В тесной таверне оказалось неожиданно малолюдно. После свежего ночного воздуха в общем зале с низким потолком показалось отвратительно душно и тесно.

Недалеко от входа, за большим столом, уставленным блюдами с объедками, кубками и кувшинами с вином, отдыхала компания из восьми чьих-то дружинников. Котты с гербами неопрятными тряпками свисали с лавок рядом с хозяевами, так что принадлежность дружины определить не получалось. Впрочем, судя по тому, что обслуживать их выходила молоденькая девчоночка, вели себя воины в рамках приличий.

— Просыпаюсь, говорит, утром, как всегда, голова болит, похмелье — как ведро вина выпил, — как раз рассказывал собутыльникам один них. — Ну, и приговаривает себе: «Такое чувство, что вчера на свадьбе пил, но не помню на чьей!» — рядом голос: «Что значит „на чьей“, милый?» — ну, блондинка-то, рядом лежавшая, просто пошутить решила, а Среган потом пить бросил…

В дальнем углу, у полыхающего огнем очага, склонив головы друг к другу, тихо шептались два жреца. В одном из них я с удивлением узнал Пареля. Тем более странно выглядели отставленные в сторону наполненные кубки с вином и обширная тарелка с жаренным в овощах гусем.

Человек, ради которого мы и совершили нашу вечернюю прогулку, занимал место за одним из столов в середине зала.

— То, на чем вы выехали на состязание, ваше высочество, — вместо приветствия заявил незнакомец приятным баритоном, когда мы заняли свободные места на лавках, — скорее напоминает стол. Ну, уж никак не табурет!

Мы с Бубрашем несколько минут разглядывали смеющегося и утирающего брызнувшие слезы принца, а потом потребовали объяснений.

— Представляю вам барона Бубелу, — продолжая улыбаться, наконец, снизошел до рассказа Ратомир. — Давным-давно мы с Ольгертом обучались воинскому мастерству в замке Яггер. Сколько друг об друга палок переломали… На мечах-то мы считайте вровень шли, а вот копейный удар Бубеле все никак не давался. Вот однажды, очередной раз ссадив его с седла, я и пообещал, что смогу победить даже верхом на табурете.

— Так и есть, — улыбнулся в ответ Ратомиров друг юности. — Потому и пришел сюда, стоило услышать эту присказку снова. Тем более от таинственного рыцаря, чье благородство происхождения не вызывает сомнений.

— Тешу себя надеждой, что не подвергаю тебя опасности, вызвав на встречу, — вмиг отбросив веселость, заботливо поинтересовался Ратомир.

— Кто я такой, чтоб за мной по пятам шли дознаватели Эковерта?

— Мой друг юности, — придавил тяжелым аргументом принц. — И, смею надеяться, друг и ныне. Я слышал, баронам, что организовали мой побег из страны, пришлось несладко.

— Так и есть, — мрачно согласился Бубела. — Немногим удалось сохранить за собой земли отцов. Да и те боятся разговаривать даже с отражением в корыте.

— Но ведь демон не может следить за каждым! — удивился я.

— Демон?

— Орейские князья пришли к выводу, что в Эковерта вселился демон, пришедший из мира Спящих. Потому и позволили мне собирать армию в их уделах.

— Демон… — прокатил страшное слово модулярец по языку, как катают каплю хмельного меда, чтоб почувствовать все оттенки вкуса. — Демон. Это многое объясняет. И от этого он становится еще опаснее.

— Не беспокойся, — хмыкнул Ратомир. — Теперь у нас есть нечто посерьезнее табуретов.

— Армия еще не все, — блеснув глазами, заспорил Ольгерт. — Твой дядюшка возвышает проныр из простонародья. Дает им силу и власть. Эти подлые людишки, всплывшие на самый верх с самого низа, преданы Эковерту до смерти. Дознаватели платят серебром за доносы. Все стали следить за всеми. Говорят, случалось, когда дети обрекают отцов на пытки, прельстившись горстью медяков. Только армия неприкосновенна. Король… узурпатор не верит хозяевам уделов. Рыцарям больше нет места под королевскими стягами. Его новое войско набрано из трактирных отбросов, но учат их на совесть. Командиры вешают каждого десятого из побежавшей в бою сотни. Так что теперь они и вовсе перестали отступать… Их теперь почти десять полков…

— А что простые люди? Купцы?

