План принца был удивителен. Необычен, прост и потрясающе опасен.

— Какое коварство! — восхищенно выговорил Паркай.

Да! Еще коварен! Как коварна рысь, поджидающая ни о чем не подозревающего детеныша косули на нижней ветви сосны. Или как волчица, по кругу загоняющая оленя к месту засады матерого волка.

— Скажут, мы хитростью взяли, — покачал головой Яролюб.

Конечно, скажут. Никто, ни один воевода на орейской земле, никогда раньше не планировал маневры, которые станут совершать полки во время будущего боя. Прийти на поле, выстроиться, выделить резерв и ждать времени и места, когда подмога окажется нужнее всего. Вот и вся тактика. Принц же предлагал нечто совершенно иное!

— Говорить станут, что мы тремя полками пять разбили, — хмыкнул я. — Только, ты прости, Ратомир, но нам бы повыше где-нибудь встать. Боюсь прозевать момент…

Даже Дамир, князь Аргардский, десятилетиями воевавший со степняками, не выдумал какого-то особого способа побеждать малым числом. Кочевники были сильны, быстры и непредсказуемы. То наскакивали тысячами, засыпая строй латников тучей стрел, разворачивали послушных, словно собаки, коней и скрывались в клубах пыли. То ломили напрямик, многими телами взламывая стену щитов и рубя кривыми мечами всех, кто подвернется.

— На повозки помосты положить, да щиты с бойницами? — предложил Инчута. — И над головами все видно, и от стрел степных защита!

— В деревеньке заборы да сараи разберем, — кивнул Парель. — Варвары туземные возражать не посмеют…

Староста селения, возле которого встало лагерем охочее войско, рад был радешенек. Понимал: заскучают кочевники под стенами Чудска — начнут в округе рыскать, поживы искать. Тут-то деревеньке и конец. И дома пожгут, и жителей в полон уведут.

А заскучают — обязательно. Войску, полумесяцем охватывавшему стены осажденной крепости, без камнеметных машин, башен колесных да таранов твердыню не взять. Хоть и было их один на десять защитников, да слишком тверд орешек. Не по зубам.

Как только дозорные, разглядев дым в стороне Чудска, прискакали с докладом, армия встала. Без тщательной разведки острожный принц двигаться с места отказывался. А уже вечером того же дня, оставив лошадей у тракта, лесом мы вышли к широкому лугу, опоясывавшему примостную крепость.

Догорал посад. Тут и там скакали отряды степняков, засыпая стрелами укрывавшихся за каменными зубцами на стене. На пригорке в одном им ведомом порядке непрошеные гости разбивали становище. В ста саженях от нас, на тракте, группа чумазых круглолицых воинов обшаривала утыканные никчемными тростниковыми стрелами трупы — купеческий караван пробовал ускользнуть.

— Иса-хан, — разглядев знаки на украшенной конскими хвостами жердине, установленной у белого командирского шатра, поделился Ратомир. — Дамир прошлой зимой его от Аргарда отгонял. И в этом году снова ждал. А он сюда пришел…

— Тысяч пять, не меньше, — покачал головой Инчута.

— Если от Низамийских гор малые рода с ним пошли, то и больше, — кивнул принц. — Не пойму одного: на что они рассчитывали? Что Чудский замок им ворота распахнет?

Я пожал плечами. Лучший способ узнать правду — спросить того, кто ее ведает.

— Гонцов в Камень и в Аргард, — начал распоряжаться воевода, стоило нам вернуться в лагерь. — Непотребство кочевник затеял, надобно вызнать, какое!

— Воевать ворога завтра уже, поди, начнем? — с ленцой в голосе поинтересовался Паркай. — Пока дойдем, пока латы накинем — ночь наступит…

И все посмотрели на принца. И не потому, что тот мог решить не ввязываться в стычку с превосходящими силами врага без помощи из Камня. Такое в голове не укладывалось! Пусть крепость степнякам не взять! Но как можно бросить родные земли на растерзание стае голодных шакалов?! Растечется, расползется плесенью в разные стороны малыми отрядами. Пожгут, разорят, разворуют. Захлебнется в канун зимы горем и ненавистью запад орейской земли…

— Утром замыслы будем сказывать, — улыбнулся Ратомир. — Чтоб и ворога упокоить, и дружины не лишиться. Долог путь впереди, хватит еще на нас ворогов!

