что, мало вокруг женщин?

— А если это игра такая? — настаивала я. — Охота на одну-единственную душу, снова и снова?

— Но тогда почему ты все еще живая?

— Но и другие женщины тоже жили с ним довольно долго. Может быть, он нарочно ждет, пока я потеряю бдительность и полностью окажусь в его власти, и тогда…

— Ох, Клиа, как с тобой трудно. Ты нашла свою половинку. Люди ищут всю жизнь и не находят! Это же самое великое чудо на свете, и оно приключилось именно с тобой! Почему бы тебе просто не принять этот подарок судьбы и не быть счастливой?

Да, в ее словах имелся смысл, и все же…

Я тоже плюхнулась на кровать и уставилась в потолок. Не глядя на Райну, сказала:

— Он не ведет себя, как моя половинка. Мне кажется, что те, другие женщины, нравились больше, чем я. Наверное, ему хотелось бы, чтобы я была одной из них.

Райна промолчала. Это было что-то новенькое. Потом она все же ответила:

— А ты запала не на шутку. И ты чувствуешь неуверенность, потому что ревнуешь… Сама к себе.

— Да при чем тут ревность?

— И тебе проще записать его в серийные убийцы и не подпускать к себе, чем рискнуть и однажды узнать, что он любит тебя не так сильно, как любил… тебя! — она сосредоточенно нахмурилась, подбирая нужное слово: — Или правильнее сказать — вас? Ну, неважно, ты и так поняла, что я хотела сказать — тех, других вас.

— Ладно, забудь ты про ревность! У меня и так хватает поводов в нем сомневаться. Бен вообще ему не верит ни на грош. Он рассказал мне, что есть злой дух под названием инкуб, и этот дух приходит к женщинам во сне, и он…

— Конечно, Бен так говорит, — небрежно перебила меня Райна. — Он ревнует.

— К чему?

— Клиа, Бен сходит по тебе с ума. Я же постоянно тебе об этом твержу!

— И я постоянно пропускаю это мимо ушей, потому что это неправда! Тебе хочется в это верить, потому что так романтичнее!

— Ты видела ваши фотографии из Рио?

— Что ты имеешь в виду? — подозрительно прищурилась я.

Райна достала свой телефон.

— Честно говоря, не знаю, как ты живешь без Гугла в телефоне. На карнавале толклась целая армия папарацци.

Она повозилась с телефоном и протянула его мне. На экране был снимок: мы с Беном смотрим на парад на самбадроме. Судя по качеству снимка, он был сделан сильным телеобъективом. Мне стало нехорошо.

— Ненавижу! — вырвалось у меня.

— Да ладно! Ты очень удачно получилась!

— Терпеть не могу, когда какие-то подонки тайком меня фотографируют!

— Да, я это знаю. Но ты отвлекись на минутку от подонков. Просто пролистай снимки.

Всего там было выложено пять фотографий нас с Беном. Четыре из них запечатлели моменты, которые я отлично помнила. Мы стоим вдвоем и веселимся от души, в меру своих способностей пытаясь воспроизводить танцевальные па, которые изображают участники парада.

А вот пятая фотография оказалась для меня полной неожиданностью. Я и не могла ее запомнить, потому что в этот момент держала перед лицом камеру и вся сосредоточилась на том, чтобы сделать хороший снимок. Бен стоял рядом, однако на его лице не оставалось и следа той бесшабашной улыбки, которую он изображал на остальных снимках. Он не спускал с меня глаз, и это были совершенно собачьи глаза, и улыбка у него на лице была далека от бесшабашности, а…

— Ага! — торжествующе выпалила Райна. Она успела перепрыгнуть на мою кровать и смотрела на снимок из-за моего плеча. — Я так и знала, что это тебя проймет! Да, Клиа, когда у парня такая физиономия, это говорит об одном: влюблен по самые уши. Не удивительно, что на десятке сайтов обсуждается вопрос, когда он сделает тебе предложение.

— Что?

— Я всего лишь гонец! Гонцов не убивают.

Я снова посмотрела на фотографию. Бен действительно выглядел влюбленным. Влюбленным по самые уши.

— Это может быть просто неудачное фото, — я все же не хотела сдаваться. — Поймали в странном ракурсе…

— Ага-ага, странный ракурс, когда он считал, что никто его не видит, и дал волю своим истинным чувствам!

Я отдала телефон Райне и отчаянно встряхнула головой.

— Мы с Беном как брат и сестра. И ничего другого между нами быть не может.

— Эй, я читала «Цветы на чердаке»! Крутая книжка!

— Да заткнись ты! — расхохоталась я.

— Вот я и говорю: ты подумай об этом. Просто сядь и подумай. Так ли уж трудно поверить, что Бен мог в тебя влюбиться?

Я инстинктивно скривилась от ее слов — что за дикость, на самом деле? У нас с Беном не могло быть ничего подобного. Он без конца только и делал, что подтрунивал надо мной, и я отвечала ему тем же. Мы просто были близкими друзьями. Фотография сама по себе, но ведь Бен никогда не смотрел на меня так в реальной жизни.

Или смотрел?

Я вдруг вспомнила пляж в Копакабане, где мы гуляли после самбадрома. И то, как он обнимал меня во время танца. То, как смотрел на меня, как отвел прядь волос с моего лица. Он еще говорил, что хочет сказать мне что-то важное… Что бы это могло быть? Не собирался ли он именно тогда объясниться мне в любви?

И если уж быть честной до конца… Не почувствовала ли я в ту минуту нечто похожее? Может быть, не любовь, но я же помню, как он обнимал меня и как мне было приятно расслабиться у него в руках… И даже захотелось чего-то еще…

— О господи, Райна!.. Похоже, что между нами с Беном едва что-то не случилось тогда в Рио!

— Что? Подожди, все по порядку! Что значит «едва не случилось»? Что ты имела в виду? Что именно едва не случилось?

— Я и сама теперь толком не знаю, — сказала я. — Все промелькнуло слишком быстро. Я вроде бы что-то почувствовала, и он смотрел на меня, как будто… Как будто на той фотке, и потом…

— Ну, ну!

— Я увидела Сейджа.

— Э-эх! — скривилась Райна. — А Бен что сделал?

— Ничего. Ну, то есть я же погналась за Сейджем и… дальше ты все уже знаешь, я ведь тебе рассказывала. Мы даже не вспоминали об этом с тех пор, — и я нерешительно посмотрела на подругу. — Что мне теперь делать?

— А что ты сама хочешь делать?

Я подумала и сказала:

— Не знаю.

— Ну… Тогда что ты чувствуешь? — спросила она.

— Я и этого не знаю. Понимаешь, я ведь никогда не думала о Бене в этом смысле, кроме той доли секунды в Рио, но даже тогда я не думала о нем всерьез. А Сейдж… С Сейджем я только об этом и думаю, но это все так запутано… С ним все так безумно: тут и мои сны, и мои прошлые жизни, и воспоминания других людей, и… В общем, я уже сама не соображаю, что реальное, а что нет.

Райна выслушала меня чрезвычайно внимательно.

— Я люблю Бена, — сказала она наконец. — И тебе это известно. Я уверена, что вы были бы отличной парой. А еще я верю в родство душ. Не в те романтические интрижки, как было с парнями в Европе, но в настоящее родство душ, которые судьбой предназначены друг для друга, потому что ближе их нет в целом мире. Есть ли такое родство душ у вас с Сейджем? Этого я не знаю, но зато знаю наверняка: ты будешь жалеть потом всю жизнь, если хотя бы не попытаешься это выяснить.

— И как же ты предлагаешь мне это выяснить, Райна?

— Я хочу, чтобы ты выполнила мою просьбу. Поклянись нашей дружбой.

— Какую просьбу?

— Нет, так нечестно, я первая спросила. Поклянись нашей дружбой.

Это было жестоко с ее стороны. Райна отлично знала, что я выполню ее просьбу и не пойду на попятный, если поклянусь нашей дружбой. Ни одна из нас так бы не поступила — этот закон мы приняли, еще когда нам было по пять лет.

— Хорошо… Я клянусь нашей дружбой, — уступила я недовольно. — И что же я пообещала тебе сделать?

— Весь сегодняшний вечер не думать. Исключительно прислушиваться к своим чувствам и поступать сообразно им, куда бы это ни привело. И каким бы бессмысленным тебе это ни казалось.

— Я постараюсь, — кивнула я.

— Нет, этого мало. Ты же поклялась нашей дружбой!

— Так и сделаю, — слабо улыбнулась я.

— Превосходно, — она подняла трубку внутреннего телефона и набрала номер. — Привет! В нашей комнате пришло время перекусить. Спроси у Сейджа, какую пиццу он любит… Хорошо, спасибо, — она дала отбой и потянулась за сумочкой. — Пошли.

— Куда ты собралась?

— Заказывать обед. Это преступление, оказаться так близко от Манхеттена и лопать пиццу из сетевого третьеразрядного ресторана! Вставай!

Я нехотя поплелась за нею, но судьба смилостивилась над нами и избавила от необходимости ехать в город. Очень милая девушка на ресепшн оказалась такой же фанаткой пиццы, как и Райна, и посоветовала нам пиццерию неподалеку от отеля. По ее словам, там готовили пиццу ничуть не хуже, чем на Манхеттене. Через три четверти часа мы вернулись к себе в номер, нагруженные тремя большими коробками с пиццей, бутылками с лимонадом, бумажными тарелками, стаканами, салфетками… И от коробок шел такой божественный дух, что я чуть не сошла с ума. Мне едва хватило терпения переодеться в свободный свитер и джинсы и собрать волосы в конский хвост… А потом улучить минутку, чтобы скрыться в туалете и нанести легкий макияж.

— Да! — воскликнула я, когда парни постучали в дверь. — Ну наконец-то! Я уже умерла от голода!

Но Райна задержала меня, не дав сразу открыть дверь.

— Помни, — прошептала она, — ты поклялась нашей дружбой!

Я кивнула. Честно говоря, в эту минуту я была так голодна, что беспрекословно поклялась бы нашей дружбой в чем угодно, лишь бы поскорее добраться до пиццы!

Я широко распахнула дверь и сказала:

— Заходите, присаживайтесь, и честно признавайтесь, кому какую пиццу оставить — пока я не съела все сама!

Комната оказалась тесной для четверых, и нам пришлось устроиться на кроватях: мы с Райной на одной, а Сейдж с Беном напротив.

— Ого, а пицца и правда отличная! — заявила я, проглотив первый кусок.

— Да, неплохая, — согласился Бен. — Разве что Сейджу не хватает чеснока. Пири говорит, что ему чем больше чеснока, тем лучше!

— Вкусно, — кивнула я.

— Ну и что же вы ребята делали, пока сидели в отеле? — поинтересовалась Райна светским тоном.

— В криббедж играли, — сказал Бен. — Спроси у Сейджа, кто выиграл.

— Можно подумать, ты не проиграл ни одной партии, — буркнул Сейдж.

— Я вовсе не это имел в виду. Я просто предложил дамам узнать, кто из нас выиграл больше по общему счету.

— Тогда это ты, — признал Сейдж.

— Четыре из семи! — провозгласил Бен с торжеством. — Это все равно что выиграть Кубок Стенли, только в криббедж! (Кубок Стенли — хоккейный приз, ежегодно вручаемый победителю серии плей-офф Национальной хоккейной лиги. — Перев.)

Я понятия не имела, что он имел в виду. Бену пришлось растолковать нам, что Кубок Стенли присуждается по результатам тура из семи матчей.

— Тогда я предпочитаю футбол, — сказал Сейдж. — В соревнованиях за Кубок Мира отборочные игры — лишь разминка перед финальным матчем. И если Бен будет так добр и напомнит нам, кто выиграл финальный матч…

— Это в корне неверный подход! — возразил Бен. — Ты выиграл последнюю игру до обеда, но финальный матч состоится не раньше, чем мы выполним свою задачу и наши пути разойдутся. Надеюсь, ты заранее известишь меня, когда соберешься возвращаться в свою нору в Южной Америке, и я раздобуду доску и колоду карт для этого матча. Учти, я всегда к твоим услугам!

Он говорил это легким светским тоном, однако его глаза сверкали холодной сталью. Бен явно очень хотел, чтобы до Сейджа дошел скрытый смысл его слов.

Райна терпеть не могла таких перепалок, и она тут же постаралась овладеть разговором и перевести его в более мирное русло. Моя подруга была настоящим маэстро застольных бесед. Она прекрасно знала, чем можно увлечь каждого из нас — в том числе и меня — чтобы он мог проявить свои лучшие качества. Кроме того, у нее всегда было в запасе несколько очаровательных историй, выставлявших нас в самом выгодном свете, и в то же время легкомысленных и забавных. Как только тема грозила стать слишком серьезной, Райна ловко уходила от нее с самым естественным видом, так что ни у кого не возникало ощущения, будто им управляют. Я поклялась нашей дружбой сегодня вечером не думать, а чувствовать, и если бы я действительно сфокусировалась на своих чувствах, то именно она, Райна завоевала бы сегодня мое сердце.

У-упс! Я опять делаю не то! Мне сегодня не полагается фокусироваться! Мне вообще не полагается вести себя так, как я привыкла. Я должна мыслить, как Райна. Я не должна мыслить логически.

Бен начал рассказывать какую-то историю, и я честно приложила все силы, чтобы не сфокусироваться на ней. Не то чтобы я вообще о нем забыла — напротив, я следила за его речью, и это позволяло мне улыбаться и хохотать в нужных местах. Но я позволила словам скользить мимо, как простым звукам, не вдаваясь в их значение. Не спеша смакуя свою пиццу, я как бы исследовала его.

У Бена было самое выразительное лицо в мире. И когда он рассказывал историю, то буквально вживался в нее и каким-то чудом ухитрялся изобразить каждого персонажа по-своему — то демонстративно выпятив челюсть, то сосредоточенно нахмурившись, то прибегая к еще какой-то мине. Карие глаза оживленно сверкали, а уж если он смеялся, то в этом акте участвовало все его тело. Один его вид вызывал у меня теплую улыбку. Рядом с ним мне всегда было тепло, и уютно, и удобно. Его общество можно было сравнить с мягкой пижамой, горчим какао, плюшевым мишкой или моей любимой комедией на DVD. С ним я чувствовала себя, как дома.

Да, я любила Бена, и именно это я чувствовала. Эта мысль как-то сама сложилась у меня в голове, и я не сомневалась, что так оно и было. Я любила Бена. И хорошо, что я наконец-то это поняла, не так ли?

Но тут мой взгляд упал на Сейджа, и я заметила, что он тоже не фокусировался на рассказе Бена. Он следил за мной. Если уж быть точной, он следил за тем, как я слежу за Беном, откинувшись назад на локти и глядя на меня так напряженно, что, наверное, можно было услышать, как он пытается пробиться в мои мозги, чтобы подслушать мои мысли.

И как только я это ощутила, я готова была на что угодно, лишь бы вернуть назад свои недавние мысли — или хотя бы удостовериться, что он не сумел их разгадать. Особенно потому, что я предчувствовала наверняка: если только он поверит, что я люблю Бена, то немедленно исчезнет из моей жизни. Может, не в ту же секунду, но как можно быстрее. И для меня это будет означать конец света.

— Хорошо, Сейдж, теперь твоя очередь, — сказала Райна. — Расскажи нам о самой дурацкой ситуации, в которую ты попадал на людях!

В ту же секунду напряжение в его взгляде погасло, и ему на смену пришли вальяжная поза и очаровательная улыбка.

— М-м-м. Я недавно поперхнулся и выплюнул все, что хотел выпить, перед мамой Клиа, несколькими сенаторами и израильским министром иностранных дел. Такая история пойдет?

— Это что, правда? — удивилась я.

— Точно так все и было, — кивнула Райна.

— И министр все равно пригласил тебя к себе в гости на медовый месяц? Обалдеть можно!

— Это потому, что его Райна очаровала, — сказал Сейдж.

— Ах, спасибо, милый, — она захлопала ресницами, как принцесса из мультика.

— А что случилось? — захотел подробностей Бен. — Пири умудрилась накрошить чеснока тебе в выпивку?

— Ты так говоришь, как будто это шутка, — сказал Сейдж. — Но больше этого никто не мог сделать.

— Значит, ты ее достал всерьез, — сказал Бен. — Иначе она ни за что не пожертвовала бы палинкой. Это же их венгерская святая вода, с ней не шутят.

— Кстати, насчет святой воды, — вспомнила Райна. — У меня тоже был прикол, пока мы мотались по Европе. Мы с Клиа пошли посмотреть один собор в Италии, и я выдала перед всей группой и экскурсоводом: «Ой, посмотрите, как мило! Они поставили купалки для птиц прямо в церкви!»

Вот так, легко и естественно, она снова свела на нет попытку Бена сцепиться с Сейджем, и все почувствовали себя легко и непринужденно. У меня была потрясающая подруга! Я с удовольствием отрезала себе еще кусок пиццы и принялась за нее, предвкушая продолжение исследования собственных чувств.

— Переходим к киносеансу! — воскликнула Райна. — Я посмотрела, что у них здесь есть на дисках, и нашла пару отличных фильмов! Все, чего нам не хватало для классного вечера, так это закуски. Она порылась у себя в сумочке и кинула мне ключи от машины. — Поедете вы с Сейджем. Ты отлично знаешь, что любим мы с Беном.

— Я тоже могу поехать, — встрял Бен.

— Тебе обязательно надо с ними? — жалобно спросила Райна. — А я так надеялась, что ты поможешь мне с тестом по истории! Без тебя я пропала! Я пробовала сама — это кошмар какой-то!

Ах, она была неподражаема! Она с такой трогательной мольбой смотрела на Бена! Он и не подозревал, что с ним играет настоящий мастер притворства! Ведь теперь ему некуда деваться: если он откажет в помощи моей подруге, то выставит себя полным придурком.