— Чернь молит Басру о здоровье короля. Вздрагивают, конечно, при виде стражи или дознавателей, но молят. Узурпатор вдвое снизил налоги. Вводятся законы, по которым быдло приравнивается в правах к дворянам. Купцы богатеют, цены падают. Тысячи тысяч ремесленников в каменоломнях вырубают камень и мостят королевские дороги. Многие лиги дорог. От столицы во все стороны. Слышал, из Эмберхарта привезли мастера, чтоб построил гигантский мост через Райзигфлусс в устье, через Утиные острова. Вольные торговые города у Льдистого моря больше не подвергаются поборам. Муниципалитетам назначены единые налоги по числу жителей. Торговля процветает… Торгаши шныряют по всему миру, свозя Эковертовым людишкам сведения об окрестных странах. С лицедеями едут шпионы и убийцы, готовые травить или резать всех неугодных узурпатору.

— Выходит, бароны станут под мои флаги? — было явно видно, каким усилием воли принц повернул невеселое течение мыслей в другое русло.

— Молодежь из дворян видит, какую власть забрали выходцы со дна. Теперь стало модно отрекаться от имен отцов, брататься с проходимцами и лезть наверх. В твоей стране не осталось Чести, мой принц.

— Честь может потерять один человек, — вырвалось у меня. — Вся страна честь потерять не может. Кто-то же остался верен заветам отцов?

— Недовольные, конечно же, есть, — хмыкнул модулярец. — По ущельям Низамийских гор все еще рыскают отряды туземцев, вырезающие переселяющихся крестьян целыми караванами. Король… демон держит в непокорном графстве треть армии, но даже обученное быдло не рискует соваться далеко в горы. Некоторым баронам удалось вывезти семьи в Иглар. Говорят, много наших гостят у родственников в Империи… Лесовики Черного леса, опять-таки…

— Ну, эти и моему отцу-то не слишком подчинялись…

— Так-то оно так, — пригнулся к столешнице и понизил голос Бубела. — Да только тут такую историю рассказывают… Шепчут проверенным друзьям на ухо, чтоб, не дай Басра…

Дружинники, мирно отдыхавшие за большим столом у входа, похоже, перебрали лишнего. Кто-то из них принялся скандалить, требуя хозяина к себе.

— Чтоб, не дай бог, дознаватели не расслышали или чужой кто…

Здоровенный мужчина — хозяин таверны, едва не цепляющий затылком потолок общего зала, — не побоялся выйти. Попробовал было урезонить раскрасневшихся гуляк, да не тут-то было. Слово за слово, и здоровяка потащили на улицу для «серьезного разговора по-мужски». На несколько минут в зале восстановилась тишина.

— У дядюшки вашего, Эковерта, есть человечек один — правая рука. Самые непростые задания выполняет, самой тьмы не боится. А имя его…

— Лонгнаф! — выдохнул я.

— Видно, уже познакомились, — кивнул Ольгерт. — Верно. Лонгнаф. Так вот! Шепчут такую историю про него. Будто бы жил-был простой охотник в Черном лесу. И вот однажды, ни с того ни с сего, он память потерял. Проснулся утром — глазами лупает — ни имени своего, ни языка человечьего не ведает. У лесовиков давно уже с мужиками трудно. Уходят из леса в немецкую страну целыми семьями. Так что этого, приболевшего, выходить пытались. Говорить, как ребенка, учили, по лесу ходить, из лука стрелять, зверя добывать. Только-только он оправился, вопросы глупые задавать перестал, как словно зов услышал. Дозор лесовиков зарезал, а с длинным ножом Лонгнаф, сказывают, здорово обращается, да и ушел в Модуляры. И прямо к трону Эковерта. Как куница, сквозь все заслоны пролез, стражу с носом оставив.

