1

Последние десять лет Аманда Вейнер вела кочевой образ жизни. Она металась по Штатам, из края в край, от океана до океана, с востока на запад и с запада на восток, с юга на север и обратно, металась не по своей воле. Несостоявшийся брак сломал и прежнюю жизнь, и все планы на будущее. Но Аманду выгнал из дома не стыд перед родственниками и одноклассниками. И не желание доказать что-то бывшему жениху Альфреду Кидсу. Аманду гнало из города в город безумное стремление найти утраченное. Или хотя бы отыскать тот неведомый уголок, где она, брошенная, невезучая, так жестоко и непоправимо ошибавшаяся, обретет наконец свое женское счастье.

А десять лет назад…

Десять лет назад закончилась ее размеренная, благопристойная, благоустроенная жизнь. Закончилась в тот миг, когда жених — ровно за час до отъезда на церемонию бракосочетания — позвонил ей по телефону.

За окнами комнаты, в которой посреди праздничной суеты и радостных волнений шли последние приготовления к свадьбе, бушевала ранняя весна. В городском ботаническом саду раньше срока расцвела японская вишня. В садах, скверах, над улицами и площадями маленького Редмонда верещали нежданно явившиеся перелетные птахи, громко обсуждая со своими пернатыми избранниками темы создания собственных уютных гнездышек и продолжения рода.

Но счастливой невесте Аманде Вейнер и ее лучшей подруге и однокласснице Люси было не до весеннего переполоха. Девушки торопливо готовились к торжественному появлению новобрачной в городском соборе. Жених должен был при виде невесты если не упасть в обморок от восторга, то, во всяком случае, в полной мере осознать, какое бесценное сокровище ему досталось.

Аманда, сумевшая вопреки многим обстоятельствам сберечь девственность до торжественного момента, озабоченно разглядывала себя перед трельяжем, восседая на мягком красном велюровом пуфе в полном свадебном облачении. Завершались процедуры по приведению лица в гармонию с нарядом. Качество макияжа, ракурс улыбки для свадебной фотографии были дотошно исследованы со всех сторон, какие предлагали зеркальные стенки. Ведь фотографию Альфред наверняка будет показывать всем подряд, и надо, чтобы все похвалили.

Осторожно отогнув вуаль, Аманда старательно подкрашивала губы и сердилась на подружку.

Сэкономить на походе к визажисту и набрать косметику на недавней распродаже — это было идеей Люси. Уверила, что Аманде один раз накраситься по инструкциям, вычитанным в любимом журнале «Женщина — это я!», дело плевое. Грубо все-таки выражается эта Люси.

Аманда покосилась на подругу, которая втихомолку обрызгивала себя французскими духами, купленными исключительно для невесты. С завтрашнего дня, слава богу, она больше не будет мной командовать. Хорошо, что я ее не послушалась и купила то, что стоило дороже всего в этом сомнительном бутике. Дороже — значит качественнее.

Аманда занялась завершающими косметическими штрихами. По всем правилам наложив помаду, она вдруг спохватилась, что не обвела заранее контур губ карандашом, как это требовалось по законам торжественного макияжа. И теперь надо было либо стирать драгоценную помаду, либо наносить контур поверх нее.

Люси, благоухающая, как целый взвод невест, удобно устроилась на диване и, поглядывая то на отражение Аманды в трельяже, то на настенные часы, принялась подавать советы.

Чтобы немного охладить излишнее рвение подруги, Аманда спросила о приглашенных.

Люси, взявшая на себя рассылку свадебного извещения, с готовностью перечислила предполагаемый состав участников торжественной церемонии. Поклялась, что все одноклассники до одного получили торжественное приглашение, отпечатанное в лучшей мини-типографии с 50-ти процентной скидкой и весьма неплохим качеством.

При словах «все до одного» Аманда вздрогнула и снова покосилась на подругу. Значит, и Дэн тоже… Неужели он появится после вчерашней ужасной сцены? Аманда снова ощутила боль в почти зажившем пальце и невольно подула на него. Надо же было так напороться на иголку… До чего же вчера ее довели…

Впрочем, пусть заявится. Пусть молчит, как всегда насупившись. И цветов его мне не надо. Аманда строго запретила себе думать о пережитой неприятности. Что произошло, то произошло.

Теперь, когда до счастья остались считанные минуты, все случившееся виделось в невероятной дали: неприятности, ошибки — все, все, все! И эти последние минуты надо провести правильно, с толком. Невеста усиленно прихорашивалась, а подружка — несомненно, чтобы скрыть зависть, — прикидывалась чрезвычайно веселой и чересчур непонятливой. Люси не желала понимать ответственность ситуации, потешалась над нерешительностью невесты, а советы подавала дурацкие.

На вопрос, лучше ли обвести края губ в тон помады или на тон темнее — а может, наоборот, светлее (журнал на этот счет молчал), — только хихикала и уверяла, что не стоит так выпендриваться ради недолгого проезда на машине.

— Через двадцать минут тебя вытащат и оближут с ног до головы, так что твои усилия ни кто и не заметит.

Аманда снисходительно улыбнулась в ответ и в десятый раз пробежалась взглядом по разложенному ряду обводок: как же выгодно покупать такую мелочь оптом! Наконец решительно взялась за контурный карандаш точно в тон помады — но успела обвести только верхнюю губу.

Телефонный звонок обе ожидали с нетерпением, но невольно вздрогнули, как от сигнала судьбы. Люси понеслась к аппарату.

— Ага, наконец-то! Значит, машина вот-вот будет.

Люси схватила трубку.

Застыв с карандашом у зеркала, Аманда невольно перевела взгляд на отражение подруги, поразившись мгновенному изменению выражения ее лица. Та растерянно протянула трубку Аманде.

— Альфред…

Аманда выронила карандаш.

— Да, я слушаю.

— Знаешь… Как тебе сказать… — Голос оказался таким незнакомым, что, если бы не предупреждение Люси, она не узнала бы Альфреда.

— Что случилось? — громко, на всю комнату, не стесняясь, закричала Аманда.

— Не кричи… Не надо… Я сволочь.

— Сволочь?.. — с испугом, не понимая, переспросила Аманда.

— Еще какая сволочь.

— Что ты натворил?

— Я передумал.

— Передумал? Ты? Ты… передумал?! — У Аманды перехватило дыхание. Но трубку она не выронила. Мгновенно собралась и жестко скомандовала: — Продолжай.

— Я вчера весь вечер мучился… и всю ночь… Я понял, что люблю другую… Я не хочу тебя обманывать.

— Кого? Вайолет?

— Нет. Ты ее не знаешь.

— Кто она? Кто?

За спиной раздались странные звуки. Аманда машинально обернулась. Люси уже все поняла и плакала, зажимая рот обеими руками. Аманда отвела взгляд от подруги, чтобы тоже не разрыдаться, и, собрав остатки сил, продолжила ужасный разговор.

— Говори. Кто она? Я имею право знать.

— Так… просто девушка.

— Да ты не просто сволочь… — Аманда перешла на крик. — Ты убийца!

Альфред, не ответив, оборвал связь. Люси перестала всхлипывать и выговорила то, что не смогла бы выговорить сама Аманда:

— Он… тебя бросил?

Аманда не ответив, очень тщательно, аккуратно и осторожно стала укладывать на рычаг трубку, продолжавшую издавать короткие гудки.

Люси замерла, глядя на Аманду широко раскрытыми глазами. Такое страшное лицо у своей одноклассницы она еще не видела.

Аманда медленно, очень медленно подняла руки к голове и, рывком сорвав фату, принялась топтать ее ногами. Люси кинулась к подруге и допыталась оттащить ее в сторону. Аманда, сопротивляясь, продолжала молча острыми каблуками рвать в клочья подвенечный убор. Затем так же молча начала рвать на себе платье.

Тут Люси не выдержала. Крепко обняла ее и закричала изо всех сил:

— Прекрати! Этот урод не стоит тебя! Успокойся! А платье, платье же возвращать надо! Что ты творишь, дура! Опомнись!

Аманда взглянула в перепуганное лицо подруги и разрыдалась.

Тушь потекла по лицу — отличная фирменная тушь оказалась поддельной и смываемой, она щипала глаза и текла вместе со слезами, а Аманда утирала их белоснежным рукавом свадебного платья, и рукав превратился в палитру всех цветов, на которой смешались черная тушь, бежевые, серые, коричневые тени и шикарная темно-фиолетовая помада, и такой же, в тон помаде, темно-фиолетовый цвет контурного карандаша.

И погода мгновенно испортилась, как и настроение невесты, вдруг поставленной перед неопровержимым, чудовищным фактом, что ничего не будет.

Ни торжественного бракосочетания.

Ни пышной свадьбы.

Ни первой брачной ночи…

 

2

Потом обе подружки, обнявшись, ревели вдосталь.

Потом Люси подсела к телефону и, прерывая слова всхлипываниями, принялась сообщать всему миру о катастрофе, одновременно подглядывая в зеркало за Амандой, то корчившейся на диване в истерике, то обессилено затихавшей.

Потом Люси сутки не отходила от Аманды, боясь, чтобы та не наглоталась чего-нибудь сильнодействующего и крайне опасного для здоровья.

Две бессонных ночи, два бесконечных дня шли и шли совместные слезы. На третий день, когда Люси обнаружила Аманду забывшейся тяжелым сном, она решилась ненадолго ее оставить.

Забежала в прокатный салон и взяла на себя оплату безнадежно испорченного наряда, объяснив это хозяину неистовым темпераментом жениха. Потом заскочила в ближайший супермаркет и аптеку.

Вернувшись домой с лекарствами и запасами еды, она услышала шум на кухне. Выронив пакеты, кинулась туда со всех ног и увидела, как несчастная Аманда яростно кромсает большим ножом огромный свадебный торт, заботливо хранившийся в холодильнике в ожидании счастливого семейного пира.

— О-о-ох… — только и смогла произнести перепуганная подруга, уже ожидавшая худшего.

Аманда подняла на нее опухшие от слез глаза.

— Я бы его вот так же…

— Нет, лучше выместим все на торте, — торопливо предложила Люси. — А кстати, я купила отличное вино. Давай устроим поминальный обед! Прошлого не вернешь, его уже нет, оно умерло, попрощаемся с ним и прямо с этой минуты начнем жить настоящим!

Эти слова она успела прочитать в брошюрке «Советы для брошенных невест», мимоходом схваченной на книжной полке супермаркета и там же освоенной на скорую руку.

Аманда судорожно всхлипнула, кивнула и пошла распаковывать тарелки из чайного сервиза — подарка матери.

После третьего бокала вина Аманда подперла руками голову, зарылась в путаницу нерасчесаных лохм и задумалась, потихоньку продолжая всхлипывать. А Люси тарахтела без умолку, следуя советам все той же брошюрки.

— Будем глядеть на вещи трезво.

При этих словах Аманда невольно хмыкнула, глядя на полупустую бутылку.

— То есть логично, — поправилась Люси. — Раз он кинул тебя в такой день, значит кинул бы еще не раз и не два, и слава богу; что тебе этого не придется испытать. Верно?

Аманда мрачно кивала каждому слову.

— Дальше… — бодро откашлявшись, продолжала Люси. — Раз он кинул тебя…

Аманда нервно дернула плечом, но Люси не останавливалась (в брошюрке рекомендовалось сразу утвердить в сознании несчастной необратимость ситуации, но без лишнего нажима).

— То, значит, он тебя недостоин. А может быть, он и сам не рад своему поступку. Может быть, он долго мучился, боялся, не решался и смог только в последнюю минуту… Это бывает, это может случиться с каждым… Ну все, с ним мы выяснили — да?

Дождавшись, нового покорного кивка от Аманды, Люси разлила остаток вина по бокалам, откусила огромный кусок торта.

— Мм… Отличный торт… Так ему и надо… то есть не торту, а… Ой, мы уже о нем не говорим!

Что говорить дальше, Люси забыла, а брошюрка осталась в пакете. Она растерянно принялась расправляться со сладким месивом, надеясь, что слова придут сами.

Слова, однако, приходить не спешили. Но очнулась Аманда. Она взяла в руки пустую бутылку и принялась изучать надписи на ней. Но заговорила о другом.

— Верно, дорогая. Все верно. Ты все сказала правильно. Не будем о нем. Да и не в нем дело.

— А в чем?

— Во мне, — вздохнув, Аманда поставила бутылку на стол.

— А при чем тут ты?

— Знаешь… Я все перебирала в памяти последние дни… Думала: что я сделала не так, где моя ошибка, почему я допустила этот поступок? Не могла найти ответ. Тогда я заглянула подальше. И поняла: вот откуда все пошло.

— Откуда?

— Оттуда. — Аманда указала пальцем себе за плечо. — С тех лет еще…

— С каких? — Люси таращилась на подругу, искренне не понимая слов и потихоньку начиная опасаться за ее рассудок.

— С наших школьных лет, дорогая моя, — вздохнув, терпеливо докончила Аманда.

— Дэн?

— Дэн.

— М-да… — протянула Люси. — Может быть… может быть, ты в чем-то и права. Я же помню, как Дэн тебя обхаживал… А потом так странно получилось на выпускном… Погоди, а не Дэн ли это на днях?..

— Молчи, молчи, молчи! — неистово закричала Аманда и снова заплакала.

Люси подсела к ней, принялась осторожно гладить и распутывать пряди волос. Все, что оставалось ей теперь, — гладить, молчать и слушать исповедь Аманды, рвущуюся из самых глубин её затуманенной души.

— Да, да, да, — твердила Аманда, то стуча кулаком по столу, то заходясь в рыданиях, то возвращаясь к спокойному, покорному тону. — Помнишь, как Дэн меня обожал?.. Помнишь, сколько раз я ему отказывала?..

— Дэн бы так не поступил, — тихо и торопливо поддакнула Люси.

— Он бы так не…

— Да; я знаю, я уверена. Да, да, да!..

И снова плач, и снова.

— Как я могла столько раз… отказывать Дэну?.. Где были мои глаза?..

— Слушай, давай я ему позвоню! — вдруг решительно сказала Люси. — Объясню ситуацию, пусть будет что будет.

Аманда словно не слышала ее, продолжая причитать:

— Это моя кара!.. Это воздаяние! Так мне и надо, дуре! Это я виновата в том, что случилось я — и никто другой. Корчила из себя гордую и недоступную, капризничала, отказывала Дэну, а вот теперь отказали и мне. Так что все правильно. Это возмездие.

Люси, почуяв высокий покаянный стиль, почему-то сразу успокоилась. Не мешая Аманде продолжать самобичевания, она осторожно спрятала кухонный нож под кипу рекламных листовок и неслышно вышла из кухни.

Аккуратно закрыв за собой дверь, она взяла телефон и удалилась на цыпочках в ванную. Там заперлась, залезла в пустое джакузи, раскрыла пухлую записную книжку, набрала номер и пару минут слушала длинные гудки.

Позвонила еще раз. Тот же результат.

Тогда был набран другой номер. Человек на том конце провода отозвался сразу:

— Чем могу служить?

— Я ищу вашего служащего, Дэна Рочерли. Я… я должна ему двести долларов, мы договаривались сегодня встретиться, а… а его телефон не отвечает, и я… я беспокоюсь.

Нервное вранье Люси прозвучало достаточно убедительно.

Ей бодро ответили:

— Мистер Рочерли вчера покинул нашу фирму. Уволился. У него что-то случилось, и мы пошли ему навстречу, оформив необходимые документы в кратчайший срок. Не волнуйтесь, он получил полный расчет и, надеюсь, в данный момент не слишком нуждается в деньгах.

— Покинул? — переспросила Люси севшим голосом. — Совсем?

— Совсем, — терпеливо разъяснила трубка. — Уволился — это когда совсем… Впрочем, тут мне подсказывают, что мистер Рочерли звонил из аэропорта, уточнял какие-то нюансы документации.

— Значит, Дэн улетел?

— Скорей всего.

— А… а куда он уехал? — Люси цеплялась за последний шанс, не раздумывая, глупы или умны ее вопросы.

— Об этом, к сожалению, мистер Рочерли не поставил нар в известность.

— Как жаль… — прошептала Люси. — Как жаль, что я так поздно об этом узна…

— Простите, мисс, я занят. У вас все?

— Все… — прошептала Люси и грохнула трубкой о рычаг.

Выбравшись из джакузи с медленностью и неуклюжестью инвалида, она мимоходом пристроила телефон на место и крадучись вернулась на кухню.

Открыв дверь Люси обнаружила Аманду все в том же положении. Брошенная невеста сидела за столом, бессмысленно уставившись в окно и обводя пальцем этикетку на бутылке. Люси подошла сзади и осторожно провела рукой по голове подруги. Аманда вздрогнула.

— Ты уходила?

— Немного умылась.

— Не заметила.

— Бывает. Тебе бы тоже не мешало…

— Знаешь, что я подумала?

— Что, дорогая?

— Я подумала: ты совершенно права.

— В чем?

— В том, что надо позвонить. Дэну.

— Не надо.

— Я хочу позвонить! Я должна позвонить!

— Зачем?

— Попрошу прощения, объясню, что была не права. Он простит. Он поймет. Он… Дай телефон.

— Дорогая, — очень тихо и очень спокойно произнесла Люси. — Не надо никому звонить. Его нет.

— Кого? — непонимающе переспросила.

— Аманда…

— Дэна?

— Дэна.

— Нет?

— Совсем нет.

— Ты хочешь сказать… — Аманда тачала медленно приподниматься, — Дэн из-за меня покончил жизнь самоубийством?

— Нет, нет! — заторопилась Люси, снова перепугавшись за состояние подруги. — Мне только что достоверно стало известно о его отъезде.

— Значат, уехал?

— Улетел. Самолетом. Из аэропорта.

— Куда?

— Никто не знает.

— Совсем никто?

— Никто — это когда совсем, — ответила Люси словами заочного абонента. — Совсем.

Аманда крепко провела ладонями по лицу, словно начиная приходить в себя.

— Так. Значит, и Дэна теперь тоже нет. Никого у меня больше нет…

— Ладно, хватит об этом. Все будет…

— Хорошо.

Обе молчали несколько минут. Аманда заговорила первая:

— Ну что ж… — Прямо глядя в глаза Люси, она проговорила медленно, четко, как раз навсегда принятое решение: — Значит, уеду и я.

— Куда?

— Туда же, куда и Дэн.

— Ах, если бы знать куда!

— Ничего. Я буду искать Дэна. Я его найду. Обязательно найду.

— Ты думаешь, что Дэн сумеет тебя простить?

— Уверена.

— Может быть, ты и права, — вздохнула Люси. — Как он за тобой ухлестывал, как ухлестывал!..

— А я не оценила.

— Это бывает в жизни.

Подруги покинули кухню. На столе остались два непотревоженых яруса свадебного торта, допитая бутылка вина и пустые бокалы. А в комнате на диване начались долгие воспоминания о прошлом.

 

3

Аманда не отличалась особым рвением в школьных занятиях. Все предметы казались одинаково скучны, только французский язык давался легко.

Она никогда не пользовалась успехом у одноклассников. Только молчаливый сероглазый Дэн был упорно и тихо влюблен в неказистую девочку.

Но если французскому языку Аманда отвечала взаимностью и собиралась совершенствовать свои навыки на курсах, то к этому вундеркинду, вечно сосредоточенному на каких-то серьезных мыслительных процессах, она не испытывала ответных чувств.

По правде сказать, она не догадывалась о его сокровенных чувствах и так бы и не узнала о них, если бы он в один прекрасный день, не спросив разрешения у Объекта обожания, не принялся вдруг провожав Аманду домой после уроков. Возвращения всегда происходили одинаково: Дэн молчал, а Аманда трещала без остановки, не сомневаясь, что ему интересно все, о чем она рассказывает.

Это шло год за годом. Аманда свыклась с вечным присутствием Дэна и порой была не прочь его подразнить. Дэн в ответ только улыбался и краснел.

Люси, которая не скрывая завидовала, что у Аманды появился постоянный поклонник, изводила ее вопросами, не выйдет ли она в конце концов замуж за упорного молчуна.

Аманда смеялась.

— Ну уж нет! Мне нужен настоящий мужчина — мужественный ковбой или по крайней мере, истинный джентльмен! Вот такой, как был вчера в кино, — помнишь?

А Дэн между тем изменялся в лучшую сторону. Физически окреп, вытянулся, уши больше не торчали так смешно, как раньше, и стригся он теперь у лучшей местной парикмахерши, и рубашки начал носить идеально чистые, и носки, и даже принялся следить за ногтями.

Аманда тоже похорошела. Правда не столько лицом, как волосами — она гордилась своей великолепной рыжей пушистой гривой, также как и изящно округлившимися бедрами, на которых великолепно смотрелось любое платье.

Осознав свои главные достоинства, придирчивая Аманда иронически поглядывала на внешность, смешноватого в своих стараниях, Дэна. Не подражает ли он истинному джентльмену с киноэкрана? А вдруг, того и глади, однажды явится в класс с кобурой и платочком на шее? С лассо в руках — для непослушной кобылки?

И они с Люси заливались хохотом при таких предположениях.

Впрочем, все равно ей нравился кто угодно, но только не Дэн, — тот давно и привычно воспринимался как природная неизбежность, как снег или дождь. Но если дождь хотя бы иногда сопровождался громом, то Дэн по-прежнему хранил скучное молчание. Ну и хорошо.

Однажды, впрочем, умник сделал глупость: нарушил сложившийся ритуал и получил по заслугам.

Это случилось в тот весенний день, когда Аманда и Люси, выполняя поручение учительницы биологии, высаживали цветы на школьной клумбе.

— А где твоя молчаливая тень? — спросила Люси во время короткой передышки. — Мог бы и помочь двум несчастным мученицам физического труда.

— Да нет уж, настоящее мучение — это общаться с Дэном. Ну ты представь: я трещу как автомобильное радио, без умолку, а он слова не скажет! Как будто я одна должна стараться за двоих! Ой, а меня вчера ведь Джим Лоусон — ну, знаешь, из старшего класса — звал на дискотеку! — Аманда мечтательно завела глаза к небу. — Такой милый парень этот Джим! Обещал, что проводит обратно.

— И ты, конечно, проболталась Дэну?

— Как бы не так!.. Еще не хвата…

— Ой, тихо! — Люси схватила ее за руку. — Гляди!

К школьной клумбе медленно приближался Дэн. Хмуро глянув на подружек, сообщил:

— Мисс Стенли послала.

Люси немедленно отреагировала:

— Ну наконец! Хоть один помощник нашелся! А то мы тут уже замучились, спину надсадили.

Аманда стояла, осторожно разбирая нежные корешки саженцев, молчала, улыбалась, не гладя на неожиданного помощника.

Дэн взял лопату и молча и споро принялся копать лунки — идеально ровный ряд идеально правильных ямок. Девчонки едва успевали закладывать саженцы, как он уже шел в обратный путь, засыпая их землей.

— Трактор марки «Дэн-один!» — изощрялась Люси. — Ой, Дэнни, пусик, какая же ты прелесть! Покопай потом мне возле дома ямки, а? Я заплачу чем прикажешь, честное слово!

Ни Аманда, ни Дэн не реагировали на неуместные глупости Люси. Трактор марки «Дэн-один» продолжал трудиться, не обнаруживая ни усталости, ни намерения заговорить. Но Аманда внимательно поглядывала на парня: что-то в его хмуром лице указывало на подготовку к решительному объяснению.

Вдруг Дэн узнал, что красавчик Джим пригласил ее на танцы? Вот было бы забавно послушать, что он скажет на это. Надо бы избавиться хоть на полчаса от назойливой подружки.

Повод дала сама Люси.

— Ой, как пить хочется! — утирая пот, громко заявила она, явно рассчитывая на то, что Дэн сорвется, сбегает и принесет что-нибудь прохладительное. — Умираю от жажды!

— Так в чем же дело? — с выражением произнесла Аманда и, слегка усмехнувшись, кивнула на видневшийся вдали маленький магазинчик. — Сходи-ка попей. Да и нам не забудь пару бутылок.

Наконец до Люси дошло, что происходит нечто важное и парочку лучше на время оставить.

Когда подружка удалилась, Аманда решительно приступила к разговору.

— Ты что, хочешь меня о чем-то спросить?

Дэнни воткнул лопату в землю, обтер салфеткой натруженные ладони. Потом близко подошел к Аманде и взглянул ей прямо в глаза.

— Да.

— Так спрашивай. — Такой близкий взгляд в упор был страшно неприятен, но Аманда отступать не собиралась.

— Ты что сегодня делаешь?

— Не… не знаю еще…

— Может, сходим вечером потанцуем?

— Ты серьезно? — Аманда ощутила, как испуганно колыхнулось сердце. Знает? Или сам проявил инициативу?

— Конечно.

— Извини, Дэн, но меня уже пригласил другой, — твердо ответила она. — Понимаешь? Другой.

Он вдруг выпалил то, что от него Аманда меньше всего могла ожидать.

— Можно я тебя поцелую?

— Нет! — отчаянно вырвалось у нее. — Нет! Я же тебе сказала — нет!

Она боялась, что ее отказ вызовет ярость или насмешку, но Дэн лишь вздохнул и ушел, ни разу не оглянувшись.