— Так и быть, я тебе помогу, — неохотно буркнул он.

— Спасибо, спасибо! — выдохнула Райна. И подмигнула мне, провожая нас с Сейджем к двери. Мы не обменялись ни словом, пока не оказались в автомобиле Райны, неслышно мчавшемся по темному шоссе.

— Как ты считаешь, Бен догадался? — спросил наконец Сейдж.

Я так погрузилась в напряженные поиски подходящего вступления для того, чтобы начать самый важный для меня разговор, что его вопрос застал меня врасплох, и я даже вздрогнула.

— Что?..

Сейдж улыбнулся.

— Тебе не кажется, что Райна нарочно нашла способ дать нам побыть наедине?

Я повернулась и посмотрела на него. Огоньки на приборной доске едва освещали его лицо, и от его проницательного, откровенного взгляда сердце сладко замерло у меня в груди.

Райна велела мне действовать так, как велят чувства. Я чувствовала, что должна сжать в ладонях его лицо и поцеловать. Но я не могла так поступить. Пока не могла. Мне необходимо было выяснить, что он обо мне думает, что чувствует ко мне, кто он такой, наконец! Я мысленно покаялась перед Райной и свернула с шоссе на аллею, ведущую в парк. Здесь было совсем безлюдно, аллею едва освещали редкие фонари и еще более редкие фары проезжавших по шоссе машин.

Сейдж смотрел на меня и ждал. Я уставилась на руль, собираясь с духом.

— Как это работает? — наконец спросила я и заставила себя поднять взгляд. — Как тебе удается каждый раз узнать, где найти меня… то есть нас?

В его глазах мелькнуло замешательство, но лишь на мгновение.

— Ты все знаешь, — это было утверждение, а не вопрос.

Я лишь кивнула.

— Откуда?

Все изменится, как только я скажу об этом вслух. Должна ли я так поступить?

— Я стала видеть сны, — призналась я. — Я стала видеть их с того дня, когда впервые обнаружила тебя на снимках. Сны о том, как мы были вместе… Только это были не совсем мы.

— Не совсем мы? — его голос казался ровным, однако я видела, как судорожно он стиснул подлокотник кресла.

Сердце тоскливо сжалось, не желая, чтобы я продолжала. Но я продолжила:

— Во сне я была ими. Всеми ими: Оливией, Кэтрин, Аннелиной, Делией…

Я говорила тихо и мягко, но он вздрагивал каждый раз, как будто имена били его наотмашь. Его взгляд потемнел от боли. Не ошиблась ли я, затеяв этот разговор? Наверное, мне следовало остановиться, но я больше не могла держать это в себе.

— Сначала я воспринимала их как фантазии, но это было не так. Мои сны оказались не просто видениями, это были воспоминания. Это были их воспоминания. Мои воспоминания.

Сейдж стиснул зубы. Он зажмурился и прижал кулак к правому виску.

— Я погружалась в эти сны, — продолжала я, — и я чувствовала все, что они чувствовали… И то, что они чувствовали к тебе. И вот теперь я смотрю на тебя, когда ты здесь, рядом со мною, и все мои воспоминания оживают, и я хочу довериться всем им, но… Я не знаю, насколько они реальны, — я перевела дух, собираясь задать самый главный вопрос. Мне ни за что не хватило бы смелости посмотреть ему в глаза. Вместо этого я внимательно рассматривала эмблему на автомобильном руле. — Как ты ко мне относишься?

Наверное, вопрос прозвучал глупо, но для меня не было вопроса важнее. Я почувствовала себя совершенно беззащитной.

— Клиа… Взгляни на меня, — попросил он.

— Не могу.

— Взгляни на меня.

Я повернулась и посмотрела на него.

— Почему ты смотришь на мой нос? — спросил он. — В глаза, Клиа.

И я встретилась с ним взглядом. Его глаза были бездонными и искренними — впервые с нашей встречи он ничего от меня не скрывал.

— Ты все еще считаешь необходимым спрашивать, как я к тебе отношусь?

Нет, я в этом не нуждалась. Теперь я видела, что все, что я испытываю к нему, он так же испытывает ко мне… И все еще не была уверена до конца. Мне было страшно оттолкнуть его еще одним вопросом, но я не могла не задать его сейчас же, в эту минуту.

— Это именно я, или это они? Кого ты видишь перед собой, когда смотришь на меня?

— Я вижу тебя, — и его голос прозвучал так обыденно. — Для меня не имеет значения место, или время, или имя: только ты. Твоя самая глубинная сущность. Твоя душа. Вот почему я так легко нахожу тебя всякий раз, когда ты возвращаешься. Я понимаю, что это трудно понять… Но твоя душа… Она зовет меня, и я не могу не ответить на этот зов. Я не могу устоять перед ним, как бы ни старался.

Сейдж медленно поднял руку и погладил меня по щеке. Я прикрыла глаза от удовольствия, слегка прижимаясь к этой теплой ласковой ладони. Когда я подняла веки, его лицо приблизилось.

Я сама подалась вперед и поцеловала его.

Меня словно подхватил горячий вихрь, я была на седьмом небе, как и полагается в любовных романах… Но это все оказалось правдой. Я не чуяла под собой ног. Я впервые в жизни почувствовала, что моя душа обрела то, что искала.

И только одна проблема омрачала мое блаженство. Рычаг коробки передач совершенно некстати впился мне в бок!

— Ой! — вырвалось у меня.

— Тебе больно?

— Нет, ничего, просто… — и я показала глазами вниз, чувствуя себя идиоткой, порушившей свое счастье.

Но Сейджа это нисколько не смутило. Он нашарил под сиденьем другой рычаг, отодвинул свое кресло как можно дальше назад и приглашающе протянул руку. Я ухватилась за нее, неловко переползла через центральную консоль и еще немного повозилась, устраиваясь верхом у него на коленях. Это был самый неловкий сценарий соблазнения в мире.

— Так лучше? — спросил он.

— Лучше.

Он поцеловал меня и провел руками по спине, приподнимая свитер. Это было невероятное наслаждение. Не отрываясь от его губ, я тоже запустила руки ему под футболку и погладила по широкой мускулистой груди. Мое дыхание участилось, я была словно в лихорадке оттого, что наконец-то могу отбросить все опасения и позволить себе сделать то, о чем мечтала с той самой первой секунды, когда увидела Сейджа на пляже.

— Погоди, — сказал он.

Он нажал еще на какой-то рычаг. У меня вырвался приглушенный вскрик, когда спинка его сиденья вдруг рухнула вниз, и я упала поверх него. Это было потрясающе — почувствовать под собой его тело. Мне тут же захотелось прижаться к нему еще сильнее.

— Теперь лучше? — промурлыкал Сейдж мне на ушко. Это было нечестно: задавать мне какие-то вопросы в такой момент! Я едва соображала, где нахожусь, и едва собралась с мыслями, чтобы ответить.

— Намного лучше, — наконец выдала я, — почти как в кровати!

— Правда? — ответил Сейдж, и его глаза сказали мне совершенно откровенно, что он сейчас имел в виду.

— Ох, — я немного заволновалась, — но мы… не можем. В смысле, я хотела сказать, что у нас нет…

— Есть, — прошептал он и наклонился, чтобы пощекотать губами и языком ямку у меня под ключицей.

— У тебя есть?

Я невольно напряглась. С какой это стати он такой запасливый? И для кого?

Сейдж улыбнулся уголком рта.

— Для нас, Клиа! Помнишь, в Рио я заходил в аптеку? В тот вечер у меня возникло такое чувство…

Его губы снова проложили дорожку по моей шее. Он нежно прикусил мочку уха, и я застонала от удовольствия.

— Ох… — выдохнула я. — Ну… тогда…

— Я люблю тебя, Клиа!

Мир вокруг куда-то провалился, и только эти слова эхом отдавались у меня в голове. Сейдж любит меня! Меня! Я даже не понимала, что вдруг перестала дышать, пока он испуганно не окликнул меня:

— Клиа?

Я посмотрела на него и моментально пришла в себя.

— Я тоже люблю тебя!

Мы поцеловались, и я позволила себе раствориться в нем. Последние связные мысли благополучно вылетели из головы, и я отдалась на волю своим чувствам.

 

ГЛАВА 11

Я не могла ничего поделать с дурацкой улыбкой. Голова моя была легкой, как шарик. Я хихикала.

Я была счастлива.

Сейдж вольготно откинулся на своем сиденье и следил за мной, ласково улыбаясь.

— Что? — спросила я.

Он лишь покачал головой.

— Ты надо мной смеешься, — сказала я.

— Нет, — заверил он.

И я знала, что это правда. Его глаза светились любовью и нежностью. И я наконец-то принадлежала ему, и не в каком-то там прошлом, а отныне и навсегда, и еще никогда в жизни я не чувствовала себя в такой безопасности.

Я уже подъезжала к отелю, когда Сейдж вдруг вспомнил, что мы вообще-то отправились за закусками — именно этот предлог дал нам возможность остаться вдвоем. Я заложила такой вираж, что Сейдж отлетел к самой двери.

— Решила стать крутым гонщиком? — поинтересовался Сейдж.

— Ты представляешь, что будет, если мы явимся с пустыми руками? Райна меня со свету сживет!

— А ты не думаешь, что она и так это сделает? Представляешь, сколько времени мы ездили за едой?

— Ну, не так уж и много, — выпалила я. — Ведь правда?

— Что это вы имеете в виду, юная леди? — он так многозначительно задрал брови, что я не выдержала и снова расхохоталась. Сейдж обнял меня за плечи, а я прислонилась к его груди, когда мы поднимались на крыльцо магазина. Он не отпускал моей руки, пока я бродила между прилавков, он стоял у меня за спиной и гладил по плечам, пока я расплачивалась у кассы.

Я чувствовала, что все идет правильно. Я попробовала даже представить, что будет потом, после того, как наши поиски будут закончены: когда мы найдем Смуглую Леди, когда мы найдем Эликсир, когда мы найдем моего отца. Мы с Сейджем могли объездить весь мир: я бы фотографировала, он бы писал картины. А в конце дня мы всегда возвращались бы вместе домой, чтобы разделить то, что разделили сейчас, и заснуть друг у друга в объятиях.

Хотя, конечно, предстояло еще разобраться кое с какими мелочами. Например, с теми фактами, что он наделен бессмертием и что за ним гоняются по меньшей мере две банды психопатов, причем намерения у них самые что ни на есть кровожадные. Ну и что с того — у любой молодой пары могут возникнуть проблемы.

Потом, конечно, оставалась довольно большая вероятность, что мне суждено безвременно погибнуть, причем смерть моя будет ужасной и мученической, как у всех остальных.

А вот об этом я думать пока не желала. Во всяком случае, не сегодня. Не в этот вечер, когда я вынуждена была снова крутить баранку и делать вид, что слежу за дорогой, хотя все мое внимание было направлено на пальцы Сейджа, ласково перебиравшие мои волосы.

Я припарковала машину в самом дальнем углу стоянки перед отелем. Мне ужасно не хотелось, чтобы Бен или Райна увидели бы нас в окно. Я заглушила двигатель — и Сейдж уже был тут как тут: наклонился, чтобы поцеловать меня. Необходимость прервать поцелуй и отодвинуться от него причинила мне острую боль. Я с тоской подумала, что теперь неизвестно, когда мы сможем поцеловаться в следующий раз.

По пути к отелю мы все еще держались за руки, но, едва переступив границу света, отбрасываемого фонарями, пошли по отдельности, как чужие. Нам не потребовалось ни о чем договариваться: все наши действия были инстинктивными. Так будет лучше. До поры до времени ни Рай не, ни Бену не следует ни о чем знать. Особенно Бену.

Несмотря на то что мы с Сейджем не касались друг друга, я все еще чувствовала на себе его руки. И у меня было такое ощущение, что это останется со мной навсегда.

— Эй, народ, мы вернулись! — крикнула я, открывая дверь в наш номер.

Бен застыл посреди комнаты как вкопанный. Судя по его виду, он только что метался взад-вперед. В отличие от него Райна лежала на кровати в совершенно расслабленной позе. На полу возле кровати белела ровная стопка бумаги: как и следовало ожидать, с работой по истории давно было покончено.

Я кинула на кровать два пакета с угощениями:

— Мы принесли вам закуски!

— Ты что, ездила в соседний штат? — выпалил Бен. Он так и пожирал глазами Сейджа, стоявшего у меня за спиной и небрежно прислонившегося к стене.

— Примерно так, — призналась я. — Это я виновата — захотела чипсов с острым перцем. И как назло, их нигде не оказалось поблизости. Но теперь все позади. Вы уже решили, какое кино мы будем смотреть первым?

Совсем недавно в пещере Сейдж сказал мне, что я не умею притворяться, и, похоже, он был прав. Я честно старалась врать как можно убедительнее, однако это не помогло. Бен не скрывал своих подозрений, у Райны был такой вид, будто она готова меня удавить, а Сейдж при виде этой картины явно с трудом сдерживал хохот.

Наконец Райна зевнула и заявила:

— Что-то мне расхотелось смотреть кино. Я устала. Простите, но мне придется выставить вас, ребята, мне надо спать.

На сей раз она оказалась еще худшей актрисой, чем я. Во всяком случае, я отлично понимала, что у нее на уме: ей немедленно хочется загнать меня в угол и вытрясти все подробности нашей поездки с Сейджем. Но для меня даже мысль о разлуке с ним была невыносима.

— Как хочешь, — сказала я. — Я могу дотащить закуски и до их комнаты. Ты оставайся в постельке, а мы посмотрим кино у ребят.

— Замечательно! — сказал Бен.

Райна не спускала с меня напряженного взгляда, и в течение следующих десяти секунд у нас состоялся безмолвный диалог:

Райна: «Какого черта?»

Я: «Я знаю, что ты хочешь поговорить! Но мне хочется еще побыть с Сейджем!»

Райна: «Ты совсем дурная? Ты же собралась провести с ним всю оставшуюся жизнь! А я пробуду с тобой только до завтра, а потом уеду домой!»

Да, она была права. С этим я не могла поспорить.

— А вообще-то я только сейчас почувствовала, что тоже устала, — выдала я. Напряглась и даже изобразила зевок. Вот только, судя по ухмылке Сейджа, он никого не ввел в заблуждение.

— Ты уверена? — Бен смотрел на меня так, будто в его мозгу работала рентгеновская установка, просвечивавшая меня насквозь.

— Точно! Но вы не стесняйтесь, возьмите себе что-нибудь. Только оставьте мне черный шоколад M&Ms и «Фритос».

— Ну, прямо сонное царство! — воскликнула Райна.

— Вот именно, — подтвердил Сейдж. — Пойдем, Бен, пусть отдыхают. Заплетешь мне косичку на ночь.

Но Бен пропустил его слова мимо ушей. Он подступил ко мне вплотную и чуть ли не обнюхивал меня, как ревнивая собака, чей хозяин пришел с улицы после того, как поиграл со щенком соседа.

— Пока, — наконец буркнул он и был таков. По дороге он чуть не сшиб у дверей Сейджа, но даже не подумал извиниться.

Сейдж лишь молча поднял бровь с веселым недоумением на лице.

— Спокойной ночи, дамы! — сказал он, повернулся и вышел вслед за Беном. Мне было физически больно видеть, что он уходит. На сердце легла холодная могильная тяжесть, и я ничего не могла с этим поделать, хотя понимала, что слишком драматизирую ситуацию. Ведь мы же увидимся с ним завтра утром! И нам предстоит прожить вместе целую жизнь. Так что сегодняшнюю ночь он может провести в комнате с Беном.

И я нервно рассмеялась, представив, как они заходят в комнату, весело беседуют, грызут чипсы и заплетают друг другу косички, сидя по-турецки на кровати.

И тут прямо мне в голову врезалась подушка.

— «Ты оставайся в постельке, а мы посмотрим кино у ребят»? — передразнила меня Райна. — Ты что, совсем?

— Да я знаю, что ты хочешь поговорить! Прости. Я ведь не пошла с ними, верно?

— Если через две секунды ты не начнешь говорить, я включаю перезагруз!

Если бы вплоть до этого самого дня кто-то попробовал сказать мне, что со мной может случиться то, что случилось этим вечером — и я не захочу тут же рассказать обо всем Райне, я бы сочла такого человека сумасшедшим. Но с Сейджем все изменилось. Я как будто обрела замкнутую округлую форму, непревзойденную в своем совершенстве. И если я сейчас стану с кем-то делиться, то безвозвратно утрачу часть этой округлости, и совершенство будет разрушено навсегда.

— Нам было очень хорошо вдвоем, — выдавила я. — Ты молодец, спасибо.

Райна уже замахнулась второй подушкой, но выпустила ее из рук. Ей это не понравилось, но она все поняла. И еще она знала, что я благодарила ее не за проявленный интерес к моей персоне, а за все, что она сделала этим вечером.

— Тогда пойдем спать? — спросила она. — Нам надо явиться к завтраку раньше парней, а то ведь слопают все наши роллы с корицей.

Ах, как я любила свою подругу!

Рейс был дневной, и в аэропорт нам стоило выезжать не раньше одиннадцати, но я проснулась в семь. Впервые за многие-многие месяцы я сама проснулась так рано и при этом чувствовала себя такой отдохнувшей. Но не это наполняло меня энергией, бившей через край и не дававшей оставаться в постели. Мне приснился вечер, проведенный с Сейджем — и не какая-то умозрительная версия, а именно то, что между нами было. И это было превосходно само по себе.

Я проснулась с неистовым желанием поскорее увидеть его, и нетерпение было так велико, что не могло быть и речи о том, чтобы постараться еще поспать. Первое, что пришло мне на ум — постучаться к ним и вызвать его в коридор. Но тогда проснется и Бен! А если стащить у Райны телефон и написать ему смс? Но сигнал телефона тоже услышит не только Сейдж, но и Бен!

