Турки обошлись с этой землей так, как им подсказывал кочевой уклад жизни: они превратили ее в заросшее травой безлюдное пастбище, и теперь лишь обгорелые каменные фундаменты и поросшие кустарником дамбы напоминали о прежнем процветании этого земледельческого края. Ни дымка от трубы, ни вспаханного поля. Враги подожгли степь, и паломники двигались по черному палу, на котором не осталось ни травинки. На четвертый день после битвы скакун Жак умер от голода.

Рожер остался совершенно один, без слуги и даже без смены белья. Перед началом похода герцог раздал всех вьючных и захваченных у турок лошадей рыцарям, лишившимся коней. Заменить Жака было некем, да Рожер и не рискнул бы говорить об этом. В первом же бою он предал друга, а затем позорно бежал из-под знамен своего сеньора и теперь испытывал чувство глубокой вины. Он тащился в колонне пехоты, среди отверженных оборванцев, и надеялся лишь на то, что его не заметят. Он не мог идти в доспехах, а потому забросил кольчугу и щит на запряженную быками телегу. Меч и копье еще оставались при нем, свидетельствуя о его рыцарском звании. Но если он не добудет коня, скоро ему уже ничто не поможет. Ранг воина определяется тем, какое место в строю он занимает во время битвы, а спешенный рыцарь в бою стоит меньше простого арбалетчика. Он шел рядом с телегой, и все окружающее только усугубляло его отчаяние: он устал, хотел пить, был голоден, грязен и стыдился самого себя. Весь день он должен был приноравливаться к медленному шагу быков и приходил в лагерь лишь тогда, когда вода в источниках оказывалась мутной, а лучшие куски съеденными. На безоблачном небе сияло солнце, все вокруг покрывал тонкий слой пепла, а над войском стояло почти осязаемое зловоние. Рядом с ним шли беднейшие из паломников, тащившиеся пешком от самой Роны или Луары. Они брели шаркая ногами и потупив глаза, они переговаривались на непостижимых диалектах, но переносили бремя похода лучше, чем он. Рожер сжимал зубы и пытался доказать, что рыцарь, даже пеший, ни в чем не уступит крестьянину.

Войско шло по Императорской дороге к Иконию. Тридцать лет назад дорога была в полной исправности, но турки разрушили все мосты и переправы, и каждая речушка надолго задерживала пилигримов. На третий день телега, на которой Рожер пристроил доспехи, остановилась перед глубоким оврагом, по дну которого протекал ручей. Шедшие впереди уже проторили в склоне узкую колею. Посреди ручья стояла крытая повозка, застрявшая между двумя валунами, тащившие ее четыре быка остановились, запутавшись в ярме самым фантастическим образом, и арбалетчик, пытавшийся убрать из-под колеса здоровенный булыжник, вынужден был признать свое поражение.

Такие случаи во время похода — вещь обычная, и Рожер относился к ним довольно спокойно. Вести себя иначе значило бы уронить достоинство рыцаря. Но толпа бедняков нетерпелива, и если возникала какая-нибудь задержка, крестьяне готовы были разнести вдребезги любое препятствие. Он увидел двух женщин, выглянувших из-под грубого холщового полога, и это решило все. В повозке могли ехать только благородные дамы! Он спустился с берега и уперся плечом в злополучный валун.

В Суссексе ему часто приходилось помогать вытаскивать телеги с зерном из глинистых ручьев Уилда. Когда валун уступил, юноша прошел вперед и распутал быков, а потом кинулся назад и вдвоем с арбалетчиком перекатил повозку через камень. Повозка двинулась дальше и благополучно достигла другого берега. Слегка взволнованный, он подошел к задку фургона, чтобы посмотреть, что за женщины там ехали.

На сиденье у самого задка разместилась полная, немало повидавшая женщина средних лет. Ее красное лицо шелушилось от солнечных ожогов. Чепец и платье из грубой серой ткани, на которой расплывались пятна пота, делали ее совсем непривлекательной. Вторая женщина, сидевшая ближе к передку, казалась в темноте неясной тенью. Рожер был разочарован. Он-то надеялся заслужить благодарность прелестной девушки или хотя бы услышать предложение занять место внутри фургона. Тем не менее он поклонился и улыбнулся, ожидая, что его хотя бы поблагодарят.

Он забыл, что на нем черная от грязи рубашка и стеганые штаны для верховой езды (единственная одежда, которая у него оставалась), что волосы у него чересчур длинные, а пушистая юношеская бородка не подстригалась со времен ухода Годрика и что копье и длинный меч делают его похожим не на рыцаря, а на опустившегося пехотного сержанта.

Дама кивком подозвала его и начала шарить в кошельке.

— Я рыцарь, госпожа! — отпрянув, воскликнул он. — Мое имя — Рожер Фицосберт де Бодем, мой отец владеет землями в Англии. Во время последней битвы я потерял слуг и поклажу, а потом пал и мой конь.

Тут к заднему борту подошла и другая дама.

— Бедная моя Алиса! — воскликнула она по-лангедокски . Язык южных соседей был хорошо знаком каждому нормандцу. — Конечно, наш избавитель — рыцарь. Разве ты не видишь его меч? Влезайте сюда, мессир Рожер, и позвольте мне от всей души поблагодарить вас. Быки не почувствуют вашего веса.

На это Рожер и надеялся. Вторая дама была прекрасна. Она находилась в самом расцвете юности. Ей можно было дать восемнадцать — двадцать; будь она моложе, так бойко она бы не изъяснялась. У нее были темно-карие глаза и черные волосы — что еще не вошло в моду, ибо поэты по привычке воспевали дам с кожей белее снега. Но здесь ее смуглый цвет лица обернулся достоинством: солнце одарило ее золотистым загаром. У нее были длинные руки и ноги, тонкая талия и высокая грудь. Чудесную фигуру обтягивало зашнурованное с боков платье красивого зеленого цвета, рукава доходили до запястий, а из-под длинного подола платья виднелись лишь носки красных кожаных туфелек. Волосы, заплетенные в две косы, прикрывал не чепец, а повязанная по-гречески черная шелковая косынка. Рожеру, которого в последнее время окружали лишь вонючие крестьяне, она показалась ангелом с церковной фрески.

Не зная, куда девать свои большие ноги, он перекинул их через задний бортик их фургона. Ему крайне редко доводилось беседовать с дамами своего круга: младший сын не мог рассчитывать жениться на дочери лендлорда. Ему приходилось встречать дам во время официальных посещений аббатств и замков на Рождество и Троицу, но у английских нормандцев не была в обычае куртуазная любовь , и уж тем более они не придерживались ее правил в разговоре с незнакомками. Во время похода через Прованс и Италию он понял, что иностранцы предоставляют своим женам большую свободу, и надеялся побеседовать с дамой, не опасаясь возвращения ее мужа.

Но у дам не оказалось защитника; это выяснилось после того, как красавица назвала свое имя.

— Прошу простить за недостаточно веселый и учтивый прием: я недавно овдовела. Меня зовут Анна де ла Рош, я вдова мессира Жиля де Клари из Прованса, убитого в последнем бою. А это моя родственница и компаньонка Алиса де ла Рош. Она вдовствует уже не первый год, и я, глядя на нее, учусь, как следует вести себя женщине, потерявшей мужа.

В широко разветвленном, однородном обществе западных землевладельцев иностранцы чувствовали себя совершенно непринужденно, часто оказывалось, что у них есть общие родственники или, в крайнем случае, свойственники. После того как Рожер перечислил своих предков, было вполне естественно, что госпожа Анна рассказала свою родословную. Ее муж получил земли от графа Тулузского, но лен был очень маленьким; рыцарь заложил имение и повез семью в Византию, рассчитывая там обосноваться. Похоже, он женился по расчету: Анна упомянула, что свадьбу сыграли весной 1096 года и все ее приданое ушло на подготовку к походу. Она была дочерью Одо де ла Роша, владельца замка где-то на границе с Аквитанией .

Теперь они оба знали, какое место занимают в разделенном на касты феодальном мире. Рожер понял, что по рождению она на одну ступень выше его, но брак с владельцем манора поставил ее вровень с ним. Подобное часто случается с младшими дочерьми баронов. Она очень мило поблагодарила его за помощь, а он ответил, что только исполнил свой долг. Тема была исчерпана, наступала его очередь проявлять красноречие. Но ему больше хотелось слушать, чем говорить, и он обрадовался, когда в ответ на вежливый вопрос о том, как погиб муж, Анна согласно кивнула.

Он ожидал услышать панегирик доблестям мессира Жиля де Клари и волнующее описание побоища, которое тот устроил неверным, прежде чем пасть в битве с превосходящими силами противника. Но госпожа Анна ответила очень просто.

— Я не видела, как это произошло, потому что мы оставались в колонне провансальцев, в шести милях от поля боя. Кто-то сказал мне, что когда они галопом скакали на выручку к вам, нормандцам, его конь споткнулся, он вылетел из седла и сломал себе шею, не успев обнажить меч. Такие нелепости иногда случаются, а бедный Жиль был не очень ловким всадником. Он всю жизнь провел в осадах и прекрасно лазил по штурмовым лестницам, но стоило лошади оступиться, и он тут же летел кувырком.