А красавчик Джим Лоусон так и не явился за Амандой. На следующий день, увидев ее, сурово поджидавшую в вестибюле для выяснения отношений, он весело объявил про свою старческую забывчивость.

Она лишь молча кивнула в ответ и удалилась гордой поступью королевы.

А дня через три без вопросов и упреков молчаливый поклонник возобновил регулярное сопровождение.

 

4

Где-то через год с небольшим по-прежнему неразговорчивый Дэн сделал еще одну попытку объяснения. Случилось это на пикнике в горах, куда по традиции отправились на уик-энд всем классом.

Все шло, как обычно: установка палаток, подъем школьного флага, исполнение гимна, приготовление барбекю и стихийная разбивка на пары для экскурсий вдоль русла бурной реки, заваленной огромными валунами.

Аманда тоже получила своего спутника.

Но это был не Дэн. Ему по жребию досталась участь дежурного по лагерю, и Аманда удалилась на прогулку в сопровождении Юстаса, который в последнее время начал активно с ней заигрывать.

В отличие от Дэна, новый сопровождающий был словоохотлив, и, хотя все его темпераментные тирады сводились в основном к игривым темам и сомнительным анекдотам, Аманда морщилась, но смеялась, боясь огорчить нового поклонника, и даже временами делано восторгалась.

Ее восклицания долговязый прыщеватый Юстас принял как поощрение в самом широком смысле. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что они с Амандой достаточно далеко отошли от гуляющих пар, он подмигнул ей.

— А давай я тебя сфотографирую вон на том камне?

Аманда увидела высоко нависающий над рекой выступ скалы и поежилась. Юстас насмешливо сощурился.

— Боишься? Мои прежние девушки были посмелее.

— Ты тоже их тут фотографировал? — вырвалось у Аманды скорее завистливо, чем недовольно.

Юстас изобразил замешательство.

— Ну… можно и так сказать. — Он ухмыльнулся и снова подмигнул. — В бикини и даже без. Смелые девушки не боятся заглянуть в бездну не так ли?

— Как романтично, — осторожно высказалась Аманда.

— Короче, давай руку, — скомандовал Юстас. — Не бойся, дальше дна ты не упадешь.

Он захохотал, довольный каламбуром, и потащил ее за собой на самую вершину камня, грозно склонившегося над бурлящей бездной.

Наверху оказалась ложбина, наполненная сухой хвоей и обрывками пакетов. Вероятно, это место уже не раз служило пристанищем для любителей экстремальных развлечений.

Пока запыхавшаяся Аманда неуверенно оглядывалась по сторонам, шустрые руки Юстаса уже оказались у нее под футболкой. Она попыталась вырваться, но оцепенела, услышав его спокойный, холодный голос:

— Так. Или ты сейчас делаешь все, что я тебе скажу, или одно движение — и несчастный случай тебе обеспечен.

Аманда в ужасе глянула вниз, на кипящую белую пену над острыми камнями, услышала грохот водяного потока, перекрывающего любой голос и шум, и поняла, что ей ничего не остается, как подчиниться. Юстас — она чувствовала это по его сумасшедшему взгляду — сейчас способен на все.

Она резко обмякла и, закрыв глаза, приготовилась терпеть все, что полагается перетерпеть девушке в такой ситуации.

Но лишь только чужие губы больно впились ей в шею, а чужая рука по-хозяйски прошлась по трепещущему телу, как чей-то очень знакомый, родной голос точно так же, как перед этим сам Юстас, холодно, спокойно, уверенно скомандовал:

— Так. Либо ты ее отпускаешь, либо я всажу нож тебе в…

Юстас дернулся, вскрикнул, затих.

— Понял? Я с тобой не шучу. Всажу нож безо всяких. Как ты тут выразился — несчастный случай тебе обеспечен. Отпусти ее.

Аманда, закрыв глаза и еще не веря в счастливый исход безнадежной ситуации, почувствовала, как от нее осторожно отдаляются. Потом слышала короткий шум борьбы, сдавленные крики, кто-то скатился вниз, к тропе, кто-то остался рядом.

Жесткая ладонь осторожно коснулась ее руки.

— Живая?

Это был голос Дэна.

Аманда хотела броситься ему на шею, но не смогла даже шевельнуться — так ослабела от неожиданных переживаний. Она лишь смогла прошептать:

— Да. Все хорошо. Спасибо.

Дэн терпеливо дождался, пока непутевая девчонка окончательно придет в себя, затем произнес:

— Пошли назад. Скорее. А то тропу не найдем. Уже темно.

Аманда с трудом поднялась на ноги и медленно двинулась за Дэном.

Пока они спускались, петляя по крутым склонам, путаясь и снова находя тропу, Аманда, задыхаясь, спросила Дэна, как и почему он ее нашел, и в ответ выслушала первое в жизни признание в любви.

Как просто и застенчиво прозвучали эти слова:

— Я тебя люблю…

Чем она могла ему ответить? Пережитый страх был слишком сильным. Она не могла заставить себя даже коснуться куртки Дэна — так было противно все, что напоминало о телесном контакте. По ее вздоху Дэн понял, что говорить дальше не о чем.

Они вернулись в лагерь, где уже собирались их искать. Юстас спрятался в одной из палаток и не появлялся. Один ли он был или нашел замену — об этом Аманда больше не думала. Она забралась в свой спальный мешок, закрылась почти с головой и почти сразу уснула, измученная неожиданным приключением.

А Дэн до рассвета просидел у костра.

Как ответственный дежурный и как отвергнутый влюбленный.

 

5

Последний год учебы был для Аманды самым длинным, самым тяжелым, самым скучным.

Дэн, милый Дэн, больше не пытался признаваться в любви, перестал провожать ее после уроков, а только следил за ней издали. И даже на выпускном вечере не навязывался в партнеры. Великолепное платье Аманды, вызывавшее завистливое восхищение всех девчонок, не произвело на него ровно никакого впечатления. Она кружилась то с одним, то с другим одноклассником, а Дэн, не глядя на нее, мрачно просидел рядом с Люси, не приглашая танцевать, не слушая ее счастливое растерянное тарахтение. А потом встал и ушел. Обеим подружкам оставалось только недоуменно и печально переглянуться.

А потом в жизни Аманды появился Альфред, и тема Дэна была закрыта, как ей показалось навсегда.

Разве можно было сравнить неловкого, смешноватого, застенчивого мальчика с этим великолепным кандидатом на вечное счастье? Его великолепие Аманда оценила в первый же день знакомства в кафе, в чудесный жаркий летний день. Парень, сидевший за столиком, вежливо встал, лишь только Аманда подошла с подносом в руках и неуверенной просьбой присоседиться, затем заботливо отодвинул стул и даже протер своей салфеткой свободное пространство на столе. Затем ненавязчиво завел шутливый разговор о том о сем, и Аманда самым естественным образом, уходя, записала свой телефон в услужливо подсунутую записную книжку.

Он позвонил в тот же вечер. Имя «Альфред» ничего не говорило Аманде, но голос она узнала сразу и затрепетала от восторга: это было первое ее знакомство просто так, на свободе, без каких-либо обязательств. Искушение было слишком велико, чтобы предаваться сомнениям, и она сразу согласилась на предложение прогуляться по вечернему городу.

Жара уже спала, отцветающие липы слали последний аромат, солнце — последние лучи, и все в этот час в этом мире казалось созданным только для этой пары, неспешно проходившей по пустынным летним улочкам маленького Редмонда. Альфред вел себя удивительно корректно: не пытался взять Аманду за руку, вел разговоры ни о чем, не интересовался ее жизненными планами, но не отводил ласкающего взгляда от ее лица, и через пару часов она вернулась домой — счастливая, недоумевающая и робеющая перед неожиданными перспективами.

Альфред не выпускал ее из виду ни на день. Иногда общение ограничивалось телефонным разговором, иногда — прогулками по городу или походом в кино, несколько раз они сидели все в том же кафе, в котором познакомились. Он вел себя по-прежнему с безупречной предупредительностью, и, хотя Аманде казалось, что он как будто недоверчиво приглядывается к ней, она объясняла себе это его основательностью или пережитым горьким опытом, или вполне естественными сомнениями при встрече с чужим человеком. Люси удивлялась и подсмеивалась над необычностью этого знакомого Аманды и подталкивала ее к более быстрому развитию событий, но подруга не спешила.

— Пусть всю инициативу он проявляет сам, — упорно отвечала она всякий раз. — Все будет, как он хочет. Я соглашусь на все.

— Не передать ли мне это твоему дружку? — хохотала Люси.

Аманда сердилась и угрожала больше ничего не рассказывать. Люси просила прощения и продолжала наблюдать за развитием событий с возрастающим любопытством.

Но, как ни оставался Альфред по-прежнему спокойным, внимательным, в меру ласковым, день ото дня у Аманды становилось все тревожнее на душе. Она никому не показывала эту тревогу, но все чаще и чаще спрашивала себя: что будет дальше? Для чего она нужна Альфреду? Может быть, у него кто-то есть, а она, Аманда, существует для отвода глаз, используется как часть игры? Спросить самого Альфреда было немыслимо. Оставалось либо продолжать мучить себя страхами, либо махнуть на все рукой и плыть по течению.

Во время очередного свидания Альфред мимоходом поинтересовался планами Аманды на ближайший год. Она пожала плечами.

— Планы? Планы у меня меняются каждый день, я вольная птица. Может быть, уеду куда-нибудь. Может быть, найду работу. Может быть, поступлю в университет, а может быть, просто выйду замуж…

— За кого? — вдруг быстро перебил ее Альфред.

Она взглянула на его лицо и со скрытой радостью отметила вспыхнувшее на нем выражение беспокойства. Отвела глаза в сторону и спокойно ответила:

— Предложения есть, но я еще не решила окончательно.

Это нельзя было назвать вполне ложью. Разве Дэн когда-то не предлагал ей этого? Если совсем честно, то никто, кроме него, и не предлагал. Но Альфреду этого знать было необязательно. Хватило и одной фразы.

Прогулка по городскому скверу на этот раз была исключительно молчаливой. Аманда взглядывала на спутника, ждала от него каких-то слов, но он напряженно думал о чем-то своем, и она из принципа не желала заговорить первая. Наконец ей это надоело.

— До свидания, я ухожу, — решительно объявила она. — Не провожай меня, я вижу, ты слишком занят сегодня. Желаю тебе удачного дня. — И не дожидаясь ответа, резко развернулась и убежала.

Это был весьма рискованный шаг с ее стороны. Весь вечер и ночь она промучилась предположениями, что он может сделать. Самое естественное было бы — больше никогда его не увидеть. Но случилось то, на что она уже перестала надеяться.

Ровно в полдень раздался звонок.

— Это Альфред, — услышала Аманда голос, ставший таким необходимым ей, что от волнения не смогла ответить. — Ты меня слышишь?

— Да, — кое-как справившись с собой, ответила она хрипловато.

— Увидимся?

— Да. Когда?

— Сейчас.

— Прямо сейчас?

— Да.

— Хорошо. Где?

— Я подойду к твоему дому.

— Хорошо.

У нее дрожали руки, и она дважды заехала тушью в глаз, пытаясь накрасить ресницы. Пришлось прекратить это занятие, промыть глаза, а то, что они от этого воспалились и покраснели, было даже хорошо. Альфред решит, что она плакала, и не слишком ошибется.

Такой она и предстала перед ним через полчаса, когда, увидев его из окна, выскочила из квартиры в простых джинсах и майке, с красными глазами и наскоро заплетенной рыжей косой.

Альфред был необычайно взволнован. Едва увидев Аманду, он быстро подошел к ней, крепко взял за руку и осторожно чмокнул в щеку.

— Видишь ли… — произнес он, взглянул на нее и остановился.

Аманда поняла, что теперь инициативу ждут от нее. Она махнула рукой в направлении ближайшего скверика. Они молча пересекли дорогу, вошли на почти безлюдную аллею и уселись на ближайшую скамейку.

Там-то все и произошло. Альфред вновь был спокоен и уверен в себе. Аманда выслушала признание в любви и предложение руки и сердца, сделанное по всем правилам и заключенное долгим поцелуем. Даже жаль, что никто не видел эту сцену. Особенно Люси.

Потом он озабоченно взглянул на часы и предложил немедленно отправиться в местный собор — подготовить документы для регистрации брака.

— Сегодня там принимают только до трех часов. А через час у меня важная встреча, — объяснил он деловым тоном. — Ты ведь согласна, дорогая, что посторонним о наших личных планах знать незачем?

— Да, да, разумеется, — радостно согласилась Аманда. Она мигом слетала домой за паспортом, пока Альфред ловил такси. Через полтора часа они уже выходили под ручку из собора, обсуждая подготовку к торжественному мероприятию, а вечером того же дня все в том же счастливом кафе отпраздновали скромную помолвку вместе с родителями Аманды и неизбежной Люси.

На следующий день Альфред отправился в командировку, предоставив Аманде полное право осуществлять предсвадебные хлопоты по своему вкусу. Ей очень не понравилось такое продолжение — слишком хотелось вместе с женихом пройти все первые радостные шаги, — но делать было нечего, и Аманда опять обрела обычный смиренный тон, раз навсегда принятый в их отношениях. Поженимся — потом все всегда будет хорошо, обещала она самой себе.

И в компании с Люси счастливая невеста принялась осваивать свадебные салоны.

Платье было взято напрокат, вопреки традициям. Так Аманда решила сразу и бесповоротно. Люси без конца пилила подругу за скаредность и приводила в пример великолепие наряда, который Аманда заказывала для школьного выпускного бала в лучшем ателье у самого модного мастера.

— Да, — соглашалась Аманда, придирчиво разглядывая себя в зеркале прокатного салона, — И что стало с его великолепием? Через год это платье уже вышло из моды. Хорошо, что я успела сдать его в приемный пункт секонд-хенда.

Люси мотала головой.

— Нельзя сравнивать. То — прощание с детством, а это…

— Прощание с девственностью! — хохотала Аманда, оглаживая складки и кружась — ей больше всего нравилось, как летит гипюровый подол: вот так он будет зачаровывать свидетелей ее свадебного танца.

— Ну, не знаю, — надулась Люси. — Я бы хранила как память. И вообще я не понимаю тебя. Так гордишься своей нетронутостью, а таким символом, — она кивнула на белоснежный атлас лифа — нисколько. Странные у тебя предрассудки.

— Все предрассудки будут сняты с меня вместе с этим свадебным платьем! И с ним же сданы в утиль! — весело пообещала Аманда своему отражению в зеркале и сделала грациозный реверанс — как учили на курсах бальных танцев, которые она посещала в последний школьный год. По восхищенному вздоху Люси она поняла, что старательные занятия прошли не зря. А может, подруга оценила тонкий вкус Аманды, выбравшей из тысячи предлагаемых чудес именно это платье, в котором она выглядела абсолютной чемпионкой Штатов среда новобрачных.

И все как будто шло хорошо: подобрали и платье, и туфли, и фату, заказали свадебный букет, и Альфред оставался все тем же, внимательным и любящим, звонил каждый день, но, чем меньше времени оставалось до свадьбы, тем тревожнее становилась Аманда и тем холоднее жених. В последние дни он даже не предлагал встретиться, ограничившись коротким телефонным разговором. Но она упорно закрывала глаза на опасные симптомы, повторяя мантру: «Поженимся — и все всегда будет хорошо!»

За два дня до счастливого события и произошло то, что Аманда впоследствии посчитала последней каплей в чаше ее ошибок. Но, может быть, иначе и не получилось бы? Тогда стоило ли считать это ошибкой? Было ли ошибкой оповестить о предстоящем торжестве всех знакомых и прежде всего, конечно, бывших одноклассников? Не прошло и двух лет после окончания школы, связи еще не разорвались, и все по привычке интересовались продолжением жизни своих друзей по парте. И было вполне естественно, что для подписывания приглашений Аманда попросила Люси разыскать всех одноклассников, включая и Дэна. Не то чтобы она хотела доставить ему неприятность, но его поведение на школьном балу засело в сердце слишком острой занозой, и теперь представился как нельзя более удобный случай доказать ему, Дэну, какую роковую ошибку он совершил. Пусть покается.

Люси с обычной расторопностью разузнала все адреса и телефоны, поняв свою задачу гораздо более широко, чем она ставилась. Она проинформировала Аманду, что все приглашенные получили извещение и подтвердили обещание присутствовать на торжестве.

— А… а Дэн? — спросила Аманда. Она слушала шумный отчет подруги, склонившись над подолом свадебного платья, который решила немного укоротить: сегодня при последней примерке в домашних условиях было окончательно выяснено, что даже на высоких каблуках ажурный край касался пола и теперь требовался кропотливый труд, чтобы подшить его вручную — отдавать в мастерскую было некогда.

Люси поглядела на подругу с веселой усмешкой.

— Как всегда, буркнул что-то нечленораздельное. А что тебе до него? Будет, не будет — какая разница?

Аманда молча кивнула, и, прищурившись, принялась вдевать в иголку тонкую белую шелковую нить. Пальцы дрожали, нить путалась, дело не клеилось.

— Дай мне, вдеватель! — с досадой обернулась она к Люси.

Та не успела переспросить — раздался звонок в дверь. Подруги переглянулись.

— Альфред? — почему-то с испугом спросила неизвестно кого Аманда и, бросив шитье, резко соскочила со стула.

Пронеслась по коридору, распахнула дверь.

За порогом стоял Дэн.

Аманда растерялась. Меньше всего она ожидала его сейчас увидеть. Что делать? Провести его в квартиру? Там Люси, ей об этом не надо знать.

— Зачем ты пришел? — наконец догадалась спросить она.

— Мне надо с тобой поговорить.

— Я заня… О чем?.. Хорошо. Пошли.

Аманда крикнула в глубину квартиры «я сейчас вернусь!» и, не гладя на Дэна, захлопнула дверь и нажала кнопку лифта.

Оба молча стояли в несущейся вниз кабине. Аманда закрыла глаза, чтобы не видеть Дэна, — так некстати он появился. Но он имел право на последний разговор, что бы ни собирался ей сказать. Ведь он когда-то произнес эти простые слова: «Я тебя люблю».

Кабина остановилась, распахнулась дверь, они все так же молча вышли из подъезда.

Вести его в тот же сквер, где было получено счастливое предложение от Альфреда, было немыслимо. Аманда прошла в ближайший проулок и присела на ограду соседнего дома. Дэн, с непроницаемым лицом индейца, устроился рядом.

Опять придется брать инициативу на себя, вздохнула Аманда. И без церемоний спросила, глядя на его опущенную. голову.

— О чем ты хотел со мной поговорить?

— Ты его любишь? — ответил прямым вопросом Дэн.

— Да. — Это прозвучало слишком вызывающе. Но пусть он поймет, пусть он все поймет по моему тону!

Понял Дэн или нет, но он не уходил, как можно было ожидать. Опять помолчал. Заговорил:

— Я тебя люблю. Ты будешь со мной счастлива. Давай поженимся. Я тебя люблю.

Аманда растерялась. На ее вызов он ответил своим, а для продолжения разговора в таком тоне у нее сейчас не было ни сил, ни желания. Но что было ему ответить? Что ответить человеку, который все знает и стоит на своем, как в первый день? Если бы этот разговор состоялся чуть-чуть раньше… Ну хотя бы когда Альфред уехал в командировку и она переживала первые раны обиды… Но теперь, когда все решено и определено, день назначен, все оповещены, подарки закуплены, все подготовлено, платье… Да, надо же срочно подшивать платье.

— Прости, мне некогда. Спасибо за предложение. Ты опоздал. Я благодарна тебе, желаю счастья, — выговорила Аманда на одном дыхании, сорвалась с места и убежала злом.

Что делал Дэн дальше, она не знала. И не хотела знать.

Она наугад нажала кнопку этажа в лифте — слезы мешали разглядеть цифру. Проехала три лишних этажа, выскочила, с грохотом пробежала вниз по лестнице, резко позвонила, ворвалась в квартиру, проскочила мимо растерянной Люси, кинулась на стул, швырнула перед собой шитье, схватилась за иголку — и громко взвыла от боли. Игла пропорола палец.

— Плохая примета… — побледнев, прошелестела Люси.

Потом она суетилась со спиртом, ватой и бинтом, а Аманда, держа руку как можно дальше от распластанного на столе подвенечного платья, рыдала в голос — не то от боли, не то от смутного ощущения, что только что совершила что-то невероятно жестокое.

Постепенно все же она успокоилась. От настырных вопросов Люси отделалась невнятными намеками на загадочное поведение Альфреда, вызвавшего ее на внеочередное свидание.

Поверила Люси или нет — это было неважно. Главное, чтобы она не узнала про этот странный и несвоевременный поступок Дэна, чуть не испортивший едва налаженную личную жизнь Аманды.

А через день все произошло так, как меньше всего думалось и как только и должно было произойти.

Роковой телефонный разговор с подлым женихом.

Истоптанное и порванное свадебное платье.

И слезы, слезы, слезы.

 

6

После поминального обеда по прошлому, приняв решение об отъезде и перебрав с Люси все воспоминания, Аманда полностью успокоилась и даже повеселела. Теперь можно было поведать и о странном разговоре в переулочке, и Аманда поведала, Люси только широко раскрыла глаза и принялась изумляться упорству и силе любви этого замечательного парня, этого пусика, Дэнни.

— Может, и хорошо, что он уехал? Зачем ему такая неблагодарная дура, как я? — задумчиво спросила Аманда, неторопливо приводя в порядок изрядно потрепанную шевелюру.

— Нет, Дэн поторопился зря, — авторитетно заявила Люси. — Во-первых, он бы точно набил морду этому типу, а во-вторых, вполне мог заменить его на процедуре бракосочетания.

— Ты думаешь, он простил бы мне все мои отказы?

— Любовь прощает все.

— Знаешь, Люси, — вдруг живо обернулась к ней Аманда, — мне теперь кажется, что я тоже была влюблена в Дэна, но почему-то не догадывалась об этом.

— Такое бывает, — важно Сказала Люси. — Особенно у тех дурех, которые слишком долго мечтают о принце на белом коне.

Грубая все-таки эта Люси. Но ничего не поделаешь — замечено справедливо.

Решение искать Дэна оказалось таким непреодолимым, что за его выполнение Аманда взялась на следующий же день.

Люси провела разведывательные операции и выяснила, что Дэн уехал в Питсбург на какие-то курсы. Аманда объявила родителям, что решила переменить жизненный курс, взяться за ум, учиться, а в Питсбурге, как она слышала, есть прекрасные курсы французского языка. Родители поверили легенде и снабдили непутевую дочь необходимыми средствами. Найти Дэна в Питсбурге Аманде не удалось. То ли Люси перепутала название курсов, то ли сказалась житейская неопытность Аманды — но в этом большом и шумном промышленном городе она сразу потерялась и растерялась.

После телефонного разговора с Люси той было поручено продолжать наводить справки о Дэне. Возвращаться домой, где все напоминало о нем и о роковых ошибках, было немыслимо. И Аманда решила попытаться начать жизнь по-новому, с чистого листа. Она недолго задержалась в Питсбурге — ни работы, ни учебы по душе не нашлось, жилье оказалось слишком дорогим, люди чересчур жестокими — и через пару месяцев оказалась в Стэмфорде, еще через полгода — в Спрингфилде… И пошли мелькать чужие города, стены, люди…

Где она только не побывала, кем только не работала. И продавцом-консультантом в супермаркете. И билетершей в кинотеатре. И санитаркой в хосписе.

Оказавшись в Новом Орлеане, Аманда вспомнила свое увлечение французским языком, наконец прошла ускоренные курсы усовершенствования, освежила память и навыки и устроилась гидом на прогулочный теплоход по Миссисипи.

Много французов наведывалось в бывшие колонии. Кого-то интересовала история джаза, кого-то — аллигаторы, а кого-то — самая длинная река Северной Америки.

Аманду, впрочем, тоже не обходили вниманием. И не только как интересного гида, и не только в Новом Орлеане.

Работа в супермаркете Оклахомы требовала сильного напряжения. Аманда почти не различала лиц покупателей, полностью сосредоточившись на товарах и своих обязанностях консультанта. Но, когда юноша в черной футболке в третий раз улыбнулся ей, она начала выделять его в пестрой и безликой толпе. Вскоре он уже здоровался с Амандой, называл ее по имени, а в один прекрасный вечер поинтересовался, долго ли она задерживается на работе.

Как раз в этот день магазин закрывался пораньше: был канун Дня независимости и хозяин решил устроить небольшую корпоративную вечеринку. Аманде нисколько не хотелось в ней участвовать: дорогие сослуживцы слишком надоели ей днем, чтобы наблюдать их пьяные физиономии еще и вечером. Поэтому она легко согласилась на предложение Питта (так звали парня) пойти в кино.

Кино прошло почти незамеченным, в энергичных попытках Питта познакомиться поближе. Аманда с трудом выдержала сеанс, а выйдя наконец на улицу, решительно отказалась продолжить знакомство на квартире парня. Он удивился, обиделся, выругался и, бросив ее на улице, уехал на первом попавшемся такси. Аманда с трудом выбралась из темного незнакомого района, с ужасом думая, что завтра придется снова общаться с человеком, к которому мгновенно вспыхнуло отвращение. И хотя Питт в магазин больше не заходил, но она, получив первый же отпуск, истратила его на поиски работы и на прежнее место больше не вернулась.

