Лето подходило к концу. Днем еще яростно палило солнце, но ночами становилось прохладно. А на рассвете с Круши поднимались клочья густого тумана. Дозорные и часовые подолгу грелись и сушились у костров, прежде чем отправиться спать в палатки.

Дружинники собирали грибы и ягоды. Многие встречали рассвет с удочкой у реки. Добычу выменивали в селе на молоко и овощи. Пара десятков воинов отправилась помогать крестьянам в поля. Воеводы не возражали: скучающий воин — это бандит.

Две недели, в течение которых мы поджидали отставшую пехоту, и так дались командирам нелегко. По планам Ратомира, на зимовку армия должна была встать уже в Игларском герцогстве. Ну, или, на худой конец, на границе — у барона фон Борка. Из зимнего лагеря принц хотел разослать весточки немногочисленным оставшимся в Модулярах друзьям с тем, чтобы они имели возможность присоединиться к войску.

— Хочешь рассмешить бога, поделись с ним своими планами, — сумничал Парель в ответ на яростное шипение изнывающего от безделья командира. — Как сказано в книге откровений Миразма Святого, Всеблагой Басра так мир наш обустроил, что каждое из деяний человеческих к благому итогу сходится…

— «Все, что бы сынами человеческими ни сделано было, к лучшему итогу приведет», — монотонно, подражая жрецу, процитировал я автора толстенного свитка «Откровений». К тому времени я уже довольно бегло разбирал смысл закорючек — буквиц, которыми была заполнена полуверста тончайшего пергамента из мешка Пареля.

— Ну так и я о том! — торжественно кивнул толстяк. — Не в силах овцы Пастыря суть планов Его постичь. Намерения Всеблагого мир весь покрывают. А не только земли малых стран. Видно, должно нам еще что-то совершить, прежде чем за Великую переправляться!

— Войско даже еще не собрали полностью, — ворчал принц. — Из Камня охочих людей да из Аргарда. И трех полков полных пока не исчисляется у нас…

— Об армии я уразумел, — шепотом, чтоб не напроситься на обвинения в невежестве, спросил меня ростокский лучник. — А о каком пастухе этот жирнюк тут речи ведет?

— Он говорит, что все люди — овцы, а его бог, Басра, вроде пастуха. И, мол, овцам не дано понять, чего пастух хочет…

— Кто овца?! — вспылил отрок. — Я, что ли? Я сейчас этому барану толстозадому рога поотрываю…

— Да не Парель так говорит… — сквозь смех придерживал я Инчуту от необдуманных действий. — Это в свитках у него прописано.

— Бараний его бог, — презрительно скривил губы парень. — Кто себя овцой чтит, тот такой и есть! И доля тому такая — в стаде бездумно бекать!

— А где же твой бог, мальчик?! — привычно ткнув в полог палатки пальцем, вопросил кому-то-брат, расслышав последнее восклицание Инчуты. — Спящие бросили нас давным-давно! Оставили подыхать от голода, холода и болезней. И только Пресветлый Всеблагой жизни ваши никчемные охраняет…

— Из тьмы земли орейские народ лесной вытянул! — хлопнул меня по плечу ростокец. — О том мы в веках им поклоны бить и помнить будем! Только они нас за скот домашний безмозглый не держат!

— Ты уверен в своих словах? — захлебываясь и брызжа слюной, вскричал Парель.

Лучник открыл было рот для продолжения спора, но промолчал. Искоса взглянул на меня и выбежал из командирского шатра. Жрец округлил глаза и как-то необыкновенно, не так, как прежде, посмотрел на меня. Так, словно увидел первый раз.

— Пятый десяток лет на свете живу, а все так и не поумнел, — пробормотал наконец он. Облизал пухлые губы, обхватил обеими руками ненаглядный свиток и засеменил в сторону своего жилища.

Княжич с принцем склонили головы над картой, делая вид, будто разговор их не касается. Я вздохнул и отправился к костру земляков.

Вскоре вернулись посланные к пешей части отряда всадники. Доложили, что непривычные к долгим переходам дружинники попросту сбили ноги в городских сапогах. Оттого двигаются совсем неспешно, на привалах плетя лапти. Порозовевший Паркай пожал плечами и тут же предложил отправляться к Камню, оставив в селении приказ для «лапотников». На том и порешили.