Краткость некролога смутила Рожера, но прибавила ему уверенности в себе. Так что он счел своим долгом вступиться за честь погибшего рыцаря.

— Удивительно, что этого не случается на каждом шагу. Когда я был ребенком, то сильно расшибся, упав с лошади. Сколько раз я сам чувствовал, что вот-вот вылечу из седла, и спасался только тем, что натягивал поводья. Как бы то ни было, мессир Жиль погиб в бою, и не его вина, что ему не удалось сразить тысячи неверных. Он воплотил в себе лучшие черты пилигрима.

— Спасибо за утешение, но я предпочла бы услышать эти слова на его поминках у себя дома. У него не было никаких шансов победить. Я не знаю, что делать дальше. В Никее остался кое-кто из французов, а в Константинополе я могла бы сесть на итальянский корабль. Но еще никто не думает о возвращении, а одни мы ехать не можем. Нам остается только двигаться вместе с войском.

— Защищать вас — это долг графа Тулузского, — осторожно напомнил Рожер.

— О да, он кормит меня, а мои арбалетчики идут вместе с его пехотинцами. Но мне бы не хотелось привлекать к себе его внимание. Он бы защитил от опасностей семью де Клари, но я — урожденная де ла Рош, и он может объявить меня заложницей. Наш род из числа непокорных вассалов.

Рожер посмотрел на девушку с уважением: ленники никогда не оказывают неповиновения сеньору без серьезной причины, и раз уж это произошло, значит, им пришлось выступить в защиту своих прав.

— Лучше всего дойти с войском до первого морского порта, — вставила Алиса. Она сидела рядом с хозяйкой и принимала посильное участие в беседе. Ее присутствие было необходимо, иначе репутация молодой вдовы, оставшейся наедине с мужчиной, была бы безнадежно погублена.

— Да, больше нам ничего не остается, — грустно сказала Анна. — Но когда же мы доберемся до моря? Эта страна намного больше, чем я ожидала. Знаете ли вы, где ее граница, мессир Рожер?

— Нет, госпожа, но на юго-востоке от нас виднеются горы. Правда, разглядеть их можно только на рассвете, пока войско не поднимет в воздух тучу пепла. Побережье лежит к югу, и, возможно, вскоре мы двинемся в нужном вам направлении.

— Да, всякую сушу омывает море… Но я забыла о своих обязанностях! Алиса, этот рыцарь помог нам, когда взбесившаяся толпа чуть не перевернула фургон. Мы должны отплатить ему за доброту. Открой сундук с одеждой мужа. Примите от нас хотя бы чистую рубашку и несколько пар тонких штанов. Вы обязаны сделать это. В самом деле, если уж вам так неловко, сможете вернуть эти тряпки, когда отберете одежду у неверных. А еще полотенце и одеяло! Глупо везти одежду рыцаря в сундуке, когда вам нечего надеть!

Рожер и не собирался отказываться от щедрого дара. Стыд за свой убогий внешний вид обрекал его на вынужденное одиночество. Вскоре начался долгий подъем, и ему пришлось выйти, чтобы быки не выбились из сил. Остаток дня он провел, шагая рядом с фургоном, а во время вечернего привала забрал свои доспехи с повозки.

Он отвык спать в такой роскоши. День за днем ему приходилось ночевать в чистом поле, и было бы глупо пренебрегать предоставившейся возможностью. Готовясь ко сну, он поймал себя на мысли о том, что думает о госпоже Анне не только как о человеке, предоставившем ему временный кров, но и как об очаровательной женщине.

Наутро он разыскал фургон и приветствовал дам, словно старых знакомых. Они остановились на безопасном расстоянии от запертых ворот Икония и могли разговаривать, не боясь попасться на глаза какому-нибудь вражескому лучнику.

— Приятно думать, что этот смешной турецкий король скрипит зубами от злости, жалея, что не сбежал в пустыню, из которой пришел! — весело сказала Анна. — Греческий император будет только рад, если мы не станем брать город, но зачем его осаждать? Нам нужны земли и множество замков, а тут нет ни крестьян, ни земли — только море выжженной травы. Мессир Рожер, как вы думаете, что будет дальше? Жиль бы попытался штурмовать стены Икония. В этих делах он разбирался лучше, чем в верховой езде.

Рожер был слегка шокирован. Свежеиспеченной вдове следовало бы отзываться о погибшем муже с большим почтением. Он предпочел придать беседе более деловой характер.

— Если мы оставим непокоренный Иконий у себя в тылу и не найдем еды в этой части Галатии , понадобится подвозить продовольствие морем. Тогда нам придется повернуть на юг и захватить какую-нибудь гавань.

— Там я найду корабль, который отвезет меня домой, и вы с удовольствием избавитесь от меня!

Прекрасная дама становится утомительной, подумал Рожер. В Суссексе женщины открывали рот только для того, чтобы спросить о чем-нибудь или ответить на заданный вопрос, а эти южные дамы превращают беседу в игру, правил которой он не знает. Похоже, на лесть они падки чрезвычайно; необходимость придумывать комплименты на ходу заставляла его заикаться. Да и какой от этих комплиментов прок, в конце концов? Чтобы скрыть свою неискушенность в ведении подобных разговоров, ему приходилось хитрить и изъясняться на северофранцузском, который она понимала не без труда. Он брал реванш, когда Анна лишь растерянно улыбалась в ответ на какую-нибудь его реплику. Ему хотелось быть с ней рядом, слышать ее голос, но, как назло, в голову не приходило ни одной умной мысли. Иногда он выходил из фургона и помогал арбалетчику управлять быками, но чувствовал при этом, что обкрадывает себя; тогда он возвращался к задку и напрягал мозги, сочиняя очередную речь. Он разбил дневной переход на короткие промежутки и загадывал: когда мы минуем эту скалу, я вернусь и стану восхищаться ее косынкой, а как только достигнем оврага в полумиле отсюда, я выйду и примусь накручивать хвост переднему быку. Со стороны могло показаться, что он и в самом деле страшно занят заботой о фургоне.

К полудню на горизонте выросла стена гор, выглядевшая неприступной. Конечно, когда они подойдут ближе, в ней обнаружатся перевалы. Быки налегли на постромки, и обе дамы вышли наружу. Земля была влажной, трава здесь не выгорела, пыль не вздымалась столбом, как раньше, и прогулка в обществе дам казалась приятной, несмотря на тягостную медлительность, раздражающе медленный шаг усталых быков, с трудом покрывавших милю в час.

Госпожа Алиса ахнула, увидев вдали нагромождение серо-голубых вершин. Страх заставил ее забыть о том, что она присутствует здесь лишь для сохранения приличий.

— Опять горы! Анна, дорогая, ты помнишь, как мы намучились в Славонии? Вы себе не представляете, мессир Рожер, что мы пережили в этой варварской стране! Не успевали мы преодолеть одну пропасть, как тут же надо было спускаться в другую. А эти горцы! Они называли себя христианами, но относились к святому паломничеству без всякого уважения. Они швыряли в нас камнями и убивали отставших путников. Другие пилигримы миновали эту страну, проплыв по морю, и я уверена, что наш граф совершил ошибку, выбрав путь через горы.

— Да, нам пришлось нелегко, — вздрогнув, сказала Анна, — но я горжусь тем, что мы, провансальцы, преодолели препятствия, которые оказались не по плечу другим христианским рыцарям. Куда почетнее скакать прямо к цели, чем отдавать себя в руки босоногих моряков, расставаться со своими лошадьми и уповать на попутный ветер. Граф Тулузский двадцать лет воевал с неверными и имеет право ехать, куда хочет!

Анна вскинула голову, и ее глаза блеснули вызовом, как у воина, смотрящего на врага поверх щита. Но Рожер не мог допустить, чтобы нормандцев подозревали в том, будто они выбрали более легкий маршрут из страха повстречаться с полуголыми варварами.

— Наш герцог желал сохранить силы для войны в Византии. Он не хотел терять лошадей в пути; к тому же мы поклялись во время похода не воевать с христианами. И к морю мы привычны. Мой отец участвовал в завоевании Англии. Ведь это остров, и они плыли туда на кораблях. Нормандцы высадились на вражеском берегу пешие, неоседланные кони плыли в трюмах. Без сомнения, это было рискованное дело!

— Конечно, для плавания по морю нужна немалая отвага, тем более для такого дальнего, как путешествие из Италии в Византию, — деликатно заметила Алиса. Она достаточно прожила на свете, чтобы не принимать участия в хвастливых перепалках молодежи. — Но преодолеть эти горы будет нелегко. Выдержит ли их наш фургон?

Рожер обошел кругом неуклюжую, грубо сколоченную повозку, проверяя состояние колес и осей. Когда он вернулся к дамам, те говорили совсем о других вещах.