Новые города и городки, чужие квартиры и комнаты, случайные заработки, временная работа, как правило, кончавшаяся конфликтом или просто становившаяся невыносимой тяготой, — такая жизнь с каждым днем все больше и больше надоедала Аманде. Но, когда она, лежа в одинокой постели под чужим одеялом, в сотый раз с тоской спрашивала себя, что же ей делать, ответ не находился. И приходилось снова вставать и продолжать инерцию жизни — тусклой, безрадостной, однообразной, несмотря на смены городов, комнат и мест работы.

А Дэн все не находился. И постепенно Аманда перестала звонить Люси и спрашивать о ходе поисков.

Однажды по странному стечению обстоятельств она была принята статисткой в маленькую студию Миннеаполиса. Студию возглавлял бывший актер бродвейских театров, старый, обрюзгший, но с прежней неистовой любовью к театральной стихии. Вероятно, именно этот сумасшедший энтузиазм заставил его взять с улицы на выходные роли нелепую рыжеволосую девчонку, у которой только и было что терпение, да недурная фигура. Но Аманда в тот момент чувствовал себя так плохо, что театрик с его маленькими интригами и большими проблемами показался ей единственным местом, где ее понимали и принимали как свою. Та условная жизнь, которую день за днем изображали на сцене, выглядела вполне естественно для человека, давно утратившего представления о нормальной жизни. Тут все были немножко сумасшедшими, однако Аманде поначалу нравилось и это, она не без удовольствия зубрила роли, наряжалась, гримировалась, старательно подавала реплики и вместе с труппой выходила на поклоны немногочисленных, но верных зрителей.

Она не завидовала никому, даже примадонне, единственной получавшей букет после каждого выступления. Но однажды и самой Аманде преподнесли такие красивые лилии, что труппа шумно обсуждала происшествие в течение всего времени, пока цветы стояли на столике в гримерной. Но человек, который их преподнес, одноногий семидесятилетний пенсионер, бывший военный, одинокий вдовец, слишком решительно взялся за дело, написав своей пассии любовную записку, которая в тот же вечер была прочитана глазами и голосами всех участников спектакля. Аманде пришлось вытерпеть столько шуток и насмешливых цитат из классических ролей, что она на следующий день выбросила лилии и попросила у режиссера досрочный отпуск. Бывшая звезда Бродвея взъярилась:

— Я впервые в жизни вижу такое неуважение к искусству! Как можно оставлять сцену, коллектив, нашу благородную задачу ради каких бы то ни было личных целей! Предательница! — кричала звезда хорошо поставленным басом и громко топала ногами.

Но Аманда была слишком измучена оборотом, который приняло ухаживание странного поклонника, и на воспитательные риторические приемы отвечала лишь потоком искренних слез. После этого хозяину ничего не оставалось, как подписать ее заявление об увольнении.

Случались и другие краткосрочные эпизоды, когда Аманда видела или явно чувствовала мужской интерес к себе. Но всякий раз, как только дело от ухаживаний и поцелуев подходило к близости, у нее срабатывало необъяснимое и непреодолимое отвращение к происходящему. Аманда срывалась с места и уезжала подальше от потенциальных любовников и претендентов на руку и сердце.

Эти случайные романы не могли вытеснить из ее памяти Дэна, который с каждым днем становился для нее все более желанным. Может быть, именно потому она и отвергала своих мимолетных поклонников, что все они ни в чем не были с ним схожи?

Ах, если бы она встретилась с тем, кого так безжалостно отвергла, если бы встретилась…

Но за все десять лет частых перемещений и коротких остановок Аманда так и не встретила Дэна.

Между тем она, и не глядя в зеркало, чувствовала, как постепенно блекнет и вянет. Мужчины все меньше и меньше обращали на нее внимания. Часто, лежа без сна, она размышляла о том странном потоке, в который ее когда-то занесло, и из которого ей невозможно было выбраться. Все, с кем ей приходилось плыть рядом, рано или поздно так или иначе выбирались на один или другой берег — и только она продолжала нестись как щепка по течению и не знала, как, когда и куда ее вынесет судьба.

Люси, изредка звонившая подруге, пыталась поддерживать ее советами, призывала смотреть на вещи трезво, убеждала, что все касающееся нереализованной любви с верным Дэном осталось далеко позади, как и история с коварным и подлым женихом.

И Аманда решила наконец изменить личную жизнь окончательно и бесповоротно. Тем более что судьба внезапно предоставила ей совершенно необычный шанс.

 

7

Во время отпуска, уставшая от трудного туристического сезона на Миссисипи, Аманда получила по электронной почте письмо от какой-то благотворительной организации. Ей предлагали вакансию координатора нового проекта по строительству летнего лагеря для детей-инвалидов в местности, обладающей уникальными целебными свойствами.

Звание «координатор» звучало солидно и почетно, и Аманда сначала отправила благодарственный ответ, а только потом сообразила спросить о месте работы, оплате, обязанностях и о том, чему она обязана таким выбором. В ответ пришли объяснения, в которых упоминалось о прекрасных рекомендациях от мистера Колдуэлла (имя ей ничего не сказало — да и сколько переменилось этих имен за десять лет!), должностные инструкции и ссылка на карту США с всплывающим воздушным шариком, обозначающим место, где Аманда еще никогда не бывала.

Туда в итоге и привез ее поезд. В пять часов утра она увидела Озеро. Был август, был дождь, было хмуро и холодно. Озеро оказалось большим, сумбурным, сердитым. Ничто не указывало на его удивительную целебность. Но Аманда не могла оторваться от нового зрелища. Озеро околдовало ее. Она впервые в жизни вдруг почувствовала, что если есть место, где бы ей хотелось застрять, остановиться, то это место здесь, в этих бескрайностях, среди сосен, камней и можжевельника. Сидеть бы на этих камнях под этими соснами, дышать целебным можжевеловым воздухом да смотреть на Озеро. И не надо никаких людей.

Выйдя на маленькой станции, она поставила рюкзак на старый, треснувший асфальт перрона, оглянулась по пустынным сторонам — и радостно почувствовала, что не ошиблась в выборе, что приехала домой. После этого закинула рюкзак за плечи и пошла знакомиться с маленьким поселком, прислонившимся к могучему хозяину здешних мест — Озеру.

Аманда без труда отыскала коттедж, предназначенный для проживания группы координаторов, где ей предоставили две комнаты — спальню с камином и полностью оборудованный кабинет. На следующий день она окунулась в дела, в коллектив, в местную жизнь — и вскоре почувствовала себя так, словно жила здесь много лет.

Объявился и мистер Колдуэлл собственной персоной. Он сообщил, что наслышан о талантах Аманды, в частности о ее расторопности, обязательности, знании французского языка и прочих свидетельствах служебного соответствия. Обязанности представлялись не слишком трудными: подбор волонтеров для летнего строительного сезона, а во время работы — общее руководство. Оплата же, как и дополнительные условия, привели Аманду в такой восторг, что ей не пришло в голову заинтересоваться тем, кто был источником информации о ней. Узнала она и почему проект предполагалось осуществить именно на Озере: удивительно чистый воздух, редкие качества воды и местные целебные травы активно рекомендовались как средства оздоровления детей. Заинтересованная в рекламе новая медицинская корпорация обеспечивала достаточный простор деятельности будущим организаторам. Не прошло и месяца, как Аманда влюбилась в свое новое жилище в двух комнатах коттеджа с официальной табличкой «Координаторы». Здесь был теперь ее дом, работа, жизнь. Пусть это ненадолго, говорила себе Аманда, но имею же я право пожить счастливо, хоть и одиноко, хоть и недолго? А вдруг мне повезет и среди подобранных волонтеров найдется хотя бы одна достойная кандидатура на роль жениха?

И координатор Аманда Вейнер приступила к вербовке волонтеров через Интернет.

 

8

Работа оказалась непростой. По итогам предыдущих сезонов, руководитель проекта решил, что кандидаты должны были быть мужчинами, иностранцами. Бесплатность работы, естественно, даже не подвергалась сомнениям. Выбор стран, достойных дослать своих представителей для столь престижного проекта, и конкретных кандидатур возлагался на координатора.

Для усовершенствования французского языка Аманда на всю осень погрузилась в учебники, слушала диски, в изобилии предлагаемые в информационном кабинете Центра. Усиленно рассылала старательно обдуманные объявления по всем адресам, где могли оказаться франкоязычные кандидатуры. Постепенно пошли отклики. И к весне был составлен перечень из семи подходящих имен.

Аманда сидела и изучала список, пытаясь представить себе, с кем придется иметь дело.

Алжир. Эрвинн Дедье, 34 года, не женат, инструктор по плаванию, какой-то смешанной франко-арабской крови. По фотографии — длинноволосый, смуглый, широколицый. Письма пишет с ошибками.

Франция. Пьер Ламбуане, 38 лет, не женат, инженер — проектировщик электростанций. На фотографии — лысоватый тип помятого вида. Пьет, наверно. Пишет, впрочем, грамотно.

Бельгия. Жак Жассоль, 24 года, мастер рыбного цеха (да, этот оценит местную рыбку). О семейном положении умалчивает. На фотографии — грубоватая физиономия, маленькие глазки. Ошибки в письмах — без конца. Наверно, примитивен до ужаса: Но для волонтера интеллект необязателен.

Швейцария. Брюно Геккель, 42 года, инженер-строитель. Скуп на слова, почти не задавал вопросов, пишет грамотно. Судя по фотографии, приятный мужчина, но с бородой. Аманда не любила бородатых. Усатых, впрочем, еще больше.

Канада. Шарль Клуане, 25 лет, танцор стрип-клуба (боже мой, этому-то что тут понадобилось?!). О семейном положении умолчал. На фото — тонкое, нервное лицо, красивые глаза. М-да, много же он тут наработает… Придется за ним приглядывать, а то еще вздумает потанцевать где-нибудь на лодке…

Гаити. (Аманда долго разыскивала на карте эту страну.) Морис Субиз, 40 лет, редактор газеты. Разведен. На фотографии — постная физиономия в очках. Наверное, ужасная зануда. Будет цепляться к каждой мелочи и жаловаться, что холодно. Аманда поставила «галочку» в графу «особенности».

Центральная Америка. Анри Вернье, 24 года, программист. Холост. Пишет грамотно. Аманда внимательно изучала фотографию, вглядываясь в обыкновенное, но, кажется, умное лицо.

Впрочем, люди на фотографиях и люди в жизни — это разные люди…

В итоге, после всех выяснений и оформлений, Аманда могла считать список утвержденным. После этого ей оставалось только выслать ожидаемым участникам необходимые документы и заручиться их письменными обещаниями и согласиями.

Семь мужчин-иностранцев, каждый со своим характером, привычками, неизвестностями, стали для Аманды не столько будущими партнерами по работе и даже не столько гарантированным объектом беспокойств и хлопот, сколько скрытой, затаенной, сладкой мечтой о возможности волшебного устройства личной жизни. По вечерам, лежа на еще не разостланной постели, она наслаждалась почти домашней обстановкой своего служебного дома, тишиной, чудным воздухом, сознанием своей необходимости и предвкушением будущей работы, а затем, разложив вокруг себя пасьянс из распечатанных фотографий отобранных мужчин, в каждом пыталась разглядеть будущее счастье. Что с кем-то из них что-то получится, она не сомневалась. Свой звездный час она не упустит.

Но с кем? И как себя вести, если вдруг ее пожелают получить в супруги сразу несколько из них? Как бы не вышел международный скандал… А всего бы лучше, если бы каждый сделал ей предложение — но так, чтобы никто другой об этом не узнал. Аманда чувствовала, что с каждым сумеет найти общий язык — тот, на котором говорят влюбленные. Если уж не удалось найти свою мечту здесь, в Штатах, — что ж, мы найдем кое-что получше в иноземье.

Она прочитала всю доступную литературу о странах, откуда ожидались гости, переводила тексты по их специальностям, чтобы было о чем поговорить и показать себя во всей красе. За свой внешний вид она совершенно не беспокоилась. Медицина не ошиблась, выбрав Озеро для лечения детей. Время, проведенное в тишине, покое, на чистом воздухе, при хорошем питании, укрепило здоровье Аманды. Лицо приобрело свежесть, даже волосы, которые безбожно секлись в последние годы, стали густыми и блестящими — наверно, от местной воды, а также и от того, что теперь у нее были и время, и возможность, и желание заботиться о них, как и обо всем остальном. Аманда начала утренние пробежки, умывалась снегом, каждую свободную минуту выходила на прогулку, дышала хвойными ароматами, хорошо высыпалась и чувствовала себя великолепно.

Прежняя жизнь казалась теперь такой убогой, жалкой, что совершенно не вспоминалась, Аманде и в голову не приходило писать кому бы то ни было, даже Люси. Маленький дом на берегу Озера, оснащенный всеми благами цивилизации, приятные коллеги и хорошая зарплата создавали у нее ощущение маленького рая, который она вполне заслужила десятилетним чистилищем.

Правда за все это время ей ни разу не довелось встретиться с руководителем проекта, она даже не знала его фамилии: все указания давал его заместитель, мистер Койдуэлл. Пару раз он навестил координаторов с деловым визитом, окрестил домик «райской Хижиной», оставил на столе кучу бумаг и папок; похлопал Аманду по плечу, назвал ее «райской пташкой» и улетучился, общаясь в дальнейшем только через Интернет. Но это было даже к лучшему: по горькому опыту, Аманда давно убедилась, что от начальства лучше быть подальше. Меньше всего ее сейчас интересовали высшие инстанции и больше всего — те возможности, которые дает этот чудесный проект для реализации ее собственных проектов.

Отсюда она могла уехать, скорее всего, только за границу. Но только с тем, кому сможет вполне довериться. Что ж, совместная работа — лучший способ проверить человека на человечность.

Итак, кто же ты, мой принц, мой будущий супруг-иноземец? Аманда вновь и вновь вглядывалась в фотографии и повторяла имена, которые уже знала наизусть:

— Эрвинн, Пьер, Жак, Брюно, Шарль, Морис, Анри…

Постепенно цепочка превратилась в любимую скороговорку. И Аманда почти не сомневалась, что сразу узнает каждого и сразу почувствует того, кто ей предназначен.

 

9

И вот в начале июня, когда погода на Озере установилась вполне летняя, был объявлен большой сбор.

К этому времени Аманда прошла полную подготовку к сезону. С утра до вечера она не отрывалась от французских учебников, пропадала в Интернете на тамошних форумах, где пряталась под ником «L'enigme noire» — «Черная загадка», — вызывая всеобщий интерес, но никому не открываясь, и так же старательно, как свои будущие профессиональные обязанности, выясняла все возможное о тех мужчинах, которые станут, пусть и ненадолго, ее подопечными.

По правилам проекта, работа волонтеров-иностранцев ограничивалась семью днями. С учетом того, что им не только не платили, но они сами должны были оплатить право участия, больше и не получалось. Но этот срок казался Аманде вполне достаточным, чтобы успеть приглядеться и выбрать суженого.

В одно радостное утро явился мистер Колдуэлл собственной персоной. После пары приветственных слов Аманде было объявлено:

— Итак, райская пташка, готовься встречать гостей. Завтра их на катере доставят на место.

— Всех семерых? — вырвалось у Аманды.

— А ты думаешь, по очереди доставлять будут?

— Просто страшно… Сразу столько иностранцев…

— Сама на такую работу готовилась, вот тебе и будет проверочка, — хохотнул мистер Колдуэлл.

Колдуэлл был шутник и циник. Поскольку среди волонтеров представительниц дамского пола не ожидалось, то он был озабочен лишь тем, чтобы пребывание мужчин оказалось достаточно рентабельным для проекта, который и так регулярно трещал по швам. Уже раз пять над благоустроенной хижиной нависала угроза закрытия. Мистер Колдуэлл мрачнел, переставал шутить, зарывался в бумаги и, составив очередную убедительную заявку, отбывал в Вашингтон пробивать очередной грант на работы.

Аманда недолюбливала начальника, но видела и не могла не уважать его героические усилия по сохранению проекта на плаву, хотя и знала от коллег, что тем самым он решает, проще всего, личные проблемы: мистер Колдуэлл уютно устроился в этих местах, его обслуживал штат сотрудниц, и он не очень охотно возвращался в родной город, где его ждала законная супруга.

Но при наличии эгоистических мотивов мистер Колдуэлл все же был неугасающим энтузиастом проекта лагеря для детей-инвалидов на Озере — после того как ему пришлось намучиться с собственным маленьким сыном.

Аманда не знала, чего в нем больше — цинизма или идеализма, и не собиралась об этом задумываться. Она чувствовала: пока он рядом, все будет идти так, как задумывалось, а значит, и ей будет хорошо — так или иначе. Если же по каким-нибудь причинам мистер Колдуэлл отойдет от дела — придет конец и ее лесной сказке, уютный домик обратится в тыкву, а она вернется в ту неприкаянную действительность, о которой вспоминалось теперь лишь с ужасом и отвращением, как о долгом кошмарном сне.

Вся команда координаторов жила в этих местах по сугубо личным мотивам и удивительным образом сочетала в себе цинические и идеалистические нравы. Аманда держалась поодаль от корпоративных развлечений, и ее никто не беспокоил, хотя и нельзя сказать, чтобы ее особенно любили.

Иногда она чувствовала себя, как когда-то, в театре, птицей, случайно залетевшей в чужой курятник, и побаивалась, что ее отсюда могут выставить при первой возможности. Но Аманда не собиралась легко сдаваться и сумела сделать себя максимально полезной во всех практических делах, безотказной и бесконфликтной. И она видела, что мистеру Колдуэллу это нравится.

И вот теперь предстояло пройти главное испытание: показать себя во всей красе, не промахнуться ни перед иностранцами, ни перед коллегами. А главное — перед самой собой.

Аманда вернулась домой и деятельно принялась наводить порядок, словно все семь визитеров собирались поселиться в ее комнатке. Но, так или иначе, каждый из них сюда заглянет, и с этой минуты она на каждую деталь смотрела глазами иностранцев, ибо понимала: по ее комнате будут судить о ней самой. Внезапно ей стало ясно, что надо убрать со стен все постеры, оставив лишь чистую бревенчатую поверхность. Затем, вымыв окна, отцепила безликие жалюзи и повесила кружевные занавески — давно таскаемое с собой очень удачное приобретение. До блеска натерла паркетный пол. Пусть полюбуются невиданной в такой глуши роскошью! И в очередной раз сказала спасибо амбициозности мистера Колдуэлла, заказчика проекта, не сэкономившего на прелестях цивилизации.

В результате к вечеру комната выглядела скромной кельей скитницы-отшельницы, так как сверкала чистотой и свежестью, была наполнена запахами Озера и лесной чащи. Лишь колыхавшиеся на ночном ветру кружевные занавески напоминали о том, что здесь живет истинная женщина.

Достижений современной химии надежно защищали счастливое убежище от докучливых комаров, так что окна можно было держать настежь день и ночь.

Приготовив жилье, Аманда взялась за себя. Она еще днем заказала сауну и вечером провела целый сеанс расслабления в тишине уютной парной, не жалея ни мыла, ни скраба, ни масел, ни горячей воды. Особенно тщательно занялась волосами. Выдержала их два часа под любимой, собственноручно приготовленной маской из желтка, йогурта, сливок, шампуня и сока алоэ, с удовольствием, неторопливо несколько раз промыла, потом ополоснула розовым настоем и, тщательно вытирая большим пушистым полотенцем (Аманду, во время работы диспетчером в оздоровительном центре Джорджианы, научили ухаживать за волосами и запретили пользоваться феном), долго наслаждалась их блеском, скрипом и запахом. Теперь они долго будут пахнуть розами.

Промывая и перебирая волосы, Аманда отчетливо представляла, как кто-то так же ласково будет их перебирать и вдыхать их аромат.

Этот запах понравится и запомнится ее избраннику. Распаренное лицо и тело подверглись такой же тщательной обработке незатейливым скрабом из перемолотых ореховых скорлупок. Из бесед с коллегами она хорошо усвоила, что простые местные средства — самые действенные, и не стала тратиться на дорогие очистительные химикалии.

Немало времени и стараний потратила Аманда и на эпиляцию ненужных волосков. Незачем тому, кто проведет рукой по ее коже, ощущать даже слабую колкость. Пусть запомнит гладкость, упругость, атласность.

На маску для лица, а также на тоник и крем она не пожалела не только времени, но и денег. Лицо — это главное. Лицо — оружие, его всегда надо держать наготове. Отдохнув после банных процедур, Аманда закрылась на ключ, включила все лампы, подошла к большому зеркалу, вмонтированному в дверь, скинула длинный белый махровый халат и тщательно осмотрела себя с головы до ног. Осмотр показал, что объект полностью готов к встрече с достойным претендентом.

В заключение Аманда улыбнулась самой обольстительной улыбкой — не столько своему отражению, сколько незримому образу своего будущего поклонника.

С каждым шагом новой жизни она чувствовала к себе все большее уважение со стороны сослуживиц. Ее внешний вид одобряли даже самые стервозные из девиц. Фирменная одежда не позволяла особенно щегольнуть нарядом, но, слегка ушив комбинезон, она добилась того, что выглядела в нем также элегантно, как в том замечательном, безумно дорогом офисном костюме, который когда-то был куплен на все накопленные ею деньги и носился до сих пор, — элитная вещь от Версаче, чудом попавшая ей в руки.

За долгие годы скитаний Аманда научилась безошибочно определять ценность вещей и то, как они будут служить ей. Скромные средства не позволяли покупать ювелирные изделия, но она давно научилась так подбирать бижутерию, что даже недорогие черные клипсы смотрелись на ней очень изысканно.

Аманда провела пару часов перед зеркалом, занимаясь прической. Она то приглаживала, то взлохмачивала волосы, изучала ракурсы, подбирала заколки и украшения, пока не определила для себя тот стиль, в котором явится семи рыцарям, чтобы поразить их своей красотой.

Лучше бы — всех вместе. Но не будем жадными и будем реалистами: достаточно, если найдется один смелый и решительный, которому так захочется увезти с собой на память лучший сувенир из места временного пребывания — невесту, что его не остановят никакие препятствия. А что препятствий будет много — Аманда чувствовала. Немало она наслушалась историй о несбывшихся надеждах. Ее подруги по работе имели немалый опыт волонтерских проектов. Многим довелось переспать с иностранцами, кое-кому — уехать с ними, но ни одна не удержалась на завоеванных рубежах, все вернулись обратно, разочарованные и злые.

Аманда наконец угомонилась и устала. Решительно все было готово. Оставалось ждать завтрашнего утра. Надо хорошенько выспаться.

Она достала из сейфа заветную папку. Разложила на столе семь фото. И долго-долго вглядывалась в каждое мужское лицо, и каждое казалось все более загадочным и привлекательным. Все сильнее и сильнее в этот последний спокойный одинокий вечер верилось ей, что один из семи станет ее судьбой.

 

10

На следующее утро она уже стояла на пристани и, вздрагивая от резкого холодного ветра, вглядывалась в даль. Ее ярко-красный комбинезон, она знала, будет замечен издалека. Черная футболка с короткими рукавами очень шла ей, поэтому она не стала натягивать свитер, хотя и предполагала, что может замерзнуть. Из того же кокетства она не надела и ярко-красную фирменную бейсболку, хотя хорошо обдуманная прическа рассыпалась при первом же порыве ветра. Аманда только слегка подобрала волосы заколкой, рассчитывая, что растрепанность тоже может произвести приятное впечатление.

Когда на горизонте возник хорошо знакомый силуэт катера, она задрожала еще сильнее — уже от тревоги. Чем ближе подходил катер, в рубке которого была различима широкая ухмыляющаяся физиономия старого капитана Тьюмори, тем страшнее становилось. Аманда ясно видела толпу на борту и неизвестно, кто с большим волнением в кого вглядывался.

Завидев на берегу девушку в алом комбинезоне, мужчины замахали руками и закричали на смеси англо-французского сленга. Аманда покраснела, ей срочно захотелось поправить съехавшую с плеча лямку и подобрать растрепавшиеся волосы, но она не сделала ни того ни другого, лишь приветственно махала в ответ.

Наконец катер причалил к пристани. Первым спрыгнул мистер Колдуэлл, который сформировал команду в Вашингтоне и благополучно доставил ее до места назначения. Он небрежно кивнул Аманде и принялся помогать выскакивать иностранцам, до ушей нагруженным рюкзаками, спальниками всевозможными инструментами. Пропуская каждого, мистер Колдуэлл что-то весело ему говорил, хлопал по спине, словно инструктор, провожающий парашютистов в первый полет, и громко добавлял: «Четвертый!.. Пятый!.. Седьмой!».

— Расчет закончен, груз доставлен, Аманда, вперед! — раздалась последняя команда.

Аманда долго заранее готовила приветственную речь, но все смешалось и у нее в голове, и в толпе на пристани, и, забыв о подготовке, она решительно кинулась в суету прибытия и уже не замечала, на каком языке общается с иностранцами. Но все ее отлично поняли.

