– Как дела? – Куинтон заглянул в спальню дочери.

– Я как раз закончил, – ответил доктор Уоллес, споласкивая руки.

Куинтон вошел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ты в порядке, детка? – Он ласково коснулся ладонью щеки дочери.

– Все нормально, отец, это просто царапина.

– Джо? – Куинтон вопросительно посмотрел на врача.

– Ничего страшного, хотя она потеряла довольно много крови. – Доктор опустил рукава и улыбнулся Тори. – Через несколько дней вы будете на ногах, только не надо торопиться. И никакой бурной деятельности.

– Спасибо, доктор. – Тори улыбнулась в ответ, догадавшись, что он имеет в виду. Шарлотте тоже придется отдохнуть несколько дней.

– Всего вам хорошего, юная леди. – Доктор Уоллес ласково пожал ей руку и удалился, оставив Тори наедине с отцом.

– Проклятие, Тори! – рявкнул Куинтон, едва за врачом закрылась дверь. – Какого черта тебя понесло ночью на улицу?

– Насколько я помню, после нашего разговора мне захотелось подышать воздухом. – Она закрыла глаза и попыталась дышать так, чтобы было не очень больно. Получалось плохо.

– Не надо сваливать с больной головы на здоровую, – проворчал Куинтон. – Я думал, у тебя хватит ума не выходить в город без провожатого.

– Но я была не одна. – Тори смотрела на отца нарочито невинным взглядом.

Он покачал головой:

– Не надо насмехаться надо мной, девочка. Если бы Кинкейд не пошел с тобой, никакого нападения бы не было. Ты об этом подумала?

Сейчас было так трудно думать о чем-либо, кроме того, что доктор Уоллес, наверное, собрал все горячие угли из камина и прижал их к ее ране.

– И не надейся, что этот инцидент заставит меня передумать. – Куинтон мерил шагами комнату. – Я лишь утвердился в своем решении. Я мог бы потерять тебя и…

– И шанс на бессмертие, – криво улыбнулась Тори. Гнев и обида вновь ожили в ее сердце.

– Человек имеет право мечтать о продолжении рода, – пробурчал Куинтон.

– Женщина имеет право жить так, как считает нужным, – ровным голосом ответила его дочь.

– Проклятие! – Резко развернувшись, Куинтон отошел к окну. Кулаки его смяли голубую ткань, когда он ухватился за шторы. Жалобно загремели кольца. Грейнджер резко раздвинул занавески, впуская в комнату свежий воздух.

Некоторое время он молчал, вглядываясь в призрачный сад. Сквозь туман с трудом пробивался лунный свет. Тори чувствовала, что в душе отца идет борьба, и молилась, чтобы победа оказалась на ее стороне.

– Почему ты так отчаянно противишься моей воле? – В голосе Куинтоиа звучала неподдельная боль. – Ты же не можешь мечтать провести в одиночестве всю свою жизнь! Разве ты этого хочешь?

Тори сделала еще одну попытку донести до отца свое отчаяние, заставить его понять…

– Я хочу, чтобы меня не принуждали к браку с человеком, которого я не люблю.

– Любовь… – Куинтон повернулся и взглянул на дочь. – К несчастью девочка, не всем дано найти свою любовь.

Тори уставилась в стену. Какие красивые обои: белый шелк и на нем – колонны из переплетающихся голубых роз… Не заплакать бы… Ведь иногда человек, даже встретивший свою любовь, может ее потерять.

– Послушай. – Отец подошел к ее постели. – Я вовсе не настаиваю, чтобы ты вышла именно за Хейуарда. Выбери кого-нибудь другого. Кажется, тебе понравился Кинкейд?

Тори совсем не была в этом уверена. Этот человек будил в ней слишком сильные чувства, и она еще не успела толком понять, какие именно.

– Отец, я только сегодня с ним познакомилась.

– Ты бросилась под пулю, чтобы спасти ему жизнь. Обычно так не поступают, если к человеку не испытывают никаких чувств.

– Я… я действовала инстинктивно. – Тори покраснела. – И вообще, с чего ты решил, что он захочет на мне жениться?

– А почему нет? Черт возьми, ты красивая… упрямая, правда. Но ты была бы ему хорошей женой.

