Дрожащие руки пришлось засунуть под мышки. Оказалось, что так даже теплее. Несмотря на тяжелый, подбитый беличьим мехом, плащ, в который меня закутал кто-то из родичей, по телу нет-нет, да пробегала волна озноба. Все-таки всенощное бдение у постели раненого Велизария тяжело мне далось.

Когда стрелы вырезают из тел поверженных врагов, особо не церемонятся. Махнул пару раз ножом и все. Главное — сохранить наконечник. Из живого слуги извлечь пробой оказалось гораздо сложнее. Хищная сталь, кованная, чтоб пробивать доспех, глубоко впилась в тело. Почти до самого сердца. Благо, дворовый был почти на голову выше того, кому смерть предназначалась. Навсегда запомню, как неожиданно большое и розовое сердце билось, булькая сочащейся из разрезов кровью.

Не ведаю, кто именно принес в ханский шатер травы. Откуда взялись целые стога целебного мха, которым я останавливал упрямо текущую живицу. Не было времени разглядывать всех тенями проскальзывающих на границе сознания посетителей. Резал самым кончиком кинжала переплетенные руны на спине мычащего от боли бугая, и страшно боялся ошибиться. Сидел потом, до немоты в ногах, до черных кругов в глазах, наполнял черты силой.

Это уже потом, серым сумеречным утром, когда знаки угасли, меня сумели оторвать от тела ровно дышащего Велизария. Тогда я и разглядел суетящихся в шатре родичей, очаг с кипящим в котле целебным варевом и бледного, как сама смерть, принца, остекленевшими глазами следящего за бьющейся на шее ростокца жилкой.

Кто-то помог мне укутаться, словно бабочка в кокон, в теплый плащ и усадил на заботливо постеленную кошму у входа в белый шатер.

Лагерь жил своей жизнью. По только что отстроенной бревенчатой стене ходили часовые. На дозорных башнях хлопали на ветру знамена. У колодца, возле длинного корыта, фыркали лошади. Дым костров столбом поднимался до самой верхушки каменных стен крепости, и уже там его сдувал верховой ветер.

Приходил Инчута. Низко поклонился, поставил возле ароматно пахнущий травами бульон в глиняной кружке, пробормотал что-то вроде «спасибо» и скрылся из глаз. Есть или пить не хотелось. Да и сил выпростать руки из теплого кокона не нашлось. Так и сидел, разглядывая суету утреннего острога.

Яролюб тяжело спрыгнул с натужно дышащего коня.

— Ворота запирать бы надобно, — поделился он. — Пока ты там врачевал, парни мои всадника углядели. Лошадка маленькая да лохматенькая. Мы в седла да следом. Полночи гонялись. Бестолку. Ушел, гад.

— Лонгнаф, — кивнул я. И, вспомнив, что дубровический княжич может и не знать всей истории, пояснил:

— Эковертова посольства следопыт. Один из всех разбойников остался. Матерый.

— Гнусь поганая. Демоново отродье! — выругался воевода. — Стрелой кинул и бежать… Жало-то, поди, отравой смазано было?

Я покачал головой. До яда таинственный знакомец не дошел.

— Знать, осколки чести сохранил еще, поганец.

— Не по правде он живет. Демону служит. И демонов закон исполняет. Изо всех сил.

— Крепок, — согласился молодой командир. — Другой бы уже на полпути к дому был бы. А этот в одиночку воевать продолжил.

— Умен и хитрости не занимать. И, словно пес, предан хозяину. Потому и войну продолжил. Ратомира оборонять теперь нужно.

Яролюб шумно выдохнул, кивнул и скрылся за белым пологом шатра, оставив резкий запах лошадиного пота.

Я еще несколько минут разглядывал, как играется мой легконогий беззаботный друг с податливыми полотнищами флагов, да и задремал.

Проснулся от шума.

— Чего ты меня пихаешь?! Распихался! — вопил кто-то высоким петушиным голосом. — Я, чай, не степняк чумазый, чтоб ты меня палкой своей пихал! Как железом звенеть, так это вы все мастера! А как ответ по правде нести, так пи-и-ха-а-а-ются!

Открыл глаза и обнаружил неподалеку щуплого мужичонку в измазанном сажей кафтане и трех копейщиков, пытающихся загородить тому проход к шатру.

— Что там?

Мужичок вздернул жиденькую козлиную бородку, мигом обскакал плечистых воинов и оказался рядом.

— Воевода наиглавнейший тут ли? — и не подумав поздороваться, не снижая громкости, кукарекнул он.

— Ты трелями своими, поди, вызвать его хотел? — хмыкнул я.