Наконец, после взаимных представлений, сумбурных разъяснений, сбора и проверки багажа, вся компания весело попрощалась с мистером Колдуэллом и капитаном. Колдуэлл, сдав документы, послал Аманде воздушный поцелуй и начальственно погрозил пальцем, как бы напоминая о ее полномочиях и ответственности. Тьюмори с высот своей рубки хрипло прокричал остающимся на берегу что-то приветственное, катер издал гудок и принялся за разворот в обратное путешествие. А координатор проекта мисс Вейнер, возглавив отряд, повела его в лагерь, где предстояли важные трудовые события.

Лагерь находился в километре от поселка. Поход превратился в веселую манифестацию. Парни шли нестройным маршем, горланили, хохотали, напевали, расспрашивали Аманду обо всем, что видели, а она, не теряя никого из виду, совершенно забыла обо всех своих матримониальных планах, целиком погрузившись в новые хлопоты.

Наконец компания достигла лагеря. Волонтеры шумно принялись за освоение местности, но Аманда, вспомнив прощальный жест начальника, взяла контроль в свои руки. Первым делом волонтеры были призваны собраться в организованную группу. Они послушно образовали кружок вокруг Аманды, непринужденно расположившись на спальниках и ковриках.

Аманда, не менее уютно и внушительно устроившись на фирменном раскладном стуле с надписью «Аманда Вейнер, координатор», взялась за обстоятельный и точный инструктаж, сообщая обо всех условиях и делах, которые ожидали приехавших трудолюбцев.

Волонтерам предстояло за неделю соорудить и испытать на себе легкие временные постройки для следующей смены — для тех, кто уже непосредственно возьмется за благоустройство лагеря. Хотя эта задача была известна всем еще со времени подготовки, новоявленные работники сочли нужным хоровым воем выразить разочарование тем, что им поручены не главные, а подсобные, приготовительные работы.

Первым восстал тот, кого Аманда знала как бельгийца Жака. На плохом английском он заявил:

— Я хотеть делать лагерь! Это скучно — делать палатку! Пусть поросенок Наф-Наф делает палатку! Я не поросенок! Я большой и могучий кабан! Р-р-р!

Собрание оценило остроумие оратора и поддержало его свистом и воплями. Аманда хохотала вместе со всеми, смеялся и сам Жак, Но, вспомнив свои воспитательные функции, она сделала строгое лицо и ответила по-французски:

— Ставить палатки — первое и самое важное дело. Вы, мои дорогие друзья, создаете фундамент, на котором будет построена дальнейшая работа, и все будущие смены будут благодарны вам, если вы сделаете ее так хорошо, как я надеюсь. Я очень рассчитываю на ваше усердие, ведь и мне придется отвечать перед следующей сменой волонтеров за качество вашей работы. Очень прошу вас, друзья, не подведите меня!

Воспитательный расчет оправдался вполне. Преобладающие настроения выразились в одобрительных воплях и заверениях. Громче всех подтверждал свою старательность Жак.

Таким образом, вступительная часть закончилась благополучно.

Мельком подглядывая в шпаргалку, Аманда, не торопясь, обстоятельно перечислила этапы работы, расписанные по дням, то и дело отвлекаясь на вопросы волонтеров. Ни один вопрос не остался без внятного ответа, и иностранцы были вполне удовлетворены.

От долгого разговора в конце концов утомились все — и приехавшие, и принимающие. Поэтому Аманда объявила конец митинга и принялась составлять список дежурных по лагерю. На себя она взяла общее наблюдение и контроль за подготовкой питания, а производственные дела поручила опытному швейцарцу Брюно.

Жак оказался назначенным на первый день. Вторым был Анри Вернье, программист из Центральной Америки. Вдвоем с Жаком они выглядели занятно: низкий, коренастый, грубоватый и разговорчивый бельгиец оригинально оттенял интеллигентного Анри, который показался Аманде холодноватым и замкнутым. Взяв их с собой, она велела остальным устраиваться и отправилась в поселок за продуктами.

Первым вопросом, который задал Анри по дороге, было:

— Простите, мадам, а что, мы так и будем ходить пешком в такую даль?

Аманда не успела ответить, как резко вмешался Жак:

— Ничего, тебе полезно, ножки крепче будут!

Анри промолчал. Аманда поспешила разрулить назревающую напряженность:

— Нет, Анри, просто машина еще в гараже, мы как раз ее идем забирать.

— Чья машина? — уточнил педантичный Анри.

— Моя. — Аманда не упустила случая представить иноземцам одновременно свою техническую оснащенность и белоснежность ослепительной улыбки. Им незачем было знать, что курсы вождения были освоены ею всего лишь пару месяцев назад и полученные права еще пахли свежей краской.

И то, и другое произвело ожидаемое впечатление. Жак издал громкое: «О-о-о! Формидабль!». Анри с облегчением улыбнулся и сказал:

— О, неужели мадам будет сама водить машину по лесным дорогам? Это не дело для таких нежных ручек, как ваши…

— Анри, прошу вас, во-первых, я не мадам, я — мадемуазель; во-вторых, прошу обращаться ко мне на «ты» и называть не «мадемуазель», а просто «Аманда»; в-третьих, вопрос о том, кто будет водить машину, мы решим коллективно, когда прибудем на ней в лагерь. Я думаю, найдется тот, кто будет это делать лучше всех или, по крайней мере, лучше меня.

— Прошу, прощения, мадемуазель Аманда. — Анри холодно улыбнулся. — Но, боюсь, что на «ты» я вряд ли сумею вас назвать.

— Почему?

Анри промолчал.

Жак охотно объяснил:

— Потому что на «ты» обращаются к любовнице! Как это у вас, американцев, не различаются два таких важнейших понятия?

Аманда невольно покраснела, но тут же взяла себя в руки.

— Это по законам тех стран, откуда вы прибыли? А у нас свои законы, у нас нет таких различий, у нас одинаково обращаются ко всем людям, какого бы пола они ни были.

— Я понял, — кратко ответил Анри. По его виду было ясно, что изменять свои законы он не собирается.

Жак отреагировал бурно:

— Это замечательно! Да здравствуют американские законы! Я так давно хотел немного побыть американским ковбоем!

— Для начала предлагаю вам разделаться по-ковбойски с загрузкой продуктов, — весело ответила Аманда, подводя маленькую команду к складу, радом с которым находились гаражи.

Машина была выведена, продукты извлечены и загружены, и через час Аманда не без гордости вырулила на лагерную стоянку под восхищенные возгласы новых подопечных.

Волонтерская эпопея была объявлена открытой.

 

11

Следующий день начался с общего сбора. Когда Аманда пришла в лагерь, коллектив уже повылезал из общей палатки — единственного сооружения, которое успели создать за вечер, и даже все успели каким-то образом умыться и побриться, хотя ничего для этого еще не было приспособлено.

— Друзья мои! — громко начала Аманда, чувствуя себя немного воспитательницей в детском саду. — Пока наши дежурные готовят завтрак, обсудим планы на сегодняшний день.

Обсуждение оказалось недлинным. Волонтеры подошли по-деловому ко всем вопросам — от строительства временного туалета и душа до порядка, в котором требовалось доставить и складировать стройматериалы. Быстро и без споров был выбран водитель для машины — француз Пьер. Почему-то он сам предложил свою кандидатуру и почему-то никто не возражал. Аманда не стала углубляться в причины и была рада, что ни один вопрос не превратился в проблему.

Все вздрогнули, когда неожиданно раздался громкий и гулкий удар — это Жак от всей души врезал металлической скалкой по сковородке, подвешенной к сосне и таким образом превращенной в сигнальный гонг. Вся компания отправилась завтракать, усиленно приглашая с собой и Аманду. Но она пока решила, воздерживаться от совместных трапез, поблагодарила и объяснила, что уже позавтракала дома.

Она взяла раскладной стул, предусмотрительно захваченный с собой еще вчера, уютно устроилась в тени мощной сосны и принялась выполнять функции наблюдателя-распорядителя.

Но вскоре выяснилось, что никто особо в ее распоряжениях не нуждался. Аманда с облегчением увидела четкость и сноровку, с которой работали иностранцы. Она мысленно поставила еще одну «галочку» в перечень достоинств собранных здесь волонтеров.

От этих приятных мыслей ее отвлек бурный натиск Жака, который непременно желал, чтобы она приняла самое непосредственное участие в готовке обеда.

— А-ман-да… Это слишком длинно. Можно, я буду вас называть «Ами»? На нашем языке, как вам известно, это значит «друг», а если учесть немое «е», то — «подруга».

Аманда милостиво улыбнулась. Ей вовсе не хотелось начинать с фамильярностей, но Жак и не стремился к этому, он так просто, мило и доверительно, по-дружески попросил ее, что было бы глупо церемониться.

Ободренный молчаливым согласием Жак потребовал у «Ами» меню из лучшие местных блюд, которые ему непременно хотелось научиться готовить. Аманда не была сведуща в местной кулинарии и посоветовала шеф-повару пока ориентироваться на свой вкус и продовольственные запасы, что были под рукой. До устройства кухни готовили на туристическом гриле. Аманда с удовольствием смотрела за ловкими движениями с виду неуклюжего Жака, подсказывала нюансы. В конце концов она попыталась включиться в процесс, но Жак шумно запротестовал:

— Дорогая Ами, я должен сам, понимаешь, сам все сделать, своими руками! Тогда мои руки все запомнят и, когда я вернусь домой, сами все сделают за меня.

— Вы хотите удивить близких новыми блюдами?

— Ами, кто-то говорил, что в Штатах принято обращаться на «ты»…

— Ах да. А вы… ты думаешь, что…

— О да, конечно! Когда я вернусь, я обязательно всем расскажу, что у меня в Штатах осталась замечательная подруга — Ами, которая научила меня готовить замечательные блюда… Формидабль!

— Надеюсь, вкус этих блюд понравится и твоим близким, А кто твои близкие? Кого ты хочешь удивить? Жену, детей?

Это было довольно смело со стороны Аманды, но она решила взять быка за рога.

Жак отложил нож, которым, споро шинковал капусту. Взглянул на координатора смущенным взглядом.

— Детей у меня нет… Пока… Жена… Не знаю, что тебе сказать.

— Она у тебя есть или нет? — настырно добивалась Аманда. — Почему в графе «семейное положение» у тебя пропуск?..

Жак замолчал. Снова взял нож и принялся за капусту, резал ее тщательно, тонко и усердно.

— Понимаешь, Ами… Она у меня была… А потом ушла. Мы не успели зарегистрироваться. Она не считает себя моей женой. Но я думаю о ней, как о жене.

Что-то оборвалось внутри у Аманды.

— И… поэтому ты уехал?

— Да… мне надо было что-то сделать с собой, чтобы не съехать с катушек. А тут как раз отпуск, я не мог оставаться дома, в городке, в стране. Искал, где нужны волонтеры, вот и нашел…

— Но тебе ведь придется туда вернуться снова.

— Да. Я думал, что перемена места переменит и меня, но… Видишь, я хохочу, работаю, увлекаюсь тем да другим, но… Не знаю, как мне вернуться, смогу ли вернуться. Наверно, буду менять работу, уеду куда-нибудь. Или попробую начать все сначала.

— Ты мог бы остаться в Штатах…

— Нет, у вас тут слишком трудно. Я разговаривал с парнями, они мне много порассказывали. Слишком трудно. Я не трус, но я привык к своим местам, к своей стране. С кем я тут буду разговаривать? Что я тут буду делать? Если бы я был бизнесменом или… не знаю… переводчиком… А кому нужен мастер рыбного цеха?

— Жак, у нас тут много рыбных цехов… Но, возможно, ты прав. Ты прав, Жак…

Разговор оборвался. Обоим было грустно.

После некоторого молчания Аманда продолжила инструктаж по технике приготовления обеда. Жак тоже как будто пришел в себя, и вторую половину меню приготовил со сбоим обычным энтузиазмом.

— О, формидабль! — воскликнул он, облизывая поварешку. — Я удивлю этим блюдом своих друзей! А потом, если повезет, и жену. Вдруг она вернется — правда, Ами?

— Может быть, если ты угостишь ее таким обедом, и правда вернется! — Аманда изо всех сил постаралась, чтобы ее слова звучали искренне. Хотя ей сильно хотелось добавить «если понос не прохватит».

Жак с энтузиазмом подхватил железную скалку, и импровизированный гонг возвестил об окончании трудового процесса и об обещании сладостного мига трапезы.

Через час обед был оценен по достоинству. Сытое и довольное общество затеяло кулинарную дискуссию, которая перекинулась на варианты итальянской кухни, а затем распространилась и на другие мировые проблемы.

Аманда не стала принимать участия в дальнейших развлечениях наработавшихся мужчин. Она дружески попрощалась и отправилась домой.

— Я люблю одинокие прогулки, — зачем-то сообщила она вслух, ни к кому не обращаясь.

Никто за ней и не последовал.

Дорога была необыкновенно долгая, пыльная, ноги то и дело спотыкались о корни, досаждали комары. Волосы липли к вспотевшему липу и мокрым глазам.

Почему это хорошим мужикам всегда достаются самые плохие бабы?

Вечером один из листков в заветной папке был сожжен в камине.

 

12

— Доброе утро, Аманда!

Слова, произнесенные на почти чистом английском языке, едва не напугали Аманду, лишь она вышла на порог.

У дома стоял Анри и улыбался.

— Я сегодня дежурный по лагерю, я пришел за вами, чтобы проводить вас в лагерь.

Аманда вспыхнула и обрадовалась. Вероятно, вчера ее одинокий уход произвел некоторое впечатление, по крайней мере на одного человека.

Она закрыла дверь, выбежала на улицу и, предвкушая увлекательное путешествие вдвоем, смело взяла Анри под руку. К ее изумлению и неудовольствию, он осторожно освободился. И, как ни в чем не бывало, принялся рассуждать о том о сем, перейдя на родное наречие и, по-видимому, не заботясь, хорошо ли понимает его Аманда. Вероятно, эти господа полагают, что человечество рождается со знанием французского.

— У вас удивительная погода. Я еще никогда не сталкивался с такими контрастами. Утром — жуткий холод, днем — жуткая жара. Я читал об этом, но одно дело читать, другое — испытать на себе…

Аманда едва поддерживала разговор, который Анри бодро превратил в монолог, посвятив его сравнению местного климата с родным. Все ее благие намерения рухнули, не успев проявиться.

Впрочем, может быть, это он из застенчивости?..

Новый поворот мысли придал ей силы. Она повнимательнее вгляделась в худое, загорелое лицо Анри, продолжавшего разглагольствования о странностях здешнего климата.

— А наши люди — они показались вам такими же странными? — Аманда послушно приняла правила игры, в том числе упорное обращение на «вы».

— Конечно. Я не хочу сказать это в плохом смысле, и, разумеется, люди другой страны всегда кажутся странными, если сравнивать их с соотечественниками…

— А может быть, лучше не сравнивать? Может быть, лучше принимать как есть?

— Да, вы правы, — неторопливо согласился Анри. — Но для того, чтобы решить вопрос, принимать их или нет, нужно пожить с ними, узнать их получше… Я, по крайней мере, никогда не делаю поспешных выводов, всегда сначала присмотрюсь, постараюсь выяснить причины, провести, так сказать, факторный анализ и уж после этого, взвесив все обстоятельства, решить все раз и навсегда.

Скучный тип — появилась «галочка» в мысленном досье на Анри. И что такое факторный анализ? Впрочем, может быть, все эти рассуждения — лишь свидетельство благоразумия. Чем плохое качество? Ничуть не хуже безалаберности и спонтанности. Ладно. Послушаем дальше.

Оставшаяся часть пути прошла под длинный монолог о необходимости серьезного взгляда на жизнь, изложенный на правильном французском языке, без акцентов и сленга. Временами Аманде казалось, что она слушает запись диктора для урока. Ей стало скучно, и она не пыталась поддерживать разговор. «Галочка» обратилась в «дубль-вэ».

Наконец они достигли лагеря. Тут Анри разверзнулся по полной программе.

Сначала Аманда вынуждена была досконально сообщить ему порядок приготовления завтрака и проследить за правильностью приготовления. Потом дежурный по лагерю усердно отрывал ее от инструктажа перед очередным днем работ вопросами о его дальнейших обязанностях. Это тем более сердило Аманду, что день предстоял очень трудным и Брюно не справляйся со всеми срочностями. Волонтерам требовалось заняться сооружением кухни и склада, и, хотя речь шла в основном о подготовке площадки, стационарного очага, навесов и подобия небольшого надежного укрытия, для шести человек, даже крепких и неутомимых работяг, дело было непростое, если учесть жесткие сроки.

В конце концов Аманда сорвалась:

— Анри, прошу вас, хоть что-нибудь сделайте самостоятельно!

Он замигал, замолчал, и это тронуло Аманду. Ей стало стыдно за срыв, она едва удержалась от порыва броситься ему на шею в приступе раскаяния. Оставалось искренне покаяться, и слова вырвались сами собой:

— О, дорогой Анри, простите меня, это случайно. Я понимаю, вам трудно. Прошу вас, подождите меня еще десять минут — и я на весь день в вашем распоряжении!

Почему эти разумные слова не пришли раньше? Анри улыбнулся, поклонился и спокойно отправился к палатке, служившей временным продуктовым складом.

Чувство вины преследовало Аманду долго и заставило ее самым добросовестным образом помогать дежурному по приготовлению обеда. В отличие от Жака он не проявлял интереса к меню, ограничиваясь точным выполнением предуказанного, и очень охотно принял помощь Аманды в нарезке продуктов. Склонившись над котлом с ножами в руках, они в конце концов увлеклись дружеской беседой, и разоткровенничавшийся Анри признался:

— Как мне всегда не хватало такого умного, доброго, внимательного собеседника! Вы знаете, Аманда, мой собеседник всегда — это я сам. И на работе, и дома, и везде…

Аманда ласково погладила его по руке. Эффект опять оказался непредвиденным. Анри вздрогнул и выронил нож. Помрачнел и вздохнул.

— О! Простите! Я опять вас чем-то обидела? — всполошилась Аманда.

— Нет. Ничего. Я не ожидал. Простите. — Анри резким движением поднял нож с травы, тщательно вытер его салфеткой и продолжил резать картошку и морковь — теперь уже в полном молчании.

Молчала и недоумевающая Аманда. Она не могла понять его поведения. Если это застенчивость — то отчего резкость? Если он страдает от отсутствия собеседника, то почему ему не понравилась ласка собеседницы?

Впрочем, он же не сказал — «собеседницы»… Или на французском это звучит одинаково?

Аманда машинально продолжала наблюдать за тем, как Анри управлялся с обедом, подсказывала необходимые детали. Не забывала она и поглядывать затем, как шло сооружение навесов и укрытий, и опять успокаивалась и радовалась, глядя на четкую, аккуратную и быструю работу. К пяти часам дня основная работа была закончена и Анри ударом гонга — более коротким и резким, чем у Жака, — известил народ об окончании трудового дня.

Аманда, как и вчера, дружески попрощалась с парнями, поблагодарила их за прекрасный труд, пожелала счастливого отдыха и пустилась в обратный путь.

Скоро она услышала за собой торопливые шаги. Резко обернувшись, к своему изумлению, Аманда увидела, как ее догоняет запыхавшийся Анри. На его лице она с еще большим изумлением прочитала что-то вроде смятения. И опять на секунду в душе вспыхнула нелепая надежда, что просто застенчивый мальчик не решится высказать ей все, что у него на душе, и предстоит обратный путь в гораздо более приятной беседе, чем утром… Вероятно, по дороге в лагерь от нее ждали того самого умения быть собеседницей, которое она так и не сумела проявить…

— Аманда, — поравнявшись с ней, начал Анри очень сдержанно и тихо. — Я должен сказать вам одну вещь. Не обижайтесь на меня. Дело в том, что…

— Да? — трепеща спросила Аманда.

— Когда вы… коснулись моей руки… я не смог сдержать свой импульс… Это не отвращение, это…

Слово «отвращение» вызвало шок у Аманды, напомнив ей свои собственные ощущения в подобных ситуациях, и она плохо поняла, что говорил Анри дальше. Из потока бурной французской речи до нее дошло и ударило лишь одно слово — impuissant.

Аманда знала это слово, хотя меньше всего думала, что оно ей пригодится для понимания мужчины. Но она была слишком захвачена врасплох, чтобы как следует вспомнить его значение, — слишком ясно Анри разглядел и слишком резко ткнул в лицо ее неловкую попытку первой проявить нежность. Это была ее ошибка, и вот расплата.

Она, опустив голову, молча выслушала его исповедь, почти не поняв ее. Когда он замолчал, кивнула, повернулась и побежала по дороге домой.

Анри стоял и смотрел ей вслед.

Забежав в кабинет, Аманда схватила французский словарь и мгновенно нашла ответ на вопросы и недоумения сегодняшнего дня.

Французское слово означало английское «импотент».

Через час в камине весело пылал и кувыркался второй листок с фотографией и анкетными данными.

 

13

Аманда медленно шла по дороге к лагерю. Ей было трудно думать о том, что предстоит встретиться с Анри. Что она ему скажет, как он на нее поглядит? Жак ее не волновал, он перестал существовать.

Но Анри и сам подготовился к встрече. Не успела Аманда появиться на поляне, как увидела его обычную спокойную улыбку и холодновато-вежливое приветствие.

Она тут же взяла себя в руки и ответила таким же полуласковым-полудружеским поклоном и приветом. И Анри с этой минуты тоже перестал существовать для нее, как и Жак.

Она посмотрела на трепыхавшийся на щите список дежурных по лагерю, ожидая по привычке вопросов от очередного назначенного — сегодня им был канадец Шарль. Но он и не собирался подходить за справками. Приблизившись к кухне, Аманда увидела, как изящный Шарль под руководством Анри ловко осваивает полусооруженные чертоги.

Понятно. Мальчики стали мужчинами и научились обходиться без меня, подумала Аманда полупечально-полувесело. И погрузилась в, ставшие привычными, обязанности координатора.

Взявший на себя руководство ходом построек швейцарец Брюно, хоть и был скуповат на слова, но, вероятно, именно его профессионализму бригада волонтеров была обязана тем, что все шло без запинки, делалось быстро и четко. Аманда не слишком пыталась вникать в процесс. Брюно доложил ей итоги вчерашнего дня и планы на сегодняшний. Никаких дополнительных инструментов, стройматериалов, советов и помощи не требовалось. Похоже, он и не любил ничего просить.

При этой мысли Аманда присмотрелась к Брюно повнимательнее. Но он, не замечая ее, поднимал команду, заканчивавшую завтрак, бодрым кличем:

— Вперед, парни!

Шум и смех быстро перешли в деловую перекличку, и Аманда, почувствовав свободу, смогла переключиться на более важные дела — матримониальные.

По привычке она было собралась помогать Шарлю готовить обед. Но, к ее удивлению, он вежливо отказался от ее помощи.

— В Канаде не принято, чтобы женщины готовили обед? — спросила Аманда, улыбаясь самой ласковой и обольстительной улыбкой.

Шарль трудился над разделкой огромной рыбы и не поднимал головы. Улыбка пропала даром. Интонацию же он проигнорировал.

— Я просто люблю все делать сам.

— Как хочешь.

Аманда не стала сдерживать досадливого жеста, пожала плечами. Все равно этот тип не видел.

Она вернулась к наблюдательному посту под сосной и сделала вид, что углубилась в бумаги. Краем глаза продолжала следить за неприступным Шарлем, пытаясь сделать нужные выводы.

Либо он застенчив, либо импотент, либо я ему не нравлюсь, либо у него есть невеста или жена, либо… Других вариантов Аманда не нашла. Но Шарль ей определенно нравился.

Гибкие, ловкие движения профессионального танцора проявлялись даже в таком деле, как кулинария. Она не могла оторвать глаз, наблюдая за тем, как он управляется с ножом и разделочной доской, как точно и изящно работает с продуктами, как чисто и аккуратно вокруг. Шарль сосредоточенно трудился над плитой и, как ни сверлила его взглядом Аманда, так и не обернулся.

Но сдаваться она не собиралась и не собиралась уходить, не попытавшись расположить к себе загадочного канадца, который уже заворожил ее свой «потусторонностью». Потому что творческая натура, в конце концов решила Аманда. Они все такие, не от мира сего. Она вспомнила артистов маленького театрика. Они были разными, но были и такие, как Шарль, — погруженные в себя, неадекватные, особенно перед спектаклем. Может, и он думает об очередном танцевальном проекте? И за каким чертом его понесло сюда? Не рассказать ли ему о том, что она тоже умеет и любит танцевать?

Нет, нельзя, решила Аманда. Профессионалы не любят, когда дилетанты начинают хвастаться своими успехами. Но как бы подобрать к нему ключик?

Загадка становилась все более увлекательной. Аманда даже забыла о своих личных намерениях и твердо решила до конца дня расставить все точки над «и».

Обед, как и в предыдущие дни, был восхвален компанией до небес. Сказалось ли искусство повара, или обычный здоровый аппетит после дня работы, но Шарль был весьма доволен. Особенно хвалил его Анри, и танцор-волонтер-повар в одном флаконе посылал ему благодарную улыбку.

Аманда изменила своим правилам и тоже отведала рыбный суп. Она терпеть не могла это блюдо, но присоединилась к похвалам, добавив, что ее не менее того восхитил профессионализм Шарля.