Вряд ли мистер Кинкейд планирует жениться в ближайшем будущем. Наверняка у него есть возможность выбирать из сотен, если не из тысяч женщин. У нее никаких шансов.

– Знаешь, Спенс винит себя в том, что произошло. – Куинтон погладил усы, пристально наблюдая за дочерью. – Пуля предназначалась ему, и он… считает себя обязанным тебе жизнью.

– И ты хочешь, чтобы я воспользовалась этим? – От негодования Тори попыталась приподняться, но боль пронзила ее, и она без сил повалилась на кровать.

– Делай как знаешь. – Отец выпрямился и тяжело вздохнул. – Но помни – у тебя два месяца.

Это трудно забыть, да еще рана не дает ей покоя… Тори закрыла глаза, страстно желая, чтобы сегодняшний день оказался просто дурным сном.

– Кинкейд ждет разрешения увидеть тебя. Сейчас он внизу – мучается в обществе твоей матери.

Тори инстинктивно провела рукой по волосам. Неужели она выглядит так же ужасно, как себя чувствует?

– Ты красавица, Тори, – неожиданно ласково произнес Куинтон, – Думаю, надо успокоить беднягу и разрешить ему поговорить с тобой хоть минутку.

– Папа, подай мне, пожалуйста, щетку и голубой, нет, бирюзовый пеньюар. – Визит Кинкейда не принесет спокойствия ее душе, на ей не хотелось, чтобы он страдал, считая ее состояние тяжелым.

Куинтон с усмешкой подал дочери щетку для волос и помог ей надеть пеньюар. Оглядев Тори, он отправился за Спенсом. Тори торопливо водила щеткой по волосам, пытаясь привести в порядок гриву непослушных локонов. Каждое движение правой руки вызывало боль, но она все же умудрилась расчесать волосы. Раздался стук в дверь, и она поспешно сунула щетку под простыню.

– Войдите.

Дверь распахнулась, и Спенс Кинкейд заполнил собой не только дверной проем, но и всю спальню. Волосы его был взъерошены – он явно пользовался руками вместо расчески, пиджак помят и в пятнах, но это ничуть не убавило его привлекательности и обаяния. Золотистый взгляд согрел Тори, и она почувствовала, как кровь прилила к щекам.

– Мне сказали, что здесь лежит раненая леди, а я вижу цветущую красотку, да еще с румянцем на щечках, – хмыкнул Спенс, приближаясь к ее кровати.

– Вам теперь спокойнее, мистер Кинкейд? – спросила Тори, чувствуя, что краснеет еще гуще.

– О да, теперь мне спокойнее. Теперь я воочию вижу, что вы скоро поправитесь.

– Я ведь говорила вам, что это просто царапина. – Тори опустила глаза и принялась разглядывать свои руки.

– Говорили. – Он присел на краешек кровати и взял ее ладонь в свои. – Как вы?

У него совершенно нет тормозов – надо же, вот так взять и сесть на кровать! Но почему-то Тори не хотелось прогонять его. Странно – такие большие и сильные руки, но он держит ее ладошку так осторожно… так нежно.

– Со мной все в порядке. Я пострадала больше от испуга, чем от пули.

– Если бы вы не оттолкнули меня, мисс Грейнджер, я, возможно, был бы уже мертв. – Его палец скользил по ее руке, и Тори было трудно сосредоточиться. Ей казалось, что его губы говорят одно, а руки – другое. От его прикосновений внутри рождалось тепло и что-то еще – как будто она залпом выпила искрящийся бокал шампанского и теперь пузырьки попали в кровь и танцуют внутри…

– Вам не следовало идти со мной…….

– Знаете, теперь в это, наверное, трудно поверить, но я надеялся защитить вас от неприятностей.

– Вам это не удалось. – Она улыбнулась.

Спенс рассмеялся и поднес к губам ее ладонь. Несколько мгновений он смотрел на нее, словно она была прекрасным произведением искусства, которое он старается навечно запечатлеть в своей памяти. У Тори перехватило дыхание.

– Я ваш должник. Если я могу сделать что-то для вас – вам стоит только сказать.

