Белая
В пятницу днем я качалась на волнах и вспоминала слова юного служителя пляжа: "Вы уверены, что не хотите чего-нибудь более веселого, миссис Ди? "
Пронзительный свист вернул меня к реальности. Я открыла глаза, приняла вертикальное положение и погрузилась с головой.
Вынырнув на поверхность, я увидела спасателя, стоящего у края воды, очень далеко от меня. Он свистел и махал руками, как будто заводил на посадку самолет. Я поплыла к берегу и позволила большой волне пронести меня последние несколько ярдов и выкинуть на берег. Протерев глаза от соли и песка, я увидела далеко в море собирающиеся темные облака и быстро пошла к своему зонтику, надеясь еще хоть полчасика погреться на солнце.
Покрывая тело защитным кремом, я увидела, как служитель пляжа несет розовый зонтик Робин в общую кучу. Я не видела его глаз за сплошными зеркальными очками, но его рот изогнулся в улыбке, когда он проходил мимо меня.
Я неловко опустилась в свой шезлонг, закрыла глаза и вскоре почувствовала, что зной впитывает мое сознание как промокашка…
— Вы уверены, что не хотите чего-нибудь более веселого, миссис Ди? — услышала я мужской голос. Открыв глаза, я обнаружила, что лежу на пляже ночью среди светящихся зонтиков.
Похожий на перезревший гриб, мой грязно-белый зонтик едва излучал слабый свет, так что я не могла различить, кто разговаривает со мной.
— Кто там? — нервно спросила я, садясь.
— Это я, миссис Ди, — сказал мужчина, наклоняясь.
Но я смогла различить лишь собственное лицо — удивительно юное, — отразившееся в его зеркальных светофильтрах.
— Что вы хотите? — спросила я.
— Гораздо интереснее, что вы хотите, — ответил мужчина.
— Я не знаю, — откликнулась я.
— У меня есть красный, желтый и оранжевый, — сказал он и достал из белого ящика цветную охапку фруктовых мороженых на палочке в форме закрытых зонтиков.
— Я не голодна, — сказала я, остро чувствуя силу земного притяжения. — Я просто очень устала.
— Тогда поспите. Я потру вам спину, — сказал он.
Я легла и повернулась на бок, и юноша лег за моей спиной. Закрыв глаза, я чувствовала его пальцы на своей спине. Когда он коснулся моих ягодиц, я задохнулась. И тогда он сунул руку между моих ног. Я открыла глаза и оглянулась, но смогла разглядеть лишь красную клетчатую ткань его рубашки.
"Нельзя это делать" — мысленно запротестовала я, не в состоянии открыть рот, ошеломленная незнакомым волнением, охватившим меня. Но желание утихомирило мои протесты, и я закрыла глаза и почувствовала, как мое тело отрывается от шезлонга под его прикосновениями…
—… Алисон? Вы спите? — услышала я другой голос из другого мира.
— Нет… хотя возможно, — ответила я, открывая глаза на потемневшее небо, на Джефри Кауфмана, на испаряющийся след ускользнувшего сновидения, оставившего меня в холодном поту.
— Что с вами? Вы побледнели, — сказал Джефри, садясь рядом со мной.
— Который час? И где солнце? — спросила я, приподнимаясь и потирая глаза. Мне было неловко. Тревожно.
— Почти половина пятого. Пора идти домой. Надвигается шторм, — ответил Джефри.
Небо затянулось тяжелыми свинцовыми облаками, и сильные порывы ветра наполнили влажный воздух обжигающим песком.
— Думаю, я посижу здесь еще несколько минут, — сказала я, глядя на белые барашки волн, но меня тут же охватило необъяснимое чувство подавленности и желание бежать. — Хотя, пожалуй, действительно пора идти.
Однако я не могла пошевелиться, пока яркая вспышка молнии и гром не заставили нас вскочить, хватая туфли и сумки.