Подобная манера вести беседу сбивала его с толку. Он не привык менять тему разговора при первых признаках несогласия. Это было странно, но забавно. Южане сделали общение искусством. Действительно, скуку монотонного передвижения можно было вытерпеть, лишь рассказывая друг другу что-нибудь интересное и не ввязываясь в спор по всякому поводу. Что еще входило в правила этой игры? Подразумевалось, что каждый рыцарь, беседующий с дамой, обязан уверять, что умирает от любви к ней. В Суссексе эти речи могли бы принять за чистую монету, но госпожа Анна хорошо знала их настоящую цену. Он сообразил, что отец выдал ее замуж за немолодого чужеземца явно по расчету. Браки в Провансе, как и в Англии, заключались для того, чтобы породниться с нужными людьми, так что Анна не могла принимать всерьез всю эту словесную мишуру. Он был слишком дерзок. Молодая вдова просто пожалела потерявшего коня рыцаря, только и всего. Безземельный младший сын из варварской Англии был бы смешон, вздумай он всерьез мечтать о прекрасной даме, которая оценила бы его преданность. Ему бы следовало держаться подальше от фургона, пока люди не начали злословить на их счет. Но это лишило бы его такого невинного удовольствия! Анна была отличной собеседницей. Ее неожиданные остроумные фразы слегка пугали его, но даже этот страх казался приятным. Больше всего их разговоры напоминали езду на горячей лошади без седла и узды. Пока ей нужен человек, приглядывающий за фургоном, он может оставаться с ней и болтать на невообразимой смеси разных языков. Все равно они скоро расстанутся.

Вечером он пошел к кострам итальянских норманнов и встретился с Робертом де Санта-Фоска, сидевшим с оберком на коленях и чинившим ремень. Казалось, тот искренне обрадовался гостю.

— А вот и кузен! Я слышал, ты встретил юную даму. Хорошо, что сейчас ты один. Есть дело. Давай пройдемся, и я все расскажу.

Он обнял Рожера за плечи и принялся объяснять.

— До сих пор мы шли через пустыню, в которой не было ничего, кроме турок и овец. В горах все по-другому. Тут живут христиане, которые хоть и платят дань туркам, но воевать умеют. Они называют себя армянами, и церковь у них собственная, независимая от греческой. Кое-кто из их вождей был под Никеей, и граф Тарентский заключил с ними что-то вроде союза. План такой: турки напуганы, и от их конных лучников в горах никакого толку. Молодой Танкред, племянник Боэмунда Тарентского, собирает отряд, чтобы выбить из гор турок и создать там свое собственное графство. Ты пойдешь с нами?

— У меня нет коня, — ответил Рожер, — так что и говорить не о чем.

— Это не беда. Мы будем штурмовать города и карабкаться по горам, а это дело пехоты. Для переходов получишь вьючную лошадь. Пошли с нами! Прихвати с собой побольше арбалетчиков, это пригодится. При осаде они незаменимы.

— Звучит заманчиво, — признался юноша. — Наверное, нам придется дать клятву графу Танкреду, а он пообещает в случае победы наделить нас землями. Моя присяга герцогу остается в силе, но завтра я встречусь с ним и попрошу отпустить меня.

Роберт недовольно пожал плечами.

— Ты придаешь этой присяге слишком много значения. Мы завоевали Италию без всякой помощи со стороны нашего герцога. Графу Танкреду не нужна твоя клятва. Мы следуем за ним, потому что он воин и умеет заставить повиноваться себе. Но так и быть, повидайся с герцогом утром и сразу сообщи ответ. Чем больше нас будет, тем больше земель мы завоюем. А теперь расскажи о своей даме!

Рожер был краток. Поскольку лучший повод для скандала — несоблюдение условностей, он сообщил только, что это действительно благородная дама и что при ней неотлучно находится компаньонка.

На следующее утро он попросил аудиенции у герцога. Худшего времени для этого нельзя было придумать. Ночью прошел дождь, и шатер протек; завтрак был скудный, а недостаток вина вызвал у любителей выпить шумное недовольство. Герцог славился своей учтивостью, но не отличался крепким здоровьем и, как все не слишком закаленные люди, предпочитал не перетруждать ноги. Он сидел за столом рядом с писцом и хмуро глядел на Рожера.

— Значит, ты хочешь пересмотреть условия договора? Договора, который мы подписали в Нормандии? Кто тебя переманивает? Молчишь? Я сам знаю, кто: тебя зовут в набег эти итальянцы, которые не признают меня своим сеньором. Ладно, вот как мы поступим, а писец это зафиксирует. По рождению ты мне не вассал. Ты присоединился ко мне только на время паломничества, так что твоя служба кончается после моего отъезда. Свое содержание в Византии ты отработал, но за еду и фураж, которые пошли на тебя в Бургундии и Италии, придется заплатить, иначе не видать тебе свободы. Я заложил свои земли не для того, чтобы поставлять воинов графу Тарентскому. Или плати, или оставайся здесь. Если ты посмеешь дезертировать, я велю по всему лагерю объявить тебя клятвопреступником, а когда я вернусь, твоя семья найдет во мне плохого соседа.

Делать было нечего: Рожер не мог заплатить за восемь месяцев содержания. Он поклонился и вышел из шатра.

Когда войско двинулось по мощеной дороге, петлями уходившей вверх, Рожер шел рядом с двумя дамами. Он не слишком распространялся о намечавшейся экспедиции графа Танкреда, но зато подробно рассказал про аудиенцию у герцога.

— Конечно, ваш сеньор был слишком строг, но он имел на это право, — вздохнула госпожа Алиса. — Вам остается только подождать дележа очередной добычи и уплатить долг.

Анна же сочла Рожера слишком щепетильным.

— Вы славный юноша, если верны клятве, как паладины Карла Великого . Но мир с тех пор сильно изменился. Здесь, на Востоке, никто вас не поймет. Если вы завоюете небольшой замок, то сможете стать вассалом греческого императора и не обращать внимания на своего прежнего сеньора. Бедный Жиль собирался поступить именно так, если бы граф Тулузский не дал ему желаемого. Однако у моего отца есть замок, а ему все равно пришлось поднять бунт. Вы, рыцари из маноров, привыкли повиноваться своим сеньорам, вот они и требуют от вас всего, что пожелают!

— Может быть, вы и правы, — вспыхнул Рожер, — но мой отец участвовал в завоевании Англии! Что он подумает о сыне, который бросил своего лорда на поле боя? Однажды герцог вернется домой, а я останусь; вот тогда я смогу распоряжаться собой.

— Сказано по-рыцарски! — улыбнулась она. — А теперь, сир, не будете ли вы так любезны проверить оси, пока не начался очередной спуск?

Хотя Анна была моложе на два года, она частенько говорила с ним, как с ребенком.

Перед ними поднимались горы Киликийской Армении, где незадолго до этого осели беженцы из степей, покоренных турецкими кочевниками. На вершинах холмов стояли обнесенные стенами города. Немногочисленные турецкие сборщики дани при приближении пилигримов бежали, а жители открывали ворота. Однако трудностей хватало. Падеж лошадей продолжался; кое-где армяне вместо благодарности воинам, проделавшим столь дальний поход ради их освобождения, выбирали правителей из собственной среды. Они походили на греков как независимостью, так и приверженностью своей нелепой вере. Рожер начинал сомневаться, действительно ли восточные христиане желали помощи Запада. Жители Востока — что христиане, что неверные — стоили друг друга: все они предпочитали покупать или продавать землю и звонкой монетой платить налоги далеким правителям, вместо того, чтобы наследовать ее от отцов и нести за это военную службу. Однажды он поделился своими сомнениями с отцом Ивом, тем самым бретонским священником, который отпустил ему грехи во время битвы. Священник заинтересовался, это никогда не приходило ему в голову, и он с удовольствием принялся за новую для себя проблему.

— Верно, весь восточный мир держится на деньгах. Этот способ стар как мир, он существовал еще до Христова пришествия. И тогда были солдаты, центурионы и сборщики податей. Так говорит Евангелие. Но мы, жители Запада, нашли лучший способ устройства общества. Обеты и исполнение своего долга заменили нам деньги. Когда мы покажем пример этим бедным чужеземцам, они поймут, что наш способ лучше, потому что все люди братья, и в глубине души они ничем не отличаются от нас. То же касается и религии. Они невежественны и забиты, стоит им понять великое предназначение папы римского, и они будут слушаться его, как истинные христиане.

Все стало просто, понятно, и Рожер снова поверил в будущее. Теперь он считал себя не только борцом за истинную веру, но и человеком, несущим этому миру идею добра и справедливости.

Между тем его дружба с Анной де Клари становилась все теснее. Каждый день он словно проводник шагал рядом с ее фургоном. Они расставались только на ночь, когда приходила пора разбивать лагерь, да и то по необходимости: еду они получали из разных источников; кроме того, следовало избегать сплетен. Но вечера без нее казались ему потраченными даром. И ночью он с таким нетерпением ждал наступления утра и начала похода, что это немало позабавило бы его усталых, стерших ноги товарищей-пехотинцев.

Ему хотелось, чтобы это паломничество длилось вечно, чтобы он мог без конца любоваться ее красотой, беседовать с ней и благоговейно внимать ее звонкому голосу. Он давно расстался с надеждой добиться ее близости: безземельному юноше нечего было ей предложить. О свадьбе не могло быть и речи, хотя молодых людей и влекло друг к другу: устройством браков обычно занимались родители, объединяя таким образом соседние земли или заручаясь союзниками. И соблазнить ее он тоже не мечтал. Хотя провансальские дамы славились своей доступностью, но с какой стати она должна выбрать в любовники именно его? Он опозорил свое рыцарское звание в первом же бою (ему часто снилось искаженное мукой лицо Гуго де Дайвса, брошенного им среди неверных), и он не был ни красавцем, ни весельчаком. Он должен радоваться этому острому, но кратковременному наслаждению, и было бы глупо требовать, чтобы оно никогда не кончилось.