– Вы ничего мне не должны. Это просто был инстинктивный порыв…

– У вас замечательные инстинкты. – Он усмехнулся. – Пусть вы не желаете признать мой долг, но повторяю – я обязан вам жизнью.

«Лучше бы он перестал говорить об этом», – с тоской подумала Тори. Искушение взыскать долг так велико. Но не может же она в открытую сказать ему, что ей нужен ребенок! Ребенок, которого она могла бы любить и лелеять…

– С вами все в порядке?

Она кивнула, с трудом сглотнув. Нет-нет, все эти слова – их просто невозможно произнести вслух! Ее ладонь выскользнула из его рук.

– Да, все хорошо. Доктор сказал, что через несколько дней я буду здорова. Прошу вас, не нужно придавать такой малости слишком большое значение.

– Вы уверены? – Он протянул руку и кончиками пальцев ласково провел по ее щеке.

Такие теплые и нежные руки. И когда он обнимал ее – это было так… надежно… Если бы… но нет, она не может позволить себе мечтать.

– Да. – Избегая его внимательного взгляда, она отвернулась к окну. И вдруг спросила: – Вы знаете, по чьему приказу на вас напали? Похоже, те люди ждали именно вас.

– Я тоже так подумал. Помните, один из них упомянул хозяйку?

Тори покачала головой:

– Нет, честно говоря, после того как меня ранили, я мало что помню.

– Мне показалось, что речь шла о мисс Оливии Фонтейн. – На губах Спенса мелькнула кривая улыбка. – Мы расстались… не в лучших отношениях.

Тори подумала, что Кинкейд нажил себе опасного врага. Оливия не только без зазрения совести обращала женщин в рабынь, она не задумываясь пошла бы и на убийство.

– Вы должны быть очень осторожны. Оливия Фонтейн никогда не играет честно, – взволнованно проговорила Тори.

– Я это запомню, спасибо.

Да, пусть запомнит, потому что нападение обязательно повторится. Тревога охватила ее. Она не хочет, чтобы с этим человеком случилось что-то ужасное. Он такой… необыкновенный. Лучше даже не пытаться анализировать, почему он кажется особенным, и так мысли ее в беспорядке, а чувства в смятении.

Между тем Спенс вновь завладел ее рукой и ласково произнес:

– Думаю, вам нужен отдых и мне лучше уйти. Но прошу вас, если вы сочтете, что я могу что-то для вас сделать – дайте мне знать. Я предпочитаю платить свои долга.

– Пожалуйста, не надо больше говорить на эту тему.

– Хорошо. – Он коснулся губами ее ладони. – Но вы все же запомните мои слова.

О, она в любом случае не сможет их забыть. Тори смотрела, как он уходит, и в который раз ее восхитила звериная грация его движений. В то же время часть ее мозга продолжала размышлять – какую цену он готов заплатить?.. Нет-нет, она выберется из этой переделки сама, без помощи Кинкейда или любого другого мужчины. Морщась от боли, Тори потянулась к лампе у кровати, выключила свет и легла. Нужно отдохнуть. Завтра ей понадобится свежая голова, чтобы придумать, как перехитрить отца.

Сон принял ее в свои объятия. Но и там она оказалась не одна. Тори стояла на белом песке у воды, глядя на бирюзовые волны прибоя. И вот он поднялся из волн, словно герой какого-то древнегреческого мифа. Вода стекала с его мокрых кудрей, с широких плеч, влажно поблескивала на темных завитках волос на груди. Тори стояла на берегу, не в силах сдвинуться с места, и смотрела, как раздвигая воду мощными взмахами рук, к ней идет Спенс Кинкейд. Солнце золотило его кожу, освещало все его божественно сложенное обнаженное тело. Вот он уже рядом. Он протягивает ей красную розу и говорит: «Иди ко мне. Позволь мне обнять тебя и раскрыть тайну…» Он улыбается, и его негромкий голос отдается эхом внутри ее тела. Она отвечает, что это невозможно, но тело – ее тело – движется навстречу ему помимо ее воли. Он махнул розой – и пеньюар и сорочка соскользнули с ее плеч. И вот она стоит перед ним совсем нагая и беззащитная. Тори сделала шаг назад, пытаясь прикрыть грудь руками. Она говорит, что так нельзя, что это нехорошо! «Все можно и все хорошо между нами, – слышит она голос Кинкейда. – Ведь я твой единственный, неужели ты не знаешь?» Он смотрит на нее, и Тори чувствует, как ей становится жарко под его взглядом. Ей очень хочется прикоснуться к его позолоченной солнцем коже. Ощутить тепло его тела, твердость мышц и мягкость блестящих от влаги волос.