— Он распоряжался ножами и продуктами с таким же проворством, как шеф-повар ресторана «Риц» своей командой! — воскликнула она почти искренне.

Шарль благосклонно улыбнулся и ей.

— Да, это великолепный отель, и кухня там великолепная…

И он пустился в рассказы о гастролях в Париже, упирая на «чертов режим», который не давал ему насладиться всей гаммой рицевского меню.

Аманда подхватила тему, почувствовав слабинку Шарля. Ей удалось раскрутить его на рассказы о путешествиях и кухнях разных стран, и даже его критика американской кулинарии нисколько не огорчила — сама она была о ней не лучшего мнения.

Ей удалось сделать беседу долгой и приятной, и вышло совершенно естественным досадливое движение — взгляд на часы и вздох.

— О, Шарль, как жаль, что мне пора уходить! Я бы слушала тебя часами! — Она надеялась, что эта фраза не долетела до Анри, который совершенно не обращал внимания на парочку, уединившуюся за столом, который общество давно покинуло. И, не давая ответить, поспешно добавила: — Но я надеюсь, что ты мне когда-нибудь расскажешь почему тебе так не хотелось уезжать из Прованса. Как ты сказал? Там какие-то особо ароматные травы?

— Да, особенно специально выращенные. Друг привозил меня на свою плантацию…

Пока Шарль рассказывал, Аманда как бы незаметно встала и медленно пошла к выходу из лагеря. Шарль, увлекшись рассказом, шел за ней, как крыса за дудочкой.

— И вот, когда мы вечером решили устроить маленький ужин на двоих…

Аманда насторожилась, но стремилась не упускать нить рассказа. Они уже шли по дороге.

— Понимаешь, это целое искусство. Надо не дать подгореть, успеть повернуть мясо вовремя, но при этом дать ему пропитаться изысканным ароматом трав. — Шарль не замечал ни дороги, ни сосен, ни корней — он был там, в Провансе, колдовал над решеткой гриля.

Аманда очень удачно споткнулась и естественным движением взяла его под руку. Шарль ничего не замечал и продолжал свою поэму:

— Ну а потом, понятное дело, достаем вино из подвала, его личное, и устраиваем замечательный ужин при звездах… Анри говорит, что мы когда-нибудь…

Он внезапно замолчал. Аманда взглянула на Шарля. Его смущенное лицо совершенно запуганное.

— Анри? При чем тут Анри?

Шарль молча высвободил руку.

— Когда он сегодня помогал мне по дежурству, он пообещал…

— Что? — Аманда изумленно взглянула прямо в большие серые красивые глаза канадца.

— Он пригласил меня к себе. Он сказал, что наконец-то нашел достойного собеседника. Он обнял меня, и я был счастлив. Как давно я не был счастлив!.. — Последние слова вырвались как неудержимый вздох.

Аманда споткнулась об очередной корень и едва не упала. Шарль схватил ее за руку, но на этот раз она сама высвободилась — резко, почти грубо.

— Господи… как же я сразу не поняла!..

Она удержалась от падения, но не смогла удержаться от удара. Выпрямилась и прямо в большие серые красивые глаза произнесла:

— Ах, как жаль, что Анри импотент! Поверь, я тебе очень сочувствую!

Не ожидая реакции остолбеневшего Шарля, она рассмеялась, повернулась и пошла по дороге. За поворотом шаг перешел в бег. Смех перешел в плач. Молчание перешло в крик:

— Дура, дура, дура, дура!

Она кричала всю дорогу, сначала громко, потом все тише.

Прибежав домой, схватила папку и долго плевала в фотографию, целясь в серые глаза.

Потом швырнула листок в холодный камин.

Потом развела огонь и следила, как обугливались и сворачивались листки никчемной бумажки.

Потом залила угли.

Потом бросилась на постель и зашлась в истерике.

Потом забылась тяжелым сном до утра.

 

14

Утром Аманда была холодна, собранна и решительна. Так же холодно и деловито она явилась в лагерь, поздоровалась с обществом, игнорируя виноватый взгляд Шарля, холодно и деловито провела инструктаж дежурного, Мориса, и решительно воткнулась в свое уединенное обиталище под сосной.

Команда почувствовала мрачное настроение руководительницы, и никто не приставал к ней с вопросами.

В таком настроении Аманда просидела полдня. Но с каждой минутой ее все более и более охватывало беспокойство. Время идет, мои шансы исчезают, как карета Золушки. Трое уже вне игры. Не прекратить ли ее совсем?

Взгляд упал на Брюно. Он изучал чертеж площадки для дискотеки, наскоро созданный им по всеобщей просьбе. Постройки были почти завершены, оставалось установить палатки для будущих рабочих, и на это предполагалось отвести три дня, но, по расчетам Брюно, они могли справиться быстрее. Танцпол не входил в проект, это была инициатива Шарля, которому так хотелось успеть показать себя во всей красе, и никто не возражал. Поэтому, завершив за рекордное время сооружение хозяйственных построек, Брюно решил до конца дня успеть сделать примитивный настил из обрезков досок. Народ с энтузиазмом принялся помогать.

Аманда молча наблюдала за возникновением увеселительного заведения. Брюно поддерживал опору, Жак резко и сильно вколачивал гвозди, прилаживая очередной обрезок. Вдруг Брюно вскрикнул и схватился за руку. Аманда подлетела к месту происшествия.

— Что случилось?

Бородатое лицо Брюно кривилось гримасой боли, но он молчал. Сквозь пальцы капала кровь.

Жак судорожно пытался отодрать кусок рукава от своей рубашки. В первую минуту все растерялись: за три дня не было ни единой производственной травмы, аптечка так и осталась лежать в багажнике.

Наконец Аманда опомнилась, заставила Брюно разжать руку и показать рану. Он пробормотал что-то вроде:

— Рука соскользнула…

Гвоздь пропорол мякоть предплечья. Не теряя времени, Аманда плотно закрыла рану носовым платком. Удерживая руку, оглянулась вокруг, схватила висевшее на ветке чье-то полотенце и тщательно, плотно, аккуратно перебинтовала руку Брюно. Полотенце принялось набухать кровью, но Брюно наконец вздохнул и попытался улыбнуться.

Аманда страшно боялась, что в рану могла попасть грязь. Надо было обеззараживать. К счастью, машина стояла на обычном месте. Аманда схватила Брюно за здоровую руку и потащила к стоянке. Некогда было искать Пьера — видимо, его не было на стройке. Она нащупала в кармане свои ключи от машины, быстро открыла, втолкнула Брюно на заднее сиденье, завела мотор и на бешеной скорости отправилась в поселок.

Брюно молчал всю дорогу, поддерживая руку. Аманде некогда было с ним разговаривать, и только время от времени она бросала взгляд в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что он не потерял сознание.

Подлетев к больнице, она выскочила из машины, открыла дверцу и помогла выбраться Брюно — так же молча и быстро.

Полотенце было совершенно красным. Но швейцарец оставался невозмутимым и пытался даже улыбнуться.

Аманда провела его в приемный покой. Давно ставший хорошим знакомым хирург мистер Квортерли был на месте и даже благодушен.

А когда он благодушен, операции проходили идеально.

Сдав пациента, Аманда наконец сообразила выскочить на улицу, чтобы закрыть машину. Это оказалось своевременным: двое местных жителей уже с интересом разглядывали внутренность салона. Вопль Аманды вызвал их паническое бегство, и сумку с документами и деньгами изъять они не успели.

Аманда плюхнулась на сиденье, захлопнула дверь и, уронив руки на руль, уткнулась в них лицом. В полной тишине просидела с полчаса, медленно успокаивая безумно стучавшее сердце, приходя в себя от случившегося. Наконец, полностью восстановив душевное равновесие, она вышла из машины, тщательно закрыла дверцу и медленным шагом вернулась в приемный покой.

Брюно уже был там и спокойно расписывался здоровой рукой в какой-то бумаге, держа другую в плотной перевязи. Мистер Квортерли бодро окликнул Аманду, выйдя из ординаторской:

— Забирай своего пациента! Сделал ему блокаду, прочистил рану, накачал таблетками, столбняка не будет. Что ж ты не приглядываешь за своим детским садом?

— Это первый случай, мистер Квортерли, я не ожидала…

Брюно поблагодарил спасителя на английском, французском и немецком языках и двинулся к выходу.

Теперь можно было не торопиться. Аманда помогла пострадавшему как следует устроиться на заднем сиденье, вытащила из багажника аптечку и положила ее радом с собой.

Обратно ехали тоже не спеша. Аманде после перенесенного стресса ситуация казалась наиблагоприятнейшей, чтобы разговорить Брюно и выяснить его отношение к спасительнице.

— Я надеюсь, ты чувствуешь себя лучше?

— Да, спасибо, дорогая Аманда. «Дорогая» прозвучало особенно ласково на несовершенном английском. Это ободрило Аманду. Она вела машину на медленной скорости и, поглядывая в зеркало, продолжила диалог.

— Если бы ты знал, как я за тебя испугалась!

— Ну что ты… Этого можно было ожидать. Я виноват, вовремя не убрал руку.

— Ах этот Жак, он мог бы быть повнимательней!

— Нет, он тут ни при чем.

— Я виновата, я! Как я могла забыть про аптечку! Но ты, Брюно, так хорошо руководишь работой, что мне и в голову не пришла возможность каких-либо неприятностей. Хочу сказать, что смотрю каждый день с удовольствием, как ты умело распоряжаешься.

— У меня большой опыт, — скупо ответил Брюно.

Аманда принялась ломать голову, как бы съехать с ненароком затронутой производственной темы на личную.

— Я очень надеюсь, что твоя жена не испугается, когда узнает о приключении в чужой стране, — наконец построила она фразу, так же замысловато, как и решительно.

— У меня нет жены, — последовал такой же скупой ответ.

— А невеста?

— Есть. Но она переживать не будет.

Для Аманды оба последних сообщения оказались одинаково неожиданными. Чтобы прийти в себя, она сосредоточила все внимание на дороге. Но скорость не увеличила.

Брюно продолжал молчать.

Наконец Аманда собралась с духом и спросила:

— Почему твоя невеста не будет переживать?

— Она в коме.

Аманда едва не выпустила руль. Машина резко вильнула в сторону. Аманда вцепилась в баранку и, проклиная свою импульсивность, снова заставила себя быть внимательной и осторожной.

— Сожалею. Прости… — наконец выдавила она. Но немного помолчав, все-таки продолжила: — Давно?

— Год… почти. Одиннадцать месяцев.

— А… почему ты не с ней, а здесь?

— Я ничем не могу ей помочь. Врачи говорят, что неизвестно, когда она выйдет из комы. Мой духовник решил, что благотворительная работа, в которой я приму участие, может облегчить мое душевное состояние. Или же Бог смилуется и простит нас обоих.

— А вместо этого…

— Не будем об этом, — оборвал ее Брюно. — Вероятно, я слишком провинился перед Богом, если он и здесь не оставляет меня вниманием. Я все принимаю смиренно. Это судьба, и я никогда не иду против.

В машине опять надолго воцарилось молчание. Подъехав к лагерю, Аманда осторожно помогла Брюно выбраться, взяла аптечку и пошла к навесу, где обычно вечером собирался народ. Там было пусто. Все стояли вдалеке, на уже сооруженной танцплощадке, и свистом и аплодисментами сопровождали сольный танец Шарля под его собственное пение. В сумерках ни Аманды, ни Брюно никто не заметил.

Уже прощаясь, она решилась на последний вопрос:

— Что стало причиной комы?

— Автомобильная авария.

Аманда кивнула и пошла к выходу из лагеря, не оборачиваясь. Всю обратную дорогу ей мерещилась большая сильная волосатая рука и полотенце, пропитывающееся кровью.

Дома листок с фотографией бородатого лица был вынут и поцелован. После этого с тяжелым вздохом отправлен в пылающее устье камина.

 

15

Медленно шла Аманда в лагерь этим утром. Четыре предыдущих дня, как оказалось, вымотали ее больше, чем прошедшие полгода. И трудно было сказать, от чего сильнее она устала — от непривычных, хотя и ожидаемых, обязанностей или от облома за обломом в личных планах.

Видимо, с мечтами о будущем пока придется попрощаться, мысленно повторяла она, подходя к наблюдательному пункту, где уже толпился народ в ожидании распоряжений.

Привычно дружески здороваясь с подопечными, Аманда привычно быстро опустилась на стул — и чуть не подскочила, почувствовав что-то мягкое. Скосив глаза, обнаружила, что сиденье закрыто аккуратно сложенным пледом.

Кто-то позаботился о ней. Кто? Жак? Анри? Шарль? Брюно? Аманда поприглядывалась к суетившимся парням, но ни одна из подозреваемых кандидатур не повела и ухом — все были озабочены своими делами и, как мгновенно решила Аманда, стремились забыть об общении с ней. Даже Брюно не подошел к своей благодетельнице, а лишь издалека успокоительно помахал забинтованной рукой, вынув ее из перевязи, — мол, все в порядке — и решительно повел бригаду на очередной трудовой подвиг, чтобы завершить сооружение склада стройматериалов.

Ну что ж, в порядке так в порядке. Пусть порадуется твоя коматозница.

Но тут же Аманде стало стыдно за приступ немотивированной злости. Она пересилила себя, улыбнулась сегодняшнему дежурному, зануде Морису, не испытывая ни малейшего желания что-либо объяснять или контролировать. Нет уж, хватит с нее предыдущих неприятных попыток. Наверняка Морис еще вчера все пункты своих обязанностей переписал на бумажку, вытянув их из каждого страдальца.

Ее не беспокоил больше и вопрос, кто же проявил о ней неожиданную заботу. Да и забота ли это? Ну, скорее всего, кто-то просто забыл плед на стуле. Например, Шарль, озябший в тщетном ожидании ночного прихода убогого Анри…

Стоп. Опять злость. Это нехорошо. Никто ни в чем не виноват.

Аманда машинально следила за муравьиным снованием волонтеров, за сосредоточенным на своих обязанностях Морисом, держа в руках папку с бумагами, — и вдруг почувствовала себя маленькой глупой девочкой, совершенно лишней на трудовой вахте среди серьезных, деловых мужчин которым и в голову не приходило, с какими гнусными целями их отбирали и везли сюда. Стыд еще больше охватывал ее душу, тормозил все чувства и надежды. К ней вернулись мысли вчерашнего вечера.

Тогда, сидя на полу у камина, глядя на выгорающую фотографию добродушной физиономии Брюно, она плакала, как давно уже не плакала. Люди, приехавшие к ней, привезли с собой свою судьбу, прошлую и будущую, свои проблемы, которые они пытались решить, и которые решить было нельзя. Каждый из-за чего-то страдал, каждый метнулся в эту странную затею, чтобы избавиться от страданий, и никто, никто, никто — затем, чтобы найти здесь свое счастье.

Имею ли я право, размышляла Аманда, вытирая слезы и всхлипывая, имею ли я право на что-то надеяться? Ведь и у меня свои нерешаемые проблемы, ведь и я несчастна, как они. Почему же никак не сходится пасьянс? Почему ничья проблема не может решиться благополучно вместе с моей? Сколько же еще у меня будет несовпадений?

Тогда, вчера, у нее ни на кого не было ни зла, ни обиды. Размягченная, умиленная душа приняла всех этих чужих мужчин как детей, она на какой-то момент почувствовала себя их матерью и сильно жалела, жалела, жалела каждого. А сегодня — только себя.

Она не выдержала и всхлипнула. Слеза капнула на папку. Ой, как бы не испортить бумаги. Аманда принялась искать платок. Ну конечно, я же вчера пожертвовала его этому несчастному…

Взгляд, брошенный на далеко стоявшего Брюно, не был ни жалостливым, ни сочувственным. Но вдруг Аманда поймала на самой себе сочувственный взгляд рядом стоявшего человека.

Это был Морис. Он стоял рядом, протягивал ей платок и стакан с водой. Аманда даже не удивилась.

— Спасибо, — мрачно поблагодарила она, не выходя ни из черных мыслей, ни из черного настроения.

— Мне показалось, что очень жарко, — почти без акцента сказал гражданин Гаити, Морис Субиз, — и я принес попить и вытереть пот.

Сквозь свои очки гаитянец явно видел лишнее. Аманда поблагодарила его еще раз — и еще холоднее. Выпила полстакана, хотя пить ей вовсе не хотелось. Остальное выплеснула на траву.

Морис терпеливо ждал, когда вспотевшая девушка утолит жажду. Молча принял пустой стакан, улыбнулся и пошел по своим делам.

Аманда пожала плечами и принялась жалеть себя дальше. Только она дошла до момента, когда уже единственным выходом из тупика казалось оставить угли в камине тлеть на всю ночь, как удар гонга болезненно пронзил слух и нарушил всю меланхолию самоубийственного настроения.

Морис усердно колотил поварешкой в сковороду, явно призывая все народонаселение мира — явиться сюда и полюбоваться унылым видом руководительницы-неудачницы. Аманда закрыла глаза. Да пошли вы все к черту… Пусть все видят, каково мир.

Видели ее или нет, она так и не узнала. Она слышала только общий далекий смех, говор, звяканье тарелок, но, как ни напрягала слух, ни разу не донеслось имя «Аманда».

Ну и черт с вами. Аманда вытянула ноги. Пусть думают, что я заснула.

И она действительно задремала, постепенно убаюканная ласковом шелестом хвои и пением птиц над головой.

Проснулась она от того, чего могла ожидать меньше всего. Кто-то поцеловал ее в щеку и убежал. От неожиданности Аманда не решилась открыть глаза. Она просто побоялась увидеть того, кто бы мог предстать. Увидеть — и разочароваться. Сегодня все было плохо. И даже этот странный, необычайный поцелуй — тоже плохая примета.

Наконец минут через пятнадцать Аманда открыла глаза и потянулась, как бы просыпаясь. Обвела взглядом меня! Оставьте меня в покое! Мне не нужны ваши платки, напитки и угощения! Чего вам от меня надо?.. — Она осеклась, увидев лицо Мориса.

Лицо сморщилось, словно он вот-вот заплачет. Как ужасно, как некрасиво, когда мужчина плачет. Да что это с ним?

— Морис, что с вами? Что-нибудь случилось?

Морис сглотнул. Промолчал. Потом медленно произнес:

— Простите меня, Аманда… Я думал, вам будет приятно… Мне так хотелось сделать вам что-нибудь приятное… Плед…

Аманда остолбенела.

— Это вы постелили плед?

— Чтобы вам было удобнее сидеть.

— И вода…

— Я видел, как вы плакали. Это было невыносимо. Я не мог вам сказать… Сделал вид, что жарко…

Аманда не выдержала и заплакала в голос.

А Морис, этот дурак, идиот, гаитянец Морис, вместо того чтобы бросить свои дурацкие стакан и миску, в которые он вцепился как в бог знает какие сокровища, вместо того, чтобы бросить их в пыль, на дорогу и обнять девушку, медленно повернулся, и пошел обратно.

Когда он почти скрылся из виду, Аманда наконец нашла в себе силы прокричать:

— Спасибо, спасибо! Простите меня!

Но ее уже не услышали.

Путь домой, долгий, одинокий, трудный путь, наконец закончился.

Традиционное прощание с очередной кандидатурой. Но кто виной на этот раз? Аманда долго, долго, долго вглядывалась в замкнутое лицо смуглого очкарика. Так это ты целовал меня? Ты? Почему ты не начал с этого? Я бы не дала тебе убежать. Она поцеловала фотографию.

Это было все, что ей оставалось от Мориса. От Мориса Субиза, гаитянца, который так и не стал женихом американской девушки.

Большой и вечной американской дуры.

 

16

Самая большая дурость, объясняла себе Аманда, деловым шагом направляясь к месту надежд, ставшему эшафотом длиной в неделю, это даже не то, что мне так и не увидеть счастья, а то, что, скорее всего, придется либо остаться старой девой, либо отдать себя первому попавшемуся придурку. О том, что бывает счастье замужества или материнства, или хотя бы просто мужского плеча, в которое можно уткнуться, пусть иногда, думать было совсем невыносимо. Но думалось — вопреки всякой логике, боли и чувствам.

Может быть, поэтому Аманда каким-то внутренним органом ощутила необычные вибрации в голове ее сегодняшнего помощника по лагерю — алжирца Эрвинна. До этого дня ей как-то было не до него, да и не очень доверяла она этим метисам. Но бледнолицые не оправдали надежд. Эрвинн же сегодня показался очень приятным мужчиной. И усердным подчиненным.

Аманде вновь захотелось попытать себя в роли шеф-повара. Эрвинн считал себя чрезвычайно сведущим в гастрономических делах и действительно разбирался в тонкостях ароматов и специй, пожалуй, получше Шарля. Почуяв интерес к себе, он охотно распустил все свои павлиньи перья, и готовка обеда перешла в такую увлекательную беседу, что Аманда в первый раз искренне пожалела, что этим нельзя было заниматься вечно.

К концу работы Аманде уже нравилось в Эрвинне все: и слегка гортанный голос, и своеобразная сноровистость движений, и даже то, что он как-то незаметно начал управлять разговором и работой. Ей оставалось лишь спрашивать, поддакивать и подчиняться. И это оказалось так приятно, что, когда алжирец как бы случайно взял ее за руку, Аманда не отшатнулась.

Эрвинн, впрочем, тут же выпустил девичью руку с прекрасно ухоженными ногтями, бархатной кожей и тонкими золотыми браслетами, но Аманда почувствовала всем, что было в ней женского, что ее руки произвели должное впечатление. Она была бы не против, если бы их поцеловали. Но Эрвинн не торопился проявлять дальнейшую инициативу.

Он сыграл на гонге какую-то мелодию с затейливым ритмом и пригласил народ к обеду с радушием владыки несметных сокровищ.

Обед хвалили все, даже ревниво относившийся к чужой готовке гурман Шарль. Эрвинн принимал хвалы с непроницаемым лицом, и только в глазах его, которые он то и дело переводил на Аманду, светилась понимающая улыбка. И она невольно улыбалась ему в ответ, сидя на своем обычном месте, на котором так и лежал плед — свидетельство бессмысленной заботы другого, неудачливого ухажера. Неуклюжая американская девица не сумела оценить саму эту заботу, хотя проявление ее — плед, не убрала. Было весьма уютно сидеть в своем уголке и обмениваться взглядами со смуглым алжирцем.

Зачем она это делала, Аманда не задумывалась. После всех бесполезных мыслей и мук она была уже готова жить минутой, просто плыть по течению — куда кривая вывезет. Сейчас ей было очень хорошо. Она чувствовала, как взгляд Эрвинна обволакивает ее теплым туманом, а о том, что скрывалось в этом тумане, не хотелось и думать. Наконец она спохватилась — подступали сумерки. Эрвинн продолжал свои кухонные занятия: завтра был последний день работ, ожидался праздничный ужин и последний Дежурный, француз Пьер, уже жалобно воздевал руки к небу, умоляя Эрвинна о помощи. Тот усмехался и охотно обещал поддержку — не переставая ласково поглядывать на Аманду.

Чего он ждал? Аманда вдруг встревожилась. Решительно встала, попрощалась и почти побежала к дороге.

Не успела она отойти от лагеря и сотни метров, как услышала быстрые шаги. Она не сомневалась — это Эрвинн. И на самом деле это был он. Аманда остановилась, повернулась к нему и молча ждала его приближения.

— Уже темно, — запыхавшись, пробормотал Эрвинн. — Я не мог позволить тебе возвращаться одной.

Он подошел к ней, мягко и решительно взял за руку. Она ждала продолжения. Но продолжения не последовало: Эрвинн пошел рядом с ней, не выпуская руки и не выказывая каких-либо ясных намерений. Не зная, как себя вести, Аманда ограничивалась светским разговором. Время от времени она потихоньку тянула руку, алжирец крепко ее сжимал.

Путешествие становилось занятным. Уж не собирается ли он проводить меня до дома? Тогда мне не вырваться. Аманда сама не знала, пугает или привлекает ее такая перспектива. В сгущающихся сумерках шагающий рядом Эрвинн казался все более и более привлекательным, а его крепкая, твердая рука представлялась все более надежной.

А шаги между тем становились все медленней.

— Что ж, завтра — последний день… — проговорила Аманда. — Тебе тут понравилось?

— Очень! — с энтузиазмом откликнулся Эрвинн. — Я не хочу уезжать!

А что тебе особенно понравилось? — хотелось спросить Аманде. Но она так боялась ответа, что поспешила перевести разговор.

— Но уехать все равно придется… А что ты будешь делать, когда вернешься на родину?

— Вспоминать тебя, — был короткий ответ.

Аманда вздрогнула. Эрвинн уверенно обнял ее. От поцелуя она увернулась. Ей нужен был другой ответ. Какой — она и сама не знала.

«Вернуться вместе с тобой. Остаться рядом с тобой». Возможны варианты. Но этот…

— Это великодушно с твоей стороны. — Ее ответ прозвучал не в меру холодно.

Эрвинн отстранился.

— Я… тебя обидел? Прости. Я не хотел.

Но Аманда уже закусила удила.

— А чего ты хотел? Засунуть меня в кусты? Сделать мне ребенка и помахать ручкой? На это способен любой самец!