— А и хотел, — он не стал отпираться. — Ты, мальчик, никак служка евойный будешь?

Белый шатер вздрогнул, и по тому, как подтянули животы копейщики, я понял — вышел принц.

— Ну, так чего же тебе от командира нашего надобно?

— О том, малый, я наиглавнейшему и скажу. А твое дело пред очи мне его вызвать!

— Никак, тайна сие великая есть?!

— Почему тайна? — забегал глазами громкоголосый мужик. — Правду я ищу. Кому другому сказываю — руками машут. Пусть теперича воевода ответ держит!

— Обидел кто? — разжал суровые губы Ратомир.

— А вот он и обидел. Ты, болезный, кликнул бы властителя своего. Да и обратно в постель. Чего спрашивается, вылез? Синий с лица… как упырь…

— И чем же тебя воевода обидел? — вполне соглашаясь с мнением пришельца о здоровье принца, тем не менее поинтересовался я.

Козлобородый пятерней почесал тонюсенькую шею и, совершенно неожиданно, ткнул узловатым пальцем в мою сторону.

— Тут видишь, какая штука! — наконец понизив громкость, он принялся рассказывать. — Орда-то кочевая как под Чудск пришла, так посад весь и пожгла…

— Ну.

— Моя-то корчма у дороги, допреж всех стояла.

— Ты корчмарь что ли?

— А то.

— А чего такой худой? — удивился Ратомир.

— Так я все о гостях, все в заботе. О себе и подумать некогда было, куска хлеба во рту днями не бывало, — как по писанному, сразу запричитал тот.

— Степняк и корчму твою спалил? — в его неустанные хлопоты о постояльцах что-то верилось с трудом, но раз человек искал правду, следовало разобраться до конца.

— Чего ж я, хуже других, штоле? — оскорбился он.

— Ну, так и чего?

— Как чего? — снова кукарекнул мужичок. — Как чего? Воевода ваш наиглавнейший войско привел?

— Да.

— Кочевника поборол?

— Это и сам знаешь.

— Ну и вот! — я снова оказался под прицелом пальца-коряги.

Принц хмыкнул, и тяжело рухнул на краешек торчащей из под моего плаща кошмы. Пришлось двигаться.

— Ну, и чего вот-то?

— Вот я и пришел спросить, — словно ребенку принялся объяснять мне корчмарь. — Пошто он раньше не пришел?! Зачем позволил неумытым посад с корчмою сжечь? Выходит, оплошал воевода вашенский! Пусть теперь отроков дает да лошадей, новую корчму строить. Да серебра, да припасов съестных…

— Забавно, — только и успел выговорить я до того, как вдруг побагровевший принц не уткнулся мне в плечо и не затрясся от приступа смеха. Дружно гоготали копейщики. Выскочивший на шум Яролюб, разобравшись в ситуации, ржал, как конь. Фыркали лесные целители, ради такого дела оставившие на минуту раненого дворового. Филином ухал явившийся ниоткуда Бубраш…

Потом привели Пареля. Тот внимательно выслушал сбивчивый рассказ корчмаря, осуждающе глянул на корчившегося от смеха принца и, приобняв погорельца за плечи, повел в сторону обозных телег.

— Зная нашего казначея, — озаботился я. — Мужичок вскорости еще похудеет, а Парель пополнеет…

Чем вызвал новую волну смеха.

Постоялый двор начали строить в тот же день. К обеду я проснулся от голодной рези в животе, а у дороги уже вовсю тюкали топоры. Желающих помогать в постройке нашлось немало.

Я получил свою порцию каши из общего котла, взял краюху хлеба и забрался на башню. Не то, чтобы мне нравилось смотреть, как стволы убитых деревьев складывают в стены новой постройки. Но сам вид людей, восстанавливающих порушенное, радовал глаз.

Немудрено, что не обратил внимания ни на галопом примчавшегося в острог дозорного, ни на начавшуюся после этого суматоху.

— Вот ты где, — пропыхтел Ратомир, раскрасневшийся от быстрого подъема по неудобной лестнице. — На самом виду. А тебя ищут, с ног сбились.

— Хочешь? — в ответ я протянул ополовиненную миску, решив, что вряд ли принц нашел время пообедать. — Я маленький, мне много.

Командир сел рядом. Было видно, что мысли его витают где-то далеко-далеко, за горизонтом. Тем не менее ложку с кашей мимо рта он не проносил.

Солнце припекало. Вчерашние хмурые тучи сдул веселый юго-восточный ветер, принесший привет от Великого леса. Пахло прелыми листьями и сосновой смолой, чуть горьковатым осенним дымом и нагревшимися камнями. Сильно отросшими, ниже плеч, волосами игрался мой легконогий друг, и только вплетенный в косу наконечник тяжело оттягивал кожу над виском.