Мы побежали к променаду под проливным дождем. Шезлонги и зонтики остались на попечении юноши, который, правда, уже спасся от стихии в подвале Башни. Мы столкнулись с ним в дверях. Увидев его, я вспомнила свой сон: "Вы уверены, что не хотите чего-нибудь более веселого, миссис Ди?" — и покраснела. Он держал свои светофильтры в руке, и его ясные семнадцатилетние глаза бесхитростно смотрели на мир. Он просто ребенок, подумала я, но дышать мне стало еще труднее.
— Нет ничего более унылого, чем дождливый день на побережье, — сказал Джефри в лифте.
И полдюжины людей, теснившихся вокруг нас, понимающе улыбнулись.
Когда лифт остановился на одиннадцатом этаже, я коснулась руки Джефри.
— Как насчет чашечки кофе? — предложила я, не желая оставаться в одиночестве.
— Прекрасно, — сказал он.
Войдя в мою квартиру, он вспомнил о своих мокрых плавках:
— Мне надо было зайти к себе и переодеться.
— Это подойдет, — сказала я, вытягивая пляжные шорты и тенниску Шела из кучи чистого белья на кухонном столе.
Я извинилась за беспорядок и пошла в свою комнату переодеться и высушить волосы. Когда я вернулась, Джефри стоял в одежде Шела и складывал его вещи. Вода в кофейнике уже закипала.
— Джефри, вы не должны…
— Никаких проблем. Я привык к домашним делам, — сказал он. — Между прочим, ваш автоответчик мигает.
Я нажала кнопку.
— Привет, мам. Это твой сын. Я голоден… и на мели. Покорми меня, — взмолился Шел из черного ящика. — В половине седьмого, хорошо? Или у тебя опять свидание с психиатром? Постскриптум: ты постирала мои шмотки?
Испытывая неловкость, я быстро стерла послание, как будто это могло стереть его из памяти Джефри.
— Извините.
— Не в чем извиняться, — бодро откликнулся Джефри.
Я открыла рот, но не издала ни звука.
— Итак, у вас сегодня свидание с психиатром? — спросил Джефри.
— Не знаю, что сказать, — наконец выдавила я.
— Скажите "да".
— Но Шел…
— Оставьте ему денег на ужин. Он будет в восторге. Поверьте мне, я понимаю подростков.
— О, я не знаю, Джефри. Шел скоро уезжает в колледж, и я стараюсь уделять ему как можно больше времени. Он в этом нуждается.
— Он или вы? — спросил Джефри тоном, показавшимся мне слишком профессиональным, чтобы быть успокаивающим, и слишком безразличным для человека, натянувшего одежду Шела.
Я отвернулась от Джефри, но недостаточно быстро, и он успел заметить слезы — возмущения? тоски? потери? — наполнившие мои глаза. Не дождавшись ответа, Джефри сказал:
— Конечно, вы должны поужинать с вашим сыном. И вот что, я приглашаю на ужин вас обоих. Что вы скажете на это?
— Я не знаю…
— Я не приму отказ. В конце концов, я у него в долгу, Он спас меня от пневмонии… хотя я все равно попаду в десятку самых плохо одетых мужчин, — сказал Джефри, показывая на мешковатые яркие шорты Шела.
Мы сидели на диване лицом к стеклянным балконным дверям, наблюдая за ветром и дождем, превратившими в хаос темное небо и море. Пытаясь стряхнуть подавленность, я сосредоточилась на Джефри.
"Он немного похож на обезьяну, — подумала я. — На симпатичную обезьяну. Темные круглые глаза, небольшой прямой нос. И довольно соблазнительный рот, и ямочка на подбородке".
— Полиция уже разговаривала с вами… о смерти Марджори? — спросила я, забыв на мгновение сплетни, связывавшие Джефри и Марджори.
— Нет, — ответил Джефри тоном, заставившим меня вспомнить.
— О, извините, — сорвалось с моих губ в обход внутреннего светского цензора.
— За что?
— Марджори. И мой вопрос. Я не подумала… принимая во внимание вашу дружбу и все… вы ведь были друзьями, не так ли? — бормотала я.
— Я бы так не сказал, — холодно ответил он.