И вот уже на рассвете воевода чертил палочкой на песке свой план.

— К обеду повозки должны быть готовы, — согласился командир. — Хотя бы несколько. Для застрельщиков… Яролюб?! Поднимай людей. Ваш молот, наша наковальня! Размахнись получше!

Племянник дубровического князя порозовел от возбуждения, коротко кивнул, прикрыв ладонью сердце, и убежал. Мы еще несколько минут обсуждали сигналы и тоже разошлись. Предстояло еще много дел.

Обед не варили. Всякий знает: идти в бой с набитым пузом — беду накликать. Кто хотел, грыз морковку, но и таких нашлось немного. Нервничали все. Волновались. И старые опытные воители из велиградской дружины и молодежь из Ростока. Сидели на теплой еще земле в доспехах и с оружием. Любовались на кувыркающегося в небесной выси птаха и разговаривали обо всякой ерунде. И еще не смотрели в глаза друг другу. Словно заранее стыдились. Знали — вот этот веселый парень их Малоскольского посада до следующего утра может и не дожить…

Здесь, на границе с Белой степью, нечастые перелески были какие-то неправильные, воздушные. Я высматривал начинающие желтеть листья, поражаясь, как они похожи на отблескивающие золотом блики солнца на зеленой озерной воде. Словно вот-вот из глубины появятся огромные лесные рыбы. Плеснут, оставляя круги на поверхности…

Мимо проскакал весело скалящийся Инчута. Махнул рукой, показывая, что все, мол, в порядке — враг заглотил приманку. И умчался к тем пяти сотням лучников моего полка, что встали за спиной латных пехотинцев Паркая. Тотчас взыграли, взревели трубы и горны, созывая воинов к битве. Пора было вставать, стряхивать благостное настроение и браться за оружие.

Принц все сделал неправильно. Ветераны ворчали, покачивая седыми головами. Полки вместо единого «кулака» были «пальцами» растопырены в разные стороны. Тяжелые латные пешцы были растянуты в жидкую, по трое, цепь, и за их спинами стояли вооруженные длинными копьями легкобронированные воины. Мечников прятали позади тех и этих.

Инчутовы стрельцы двумя отрядами по две сотни громоздились на оборудованных помостами телегах. По сути, повозки представляли собой небольшие передвижные крепости, а сдвинутые плотнее стали бы неодолимой преградой для конницы.

Слева строй упирался в опушку одной из бесчисленных березовых рощ, справа в край глубокого оврага, тянущегося до самого берега Великой. Другая сторона лога сплошь заросла осинником и невысокими кустиками барбариса. Шагов на сто впереди щитоносцев, в кустах меж осин, на корточках засели мы — двести лучших лучников охочего войска. И конечно, все двадцать три Мастера Ветра. Всего полверсты земли оставалось за спиной армии до крутого берега реки. Отступать было некуда. Оттого и озирались нерешительно матерые вояки, зябко передергивали плечами.

— Даже крыса, загнанная в угол, — страшный зверь, — посмеивался Ратомир. — А уж медведь и подавно. Степным шакалам не чета!

Сотни три спешащих по следам Инчуты степняков выскочили из-за перелеска, закружили, залопотали на своем языке, разглядев монолит щитового строя. Гикнули и умчались.

Ненадолго. Даже мы, скрывающиеся в зарослях за оврагом, почувствовали, как задрожала земля от топота десятков тысяч копыт. Вспыхнули и исчезли в грохоте приближающейся орды крики взлетевших с деревьев птиц. Побелели пальцы, сжимающие оружие. Рты распахнулись в кличе, не давая захлебнуться в накатывавшем валу ярости битвы.

Степняки начали разгон для таранного удара. Принц, словно прочитавший мысли Иса-хана, рассчитывал именно на это.