И все же его, словно зубная боль, мучила мысль — сколь долго ему суждено наслаждаться обществом Анны? Тарсус был взят, и до них начали доходить слухи о том, что на побережье стали появляться корабли с Запада. Но она напомнила, что отправляться домой морем уже поздно.

— Просто ума не приложу, что делать! Мне бы хотелось продолжить паломничество. Быть может, нам удастся встретить Рождество в Иерусалиме, а потом я решу, как быть дольше. Меня вовсе не тянет домой. Земли Жиля отойдут его двоюродному брату, поскольку я бездетна; мое приданое истрачено, и отец не выделит мне другого. Здесь у меня, по крайней мере, десять арбалетчиков и фургон, а в Провансе не будет и этого.

— Кроме того, у вас есть рыцарь, хоть и без коня, — ввернул Рожер, надеясь, что это прозвучало достаточно галантно, северофранцузский язык не слишком годился для комплиментов.

— Благодарю вас, мессир Рожер, но вы ошибаетесь. Вы рыцарь герцога Нормандского, а вовсе не мой!

Эта фраза заставила Рожера задуматься. Конечно, Анна напрасно сомневается в его преданности, но не значит ли это, что ей не хочется расставаться с ним? За несколько недель общения он не надоел юной даме; возможно, он действительно нравится ей. Признаваться в любви было чрезвычайно рискованно. Если она обидится или, еще того хуже, посмеется над ним, их походному содружеству наступит конец. Но настоящий рыцарь никогда не уклоняется от опасности. Он судорожно вздохнул, покраснел до корней волос и, забыв о госпоже Алисе, с интересом прислушивавшейся к разговору, хрипло сказал:

— Госпожа, я всего лишь раб божий и вассал своего сеньора. Но я также и ваш слуга. Мне нечего предложить вам, кроме своего меча, но если вы согласны стать моей женой, я клянусь завоевать для вас земли и защитить мою госпожу от неверных.

Она пристально оглядела его с головы до ног — от рваной обуви до болтавшегося на макушке шлема, без оберка казавшегося слишком просторным, — и залилась счастливым смехом.

— Дорогой Рожер, вы сказали это как истинный норманн! Хотелось бы надеяться, что вы больше никому не предложите свою руку, но если это случится, не вздумайте ставить даму на третье место! Тем не менее я согласна стать вашей женой и клянусь служить вам так же верно, как вы будете служить мне.

Ее последние слова прозвучали суховато, но Рожер знал, что согласие на замужество — ритуал чрезвычайно формальный. Несомненно, она повторила слова, которые произнесла, принимая сватовство Жиля де Клари. Она протянула ему руку. Окруженный толпой пехотинцев, он постеснялся встать на колени и только неуклюже поклонился в ответ. Госпожа Алиса была свидетельницей всего происшедшего, и теперь они считались обрученными столь же официально, как если бы обменялись письменными грамотами. Церковь эту процедуру не признавала, и если бы они пренебрегли религиозным обрядом, то совершили бы смертный грех, но в глазах закона они отныне были мужем и женой; по крайней мере, никто из них не имел права заключить брак с кем-нибудь другим.

Затем Анна подставила ему губы для поцелуя, и они вместе с Алисой вернулись в фургон; вскоре пришли с поздравлениями арбалетчики и другие паломники. Остаток дня прошел как во сне. Они гуляли рука об руку и говорили о том, как чудесно будет жить вместе в каком-нибудь восточном замке.

Вечером были устранены последние препятствия на пути к браку. Рожер знал, что отец никогда не дал бы согласия на свадьбу. Слава богу, в данном случае оно не требовалось; однако необходимо было получить разрешение на брак у каждого из их сеньоров. Вначале он попросил аудиенции у графа Тулузского. Как только тот закончил ужин, юношу пропустили в шатер.

Граф Раймунд был самым старшим из предводителей похода. Пожалуй, он был даже слишком стар для участия в военных действиях, но, потратив на эту Священную войну все свое состояние, он сумел сохранить достоинство и независимость от греческого императора и никогда не присваивал себе завоеванные земли. Это принесло ему громкую славу и огромное уважение среди младших рыцарей.

Рожер кратко изложил свое дело. Граф на мгновение задумался, а потом сказал:

— Вы равны по крови с госпожой Анной де Клари, и я верю, что у вас нет препятствий для женитьбы. Конечно, вы бедны, но многие пилигримы находятся в таком же положении. Известно ли вам, что лен не оставившего наследников вассала после его смерти вновь переходит к сеньору и ни его вдова, ни ее будущие дети не смогут претендовать на земли де Клари?

Рожер ответил утвердительно, и чиновник записал это.

— Тогда я не вижу никаких препятствий, благословляю вас.

Получить согласие герцога Нормандского было еще проще: он приобретал десять арбалетчиков и ничего при этом не терял. После ужина у него было хорошее настроение, и Рожер понял, какого дурака свалял, когда пришел к нему с утра. Было решено, что священник домовой церкви герцога обвенчает их завтра после мессы. Кроме того, герцог пригласил новобрачных отужинать за его столом.

В эту ночь Рожер долго не мог уснуть. Он думал о будущем. Несколько недель он был по уши влюблен, и завтра любимая будет принадлежать ему. Он и не мечтал о таком счастье. Однако вскоре юноша задумался над тем, справится ли он с ролью мужа в глазах общества. У Анны было множество знакомых женщин, сопровождавших отряд провансальцев, и ей могло прийти в голову пойти с мужем в гости. А вдруг ему придется сочинять стихи? Да нет, не может быть! Анна прекрасно знает, каким серьезным препятствием является то обстоятельство, что они говорят на разных языках. Правда, такое часто случается в семьях высокородных сеньоров, заключающих династические браки. Каждый, кто говорил по-французски, понимал и лангедокское наречие, как и наречия других ближайших соседей, но только если речь шла о серьезных вещах: длинные и мудреные слова повсюду означали то же самое. Однако шутки и обиходные выражения были в каждом языке свои, и, когда он цитировал какую-нибудь нормандскую поговорку, Анна часто не понимала, о чем идет речь.

Впрочем, все это пустяки. Анна очаровательна, умна и благородна. Лучшей жены нищему искателю приключений не найти. Он недостоин ее, но готов рискнуть жизнью, чтобы завоевать славу на поле брани. Вспоминая историю их знакомства, Рожер пытался понять, почему такая прелестная женщина выбрала в мужья именно его, никому не известного воина. Это всерьез тревожило его. Конечно, привлекательной вдове трудно прожить без защитника среди грубых солдат, и лучше всего для такой цели подходит законный супруг. Он помнил, как испытующе она посмотрела на него, принимая предложение. Похоже, она искала порядочного человека, который мог бы заботиться о ней, и после некоторого колебания решила, что Рожер годится для этой роли. Но он гнал от себя эту догадку. Все слова и дела Анны подтверждали, что она искренне любит его. А разве воспетые в стихах высокородные принцессы не любили даже менее знатных поклонников? Нет, она прекрасна и добра, и завтра же он будет держать ее в своих объятиях. Поняв это, Рожер едва не застонал от желания и нетерпения.

На следующее утро госпожа Алиса осталась сидеть в фургоне, позволив ему побыть с невестой наедине. Они рассказывали друг другу о своей прежней жизни. Он описывал детство, прошедшее в лесах Суссекса, удивительные обычаи недавно завоеванной Англии, ее непокорную знать и необычный порядок престолонаследия, который установил могучий король, правящий в Уинчестере. Анна родилась в еще более неспокойной стране. Она была младшей дочерью мелкопоместного барона, владевшего землями на границе Прованса и Аквитании; ее отец взбунтовался против своего сеньора и боялся лишиться лена; для восстановления мира он выдал дочь за преданного своему сеньору немолодого рыцаря, в течение многих лет добросовестно исполнявшего обязанности кастеляна Испанской марки . Анна впервые увидела мессира Жиля де Клари в день своего обручения и за год замужества так и не успела полюбить его. Она больше рассказывала о своем детстве, чем о муже.

До начала паломничества Рожер снизу вверх смотрел на старшего брата и его друзей. Рядом с опытными воинами он чувствовал себя полным ничтожеством. А теперь многие люди беспрекословно слушались его приказов, и это прибавляло ему самоуважения. Анна была счастлива разделить с ним каждодневные заботы и трудности похода. Приказывая погонщику держаться ближе к обочине или подавая своей даме руку, когда надо было преодолеть очередную колдобину, он испытывал пьянящее ощущение собственной значительности.

Он любил Анну и женился бы на ней, даже если бы у нее не было ни гроша. Но он был норманном, и стремление карабкаться вверх было у него в крови, а этот брак прибавлял ему веса в обществе. Десять арбалетчиков могли составить неплохой гарнизон будущего замка; кроме того, в фургоне еще оставалось кое-какое добро — серебро, оружие, красивая одежда… Да он просто счастливчик: брак с любимой женщиной сулит ему надежное будущее!