Он протянул розу, и бархатные лепестки коснулись ее щеки. «Иди ко мне», – проговорил он. Она взяла розу – и, вскрикнув, проснулась, когда шип вонзился в нежную кожу ладони.

Задыхаясь, Тори вглядывалась в темноту широко раскрытыми глазами. Что с ней происходит? Она прижала дрожащие пальцы к губам, щеки ее залила краска стыда. Никогда в жизни не чувствовала она себя так странно – такое возбуждение недостойно настоящей леди. И виноват в этом Спенсер Кинкейд. Тори долго лежала без сна, снедаемая беспокойством: а вдруг она заснет, и этот волнующий, абсолютно неуместный, но такой восхитительный сон вернется? Тори оторвалась от книги и взглянула на розы. Горничная водрузила букет на круглый столик возле дивана. Жаркое солнце, вливаясь сквозь широкое окно в спальню, придавало необыкновенный оттенок пурпурно-красным лепесткам. Две дюжины свежих красных роз благоухали волшебным ароматом. «Розы для Дикой Розы» – так было написано в записке, приложенной к цветам. Она прижалась горячим лбом к прохладному шелку обивки. Что он имел в виду, назвав ее Дикой Розой? Тори заставила себя оторваться от нежных лепестков и вернуться к книге. Она не должна даже думать об этом человеке. Он и так причинил ей достаточно неприятностей. Утро началось с неприятности. Лилиан рассвирепела из-за того, что Тори осмелилась покинуть бал, а насчет того, к чему привело это бегство, мать высказалась весьма сурово. Розы прибыли как раз в разгар нотации, и Тори узнала, что добропорядочная леди не может принимать от джентльмена красные розы. А Тори всегда любила именно красные розы, но у ее матери прекрасные цветы и записка вызвали очередной взрыв ярости. Она потребовала выбросить цветы, но у Тори рука не поднялась. Лилиан вошла в комнату и, бросив недовольный взгляд на хрустальную вазу с неподобающими цветами, гневно посмотрела на дочь.

– Виктория, тебя хочет видеть полицейский офицер.

В проеме двери Тори увидела высокого худого человека с выступающими скулами и тонким прямым носом. На первый взгляд волосы его казались черными, но когда на них упал солнечный луч, Тори решила, что они скорее темно-каштановые, почти как у Кинкейда. Офицер вошел в комнату, и Тори почувствовала на себе его пристальный взгляд. Он цепко оглядел ее – с головы до пят, и она инстинктивно подняла руку, проверяя, застегнуты ли пуговки на белой крахмальной блузке. Заметив ее жест, офицер улыбнулся ей и протянул руку:

– Позвольте представиться, мисс Грейнджер. Я полицейский инспектор Джон Сэмюэльс.

Тори пожала его ладонь и постаралась не выглядеть испуганной. Почему-то ей показалось, что он рассчитывал произвести на нее именно такое – устрашающее – впечатление. Офицер устроился в кресле напротив нее, и Тори подумала, что его тускло-черный костюм на фоне бледно-голубого шелка обивки на редкость неуместен. Когда он начал задавать вопросы, Тори поняла, что с Кинкейдом инспектор уже побеседовал. У нее возникла мысль, что полицейский старается выяснить, насколько совпадают их версии.

– Сможете ли вы узнать нападавших, мисс Грейнджер? – Офицер смотрел на нее черными непроницаемыми глазами.

– Я не уверена. – Тори с трудом выдерживала его взгляд. – Было очень темно, и все случилось так быстро. Один из мужчин был настоящим великаном. И кажется, мистер Кинкейд сломал ему ногу.