Она сама не соображала, что говорит, понимала, что наносит оскорбление, которого может не стерпеть темпераментный и гордый мужчина, что, может быть, он ее тут же изнасилует или убьет, но не могла остановиться. Вся горечь, накопленная за дни неудач, вылилась в страстный монолог, из которого бедный алжирец едва ли понял хотя бы треть.

Но интонацию он понял превосходно. И сам отошел подальше от сумасшедшей американки.

Аманда опомнилась. Стыд захлестнул ей душу, она отчаянно заплакала и побежала по дороге. До дома, к счастью, оставалось немного.

Она неслась по темноте, запинаясь о корни, всхлипывая, утираясь, повторяя: «Все вы дураки! И я дура! Так мне и надо! Захотел бесплатного! Сейчас! Так и получишь! А мне потом растить араба в одиночку!». Что делал оставшийся на дороге Эрвинн, что он думал о ней, ее не заботило.

Прилетев домой, она долго тыкалась ключом в замочную скважину, материлась, всхлипывала и повторяла: «Скотина! Скотина!», относя эпитет и к непослушному ключу, и к несостоявшемуся насильнику-алжирцу, и, скорее всего, к себе самой.

Она не стала изымать из папки очередную жертву для ритуального сожжения. Просто развела огонь и швырнула в камин досье. Пламя равнодушно и быстро сожрало и папку, и содержимое.

Вместе с бумажным алжирцем сгорел и последний герой несостоявшейся авантюры — француз Пьер. Несостоявшейся заморской невесте было уже решительно все равно.

 

17

Утром Аманде было плохо, как никогда. Она плохо себя чувствовала после долгих вечерних рыданий, после того, как еле переборола искушение не заливать угли в камине, после успокоительных капель, которые без счета лились в стакан с водой, перемежаясь со слезами, и после тяжелого сна, принесшего с собой похмелье небывшего праздника. В последний раз ей было так плохо в тот незапамятный день, когда ее просто и быстро оставили в день свадьбы.

Она не торопилась ни вставать, ни отправляться в лагерь. Работа была закончена, от нее уже ничего не требовалось. Сегодня народ сдавал объекты, в лагерь должно было прибыть начальство, которому Аманда не хотела появляться на глаза.

Примут объекты без меня. В конце концов, я всего лишь воспитательница детского сада. Малыши выросли, слезли с горшков и как-нибудь сами найдут дорогу домой.

Почти до полудня Аманда лежала на кровати, тупо гладя то в потолок, тона стены — в них давно был знаком каждый сучок, каждая извилина рассказывала о той сладкой или горькой мысли, которая зацепилась за нее. И она снова и снова обводила взглядом планки обшивки, задерживалась на линиях и пятнах и снова и снова вспоминала всю свою фатально невезучую жизнь.

В одном из узоров мелькнуло вдруг нечто давнее, позабытое. Вспомнилась мысль, которую она когда-то недодумала в затейливых очертаниях древесных извилин проступили черты давно знакомого лица. До боли знакомого… Но кто это был, Аманда не успела вспомнить. В дверь вежливо позвонили. Боже мой! А я в таком виде! Что делать? Не открывать? Открыть? А, пусть видят. Мне все равно. Ни один из тех, кто уже выказал себя во всей красе, меня не интересует. И что он обо мне подумает тоже.

Но это не оказался ни один из «тех». На пороге стоял и ласково улыбался француз Пьер Ламбуане.

— Доб… — У Аманды перехватило дыхание, она не смогла закончить фразу.

Пьер мигом оценил обстановку. Глядя на лохматую, неумытую, кое-как одетую девушку, он улыбнулся самым светским образом.

— Аманда, я без вас — как это говорят? — как без рук. Сегодня я дежурный, надо готовить большой праздничный обед, а я не справлюсь. Не дождался вас, встревожился, поехал сам. На вашей машине, — добавил он, широко улыбнувшись. — Прошу вас, помогите мне! Я рискую подвести честь волонтеров, и тогда мне не останется ничего другого, как кинуться в это замечательное озеро. — Красивым жестом он указал на синеву, колыхавшуюся на горизонте.

Эти слова привели Аманду в чувство.

— О да, простите. Подождите меня на улице. Через пятнадцать минут я буду готова, — быстро и смущенно пробормотала она.

Пьер улыбнулся еще шире и еще ласковее. Это окончательно смутило Аманду, и она неловко принялась подбирать волосы.

Пьер вышел на порог. Прежде чем закрыть дверь, он повернулся к девушке:

— Если бы ты знала, какая ты красивая! — И захлопнул дверь, не дав Аманде ответить.

Когда через пятнадцать минут она появилась на крыльце — в фирменном красном комбинезоне, в черной футболке, с аккуратно заплетенной косой под фирменной красной бейсболкой, со всеми признаками делового макияжа, Пьер сидел в машине и мгновенным восхищенным взглядом оценил ее усилия.

Мотор и беседу он завел одновременно.

Аманда в первый раз ехала в лагерь в своей машине как пассажирка. И это оказалось так непривычно, что она забыла о предыдущих ощущениях.

Пьер всю дорогу не закрывал рта. Аманда успела узнать о погоде, о благополучном завершении работ, о том, что рука у Брюно почти зажила, что Шарль вчера потряс общество фантастическим танцем, а на сегодня пообещал вообще что-то зажигательное, что все волонтеры чрезвычайно довольны своей поездкой и очень жалеют, что сезон оказался таким коротким, и даже кое-кто (при этих словах Пьер взглянул на Аманду в зеркало) высказывал желание приехать сюда еще раз.

Она не стала уточнять, кто бы это мог быть. Она вообще не говорила, предоставив Пьеру свободу монолога. И он пользовался этой свободой с полным наслаждением. А она слушала великолепную, музыкальную классическую французскую речь и думала, что, когда мужчина говорит по-французски, это самое красивое, что ей приходилось слышать, и неважно, что он там произносит, но можно отдаться за одну музыку, слетающую с мужских уст…

Пьер словно догадывался о ее мыслях. Когда они приехали в лагерь, он не упустил нить разговора и через полчаса вместе с Амандой и алжирцем, который улыбался Аманде как ни в чем не бывало, азартно принялся командовать приготовлениями к праздничному обеду.

Аманда продолжала молчать, ограничиваясь короткими вопросами и замечаниями. День начался хорошо, и ей хотелось теперь только одного — не нарушить установившееся зыбкое душевное равновесие. Провести с ребятами праздник, душевно попрощаться и отбыть восвояси.

Только временами взгляды, которые кидали на нее Пьер и Эрвинн, вдруг вызывали смутное беспокойство. Но Пьер трещал как пулемет и не давал ей съехать мыслями в недопустимые зоны, уверенно и интересно рассказывал то о Нормандии, то о том, как мальчиком он впервые ел устрицы, то о своих приключениях в Вашингтоне, когда он сильно разочаровался в своих американских познаниях, — в общем, не терял нить разговора и не давал скучать слушателям ни минуты.

Обед — сложный, состоявший из всевозможных закусок, которые только можно было изобразить в полевых условиях, — готовился быстро и весело. Кажется, еще никогда в жизни Аманде не приходилось столько смеяться, работая ножом и теркой.

Пьер продолжал весело командовать и наконец торжественно ударил в гонг. Работа была закончена. И первый волонтерский сезон — тоже.

На удар гонга ответил многоголосый мужской рев и свист. Кто-то запел, кто-то захохотал, кто-то принялся скандировать, кто-то боксировать — парни веселились, как медвежата на площадке молодняка.

Потом был долгий праздничный обед с долгими торжественными тостами и неумеренными восхвалениями в адрес замечательного координатора Аманды. Замечательный координатор сидел рядом с Пьером и, ничего не замечая, ни о чем не думая, позволил себе наконец полностью расслабиться.

Аманда не считала выпитых рюмок, не обращала внимания ни на то, как близко сидел Пьер, ни на взгляды, которыми обменивались волонтеры. Она отдалась во власть хмельного веселья, и ей было по колено и Озеро, и море, и любовь, и сама жизнь.

Наступили сумерки, и команда отметила конец сезона пальбой фейерверков, бог знает кем, где и когда добытых.

Аманда кричала, прыгала, хлопала в ладоши, восхищалась, пела, смеялась и плакала. Пьер стоял рядом и осторожно поддерживал ее. Когда стало совсем темно и совсем поздно, он взял ее за руку и повел к машине.

Потом была езда по темной дороге. Пьер молчал за рулем, а Аманда. — на заднем сиденье, закрыв глаза.

Потом она опять не могла попасть ключом в замочную скважину. Между тем Пьер завел машину во двор, закрыл ворота, ловко вынул ключ из путающихся пальцев Аманды и легко открыл дверь!

Потом они оба стояли в темной прихожей и целовались.

Потом он взял ее на руки и отнес на кровать.

Все произошло так естественно и хорошо, что Аманда не сразу, поняла, что одной девственницей в этом мире стало меньше.

Потом Пьер заснул, как все мужчины в этом мире, отвернувшись к стене, а она лежала на спине и смотрела в давно знакомый потолок.

Мало-помалу проходил хмель, а сон все не наступал. Услышав ровное дыхание Пьера, она осторожно выпуталась из раскиданных одежд, одеял, покрывал и простыней, прошла в душ и, взглянув в зеркало, поздоровалась с отразившейся в нем женщиной.

 

18

Как волонтеры отмечали закрытие сезона дальше, Аманда никогда не узнала. Она проснулась от гудка катера, прибывшего забрать бригаду. Открыла глаза. Пьера не было. Он исчез тихо и незаметно, когда она забылась предутренним сном, — захлопнув дверь, оставив на столе ключи от машины.

Вот и все. И стоила воображаемая сказка такого короткого и печального конца?

Аманде не хотелось вспоминать ни одной минуты из тех, что выпали ей в эту ночь. Все впечатления были смыты в душе вместе со следами первого сексуального контакта.

Когда-нибудь потом. Что сделано, то сделано. По крайней мере, это сделал не местный грубый мужик, а опытный, нежный, изысканный француз. И главное — теперь она знала, что это такое. Правда, говорят: новое знание — новая печаль. Ну что ж, опыт есть. Опыт, который, возможно, больше никогда не пригодится.

Она встала, потянулась и принялась за утренний туалет, зная, что должна предстать перед своими подопечными, которые так и не стали ее судьбой, во всем прощальном блеске. По крайней мере, чтобы они не разочаровались в той девушке, которая когда-то — ужасно давно, неделю назад — приветственно махала им с пристани.

На эту пристань Аманда и отправилась, и через полчаса уже высадилась на то самое место, где они ее впервые увидели и где теперь стояли той же толпой. Она изящно вышла из собственной машины — в алом комбинезоне, элегантно облегавшем бедра и тонкую талию, в белоснежной футболке, оттеняющей свежую загорелую кожу рук, щей и груди, позванивая тонкими золотыми браслетами на тонких запястьях, пышные волосы вольно вились по ветру.

Ее отлично накрашенные глаза беспощадно и прощально оглядели всех вместе и каждого в отдельности, не задержавшись ни на ком, ее подведенные по всем правилам губы улыбались морозной улыбкой Снежной королевы — что ей до этого общества отступников и неудачников? Она равнодушно, с безразличным доброжелательством принялась за рукопожатия, объятия и пожелания. В общей суматохе она не разбиралась и не желала разбираться, кто там ее обнимал, целовал, клялся в любви, обещал написать, прислать, вернуться…

Для нее все эти люди больше не существовали. Они даже не могли вновь принять первоначальную виртуальную форму — досье навсегда исчезло в пляшущем огне.

И все же что-то дрогнуло в груди, и едва не полились искренние слезы, когда парни, которых она никогда больше не увидит, на коллективном плохом английском запели в ее честь «Никогда не говори „никогда!“». Кто, черт побери, их этому научил? Но Аманда не могла допустить, чтобы ее красивые, глубокие, манящие глаза обратились в грязные болота потекшей туши. И она сдержала слезы и, так же как неделю назад, весело замахала бывшим подчиненным, которые уже устраивали на палубе свой спальники и рюкзаки.

В эту минуту к Аманде подошел ухмыляющийся старый капитан со свертком под мышкой. Она знала: Тьюмори (его иначе не называли) успел заглянуть домой и захватить у жены очередную пайку на ужин. Тьюмори остановился и, близко заглянув в улыбающееся лицо Аманды, произнес:

— Ну что, милая, проводила своих дружков? Не унывай! Завтра мистер Рочерли привезет новый товар. Сказал, начнется основная работа, он будет главным, собрал целую армию. Велел тебе кланяться. Спрашивал, как ты устроилась. Скажу, что нормально — да?

Улыбка мгновенно слетела с лица Аманды. Имя вспыхнуло в памяти одновременно с лицом — с тем самым лицом, которое она вчера не успела разглядеть в древесных извивах. Тот самый человек, давно и навсегда потерянный, вдруг стал все больше и больше выступать из тумана памяти, грозя объявиться самой что ни на есть живой явью…

Захваченная новыми переживаниями, Аманда стояла и машинально махала вслед катеру, увозившему судьбу, которая в очередной раз сказала «нет».

 

19

Вернувшись в коттедж, Аманда первым делом вышла в Интернет и написала Люси о странном событии.

Она давно уже не писала подруге. Переписка заглохла вскоре после устройства Аманды на новое место работы. В ответ на ее восторженные рассказы об удивительной красоте Озера, открывавшихся перспективах Люси прислала весьма странные замечания по одному пункту.

О такой вещи, как землетрясения, Аманда знала. Что они случаются на Земле — об этом она слышала, но ни разу не испытала. Ей хватало других пережитых потрясений. И хотя Люси постаралась собрать все факты, рассказывавшие о подобных ужасах, когда-то происходивших на том самом Озере, где Аманда собиралась пустить корни, но землетрясения здесь не наблюдались давно. Очень давно. Так давно, что о них не помнили и старожилы. И, в конце концов, раз уж медицинская корпорация не приняла во внимание такое обстоятельство, то уж беспокоиться тем более не о чем, решила тогда Аманда.

Она и успокоилась. Сообщенные факты объяснила простой завистью к ней со стороны подруги (сама-то Люси так и продолжала прозябать в родном Редмонде на жалкой должности лаборантки в частной клинике). Вспомнив, к тому же, что Люси всегда быта паникершей, решила больше не писать ей, тем более что про Дэна подруга, вероятно, сообщить ничего не могла, а другие темы были неинтересны.

Но сегодняшнее событие, странным образом продолжившее вчерашнее предчувствие, вызвало такое волнение, которым необходимо было поделиться.

Аманда путано, без соблюдения каких-либо грамматических правил, но очень быстро набирая буквы и знаки, сообщила о словах Тьюмори (умолчав про эпопею с волонтерами), сумбурно поделилась воспоминаниями о прошлом, о своих неудачных попытках найти Дэна, оправдывалась в решении прекратить их и забыть о нем. Закончила так:

«и видешь он снова объявился и имено тогда кода я менше всего этого ожидала, люси, это судба?».

Не перечитывая письмо, Аманда ткнула курсором в полузабытый электронный адрес и решительно нажала кнопку «Отправить».

Люси откликнулась так быстро, словно все это время только и сидела у компьютерного экрана, поджидая весточку от дорогой подруги.

«Это судьба, дорогая Аманда, это судьба!» Восторженное начало было продолжено длинным перечнем сообщений, изложенных в порядке убывания значимости.

Оказывается, Люси все это время не сидела сложа руки у монитора, а продолжала разведывательную деятельность, насколько это было в ее возможностях.

Ей удалось напасть на след Дэна. Он шел строителем, участвовал в важных проектах, на открытии одного из них с ним, мистером Рочерли, за руку поздоровался Президент.

Дэн по-прежнему не женат.

Дэн ни с кем не поддерживает контакты, на письма Люси не откликнулся.

В последнее время он работал с той самой благотворительной организацией, которая пригласила Аманду на должность координатора.

Так вот кому обязана этим счастьем! — искрой вспыхнуло в голове Аманды. Значит, он тоже искал меня? Но как нашел? Ничего не понимаю.

Надеясь на ответ, она принялась вчитываться в следующие сообщения.

Но дальше речь шла о другом.

О самой Люси: ее нынешний друг, механик автоцентра, очень славный парень, хотя и грубоват в постели.

Люси явно изменилась, машинально отметила Аманда. Раньше она сама была грубоватой. Стала грамотной, вежливой.

«Недавно слышала об Альфреде».

Альфред… Боже, снова это имя…

Альфред пару лет назад женился, но не слишком удачно. По информации Люси, у его жены, топ-менеджера городской администрации, до мужа имелись одновременно двое любовников, с которыми она не прекращает отношений и сейчас. Говорят, Альфред мирится с пикантной ситуацией, отвечая жене тем же.

Аманду передернуло. Значит, тогда, да Люси, сказала правду: «Кинет тебя не раз и не два»… Ладно, бог с ним, с этим неудачником. Даже жаль его.

Затем шли новости о других одноклассниках. Аманда закрыла письмо не став вникать в дальнейшее. Ей хватило прочитанного.

Из письма так и осталось невыясненным, как и почему Дэн нашел ее. Но Люси спрашивать было бесполезно. Ответ на этот вопрос можно получить лишь у одного человека. У того, который столько раз получал отказы на свои вопросы. У того, которого она наконец-то увидит завтра. Что он ей скажет?

Весь вечер Аманда сидела на коврике у камина, вглядываясь в огонь, так чисто и послушно поглотивший следы ее последних отчаянных попыток обмануть судьбу. Она не думала о недавних событиях. В этот вечер, последний без Дэна, первый перед встречей с ним, шли и шли воспоминания о более отдаленных временах.

Аманда снова и снова вспоминала и переживала все обиды, которые она нанесла застенчивому молчаливому поклоннику. Она больше не пыталась убедить себя, что не могла поступить иначе. Теперь, с высоты опыта и страданий, она в каждой припомнившейся сцене ясно видела, где и что сделала неправильно.

Это не сцены маленького театрика, в которых Аманда могла исправить реплику и переиграть все заново. Тут нельзя было ничего вернуть, ничего повторить.

И все метания по стране, все полученные обиды и унижения теперь казались лишь заслуженным наказанием за заносчивость и эгоизм глупой девчонки, не сумевшей оценить редчайший и счастливейший шанс, который только выпадает в женской жизни.

К середине ночи итоги были подведены, окончательные выводы сделаны.

Судьба, треснув Аманду по лбу, не вызвала обиду, лишь отрезвила. Когда были пройдены все этапы ненависти, отчаяния, упадка и смирения, начался новый взлет.

 

20

Утром следующего дня Аманда стояла на пристани, снова вглядывалась в даль. Чем меньше оставалось времени до встречи, тем более радостной она казалась. Тьюмори, при всех своих недостатках, отличался точностью по времени (скорее из-за сварливой жены, чем из уважения к расписанию), и, взглянув на часы, Аманда не сомневалась, что не пройдет и десяти минут, как ее увидят издалека.

Наверно, будет глядеть в бинокль. Надо привести себя в порядок.

Аманда огладила и без того туго заплетенную косу, положила ее на плечо, поправила козырек фирменной бейсболки. Лямка алого комбинезона плотно сидела на плече, белый пуховый свитер облегал тело уютной мягкостью. Белоснежные кроссовки изящно дополняли общий спортивно-деловой вид. Мысленно взглянув на себя в бинокль, Аманда осталась довольна зрелищем.

Вот и катер. Сердце забилось сильнее, чем ожидалось. Где он? Вот этот, впереди? Он, кажется, без бинокля.

Аманда металась взглядом по облепившей борта катера толпе, неясно различавшейся на дальнем расстоянии. Волнение мешало ей соскучиться и даже вспомнить, как выглядел тот, кого она с таким нетерпением ждала.

Вот он. Немного повыше других, ничем не выделяется, но что-то до боли знакомое в повороте головы, в том, как стоит, вцепившись в поручень… Это он. Хоть бы помахал, я бы ответила. Не могу же я махать первая. Не я к нему еду, а он ко мне. Но человек не махал. Только напряженно вглядывался в фигуру на берегу.

Махали и кричали другие — веселые, шумные парни, так похожие на уехавших, те, кто прибыли работать на подготовленное место.

Аманда мысленно спохватилась: а почему, в конце концов, я должна махать ему? Вон сколько других! И она приветственно подняла руки над головой — всем подъезжающим.

Катер ткнулся в бок пристани. Загомонили, зашевелились, кинулись по трапу. А первым сошел он — спокойно, уверенно, как будто иначе и не могло быть: она должна стоять и ждать, а он наконец-то появится.

И не успел Дэн подойти к Аманде и протянуть ей руку, как она уже спрятала ее за спину. В суете, вопросах, шуме обступивших ее волонтеров никто ничего не заметил, не понял. И Дэн как будто тоже. Кивнул ей, улыбнулся.

— Здравствуй. Рад видеть.

— И я. Сколько человек привез?

— Десять.

— Все иностранцы или наши есть?

— Все иностранцы. Вот список.

— Приветствую вас, друзья! — крикнула Аманда, собрав остатки духа. — Прошу каждого назвать себя!

Пока она, уже привычно включившись в роль, опрашивала и знакомилась с каждым приезжим, Дэн исчез.

Только собрав группу и разобравшись с багажом, Аманда вспомнила о руководителе, оглянулась по сторонам, не увидела и не стала беспокоиться о дальнейших событиях. Ей уже было не до него. Повторяя усвоенный ритуал, продолжая весело командовать, она привела отряд на место дислокации, рассадила на выстроенной танцплощадке и с увлечением принялась посвящать вновь приехавших в то, что здесь было, есть и будет.

Так же старательно, как с предыдущей бригадой, были разъяснены все пункты пребывания и работы, составлен список дежурных. На этом Аманда сочла свои обязанности выполненными и решила попрощаться.

Но не успела она рассердиться, что руководство бросило ее и группу на произвол судьбы, как зарычал джип и в лагерные ворота въехал мистер Колдуэлл собственной персоной, а рядом с ним сидел невозмутимый Дэн.

Аманда нашла самые официальные улыбки и слова для приема-передачи подопечных и едва удержалась, чтобы не сделать язвительный реверанс великому руководителю.

Дэн выпрыгнул из кабины, и толпа тут же радостно окружила его. Мистер Колдуэлл не дал Аманде времени досадливо покоситься на всеобщее дружелюбие и усадил ее на Дэново место, чтобы доставить обратно.

Всю дорогу она молчала, лишь невнятными репликами отвечала начальству, довольному гладким ходом дел.

Сезон обещал быть удачным. А день для Аманды сбылся ровно наоборот ожиданиям. Но к этому уже было пора привыкнуть.

Впервые ей не захотелось входить в прекрасно убранную, до блеска начищенную, холодную пустую комнату. И эти дурацкие кружевные занавески совсем не гармонировали с деловым видом официального места жительства. Завтра же повешу жалюзи на место.

Вечером она долго смотрела в темное окно, сидя с ногами на кровати. Почему-то ей все казалось, что Дэн придет. Она прислушивалась к каждому шороху, вглядывалась в редкие силуэты и осознавала, что ничего не понимает ни в себе, ни в нем, ни в жизни.

Как жить дальше? Как завтра, и послезавтра, и послепослезавтра встречаться с Дэном? Да и нужно ли?

В конце концов она устала блуждать по замкнутому кругу бесплодных мыслей, безответных вопросов и уснула, не раздеваясь.

Утром на свежую голову ситуация стала представляться яснее.

В принципе ей, Аманде, больше нечего делать в лагере. Два месяца, отпущенных на сооружение лагеря, хорошо обученные волонтеры превосходно могли провести под присмотром Дэна. Хотя служебные обязанности все же требовали кураторского присмотра. Аманда решила приезжать в лагерь не иначе как с мистером Колдуэллом, надеясь, что это освободит ее от всякой возможности общаться с мистером Рочерли.

Она вытерпела два дня. Сидела в своем кабинетике, старательно разбирала бумаги, составляла отчеты. На третий день явился лично мистер Коддуэлл, выругал координатора за отсутствие и велел садиться в машину.

В лагере никого не было: все ушли на работу лишь дежурный, полный, добродушный немец Инго, внимательно изучал расписание обязанностей, водя пальцем по инструкции на английском языке. Увидев Аманду, он вцепился в нее как клещ, и ей пришлось вплотную заняться своими обязанностями.

Кое-как разобравшись с Инго на смеси языков и жестов, Аманда почувствовала себя такой уставшей, что решила отправиться домой пешком, никого не дожидаясь.

Она знала тропинку по берегу, которую не было видно с дороги, и, воспользовавшись тем, что немец погрузился в кулинарные дела, перемахнула ограждение территории лагеря и скрылась среди кустов.

Аманда шла неторопливо, касаясь рукой листьев и веток и глядя, как среди стволов мелькает водная гладь. На душе было так же спокойно и холодно, как на поверхности бескрайнего Озера.

Два дня не прошли даром. Дэн был радом, и это ничего не изменило. Он для нее не существовал. Как, наверно, и она для него. Но как тогда все это объяснить? И то, что он знает о ее присутствии, и этот привет, переданный с Тьюмори… А мистер Колдуэлл ничего не говорит и только ухмыляется потихоньку… Заговор какой-то.