Ну почему все так сложно! Я не сомневалась, что Сейдж тоже давно на ногах и чувствует то же, что и я, но мы не можем состыковаться.

Лежать в кровати я больше не могла. Мне требовалось немедленно чем-то заняться. Лучше всего будет пробежаться. Я переоделась и на цыпочках выскользнула из комнаты, направившись в небольшой фитнесс-зал при отеле. Я пробежала в хорошем темпе почти десять километров, стараясь вместе с потом изгнать из организма избыток энергии.

Когда я вернулась в номер, Райна все еще спала. Я приняла душ и тихонько вышла в буфетную. Мне казалось, что Сейдж должен ждать меня там. Но в буфетной никого не было. Я нагрузила полный поднос роллами с корицей, кофе и чаем и вернулась в комнату. Райна по-прежнему не подавала признаков жизни. Тогда я взяла с блюда ролл с корицей и провела у нее под носом.

— М-м-м-м, — пробурчала она, не поднимая век. Я продолжала махать роллом перед ее физиономие. Было забавно видеть, как соблазнительный запах вмешался в ее безмятежный сон.

— Ай! — я не ожидала, что Райна так стремительно ринется вперед и отхватит в один присест половину ролла.

— Это круто! — проглотив кусок, сообщила она и села. — Спасибо!

— Райна! Так же можно пальцы откусить!

— Сама напросилась, — она с аппетитом умяла остатки ролла. — М-м-м… Это гораздо круче, чем секс! — и она вперила в меня многозначительный взор. — Ты согласна?

— А тебе все неймется?

— Если не хочешь, можешь не рассказывать, — Райна понимала, что говорит правильные вещи, что так и должна вести себя настоящая подруга, но на ее физиономии так ясно читалось смертельное любопытство, что я не выдержала и рассмеялась. На самом деле сегодня мне уже и самой захотелось поговорить о вчерашнем, хотя бы ради того, чтобы лишний раз оживить свои воспоминания.

И я выложила ей все. Следить за ее реакцией было как смотреть немое кино: на ее лице крупным планом отражались мельчайшие оттенки эмоций, вызываемых моим рассказом.

— Бедное мое пассажирское сиденье! Оно навек утратило свою девственность! Вы хоть подняли его на место? — лукаво поинтересовалась она, когда я умолкла.

— Э-э… Да, кажется, — я невольно поморщилась и спрятала лицо в ладонях.

— И на том спасибо, — она ненадолго умолкла, погрузившись в размышления, и вдруг просияла и воскликнула: — Клиа, вот это да!

— Да знаю я, знаю.

— И что теперь будет?

— Мы летим в Токио, все по плану.

— А как насчет Бена? — спросила она. — Вы собираетесь рассказать обо всем Бену?

Я уставилась на нее как на ненормальную.

— Да ладно, не тупи! Я же не предлагаю тебе выложить ему все, как ты выложила мне! Просто вы не собираетесь поставить его в известность, что теперь вы вроде как вместе?

— Не знаю, — призналась я. — Мне пока это не кажется…

— Ты что, вообразила, будто сумеешь это скрыть?

Она знала, о чем говорит. Ведь мне не очень-то удавалось скрывать то, что я чувствовала к Сейджу, до этого вечера. Так с какой стати я решила, что теперь у меня это получится лучше?

— Я думаю, это как-то уладится.

Через пятнадцать минут к нам в номер постучали, и я кубарем скатилась с кровати — лишь бы скорее оказаться у двери и открыть ее первой!

— Спокойнее! — одернула меня Райна. — Глубокий вдох. Спокойно.

Я скорчила ей рожу и наконец-то открыла. Это был Бен.

— Завтракать пойдем? — спросил он. — Я слышал, тут подают отпадные роллы с корицей.

Райна едва успела накинуть одеяло на опустевший поднос.

— Превосходно! Я все утро мечтаю о роллах с корицей!

— А где Сейдж? — спросила я. Я старалась не выдавать своего беспокойства, но ничего не могла с собой поделать и выглянула через плечо Бена в коридор, все еще надеясь, что он где-то поблизости.

— Он уже спустился, — сообщил Бен.

Уже спустился? У меня внутри все болезненно сжалось. Он не захотел зайти за мной в комнату? Значит, он вовсе не стремился увидеть меня, так как стремилась я?

— Что с тобой? — спросил Бен.

— Ничего, все хорошо, — пролепетала я. — Пойдем завтракать.

В буфетной за завтраком Сейджа тоже не было.

На этот раз даже Бену его поведение показалось странным — ведь Сейдж собирался дождаться нас здесь. Правда, Бену это нисколько не испортило аппетит. Если уж на то пошло, он вообще оживился в его отсутствие.

— А может, он вообще передумал лететь с нами в Токио, — предположил Бен. — Так даже лучше, вдвоем мы бы отлично справились.

Я любила Бена как брата, но сейчас видела его насквозь.

— Без Сейджа мы не найдем Эликсир, — мрачно напомнила я, хотя в тот момент Эликсир меня совершенно не интересовал. Я не на шутку встревожилась. Куда же пропал Сейдж? А вдруг с ним что- то случилось?

— Это он так говорит, — возразил Бен. — Спорим на что угодно: смуглая леди объяснит нам все, что необходимо.

— Попробуй ему позвонить, — обратилась я к Райне.

Она вытащила телефон и набрала его номер.

— Не отвечает.

— Напиши смс.

— Похоже, он и на самом деле слинял, — сказал Бен.

Он не скрывал, что его это только радует. Я могла его понять, но меня это раздражало.

— Он пишет, что встретит нас внизу, когда мы соберемся выезжать, — сказала Райна, просмотрев смс.

— Стало быть, он так и не убрался восвояси, — подытожил Бен, — просто не способен общаться.

Я уже собралась наорать на Бена, но вовремя одумалась. Нечего закатывать истерики и вести себя как идиотка. Ведь его сообщение Райне на самом деле было адресовано мне.

— Простите меня, — я вскочила с места, — я сейчас вернусь!

— Наконец-то, — пробормотала Райна себе под нос. Как всегда, она гораздо быстрее меня поняла скрытый смысл послания.

Я на секунду заскочила в туалет, убедилась, что с лицом все в порядке, бегом спустилась в фойе и вылетела на крыльцо, предвкушая, что Сейдж уже ждет меня здесь, чтобы схватить в охапку и поцеловать.

Я обшарила все — стоянку машин, колонны на крыльце, деревья на подъездной аллее. Я понимала, что эта суета бесполезна. Если бы он хотел встретить меня, то не играл бы в супер-шпиона, а стоял бы там, где я его сразу могла бы увидеть… Но просто не в состоянии была думать о другом варианте.

О том, что он не ждал меня… А избегал меня.

Внезапно мне стало жарко и трудно дышать.

Я поплелась обратно в отель, туда, где мои друзья все еще сидели за завтраком. Райна поймала мой взгляд и заговорщицки улыбнулась, но ее улыбка тут же угасла. Я увидела, как все мои страхи отражаются на ее лице, и не выдержала. Круто развернулась на месте и поспешила укрыться в туалете.

Слава богу, он оказался не занятым. Я обхватила руками раковину, чувствуя, как где-то внутри зарождаются горькие рыдания.

Мне пришлось зажмуриться и сделать глубокий вдох, потом выдох. И еще раз. Я дрожала от напряжения, борясь с подступающими слезами. Я не могла себе позволить расплакаться и вернуться к Бену с опухшим от слез лицом. И я смотрела на себя, мысленно приказывая себе успокоиться и взять под контроль свои чувства.

Еще несколько глубоких вдохов и выдохов.

Я открыла кран и подержала руки под струей ледяной воды, а потом на минуту прижала ладони к лицу.

Я в порядке.

Нет, я вовсе не была в порядке, но по крайней мере я владела собой.

Я вернулась за стол, к Бену и Райне.

— Клиа, тебе плохо? — встревожился Бен. — Ты такая бледная!

— Ага, — сказала я с кривой улыбкой. — Роллами объелась.

— Роллами с корицей нельзя объесться! — заявила Райна, героически стараясь отвлечь от меня внимание Бена. Она втянула его в какую-то оживленную беседу, давая мне возможность успокоиться и собраться с мыслями.

Почему Сейдж меня избегает? Жалеет ли он о том, что было между нами вчера?

Но ведь он хотел этого! Он к этому готовился!

«Конечно, он этого хотел, — зазвенел у меня в голове голосок Райны. — Ведь он же парень!»

Ладно, это понятно… Но ведь он сказал, что любит меня. И Сейдж не просто приятель на вечер — он моя половинка, душа-близнец! Даже в мыслях это прозвучало так жалко — «он сказал, что любит меня», как будто я наивная девочка, обманутая и использованная Плохим Парнем. Но я знала, что это не тот случай. Что я не вообразила и не выдумала его любовь. Потому что у меня были доказательства.

Мы втроем проторчали в буфетной до тех пор, пока не настало время укладываться и ехать в аэропорт. И когда с сумками в руках мы спустились на крыльцо, там нас ждал Сейдж. Он стоял на ступеньках в небрежной позе, засунув руки глубоко в карманы куртки.

Он даже не посмотрел на меня.

Мне хотелось кричать от боли. Каждая клетка в моем теле тянулась к нему, молила о том, чтобы он обратил на меня внимание — но он не потрудился повернуть голову в мою сторону.

— Привет! — буркнул он с вялым кивком, спускаясь следом за нами к парковке, но это приветствие было обращено не ко мне, а куда-то в пространство. Меня как будто здесь и не было!

— И где же тебя носило? — с нажимом спросила Райна.

— Гулял, — коротко ответил он.

Я нарочно постаралась первой подойти к машине, чтобы сесть на заднем сиденье. Тогда Сейдж мог сесть рядом со мной, и по дороге я нашла бы способ заставить его поговорить… Но он решительно взялся за ручку передней дверцы.

— Ох, а я думала, что здесь поедет Бен, — сказала Райна. — Я вечно проскакиваю поворот на аэропорт. А Бен вовремя сможет меня предупредить, он хорошо помнит дорогу.

Она была бесподобна.

— У меня ноги длиннее, — заявил Сейдж. — Мне здесь будет удобнее.

Вот так-то. Он даже не пытался быть вежливым. Он был готов на грубость, лишь бы оказаться от меня подальше. Он опустился на сиденье — то самое, на котором мы были вдвоем еще вчера, — и равнодушно уставился в окно. Невероятно. Он даже не рисковал встретиться со мной взглядом в зеркале заднего вида.

Мне показалось, что я сейчас задохнусь.

Бен с подозрением смотрел то на Сейджа, то на меня, и его губы сжались в гневную тонкую полоску. Я могла лишь предполагать, что за мысли ходят сейчас у него в голове. Автомобильный салон был слишком тесен для переполнявшего нас напряжения — у меня нарастала паника, мне казалось, что здесь все кричит, выдавая мои секреты. Мне отчаянно требовалось выбраться отсюда и отдышаться.

Я едва дождалась, пока Райна зарулит на стоянку перед аэропортом и высадит нас из машины. Меня так поглотили мысли о Сейдже, что я с некоторым недоумением вдруг обнаружила, что Райна собирается прощаться и в глазах у нее стоят слезы. Я обняла ее крепко-крепко и долго не хотела отпускать.

— Позвони мне, — попросила она. — Дай мне знать, что у тебя все в порядке… Во всех смыслах. Я буду тревожиться, а я это плохо умею. Я не часто за кого-то беспокоюсь.

Я прижалась к ней лбом и посмотрела в глаза:

— Все будет хорошо, — сказала я. — Ты никогда меня не потеряешь.

Не то чтобы я сама в это верила, но это была ее любимая присказка, и я нарочно использовала ее, чтобы сделать Райне приятное. Мы обнялись еще раз напоследок, и она схватила Бена за руку и прошептала ему на ухо:

— Присмотри там за ней, ладно? — Бен, конечно, пообещал, что непременно присмотрит. Сейджа Райна наградила на прощанье весьма холодным взором. Затем она вернулась к машине и поехала домой.

Никто из нас не проронил ни слова, пока мы проходили регистрацию и досмотр и направлялись к рядам кресел для пассажиров, ожидающих приглашения на посадку. Сейдж уселся первым. Меня охватил горький интерес: а если я сейчас сяду рядом — что он будет делать? Встанет и сменит кресло?

Бен наклонился ко мне и еле слышно спросил:

— Не хочешь об этом поговорить?

Я покачала головой.

— Может, пройдемся?

— Давай.

Хотела бы я знать: Сейдж вообще заметил, что мы уходим? Но я не могла позволить себе оглянуться и проверить. Меня бы убило, если бы я увидела, что он так и не посмотрел в мою сторону. Как, как все могло так измениться всего за несколько жалких часов?!

Бен дождался, пока мы отойдем достаточно далеко, и лишь потом заговорил.

— Я с полным пониманием отношусь к тому, что ты не хочешь об этом говорить. Это твое право. Я только хочу знать… Он тебя обидел?

— Бен…

— Просто скажи мне: он тебя обидел? — было видно, с каким трудом дается Бену каждое слово. Я вдруг обратила внимание на то, как напряглось его тело, а руки сжались в кулаки.

Да, он обидел меня. Обидел смертельно. Обидел в этой жизни и, возможно, во всех остальных.

— Нет, — сказала я. — Он не обижал меня. Со мной все в порядке. Честное слово.

Пожалуй, еще никогда в жизни мне не приходилось выдавать столь откровенную ложь. Но я старалась, как могла. Я даже умудрилась улыбнуться и пожать Бену руку, демонстрируя свою искренность.

Бен перевел дух и немного расслабился.

— Ладно, хорошо.

И как я могла сомневаться, что Бен меня любит? Сейчас это казалось таким очевидным! Я даже подумала о том, могло бы что-то измениться в моей жизни, если бы я узнала об этом на год раньше, до того, как впервые увидела Сейджа. Если бы я уже целый год любила Бена, подействовали бы на меня фотографии Сейджа так, как подействовали сейчас? А может, я вообще не увидела бы его? А он? Смог бы он быть на этих снимках или просто исчез, растворился бы в туманной дали, как призрак, потому что я полюбила другого и наша связь оказалась прерванной?

Внезапно до меня дошло, что этот выбор я могу сделать здесь и сейчас. Я могу целенаправленно выбросить из памяти все потрясения и безумства, которые привнес в мою жизнь Сейдж. И заменить их тем ощущением безопасности, спокойствия и благополучия, которое внушало мне присутствие Бена. Даже если мои чувства к Бену будут не столь пылкими, как та привязанность, которую он испытывает ко мне, я все равно люблю его по-своему.

Разве этого недостаточно, чтобы быть счастливой? Бен никогда не станет мучить меня так, как это делал Сейдж. Он будет заботлив и добр. И чтобы получить все это, мне достаточно просто поцеловать его прямо сейчас.

Я представила, как это будет выглядеть. Вот я поднимаюсь на цыпочки, обвиваю руками его шею и тянусь губами к его губам. И этот единственный поцелуй будет равносилен клятве быть такой же преданной ему, как он был предан мне все это время — независимо от того, что еще ждет нас впереди.

Но вместо этого я посмотрела на часы.

— У нас еще полно времени. Пойдем купим какой-нибудь журнал?

— А хочешь, я куплю тебе кофе? Я тут видел ларек, где продают мокачино с имбирем. Ты же любишь имбирь! Вот увидишь, тебе понравится!

— Никогда, Бен! Никогда я не полюблю кофе! — отчеканила я и направилась в другую сторону, с каждым шагом оставляя позади все сомнения и возвращаясь к привычным приятельским отношениям.

Когда через некоторое время мы вернулись к выходу на посадку, судя по всему, Сейдж так и просидел здесь, не шелохнувшись. И на нас он тоже не посмотрел.

Я почувствовала, как в груди зарождаются первые искорки гнева. Да. Так будет лучше. По крайней мере так я снова почувствую себя сильной. Как он посмел? После того, что было между нами прошлым вечером, как он посмел так себя вести, черт побери?!

Если такова моя половинка — значит, моей собственной душе следует изрядно перемениться!

Я решительно подошла и села рядом с ним. Нет, он не вскочил и не отшатнулся. Но он и не посмотрел в мою сторону.

Зато я больше не собиралась это терпеть.

— Сейдж, посмотри на меня.

Я видела, как он стиснул челюсти. Но не повернулся.

— Посмотри мне в глаза. Давай, посмотри.

Он подчинился. И, как всегда, я тут же увидела в его глазах всю правду. Нет, его чувства ко мне не изменились с прошлой ночи. Но что-то важное действительно изменилось.

— Не играй со мной. Я не заслужила такого отношения. Если хочешь от меня уйти, просто уйди. Я и без тебя сумею найти и Эликсир, и моего отца.

— Я уйду немедленно, как только это станет возможным.

Вот так, просто и без затей. Он даже и не подумал что-то объяснять. Внутри меня царило полное запустение, как на берегу моря после урагана.

Что ж, тем лучше. Я не буду умолять. Он волен идти на все четыре стороны, когда ему заблагорассудится. Я не буду его удерживать.

Часом позже мы наконец взлетели. Мы с Беном сидели через проход от Сейджа. Бен предложил мне партию в криббедж. Но мне сейчас было не до карт. Все мои силы уходили на то, чтобы не думать без конца о Сейдже. Я попыталась листать журнал, потом посмотрела какой-то фильм… И, наконец, сама не заметила, как заснула.

На этот раз мне приснился не Сейдж. Я увидела во сне моего папу. Это был такой простой и понятный сон. Мы с папой и мамой снова были дома и не занимались ничем особенным. Вот мы обедаем вместе, подтрунивая над очередной маминой попыткой собственноручно приготовить домашний обед (слава богу, она делала это редко!). Вот папа склонился над субботним выпуском «Нью-Йорк Таймс» и решает кроссворд. По субботам он гораздо сложнее, чем по воскресеньям, и папа то и дело заставляет нас с мамой ему помогать. Вот мы втроем сидим на диване и смотрим телевизор: папа обнял маму за плечи, а я устроилась рядом, закутавшись в плед и положив голову папе на колени. Папа кажется слегка постаревшим и осунувшимся, но он весел и здоров. И главное — он с нами. Ужасный год, когда он считался пропавшим, остался всего лишь мрачной тенью в памяти, и он больше не причиняет нам боли, потому что все невзгоды позади.