На рассвете они прослушали мессу, а затем обвенчались в палатке, служившей герцогу домашней церковью. Роль посажёного отца — графа Раймунда — играл присланный от его имени тулузский рыцарь, а когда пришло время выкупать невесту золотом и серебром, Рожер проявил неслыханную щедрость, отдав все, что у него было. Герцог Нормандский на церемонии отсутствовал, так как не любил рано вставать и частенько слушал утреннюю мессу, нежась под одеялом. Однако он заплатил священнику за совершение обряда и сделал жениху поистине королевский подарок, вручив ему трофейного турецкого коня, который, конечно, не годился в качестве боевого скакуна, но зато был незаменим во время похода. К этому времени лошадь стоила целое состояние, и столь щедрый дар еще раз подтвердил, что герцог как был мотом и транжирой, так им и остался. Во время венчания Рожер был облачен в полные доспехи, поскольку другой приличной одежды у него не было. Анна надела лучшее платье винно-красного цвета, туго облегавшее ее фигуру, и госпожа Алиса ввела невесту, выражая все соответствовавшие торжественному моменту чувства. Сразу после завтрака войско двинулось в путь, и Рожер на своем походном коне наконец-то присоединился к колонне нормандцев.

Ужинали они за столом герцога, заняв самое почетное место среди рыцарей, сразу за баронами; герцог был в хорошем настроении и прислал им большую чашу вина, или «кубок любви», который новобрачным полагалось осушить вместе. Это была обычная на свадьбах не слишком пристойная шутка и серьезное испытание для юных невест, но Анна была вдовой и не стала отказываться, хотя Рожер вспыхнул от смущения. Герцог произнес речь, пожелав молодым удачи и успешного преодоления походных трудностей. Брачную ночь они провели в фургоне, и впервые со дня отъезда из Англии Рожер спал мирным, блаженным сном.

На следующее утро, по заведенному обычаю, ему прислуживал арбалетчик, а госпожа Алиса подкрепила силы новобрачных чашей подогретого вина. Войско продолжало идти через бесконечные холмы, и, когда позволяла узкая дорога, Рожер ехал рядом с фургоном. Он давно уже не ходил ни в разведку, ни за фуражом. В этом не было нужды: греческие и армянские города сами изгоняли турецкие гарнизоны при первых слухах о приближении паломников и охотно снабжали пилигримов провиантом. Казалось, здесь, в Киликии, местные жители радуются не столько своему освобождению, сколько тому, что рыцари вскоре вернутся, поселятся здесь и будут защищать их от врагов. Счастливый Рожер скакал рядом со своим домом на колесах, а арбалетчики карабкались по холмам, не требуя особого присмотра.

Разговаривать на ходу из-за скрипа колес было невозможно, но вечером они вновь принялись обсуждать туманное будущее, на которое у Анны были свои виды.

— Рожер, милый, не слишком ли серьезно ты относишься к своим клятвам? В мире, где нам придется жить, им не придают большого значения. Разве данного всеми нами обещания жить дружно с другими паломниками недостаточно? Лотарингцы и итальянцы чуть не передрались между собой в Мамистре. Конечно, это очень плохо, но Танкреду и Балдуину Лотарингскому нужны собственные графства, и люди их не осуждают, а, наоборот, восхищаются их мужеством. Твой герцог очень мил, но он ведь не добился особых успехов, правда? Его можно считать безземельным, потому что он никогда не свергнет с престола своего брата. А ты, мой дорогой, так и останешься его безземельным вассалом. Ты поклялся служить ему во время похода, но теперь, когда даже рыцари первого ранга собираются поселиться в этой стране, разве нельзя считать паломничество оконченным? Ты должен позаботиться о семье, а под началом другого вождя это будет легче.

— Моя милая, — мягко, но недовольно возразил Рожер, — клятва верности так же свята, как брачные узы. Что женщина понимает в рыцарском долге? Я согласен, граф Танкред — отважный воин, но все эти итальянские норманны — просто как буйная шайка пиратов и клятвопреступников, с которыми не управился бы и сам великий Вильгельм Завоеватель. В Англии принято соблюдать клятвы. Мы бы никогда не захватили эту страну без милости божьей, а она была нам дарована лишь потому, что граф Гарольд оказался клятвопреступником. Давай не будем больше говорить об этом: герцог останется моим сеньором, поскольку я добровольно присягнул ему.

— Хорошо, дорогой. С моей стороны было глупо затевать спор о том, в чем женщины не разбираются. Расскажи мне лучше о дворцах Италии. Мы из Ломбардии двинулись прямо в Славонию, и я так и не увидела Рима.

Рожер честно пытался описать потрясшие его итальянские города, но ему не хватало слов. Если бы требовалось произвести впечатление на прекрасную даму, может быть, он и попробовал бы напрячь мозги, но Анна уже была его женой, разлучить их могла только смерть, и ухаживать за ней больше не имело смысла. Кроме того, он хотел поскорее лечь в постель… Кончилось тем, что на вторую ночь после свадьбы они поссорились.

После того как войско преодолело выжженную голую степь, в нем воцарился совсем иной дух. Танкред создавал в Киликии собственное графство, а Балдуин Лотарингский пытался сделать то же за Евфратом. Земли эти были достаточно богаты, чтобы содержать рыцарей и знать, и каждому не терпелось урвать свой кусок. Но поход продолжался. Битва при Дорилее состоялась первого июля, а в сентябре перед ними все еще маячили отроги юго-восточных гор. Вдобавок ко всему при перевале через скалистый Антитавр сломалась задняя ось фургона. Это могло обернуться непоправимой бедой, но здесь, в Армении, пилигримов сопровождала толпа купцов, и Рожеру удалось обменять быков и упряжь на пару верховых мулов. Он сам знал, что его бессовестно надули, но времени на торговлю уже не оставалось.

Теперь Анна целый день ехала с ним рядом. Ему это нравилось, но иногда болтовня жены выводила из себя. Она была недовольна его верностью долгу и всячески пыталась переубедить мужа.

Они ехали мимо какого-то городка, притулившегося на склоне горы. Город был совсем крошечный, но вокруг него высились крутые и неприступные стены из византийского известняка. Анна не могла оторвать от него глаз.

— Что за прелесть! — воскликнула она. — А какой купол над церковью! Интересно, сколько здесь живет народу? Видишь островерхую крышу там, в углу? Наверное, это замок их правителя. Богатые отцы были у этих греков, если они могли позволить себе обнести стенами такой крохотный городишко! И зачем его здесь построили? О, я догадываюсь: чтобы следить за дорогой. В Аквитании тоже строят замки у дороги, а проезжие купцы платят сеньору пошлину за ее охрану. Ну, разве не славно было бы получить в лен такой городок? Десять арбалетчиков могли бы охранять замок, а армяне — защищать стены от неверных. За счет пошлин ты мог бы разбогатеть и пойти на службу к греческому императору или какому-нибудь графу из пилигримов по твоему выбору. Давай найдем предлог вернуться и попытаем здесь счастья, когда войско пройдет мимо!

Рожер не прерывал ее. Он сердился, и все попытки сдержаться приводили лишь к тому, что злость в нем накапливалась. Юноша начинал жалеть об одиночестве, которое так долго мучило его среди толпы паломников. Устав от бесконечной болтовни, он испытывал острое желание сказать в ответ какую-нибудь грубость.

— Дорогая, я дал герцогу клятву верности. Люди не всегда выполняют свои обещания; вот и я не стал бы воевать на стороне герцога, если бы тот задумал свергнуть английского короля. Но он щедро одарил меня, и пока я ем хлеб герцога и еду на подаренной им лошади, у меня нет предлога для ухода.

— О да, ты связан обетом, а я не могла бы любить мужа-клятвопреступника… Но городок все равно чудесный, и я надеюсь, что нам достанется такой же. Может, мы сумеем вернуться позже, когда возьмем Антиохию и освободим этих восточных христиан? Скажи мне, что ты о них думаешь. Они не производят впечатление людей, которых хочется защитить.

— Да, ты права. Их не назовешь привлекательными. Они предпочитают платить налоги, а не воевать. Кроме того, я слышал, что они собираются создать платные мировые суды вместо того, чтобы устанавливать вину преступника с помощью открытого суда своих сеньоров. Они не знают, что такое честь. Но они просили помощи, и мы им ее окажем, несмотря ни на что…

Что верно, то верно — некоторые из местных христиан относились к паломникам недружелюбно. Около тридцати лет они подчинялись владычеству неверных, которые облагали их тяжелой данью, но не мешали жить и молиться так, как хотелось местным жителям. Пилигримы же казались им не менее корыстолюбивыми, чем турки, и вдобавок смели навязывать местным свои религиозные обряды, так что коренные обитатели здешних мест выбирали из двух зол меньшее.