Вдруг позади послышался треск веток, звук быстрых шагов. Аманда испугалась. Никто никогда здесь не ходил, кроме своих и местных. Вдруг это те типы, которых она обматерила недавно на стоянке? Оглянуться было страшно. Бежать, прятаться?

— Это я! — раздался знакомый голос. Очень близко.

Это был Дэн. Он тяжело дышал, подходя к Аманде, — видно, долго бежал. Она не делала шагов ни к нему, ни от него. Просто стояла и ждала, что будет.

— Здравствуй, — произнес наконец Дэн, подойдя к ней вплотную.

— Ну здравствуй, здравствуй. — Теперь можно было позволить себе любой тон. — И как это ты меня нашел?

— Инго сказал.

— Какой наблюдательный Инго. Но я, вообще-то, не об этом. Хотя мне все равно, можешь не говорить.

Последние слова еще не успели сорваться с языка, как она уже пожалела о них. Опять, как в прежние времена, в глазах Дэна вспыхнули боль, испуг, растерянность, обида, и он уже резко повернул назад.

— Погоди! — Она схватила его за руку.

Он вырвался и побежал назад, спотыкаясь о корни. Аманда побежала за ним.

— Погоди! Стой! Стой! Ну пожалуйста!

Слезы текли сами, не спрашивая разрешения. Она не видела дороги под ногами, наконец споткнулась и упала, растянувшись в пыли, оцарапав лицо о сосновые шишки. Вставать не стала. Уткнула лицо в грязные ладони и зарыдала на весь лес.

И вот уже сильные руки поднимают ее, и носовой платок обтирает пыль, кровь, слезы с лица. Платок пахнет табаком, одеколоном и этим, давно забытым Дэновым запахом. И, кажется, ее целуют. В волосы. Затем надевают кепочку. Надели неловко, прищемили ухо.

Аманда не открывала глаз и сидела на земле, сгорбившись, не желая ничего видеть и знать.! Только бы он был рядом. И это был он, и он был рядом. Молча вытирал ей лицо и руки.

— Болит что-нибудь?

Наконец-то хоть какие-то человеческие слова.

— Нет… Да… Кажется… Коленку ушибла здорово.

— Покажи. Вывих может быть.

— Нет, не буду. Нет у меня никакого вывиха. Помоги встать.

Сильная рука обняла ее за спину, другая обхватила обе тонкие кисти.

— Браслет, кажется, потеряла.

— Я поищу.

— Не надо, он тонкий, золотой… Не найти.

Аманда выпрямилась и открыла глаза. Дэн стоял радом, все еще обнимая ее, и близко-близко, совсем рядом были его лицо и темные печальные глаза, и сжатый рот, и тщательно выбритые щеки…

Ей вдруг ужасно захотелось его поцеловать.

— Ладно, я сама, — сказала она вместо этого и решительно высвободилась.

— Идти не больно?

Она сделала пару шагов, прислушалась.

— Нет. Просто ушиб. Пройдет.

Он взял ее за руку и повел — как папа дочку в детский сад. Молча и уверенно.

— Куда ты меня ведешь? — вдруг спохватилась Аманда.

В лагерь. Там, если что, перевязку сделаю. И умоешься.

— Нужен мне твой лагерь! Я пошла домой!

Она ожидала, что ее опять бросят. Но так же, за ручку, Дэн повернул ее в обратном направлении. Ей ничего не оставалось, как идти рядом.

Они молча прошли весь путь. Аманда не находила ни сил, ни слов, ни желания для начала разговора, а Дэн как будто и не собирался говорить. В конце концов и она успокоилась, чувствуя сжатие его твердой, горячей ладони. Словно из нее шло то, что он не мог, но хотел сказать. И к концу дороги без всяких слов, само собой, между ними установилось зыбкое душевное равновесие.

Теперь ей страшно было что-то произнести, чтобы опять не разрушить то неназываемое, но существующее ощущение, которое, как ей вдруг вспомнилось, когда-то, очень давно, еще когда она была школьницей, окутывало ее как шалью, спадало с плеч мантией, следовало шлейфом королевы. Это была его любовь. И Аманде, столько пережившей, столько испытавшей, вдруг отчаянно захотелось вернуться в эту ауру, под нерушимый защитный покров вечной любви, которая опять звала ее, притягивала, обещала счастье и покой…

Внезапно, словно ясный свет, озарила душу мысль: чем дальше бежала я от этой любви, тем ближе к ней оказывалась. Она взглянула на своего вожатого. Он по-прежнему молчал, не глядел на нее, как будто размышлял о своем. И Аманда не стала ничего говорить. Вздохнула и подошла к двери дома. Освободила руку, достала ключ.

Когда-то, ужасно давно, вот так же рядом с ней стоял кто-то и так же смотрел, как она, путаясь, пыталась попасть в замочную скважину… Но ни об этом, ни о том, что за этим последовало, сейчас думать было нельзя.

— Спасибо, что проводил, — сказала она наконец, одновременно поворачивая ключ в скважине и голову к Дэну.

Ей хотелось прочитать на его лице огорчение, растерянность, а еще лучше — то мужское упорство, перед которым она бы не устояла, как не устояла бы любая настоящая женщина. Но Дэн только кивнул и пошел к калитке.

Аманде ничего не оставалось, как зайти в дом. Закрыть дверь. И нареветься вдосталь, в голос, с завываниями и всхлипами.

Никто теперь уже не мог ни помешать, ни помочь.

 

21

На следующее утро глаза были сухими. Первая мысль при пробуждении напомнила, что Дэн здесь. Вторая — а зачем он за ней бежал? Надо будет спросить. И вообще поговорить.

Аманда наводила утренний макияж еще с большей тщательностью, чем накануне тот, который так и не пригодился. Старательно замазала царапины тональным кремом. Еще увидят, еще подумают, что побили. А Дэну незачем предъявлять свидетельства ее неуклюжести.

Неторопливо, с величавостью школьной королевы Аманда явилась в лагерь во всем своем руководящем великолепии. Но, как и накануне, лагерь уже был пуст, и никому не пришлось оценить ее явление. Дежурил по кухне сумрачный тип — не то опять немец, не то уже австриец, на Аманду он обратил внимание в пределах дежурной любезности, а на ее вопросы отвечал лаконично: «Нихьт ферштеен».

Впрочем, спрашивала Аманда скорее для порядка. Она и так знала, где искать неизвестное. Поставив машину и захватив бумаги, она с самым что ни на есть деловым видом отправилась на стройку.

Бригада волонтеров была по уши занята укреплением склона в зоне непосредственного приближения лагерной территории к Озеру. Увидев толпу, Аманда остановилась, наблюдая за сценой издали. Дэн сидел на корточках и, водя карандашом по разложенному на земле проекту, что-то внушительно растолковывал окружению. Деловой, мужественный, волевой вид Дэна, не занятого ни амурными переживаниями, ни тоской, почему-то поразил Аманду сильнее, чем самое страстное любовное признание. Она стояла, смотрела и, не могла оторваться от зрелища азартного разбирательства под уверенным руководством этого странного, всегда такого молчаливого типа.

А он по-прежнему ее не замечал, озабоченный своими задачами. Поднялся, что-то прокричал — волонтеры отозвались хохотом и воплями. Кто-то запел, другие подхватили. Толпа пошла к складу.

Ну точно как рабы на плантации, подумала Аманда, — чары развеялись и к ней вернулась привычная недоверчивость.

Дэн уже шел, наскоро складывая на ходу чертеж. Сунул его под мышку. Подошел совсем близко к Аманде, вгляделся в лицо так, как вглядываются близорукие.

— Прошло? Не болит?

Она даже не поняла, о чем речь. Сообразила — коленка.

— Нет, все нормально.

Он смотрел — не в глаза, а на лицо. Казалось, что ему хотелось провести рукой по тщательно загримированным царапинам.

— Ну ладно. Я пошел.

— Есть вопросы.

— Слушаю.

Аманда совершенно не знала, что спросить.

— Как работают? — мотнула головой на бригаду.

— Нормально.

— Что-нибудь нужно? Помочь?

— Ничего не просят. Довольны.

— А ты? — почему-то вырвался совсем уж глупый вопрос.

Дэн пожал плечами и промолчал.

Конечно, надо было гордо повернуться и уйти. Аманда опустила голову. Пусть сначала он уйдет. Тогда и я — насовсем.

Дэн стоял и молчал.

Ситуация становилась все глупее и глупее. Тем более что, конечно, эту странную парочку все давно заметили и, наверно, хихикают вовсю.

— Ну ладно, я пошла, — наконец выдавила из себя Аманда.

Дэн взял ее за руку.

— Пойдем. Я тоже свободен.

Они молча пошли рядом, как детки из песочницы, держась за ручку.

Аманда внутри бушевала, переходя от ненависти к мучительному желанию броситься ему на шею и вырвать слова признания. Дэн молчал каменно, надежно, совершенно. Куда он ее вел на этот раз?

Он привел ее в вагончик, устроенный для рабочих заседаний. Завел, закрыл дверь, кинул смятый чертеж на стеллаж. В вагончике было душно, жужжали мухи. Дэн открыл окно — пахнуло озерной свежестью.

Аманда села за стол, заваленный бумагами, заставленный бутылками с водой и пластиковыми стаканами. Облокотилась на стол и уставилась в окно.

Дэн хлопотал над чайником, потом сел напротив.

— Ну, что скажешь? Или все так и будешь молчать? — Это получилось у Аманды ужасно грубо, так грубо, что она боялась даже взглянуть на Дэна.

— Ну что сказать… А что ты хочешь знать?

— Хорошо. Давай сначала. Откуда ты знал, что я здесь?

Дэн встал, подошел к окну. Стоя вполоборота к Аманде, наблюдал за ходом работ.

— Я все про тебя знаю.

— Откуда?

— Неважно. Какая тебе разница?

— Не люблю, когда за мной шпионят.

— А что, тебе это мешало? И какое тебе дело?

— А тебе какое дело до меня? — Опять грубо. Ну что такое, как же съехать с этого тона?

Дэн молчал. А что ему ответить? Ясно же. Аманда вздохнула.

— Ладно, прости. Тогда скажи хотя бы, зачем ты за мной бежал вчера.

Опять молчание.

— Боялся, что заблужусь?

— Нет.

— А зачем?

Молчание.

— Ну ладно. Но мне все же интересно — неужели это ты привел меня сюда? — Она кивнула на колеблющееся за окном Озеро.

— Я знал, что приедешь. Все равно лучше чем здесь, тебе бы нигде не было.

Твердый тон изумил Аманду не меньше, чем Дэново всеведение.

— А ты сам-то как сюда попал?

— Работал на подобных объектах. Предложили на повышение — согласился. Поучился, получил сертификат. Колдуэлл взял на должность топ-менеджера. Несколько лет с ним работаю. — Дэн отошел от окна. Придвинул стул, сел рядом. — Ну вот. А потом узнал, что ты катаешь туристов по Миссисипи, недалеко от меня. Подумал, что это судьба. — Слова были не из его словаря, он это почувствовал, запнулся.

Аманда тоже смутилась. Кинуться бы к нему, обнять, сказать: «Прости, я больше не буду». Вместо этого она принялась вертеть в руках валявшийся рядом сломанный карандаш.

Дэн вынул сигарету, чиркнул зажигалкой.

— Куришь? Ты же вроде не курил?

— Много ты обо мне знаешь. Давно курю. Еще когда… ладно, неважно.

— Когда закурил? Говори. Случилось что-то?

— Ну… когда ты… меня послала…

Аманда бросила карандаш в кучу бумаг. Она мгновенно вспомнила канун того кошмарного дня, который ожидался как день свадебного счастья.

— Да? Ох, прости.

Дэн резко повернулся к ней. Опять на лице боль, злость… и растерянность.

— Да, я понимаю, — продолжила Аманда. — Раньше надо было извиняться. — Она опять опустила голову водила пальцем по трещинам стола.

Он вскочил, решительно погасил недокуренную сигарету о пепельницу. Молча постоял, глядя куда-то вдаль. Повернулся, подошел к походной плите, принялся звякать посудой, наливать чай. Протянул Аманде большую, мужскую кружку. Поставил такую же себе.

— С сахаром пьешь? У меня нет.

— Зачем же спрашивать? — Аманда улыбнулась самой ласковой и печальной улыбкой.

— Пей. Другого угощения нет.

Аманда осторожно, не торопясь, глоточками пила горький обжигающий чай. Дэн не притронулся к своей кружке. Не смотрел на Аманду. Думал о чем-то, словно хотел сказать, но не решался.

— Ну расскажи, как ты учился. — Аманда вернулась к безопасной теме.

— Да чего там интересного. Никуда не ходил, не ездил. Мне интересно только со специалистами было..

— А девушки?

— Какие там девушки… Да и незачем об этом…

— Рассказывай, — жестко приказала Аманда. — Я хочу знать. Было что-то серьезное? Как ее звали? — Она с изумлением ощутила приступ ревности.

— Санди… На объект приезжала, волонтершей. Ну, что-то там было… Не помню уж…

Дэн искоса посмотрел на неё. Видно, ему понравилась такая неожиданная реакция.

— Когда это было?

— Год назад.

— Что было? Это серьезно? Говори!

Аманда уронила кружку, обожглась кипятком. Дэн вскочил и, как вчера, кинулся обтирать ей руки. Можно было плакать не таясь, и она наконец-то себе это позволила.

Дэн поднял кружку, встал на колени перед Амандой и долго целовал ее руку — к счастью, лишь чуть-чуть ошпаренную. А она положила другую ему на голову и не шевелилась. Только слезы текли и текли, и она продолжала тихонько всхлипывать.

Наконец сказала:

— Все прошло. Не больно.

— Прости меня, — глухо донеслось до нее.

— Я не сержусь. Ты ни в чем не виноват.

— Я же на ней не женился…

— А, ты про это? Я думала, про руку.

Дэн дернулся, вскочил, отвернулся.

— Да меня нисколько не интересует твоя личная жизнь! Да пошел ты со всеми твоими бабами подальше! Да я… — И Аманда опять сорвалась в плач.

Дэн явно не знал, что делать, как себя вести. Подошел, погладил ее по плечу.

— Успокойся. Успокойся. Сейчас соберется народ. Успокойся, Вон, идут.

— Хорошо. Я уйду. — Аманда вытерла слезы. — Спасибо за откровенный разговор. По крайней мере, мне теперь многое ясно.

— Что тебе ясно? — огрызнулся Дэн. Сник. Опять хотел что-то сказать, но промолчал.

Аманда открыла дверь и столкнулась с волонтерами, шумно ворвавшимися в вагончик.

Пришлось отступить, да и невежливо было координатору бросать подопечных.

Комнатка наполнилась народом, гулом, запахом здоровых, потных, наработавшихся людей, разноголосым и разноязыким гомоном. Аманду усадили, снова налили чаю, откуда-то взялись бутерброды и чипсы, и она, продолжая наблюдать за Дэном, прислушивалась к разбору итогов рабочего дня, отвечала на вопросы и сама проявляла необходимую озабоченность делами муравейника.

Похоже, никто не заметил их с Дэном особых отношений или же ребята были слишком хорошо воспитаны. Сам же он так и не поднял на нее глаз, а Аманда не могла отделаться от невольной мысли, что именно эта, неведомая ей Санди (наверняка какая-нибудь толстая развратная баба, стриптизерша-неудачница с кучей болезней) всему научила ее (о боже, ее!) Дэна… Дальнейшие мысли были уж совсем неуместны и невыносимыми Аманда поторопилась отвлечься на общий разговор, тем более что с приходом парней в вагончике воцарилась веселая, дружеская, рабочая атмосфера.

Обсуждение сегодняшней работы мало-помалу перешло на вечерние темы. Кто-то сообщил, что привезли новые диски, так что можно будет оторваться на танцплощадке по полной программе. Аманду пригласили поучаствовать. Она не знала, согласиться ей или нет. Поглядела на Дэна. Он молчал, словно не слышал. Она согласилась.

Дэн вернул разговор на деловые рельсы, принялся рассказывать, как участвовал в благоустройстве какого-то международного лагеря в Европе, и, тыча пальцем через плечо — в окно, в отработанный склон, — пустился сравнивать с методами, которым он научился у тамошних специалистов. Кажется, получаюсь, что он их усовершенствовал. Народ принялся спорить, Дэн упорствовал, кто-то смеялся, кто-то предлагал пари.

— Это самый опасный участок! — кричал Дэн, забыв и об Аманде, и обо всем на свете. — Я отвечаю за всех тех, кто пройдет по нему через двадцать лет после нашей работы! Я не имею права экономить на закладке грунта! Запас прочности должен быть таким, чтобы выдержать любое стихийное бедствие!

— Вплоть до цунами… — съязвил оппонент.

— Нет, цунами здесь не предусматривается. — Твердая инженерская хватка Дэна не позволила увидеть наивность ответа. — А вот оползни после ливней — сколько угодно. При такой почве без арматурной поддержки не обойтись…

— Ты слишком богат, Дэн! — кричал тощий темноглазый парень, представитель финансирующей фирмы, единственный, чье имя Аманда запомнила, когда он представлялся, задержав на мгновение ее руку в своей: «Рей Брадмери». — Или, по-твоему, президент предполагает здесь совершать свои утренние пробежки?! Не прислал ли он тебе грант из своего кармана? Наша фирма устраивала с меньшими затратами крепеж и не таких жидких почв…

Аманде стало скучно. Производственные разговоры ее не интересовали. Надо было уходить, но она видела, как взволновался Дэн, и злилась на себя за невозможность помочь ему — да и чем она могла бы тут помочь?

Наконец Аманда решительно поднялась и сказала:

— Рей, никакие деньги не оплатят одну-единственную жизнь, которую мы можем потерять из-за экономии. У нас делают так, а у вас могут делать как угодно.

Общее молчание не смутило Аманду. Ей было важно поймать теплый взгляд Дэна. Рей быстро нашел ответ:

— Да, мэм, я забыл, что здешние люди и здешние леди — другого качества. Надеюсь, и в танцах вы докажете, что вы лучше нас, столичных недоумков? Держу пари!

Общество шумно захлопало и засвистело. Аманда засмеялась, пожала руку, пообещала представить доказательства сегодня же вечером — и вышла из вагончика.

 

22

Аманда готовилась к вечеру еще тщательнее, чем когда-то ужасно давно — к прибытию волонтерского десанта.

У нее было всего два часа, и за это время волосы выдержали маску, были вымыты лучшим шампунем, ополоснуты розовой настойкой и, вопреки запретам, самым тщательным образом распушены феном с применением профессиональной пенки. Волосы будут близко-близко к его лицу (чьему — Аманда старательно не думала), и надо, чтобы это лицо вдохнуло весь аромат, прежде чем будет убито наповал макияжем.

Лицо делалось не менее тщательно. Загар чуть-чуть оттенили тональным карандашом, тональный крем наложили самым тонким слоем, совсем слегка нанесли пуховкой рассыпчатую пудру: могут целовать, а следов не должно быть.

Долго думала Аманда — красить губы или нет? Отходила от зеркала, прищуривалась, намазывала одной помадой, приглядывалась, стирала, наносила другой слой, опять приглядывалась — и в конце концов ограничилась розовой, гигиенической.

Могут целовать, а следов быть не должно. Кто мог целовать — об этом Аманда старательно не думала.

Костюм менять не стала, хотя было сильное искушение надеть легкое розовое платье из натурального шелка, которое купила три года назад на удачной распродаже, — все в оборках и воланах. Долго смотрела на платье, снимала с вешалки, прикладывала — и со вздохом повесила обратно. Темно будет, все равно не оценят. Оставим до какого-нибудь праздника. Будет же он и на нашей улице.

Когда за забором просигналила машина, Аманда была уже в полном сборе — в привычном алом комбинезоне, надев лишь свежую белоснежную футболку и любимые белые кроссовки, изумительно мягкие и удобные, стоившие половины зарплаты. Придется много танцевать, надо выдержать.

Дэн сидел за рулем, как обычно сдержанный, с видом шофера, который только и делает что возит начальника на работу. Кинул на Аманду короткий взгляд, скупо улыбнулся, резко завел мотор.

— Твоя? — спросила Аманда, неопределенно кивнув куда-то на верх салона.

— Служебная.

— Славная. А мою видел?

— Водишь?

— Ага.

— Молодец.

— Стараюсь. — Аманду забавлял и раздражал такой точечный стиль беседы, но она, прежде чем закрыть дверь и обернуться к Дэну, поклялась себе ни разу не вспылить за этот вечер.

Дэн вел машину удивительно мягко — или марка такая была? Аманда не ехала, а плыла по волнам. Меня везут, как жемчужину в раковине, повторяла она себе, закрыв глаза.

Дэн врубил тихую музыку. Скрипка грустно и внятно вела речь о чем-то былом и незабвенном. На ее фоне шел вокализ, голос взлетал в высоту, трепетал и срывался вниз — без слов, и не надо было слов, и так было ясно, что речь идет о любви, бывшей, позабытой и воскресшей.

Воскресающей…

Аманда чувствовала тепло Дэна, изредка вздрагивала, когда, переключая скорость, он легко касался ее руки, лежавшей на сиденье, и надеялась, что он этого не замечал.

Они молчали всю дорогу. Говорила музыка. В чем-то убеждала обоих, о чем-то просила, о чем-то напоминала. Ехать бы так и ехать — вечность.

Дэн затормозил — мягко и аккуратно. Аманда открыла глаза и вздрогнула от ослепительного света. Лагерь был ярко освещен прожекторами, шумел народ, музыка грохотала из динамиков, трещали фейерверки.

— Развлекаются уже, — резюмировал Дэн. — А завтра работать.

— А им все нипочем, — отозвалась Аманда, вылезая из машины.

К ним уже бежал Рей, а за ним остальные. Окружили, загомонили, обнимали Аманду так, словно видели ее впервые, схватили за руки, потащили на танцпол.

Там гремела сальса. Это мы умеем. Когда-то — ужасно давно — полученные уроки бальных танцев сделали свое дело, и усвоенные навыки вмиг всплыли в памяти. Аманда с ходу ворвалась в круг, Рей крепко ухватил ее за руку, и они начали танцмарафон.

Буйство веселья залило сердце Аманды с такой силой, что она забыла обо всем, не задумывалась о смене движения, все получалось само собой. Иногда Рей оставлял ее, начиналось чистое соло, и по визгу и свисту зрителей Аманда чувствовала, что каждое ее движение — четкое, правильное, красивое, завораживающее. Потом Рей опять хватал ее за руку и принимался кружить, кидать к себе и от себя, сам что-то такое выделывал, что Аманда заходилась счастливым хохотом.

А потом шла совместная импровизация, когда каждый партнер мгновенно предугадывал желание и движение другого, вовремя подчинялся ему, вовремя брал инициативу на себя и снова подчинялся, и снова вел.

Это уже был не танец, а любовный поединок, и даже не поединок, потому что там отсутствовало противодействие, но были слаженность, полное взаимопонимание, которое к концу превратилось во что-то вроде экстатического слияния.

Музыка остановилась, партнеры застыли в финальном объятии. Зрители свистели, орали, хлопали так, будто в первый раз наблюдали танец.

Рей совсем потерял голову. Зарылся в нашампуненные волосы Аманды, прижал ее с такой силой, что она едва не закричала, и страстно впился в губы.

Вот этого ему делать не следовало. Аманде стало страшно, стыдно, и в голове стучало одно слово: Дэн!.. Дэн!.. Дэн!.. Но из гордости она не делала ни малейшей попытки вырваться.

Довольный Рей наконец отпустил ее, многократно поцеловал ручки и спросил, куда ее отвести.

— Не знаю… Домой.

— Домой? — изумился Рей. — Я твой должник, ты выиграла пари, теперь проси что хочешь, я весь вечер твой!

Аманда мрачно отозвалась:

— Ладно, посмотрим.

Они спустились с танцплощадки, а там опять заревела музыка, и народ кинулся в круг разминать уставшие кости.

Рей явно намеревался увести Аманду куда-то в палатку. Но она хотела теперь только одного — спрятаться, скрыться от всех. Ведь Дэн, наверно, теперь навсегда потерян для нее.

— Я хочу домой! — повторила она отчаянно и капризно, когда они вышли на центральную дорожку.

Рей вздохнул.

— Ты недовольна мною? Я хотел тебе сказать, что ты была такой красивой, я тебя давно…

— Замолчи, замолчи, замолчи! — еще отчаяннее закричала Аманда, но не зарыдала, хотя хотелось.

— О, прости, дорогая, я не должен был… Я ведь все знаю, все понимаю… Я не удержался…

— Вот, ты все понимаешь… Зачем же ты это сделал?

— Я не удержался… Ты была такая красивая… Я рискнул, я хотел обмануть судьбу, я хотел бросить ей вызов…

— Рей стоял очень близко, но не касался ее, лишь вглядывался в лицо, которое здесь, в сумерках, было ему почти не видно, вглядывался так, словно хотел каждую частицу впечатления унести с собой.

Аманда опустила голову, слезы наворачивались ей на глаза, но она все-таки их удерживала. Потом по-детски всхлипнула и замолчала.

Молчал и Рей. Потом вздохнул.

— Отвести тебя домой?

— Ох, там будет еще хуже.

— Отвести к…

— Да… Нет… Найди его. Пусть придет. Я буду ждать здесь.