На верхнюю площадку башни не дотягивались звуки густонаселенного лагеря. И казалось, что нет его там, за спиной. А лишь покрытые мхом древние камни развалин на вершине горы Судьбы. Где-то сбоку потрескивает костерок. И выбор уже сделан. Можно подниматься и идти вниз, к поджидавшему отцу. Домой…

Только кованый трехгранный пробой от боевой орейской стрелы тянул, словно якорь, привязывал меня к этому месту, этой крепости, этим людям…

Пальцы сами, без участия разума, принялись расплетать косицу. Так хотелось хоть на минуту, хотя бы в мечтах оказаться снова там — в родном лесу. В детстве.

— Заплети, — вернул меня в реальность Ратомир. — И еще… У тебя есть платье… более…

— Богатое? — хмыкнул я.

— Ну, да, — обрадовался принц. — Достойное сына Ветви Белого.

— Это так важно?

— Да, — твердо сказал воевода и взглянул на меня странными, влажными глазами. — Понимаешь… Дозорные встретили в пяти верстах от нас караван из Аргарда. Скоро он будет здесь…

— Неужто сам Дамир пожаловал?

— Нет. Только его второй сын, Фанир, со свитой…

— И?

— И его сестра, Серафима, — торопливо добавил заметно порозовевший Ратомир.

— Тогда это важно, — согласился я, усилием воли задавив в себе смех.

— Они… Их семья очень тепло приняла меня год назад. И я не могу… Должен…

— Я все понял, Ратомир, — я позволил себе чуточку улыбнуться. — Не переживай. Встретим честь по чести.

Принц кивнул и встал, вглядевшись в дальнюю даль. Словно он обязательно должен был первым увидеть передовых всадников того каравана.

— Ты сам-то думаешь переодеться?

— Да я… Там Бубраш с камзолом. Внизу. Чтоб не мять…

Молодой воевода и не подумал отвлечься от разглядывания туманной дали.

Я беззвучно хмыкнул, и полез вниз.

У меня не было возможности самому собраться в дальний путь. Всем, что у меня было с собой, снабдил отец. Баул получился немаленький, так что я сразу сдал вещи на попечение Велизарию и думать о них забыл. Когда что-то оказывалось нужным, слуга приносил. Теперь же дворовый раненым лежал в белой юрте, а я не имел ни малейшего представления, где искать свои вещи и есть ли среди них парадная одежда.

Впрочем, обозом заведовал Парель, а он не такой был человек, чтоб не сунуть свой жирный нос в чужие закрома. Я подумал, что жрец наверняка сможет помочь.

Оказалось, что Пареля не так-то и просто найти. Все, кого бы я ни спрашивал, видели его несколько минут назад, но не имели ни малейшего представления, где искать его теперь. Время уходило. Я начинал нервничать — очень уж не хотелось подводить принца — и все чаще ловил себя на том, что пальцы снова оказывались на рукояти меча. В конце концов я бросил попытки отловить вездесущего жреца-казначея и, еле сдерживая клокочущую внутри ярость, отправился к обозу. Сама мысль о том, что придется самому рыться в горах чужих мешков, заливала глаза кровью.

— Где тут мое? — прорычал я подскочившему обозному приказчику.

— Минуточку, — залебезил хитроглазый мужичок и ткнулся носом в ворох пергаментов, плотно исписанных буквицами. Из чистого любопытства я тоже заглянул. И удивился. Оказалось, что в епархии Пареля царил полный порядок. На пергаментах расписывалось не только точное месторасположение всего хранящегося на повозках с указанием владельца, но и точно переписывалось содержимое каждого мешка. Имущество воевод от сотника и выше перевозилось на отдельной телеге, и опись занимала отдельный свиток.

— Молодцы, — не удержался я. — Завидное усердие.

— Спасибо. Как же иначе-то…

Раскопав в бауле плотный сверток с парадным платьем, выудил из обнаруженного там же кожаного мешочка пару серебряных кругляков и отдал их приказчику. Тот благодарно поклонился и тут же исправил запись в свитке.