— Извините, — повторила я, удрученная болью, появившейся в его глазах.
— Так как же прошло ваше исследование? — спросил Джефри, меняя тему.
— Прекрасно. Я думаю, что мое головокружение — психосоматического происхождения.
— Почему?
— Робин тоже так думает.
— Интересно. И что же вас привело к этому заключению?
— Я… Вообще-то мне не хочется говорить об этом.
— Понимаю, — сказал Джефри, хотя я была уверена, что он не понимает.
— Я едва знала Марджори, — сказала я, возвращаясь к трагедии.
— Думаю, что мало кто хорошо ее знал. Она даже меня, эксперта, захватила врасплох.
— Неужели? — удивилась я его неожиданной откровенности.
Откинув голову, Джефри уставился в потолок и вздохнул.
— Не могу поверить, что собираюсь рассказать вам об этом. Вы уверены, что хотите услышать?
Я промолчала, не отрывая от него широко раскрытых глаз, и он начал повествовать о своей неудачной связи с Марджори Эплбаум с того дня, когда она пришла к нему на прием рассказать об интрижке между ее мужем и его женой, и как это закончилось тем, что они занимались любовью. "Точно как я себе представляла! — подумала я, снова ошеломленная предсказуемостью жизни. — Интересно, угадала ли я и причудливые подробности?! "
— И когда она ушла в тот вечер, я был опустошен, уничтожен, и не только из-за жены, но и из-за собственного поведения. Я, профессионал, вел себя в высшей степени дилетантски.
— Вы слишком суровы к себе, — сказала я, разочарованная отсутствием деталей.
— О, это был не конец. Если бы на этом все закончилось… Я снова увиделся с ней. Я не хотел, но она позвонила через несколько дней якобы извиниться. Я был в жутком состоянии тогда… Тиффани сбежала и все такое… и Марджори говорила так искренне… Я сказал себе, что увижу ее только для того, чтобы объясниться, но все снова закончилось, как и в первый раз. И потом я встречался с ней снова и снова. Я и сейчас этого не понимаю. Она даже не была привлекательна… но что-то в ней было…
Джефри замолчал.
Я слышала об этой связи от Робин — которая узнала о ней от Мэгги — и от Эммы Чэнкин, однако услышать правду от самого Джефри и увидеть, как близко реальность совпала с моим воображением, оказалось для меня слишком большим шоком. И я задумалась над остальными слухами, на которые не обращала или пыталась не обращать внимания, хотя и переносила их в свою книгу. Мне казалось, что в книге с ними легче разбираться, как, например, с совращением сексуально озабоченных юнцов мамтрахалками. Но и в воображении я с трудом переносила мысль о совращении Шела Брендой Форестер.
— Как я мог оказаться таким наивным? — спросил Джефри, прерывая молчание.
— "Наивным"?! В чем?
Вот тогда он и рассказал мне о деньгах: о пятидесяти долларах, которые Марджори одолжила, чтобы оплатить телефонный счет, и двухстах долларах, которые она одолжила, чтобы заплатить водопроводчику, и тысяче ста долларах, чтобы заплатить налоги, и так далее и тому подобное, общей суммой три с половиной тысячи долларов за последние одиннадцать месяцев.
— А ведь предполагается, что я знаток человеческих душ, — сказал он.
— Джефри, мы верим в то, во что хотим верить, — сказала я, испуганная тем, во что была не в состоянии поверить.
Меня охватила паника, когда он наклонился поцеловать, так как я не могла сделать ничего, кроме как позволить ему это. Удивительно, но его поцелуй оказался теплым, успокаивающим, нетребовательным. Так что когда после поцелуя он снова пригласил меня на ужин, я согласилась…
— Так почему все-таки психиатр идет с нами? — спросил Шел, появившись в моей квартире в половине седьмого.
— Шел, его зовут Джефри.
— Так почему же все-таки?
— А почему ты так раздражен? Мне казалось, ты хочешь, чтобы я чаще выходила в свет.
— Я не раздражен. Я просто спросил, почему он ужинает с нами. Больше ничего.