Это не было похоже на сон, это скорее казалось предвидением. Я проснулась через несколько часов, как раз перед посадкой в Токио. И сон, и долгий отдых освежили меня. В сердце снова затеплилась надежда. Я как будто получила изрядную порцию кофеина: оптимизм и желание действовать так и бурлили в крови. Почему-то я поверила в то, что мы непременно найдем папу, только если сумеем действовать сообща. Это означало активное участие Сейджа, и вряд ли на него можно будет рассчитывать, если мы по-прежнему будем игнорировать друг друга.

Теперь не время переживать из-за моих чувств. Вот когда мы найдем смуглую леди, когда мы найдем Эликсир, когда мы найдем папу — тогда у меня будет время страдать от того, что Сейдж отверг меня. А до той поры я не могу позволить себе роскошь переживать из-за разбитого сердца.

Я здорово удивила и Сейджа, и Бена своей оживленной болтовней на всем пути от самолета к автобусу и дальше — в метро до станции «Шибуйя». Оба явно ожидали от меня иного поведения: как будто в самолете меня подменили. Ну что ж, пусть привыкают. Потому что отныне и впредь я собиралась делать все от меня зависящее, чтобы объединить нашу троицу и заставить всех работать в команде.

В Шибуйе мы направились в отель и сняли два номера. Это было неизбежной тратой времени. Конечно, мы надеялись, что найдем Магду в первый же день. Но нам следовало предусмотреть вероятность того, что поиски затянутся, и тогда нам нужно будет иметь пристанище. А еще нам надо было где-то оставить вещи. Безусловно, мы торопились, как могли, но все равно из отеля вышли уже ближе к вечеру.

Впрочем, на снимке у Бена было такое лицо, что комментарии и не требовались.

Светофор замигал, и море автомобильных сигналов подхлестнуло нас, заставляя прибавить шагу. Мы едва успели добраться до тротуара, как по мостовой снова двинулся сплошной поток машин.

— Черт, это же просто… — Бен так и не смог закончить предложение.

— Это очень плохо, — в голосе Сейджа слышалось раздражение. Он кивнул на очередную девицу, сделавшую снимок. — Как по-твоему, сколько твоих фото сейчас гуляет по Интернету?

Я лишь поморщилась. Он был прав: проблема была гораздо серьезнее, чем уязвленное самолюбие Бена. Мы потратили столько сил, чтобы сорваться с поводка, а сейчас толпа японских подростков через социальные сети разнесет мои фотографии по всему свету. И если Проклятые Местью и Служители Вечной Жизни сидят в Интернете в надежде получить обо мне информацию, то скоро меня поднесут им на блюдечке!

Я вспомнила о том сайте Служителей Вечной Жизни, на который заглянула в папиной лаборатории. Может, стоит зайти туда, чтобы проверить, узнали они обо мне или пока нет? Да нет, это не даст нам никакой точной информации, мы просто потеряем время.

А вот что мы могли сделать, это немного замаскироваться. В конце концов, мы все-таки идем в торговый центр!

И вскоре мы уже были в «Шибуйе 109». По ушам били звуки японской попсы, а многочисленные витрины ослепительно сверкали товарами самых известных брендов. Торговые точки были напиханы на каждом квадратом сантиметре десяти этажей этого центра. Райна потеряла бы здесь голову. И она, безусловно, одобрила бы попытку купить что-нибудь.

Я попросила у Сейджа кредитную карту и подошла к ближнему прилавку, высматривая то, что мне было нужно. Ага, вот оно: короткий черный парик, огромные черные очки, «драные» джинсы и яркий топик.

Я зашла в примерочную, чтобы переодеться, а когда вышла, то увидела, что Бен стоит у витрины с сотовыми телефонами и как заколдованный вертит в руках розовую «раскладушку» в стиле «Привет, Киска!», всю усыпанную кристаллами Сваровски. Вот Бен нажал на какую-то кнопку сбоку, отчего кошачья головка подскочила, и под нею оказалось маленькое зеркальце.

— Спорим, там ты, — съехидничала я.

Бен резко обернулся, и на его лице появилась восхищенная улыбка.

— Классный прикид! Очень по-японски!

— Спасибо, — поблагодарила я. — Я и тебе кое-что нашла.

— Но я не ношу париков!

— Это потому, что ты зануда, — я протянула ему бейсбольную кепку с длинным козырьком, а потом сняла с плеча свой кофр с фотоаппаратом и надела ему на шею. — Вот так. Патентованый Американский Турист. Никто на тебя и не посмотрит лишний раз.

— Предпочту не воспринимать это как оскорбление.

— Отлично выглядите, — Сейдж был сама деловитость. — Теперь пора искать «Маленькую Дверцу».

— Шестой этаж, — сказала я, сверившись с указателем.

Мы поспешили на шестой этаж и спросили, где работает Магда Алессандри. Мы понимали, как мало шансов на то, что она окажется на работе в столь поздний час, но по крайней мере надеялись узнать, где ее можно найти.

Но в этом магазине не работала женщина с таким именем. Ни в этой смене, ни в других.

— Итак, если ее здесь нет… То где она? — спросил Бен.

Ни у меня, ни у Сейджа не было ответа.

— Ладно… Может, мы поняли все слишком буквально, — рассуждала я. — Может, папа имел в виду не магазин «Маленькая Дверца». Может, речь идет просто о какой-то двери небольшого размера?

Я первая готова была признать, как странно это звучит, но, с другой стороны, что еще мы могли предпринять?

— То есть… Ты предлагаешь обшарить весь этот центр и проверить все двери, которые покажутся нам меньше обычного? — сухо уточнил Сейдж.

— Я открыта для диалога и готова рассмотреть любую другую идею, — сказала я.

Но никто из них не мог предложить ничего другого. Мы решили действовать методично. Торговый центр занимал десять этажей, причем два из них были под землей. И нам ничего не оставалось, как спуститься вниз и возвращаться наверх, обходя этаж за этажом и постепенно осматривая все двери в поисках такой, которую можно считать маленькой. Там мы будем спрашивать, не знаком ли кто-то с Магдой. Это было очень трудоемкой задачей и могло занять уйму времени, которого у нас не было — если помнить о плохих парнях, которые наверняка увидят нас в сети и вот-вот явятся сюда за нами. Но иного способа у нас не было.

Мы нашли очень мало маленьких дверей — и нигде никто не знал Магды. К тому времени, как мы добрались до верхнего этажа, мы еле ползли — не столько от усталости, сколько от нежелания признать поражение. Никто не хотел смириться с горькой правдой.

Мы проиграли.

— Может, Грант записал на доске ошибочные координаты? — наконец сказал Бен.

— Не мог он ошибиться, — возразила я. — Уж если он дошел до того, что царапал крошечные цифры на доске для криббеджа, то, наверное, постарался при этом записать правильные числа!

— Но ведь мы только что сами все здесь осмотрели, — сказал Сейдж. — И твой отец, наверное, ошибся.

— Перестаньте так говорить! Это невозможно! — возмутилась я. — Не могу поверить, что вы оба так вот запросто готовы сдаться!

— Мы вовсе не сдаемся, — Бен готов был обидеться. — Мы просто… — он умолк, не договорив, и это было яснее всяких слов. Он считал наши поиски безнадежными. И у Сейджа был такой вид, что он с этим согласен.

— Это вы ошибаетесь, вы оба! — настаивала я. — Наверняка мы что-то пропустили. Мы вернемся сюда завтра. И послезавтра, если понадобится. Может, мы просто расспрашивали не тех людей, которые не знают Магду.

Ни Бен, ни Сейдж не отвечали мне, и ни тот, ни другой не решались посмотреть мне в глаза. Они оба слишком хорошо знали, что у нас нет времени без конца лазить по Шибуйе. Рано или поздно нас здесь выследят люди, которые ищут Эликсир.

И тут Бен вдруг наклонил голову вбок, как будто присматриваясь к чему-то. Он побрел по коридору, оставив нас с Сейджем стоять в зале. Мы уже были в этом коридоре: здесь не было ничего, кроме туалетов и лифта.

— Клиа! Сейдж! — окликнул нас Бен, и мы подошли к нему.

— Мы все время считали, что маленькая дверца должна быть в каком-то из торговых залов, а если это не так? Если она ведет в какое-то подсобное помещение?

И Бен кивнул на дверь перед собой. Это была обычная дверь, не больше и не меньше других, и на табличке было написано «ЛЕСТНИЦА» по-японски и по-английски.

— Дверь на задней лестнице? — уточнил Сейдж.

— Это вполне возможно, — сказала я, — но как такая дверь приведет нас к Магде Алессандри?

— Ну, она не обязательно должна привести нас прямо к ней, — заметил Бен. — Может, там будет еще какая-то подсказка, где ее найти.

Я кивнула. Это было не очень-то весело — предположить, что нам предстоит еще один этап в поисках смуглой леди, но по крайней мере идея Бена возвращала нам надежду.

— Давайте посмотрим, — сказала я.

Мы открыли дверь и увидели перед собой самую обычную лестницу. Покупатели редко заглядывают в такие углы. Здесь было пыльно и пусто. Наши шаги отдавались громким эхом, пока мы спускались вниз, этаж за этажом, и оказались перед табличкой «1». Первый этаж.

Ничего.

— Клиа… — заговорил было Сейдж, но я прервала его.

— Не все. Еще не все.

— Ты права, — каким-то странным тоном ответил Бен. — Смотрите!

Мы стояли на лестничном пролете между двумя нижними этажами… И в стене на уровне груди здесь имелась аккуратная маленькая дверь.

— Невероятно! — выдохнула я. Потянувшись, я повернула ручку и открыла дверь… Она вела в длинный коридор, тускло освещенный неяркими лампами. Как во сне, я подтянулась и залезла в коридор.

Маленьким оказался только вход, дальше коридор был достаточно высоким, чтобы можно было идти по нему в полный рост, однако его запущенный вид действовал подавляюще. Над головой тянулись провода в яркой изоляции и металлические балки, но больше ничего не было видно. И как бы осторожно мы ни шли, каждый шаг отдавался от голых стен резким эхом.

Правда, дальний конец коридора был освещен немного ярче, и мы все втроем направились туда, невольно стараясь держаться ближе друг к другу по мере того, как уходили от маленькой дверцы у нас за спиной, ведущей назад, в привычный мир. Наконец мы оказались у источника света: маленькой тесной комнатки, все пространство которой было занято вазами, пуфиками и странными, необычными старинными безделушками. Золоченая птичья клетка стояла не на полу, а на низкой резной скамеечке для ног, притулившейся под большим зеркалом в литой чугунной раме в виде венка из роз. Полки были забиты яйцами Фаберже, вырезанными из дерева вкладывающимися одна в другую куклами, раскрашенными, как дикие звери, древними кубками и соусницами… все старое, потемневшее от времени и настолько загадочное, что у меня захватило дух. Этому способствовала и душная, тяжелая атмосфера, царившая здесь.

Мы робко вошли в комнату и огляделись, но не заметили ни единой живой души.

Вдруг раздался скрип, и я подпрыгнула от испуга и обернулась, оказавшись нос к носу с оскалившейся рысью, готовой напасть на непрошеных гостей. Я сдавленно пискнула.

Сейдж взял меня за руку. У меня возникло чувство, будто он прикоснулся ко мне впервые за многие годы.

— Не бойся, — его пальцы оставили мое запястье, и в ту же секунду я пожалела об этом. А он протянул руку и осторожно провел пальцем по рысьим клыкам.

— Острые, — сообщил Сейдж, — но безвредные.

По-прежнему стараясь держаться вместе, мы двинулись дальше по комнате. Что именно мы надеялись здесь найти? Сбоку я заметила алую кружевную занавеску, украшенную бисером. Она смотрелась очень мило. И как оказалось, отгораживала дальнюю часть комнаты. Мне стало любопытно. Я шагнула вперед, решительно отодвинула занавесь… и завизжала как резаная.

Прямо передо мной, всего в каких-то нескольких сантиметрах, сидело на бархатном диване человеческое тело! Никогда в жизни мне не приходилось видеть ничего более жуткого. Оно выглядело как мумия — только без бинтов. Иссохшая пергаментная кожа превратилась в серую оболочку, обтягивавшую тело и западавшую складками в промежутках между костями. Морщинистые губы тоже усохли и разошлись, не в состоянии прикрыть желтые зубы, а через жидкие пряди длинных седых волос просвечивал череп.

Не иначе как в ответ на мой вопль глаза мумии внезапно распахнулись.

Я поперхнулась криком и отшатнулась, налетев на Бена с Сейджем, а молочно-белые сферы заворочались в глазницах. Их взгляд окинул непрошеных гостей и снова остановился на мне.

И я вырубилась.

 

ГЛАВА 12

Мне ужасно не хотелось приходить в себя. Я не желала видеть то, что мне предстояло увидеть. Она была настоящей?

— Твоя невеста ведет себя очень грубо, Сейдж, — голос был таким скрипучим, как будто в горле у мумии перекатывались камни. — Подними ее и представь, как положено.

Эта штука была настоящей. И вдобавок говорила. Я не хотела открывать глаза.

— Клиа!

Это был Сейдж, и он был близко. Я не удержалась и открыла глаза. Он наклонился ко мне и смотрел так озабоченно! Я едва не улыбнулась. По крайней мере, ужас наяву вернул его ко мне хотя бы ненадолго.

— Ты в порядке? — спросил он.

В порядке? Я чуть не расхохоталась, но вовремя подумала, что если начну сейчас смеяться, то не смогу остановиться, и смех очень быстро превратится в истерический припадок. Я пока не доверяла своему голосу, так что просто кивнула, и Сейдж помог мне встать на ноги. Я не сводила глаз с его лица.

А говорящий труп издал неодобрительное кряканье и заявил:

— Даже не посмотрит на хозяйку. И что Сейдж нашел в тебе, Оливия, я никогда не могла понять!

Это имя прозвучало так неожиданно, что я вздрогнула и обернулась к этой штуке. Ветхая грудь затряслась, издавая какие-то скрежещущие звуки, и я не сразу сообразила, что это следует понимать как смех.

— Ты удивлена, что я знаю твое настоящее имя? — проскрипело существо. — Не удивляйся. Потому что все мы возвращаемся назад. Хотя, конечно, не у всех это получается так, как у твоего жениха или у меня.

И взгляд жутких глаз обратился на Сейджа. Он сердито поморщился.

— Я также знаю и твоего друга, Джованни, — продолжало оно и посмотрело на Бена. Он был бледен, как полотно, и дрожал всем телом. Пот катился по его лицу. Бедняга был на грани истерики.

— Джованни? — удивился Сейдж. — Но…

— Да, это он. Ты просто не видишь этого, потому что не можешь видеть его так, как ее. Но это он, — костлявая рука поднялась, и скрюченный палец уперся в Бена. Он отшатнулся, а существо снова засмеялось.

— Оставь их в покое, Магда, — сказал Сейдж.

Магда? Так это и было Магдой?!

— Но Сейдж, ты же сам привел их ко мне! — сказала она.

— Вы Магда… Алессандри? — спросила я, все еще не в состоянии поверить своим глазам. — Вы Смуглая Леди Шекспира?

Она прикрыла глаза.

— Что, не получается представить меня вертихвосткой с волосами, как вороново крыло? А я была красивой пятьсот лет назад. И твоему жениху очень нравилась. Так и норовил меня облапить!

Меня затошнило. Я даже не думала ревновать, хотя Магда явно этого хотела. Я могла представить только, как бы Сейдж обнимал ее в нынешнем жутком виде. От этой картины мне стало еще хуже.

— П-пятьсот лет назад? — от волнения Бен стал заикаться. — Но я считал, что Эликсир… — он заткнулся, стоило Магде посмотреть на него.

— Сохраняет молодость, — закончила она ледяным тоном. — Очевидно, что я не пила Эликсир Жизни. Мое существование поддерживали чары, наложенные на меня в день рождения моей матерью, могущественной ведуньей. Она умерла родами и запечатала мою жизненную силу в стеклянный амулет, который я носила на шее. И пока он цел, я не умру.

Я взглянула на ее плоскую грудь. Так и есть: на тонкой цепочке там болталась маленькая стеклянная сфера.

А Магда снова залаяла, то есть засмеялась.

— Если бы моя мама осталась жива, я попросила бы ее изменить чары. Кому нужна вечная жизнь без вечной молодости? Я теперь даже на людях не могу показаться. Вот и укрываюсь здесь со своими вещами.

— Здесь… В торговом центре? — удивилась я.

— А почему бы и нет? Здесь у меня есть все, что нужно. Тот, кто присматривает за мной, приносит, что я захочу. И сквозь эти стены до меня доносится шум большого мира. Если закрыть глаза, я могу представлять себя его частью.

— Но после нападения… Я же видел тебя мертвой, — неуверенно произнес Сейдж.

— Ты видел, как я притворялась мертвой, — уточнила Магда. — Ты знаешь, что меня семь раз ударили кинжалом. Один клинок пронзил меня насквозь и пригвоздил к полу. И мне пришлось валяться там, как будто я жук, пришпиленный на булавку…

— Вовсе не нужно это описывать, — сердито перебил ее Сейдж.

— Нет, это нужно описать, — Магда не сводила с него негодующего взгляда, — потому что в этом был виноват только ты! Ты знал правила. Но ты их нарушил. И за это расплатились мы все!

Похоже, ее слова больно уязвили Сейджа, и он не сразу нашел в себе силы ответить.