Сэмюэльс кивнул и пометил что-то в блокноте. Переплет блокнота был столь же непроницаемо-черным, как и его хозяин. Закончив записывать, полицейский улыбнулся Тори и начал снова задавать вопросы – практически те же самые, что и в начале разговора. Тори поняла, что он пытается поймать ее на неточности или вранье. Это здорово ее разозлило, но она пока сдерживалась. Мать сидела напротив, глядя на нее с таким видом, словно дочь допрашивают по обвинению в убийстве.

Наконец инспектор ушел. Лилиан еще несколько мгновений сидела молча. Тори ощущала неудовольствие матери почти физически. Ей вдруг показалось, что на нее веет иссушающим, недобрым ветром.

– Надеюсь, ты понимаешь, что твоя репутация окончательно загублена? – Мать смотрела на красные розы.

– Моя репутация?

– В нашем городе не приветствуется столь вольное обращение с мужчинами. Здесь были некоторые дамы – Элизабет Фарнсуорт, Маргарет Солсбери и другие. Я сказала, что ты слишком утомлена и не можешь принимать посетителей.

Лилиан встала и прошлась по комнате. Потом обернулась к дочери:

– Твое поведение вчера вечером не осталось не замеченным гостями. И должна отметить, что большинство из них так и не поняли, каким образом молодая девушка оказалась на улице вдвоем с мужчиной.

– Я не приглашала мистера Кинкейда…

– А теперь у меня в доме полиция, которая задает бог весть какие вопросы! Половина города уже сплетничает о твоих отношениях с мистером Кинкейдом.

– Они не могут думать обо мне так дурно!

– Элизабет и Маргарет как раз были здесь, когда доставили эти ужасные розы. – Лилиан смотрела на дочь ледяным взглядом. – Элизабет была так добра, что упомянула о Саре Бернар – якобы та принимает красные розы только от своих любовников. Ты догадываешься, какой вывод они сделали? А за ними и все остальные!

– Эти люди знают меня всю жизнь! – Когда до Тори дошел ужасный смысл того, что сказала мать, комната поплыла у нее перед глазами. – Неужели они подумали, что я могла… что я сделала бы что-то столь… У меня нет никаких отношений с мистером Кинкейдом или с кем-то еще!

– А чего ты ожидала после вечерней прогулки по городу с мужчиной, да еще с таким! Он просто неприлично хорош собой! – Лилиан покачала головой. – Мистер Хейуард был очень недоволен.

Тори нервно крутила кольцо с сапфиром и бриллиантами на пальце правой руки.

– Я и не знала, что должна придавать значение тому, что думает мистер Хейуард, – мрачно проговорила она.

– В таком случае, дорогая, пожалуй, тебе пора начать придавать этому значение, – холодно ответила Лилиан. – Не стоит обманывать себя надеждой, что Спенсер Кинкейд вдруг влюбится и воспылает желанием на тебе жениться.

Тори вжалась в диван. Лилиан некоторое время молча разглядывала ее.

– Мистер Хейуард сказал, что вчера вечером ты была груба с ним. Ты не должна потерять его, гоняясь за призрачной надеждой заполучить Кинкейда. – Лилиан говорила так, будто обращалась к умственно отсталому ребенку. – Конечно, мистер Кинкейд очень красив и умеет очаровать женщину, но в пользу мистера Хейуарда говорит то, что он готов назвать тебя своей невестой.

– Он это сказал?

– Знаешь, Виктория, я уже потеряла всякую надежду, что ты когда-нибудь выйдешь замуж.

– Я этого не знала. – Тори сжала руки, стараясь не выдать своих эмоций.

– Ну, ты ведь уже не молоденькая девушка. – Лилиан села рядом с дочерью на диван и вздохнула: – И ты никогда не была красавицей.

Тори с тоской поняла, что ее ожидает очередная нотация. Иногда ей казалось, что она полжизни провела, выслушивая нравоучения матери. От ее лишенного эмоций голоса и колючих, недобрых слов тело и душа Тори наполнялись холодом, который не могло растопить даже жаркое солнце, щедро заливавшее комнату яркими лучами.

– Думаю, свадьбу нужно сыграть в июле. Это даст нам достаточно времени, чтобы все спланировать и продумать.

– Свадьбу? – Тори непонимающе уставилась на мать.