Одежда снова напомнила о доме. Именно в этом я, словно весенний тетерев, расхаживал на пирах, даваемых главами семей, когда зимой мы с отцом навещали соседей. Если бы тогда какая-нибудь из лесных красавиц хоть чуть-чуть ущипнула мое сердце! Весной, вместо того чтоб рыскать по берегам Крушинки, я праздновал бы собственную свадьбу. Не встретил бы принца, не пошел бы в Росток. Не оказался бы на самом краю орейских земель…

Оказалось, родичи тоже помнили этот мой жениховый наряд. У лесных братьев проблемы с поиском вещей не было, так что когда я, на ходу затягивая ремешки на перевязи меча, подошел к их разодетой толпе, встречен был шутками и смехом. Тем более что за время похода я слегка раздался в плечах и подрос. Платье показалось мне слегка тесным и неудобным. Благо, острые языки не успели добраться до этого. Загудели трубы, взвыли горны, тяжелые ворота острога распахнулись и в деревянную временную крепость стали въезжать десятки блистательных всадников и всадниц. Доспешные дружинники выглядели просто угрюмыми воронами на фоне стаи зимних снегирей.

А следом катили изукрашенные повозки скоморохов. Вели пару откормленных, с лоснящимся осенним мехом, ручных медведей. Обнаженный по пояс человек выдыхал высоченные языки пламени и тушил горящие щепки об язык. Звенели бубенчики, в воздухе кружились хороводы разноцветных мячиков, неведомая яркая длиннохвостая птица на переносном насесте вопила человеческим голосом.

Шум получился неимоверный. Воины, выстроенные вдоль центральной улицы и вокруг парадной площади в полки, выпучив глаза, разглядывали этот взрыв красок и звуков. И если бы в это момент на нас напал враг, наверняка большинство бы решило, что это часть представления, и не тронулось бы с места.

Ратомир морщился, с трудом после бессонной ночи выдерживая такое давление. Пока наконец шутовская армия не расступилась и вперед на двух белоснежных лошадях, не выехали брат с сестрой — дети аргардского князя Дамира.

Фанир оказался по-степняковски смугл и широкоскул. Но одет был в орейский расписной камзол, да и на боку висел простой прямой меч, а не изогнутый однолезвийный, как у кочевников. Легко, словно не осталось за спиной многих верст пути верхом, спрыгнув с седла, княжич с удовольствием обнялся с широко улыбающимся принцем.

Серафима была нежна и с виду хрупка. Снежно-белый бриллиант лица в оправе из угольно-черных густых волос. Огромные светло-карие глаза, впрочем, не выглядели вечно удивленными, детскими, как у кукол. Мне показалось, в ореховой глубине проскочили задорные искры, когда ошалевшие Яролюб с Паркаем, пихая друг друга локтями, поспешили к белой кобылице, чтоб предложить руку девушке, надумавшей сойти с седла.

— Добро пожаловать в Чудск, — поклонился седой Варшам.

— Рад тебя снова видеть, принц, — прежде раскланявшись в ответ с комендантом крепости, обратился к Ратомиру княжич. — Вижу, ты все-таки дошел до конца.

— Да, друг. И встретил там… Арч? И встретил там Арча.

Пришлось покинуть уютную тень за спинами высокорослых воевод и выходить вперед. Учитывая тесноту рукавов и брюк, готовых лопнуть по швам от любого неосторожного движения, получилось у меня не особо впечатляюще.

— Знакомься, друг, — похоже, даже не заметив заминки, продолжал принц. — Это Арч Белый, сын Ветви Белого.

— Из леса? — чему-то удивился княжич.

— Откуда же еще? — в ответ удивился я.

— Ого, — совсем не по княжески протянул второй сын Дамира, и поклонился. — Мое имя…

— Это Фанир, — поспешил представить гостя принц. — Мой друг. Всю прошлую зиму мы вместе гоняли гэсэровских разбойников по степи.

Воеводы наконец поделили руки дочери князя, она спустилась с седла, подошла и встала рядом с братом. Ратомир запнулся и порозовел.

— А это Серафима Дамировна. Младшая сестра Фанира.

— Здравствуй, Ратомир, — приятным голосом поздоровалась она. Ей я с удовольствием поклонился. — Здравствуйте, Арч Белый из Великого леса. Спасибо вам, что помогли принцу.

Пришлось, рискуя целостностью платья, кланяться еще раз.

— Очень любезно с вашей стороны посетить наш скромный лагерь, — принялся бормотать невесть что ошалевший от ласковых слов Ратомир. — Очень любезно и совершенно неожиданно…

— Граф ДеТарт прислал приглашение на Ritterturnier, — пояснил княжич. — Осень выдалась сухая да спокойная. Мы с сестрой подумали, да и собрались… Говорят, там и король немецкий будет…

Принц отшатнулся так, словно его ударили. Бубраш согнул колени и покрепче перехватил секиру, почувствовав настроение командира. Я, да наверняка и все остальные воеводы, положил руку на навершие меча.

— Ritterturnier? — простонал непонятное чужеземное слово Ратомир. И вдруг взглянул на меня так, как мог бы посмотреть ребенок, на глазах которого только что утопили щенка.