— Знаю, — сказал он наконец. — Ваши лица преследовали меня каждую ночь. Но не ты одна заплатила за это. Если ты осталась жить, чтобы убедиться, что я страдаю, то уверяю тебя, это так.

— Мне пришлось остаться жить, чтобы убедиться, что ты страдаешь! — сказала Магда. — И я смогла это сделать. Как глава Общества, я ближе всех была к Эликсиру. Он связал нас с тобой воедино. Я видела все.

— Значит, ты знаешь, — процедил Сейдж сквозь стиснутые зубы, — что я прожил все эти века в еще более адских муках, чем испытали все, кто погиб в тот день! И я был бы только рад поменяться местами с любым из них.

— Нет, этого мало. Когда все члены Общества погибли, а я превратилась в мумию, ты все еще наслаждался таким счастьем, которое не дано было ни одному из нас! — она глянула на меня, и пергаментные губы скривила злобная гримаса. — И ты снова счастлив! Нет, мне нужно было от тебя большее! Но мне пришлось ждать, пока ты сам явишься за этим!

Сейдж, недовольно морщась, оглянулся на нас с Беном и снова повернулся к Магде.

— Я готов. Давай поговорим наедине.

— Что? — вмешалась я. — О чем это вы собрались говорить?

— Я считаю, что вам с Беном надо уйти, — сказал Сейдж.

— Ну уж нет! Никуда я не уйду! Ты в своем уме? После того как мы наконец сюда добрались, ты всерьез полагаешь, будто мы уйдем? Мы же так ничего и не узнали!

— Девчонка права, — согласилась Магда. — Она ничего не знает. И я считаю, что ей пора узнать все, — она перевела взгляд на Бена. — Вам обоим пора все узнать.

— Магда… — попытался прервать ее Сейдж.

Но она не обратила на это внимания.

— Найдите себе кресла. Лучше слушать это сидя.

— Нет, — Сейдж не хотел сдаваться, он сурово посмотрел на меня и на Бена. — Вы вовсе не обязаны ее слушать.

— Обязаны, если хотят узнать правду о ее отце, — заявила Магда. — И ты не получишь от меня то, что тебе нужно, если не сделаешь так, как я скажу.

От ярости Сейдж тяжело задышал, широко раздувая ноздри и шевеля губами. Но деваться было некуда: он схватил три пуфика и со стуком расставил их перед злорадно улыбавшейся Магдой. Мы сели, и она протянула руки:

— Круг из сомкнутых рук.

Мое сиденье оказалось между Беном и Магдой. Страшно было подумать, чтобы прикоснуться к этой зловещей мумии, но ни за что на свете я не хотела бы дать Магде повод для торжества, показав свой ужас. Ее рука на ощупь напоминала папиросную бумагу, в которую упаковывают зубочистки. Я была уверена, что стоит мне чуть сильнее сжать пальцы — и она рассыплется горстью праха.

Другую мою руку крепко сжимал Бен. Они с Сейджем замкнули круг, о котором говорила Магда.

Магда откинулась назад и закрыла глаза. Внезапно ее тело содрогнулось в конвульсиях. А мои веки как бы сами по себе опустились. И как я ни пыталась снова открыть глаза, у меня ничего не вышло. Я оказалась в плену у тех видений, которые собиралась продемонстрировать нам Магда.

Я увидела Сейджа. Он был одет так, как выглядел во снах об Оливии. На поясе у него висел кошель с золотыми монетами, и он беспечно позванивал ими на ходу. Это было невероятно. Я не то чтобы могла слышать его мысли, но каким-то образом моментально понимала все, о чем он думает. Я почувствовала, как он гордится своим роскошным нарядом и властью и богатством, которыми обладает его семья. Ему исполнился двадцать один год, и целый мир был у его ног.

Однако когда он взбежал по мраморным ступеням и постучал в дверь, украшенную искусной резьбой, у него вырвался досадливый вздох, и я поняла, что он явился на собрание Общества — той группы богатых бездельников, на которых он жаловался мне в других снах. Группы, к которой он примкнул исключительно, чтобы угодить отцу.

Внезапно видение изменилось, и вместо него появился Сейдж, стоявший в кругу с девятью другими женщинами и мужчинами. Они тоже держались за руки, как мы сейчас, и вся обстановка сборища — их одежда, мебель в просторной комнате — говорили об огромном богатстве и роскоши. В центре круга стоял небольшой старинный ларец, из литого золота, инкрустированный самоцветами.

Я узнала в одной из женщин Магду — или скорее я просто знала, что это должна быть она, ведь у нее не было ничего общего с тем иссохшим скелетом, в который она превратилась в наши дни. Она казалась живым воплощением бьющей через край молодой энергии и красоты. Вот она подмигнула Сейджу с самым игривым видом, и я ощутила укол самой настоящей ревности. Звонким мелодичным голосом Магда начала церемонию обычной клятвой хранить в тайне знания, доверенные членам Общества, и продолжала свою речь:

— Мы собрались здесь, чтобы воздать должное и сохранить Эликсир Жизни…

Но пока она говорила, сцена как бы помутнела, и на ее месте появился Сейдж. Они с другом сидели в таверне, пили вино и громко хохотали.

Я невольно охнула.

Этим другом был Бен.

Нет, он не был Беном, конечно. Он был Джованни, которого я отлично помнила по предыдущим снам, но теперь, когда Магда наделила меня своей способностью видения, у меня не возникло ни малейших сомнений: это был он. И по тому, как внезапно ослабели пальцы Бена, сжимавшие мою руку, я поняла, что он тоже сделал это открытие.

И снова как бы сами по себе в моем сознании всплыли необходимые знания. Джованни был сыном купца, и на социальной лестнице стоял неизмеримо ниже Сейджа, хотя оба дружили с самого детства. Но ни низкое происхождение, ни материальное положение не мешали Сейджу относиться к Джованни как к ровне. Он был его лучшим другом, и этим все сказано. И хотя Джованни так же горячо любил Сейджа, он ни на минуту не мог забыть о разделявшей их пропасти. И это неизменно грызло его изнутри, разъедая душу. В дурном настроении, Джованни думал, что Сейдж удостаивает его своим расположением из жалости. Чтобы потом, в кругу своих «настоящих» друзей, похвастаться своей благотворительностью и придать себе еще больше важности.

Сейдж даже не подозревал, какие темные мысли бродят в голове у Джованни, и он даже предположить не мог, что он натворил, когда решил вместе с Джованни посмеяться над Обществом и их ритуалами.

— Честное слово, Джи, это ужасная глупость! В этом доме и так денег куры не клюют, но все его богатства не стоят этого ларца для их несравненного «Эликсира Жизни»! Литое золото, и все усыпано рубинами, алмазами, изумрудами… вспомни любой драгоценный камень, и найдешь его на этом ларце. А внутри этого ларца… Ох, это даже еще лучше!

— И что же там такое? — машинально спросил Джованни, погруженный в размышления о том, сколько можно было выручить за такой вот золотой ларец. Он представил, что добудет хотя бы один или два таких самоцвета. Он смог бы кормить и одевать трех своих младших сестер неделями! Или купить себе наряд побогаче — не хуже того, в котором щеголяет Сейдж. Что-нибудь, в чем он будет похож на настоящего аристократа!

— Внутри ларца, — продолжал тем временем Сейдж, — находятся три сосуда, каждый высотой с локоть, и любой из них еще роскошнее, чем сам ларец! Снова золото, и драгоценные камни, и хрустальные пробки… и все это ради чего?

— Ради Эликсира Жизни, — Джованни уже знал ответ. — Послушай, а он и правда дает человеку бессмертие?

— Да брось ты, Джи, конечно нет! Такого быть не может! Не может быть! Это просто выдумка кучки богатых лентяев, которым хочется воображать себя избранными Хранителями Эликсира! И я, как дурак, должен тратить время на их церемонии!

Сейдж откинулся в своем кресле и попросил принести еще выпивки. Он выговорился, излив свое раздражение на Общество, и теперь забыл о нем. Но я прямо видела: Джованни снова и снова смакует подробности того его рассказа.

Видение сменилось снова. Теперь Джованни стоял на грязной немощеной улочке в беднейшей части города. С ним было трое парней, все они— не старше девятнадцати лет. И я знала — просто знала, и все — что эта троица выросла в том же бедном квартале, что и Джованни. И еще я знала, что они опасны. Глядя на них мысленным взором, я буквально видела окружавшее их облако зла, и это было так страшно, что хотелось открыть глаза и прервать видение. Я попыталась это сделать и задрожала от отчаяния, осознав, что у меня ничего не получается. До тех пор пока мы находимся в созданном Магдой круге, не я контролировала ситуацию, а она.

А Джованни не мог видеть угрозу, исходившую от его приятелей. Ведь это были его соседи, его «кореша», и он всю жизнь старался доказать им, что он такой же крутой, как они. Вот и сейчас он выложил им все, что узнал от Сейджа об Обществе и всех его богатствах, а потом надулся от важности и добавил:

— Вот я и подумываю как-нибудь заскочить туда самому и поживиться за счет этих богатеев! — конечно, это была неправда, но ему так хотелось поразить своих дружков. — Наверное, стоит наложить лапу на эти их сосуды с Эликсиром Жизни! Даже один из них стоит столько, что мне хватит на всю жизнь!

— Эликсир Жизни? — насторожился предводитель всей троицы. — Это еще что за хрень?

И Джованни принялся растолковывать, что это такое. Он издевался над смешной верой богатеев в чудесный Эликсир так же, как это делал Сейдж, и понятия не имел о том, какое ужасное пламя породит зароненная им искра. Несметные богатства и вечная жизнь в придачу? Трое парней поняли, что им подвалила неслыханная удача. Они пристали к Джованни с расспросами и узнали у него все, что хотели, а тот лишь раздувался от важности, не подозревая об истинной причине их внимания к своей особе. Он отправился домой, счастливый от того, что наконец-то добился признания. А его приятели пошли восвояси, твердо решив, что не далее как завтра они сами совершат налет на Общество.

Внезапно сцена снова изменилась, и на этот раз я увидала себя.

Оливия с Сейджем рука об руку прогуливались по улице, залитой лунным светом. Бен охнул, и мне стало ясно, что он тоже увидел: Оливия — это я. Нет, она не повторяла в точности мои черты. Сейчас я видела ее иначе, чем в тех снах, когда становилась одной из четырех женщин. Оливия была сама собой — такой, какой изобразил ее Сейдж на полу в пещере. Такой, какой она была на его картинах.

— Это что, очень важное событие — представить сегодня вечером перед Обществом твою будущую невесту? — игриво спрашивала Оливия.

— Важное событие — быть с тобой, — Сейдж отвечал так же небрежно, ей в тон. — Ты же заешь, как я отношусь к Обществу. Их благословение — это необходимое неудобство для получения моей части наследства.

— А с чего ты так уверен, что мы получим их благословение? Ведь твоя прежняя подружка меня ненавидит, и она заправляет в Обществе, не так ли?

— Магда вовсе не ненавидит тебя.

— Ты что, шутишь? Ты хоть раз видел, как она на меня смотрит?

— Ну, пожалуй, она немного ревнует, — смутился Сейдж.

— Еще бы! Она же красавица! Такие женщины, как она, не часто теряют поклонников. И я уверена, что она просто ждет, пока ты не осознаешь свою ошибку и не вернешься к ней!

— Поклянись, что на самом деле ты так не думаешь.

— Ну, не знаю… — Оливия потупилась, стараясь избежать его пытливого взгляда. — Она богата, она красива, и она верховодит в этом твоем Обществе… Твой отец наверняка был бы очень доволен, если бы ты женился на ней.

— Ты что, ревнуешь? — поддразнил ее Сейдж.

— Я не знаю, что значит ревновать. Я просто…

Сейдж расхохотался и схватил Оливию в охапку.

— Оливия, стой минуты, как мы встретились, для меня перестали существовать другие женщины! Ты — моя душа-близнец, моя половинка! И я никогда ни к кому не вернусь! Я навеки прикован к тебе. И будь добра с этим смириться.

— Ну, так и быть… — улыбнулась Оливия. — Если у меня нет выбора…

Сейдж поцеловал ее, и так, обнявшись, они продолжили путь по пустынной улице.

— И ты не должна переживать из-за Магды, — заверил он девушку. — Она никогда не встанет между нами. Она никогда не позволяет собственным чувствам и интересам влиять на дела Общества. Вот увидишь, мы получим ее благословение.

— Ладно, хорошо. Честно говоря, мне ужасно интересно посмотреть, как все это произойдет.

— Скучать тебе не придется — это я обещаю.

Парочка шла своим путем, совершенно довольная жизнью, но в какой-то миг все внутри меня похолодело от ужаса. Потому что передо мной открылась неумолимая правда.

Этим вечером Сейдж приведет Оливию на собрание Общества.

Этим вечером приятели Джованни собрались нанести свой удар.

И после их нападения не выживет никто, кроме Сейджа и Магды!

И сейчас мне предстояло увидеть кровавую резню, которую я уже пережила во сне и рассматривала на картине в доме у Сейджа.

Мое сердце билось так неистово, что каждый толчок отдавался болью. Меня обрекали стать свидетельницей собственной гибели.

Я увидела, как члены Общества стоят в кругу у драгоценного ларца, и на этот раз с ними была Оливия. Магда снова вела собрание и хищно скалилась всякий раз, когда ее взгляд падал на Оливию.

Внезапно дверь комнаты с грохотом распахнулась, и внутрь ворвались «кореша» Джованни… Но их было не трое, как в предыдущем видении. Для нападения они собрали банду из восьми человек и вооружились дубинками и ножами. Их глаза загорелись от алчности при виде роскошного убранства этой комнаты, и уже ничто не могло остановить дикий натиск.

— А ну, тихо! — рявкнул главарь, схватив Магду и прижав к ее горлу жуткий нож. — Только попробуйте вякнуть, и ей конец!

Захваченные врасплох, члены Общества замерли, и лишь сдавленные звуки отчаяния срывались с их губ. Даже Сейдж подчинился приказу, однако он не спешил сдаваться. Искоса глянув на Оливию, он едва заметно кивнул, давая знак, что еще не все потеряно. Надо просто дождаться подходящей минуты, чтобы ударить наверняка.

А главарь осклабился, рассматривая старинный ларец.

— Гляньте-ка, парни, что мы нашли! — сказал он. — Вот он, Эликсир Жизни! В точности такой, как нам рассказал Джи!

— Джи? — потрясенно воскликнул Сейдж. Его растерянный взгляд устремился к Оливии, и она покачала головой, не желая верить этому оборванцу. Джованни не мог быть в ответе за то, что сейчас происходило.

— Вот-вот, твой дружок Джи, богатенький ублюдок! — выкрикнул главарь Сейджу в лицо. — Ты-то поди считал, что он слишком бедный и трусливый, чтобы быть опасным? А он взял да посмеялся над тобой — пришел к нам и выложил все, что знал! И теперь все, что было твое, стало наше! Понял, ты? Все!

И он с гнусной ухмылкой потрепал Оливию по щеке своей грязной лапой. Сейдж взревел, как дикий зверь, и ринулся в атаку… но главарь кивнул двум своим подручным с ножами. Они набросились на Сейджа, нанося удары в грудь, в руки, в ноги…

Оливия обезумела от ужаса. Она закричала, громко и пронзительно, во всю силу легких. Главарь попытался утихомирить ее, снова пустив в ход угрозы, но она ничего не понимала. Она могла только кричать, и кричать, и кричать…

И бандит обрушил ей на голову свою дубинку, превратившую затылок в кровавую кашу. Крик прекратился. Это было последнее, что увидел Сейдж перед тем, как потерял сознание.

Нападавшие метались по комнате, набивая мешки всем, что попадалось под руку. Они хотели как можно быстрее ограбить этот дом и скрыться. И не обратили внимания, что Сейдж еще жив. Он лежал на боку, и все его силы уходили на то, чтобы поднять веки. Даже это движение причиняло неимоверную боль во всем теле.

Теперь видение было таким, будто я смотрела вокруг глазами Сейджа. Передо мной была уже знакомая картина резни.

Повсюду вокруг него валялись изувеченные, бездыханные, истекающие кровью тела членов Общества. Магда лежала среди них. И я понимала, почему Сейдж не верил, что ей удалось выжить. Она выглядела именно так, как описала нам: семь глубоких зияющих ран и кинжал, пригвоздивший ее к полу.

Однако Сейдж продолжал оглядываться. Он понимал, что у него самого начинается агония, но все еще не мог успокоиться. Где же Оливия?

Наконец он увидел ее. Она распростерлась на полу, и в широко распахнутых мертвых глазах все еще стояли боль и мука последних мгновений.

У меня перехватило дыхание. Это было невероятно страшно, намного страшнее, чем показалось мне на картине Сейджа. Потому что сейчас это было по-настоящему. И это была я. Я прожила эту жизнь, и я приняла эту смерть. И сейчас я смотрела на свои последние минуты. Это было слишком. Мне снова не хватало воздуха, и видение за моими опущенными веками стало расплываться: казалось, я вот-вот отключусь.

Невесомые, сухие пальцы Магды сжались с неожиданной силой, не позволяя мне потерять сознание и заставляя сосредоточиться.

Видение продолжалось.

Сейдж горестно закричал при виде того, что стало с Оливией, но его легкие были пробиты насквозь. Из них не вырвалось ни звука. Все его тело было истерзано, и он понимал, что должен умереть. И это приносило некоторое облегчение.

Ведь это была его вина… он разболтал секреты, доверенные ему Обществом, и все, что произошло здесь, случилось по его вине…

Он полагал, что это будет его последняя мысль. Что ж, так даже лучше. Это послание он заберет с собой в уготованное ему адское пламя и лично доставит его самому дьяволу. Своими поступками он заслужил вечное проклятие и вечные муки.