Анна прекрасно приспособилась к походной жизни. Сигнал к отправлению заставал ее в полной готовности, она знала все привычки мулов и умела заставить слуг слушаться. В то же время она обладала очаровательным умением соглашаться с каждым словом мужа, хотя иногда Рожеру приходило в голову, что это всего лишь хорошо освоенная ею игра в куртуазность. Их споры всегда кончались одинаково: она грациозно говорила, что долг жены повиноваться мужу, который все знает лучше. Однако он не мог переубедить ее, и вскоре разговор начинался сначала.

— Какого сеньора ты выберешь, когда герцог Роберт наконец уедет домой? Боэмунд великий воин, но я не знаю, как он обращается со своими вассалами.

— Я недостаточно знаю графа Тарентского, чтобы перейти под его начало, и не желаю узнавать, — вяло отбивался Рожер. Сколько можно повторять одно и то же? — Говорят, что ему обещали отдать Антиохию, но он должен будет раздать эти земли итальянским норманнам. Мы же обязаны взять Иерусалим — конечно, если доберемся туда. Когда придет время, тогда и решим.

— О да, конечно, ты, как всегда, прав. Но мне жаль оставлять богатую страну, в которой полно сильных замков, а за Иерусалимом начинается пустыня. Мой отец часто говорил, что сила сеньора — это сила его вассалов, а отсюда следует, что вассал имеет право не исполнять приказы, которые его ослабляют.

— А нас учили совсем другому…

— Что ж, так говорил мой отец, но, поскольку ты говоришь иное, я умолкаю… Разве герцогу не будет приятно, если у тебя появятся свои вассалы? У нас есть деньги. Если ты дашь их слуге, он купит лошадей, ты раздашь их своим друзьям-рыцарям и сможешь сколотить собственный отряд. Мы стали бы важными птицами.

— Конечно, было бы приятно набрать отряд из рыцарей, но ты не хуже меня знаешь, что у паломников не осталось лишних лошадей. Тебе хочется прослыть конокрадом, подкупающим чужих слуг? Это против всех воинских правил, не говоря уже о том, что воровство — великий грех. И думать не смей об этом! Я постараюсь отбить у турок несколько лошадей, а если не получится, будем ехать на мулах. Вспомни, даже Богоматерь ехала на осле, а святой Иосиф вообще шел пешком!

— Дорогой Рожер, я слышала это еще до нашей свадьбы. Да, лошадей здесь мало, но все греческие воины в Никее были верхом. Почему же они не продали нам лошадей? Где их взяли наши доблестные союзники?

— Греческий император привез их для себя, чтобы отвоевать Карию и Лидию, которые потерял двадцать лет назад. Мы должны справиться без него, иначе какая же это помощь восточным христианам?

— Бедные восточные христиане! Конечно, мы должны помочь им. Но как было бы хорошо, если бы несколько лошадок отбилось от их табуна…

Лукавая улыбка Анны была столь пленительна, что Рожер поневоле смягчился, но эти корыстные предложения ставили его в тупик. Следует ли принимать ее высказывания всерьез? Ему хотелось надеяться, что она всего лишь шутит. Женщины — создания таинственные. Церковь твердит, что они греховнее мужчин. И детство ее надо принять во внимание. Наверное, она наслушалась подобных речей в замке своего мятежника-отца. Нет, ей не удастся сбить его с толку и извратить благую цель святого паломничества! Вся трудность заключалась в том, что Анна не относилась к походу как к богоугодному делу. Она видела в нем лишь большой набег, что-то вроде покорения Сицилии. Нельзя сказать, что Анну плохо воспитали: нет, она была обворожительна, благоразумна и чрезвычайно послушна мужу; тем не менее родители внушили ей дурные мысли, и он обязан перевоспитать жену. Ему было только девятнадцать лет, а в этом возрасте все любят поучать младших.

На нее могла неправильно влиять госпожа Алиса. Она была горячей сторонницей Анны, желала видеть ее богатой и счастливой; возможно, именно она и поощряла в ней собственнические инстинкты. Эта женщина вообще была бременем. Да, именно так обстояло дело, хотя она весь поход проделала бок о бок с ними. Выдать ее замуж? Для этого она слишком стара. А женских монастырей, куда ее можно было бы отправить, хотя бы временно, на Востоке не существовало. Он решил поговорить с ней.

Эта возможность представилась на Михайлов день. Пилигримы остановились, чтобы отметить праздник, и устроили пир.

После мессы Анна отправилась играть в жмурки с молодыми дамами и принарядившимися рыцарями. Эта игра заразила всю Францию, но госпожа Алиса была для нее стара, а Рожер, которому приходилось носить доспехи, чтобы выглядеть хорошо одетым, не мог играть в кольчуге. Он пригласил камеристку прогуляться и с удивлением обнаружил, что та очень словоохотлива.

— Когда мой муж погиб в Испании, я осталась совершенно одна. Мессир Одо — мой двоюродный брат, и он оказал мне гостеприимство, попросив присматривать за его четырьмя дочерьми. Анна была самой младшей из них и вышла замуж последней. О, эта свадьба была такой грустной! Бедный кузен Одо был в затруднительном положении, поскольку набеги на его земли не прекращались, а мессир Жиль мог повлиять на графа. Мы должны были добиться мира, иначе замку грозила новая осада. Мессир Жиль все уладил, когда вернулся с молодой женой, за которой дали хорошее приданое. Он готовился к этому походу и был так близок к графу Тулузскому, что мог бы многого добиться, если бы не погиб.

— Почему мессир Одо оказался в таком тяжелом положении? Он что, часто воевал со своим сеньором?

— Он воевал с ним всю жизнь, но иногда граф Тулузский оставлял его в покое. Кроме того, купцы жаловались на то, что барон собирает с них дань, и епископ отлучил его от церкви за святотатство. Моему бедному кузену приходилось нелегко, а высоких покровителей у него не было.

Описание делишек, которые творил его тесть, позволяло лучше понять характер Анны. Однако многие нарушители спокойствия умудряются жить в ладу со своей совестью, и Рожеру захотелось поближе познакомиться с образом жизни мессира Одо.

— Англия — тихая страна. Замками там владеют только знатные лорды, а у моего отца всего лишь дом в необнесенном стенами маноре. Но я знаю, что на юге все обстоит по-иному. Я надеюсь, мессир Одо воевал только за справедливое дело? Есть на свете рыцари-разбойники, но у них не бывает хорошо воспитанных дочерей.

— Мой кузен не был разбойником: он никогда не брал чужого, даже во время набегов. Видите ли, вопрос о границах лена всегда оставался спорным, а эти злобные аквитанцы не желали нести вассальную службу. Купцы должны были платить дань рыцарям, охранявшим дороги, и, когда граф давал им право свободного проезда, это оборачивалось для его вассалов убытками. Ссора с епископом произошла по недоразумению: монахи должны были служить в нашей церкви, но они отказывались это делать, и во время тяжбы монастырь случайно сгорел. Однако в замке была вполне приличная обстановка. Маленькая Анна получила хорошее воспитание, и даже после отлучения отец Жан ежедневно служил мессу в нашей домовой церкви.

— Он не имел на это права. Я знаю закон, потому что мой брат тоже был отлучен от церкви.

— И все равно служба продолжалась. Отец Жан был на все готов ради мессира Одо. Мне было так жаль его, когда после нашего отъезда епископ посадил беднягу в тюрьму. Тем не менее дела в замке шли нормально, так что вы можете не беспокоиться о добродетельности госпожи Анны.

— Об этом я не беспокоюсь, — сухо ответил Рожер, — но вижу, что ее детство сильно отличалось от моего. Теперь я понимаю, почему ей так хочется получить замок в этих горах и жить за счет грабежа соседей. Я хочу, чтобы вы поговорили с ней откровенно. Постарайтесь объяснить ей, что война дело не женское и что сохранить мир можно только одним единственным способом: выполняя взятые на себя обязательства. Если хотите, расскажите ей о нашей беседе и сошлитесь на то, что исполняете мое поручение.

Он надеялся, что к голосу своей камеристки Анна прислушается более внимательно, чем к советам молодого и неопытного мужа. А госпоже Алисе выбирать не приходится: либо она будет повиноваться, либо отправится на все четыре стороны. Он ничего ей не должен.

Обед удался на славу. Он продолжался, пока пилигримы не наелись до отвала. У всех было праздничное настроение. Днем устроили товарищеский рыцарский турнир, потому что драться всерьез с риском покалечить последних оставшихся в строю боевых скакунов было бы неразумно. Рожер в турнире не участвовал. Он сидел рядом с женой и следил за соревнующимися. Анна досыта наигралась в игры, сопровождавшиеся поцелуями, и сидела спокойно. Но воинские забавы, а особенно синяки, полученные выбитыми из седла рыцарями, доставляли ей огромное удовольствие. Глаза Анны заблестели, щеки заалелись, и она стала такой красавицей, что у Рожера учащенно забилось сердце. Вдруг оживление сошло с ее лица, она слегка вздрогнула и сказала:

— У нас дома часто проходили турниры. Как давно это было! Неужели нам придется еще год тащиться через эти горы?

— Дорогая, этого не надо знать никому из пилигримов, в том числе и мне. Но когда мы возьмем Антиохию, скорее всего, настанет передышка.

Никогда еще Рожер не видел жену подавленной. Он удивился, но не стал доискиваться причины. Анну разозлило его безразличие.