— Вот именно. Открой дверь. Вероятно, это Джефри, — сказала я, складывая последние выстиранные вещи Шела в его сумку.
Буря кончилась, и мы предпочли прогулку по променаду поездке на микроавтобусе. В конце концов ресторан Барни находился всего в полутора милях от Башни.
— Ты собираешься идти пешком? — воскликнул Шел, когда мы повернули к променаду, и пояснил, обращаясь к Джефри: — В городе мама обычно берет такси до автобусной остановки на углу.
Я почему-то решила, что необходимо выступить в свою защиту.
— Я не настолько плоха.
— Ты хуже, — сказал Шел.
— Эй, вспомни! Это я стираю твое белье и набиваю твой голодный живот! Как насчет капельки уважения? — возмутилась я, чувствуя нечто большее за его обычным подтруниванием.
— Именно для этого и созданы матери, коротышка, — ответил Шел, потрепав меня по голове.
Я видела, как его попытки оставаться равнодушным перешли в грубость, но не могла понять причину.
Променад перед Олбани-авеню — там, где главные улицы сходятся вокруг монумента в двух кварталах от пляжа, — узок и тих. Идя между Шелом и Джефри, я вспоминала, как в детстве ходила на пирс со своими кузенами. Вокруг Аскот Плейс было очень тихо, и фонари не могли разогнать темноту. Справа был пляж, слева — огромные старые дома, пустые пространства песка и густых камышей. Теперь между старыми домами поднимались прекрасно освещенные двадцатиэтажные здания.
Но настоящий шум и гам начинался за Олбани-авеню. Когда-то на променад выходили отели и магазины с витринами, полными хрусталя и золота, фарфора и модной одежды, галереи с игральными автоматами, фотоателье и заведениями гадалок, кафе, кондитерские.
Сегодня же я видела толпы, снующие между ярко освещенными отелями-казино, занявшими место старых гостиниц и дорогих магазинов.
В ресторане Барни Шел ел с аппетитом, но был необычайно тих. Как только Джефри заплатил, Шел ушел, холодно поблагодарив его и ни слова не сказав мне. Я попыталась извиниться перед Джефри за поведение Шела, надеясь, что он поймет.
— Вы сегодня уже второй раз извиняетесь за поведение сына.
— Второй…
— Помните автоответчик?.. днем?
Я улыбнулась и кивнула.
— Чудесный мальчик, Алисон.
— Он был груб, Джефри.
— Ему восемнадцать лет. И он ревнует.
— "Ревнует"? — удивилась я.
— Боюсь, что посягнул на время, которое он хотел провести с вами, и поэтому он расстроился.
— Но это невозможно! Мы с Шелом прекрасно понимаем друг друга.
— Может, вы и правы. Но подростки непредсказуемы. Они часто видят все не так, как их рассудительные родители.
И я задумалась о несоответствии между реальностью Шела и своей, и, как рассудительная, самодовольно решила, что вижу истинный мир.
—… Алисон? — голос Джефри вторгся в мои воспоминания.
— Извините, Джефри. Что вы сказали?
— Я ничего не сказал. Просто интересно, о чем вы задумались.
— О Шеле. Когда он был маленьким.
— Они имеют привычку вырастать, стоит нам отвернуться.
— Мне не хочется говорить об этом.
— И раз уж мы вспомнили о маленьких мальчиках, маленький мальчик во мне мечтает о сливочном мороженом с фруктами и шоколадом.
— Звучит аппетитно, — сказала я, стряхивая ностальгию. — В следующем квартале, сразу за мадам Зора.
— А может, сначала узнаем свою судьбу?
Подпав под чары променада — единственного места в моем мире, где есть такое мороженое и можно узнать судьбу по ладони, я согласилась, и мы вошли в дверь под вывеской: "Мадам Зора — предсказательница и советчица".
Крупная женщина в крестьянской блузе и юбке, стоявшая справа от входа, указала на меня.
— Только вы, — сказала она и прошла в одну из двух занавешенных кабинок в глубине маленькой комнаты.
Усевшись за столик напротив нее, я заметила карты.