— И что демон? — уже зная ответ, все-таки спросил я.

— А что демон?! Принял, как родного. Сразу. Будто только этого самого пришельца из лесу и ждал. Тогда-то все и завертелось.

— Слуга демона, — честно попытался вытаращить маленькие глазки Бубраш.

Один из гуляк, отправившихся на улицу на разговор, вернулся, утирая разбитые губы. Оглянулся и сразу решительно отправился к шепчущимся в углу жрецам.

— Прошу меня простить, братья в вере, — уважительно обратился он. — Но там…

Дружинник махнул в сторону дверей.

— Хозяин таверны как-то вдруг приболел. Просит вас прийти, дабы с Басрой Пресветлым кое-чего обсудить.

Я не расслышал, что именно ответили окровавленному дружиннику, но спустя минуту оба они уже скрылись во тьме осенней ночи.

— Схожу, гляну, — нерешительно приподнялся велиградец. — Чевой-то мне не спокойно.

Дождавшись кивка принца, коротышка вскочил и побрел к выходу.

— Ты-то как, любезный друг? Может быть, последуешь за мной, в Орею?

— Не сейчас, мой принц, — сделав вид, что задумался на минуту, ответил Бубела. — Моя семья в Берке. Я вынужден ездить зачинщиком по турнирам, чтоб потомкам древнего рода было что поставить на стол в обеденную трапезу. Если я встану под твою руку, кто станет кормить моих детей?

— Я могу просить Лотара…

— Ловушка!!! — завопил во всю силу луженой глотки чемпион Велиграда. — Дверь заперта снаружи!

Мы вскочили. Глупо было проверять слова квадратного крепыша, но тем не менее я побежал ко входу.

— Заперто, ваша светлость. Похоже, бревном подперли.

Сделав знак носатому замолчать, я приложил ухо к доскам.

— Что там, Арч? — удивительно спокойно, почти скучающим тоном спросил принц.

— Их много. Таскают хворост. И еще что-то шуршащее…

— Сено или солому, — кивнул Бубела. — Сейчас подожгут.

— Наверх! — приказал Ратомир и первым, широкими шагами ринулся в сторону лестницы на второй этаж. Мы заторопились следом.

Комнаты оказались пустыми. Ни единого постояльца в таверне не оказалось. И это несмотря на съехавшийся на турнир со всех окрестностей люд.

— Окна.

Я ногой распахнул тонкую дверь в один из номеров и кинулся к окну. И едва успел взглянуть в освещенный десятками факелов двор, как в потолочную балку впился стальной арбалетный болт. С улицы закричали, и следом полетели стрелы.

Я торопливо вернулся в коридор. Из распахнутых окон ощутимо тянуло дымом.

— Арч, — крикнул пробегающий мимо к лестнице Ратомир. — Вниз. На кухню.

Выход, ведущий в хозяйственный двор таверны, тоже оказался заперт.

— Ну, вот и все, — выдохнул Ольгерт. И, ссутулясь, уселся на лавку в зале.

— Наши от перекрестка, поди, увидят зарево и кинутся нам на помощь, — попытался улыбнуться Бубраш. — А мы, как шум услышим, лавкой двери вышибем и с тылу…

— Что за этой стеной?! — выпятив подбородок, словно собираясь головой протаранить бревна, рыкнул принц.

— Свобода и долгая жизнь, — хихикнул Бубела.

— Арч? Что за этой стеной?

— Тут пристроена конюшня. Там должны быть кони. Но коли они всех людей, кроме нас, постарались вывести, то лошадей-то уж точно убрали.

Ратомир оглянулся, шагнул к затухающему очагу, вытащил едва тлеющую головешку и протянул мне.

— Рисуй!

— Чего?

— Чародейские знаки свои чертите, — подпрыгнул от нетерпения на месте Бубраш. — Как давеча у палаток. В землице-то знатная дырка получилась…

— Рисуй, друг, — уверенно выговорил принц. — Из конюшни они нас не ждут. Попробуем пробиться к перекрестку.