— Ты не понял, — с несчастным видом ответила она. — Ты прошел через мирную Италию, провел зиму у родственников, а когда прибыл в Византию, договор с императором был уже подписан. А мы шли через Славонию осенью, когда горные реки разливаются. Горцы сбрасывали на нас огромные камни, мы мерзли и голодали, а лошади то и дело сбивали себе ноги. Когда мы достигли Византии, греки встретили нас как чужих, и нам пришлось выбирать между грабежом и смертью от голода. С тех пор как мы покинули Ломбардию, нам все время грозили смертельные враги, но тогда рядом был Жиль. А теперь паломников становится меньше и меньше, и каждый шаг уводит нас все дальше от Прованса.

Она заплакала, и Рожер не знал, как ее успокоить. Вдруг его осенило.

— Радость моя, сейчас эта страна враждебна нам, но вскоре все изменится. Когда пилигримы поселятся в здешних замках, тут будет вторая Франция. Турки боятся встретиться с нами лицом к лицу, а каменные стены этих городов сдержат их. Забудь свои страхи! Лучше посмотри, как наш нормандец выбил из седла этого толстого брабантца!

— Конечно, я ничего не боюсь — я ведь дочь барона! Просто мы слишком далеко от дома… — всхлипывая, говорила она. — Я расстроилась еще и из-за того, что мне сказала Алиса. Она говорит, ты считаешь меня язычницею, а замок отца — разбойничьим притоном. Но мы только защищались от врагов. И отлучение давно снято и с меня, и с моего отца. Бедный Жиль все уладил, когда я вышла за него замуж. И зачем тебе понадобилось тайком от меня разговаривать с камеристкой?

Рожер подавил раздражение: его жена умела в мгновение ока превращаться из испуганной девочки во взрослую даму, защищающую свое достоинство, и ему приходилось отвечать сразу обеим. Возможно, он был не прав. Ему пришлось улыбнуться и примирительно заговорить согласным тоном.

— Пожалуйста, дорогая, не думай, что я дурного мнения о твоей семье. Твой отец — честный человек, он отстаивал свои права, и я охотно признаю, что граф мог ошибаться. Ты добрая христианка, вот и госпожа Алиса сказала, что ты никогда не пропускала мессу. Я люблю и уважаю тебя. А смелостью ты превосходишь всех женщин, равных тебе по рождению. Ну же, перестань плакать и полюбуйся турниром!

Призыв к родовой гордости сделал свое дело. Она икнула и нерешительно улыбнулась.

— Милый, это путешествие совершенно измучило меня. Когда настал праздник, я вдруг ударилась в слезы! Наверное, эта старая дура Алиса неправильно поняла твои слова. Я уверена, что ты сумеешь меня защитить, и эти отважные рыцари — тоже. Жаль только, что их так мало. Похоже, наше войско тает. Теперь мы все помещаемся в одном лагере.

— Да, нас день ото дня становится меньше, — хмуро подтвердил Рожер. Он и сам это заметил. — Люди умирают от болезней, а кое-кто дезертирует, вроде моего Годрика, оставшегося в Никее. Ты знаешь, что я выступил в поход с двумя слугами и тремя лошадьми? Но не хватает и многих храбрых рыцарей. Однако не горюй — скоро и мы будем скакать по собственным землям!

Эта мысль утешила Анну как нельзя лучше. Разве можно быть несчастной, думая о своем лене? Через минуту она с увлечением обсуждала стати лошадей, участвовавших в турнире.

Рожер тяжело задумался. Анна была непоколебимо уверена в том, что святое паломничество — это всего лишь средство обеспечить землями нищих рыцарей Запада, но предпочитала не спорить с мужем, когда он начинал разглагольствовать об их долге перед восточными христианами. А страхи ее быстро пройдут: все пилигримы подвергались серьезной опасности с тех самых пор, как покинули Европу, и привыкли смотреть ей в лицо.

Он любил жену. И все же ему было бы легче, если бы с ней не приходилось разговаривать. Другие даже не пытались делать вид, что прислушиваются к женским советам. Но тогда их брак потеряет всякий смысл. Лучшие труверы Запада собрались в их войске. Они воспевали любовь с не меньшим пылом, чем войну, однако это была совсем не та любовь, которая соединяет мужа и жену. В мире, где браки заключаются родителями по денежным или дипломатическим соображениям, любовь превращалась в нечто неосязаемое. Куртуазность требовала от мужчин соблюдения определенных правил политеса. Они должны были поклоняться женщине как неземному существу, а супружеские пары строили свои отношения так, чтобы не нарушать уединение друг друга. Рожер же весь день скакал рядом с женой, ночью делил с ней ложе и не отходил от нее ни на шаг. Жизнь была бы куда легче, если бы Анна на время онемела.

* * *

Чем ближе становилась Антиохия, тем медленнее продвигались паломники. Дорога становилась все круче. Поступили донесения, что впереди стали появляться турецкие всадники, и Рожеру вместе с другими рыцарями — теми, кто успел обзавестись местными лошадьми, — пришлось отправиться в авангард. Их прозвали «туркополами», или «турецкими жердями», потому что владельцам низкорослых турецких лошадок волей-неволей приходилось сражаться на местный манер: щиты и копья они оставляли в обозе и везли с собой лишь короткие луки. Рыцари не умели стрелять назад или вбок, как это делали турки, но их доспехи были непробиваемы для стрел, а враг, не понимая этого, держался на почтительном расстоянии.

Войско стало многочисленнее, чем раньше. К колонне пехоты примкнуло много местных христиан, а из Киликии, покрывшейся сетью гарнизонов графа Танкреда, выходили небольшие группы оказавшихся лишними рыцарей и арбалетчиков и быстро догоняли неспешно передвигавшихся паломников. Даже от Балдуина, создавшего и наполовину покорившего графство Эдесса, то и дело прибывали люди. Приближалась решающая битва, и каждый пилигрим пытался встретить ее во всеоружии.

На закате девятнадцатого октября Рожер возвращался в лагерь. Весь день впереди на безопасном расстоянии маячили турецкие всадники. Рыцарей сменили пикеты местных христиан, и «туркополы» получили передышку до завтра. Анна уже выбрала местечко для ночлега, и он быстро разыскал ее разведенный неподалеку от кухни и укрытый от ветра костер. Когда он спешился, кто-то из толпы окликнул его по имени. Это оказался кузен Роберт собственной персоной. Он был одет в длинную тунику из красного шелка и прямо-таки мучился от самодовольства.

— Здравствуй, братец! — ответил довольный Рожер. Он был рад увидеть знакомое лицо в шумной, безымянной толпе. Но когда они обнялись, юноша постарался сдержать свой порыв. Он завидовал Роберту, бросившему войско ради собственной корысти, и презирал его за это. Забыв, что сам готов был присоединиться к нему и только потом вспомнил о необходимости выполнить свой долг, он решил держаться с отступником сухо, но голос выдал его волнение. — Добро пожаловать, кузен. Что за прекрасная туника и как она тебе к лицу! Вижу, голодать вам не приходилось. Но и я получил кое-что от этого похода. Госпожа де Бодем, могу я представить вам моего итальянского кузена, Роберта де Санта-Фоска? Роберт, это госпожа Анна де Клари, моя жена.

Роберт по-братски поцеловал ее в щеку.

— Как чудесно, госпожа, встретить прекрасную даму в этих безлюдных пустынях! Вы должны рассказать мне о своих приключениях. Будем говорить по-французски или вы предпочитаете итальянский? — Анна слегка нахмурилась, пытаясь понять его скороговорку. — Ах, вы родом из Прованса, страны поэтов? Ну что ж, я немного говорю и по-вашему. Рожер, как же ты общаешься с женой? Или ты ее безмолвный и суровый повелитель?

Он наступил брату на больную мозоль. Многие северные французы говорили на лангедокском наречии, изысканном языке любви и поэзии, и Рожер ощущал недостаток воспитания каждый раз, когда не мог понять какую-нибудь цветистую фразу; но жена была обязана изучить язык мужа. чтобы не оставаться в стороне от разговора, он перешел на медленный, но правильный северофранцузский.

— У нас не было приключений. Мы оставались с войском, а это означало тяжелый поход и скудную пищу. Расскажи нам лучше о графе Танкреде и о том, как ты раздобыл эту шелковую тунику. Ведь пока мы пробирались через эти холмы, ты завоевывал графства и освобождал города.

Роберт напыжился словно трувер, приступающий к чтению стихов, положил руку на бедро, отвел ногу в сторону и принялся рассказывать.