Но там, в преисподней, он уже не увидит своей Оливии. А значит, ему следует попрощаться с нею здесь, пока есть возможность. С неимоверными усилиями ему удалось каким-то чудом проползти по полу расстояние, что отделяло его от любимого лица. Его силы были на исходе, времени почти не осталось. Он потянулся в последнем, отчаянном броске, но так и не коснулся ее. Грубые руки схватили его за плечи, и издевательский голос произнес:

— Вы только гляньте на него, парни! Он все еще дышит! Прикончить его?

— Нет! — возразил главарь. — Я придумал кое-что получше!

Он решил испытать на Сейдже действие Эликсира, чтобы убедиться, что это действительно целебное средство, а не какая-нибудь отрава. И они силой влили содержимое одного из сосудов в его искалеченную глотку, бросили в повозку и отправились вон из города.

Они даже не предполагали, чем это кончится.

Целительная сила Эликсира оказалась поистине волшебной. Она не могла облегчить боль, причиняемую Сейджу ужасными ранами, но уже через час раны затянулись настолько, что боль утихла, и он почувствовал, как силы возвращаются к нему.

Прояви Сейдж больше терпения, все могло бы повернуться по-иному. Но с ним в повозке ехали негодяи, убившие Оливию. И ему была ненавистна даже мысль о терпении — только месть! И как только Сейдж ощутил себя окрепшим в достаточной степени, он набросился на ближайшего к нему бандита, схватил его за горло и стал душить.

Остальные головорезы были настолько ошарашены его неожиданным воскрешением, что едва не позволили ему расправиться со своим сообщником. Но вот первый шок прошел, и они дружно накинулись на Сейджа и оттащили от своего дружка. Новые побои и увечья быстро лишили его чувств.

На этот раз он пришел в себя еще скорее, но тут же обнаружил, что связан по рукам и ногам, причем локти были стянуты у него за спиной. Грабители больше не желали неожиданностей — и как только Сейдж пытался пошевелиться, снова пускали в ход кулаки и дубинки.

Позднее, остановившись на заброшенной ферме, они принялись обсуждать свои следующие шаги. Убийство стольких богатых римлян не пройдет незамеченным. Бандиты решили разойтись кто куда, по всей Европе, чтобы без помех потратить награбленное, пока в Риме не уляжется шумиха и поиски не зайдут в тупик.

Однако они так и не смогли придумать, как же следует поступить с Эликсиром Жизни и с Сейджем. Теперь уже было совершенно ясно, что Эликсир — не выдумка и не обман. Они действительно наделили Сейджа бессмертием, и все как один тоже желали обрести вечную жизнь. Но получится ли у них подобный фокус? Ведь Сейджу достался полный сосуд. И он куда-то пропал самым загадочным образом — скорее всего, был просто потерян в суматохе, когда они бежали из ограбленного дома.

Два сосуда оставались в их распоряжении… Но если требовалось выпить содержимое сосуда полностью, чтобы стать бессмертным, значит, Эликсира хватит только на двоих. Конечно, не исключено, что достаточно было бы и меньшей дозы… Но слишком велика вероятность, что если они разделят Эликсир на восемь частей, то бессмертия не получит никто.

Бандиты поклялись, что никто не посмеет прикоснуться к Эликсиру, пока они не договорятся, что с ним делать, но проблема была в том, что эти негодяи не доверяли никому на свете — и в особенности друг другу. Они постоянно подозревали друг друга и следили друг за другом с таким рвением, что почти перестали спать. Те, кто собирался все-таки поспать, норовили устроиться как можно ближе к сосудам, чтобы моментально проснуться, если кто-то покусится на них.

В итоге вся банда очень быстро перессорилась, все грабители были измучены и сердиты, и они не стеснялись срывать свою злобу на Сейдже. Им пришло в голову, что раз они все-таки собрались использовать Эликсир, надо узнать как можно больше о его возможностях. И если Сейдж выпил целый сосуд, значит ли это, что он переживет все, что угодно — или все же есть такие увечья, исцелить которые окажется не под силу даже Эликсиру?

Это стало для них отличным поводом отвлечься от своей вражды, и мерзавцы с упоением принялись изобретать все новые способы убивать Сейджа. Кроме того, в какой-то степени это ликвидировало потенциальную угрозу, ведь после очередного сеанса пыток их пленник долго не мог прийти в себя — а значит, не в состоянии был наброситься, чтобы отомстить. Они бросали Сейджа со скал, они привязывали его к дереву и травили дикими зверями, они жгли его на костре. И всякий раз он оживал, хотя испытываемые им муки были столь ужасны, что он молил о смерти как о милости.

А однажды он подслушал, что банда придумала новый способ: расчленить его тело на куски.

Конечно, Сейдж не мог знать наверняка, но с большой долей вероятности предвидел, чем это кончится. Он не умрет, но и не сумеет чудесным образом снова собрать свое тело в единое целое. Он останется жить, и его сознание окажется расщепленным в тех частях, на которые расчленят его безжалостные мучители.

Ему во что бы то ни стало нужно было бежать. Немедленно. Найти какой-то способ, несмотря на все их меры предосторожности.

Ночью ему представился такой шанс. Было уже очень поздно. Пятеро бандитов все еще не спали, тараща в темноту красные от усталости глаза. Все они вооружились до зубов и караулили каждое движение соседа, чтобы не дать кому-то похитить Эликсир для себя. Трое стояли в стороне от Сейджа. Двое присели рядом и принялись шептаться, строя один за другим совершенно дикие планы похищения Эликсира, который хотели использовать вдвоем.

Да. Это было очень удачно.

Сейдж постарался привлечь внимание этой парочки. Он говорил так тихо, что остальные бандиты его не слышали. Он предложил им сделку. Если они отпустят его, Сейдж клянется им помочь. Он поможет им перерезать глотки остальным, и тогда Эликсир наверняка достанется им.

— А с чего бы нам тебе верить? — резонно спросил один.

— Что если мы тебя развяжем, а ты перережешь глотки нам, а не им? — подхватил второй.

— С чего? — передразнил бандита Сейдж. — Ну, нападу я на тебя, ты заорешь, и тут же все остальные подоспеют! Я не могу упускать свой шанс. Я не хочу, чтобы меня снова пытали. Мне нужна ваша помощь. Если ради этого я должен помочь вам добыть Эликсир, так тому и быть.

Бандиты переглянулись. Соблазн был слишком велик. Если Сейдж разделается с остальной бандой, им двоим достанется не только Эликсир, но и все награбленные ценности.

— Ладно, — наконец прошептал первый бандит. — Заметано.

Быстро и бесшумно он перерезал веревки, которыми был связан Сейдж, тогда как другой следил за тем, чтобы никто не обратил внимания на то, чем они заняты.

— Ну вот, — сказал тот, кто освободил Сейджа. — Теперь твоя очередь — валяй, режь глотки. А мы позаботимся об Эликсире.

Сейдж не ответил. Вместо этого одним неуловимым движением он выдернул из-за пояса бандита кинжал и в мгновение ока располосовал горло незадачливым заговорщикам. Они упали замертво, даже не успев сообразить, что происходит.

Их тела с шумом ударились о землю, и это привлекло внимание тех, что стояли поодаль. Как только негодяи увидели, что случилось, их бешеные вопли подняли на ноги всю банду. Те, кто оказался ближе всего к Сейджу, кинулись в атаку.

Сейдж был только счастлив принять этот вызов. От ярости и жажды мести кровь бурлила у него в жилах. Он был в таком состоянии, что разгромил бы целую армию — что там каких-то три бандита? Сжимая в обеих руках кинжалы своих первых жертв, он с бешеным ревом ринулся в бой. Он даже не заметил, что получил несколько ударов в грудь и плечо, зато его клинки снова и снова поражали свои цели. Он упивался пролитой им кровью.

Оставалось еще трое бандитов — тех самых «корешей», которым Джованни рассказал об Эликсире — и они были далеко не глупы. Они сразу поняли, чем грозит эта схватка. Удача явно им изменила. И пока Сейдж расправлялся с их сообщниками, троица быстро подхватила кое-что из награбленных сокровищ, побросала их в повозку и скрылась в ночи.

Сейдж все еще упивался горячкой битвы, с жутким хохотом изливая свою ярость на ошарашенных бандитов. Он так увлекся своей местью, что даже не заметил, как трое его мучителей сумели сбежать.

— Эти люди выжили, — голос Магды, тоже захваченной своим видением, дрогнул от горечи. — Но на их судьбе лежало проклятье, как и на судьбе всех их потомков вплоть до наших дней. Эти потомки, давно разбросанные по всему свету, стали Проклятыми Местью. Так же как Служителями Вечной Жизни стали потомки и родные погибших членов Общества — мужья, жены и дети, из поколения в поколение хранившие знание об Эликсире.

Я слышала голос Магды, но мое внимание было приковано к видению, все еще стоявшему перед глазами. Сейдж, как дикий зверь, стоит над бездыханными телами пятерых только что убитых им людей. Его тело, залитое собственной кровью и кровью его врагов, качается от слабости, а грудь вздымается от судорожных вздохов. Он сделал свое дело, и теперь, оставшись в полном одиночестве, обреченный на вечные скитания и муки, он дал волю своему горю. Он рухнул на колени и издал отчаянный крик.

Видение сменилось. Это был тот же день, несколькими часами позднее. Я увидела, как Сейдж выливает Эликсир, чтобы навсегда покончить с ним. Вот он закапывает пустые сосуды в землю… Где команда археологов под предводительством моего отца обнаружит их через пять веков.

Затем я увидела Сейджа снова в Риме. Понурив голову, но стоит перед памятником на могиле Оливии. Пожилой мужчина обнимает Сейджа за плечи. Это отец Оливии. Я впилась взглядом в его лицо, желая убедиться, что это мог быть мой отец, но не нашла ни малейшего сходства. Сейдж, видимо, не ожидал этой встречи, но мужчина смотрел на него без осуждения и вложил что-то ему в руку: принадлежавшее Оливии ожерелье с цветком ириса.

А когда передо мной возникло следующее видение, Сейдж уже улыбался. Он ехал верхом по местности, которую я сразу опознала как сельскую глубинку в Англии конца семнадцатого века. И хотя в глубине глаз все еще таилась горечь от пережитого, он выглядел счастливым, и я тут же поняла почему. Он был с Кэтрин, и ее длинные рыжие волосы развевались за спиной, когда они неслись галопом по лугам.

Вот Кэтрин и Сейдж остановились и присели на берегу ручья, пока их лошади пили воду и отдыхали. Сейдж протянул руку и прикоснулся к амулету в форме цветка ириса у нее на шее.

— Я не перестаю удивляться, — сказал он. — Мне все еще не верится, что я здесь, вместе с тобой.

Кэтрин улыбнулась и поцеловала его, однако он медленно отодвинулся на безопасное расстояние.

— Осторожнее, — сказал Сейдж. — Твой отец уже обещал тебя другому человеку.

— Он еще успеет передумать, — возразила Кэтрин с недовольной гримаской. Она снова прижалась к его груди, и Сейдж с готовностью заключил ее в объятия.

Они понятия не имели о том, что за ними наблюдают. В роще на берегу ручья спрятался человек. Сложением он напоминал молодого бычка: толстая короткая шея, маленькие глаза, нос пуговкой и ноздри, раздувающиеся от гнева.

Мне моментально открылись две вещи: этого человека звали Джейми, и он был женихом Кэтрин… А еще это был Бен. Благодаря дару Магды читать все, что скрыто в сердцах других людей, я узнала и о том ужасном коварном плане, что породили гнев и ревность, снедавшие Джейми. Он собирался обвинить Кэтрин в колдовстве. И она будет опозорена — точно так же, как опозорила сейчас Джейми, путаясь с другим парнем после того, как отец обещал ее руку ему. Это научит ее уму-разуму.

Я хотела окликнуть его, уговорить его отступиться от своих планов, которые обернутся совсем не так, как он рассчитывал, но я могла лишь наблюдать за тем, как видения меняются одно за другим.

Вот Кэтрин прикована к позорному столбу, и пламя лижет ее ноги. Сквозь дым, застилающий глаза, в толпе зевак она видит Джейми. Он бледен и изможден, как будто уже долгие недели не в силах ни есть, ни спать по-человечески. Он как заведенный раскачивается на месте, вознося к небу неистовые безмолвные молитвы, но слишком поздно пытаться что-то изменить. Кэтрин дико бьется и извивается у столба, едва различая Сейджа. В кулаке он стискивает ее амулет в форме цветка ириса. Пятеро стражей с трудом удерживают его на месте, а он все рвется и рвется к столбу. Костер полыхает все ярче, и его лицо блестит от слез.

Я даже не заметила, что перестала дышать на какое-то время, пока передо мной не возникло новое видение. Я увидела Аннелину, известную французскую актрису. Они с Сейджем успели пожениться, и Сейдж даже позволил себе расслабиться и поверить, что на сей раз ему удалось снять проклятье со своей возлюбленной.

Я увидела их дома — живая картина семейного счастья. Посыльный доставил им букет цветов. Розы от неизвестного дарителя, в точности так, как я уже видела во сне. И сейчас мне стало ясно, что это лишь очередной букет из многих, доставленных ранее. Содержание вложенных в цветы записок менялось от слащавых признаний в любви к гневным упрекам и все более откровенным угрозам. На этот раз записка гласила: «Если ты не можешь быть моей, то не достанешься никому!»

Сейдж встревожился не на шутку. Он обратился в полицию и потребовал найти этого неизвестного, но было очевидно, что они ничего не сделают. А он был уверен, что этот человек собирается убить Аннелину.

Сама же Аннелина считала, что Сейдж слишком драматизирует ситуацию, но не могла оставаться равнодушной к его просьбам. Ему удалось уговорить возлюбленную ненадолго оставить сцену и уехать из города. Сейдж предупредил ее, что она должна держать в строжайшей тайне место их убежища, и она почти послушалась его. О том, что они собираются жить в бунгало на острове у побережья Греции, знали лишь несколько самых преданных друзей, которым Аннелина доверяла всю свою жизнь.

Жюльен был одним из этих друзей. И через несколько месяцев он продал сведения об их местопребывании газетчикам за изрядную сумму денег. И я узнала этого Жюльена, едва он появился в моем видении… Не только потому, что уже видела его во сне, но еще и потому, конечно, что это опять был Бен.

Сведениями Жюльена воспользовался убийца. Он нашел Аннелину и нанес ей множество ударов кинжалом: по одному за каждую подаренную им розу.

Потом я увидела Делию. Она приняла ухаживания известного гангстера Эдди, потому что тот обещал сделать ее звездой. Но вскоре она познакомилась с пианистом, с Сейджем. Я чувствовала, какие муки терзают его душу. Он не хотел поддаваться своей страсти к Делии. Он не хотел повторения трагедии.

Но он ничего не мог с собой поделать.

И он дал себе клятву, что на этот раз непременно найдет способ изменить судьбу. На этот раз им с Делией удастся прожить долго и счастливо.

Хотя Делии удавалось сохранить в тайне свою связь с Сейджем, она все же поделилась секретом со своим другом детства, Ричи. Ричи работал на Эдди, и он, как мог, старался помочь ей, окружив босса целым хороводом хорошеньких женщин, но от этого Эдди только заподозрил неладное. Он принялся следить за Делией, словно коршун, и в конце концов застал ее вместе с Сейджем. Свое отношение к этому он выразил просто: пуля в лоб каждому.

Сейдж смог выжить после такой раны. Делия нет.

А Ричи, как всегда, оказался Беном.

— Они прикованы друг к другу, этот человек и твоя дочь, и эта череда трагедий будет повторяться целую вечность.

Голос явно принадлежал Магде, но видение было каким-то расплывчатым, и я не сразу поняла, где это происходит.

Наконец все встало на свои места. Оказалось, что передо мной та же самая тайная комната в «Шибуйе 109», где мы находились сейчас.

Магда держала кого-то за руки… мужские руки… О, Господи, это же были руки моего отца! Теперь я видела его совершенно отчетливо, и он был таким реальным, что казалось — протяни руку, и коснешься его! Мне стало так хорошо и так больно, что защемило сердце.

Магда отпустила его руки, и папа открыл глаза. Судя по его бледному, потрясенному лицу, он только что увидел то же, что было показано мне.

— Рано или поздно он найдет ее и в этой жизни, — сказала Магда. — И это приведет к такому же концу.

— Как я могу это остановить? — с отчаянием воскликнул отец.

— А мне казалось, что ты явился сюда в поисках Эликсира Жизни, — напомнила Магда с улыбкой.

— Это было до того, как я узнал. И меня больше не интересует Эликсир. Я хочу лишь спасти свою дочь! И готов сделать для этого все, что угодно!

— Для этого необходимо окончательно и бесповоротно уничтожить Сейджа. И только он должен принять это решение. Все, что ты можешь предпринять — это попытаться его уговорить прийти ко мне за этим.

— Я сделаю это, — сказал папа.

— Но не упоминай ни словом обо мне, — поставила свое условие Магда. — Я хочу, чтобы наша встреча оказалась для него приятным сюрпризом!

— Хорошо. Где я могу его найти?

Магда улыбнулась еще шире, и видение переместилось, и снова это было уже знакомое мне место: дом Сейджа. Папа с Сейджем разговаривая и, причем в свое время Сейдж не передавал нам эТой части их беседы.

—Итак, вот что вас ждет, — говорил папа. — Проклятые Местью считают, что должны уничтожить вас, хотя понятия не имеют, как к этому подступиться. Если они доберутся до вас, ваша жизнь превратится с бесконечную пытку. А для Служителей Вечной Жизни вы не человек, а всего лишь сосуд с Эликсиром. Попав к ним, вы превратитесь в музейный экспонат, хранимый под замком в витрине. Рано или поздно вас найдут либо те, либо другие. Это лишь вопрос времени.

— А вы, стало быть, предлагаете мне смерть в качестве альтернативы, — язвительно отвечал Сейдж. — Не могу сказать, что вижу здесь какие-то перспективы.