— Будь наше войско поменьше, кочевник стрелами нас бы закидывать принялся, — пояснял замысел воевода. — А так-то увидят латных воинов и таранить станут. Им в рядах сражаться — смерть. В толчее всеобщей удачу ищут…

Взлетели, миг провисели и упали вниз тяжелые стрелы. Стрелки выпускали залп за залпом. Приземистые степные лошадки спотыкались и, кувыркаясь, падали под копыта своим более удачливым соратникам. Сломались копья, отправляя в иной мир вырвавшихся вперед. И, наконец, грохнули щиты, встречая таранный удар вражеской конницы.

Строй прогнулся. Ни один человек, даже если его станут подталкивать в спину двое товарищей, не смог бы выдержать такого натиска. Щитоносцы медленно, шажок за шажком, отступали, даже не пытаясь огрызаться. Тем не менее, атака потеряла убойную силу. Кони остановились у человеческой стены. В дело вступили длинные дубровические копья с широкими листовидными наконечниками, которыми можно было не только колоть, но и рубить словно мечом.

Инчута продолжал обстрел, не обращая внимания на дождем сыпавшиеся легкие тростниковые стрелы. Со стороны помостов слышался непрерывный гул спускаемых тетив. Мои ученики пожимали страшную жатву, выкашивая сотни врагов. Но степняки, словно обезумевшая лошадь, рвались вперед.

Целая толпа чумазых кочевников, побросав лошадей, пыталась по склону оврага ударить во фланг вопящим от напряжения латникам. Да только порадовали заскучавших малоскольских мечников. Головы пытавшихся вылезти смельчаков покатились вниз, обгоняя ручьи крови, хлынувшие по глиняному склону.

И все-таки напор ослабевал. Щитоносные пехотинцы уже и головы могли поднимать, и упирались не так отчаянно. Враг поспешно спешивался. Лошади, как послушные собаки, убегали в тыл. Теперь верховые приближались к стене щитов только за тем, чтоб попытаться с седла запрыгнуть в середину нашего построения.

Наконец, повинуясь сигналу горниста, латники опустили щиты и взялись за копья и мечи. В тот же миг в небо взлетела горящая стрела. Воевода приказывал вступить в дело нам.

Я сдвинул колчан на живот. Одно древко в зубы, три в левую руку. Руна привычно кольнула ладонь сквозь перчатку. Цель сама зацепилась за глаз — ловко орудующий здоровенным двуручным однолезвийным мечом степняк в халате с меховой беличьей опушкой на голое тело. Он хорошенько приложил себя по щеке эфесом, хватаясь за впившуюся в горло стрелу.

Вторая изо рта. Теперь можно было запевать:

Дрожь тетивы передавалась локтю. Она не успевала останавливаться после выстрела, как снова встречалась с новой пяткой.

Колчан пустел стремительно. Юркие мальчишки из ближайшей деревни шныряли между осин с пучками стрел. Бояться им было некогда.

Дрянная стрела вильнула на невидимой кочке и вместо груди нахально тычущего наших латников копьем врага впилась в бок лошади под ним. Несчастное животное взвилось на дыбы, и следующим выстрелом пришлось разделаться с вопящим какой-то клич низкорослым степняком.

Жизнь их ничему не учила! Разобравшись, откуда прилетает неминуемая смерть, пришельцы снова полезли в овраг. На этот раз им нужны были наши жизни.

Не зря мы все утро выравнивали склон и обильно поливали его водой. Глина причудливо разукрашивала барахтающихся кочевников. Те же, кто все-таки сумел добраться до барбариса, кувыркались вниз от малейшего толчка. Ребятишки затеяли веселую игру, радостно отпихивая скалящихся врагов жердями.