— Верно, мы освобождали города, но кое-где нас не считали освободителями. Ты можешь представить себе игру в шахматы, когда за доской сидят четверо и каждый играет против трех остальных? Вот в такой ситуации оказались турки, армяне, лотарингцы и мы. При этом у несчастных турок не было никаких шансов: они думали только о том, чтобы сдаться западному рыцарю, который спас бы их от гнева местных христиан. Граф Танкред вел нас сначала к Тарсусу, гарнизон которого готов был сдать город, хотя у нас была всего сотня рыцарей, но внезапно появился граф Балдуин с гораздо большими силами: у него было по меньшей мере пятьсот рыцарей. Турки моментально удрали, и стены заняли местные жители, которым захотелось выбрать правителя из армян. Однако вокруг собралось слишком много западных рыцарей, и они начали было штурмовать наименее укрепленную стену. Но тут граф Балдуин пригрозил, что осадит город, если мы вздумаем его захватить, и нам пришлось отступить. Та же история повторилась в Адане: турки бежали, а армяне отказались пустить нас в город. В Мамистре турки замешкались и бежали в одни ворота, а мы в это время входили через другие. Только мы там обосновались, как подошел граф Балдуин и начал обстреливать стену. Но это было уже чересчур: даже его собственные вассалы плакали от стыда. В конце концов удалось договориться. Нас было меньше, но мы владели крепостью, и граф Балдуин оставил город в покое. Теперь граф Танкред стал князем Александрийским , а лотарингцы будут создавать свое графство в Эдессе, если сумеют ее захватить.

— Не очень-то это похоже на паломничество, — процедил Рожер сквозь зубы. — Слава богу, вы помирились раньше, чем пролилась кровь. Я рад, что мой герцог не стал вмешиваться в это грязное дело.

— Меня удивляет, — быстро сменила тему Анна, — что турки всюду бежали перед вами. Ведь эти города могли бы держаться очень долго. Значит, все наши трудности позади: нам нужно только добраться до Антиохии и Иерусалима, затем поселиться там и разбогатеть.

— Надеюсь на это, госпожа, — ответил Роберт. — Но местные христиане говорят, что Антиохия укреплена значительно сильнее, чем все города, виденные нами до сих пор, и что турки собираются защищать ее. Враг не знает, доколе мы будем гнаться за ним, и чувствует, что должен где-то остановиться. Нашим вождям следовало бы сообщить им, что Антиохия — конечная цель пилигримов, они сдадут ее без боя, если сумеют сохранить остальную Сирию.

— Мы не можем сделать этого, — быстро возразил Рожер. — Слишком многие хотят дойти до Иерусалима. Как вожди сумеют остановить нас, пока он не завоеван?

— Нет, — сказала Анна, — если турки будут отступать, это войско никогда не остановится. Как бы то ни было, нам нужна земля, и мне кажется, что замок Рожера лежит в стороне от маршрута паломников.

— Я понимаю вас, госпожа, — с улыбкой ответил Роберт. — Идеальное место для замка находится там, где можно устраивать набеги на вражескую территорию и где враг не сможет его осадить, верно?

— Пожалуй, да, но у меня ведь нет замка, — парировал Рожер. — И пока не закончится война, его и не будет. В конце концов я могу защищать стены Иерусалима, кому бы он не достался.

— Это было бы очень благородно, — вежливо заметил Роберт, — хотя и не слишком выгодно. Однако, кажется, пора ужинать. Нет, благодарю, я не останусь. Ваш паек не рассчитан на незваных гостей. Возможно, мы сумеем вместе пообедать, когда остановимся в деревне побогаче.

Он попрощался и важно удалился, красуясь развевающейся туникой.

— Красивый мерзавец, — сказала Анна, глядя ему вслед. — Эти итальянские норманны — отъявленные бандиты, по которым плачет веревка. Интересно, как он раздобыл эти шелковые одежды?

— Он прежде всего мой кузен, — мягко возразил Рожер. — Роберт наговорил много чепухи, но я думаю, это только болтовня. В Италии они ведут очень беспорядочную жизнь.

— В то время как ты вырос в отцовском маноре, который даже стенами не обнесен. Такие типы, как твой кузен, будут процветать всюду. Ты слышал, что он говорил о соглашении с неверными? Боэмунд идет впереди других вождей, а этот молодой человек распространяет сплетни о тайных переговорах. Нам необходимо получить землю немедленно, иначе будет слишком поздно!

— Моя дорогая Анна, — тихо сказал Рожер, заставив себя улыбнуться. Постоянные разговоры на эту тему изрядно надоели ему. — Если никто не даст нам землю, мы будем жить в городе. Мой отец не счел бы это бесчестьем. И в Провансе думают так же. Я смогу защищать Иерусалим. Это почти то же самое, что стать священником. Я не буду сражаться ни с кем, кроме неверных. Это было бы достойное дело и одновременно честный заработок.

— Может быть, но это занятие не пристало мужу дамы из рода де ла Рош! Без военных действий тебе не удастся прославиться. Разве ты не можешь что-нибудь придумать? Когда пойдешь в разведку, устрой вылазку и убей несколько турок. Ты слишком нерешителен, мой милый. Выполнять свой долг — это прекрасно, но так никогда не добьешься известности. Если ты чересчур честен, чтобы отбить у кого-нибудь замок, так попытайся заслужить его!

Она проговорила это с томным видом, подобающим прекрасной даме, молящей своего рыцаря совершить подвиг. Собственно говоря, она не имела на это права, поскольку была его женой, но Рожер все еще ощущал себя и мужем, и любовником одновременно.

— Прекрасно, любимая. Завтра я попытаюсь взять в плен неверных, которые следят за нашим продвижением. Я мог бы убить их, но боюсь потерять свою единственную лошадь. Герцог не даст мне другую.

Рожер провел тревожную, бессонную ночь. Он участвовал в битве, закончившейся великой победой, но поход уже слишком долго проходил без каких-либо стычек с врагом, так что турок стали презирать. Однако он не мог забыть ужас и отчаяние на лице Гуго де Дайвса.

На следующий день неверные держались неподалеку от «туркополов». Они находились всего лишь в одном дне пути от Антиохии, и врагу были нужны сведения о количестве и составе войска паломников. Рожер вызвался поехать вперед. Он никогда не держал в руках лука, если не считать тех игрушечных луков, из которой дети стреляют в птиц. Казалось, нет ничего проще, чем выстрелить прямо перед собой. К тому же его конь привык носить на себе лучника, рысью мчась вперед и не шарахаясь от звона тетивы. Сначала Рожер послал длинную стрелу в одинокого турка, но промахнулся. Он галопом проскакал несколько десятков ярдов и спрыгнул с лошади, чтобы поднять стрелу — их у него в колчане было всего десять. Стоило ему нагнуться, как в кольчугу ударила стрела, а вторая пролетела под брюхом лошади. Из-за скалы выехали два турка. Они были знакомы с западными доспехами и целились в лошадь и незащищенные ноги рыцаря. Рожер прыгнул в седло и послал коня в галоп. Турки не преследовали его — он мчался к своему отряду. Но юноша был на волосок от смерти. Он не собирался лишиться лошади накануне битвы и до конца дня больше не пытался высунуться вперед.

Возвращаясь в лагерь и пытаясь придумать что-нибудь, чтобы оправдаться перед женой, он встретил небольшой отряд рыцарей, посланных разогнать турецких разведчиков. Среди них был и его кузен. Роберт сумел сохранить коня, привезенного из Европы. Он носил высокие греческие сапоги для верховой езды и красную льняную накидку поверх доспехов. Конь у него был сытый, а шлем так и сверкал. Вот как жилось рыцарям, ради корысти последовавшим за графом Танкредом, в то время как другие, сохранившие верность своим сеньорам, ездили на полудиких лошадях и питались черствыми лепешками, не вылезая из седла! Рожер решил, что у него есть повод обидеться на весь свет, и потому он имеет полное право сердиться на Анну.

Но когда он вошел, рядом с женой суетилась госпожа Алиса, помогавшая своей хозяйке разогревать ужин. Не мог же он проявить свое плохое настроение в присутствии камеристки! А Анна, как назло, выглядела еще прелестнее, чем обычно. На ней была миленькая шелковая косынка, которую он раньше не видел. Она чрезвычайно шла жене, и было видно, что Анна очень довольна.

— Я вижу, у тебя новый головной убор, — наконец сказал он. — Надеюсь, он не слишком дорогой? Ты же знаешь, что я коплю деньги на хорошего скакуна.

— О, я ничего не покупала! Косынку мне дал твой кузен, когда мы остановились на обед. Он сказал, что это запоздавший подарок на свадьбу. Красивая, правда? Конечно, он отнял ее у турка, но работа греческая.

— Что ж, я не могу возражать против свадебного подарка от кузена. Надеюсь, он сам не собирается жениться и не ждет ответного подарка. Роберт был очень любезен, и не следует сердиться из-за того, что ему повезло.

— Роберт вообще очень галантный рыцарь, — сказала госпожа Алиса. — Он хорошо говорит по-лангедокски, хотя и не француз. Мне нравится, когда рыцари служат дамам не только в замках, но и в походе. Он сказал, что во время осады постарается сочинить моей госпоже стихи.

— Он говорил об осаде, а не о битве, — пробормотал про себя Рожер, — а кузен всегда знает, что будет дальше. Похоже на правду, иначе неверные остановились бы раньше. Завтра может начаться сражение у стен крепости. Значит, сегодня надо выспаться. Анна, когда будешь ложиться, не буди меня.

Никто не спросил Рожера о том, чем кончилась его попытка сразиться с врагом в одиночку, и это было к лучшему. А кузен Роберт… Нельзя забывать, что зависть есть смертный грех и что одним всегда везет больше, чем другим.