– Да, дорогая, твою свадьбу. – Тори смотрела с недоумением, и Лилиан пояснила: – Твою свадьбу с мистером Хейуардом.

– Но я не давала согласия выходить замуж за мистера Хейуарда! – Тори захлестнула паника. Если что и могло превратить все угрозы отца в реальность, то это именно эти холодные, практичные слова матери о необходимости все спланировать должным образом.

– Я знаю, – безмятежно гладкий лоб Лилиан прорезала небольшая морщинка, – но ты согласишься. Мистер Хейуард пообещав не обращать внимания на твою вчерашнюю выходку.

Тори посмотрела в синие глаза матери, и ей стало страшно.

– Я не хочу выходить замуж за Ричарда Хейуарда!

– Не пойму, что с тобой не так? – Лилиан печально вздохнула.

– Я его не люблю, – прошептала Тори.

– Так полюби кого-нибудь другого. Уверяю тебя, если ты вышла замуж, это не значит, что ты должна проводить много времени в обществе своего мужа.

Тори промолчала. Она придерживалась мнения, что если люди женятся, то именно потому, что им хочется как можно больше времени проводить вместе.

– Виктория, мы говорили об этом и раньше, но сейчас, мне кажется, пришло время вновь напомнить тебе, что не стоит так уж беспокоиться о физической стороне брака и супружеской жизни.

– Что?

– Вполне естественно, что ты боишься того момента, когда тебе придется лечь в постель с мужем. Ни одна леди не может получать удовольствие от… подобного. К счастью, ни один настоящий джентльмен и не ждет этого от своей жены. Леди вынуждена подчиняться желаниям своего мужа с единственной целью – зачать ребенка.

Тори покраснела. Ее мать уже говорила ей об этом раньше, но ее эти пояснения не успокоили. Скорее наоборот, они лишали ее душевного покоя.

– В первый раз больно почти не бывает. Если мужчина настоящий джентльмен, он не будет затягивать эту процедуру. Лично я в это время обдумываю меню, для следующего званого вечера. Как правило, все заканчивается раньше, чем я дохожу до десерта. Если все сложится удачно и ты сможешь быстро зачать, то мистер Хейуард оставит тебя в покое.

Тори почувствовала дурноту, как только представила, что Хейуард приближается к ней, его влажные руки прикасаются к ее коже, его рот… Тори задрожала.

– Я не могу выйти замуж за Хейуарда.

Лилиан уставилась на дочь таким взглядом, словно та была тараканом в праздничном пироге.

– Неужели тебе недостаточно того унижения, которое я пережила, когда жених бросил тебя у алтаря? А теперь ты намерена отвергнуть последнюю возможность выйти замуж. Я не понимаю… Ты не похожа на меня и других членов нашей семьи. Ты ведешь себя… странно. Неужели ты не испытываешь никаких эмоций?

– Мама, я люблю тебя, – сказала Тори. Она почувствовала себя загнанной в угол. Почва уходила из-под ног. Она растерялась.

– Любишь? Вот как! – Лилиан вынула из рукава кружевной платочек. – Как ты можешь причинять мне такую боль? Кто бы мог подумать: моя дочь – старая дева! Я, Лилиан Августа Клэридж родила… непонятно что! Моей руки добивались мужчины четырех графств!

– Я не хотела тебя обидеть. – Тори почувствовала, как слезы подступают к горлу.

– Ты выйдешь замуж за Хейуарда. – Лилиан поднялась с кресла. – Ты не можешь снова унизить меня.

Тори сидела на диване и смотрела, как мать, шурша юбками, идет к двери. Она изо всех сил сдерживала слезы и чувствовала себя одинокой как никогда. Как будто ее только что бросили в пустыне, кругом на сотни миль один песок, и нет надежды на спасение. У порога Лилиан остановилась и обернулась к дочери. Выдержав паузу, она заявила:

– Сегодня днем тебя навестит мистер Хейуард. Я пригласила его. Ты его примешь. Надеюсь, ты меня не разочаруешь.

Тори всегда старалась быть примерной дочерью. Образцовой. Но ей никогда это не удавалось. Если она выйдет замуж за Хейуарда… Желудок ее сжался от одной мысли об этом. Невозможно! Должен же быть какой-то выход.