— Вы пользуетесь картами? — спросила я.
— Для вас никаких карт. Карты бывают опасны, — ответила она, беря мою правую руку в свою.
Вдруг мне захотелось оказаться где-нибудь подальше от нее.
— Не бойтесь, — понимающе сказала женщина. — У вас хорошая рука. Вы умны, заботливы, чувствительны, хороший друг, и у вас хорошая интуиция.
Она взглянула мне в глаза.
— Через две недели, или два месяца, или два года вы выйдете замуж… за человека, который заботится о людях… за врача.
Я улыбнулась, подумав, можно ли считать психиатра врачом.
— В вашей жизни есть дверь. Один мужчина выходит, а другой входит. И еще одна дверь. Она заперта… и у вас есть тайна. Вы посмотрите в зеркало и вспомните.
Мне показалось, что она набросила на мои плечи тяжелую кольчугу. Я вопросительно посмотрела на нее, но она отпустила мою руку.
— Теперь мужчина, — сказала она.
Джефри на несколько минут исчез за занавесом, затем появился в сопровождении мадам Зора. Он взял меня под руку, и мы вышли на променад, а мадам Зора крикнула нам вслед:
— Мадам, сновидения — зеркала наших душ!
— О чем она говорила? — спросил Джефри в кафе-мороженом.
— Я не совсем уверена. Но она сказала что-то о том, что я вспомню какую-то тайну, глядя в зеркало. А что она сказала вам?
Джефри заказал две порции шоколадного мороженого с фруктами, орехами и взбитыми сливками.
— Она сказала, что я добрый и умный, и заботливый. И она сказала, что я скоро женюсь.
— Похоже, она всем говорит одно и то же.
— Но она ничего не сказала мне о тайнах.
— И она говорила о сновидениях. Интересно, имела ли она в виду, что я узнаю эту тайну из снов… потому что в последнее время я вижу очень странные сны, — сказала я…
— Вы уверены, что все в порядке? — спросил Джефри, когда мы возвращались домой.
— Я пыталась кое-что вспомнить. Но чем больше я старалась, тем дальше это ускользало. Очень странное чувство.
— Память иногда коварно шутит, — сказал Джефри.
— Да, — согласилась я и снова замолчала, и молчала всю дорогу домой, пока Джефри болтал о разных несвязанных предметах. Или они казались несвязанными мне, поскольку мне было трудно сосредоточиться. Я была очень занята собственными попытками вспомнить что-то, возможно, никогда и не происходившее.
— Вы такая тихая последние полчаса, Алисон, — сказал Джефри, когда мы вошли в мою квартиру. — Снова думаете о Шеле?
— Нет-нет. Ничего особенного.
Джефри озадаченно смотрел на меня.
Меня охватило неконтролируемое желание обнять его и прижать к себе. Он взял меня за руку и провел на балкон, и пока мы стояли рядом, опершись о перила, мои укрепления рушились.
— Джефри, я пытаюсь попробовать рассказать вам о том, чего не могу вспомнить.
Джефри смотрел на мои руки, сложенные на перилах.
— Это фрагмент ускользающего или несуществующего воспоминания, как мираж на границе реальности и воображения. Вы понимаете?
Джефри молча улыбнулся, и я продолжала:
— Как такая смешная маленькая закорючка, которая мелькает перед глазами и исчезает, когда вы пытаетесь сосредоточиться на ней? Ну, если вы глядите прямо вперед и не фокусируете на ней взгляд, вы можете видеть призрачные очертания уголком глаза.
Джефри медленно кивнул.
— Так вот, такой мираж, только в памяти, преследует меня много лет.
— И на что он похож? — ласково спросил Джефри.
С минуту я думала, что не смогу сказать, но потом вспомнила, как Джефри сидел днем на моем диване, глядя в потолок, как он глубоко вздохнул и сказал: "Не могу поверить, что собираюсь рассказать вам об этом". И я ему рассказала.