— Но у меня есть еще один довод, и я надеюсь, что он вас убедит, — возразил папа. Он достал мою фотографию и протянул Сейджу. Это был маленький любительский снимок, ничего особенного, и, конечно, не из тех снимков, на которых загадочным образом присутствовал сам Сейдж. — Это моя дочь, Клиа.

Сейдж равнодушно скользнул взглядом по снимку, явно не понимая, при чем здесь я, и вернул его папе.

— Хорошенькая.

— Вы не узнали ее, — сказал папа. — Интересно. Мне казалось, что вы должны ее узнать. Вы встречались с нею прежде. И в первый раз ее звали Оливия.

Это имя поразило Сейджа, словно удар под ложечку. Он вздрогнул и побледнел… Но и заметно оживился. Ведь его половинка, его родная душа жива, и она вернулась в этот мир! Теперь лишь надо дождаться, когда она позовет его, и он придет на этот зов и найдет ее. Будет ли эта попытка успешной? Сейдж не мог предсказать. И какая-то часть его не хотела знать правды. Просто быть рядом с нею, чтобы снова почувствовать себя счастливым… Пусть это ненадолго, пусть их снова ждет ужасный конец…

Нет, это несправедливо по отношению к ней. Он найдет ее, но это не кончится ужасно. Он больше этого не допустит. Он будет начеку, он будет бдителен, как никогда прежде…

Папа легко прочитал все эти мысли по его глазам и грустно покачал головой.

— Нет, Сейдж. Этому не суждено кончиться хорошо. Вы-то, конечно, выживете, как и всегда. А вот она — нет. Она умрет. И смерть ее будет страшной и мучительной.

— Вы не можете знать это наверняка… — лицо Сейджа скривилось от душевной боли.

— Сколько еще раз вы позволите этому случиться? — спросил папа. — Сколько раз вы будете лишать жизни эту женщину и отнимать ее у тех, кто ее любит, кому она дорога? Это вы можете себе позволить ждать ее еще не одну сотню лет, но для нас она будет потеряна навсегда!

— Значит, я просто буду держаться от нее подальше, — решительно заявил Сейдж.

— Вы не сможете. Неужели вы сами не понимаете? Есть лишь один способ сохранить жизнь Клиа, а вам — разомкнуть проклятый круг. Позвольте мне отвести вас к Смуглой Леди. Она сможет освободить вас. Круг прервется. Пожалуйста… если вы действительно любите ее, вы сделаете это!

Сейдж задумался. Он так отчаянно цеплялся за свою надежду, за попытку снова попытать счастья с женщиной, которую любил больше всего на свете… Но увидеть ее — увидеть меня — снова погибшей по его вине… Это было слишком высокой ценой. Даже за его собственную вечную жизнь.

— Я сделаю это, — пообещал он отцу. — Я поеду с вами.

Наконец пальцы Магды разжались, отпуская мою руку, и я так резко вернулась в реальность, что у меня как будто вскипели мозги. Да, теперь мне многое стало понятно — гораздо больше того, чем я хотела бы знать. Я знала, почему он кинулся наутек, когда впервые увидел меня на пляже, почему притворялся, что равнодушен ко мне. Я знала, почему он попытался отстраниться от меня после того, как мы были вместе у отеля.

— Ты с самого начала хотел попасть сюда вовсе не ради Эликсира! — обличила я Сейджа. — Ты пришел за своей смертью! — и я встряхнула головой, потому что насланные Магдой видения все еще обуревали мой мозг. — Он уговорил тебя покончить с собой!

— Он был прав, — сказал Сейдж. — Это единственный способ спасти тебя!

— Да, это так, — подхватила Магда. — Круг невозможно разомкнуть, пока Эликсир не воссоединится с великими силами Вселенной, создавшими его когда-то. Этого можно достичь лишь при перемещении души. Сейдж… Будь паинькой, сорви со стены вон тот холст.

Она показала глазами на картину маслом. Сейдж подцепил угол холста и отодрал его. Под картиной был спрятан золотой кинжал. Его полированное лезвие хищно блестело.

— Осторожнее, — предупредила Магда. — Он очень острый. Он разрушает не только кости и плоть, но и саму душу.

— Так вот к чему все шло, — пробормотал Сейдж, не спуская глаз с клинка. — Все оказалось так просто…

— Вовсе не так просто! — возразила Магда. — Ты должен выполнить ряд условий, необходимых Вселенной, чтобы получить освобождение. Ты должен развести костер и в его пламени продемонстрировать, что понимаешь, что твое время пришло и что ты по доброй воле жертвуешь всеми земными благами для восстановления равновесия. Ровно в полночь — и это одно из важнейших условий — ты сам вонзишь кинжал в свое сердце. Ты сам должен это сделать, а не призывать на помощь каких-нибудь добровольцев.

— Все, хватит! — не выдержала я. — Этого все равно не будет!

— Не тебе делать этот выбор! — отрезала Магда и снова обратилась к Сейджу. — Сделай, как я сказала, и твоя душа получит свободу. Твое тело умрет, а Эликсир утратит силы.

— Я все понял, — сказал Сейдж и спрятал кинжал в карман куртки.

— Не торопись, — возразила Магда. — Я еще припасла напоследок пару пикантных мелочей!

Она даже хихикнула от радости. Мне захотелось ее ударить.

— Когда твоя душа покинет тело после этого обряда, для нее не будет никакой вечной жизни. Да, она попытается найти нового хозяина, новое пустое тело. Но увы — в наше время не так-то легко вовремя найти подходящий труп. И твою душу подхватит вихрь самых ужасных мучений — прежде чем она не распадется на первоэлементы и не превратится в ничто, — Магда злорадно улыбнулась и добавила: — Все будет так, как я сказала, и это вовсе не весело!

— Это несправедливо! — возмутилась я.

— Еще как справедливо! Взять хотя бы все эти жизни, которые загубил Сейдж — в том числе и четыре твоих! По-твоему, он не обязан заплатить за это? Можешь не отвечать — никого не волнует, что ты думаешь по этому поводу. Сейдж знает правду, и я очень рада тому, что он сделает правильный выбор. — Магда обратила на Сейджа свой ужасный взор, и впервые я заметила в ее глазах проблеск юности и чистоты.

— Прощай, любовь моя… Пора мне обрести покой, — пергаментные губы скривились в ведьминской ухмылке, и ни о какой чистоте во взгляде уже не могло быть и речи. — Тот покой, который не суждено познать тебе!

С неожиданной для нее силой Магда сорвала с шеи цепочку, на которой висел амулет, и бросила его об пол. Стекло разлетелось на мелкие осколки.

Иссохшее тело Магды Алессандри рассыпалось прахом и исчезло, как будто его и не было.

 

ГЛАВА 13

— Клиа, Сейдж… — начал было Бен, с трудом подбирая слова. — Я…

Мы так и не дождались окончания фразы: судя по шуму, где-то наверху явно началась потасовка.

— Это что такое? — насторожилась я.

Топот и крики перемещались, они приближались к нам! Сейдж озабоченно сказал:

— Кто-то уже знает, что мы здесь.

— Но тогда не лучше ли пересидеть этот шум? — предложила я. — Вряд ли они нас здесь найдут.

— Они обязательно проверят все лестницы, — возразил Сейдж. — И если найдут дверь, то придут сюда. И мы окажемся загнанными в угол.

— Но если мы высунемся, то наверняка угодим к ним в лапы, — мне совсем не хотелось покидать это убежище.

— Здание большое. Если мы успеем выскочить отсюда, нам будет легче скрыться, — сказал Сейдж

— Бен? — спросила я.

Судя по его виду, он вообще не обращал внимания на то, что творится вокруг.

— Бен!

— Клиа…

Он поднял на меня страдальческий взгляд. Я отлично понимала, что он должен сейчас чувствовать — как-никак нам было показано одно и то же. Но сейчас было не время и не место предаваться душевным мукам.

— Давай, завязывай с этим, Бен! Ты нам нужен здесь и сейчас!

Теперь топот раздавался прямо над нами, а голоса стали такими громкими, что можно было разобрать отдельные слова. Видимо, преследователи находились на лестнице и обшаривали ее, спускаясь сверху вниз.

— Ты прав, — обернулась я к Сейджу. — Нам надо бежать отсюда.

Мы помчались по коридору и протиснулись через дверцу на лестницу. Топот и крики слышались совсем близко. Мы поспешили в торговый зал в надежде смешаться с толпой покупателей. Правда, было уже десять вечера, и народу было не так много, как днем, но все еще достаточно людно. Мы пересекали зал, стараясь не обращать на себя внимания окружающих.

— Эй!

Я подняла глаза и увидела, как двумя этажами выше через перила эскалатора свесился какой-то тип. Он помчался за нами, на ходу выхватывая рацию и выкрикивая:

— Объекты обнаружены! Объекты обнаружены! Направляются к выходу!

Мы кинулись бежать, и в то же время еще несколько человек выскочили из магазинов и из дверей, ведущих на служебную лестницу, и понеслись за нами. Их становилось все больше — можно подумать, они заполонили весь торговый центр! На них не было ни единой формы, ни каких-то опознавательных знаков. За нами гнались представители самых разных рас, со всех концов света, однако выделить их из толпы было нетрудно. Они бросались в глаза своей откровенной грубостью: грубые мышцы, грубые души, как не смирившиеся с поражением узники, десятками лет только и знавшие, что накачивать мышцы и лелеять планы мести.

— Господи, да они сейчас начнут стрелять! — предупредил Бен.

— Виляйте! — крикнул Сейдж. — Они не станут стрелять, если не смогут прицелиться!

Стараясь метаться из стороны в сторону, мы продвигались к выходу. Я завизжала, когда грохнул первый выстрел и обрушил витрину магазина.

Теперь все, кто еще оставался в торговом зале, были до смерти напуганы и с визгом и криками разбегались кто куда.

Я услышала еще два выстрела, прежде чем мы выскочили на улицу. Сейдж побежал по стоянке, дергая дверцы машин, пока одна из них не открылась.

— Садитесь! — рявкнул он. — И пригнитесь!

Бен скользнул на заднее сиденье, а мы с Сейджем скорчились на переднем. Едва мы успели укрыться, как погоня, судя по шуму, тоже выскочила на парковку.

— Что мы теперь будем делать — просто отсидимся? — шепотом спросила я у Сейджа. — Тогда какая разница, прятаться здесь или в норе у Магды?

Сейдж ничего не ответил. Он колдовал с чем-то под приборной доской. Еще через секунду завелся двигатель. Сейдж выпрямился и рванул с места на полной скорости.

— Ты умеешь угонять машины? — удивилась я.

— Имея в запасе пятьсот лет, многому можно научиться, — ответил он.

Я набралась храбрости и села, протянув руку к ремню безопасности. За спиной у меня Бен сделал то же. И только я подумала, что нам удалось оторваться от погони, как сзади прогремел выстрел. Я с визгом снова скорчилась у самого пола.

— Черт! — воскликнул Сейдж. — Они пытаются прострелить нам колеса!

Он с силой налег на педаль акселератора. На шоссе все еще было слишком много машин и никакой возможности для маневра. Сейдж внезапно свернул на встречную полосу.

Возмущенно заревели гудки.

— Ты что делаешь? — закричала я.

— Держись! — ответил Сейдж. Он едва успел вывернуть руль и вернуться на свою полосу, чудом избежав столкновения.

Я зажмурилась, но всего на секунду. Если уж мне суждено сейчас погибнуть, я хочу увидеть свои последние мгновения.

Сейдж выписывал нечто невероятное, маневрируя по лабиринту больших и маленьких улиц и то и дело нарушая правила. Непрерывно гудя, он проносился по перекресткам и съезжал на боковые улицы, так что пешеходы едва успевали выскочить из-под колес нашей машины.

— Бен, ты цел? — я оглянулась, чтобы просмотреть на него. Он был совершенно белым. Беднягу укачивало даже на детских аттракционах в городском парке. Оставалось надеяться, что сейчас его не вырвет.

Он молча покачал головой и скорчился на своем сиденье.

Я немного приподнялась, чтобы посмотреть на дорогу через его плечо, однако Сейдж пригнул меня обратно.

— Даже не думай.

— Я просто хочу посмотреть, сколько их гонится за нами.

— Слишком много, — Сейдж разогнал машину до смертельно опасной скорости, заложил крутой вираж и принялся петлять по каким-то переулкам, чудом ни во что не врезавшись.

Я услышала, как за спиной завизжали тормоза, а потом что-то грохнуло.

— Ага-а-а! — торжествующе закричал Сейдж. — Я ну-ка, глянь!

Я развернулась, и в заднем окне на миг промелькнула картина двух врезавшихся друг в друга машин. Пробка стремительно разрасталась по мере того, как перед нею останавливались все новые автомобили. Погоня на какое-то время увязла в этой неразберихе. Я снова уселась прямо.

— Круто получилось, верно? — спросил Сейдж.

Он улыбался. Погоня бурлила у него в крови. Глаза сверкали от прилива адреналина, и мощные мышцы напрягались, когда он выжимал из автомобиля все возможное.

Я еще никогда не видела его таким привлекательным. В каком-то извращенном смысле часть меня не желала окончания бешеной гонки.

— Держись! — снова крикнул Сейдж. Мы опять мчались по шоссе. Разогнав машину до предела, он заложил еще один вираж, отчего сразу три автомобиля едва успели затормозить и застопорили движение.

— Что, сердце колотится? — он на какой-то миг поймал мой взгляд.

Колотится, и еще как… И у меня возникло ощущение, что он отлично понимает почему. Он улыбнулся, но тут новые выстрелы вернули его внимание к погоне. Я едва переводила дыхание, следя за тем, как он ведет эту смертельно опасную гонку, пока, наконец, все преследовавшие нас машины не остались где-то позади.

Мы снова мчались по практически пустому шоссе, и ни одна машина не пыталась нас догонять.

— К-хм… Сейдж! — наконец прокашлялся Бен. Он все еще не до конца справился с дурнотой, но на его лицо уже понемногу возвращался привычный цвет. — Куда мы едем?

— На пляж Куюкури, — сказал он. — Отсюда езды меньше часа, и там нам никто не помешает. Еще какое-то время уйдет на то, чтобы собрать дрова и развести костер… Управимся к половине двенадцатого.

Хотя Сейдж говорил это ровным тоном, я понимала, что сейчас должно твориться у него в душе. Его намерения были мне известны, и все равно при одной мысли о них у меня все обмирало внутри.

— По-твоему, это правильно? — спросил Бен. — Может, имеет смысл просто остановиться и обдумать наш следующий ход?

Совершенно очевидно, Бен все еще не пришел в себя от всего, что увидел. Он так ничего и не понял.

— Сейдж уже давно успел обдумать наш следующий ход, — сказала я.

— Ладно… И каков же он?

— Освобождение, — хором произнесли мы с Сейджем.

— Освобождение… В смысле с этим кинжалом? — уточнил Бен.

— За этим мы сюда и явились, — сказал Сейдж

Бен открыл было рот, но так ничего и не возразил. Вместо этого он посмотрел на меня и выразительно приподнял бровь, ожидая моей реакции.

— Он с самого начала это задумал, — сказала я.

И если все пойдет так, как планировал Сейдж, то он будет мертв не далее как через полтора часа. Я подумала, что не стоит затевать сейчас душеспасительную беседу, полную драматических прощаний и горестных сетований на то, как все могло бы обернуться, «если бы». Это лишь причинит нам всем лишнюю боль. Лучше просто сидеть и молчать.

— Знаете, ребята, — наконец решился Бен, — я все не перестаю думать о том, что мы увидели… Что я успел натворить…

— Это был не ты, — сказала я.

— Нет, это был я, — возразил он. — Это был я.

И действительно, это был он. Это был он, и он творил со мной ужасные вещи в каждой новой жизни.

— Каждый раз я предавал тебя, — продолжал Бен, — и то, что потом случалось с тобой…

Он умолк, не в силах продолжать, а я постаралась вспомнить одно обстоятельство из жутких видений Магды, которое хоть немного могло меня подбодрить.

— Ты не сам придумывал все эти вещи, — сказала я. — Помнишь? Ты сам не имел понятия о том, к чему это может привести.

— Но это еще хуже! Получается, что я даже себе не могу доверять! Потому что все, что мне казалось правильным, на поверку выходило ужасным!

Он был прав. Даже когда он искренне хотел мне помочь, его поступки приводили меня к гибели.

Неужели это случится опять?

Нет. Это же Бен! Мой Бен! И что бы там ни случилось с нами в прошлых жизнях, в этой он скорее умрет сам, чем позволит кому-то обидеть меня. Я знала это совершенно точно.

Где-то на задворках сознания все еще теплилось смутное подозрение. Я нарочно постаралась отделаться от него.

— Что было, то было, но больше такого не случится, — как можно увереннее сказала я Бену. — Эти парни не были тобой. Да, они могли быть тобой лишь отчасти — но это все равно был не ты.

— Откуда у тебя такая уверенность? — спросил он. Его голос выдавал неистовое желание поверить мне.

— Это тоже часть круга, — вмешался Сейдж. — И сегодня ночью это закончится.

Он затормозил у магазина.

— Я ненадолго, — сказал он.

— Ты бы не мог пока оставить мне свой телефон? — попросила я. — Мне нужно послать сообщение Райне. Пусть знает, что мы еще живы.

Сейдж приподнял брови, удивленный таким подбором слов, но протянул мне сотовый и скрылся в магазине.

— Я сейчас, — сказала я Бену, вылезая из машины. По пути я как бы машинально прихватила кофр с фотоаппаратом.

У меня возник план.

Я и не думала писать Райне. Вместо этого я вытащила из кофра бумажку, на которой когда-то распечатала адрес вебсайта Служителей Вечной Жизни и пароль, найденный у папы в лаборатории. Я вошла на этот сайт и в двух словах сообщила, кто я такая, что сейчас со мной Сейдж и что мы направляемся на пляж Куюкури. Я добавила, что если им нужен Эликсир, им следует добраться до нас до полуночи, иначе будет слишком поздно.