Под стены Камня — большого города на высоком берегу Великой реки, в огромный лагерь охочего войска — пришли ко дню Грома. Горожане посчитали хорошей приметой, что к празднику у них гостит так много воинов. Ибо всякий знает: Гром — дух, покровительствующий не только богатому урожаю, но и всякому оружию. И, конечно, воинам. Так что, едва поселившись в давно приготовленные для отряда палатки, мы принялись начищать доспехи до того безумного, никому не нужного блеска, который так нравится любителям военных парадов.

Камень — ровесник Ростока. На заре времен, еще во времена живых богов, на Орейской равнине стояло лишь два крупных города. Северная столица единого народа начинала строиться с высокого крутого утеса на берегу безмерно, до самого горизонта, разлившейся реки. Южная сторона имела не слишком много мест, где беспрепятственно могла пристать лодья, и одно из них, волею Создателей, было расположено как раз у города.

До последней войны, когда Чудского моста еще не существовало и купцам приходилось переправляться через реку на плотах или лодках, Камень стал самым крупным местом торга между северными, «немецкими» государствами и югом. Сюда сходились дороги и товары. Здесь на широких, пальцами вытянувшихся причалах торговали и досками из Ростока, Велиградским железом, конями из Аргарда или Степи. Зерно, шкуры, мед, пенька. Ящики, мешки, кули и свертки образовывали постоянно меняющийся лабиринт на обложенной камнем высокой набережной. Говорят, изредка в Камень приходили удивительно выглядевшие огромные корабли смуглых, говорящих на странном наречии людей из-за Железных гор, с верховьев могучей реки.

Трехверстный мост, связавший берега между Чудской твердынею и Эмберхартом, едва появившись, подорвал торговое господство Камня. Но ненадолго. Рассыпавшееся на вольные, ни от кого не зависящие баронства, королевство наводнилось бесчисленными разбойными людишками. Да и сами властители клочков земли не брезговали правдой или неправдой урвать лишний грош с купеческих караванов. И снова широкая водная дорога стала самой безопасной и желанной. Снова оживилась приречная торговля. Кабы не Водогром — огромный водопад на исходе Степи, у начала сжимавших реку отрогов Низамийских гор, так крутобокие челны и до устья доходили бы. До самых Модуляр.

Камень — самый большой город Орейских земель. А если верить князю Панкрату, утверждавшему, будто одних застенных горожан, не считая посада, более шестидесяти тысяч, так и вовсе сравнивать не с чем. В Ростоке едва ли тысяч тридцать пять — сорок наберется.

Празднично разодетая толпа являла собой зрелище поистине устрашающее. Словно трава в степи, листок к листку до горизонта — головы людей. Гомонящие, волнующиеся, взрывающиеся криками. Марширующая по улицам армия Ратомира казалась тоненьким сверкающим сталью ручейком среди Великого леса. Я чувствовал себя пылинкой в чулане. Одной из бездны одинаковых, одноликих голов в человеческом океане.

И еще я поразился тяжестью выпавшей на плечи каменьского князя доли. Шутка ли, управиться с такой бездной человеческой! Не потому ли лицо седого носатого Панкрата избороздили бесчисленные морщины да спину скривило так, что казалось, смотрел он словно исподлобья, сквозь кустистые брови. Только светло-серые, цвета кромки льда на берегу весеннего ручья, глаза блестели молодо и живо. С хитринкой, напрочь отсутствовавшей у Паркая.

Тысячи домов, выстроенных из обожженной глины, стройными рядами теснились вдоль улиц. И то ли я стал привыкать к тесным орейским поселениям, то ли рыжие кирпичные стены меньше давили, чем убитое дерево Ростока или мертвые камни Велиграда, но дышалось в Камне на удивление легче, чем в других городах.

Широченный луг с выстроенным из легких досок «городком» заканчивался невысоким холмом со странной конструкцией на вершине. И хотя с возвышенности видно игры было бы несравненно лучше, ни одного человека там не было.

Пристроенные к городским стенам, пышно украшенные зрительские трибуны быстро заполнились. На луг вышли два отряда княжеской дружины. Тот, что поменьше — из ближних, опытнейших воинов — занял оборону в «городке». Второй быстро выстроил атакующие квадраты.

Грянувший гром столкновения закованных в латы воинов отразился от низких, грозовых туч. И атака, несмотря на кажущийся неудержимым напор, невзирая на численность и азарт, тут же захлебнулась. Ветераны, сомкнув башенные щиты, не дали молодым ни единого шанса прорвать оборону.