Я взял головню и принялся наносить знаки рун. Прямо на неровную поверхность бревенчатой стены. Рисовал и не узнавал то, что получалось. Линии символов, покореженные поверхностью, не желали сходиться. Приходилось терять время, чтоб найти хвосты черт, присоединить их к «соединению». То, что было таким простым на ровной земле, оказывалось почти невыполнимым. Черным по грязно-серому, в полутемном зале, под потолком которого уже начинали собираться клочья вонючего дыма. Пририсовывая узоры моста силы, я очень и очень сомневался, что мне удалось. И был лишь один способ проверить.

— Стол набок. Спрячемся там. Если у меня получилось, сейчас щепки полетят…

С трудом втиснулся между стеной и широкоплечим велиградцем. Он боялся, но я его не винил. Мало есть в орейских землях людей, понимающих суть силы рунных знаков.

— Давай, Арч, — прошипел Ратомир. — Вытаскивай нас отсюда.

Я попробовал пожать плечами, но не так-то это просто, если ты зажат в узкую щель. Приложил руку к цепочке знаков, передающих энергию на нарисованную в стороне фигуру, и представил, как по корявым знакам бежит серебряная змейка силы. Бежит, заполняя глубокие колодцы рун, заставляя их светиться. Голубым — руну ветра. Алым — руну огня. Белым — многолапую звезду.

Когда у стен Камня столкнулись два закованных в сталь доспехов строя, я думал, что небо упало на землю. Когда мои напитанные светом до краев, корявые руны взорвались, я решил, что небо оторвалось от земли. В бревенчатой стене образовалась дыра, в которую, чуть пригнувшись, легко вошел высокий Ратомир.

— Забавно, — сквозь зубы процедил я, накладывая первую из многих стрел на тетиву. — Посторонись, воевода.

Дальней стены конюшни больше вовсе не существовало. Разбросанные по всему двору обломки, рассказывали историю чудовищного всплеска силы, собранной в одном месте. Кое-где среди исковерканных взрывом досок и щепок, оставшихся от бревен, темными пятнами выделялись фигурки мертвых людей.

Бегущих со всех сторон врагов встретил Бубраш, прихвативший из полыхающей таверны лавку. Сбоку прорубался к спасительным кострам борцовской арены Ратомир. Белые перья стрел исчезали во тьме, спеша навстречу блеснувшим глазам, слишком темному пятну в тени, слишком резкому звуку. Я не боялся задеть невиновного. В глубине души еще живо было чувство безысходности и ужаса попавшегося в ловушку зверя.

Опрокинув увлекшихся созерцанием очередного боя зрителей, велиградец выпрыгнул в круг огней. В брошенную за спиной лавку хищно впилось несколько запоздалых стрел. Ольгерт куда-то пропал, в суматохе шмыгнув в толпу. Ратомир рукоятью меча проламывал себе дорогу. За его спиной, поминутно оглядываясь и стреляя, двигался я.

— На запад! — кричал кто-то. — Они уходят на запад. Коней! Коней!

Сметая глиняную посуду, мы перепрыгнули стол и нырнули в узкие проходы между палаток. Сбоку, на дороге, гремели копыта собирающейся погони.

Из кустов, придерживая спадающие штаны, показался бочкообразный глашатай.

— Кричи! — рявкнул принц, приставляя клинок к шее толстяка.

— Что?

— Ратомир! — подсказал запыхавшийся Бубраш.

Глашатай надулся и гаркнул так, что его легко услышали даже в нашем лагере на склоне холма. Через секунду от перекрестка послышался хриплый звук рога.

Стрелы кончились. Я закинул лук за спину и, шепча слова последней песни, вытащил меч. Рядом встал велиградец с добытым где-то в пути копьем. Сзади, прикрывая наши спины, скрипел доспехами Ратомир. Полыхающие в черном небе звезды освещали серебристую ленту подмерзшей дороги и два отряда всадников.

Фанир успел первым. Нам повезло, что враг переоценил наши силы. Погоня ушла дальше по дороге, и им пришлось возвращаться почти к самому пожарищу, чтоб найти следы. Еще никогда в жизни я так не радовался появлению своей соловушки из темноты.