Строй прорвали. Причем сразу в двух местах. Даже стальной клинок может сломаться. С новыми силами степняки бросились в атаку. Мы больше не могли отвлекаться на лезущих из оврага врагов. Никогда прежде я не выпускал так много стрел за такое короткое время. Казалось, тетива уже даже не гудела, а подвывала, вплетая нечеловеческую музыку в мою песню смерти. В какой-то момент я перестал видеть в своих мишенях человеческие существа. Словно разум, оберегая душу от проливаемых потоков боли и крови, сосредоточился на простейших действиях: наложить стрелу, зажать пальцами, вскинуть лук, задержать дыхание… отпустить. Наложить стрелу…

Подозреваю, промахивался редко — ладонь ощутимо горела, исколотая сверкающей руной.

Ударился я сильно. Даже дыхание сперло. Хотя приложился сначала копчиком, а уж потом спиной. И пока заново учился дышать, проехал по скользкому склону почти до самого дна. А потом на меня сверху свалился тот наглец, что, добравшись-таки до кустов барбариса, за ногу сдернул в овраг.

Убил бы гада, да поди отличи его среди десятков барахтающихся в глиняной сметане кривоногих прирожденных всадников. И лук где-то потерялся, пока падал. Благо, подаренный принцем трофейный меч, облегченный и укороченный под руку еще в Малом Сколе, остался при мне, хотя перевязь и съехала назад. Так что первого кинувшегося на меня врага пришлось убивать засапожным ножом. Пронзительно алая живица мгновенно превратилась в грязь под ногами пары следующих взалкавших мою жизнь.

Меч был хорош. Я вызвал легкий смерч вокруг и носился по дну лога, сея разрушение и смерть. И стальной клинок серой молнией метался от одного яростного сердца к другому, нигде не встречая преград.

Наверху что-то изменилось, и в овраге врагов резко стало больше. Многие, даже не пытаясь напасть, беззвучно разевая рты, убегали, спотыкаясь и падая в сторону реки. Но, видно, встретили какое-то препятствие — что-то запрудило ручей бегущих степняков. Я не стал любопытствовать. Попросту втыкал свое оружие в спины тупо, как бараны, стоящих вражин, перешагивал тело и убивал следующего. Пару раз меня задели раскаленным прутом. Краем сознания я удивился — откуда в сыром овраге разогретая в горне железка, но отвлекаться на пустяки было смерти подобно. Тем более что в низине было душно. Пот тек ручьями, по спине, по животу, по правой ноге и плечу. По лицу. Я смахивал соленые капли с кончика носа, размазывал по лбу и щекам. Глаза щипало…

Очередной враг показался каким-то неправильным. Решив разобраться позже, я замахнулся мечом и весьма удивился, когда руку кто-то перехватил еще на взмахе.

— Арч! Все! Арч! Свои! Стой!!! — звуки, исчезнувшие с того момента, как оказался на дне лога, ураганом ворвались в уши. И разглядел выпученные от ужаса глаза одного из велиградских мужичков, милостью духов и реакцией Бубраша, перехватившего мою руку, оставшегося живым.

Было подозрительно тихо. Не грохотали щиты о щиты, не звенели мечи. Воздух не вздрагивал от воинственных кличей или рева труб. Не гудели сотни тетив.

Солнце бордовым помятым боком зацепилось за верхушки осин. И черные птицы, рассевшиеся на ветвях, казались демонами смерти, только и ждущими, когда порвется очередная нить судьбы.

— Все, Арч, — отпуская мигом расслабившуюся руку, хрипел плечистый коротышка. — Мы победили. Яролюбовы конники раздавили гниду, как клопа…

Я хмыкнул такой его непоследовательности: так гниду или все-таки клопа? Хотел переспросить, но слипшиеся пересохшие губы не дали произнести ни звука. И правая нога вдруг полыхнула резкой болью.

Меч мешался. Нацелил было его в ножны, но разглядел, насколько он заляпан чужой кровью. И ладонь оказалась не чище — только размазал быстро спекающуюся кровь по теплой стали.

— Песочком бы его надо, — подсказал кто-то из мужичков, искренне разделяя мою незадачу. — У реки песочком…

Коренастые воины послушно расступились, стоило мне поднять на них взгляд, и я, отчего-то пошатываясь, побрел вниз к Великой.