На луг торопливой струйкой выбежал отряд Инчуты. Стрелки заняли места за спинами латников, вскинули луки и выпустили тьму стрел с тупыми наконечниками. Небесные жала новым громом грянули о черепаховый панцирь пехотинцев и бессильно отвалились.

А потом, словно разбуженный людьми, заворчал в низких тучах дух грозы. Порыв неожиданно холодного ветра принес первые тяжелые капли дождя. И, не дожидаясь пока земля промокнет насквозь, пылающей ветвью с облаков на вершину холма спустилась нога молнии. Приготовленная замысловатая штуковина немедленно вспыхнула, осветилась алым и голубым, явив огромный, воткнутый в землю меч.

По ушам врезало так, что казалось — даже кости треснули. Волосы зашевелились. Тетива на луках стала тихонько ныть. Кольчуги позвякивали. Я чувствовал, будто кто-то бесконечно великий и могучий держит меня на ладони, как пойманную муху, разглядывая со всех сторон. Даже изнутри. Сам животворящий воздух наполнился такой силой, словно боги готовились сойти с небес.

И тучи сжалились над нами. Мягкий теплый дождь ласковыми прикосновениями смыл, растворил накопившееся напряжение. Губы сами собой сложились в улыбки. Люди расправляли плечи, скидывая навалившуюся было мощь и нечеловечески пристальный тяжелый взгляд Неба.

Заиграла музыка. Девушки в венках из полевых цветов и колосьев пшеницы закружились в танце. Хохочущие дети зашлепали босыми ногами по пузырящимся лужам. А потом и весь люд высыпал на обширный луг, прямо под теплый дождь.

На следующий же день армия отправилась к Чудской крепости. Из Камня вместе с нами вышла пара сотен парней, умеющих держать лук, около трехсот броненосных всадников и пятьсот пехотинцев из княжеской дружины. Образованный пехотный полк принц отдал под руку Паркаю, которого отец не стал удерживать возле себя, рассудив, что велиградская болезнь — дело долгое.

Яролюб, племянник дубровического князя, воеводил всей конницей, а я — лучниками. Один Парелев обоз растянулся по чудскому тракту на версту. По обочинам скакали сотни всадников. Следом за вытаптывающей влагу из грязи пехотой шагали стрелки.

Ратомир планировал разместить войско у стен крепости, закрывающей проход от Трехверстного моста в орейские земли, а сам с малой дружиной посетить Аргард — столицу последнего княжества, откуда в армию еще не вливались добровольцы.

— Вот кабы еще такую махину барон Эмберхартский на неметчину запустил, — без большой уверенности в голосе поделился Паркай. — Боюсь, преграды чинить начнет. Отговорками отговариваться.

— Вот и я принцу говорю, — тут же встрял жрец. — Надо было у Камня стоять, людишек охочих собирать. Богатое место, людное… А уж как льдом речку-то замостит, так и на ту сторону переходить. Обойти сушей тот грехов рассадник.

— Командир, помнится, сказывал, барон эмберхартовский чуть вас послам Эковертовым не продал? — отгадал я причину такой нелюбви Пареля к торговому городу, оседлавшему мост.

— Душу, старый хрыч, демонам продал! Верно, вам говорю! — покраснел от ярости толстяк.

— В стужу да в снегу по пояс можно и войско ополовинить, — поморщился Яролюб. — Где же это видано, чтоб зиму на марше встретить?! Прадеды у Чудска дней десять войска собирали да на неделю отдых людям дали, прежде чем рыцарям заречным юшку кровавую пустить. Да и то весной было. На зимние квартиры нужно в крепости вставать да переговоры с бароном устраивать. Глядишь, бережком да мимо стен и пропустит…

— Кишки наши, козлище плешивый, на колбасу пропустит, — продолжал яриться Парель. — Лучше по льду босиком, чем к барону в руки…

— Светлая голова у командира нашего, — без капли сомнения, заявил светлоголовый княжич. — И нам с таким воеводой заботиться не след. Раз Модуляры эти далекие на той стороне, значит, и мы туда попадем!

Обсуждения дальнейших планов принца продолжались всю дорогу, но так ни к чему и не привели. Ратомир не раскрывал секрета о том, каким образом намерен уговорить злодейского барона пропустить армию. А не зная самой главной части замысла, мы лишь воздух сотрясать пустыми словами могли. И уж совсем разговоры прекратились, когда вернувшиеся из дальнего дозора разведчики доложили, что со стороны Чудской твердыни поднимается дым.