— Я помню высокого мужчину. Я смотрю не на него, а на ворсистое зеленое покрывало, расстеленное на кровати под балдахином. Он где-то рядом со мной, справа, немного впереди, так что я могу видеть его спину… Я могу сказать, что на нем была клетчатая рубашка, что мои глаза были на уровне его талии, но я, возможно, и придумываю все это. Мне кажется, что я помню его слова: "Давай поспим". — И когда я произнесла эти слова, у меня пробежали мурашки по коже, и все волосы на теле встали дыбом.
Джефри не произнес ни слова, только наклонился, почти касаясь меня. Я расслабилась.
— Я могу сказать, что помню знакомый запах и что лежу на кровати с кем-то с волнистыми темными волосами, и этот человек обнимает меня, но, может, это все выдумки, — продолжала я. — Правда в том, что я помню только, что не помню чего-то. И я не вспоминала это много лет, то есть я помню, что не вспоминала этого много лет, но я не уверена, что вообще есть, что вспоминать.
— Призраки сознания, — сказал Джефри, обнимая меня.
— Мне кажется, что сегодня днем у меня был сон о… или о чем-то подобном. Но это было на пляже… очень странно… я не понимаю, что это значило.
— Вы помните сон?
— Не совсем, — сказала я, и это было отчасти ложью. Но я не хотела рассказывать ему, что грезила о юноше на пляже. Я не хотела, чтобы у него появились ложные мысли.
— Иногда мы помним события так, как хотим их помнить, Алисон, чтобы они соответствовали нашей жизни в то время. Так что, может, не стоит вспоминать далекое прошлое. Может быть, вы пытаетесь вспомнить это только для того, чтобы объяснить настоящее.
Должно быть, я этим рассказом облегчила свою душу, потому что, даже не понимая слов Джефри, чувствовала, как будто разрубила тугой узел. Как будто я перенеслась на страницы своей книги "Рубец времени". "Неужели в конце концов жизнь подражает искусству? Неужели доктор Кауфман, врачующий душу, а не тело, предназначен мне судьбой?" Я повернулась к нему… обнять, поцеловать… ласково, как он поцеловал меня днем. Но когда он пылко вернул мой поцелуй, я выскользнула из его объятий.
— Я что-то сделал не так, Алисон? — обиженно спросил он.
— О нет, Джефри! Вы — необыкновенный человек, но…
— Нет, Алисон! Пожалуйста! — отчаянно прервал он меня. — Мне правда пора уходить.
И он умчался с балкона и вылетел из моей квартиры, прежде чем я успела сказать хоть слово, объяснить ему мое капризное поведение, хотя, возможно, и к лучшему… потому что у меня не было никаких объяснений.
— Не могу понять, что я такого сказала, — говорила я Робин в воскресное утро на пляже.
— Я думаю, дело не в том, что ты сказала, а что ты сделала… или не сделала, — ответила Робин.
— Нет. Я думаю, что дело в моих словах, — упрямо повторила я, вспоминая, что написала о жизни Джефри Кауфмана, о том, как все женщины отвергали его одними и теми же словами… словами, которыми и я отклонила его пылкие ухаживания.
Не в состоянии в данный момент отделить вымысел от реальности, я была уверена, что Джефри сбежал, боясь услышать конец моего заявления, хотя у меня не было причин верить в совпадение плодов моего воображения с действительностью.
— Алисон, как только женщина говорит мужчине "нет", он старается быть от нее как можно дальше как можно быстрее.
— Ты права, — согласилась я, понимая, что не имеет значения то, что я написала или подумала, или подумала, что написала, суть одна: я собиралась сказать Джефри Кауфману, что хочу разговаривать с ним, а не заниматься любовью. И он это понял.
— Я, пожалуй, окунусь перед ленчем, — Робин встала, поправляя купальник жестом, напомнившим мне о том, как я ее видела во сне. И я покраснела.
"Господи, должно быть, я действительно озабоченная", — виновато подумала я. Робин направилась к морю, подняв голову, раскачивая локтями при каждом шаге, походкой, напомнившей мне цыплят из мультфильмов. Этот образ затмил мои эротические мысли. Я закрыла глаза…