Сейдж уже возвращался к машине. У меня не оставалось времени просмотреть новые сообщения на сайте, чтобы убедиться, что он вообще работает. Я могла только скинуть им информацию и надеяться, что кто-нибудь появится до того, как станет слишком поздно.

Я собиралась ввести в игру самых непримиримых наших врагов, но это была единственная остававшаяся у меня возможность, и я надеялась, что она сработает.

— Всем привет от Райны, — сказала я, возвращая телефон Сейджу.

После чего мы уселись в машину и продолжили наш путь к тому месту, которое он выбрал, чтобы положить конец своему существованию.

Прошло еще около получаса, прежде чем мы добрались до пляжа в Куюкури.

Все трое завозились, собираясь выйти из машины, но Сейдж придержал Бена за плечо.

— Если не возражаешь… Я бы хотел побыть вдвоем с Клиа.

Бен явно почувствовал себя уязвленным, беспомощно посмотрел на меня и на Сейджа и, наконец, выдавил:

— Конечно.

Они стояли у машины, отлично понимая, что видят друг друга в последний раз. Но вот Бен протянул руку:

— Не знаю, что сказать.

Сейдж еще мгновение смотрел на него, а потом ответил на рукопожатие и обнял Бена. Он шепнул что-то Бену на ухо, тот кивнул, и они отпустили друг друга.

Сейдж взял меня за руку, и мы вдвоем побрели по пляжу. Он был длинным и широким, с полосой высоких дюн, за которыми угадывались жилые дома, темные и тихие в этот час. Мы направлялись к морю, пока до кромки воды не осталось несколько метров. Здесь песок был достаточно плотным, чтобы по нему было удобно идти, а волны еще не доставали сюда и не могли помешать тому, что собирался сделать Сейдж.

Пока мы ехали в машине, я немного приободрилась. Я все еще не верила, что все это случится наяву. И даже умудрилась составить план, как предотвратить неизбежное.

Но вот мы вдвоем оказались на этом пляже, и до полуночи остались считанные минуты, и не было никакой гарантии, что мой план сработает. И если этого не случится, все кончено. Вряд ли мне хватит сил отнять кинжал у Сейджа. Если он захочет покончить с собой, он это сделает.

Из глаз моих хлынули слезы, и я очень старалась, чтобы голос мой не дрожал.

— Что теперь?

— Я разведу костер, как сказала Магда, и по доброй воле пожертвую всеми земными радостями.

Он вывел меня на полосу сухого песка, привлек к себе и поцеловал.

Это было слишком. Я разрыдалась.

— Не делай этого! — молила я. — Ты вовсе не обязан это делать!

— Обязан. Даже твой отец это знал.

У меня не было слов. Рыдания сотрясали меня, лишая дара речи. Сейдж наклонился и поцеловал меня в макушку. Я видела, что в его глазах тоже блестят слезы. Он двинулся было в сторону, но я схватила его и прижалась к нему что было сил. Я не могла его отпустить и обливалась слезами. Если я не дам ему вырваться, он не сможет ничего сделать. А тем временем минует полночь, и я получу еще один день. А там, где один — может быть и больше. Просто я должна во что бы то ни стало удержать его при себе!

Ласково, но с силой Сейдж разомкнул мои объятия. Мне было невыносимо чувствовать, как его руки перестают касаться меня. Лучше было сразу умереть. Я рухнула на песок, совершенно обессиленная и уничтоженная.

Пока я рыдала, Сейдж занимался своим делом. Он собрал кучку сухого плавника, разжег небольшой костер и окружил его быстрыми набросками, сделанными сучком прямо на песке. В результате получился круг из рисунков, демонстрировавших его существование в этом мире… его жизнь со мной.

Он вернулся ко мне и взял меня за руку. Я уцепилась за нее, как утопающий за соломинку. Он обнял меня, и я приникла к нему что было сил, стараясь запомнить это ощущение нашей близости.

Сейдж провел меня по всей галерее наших совместных жизней. Сквозь слезы я рассматривала один рисунок за другим. Сейдж с Оливией катаются на лодке по Тибру. Сейдж с Кэтрин танцуют на своей любимой лужайке. Сейдж с Аннелиной перед алтарем во время венчания. Сейдж с Делией, улыбающиеся друг другу возле фортепиано. Сейдж и я на пляже в Рио, увидевшие друг друга в самый первый раз.

Это было произведение искусства. Мы с ним были произведением искусства. И я не хотела верить в то, что сейчас это должно закончиться.

Я услышала сдавленное всхлипывание и поняла, что Сейдж тоже плачет. Я подняла голову и поймала его взгляд.

— Не делай этого! — потребовала я.

— Я должен, — простонал он.

Огромным усилием воли он отвел от меня глаза и сверился с часами.

— Без пяти двенадцать, — хрипло прошептал он. — Тебе пора идти. Я не хочу, чтобы ты это видела.

Я потянулась к нему всем своим существом и приникла к его губам. Не прерывая поцелуя, я крепко обняла его за шею. Я не хотела, чтобы поцелуй прервался. Если мне удастся продлить поцелуй всего на пять минут, ничего не случится!

Пять минут! Это все, что мне требовалось.

Жадно целуя его, я гладила его по спине, по груди, сунула руку за пояс джинсов…

— Нет, Клиа! — взмолился он, отводя мои руки. — Я не могу тебе позволить!

— Ты можешь! Ты тоже этого хочешь! Пожалуйста! — я снова кинулась ему на грудь и принялась целовать его в последней, отчаянной попытке отвлечь его от ужасной цели.

— Нет!

Он оттолкнул меня, на этот раз с такой силой, что я упала на песок. Смахнув с лица остатки слез, он вынул кинжал.

— Прости, Клиа, но я должен. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю… — хотела я ответить, но вместо этого у меня вырвались отчаянные рыдания.

Сейдж снова сверился с часами: еще одна, последняя минута?

И тут я услыхала скрип тормозов. Ярко вспыхнули фары, и на пляж выехал старый фургон. Дверцы распахнулись, и из фургона выскочили трое мужчин и две женщины, все с пистолетами наизготовку.

Господи, неужели это и правда были они? Я чуть не отключилась от облегчения, но сейчас было не время проявлять слабость. Они были близко, но еще не обнаружили нас с Сейджем.

— Сюда! Мы здесь! — закричала я, размахивая руками.

Пять пистолетных дул повернулись и нацелились мне в грудь.

— Что ты делаешь? — закричал Сейдж.

— Сюда! — снова позвала я.

— Клиа! — заревел Сейдж и едва успел рухнуть на меня, прикрывая своим телом, а пятеро Служителей Вечной Жизни открыли огонь и побежали к нам. Они слишком хорошо знали, что их пули не убьют Сейджа, а лишь задержат его на время, и их совершенно не волновала моя судьба. Сейдж, не давая мне подняться, оттащил меня под прикрытие ближайшей дюны.

— Что ты наделала? — прошипел он.

— Сказала им, где нас найти. У меня не было другого выбора.

Тем временем выстрелы гремели все ближе. Сейдж схватил меня за руку и побежал прочь, петляя между дюнами, как заяц, и стараясь не попадать на линию огня. Мы неслись что было сил. Я задыхалась, легкие жгло, как в огне, но я приветствовала эту боль. Сейдж все еще был со мной! И он был жив!

Внезапно новая, чудовищная боль пронзила все тело, и я рухнула возле дюны. Машинально я схватилась за ногу. Бедро было мокрым от крови. У меня закружилась голова.

— Клиа! — Сейдж опустился возле меня на колени и зажал рану, стараясь остановить кровь.

— Клиа! — послышался еще один голос.

Бен? Я увидела, как он бежит по песку в нашу сторону. Нет, только не это! Ничего глупее нельзя было придумать! Я хотела крикнуть ему, чтобы он остановился и убирался отсюда, но побоялась привлечь внимание Служителей.

— Клиа! Клиа! — не унимался Бен и несся среди дюн, не разбирая дороги.

Черт бы его побрал! Он и без моей помощи приведет сюда всех Служителей! Теперь они тоже увидели его, бегущего к нам. Не надо было быть гением, чтобы понять, что он с нами заодно. Собрав в кулак все оставшиеся у меня силы и надеясь хотя бы на миг отвлечь внимание преследователей, я закричала:

— Бен, стой! Убирайся отсюда!

Поздно, слишком поздно! Один из мужчин успел поймать его, и через секунду вокруг собралась вся их пятерка.

— Мы захватили вашего друга! — крикнула одна из женщин. — Отдайте то, что нам нужно, и он не пострадает!

Отдать им то, что им нужно? Отдать им Сейджа?! Ни за что на свете! Я резко обернулась к нему. Он ласково улыбнулся и отвел с моего лица растрепавшуюся прядь.

— Как твоя нога? Очень больно?

— Сейдж, не надо…

— Это совсем легкая рана. Поболит немного и пройдет. Все будет хорошо.

— Не ходи к ним! — я в панике поймала его за полу куртки.

— Он для них ничего не значит, Клиа. Они прикончат его, если я не пойду.

Мне было все равно. Нет, я вовсе не хотела, чтобы пострадал Бен, но еще меньше я хотела снова расставаться с Сейджем.

— Нет! — это было единственное слово, которое я была способна произнести. — Нет, нет, нет, нет.

Сейдж заглушил мои мольбы поцелуем, один за другим разжал мои пальцы, державшие его за куртку, и пошел по пляжу к Бену и поймавшим его людям, высоко подняв пустые руки в знак того, что готов сдаться.

— Вы сами предложили сделку, — холодно отчеканил он. — Меня за него. Отпустите его.

— Нет, — пытался протестовать Бен, но разве его кто-то слушал? Женщина злорадно ухмыльнулась и кивнула тому, кто удерживал Бена. Ее сообщник с силой пихнул Бена вперед, и он упал к ногам Сейджа. Сейдж помог ему подняться и на миг замедлил шаги. Они успели обменяться парой фраз, прежде чем двое мужчин выскочили вперед и схватили Сейджа, прижав стволы пистолетов к его вискам. Они проворно затащили свою добычу в фургон. Дверцы захлопнулись, взревел мотор, и фургон уехал.

Сейдж покинул меня. Я тупо уставилась на то место, где только что стояла машина.

Тишину ночи снова нарушили сирены, и где-то невдалеке замелькали огни фар. Полиция.

— Клиа… — начал Бен. Он успел подойти ко мне и протянул руку, но я оттолкнула его что было сил.

— Вот, ты слышишь это? — закричала я. — Полиция! Каких-то жалких пять минут! Это все, что нам было нужно! А ты просто должен был оставаться там, где ты был! И Сейдж был бы жив, и был бы сейчас с нами!

— Господи, я знаю, — жалобно ответил Бен. — Я сам все знаю… Но я увидел, как ты упала, и подумал, что тебе нужно помочь, и… я снова это сделал! Я снова все разрушил.

Бен не выдержал и заплакал. В прежние времена я бы не выдержала первая и принялась его утешать. Но на этот раз меня не трогали его слезы.

Сирены приближались, и вскоре к нам подъехал полицейский патруль. Они сделали все, что могли, и прибыли на пляж очень быстро, но сегодня они опоздали.

На несколько следующих часов я полностью утратила связь с внешним миром. Полицейские сказали, что приехали на пляж по звонку местных жителей, сообщивших о стрельбе. Они допросили нас с Беном, и мы в один голос заявили, что ничего не знаем о тех людях, которые на нас напали. Мы просто хотели прогуляться по пляжу, а они ни с того ни с сего открыли огонь.

Из полиции меня доставили в больницу, чтобы обработать рану на ноге, и мне показалось, что я целую вечность ждала своей очереди в приемной. Вокруг было полно людей, и все страшно суетились, но говорили только по-японски, и я не понимала ни слова. В конце концов окружающие меня звуки слились в какой-то невнятный гул, не задевавший сознание. Бен все пытался со мной заговорить, но я не в силах была даже смотреть на него. И когда меня вызвали на прием, я с облегчением избавилась от его общества. Медсестра немного говорила по-английски и объяснила, что мне повезло: повреждены только мягкие ткани. Она ошибалась самым ужасным образом, но ей не дано было увидеть другие мои раны.

Обстановка смотровой комнаты в больнице действовала на меня успокаивающе. Здесь было так чисто, все сверкало такой белизной, что казалось, будто я попала в какой-то иной мир, где все было по-другому, где не было событий этого дня. Мне даже удалось представить, что снаружи, за дверью, меня ждет не Бен, а Сейдж, и я ужасно не хотела отсюда уходить, но и оставаться здесь я не могла. Мою рану зашили и сказали, что я могу идти.

Когда я вышла, оказалось, что Бен уже держал наготове такси. Он даже умудрился купить нам билеты на ближайший рейс, и теперь мы могли ехать сразу в аэропорт. У меня было такое ощущение, будто я проспала весь путь до самолета, и снова обрела способность думать, только когда мы уже были в воздухе. Бен сидел возле меня. Он лез из кожи вон, стараясь быть полезным. Он купил нам билеты в первый класс, чтобы я могла спокойно вытянуть раненую ногу, и заставил стюардессу принести мне несколько подушек, чтобы подложить под нее.

— Тебе удобно? — снова и снова спрашивал он. — Хочешь, я принесу еще подушку?

— Не надо.

— Ты уверена?

— Да.

Я отметила, что миновало восемь часов с тех пор, как они увезли Сейджа. Его захватили Служители, но надолго ли? Ведь кинжал все еще у него. Каждую ночь он может покончить с собой, и я даже не узнаю об этом. Я чувствовала себя совершенно потерянной. Как до этого дошло? Неужели я ничего не могла поделать? Я снова и снова перебирала в мыслях последние события, и каждый раз натыкалась на одно и то же.

Бен.

Если бы Бен выскочил из своего укрытия в дюнах…

Наверное, это было несправедливо — это и было несправедливо — но я ничего не могла с собой поделать.

Я невольно заерзала в кресле.

— Что, нога болит? — всполошился Бен. — Тебе что-нибудь нужно?

— Болит, но не нога, — сказала я.

Бен открыл было рот, собираясь что-то сказать, но вовремя передумал. Он запустил руку в волосы, сильно дернул за свои каштановые кудри и вздохнул.

Но даже этот его вздох требовал от меня слишком многого. Я не желала его слышать. Я отвернулась и устроилась поудобнее, как будто собиралась поспать. Интересно, смогу ли я вообще спать в ближайшее время. Я изнемогала от усталости, и это было таким заманчивым способом убежать от душевной боли… Но я боялась. Снова увидеть его во сне, а потом проснуться… И каждый раз снова и снова умирать от горечи потери. Я не вынесу эту пытку.

Но еще хуже была мысль о том, что я могу закрыть глаза и заснуть — и не увидеть его вовсе.

Бен снова вздохнул. Его вздохи раздражали меня, как скрип вилки по стеклу. Я вскочила и заковыляла по проходу к туалету. Мне не надо было оборачиваться, чтобы увидеть, как Бен сгорает от желания подняться и пойти следом за мной, но ему все же хватило ума остаться на месте.

Заперев за собой дверь, я посмотрела на свое отражение в зеркале. Это лицо было моим — и не моим. Интересно, когда я успела так измениться. Когда произошли столь глубокие внутренние сдвиги, что я больше не узнаю себя в зеркале?

У меня внезапно возникло странное предчувствие, что эта незнакомка в зеркале владеет множеством тайн, которыми могла бы поделиться со мной.

Может быть, мне просто нужно прислушаться.

Я попыталась.

Ничего.

Я подалась вперед и всмотрелась в ее глаза.

Я отвернулась, вышла из туалета и пошла на свое место.

Что бы ни хотела она сказать, я не смогла ее услышать.

Я даже не знала, смогу ли когда-нибудь услышать ее.

 

БЛАГОДАРНОСТИ

Я от всего сердца благодарю всех людей, которые участвовали в создании «Эликсира». Это было ни с чем не сравнимым опытом — попробовать себя в качестве писательницы — и я признательна всем, кто поддержал мой порыв.

Прежде всего моя огромная благодарность Элизе Аллен, моей мудрой и трудолюбивой сподвижнице. Я многому научилась у тебя во время нашей совместной работы. Твоя вера в меня и непревзойденный талант рассказчицы вдохновляли меня на новые и новые подвиги, даже когда мы засиживались далеко за полночь и точки и запятые начинали расплываться перед глазами.

Я благодарна моему редактору, Эмили Миган, ее помощнице, Джулии Магуайр, и всему коллективу издательства «Саймон энд Шустер». Они первые разделили мои надежды на эту книгу и не давали угаснуть моему энтузиазму: Кэролайн Рейди, Джон Андерсон, Джастин Чанда, Энн Зафян, Пол Криптон, Николь Руссо, Элке Вилла, Дженика Насуорти, Феликс Грегорио, Чава Волин, Лиззи Бромли и Том Дэйли.

Я благодарю моих литературных агентов, Фонду Шнайдер и Роба Вейсбаха, внушивших мне уверенность в своих силах и указавших верный путь на незнакомом поприще.

Мама, спасибо тебе! Ты всегда давала мне необходимый толчок, чтобы расширять границы своих возможностей! Спасибо за то, что научила меня настойчивости и упорству. Ты всегда напоминала мне, что нужно стремиться к большему.

Майк, спасибо тебе за то, что терпеливо выслушивал все мои безумные рассуждения и идеи, из которых родилась история Сейджа и Клиа. Я люблю тебя!

Ри-ри, спасибо тебе за то, что я сумела пережить это время, полное перегрузок, благодаря юмору и смеху.

И конечно, мои самые горячие благодарности — верным, преданным и активным фанатам! Ваша любовь ко мне стала неисчерпаемым источником вдохновения и творческой энергии. И я надеюсь от всей души, что вам понравится эта книга!