— Хорошо. Это мне наказание, я его заслужил. Я ему все объясню.

— Не надо ничего объяснять! Просто скажи: она тебя ждет. А там пусть как хочет.

— Хорошо. Прости меня. Ты на меня сильно сердишься?

— Я не сержусь. Честное слово. Я тебя понимаю. Получилось так, как должно было получиться. Но дальше ничего не должно быть.

— Да, я понимаю. Пойду поищу.

Рей ушел. Аманда в изнеможении опустилась на корточки под сосной и закрыла лицо руками.

Издалека доносилась музыка, взлетали фейерверки, но сюда, на окраину лагеря, никто не заходил, словно все видели Аманду и не хотели ей мешать.

Она не знала, сколько продолжалось это одинокое видение под сосной. Она так погрузилась в свои мрачные мысли, что вздрогнула, когда совсем рядом хрустнули сухие иглы под чьей-то ногой.

Это был он. Дэн возник как привидение, почти неслышно. Она выпрямилась и стояла, боясь взглянуть ему в лицо. Он молчал и, по-видимому, не собирался начинать разговор.

В конце концов Аманда решилась:

— Прости меня.

— За что?

— За все.

— Ты ни в чем не виновата.

— Я виновата. Во всем.

— Говорю тебе, ни в чем. Раз ты меня не любишь, что прощать-то? — Дэн усмехнулся. — Зачем ты меня звала? Покаяться? Не в чем тебе каяться!..

— Не говори так со мною! — прервала его Аманда. — Да, я во многом виновата, во всем виновата, но только умоляю тебя, не говори так со мною!

— Ладно, давай без истерик. Что хотела?

Его сухой, жесткий тон загонял Аманду в угол, не давая ей ни шанса на оправдание, на то, чтобы хоть как-то изменить, оборвать этот идиотский маршрут, который вел их в никуда.

— Я хочу с тобой поговорить.

— Здесь, что ли? Пойдем куда-нибудь.

— Пойдем.

— Куда?

— Мне все равно.

Не взяв ее за руку, как надеялась Аманда, Дэн молча повернулся и куда-то медленно пошел. Это, наверно, надо было понимать как сигнал «следуй за мной».

Она молча последовала за ним, спотыкаясь о шишки и корни. Но из гордости не брала его за руку. Или из страха — вдруг он вырвет свою? Но она была готова так идти за ним всю ночь, куда угодно. Всю жизнь, может быть. Лишь бы он заговорил с ней по-человечески.

Дэн привел ее на озерный берег, на помост, с которого народ пытался ловить рыбу — так же регулярно, как и безуспешно. Они уселись рядом, свесив нога, глядя на тихую воду, на крупные яркие звезды, на Млечный Путь, — картина получалась идиллической. Если бы не то обстоятельство, что Дэна рядом с ней как бы и не было. Сидел чужой, посторонний человек, холодный, равнодушный, готовый в любую минуту сорваться и уйти навсегда.

Если я позволю ему уйти, я уже никогда его не увижу. Аманда не думала о том, что делать, что говорить. Она полностью отдалась интуиции — как тогда, когда безошибочно вывела себя к финалу того проклятого танца…

Но на сей раз интуиция должна привести ее к нужному финалу.

— Прости меня, — начала она со все той же упорной фразы.

Дэн вздохнул.

— Знаешь, я терпеть не могу выяснения отношений. Говорю же тебе: я на тебя не сержусь. Чего тебе надо?

Явно провоцирует на ссору, чтобы потом сказать, что она во всем виновата, а он… Так… спокойнее…

— Мне надо только одно: чтобы ты меня простил за то, что сделал Рей.

— Оригинальная постановка вопроса.

— Ну хорошо: за то, что я ему это позволила сделать.

— А, это уже другое. Впрочем, это твое дело.

— Я его не просила и не ожидала ничего подобного. Для меня это тоже был шок. Я ему сказала, что никакого продолжения не может быть, и попросила привести тебя — в наказание за вину. Вот и вся предыстория.

Дэн молчал и что-то разглядывал на невидимом черном горизонте.

— Ты мне веришь? Веришь моим словам?

— Да.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Аманда не поддалась на провокационный тон.

— Вот. А теперь я хочу тебе рассказать историю.

— Не нужны мне твои истории.

— Это не моя история, а наша с тобой.

Дэн вздрогнул.

— Нет, спасибо. Я уже все это пережил. Больше не хочу.

— Чего не хочешь?

— Ничего не хочу.

— Я тебя понимаю. Я хочу еще раз попросить у тебя прощения за все, за все, за все.

— Ну да, на безрыбье.

— Есть еще такое слово — жизнь, — ответила Аманда очень терпеливо и очень спокойно.

Оба замолчали. Но она теперь всем своим нутром чуяла, что Дэн не уйдет. Хотя он по-прежнему смотрел очень далеко за горизонт.

— Ты не хочешь меня прощать? Я понимаю. Я теперь только поняла, какой была к тебе жестокой. Я часто теперь вспоминаю все, что было, и ставлю себя на твое место… И знаешь, я все-таки простила бы.

— Ну, каждому лучше быть на своем месте.

— Да. Но я научилась ставить себя и на место другого, видеть ситуацию его глазами — и стала лучше понимать других. И тебя в том числе.

Спокойный, медленный тон, как чувствовала Аманда, действовал на Дэна сильнее, чем если бы она плакала и умоляла. Дэн начинал казаться упрямым ребенком, которому выгодно выглядеть обиженным.

Видимо, и он это почувствовал. По-прежнему не отводя глаз от горизонта, так же медленно заговорил:

— Ну да. Может, ты и права. Может, и правда что-то изменилось. Я-то — нет.

— Я рада.

— Ты бы хоть спросила — в чем.

— Я и так знаю. Во всем.

— Догадливая. — Дэн впервые за вечер перевел взгляд на лицо Аманды — и снова отвернулся.

Она же в душе возликовала. Это был первый успех. Все равно что он бы ей прямо признался в любви. Надо было не испортить и осторожно развивать достигнутое. Но она не могла придумать ни одного слова — все ей казалось неосторожным и невпопад. И опять оба замолчали.

— Я хочу тебя спросить… — наконец решилась Аманда.

— О чем?

— Ты верил, что я тебя когда-нибудь полюблю?

— Когда-то — да.

— А теперь — никогда не поверишь?

— Не знаю.

Ответ был лучше того, который могла ожидать Аманда.

— Когда я увидела тебя на катере, я так обрадовалась, как сама не ожидала. А когда ты со мной почти не поздоровался, так огорчилась, как будто ожидала чего-то другого.

Дэн промолчал.

— Я перед этим весь вечер думала о тебе. Вспоминала, пыталась разобраться в себе. Поняла, что раньше я была другой, не достойной тебя. Мне надо было много раз ошибиться, много пережить, чтобы понять, что иду не тем путем, ищу не тех людей. Но я же это все-таки поняла…

— Да. А завтра опять окажется, что не тот путь, и снова начнешь.

— Я уже не в том возрасте, Дэн, чтобы повторять такие ошибки.

Внезапно ей показалось, что резко похолодало. Аманда вздрогнула. Дэн снял куртку, накрыл ее плечи. Как когда-то у костра. Это движение словно что-то переломило в нем.

Или совпало с ее словами? Он вздохнул и заговорил:

— Знаешь, я не умею говорить… И не стал бы с тобой разговаривать… Мне подачек не нужно, мне нужно, чтобы ты меня любила, а когда так сразу резко меняются — кто поверит?.. Но я… верю тебе. Я ведь все про тебя знаю, про все твои заскоки и зигзаги. Я следил за тобой все эти десять лет, всех расспрашивал, видел тебя иногда… по работе командировки устраивал так, чтобы оказаться в одном с тобой городе, посмотреть на тебя… В конце концов решил, что мне все равно уже, лишь бы ты была жива.

Выговорив эти слова, он вдруг — неожиданно и порывисто — обнял ее. И опять отодвинулся.

Она молчала, замерев от счастья, еле веря его словам, боясь спугнуть продолжение неосторожной фразой или жестом.

Он продолжил:

— А потом — когда узнал, что ты недалеко, на Миссисипи, — все началось сначала. Понял, что никогда тебя не забуду, никого, кроме тебя, не полюблю, никто мне не нужен, нужна только ты. И что мне было делать? Я не знал. А потом, когда мне сказали, что ты приехала в поселок, понял, что это судьба сама так решила. Стало быть, я все правильно сделал.

Опять помолчал.

— Я так боялся, что ты опять куда-то уедешь, что ни разу не решился с тобой увидеться. Упросил Колдуэлла, чтобы он тебя сделал координатором, и решил, что вот, привезу бригаду и тогда поговорю с тобой в последний раз. И если не выйдет…

Он не договорил и уставился на воду.

Аманда испуганно перехватила его взгляд. Да. Он на такое способен.

— Я… я здесь, Дэн. Я рядом с тобой. Я никогда, никуда, ни к кому не уйду, — проговорила она очень тихо, очень медленно, не шевелясь.

Он обернулся и наконец взглянул ей в лицо долгим взглядом. Было темно, но Аманда читала на его лице как в белый день. Она знала, что там написано.

— Я не уйду. Спроси меня обо всем, что хочешь, и я отвечу тебе.

— Я бы спросил… Но…

— Но что?

— Боюсь, что ты скажешь то, что уже столько раз говорила.

— Что говорила? Чего бы боишься?

— Не говори мне больше «нет». Я этого не вынесу.

И, словно всеми силами стараясь утвердить в душе Аманды единственно правильный ответ, Дэн положил обе руки на ее плечи.

Почти в тот же миг Аманда мягко, но решительно прильнула к нему. Медленно, осторожно, нежно касаясь губами его глаз, щек, бровей, снова — глаз, щек, бровей, она без слов ответила на все его вопросы и страхи, сказала все, что он хотел услышать. Потом прижалась губами к его щеке и застыла. Аманда чувствовала, что оба они сейчас наконец выбрались на спасительный мостик — узкий, шаткий, тонкий, но который может превратиться в гранитный фундамент. Только не надо торопиться.

И наконец, его руки так же плотно и мягко обхватили ее и прижали к груди, и робко, осторожно его губы начали касаться ее лица, повели свой немой монолог. Потом так же осторожно он провел рукой по ее щеке и плотно прижал к ней ладонь. И снова принялся губами знакомиться с ее лицом. И дошел до губ. И это был их первый поцелуй.

Сколько он длился — не знал никто из них. А когда они немного отдышались, он снова, уже смелее, приник к ее лицу, запустил пальцы в ее растрепанные, перепутавшиеся волосы, и губы искали губы, и нашли, и опять слились в затяжном, бесконечном поцелуе. Это был уже самый глубокий, самый страстный, самый сладостный поцелуй — такой, что оба застонали от счастья и восторга.

Долго еще шел этот молчаливый диалог — и только звезды да вода, да ивы вокруг помоста были свидетелями того, как два человека наконец нашли друг друга, наконец встретились, чтобы уже никогда не расставаться.

И только звезды да вода, да ивы знали, что больше ничего в эту ночь не было — до самого утра…

Когда Аманда очнулась, наступал рассвет. После бессонной ночи она чувствовала себя словно вернувшейся из рая, и еще ни один день не начинался так радостно.

Пора домой.

Пора на работу.

Оба сказали это почти одновременно и одновременно улыбнулись друг другу.

Он помог Аманде встать. Она отдала ему куртку, которой оба укрывались всю ночь. Он взял ее за руку и повел в лагерь. Когда-то кто-то вел уже ее за руку — но по обратному пути, а теперь они шли вместе по прямому, правильному. И оба знали, что теперь уже никогда она не скажет ему «нет!».

Наконец они достигли лагеря, и Аманда вытянула руку из его ладони.

Наступил день.

 

23

Аманда весь день провела в лагере. Как в предыдущую волонтерскую смену, она устроилась на прежнем наблюдательном посту под сосной. Раскладное кресло было то же, лишь плед хозяйственный иностранец (кто — было уже неважно) захватил с собой. Но настоящая, прежняя, давно забытая любовь и забота Дэна вернули Аманде полное ощущение уюта, защищенности и уверенности в себе. Он был по уши погружен в рабочие дела, но при каждом удобном случае забегал в лагерь, подходил к ней — как бы по делам — и, скупо улыбнувшись, молча поцеловав ее, шел дальше.

— Все нормально? — наконец решила задать деловой вопрос Аманда.

— Нормально, только Рей что-то…

— Что?

— Пьян с ночи, бурчит чего-то. Похоже, опять сейчас приложился. Работает один, ходит с рулеткой и планом, что-то все меряет. Со мной не разговаривает.

— А тебе это надо?

— Не выношу пьяных на работе. Другого бы выгнал, а его — нельзя. Надо присматривать, как бы не натворил чего. Пойду.

Аманда еще раз поцеловала Дэна, улыбнулась ему своей фирменной ослепительной белозубой улыбкой и не решилась дать какой-либо совет относительно Рея.

Ей сегодня хотелось только одного: пусть все идет мирно, хорошо, спокойно, пусть этот день закончится так же счастливо, как начался.

Она сидела в кресле, рассеянно листала бумаги, не вчитываясь в документы, которые ей услужливо подсунул дежурный — сегодня это был какой-то итальянец, объяснявшийся в основном знаками. Кажется, он пытался объяснить перерасход продуктов тем, что фирменная итальянская кухня требует большего количества и разнообразия ингредиентов.

В другой бы день Аманда, вспомнив наставления мистера Колдуэлла, не удержалась бы от объяснения, где и за чей счет уместна роскошь средиземноморской кулинарии. Но сегодня, в этот радостный, жаркий, яркий день, и итальянец ей показался милым в своей заботе о вкусах его временных подопечных. Поэтому она, улыбаясь, лишь качала головой и делала вид, что вычисляет отклонения от нормы закладки, наугад помечала что-то в неразборчивом отчете дежурного по лагерю.

Обрадованный доверием и безнаказанностью, итальянец бодро поскакал к очагу удивлять народ новыми блюдами.

Аманда еще раз улыбнулась ему вслед. Потом перевела глаза туда, куда не раз вглядывалась в лучшие и худшие свои дни и часы, проведенные на этом месте, — в даль за Озером, в мощные хребты, густо заросшие соснами. Взгляд скользил с водной глади на зеленые изгибы гор, а мысль, ему в такт, — по сладостным воспоминаниям ночного немого разговора, по предвкушению будущей ночи, которая — она это чувствовала — непременно состоится и принесет… Что принесет — дальше Аманда не задумывалась и перебиралась взглядом с воды на лесные заросли а воображением с сегодняшнего дня на вечное счастливое будущее.

Да, я просто устала быть несчастной. Я устала искать какие-то боковые тропинки, вместо того чтобы выйти на свой путь. Тот путь, который судьба указала мне еще десять лет назад…

Но почему я тогда его не узнала?

Аманда, полузакрыв глаза, подставив лицо под мягкий теплый ветер с привкусом озерного холодка, вспоминала и вспоминала те далекие времена, такие далекие, что казалось, это приснилось — или это была чья-то другая жизнь, не ее…

И снова она видела того парня, который смотрел на нее обожающим взглядом, — лишь теперь она вспоминала, сколько раз в этом взгляде проскальзывали страх, боль, обида… А она не понимала этого! Вот за это-то судьба и принялась ее наказывать. Воспитывать болью, обидой, страхом, унижениями. Все восполняется в этой жизни, все оплачено. Но если так, продолжала размышлять Аманда, блаженно растянувшись в кресле и не заметив, как бумаги выскользнули из пальцев и рассыпались по земле, то за эти десять лет я, наверно, оплатила по полному счету каждую обиду, которую нанесла ему своим отказом. Разве теперь мы не квиты? Разве теперь он имеет какое-то право на меня обижаться? Тем более, после сегодняшней ночи на помосте, там, у этого волшебного озера.

И она опять блуждала взглядом по слабо волнующимся водам, не видя, но представляя, где-то там, за зарослями ивы, тот помост, который их соединил наконец навеки.

Можно было бы сегодня опять туда пойти… Аманда невольно рассмеялась. Что мы, дети, что ли? Интересно, проявит ли Дэн мужскую инициативу? Я не откажу ему ни в чем.

Эта мысль так радостно и неожиданно отозвалась в ней, что стало ясно, как долго и тоскливо мучилась в ней женщина, которую так странно и нелепо разбудили руки француза… Чтобы снова обратиться к сиянию царевну. Ах, если бы Дэн решился! Он бы не пожалел. Я быстро умею учиться. Да ни одна женщина не сможет дать ему столько счастья, сколько…

Аманда не успела додумать, вздрогнув, как от ожога. Вспышкой мгновенной, неконтролируемой ярости вырвались из памяти слова Дэна о Санди. А я ведь так и не спросила его о ней! Мне было не до нее! А может быть, я ему и потребовалась лишь после того, как она ему надоела — или он ей!

Аманда вскочила с кресла — с колен шумно посыпались оставшиеся бумаги. Она с досадой кое-как принялась спихивать их в стопку. Мяла, комкала, нагибалась то за одной, то за другой — а ветер принялся насмешничать и срывать с травы то одну бумажку, то другую, и Аманда, мысленно представляя, как нелепо выглядит со стороны, бегала по лужайке, проклиная все дела на свете.

Наконец, собрав бумаги и остатки присутствия духа, она опять плюхнулась в кресло. От прежнего блаженного настроя не осталось и следа. Зато ярость и ревность укусили душу до крови, и душа кровоточила.

Аманда не выдержала и побежала к воротам, к дороге домой. Пусть сам меня ищет! Пусть сам оправдывается, если ему угодно! Я в нем не… Но и эту фразу она не успела ни выговорить, ни додумать, столкнувшись в воротах с взмыленным, несущимся со всех ног немцем Инго.

— Фрау! Госпиталь! Шнеллер! Дер унфалл! Эксидент! Во ист ире ауто?

— Боже, что случилось? — закричала Аманда еще сильнее немца и сломя голову понеслась туда, откуда он прибежал, поняв из его диалекта лишь то, что случился ужас.

Не успела она подбежать к стройке, как увидела толпу, услышала взволнованный гул голосов, суету. Кто-то бежал к ней, кто-то что-то кричал.

— Дэн! Дэн! Что с ним? — кричала в ответ Аманда, ожидая услышать самое ужасное.

Только сейчас и только с ним что-то могло, и должно было произойти.

Ее схватили за руку, что-то объясняли, спрашивали, но ей не давали ничего понять собственная паника и обращенная к ней смесь наречий. Она только вырывалась и кричала: «Дэн! Дэн! Боже мой! Только не это!»

— Нихьт, нихьт Дэн! — наконец сумел ворваться в этот бред голос все того же Инго, который опять был здесь. Он бежал за ней и, схватив за руку, потащил куда-то в сторону. — Рей! — продолжал немец свои объяснения. — Рей ист гефаллен! — Он тыкал пальцем в сторону обрыва, а потом изображал падение. — Рей ист гефаллен йн ди ватер! Эр вар бетрункен!

— Да говори же по-человечески! — завизжала Аманда. — Что ты несешь!

Инго махнул рукой и подвел ее к толпе. Она не успела взглянуть на того, вокруг кого тревожно шуршились люди, как ее безумный ужас сменился чувством почти цепенящего облегчения. Дэн был жив. Он стоял на коленях и что-то делал с головой человека, который лежал на куске брезента.

Аманда осторожно приблизилась к месту происшествия. Толпа пропустила ее. Дэн умелыми, точными движениями перебинтовывал голову Рею. Лицо раненого было совершенно белым, глаза закатились, рот открыт. Вся одежда перемазана грязью и кровью. Одна рука чем-то зажата и прибинтована к телу.

— «Скорую помощь» вызвали? — тихонько спросила Аманда рядом стоявшего парня.

Он молча кивнул, не оборачиваясь.

Между тем Дэн продолжал тщательно обматывать бинтом разбитую голову Рея, но кровавое пятно все продолжало и продолжало расплываться, пропитывая повязку. Наконец Дэн истратил весь бинт, разорвал концы и аккуратно связал их бантиком. Больше ничего нельзя было сделать. Оставалось только ждать помощи.

— Так, все свободны, — сказал Дэн, обернувшись к толпе. — Прошу вернуться к своим обязанностям.

Толпа, вполголоса обсуждая происшествие, рассосалась. На открытом пригорке остались лишь трое: бледный, почти белый Рей, угрюмый Дэн и взволнованная Аманда. Она опустилась на колени, прижала пальцы к здоровой руке раненого и пыталась прощупать пульс. Наконец, совладав с очередным приступом паники, сумела ощутить редкие вздрагивания. Жив.

— Жив. Как это случилось? — наконец произнесла она, обращаясь к Дэну и не отрывая взгляда от лица Рея.

— Я не видел. Рассказали так. Был пьян, поругался с одним из ребят. Тот его послал. Рей дал ему в зубы, тот ответил. Рей убежал. Говорят, кричал, что утопится. Парень бежал за ним, хотел удержать, а тот, наверное, думал побьет. Бежал, не смотрел под ноги. Ну и кувыркнулся с обрыва…

Дэн замолчал, вздохнул и тоже уставился в белое лицо.

— Лишь бы выжил…

— Я сильно напугалась. — Аманда взглянула а на Дэна. — Когда Инго прибежал, подумала что-то с тобой…

Дэн мельком взглянул на нее, опять опустил глаза.

— Как пульс?

— Чуть-чуть.

— Лишь бы выжил…

Оба замолчали, как молчали вчера и ночью. Но это было другое молчание — они думали не друг о друге, а об этом чужом, почти незнакомом парне, который вчера их развел и сегодня соединил…

— Пульс пропадает! — вздрогнула Аманда. — Если бы хоть нашатырный спирт найти…

— В лагерь пошли. Где они, черт бы их побрал!

Надо аптечку держать с собой, на месте работы.

— Да всегда брал. Я сегодня с утра был не в себе, не сориентировался…

Дэн опять вздохнул и беспокойным взглядом обшарил окрестности.

— Кажется, пульса нет… — Прошептала Аманда.

Дэн оттолкнул ее, крепко схватил руку Рея, потом осторожно прижался ухом к его груди.

— Да… хреновые дела. Сейчас кончится. Судороги пошли…

— Что же делать?

— А я откуда знаю? Попробую искусственное дыхание…

Дэн прижался ртом ко рту Рея и принялся делать мощные вдохи и выдохи. Аманда отвернулась. Она не знала, что и как происходит за спиной, и лишь ждала, с ужасом боясь услышать слово «конец». Но вместо этого услышала отдаленный гул автомобиля.

— Едут! Едут! Кто-то едет! — Она вскочила, забралась на камень, вглядываясь в повороты дороги.

— «Скорая»! «Скорая»! — кричала она, не то Дэну, не то Рею.

Дэн не оборачивался, трудился над телом — значит, не терял сил и надежды. И действительно, через несколько минут слабый шум обратился в реальный рев несущейся по ухабам «скорой». А еще через несколько минут десант в составе врача, фельдшера, санитара и немца Инго высыпал из машины с носилками, какими-то ящиками и аппаратами. Аманду и Дэна оттеснили в сторону. Медики принялись за дело.

Аманда стояла поодаль, уткнувшись лицом в грудь Дэна, и плакала, испытывая противоречивые чувства, не в силах сдерживаться — от пережитого кошмара, от не изжитого еще страха близкой смерти Рея, от того, что это случилось не с ним, не с Дэном, оттого, что он здесь, живой и теплый, стоит и обнимает ее.

Ей было все равно, видит кто-то ее слезы или нет. Да никто и не обращал на нее внимания. Даже Дэн, обнимая ее, машинально гладил волосы и тревожно смотрел на медицинскую суету на брезенте, по действиям медиков пытаясь определить — летальный исход или…

Наконец врач выпрямился, взглянул на Дэна, ободряюще махнул рукой.

— Откачали. Будет жить. Еще бы полчаса — и… — Он опять махнул рукой.

Поднялась суета с носилками. Рея осторожно уложили, осторожно занесли в машину. Дэн оторвался от Аманды.

— Я поеду в больницу. Буду там, пока все не выяснится.

— Я с тобой.

— Нечего тебе там делать. Иди домой.

Жесткий тон, каким он еще не разговаривал с ней, не допускал и попытки неповиновения.

— Хорошо.

Аманда проводила взглядом удаляющегося Дэна.

Двери захлопнулись, взревел мотор, и машина двинулась в обратный путь. На площадке остались Аманда и немец. И кусок окровавленного брезента.

— Надо убрать, — кивнул Инго.

Аманда тоже кивнула и принялась ему помогать сворачивать подстилку. Наконец, кое-как свернув, немец понес брезент куда-то. На жертвенный костер, подумала Аманда. Обошлись малой кровью. Рей жив. Но если бы он… Дэн, наверно, мне бы не простил.

Она медленно побрела по знакомой дороге в поселок. Теперь можно было не торопиться. Опять начались мысли, но уже совсем другие. Не было больше, как сегодня днем, блаженного плавания в эйфории ветра, счастья, солнца…

Аманда шла посередине дороги — пыль еще была вздыблена колесами «скорой». Она не видела пути — только лицо Рея и руки Дэна, усердно наворачивающие слой за слоем бинты — такие же белые, как лицо под ними. Что с ним будет? Лишь бы выжил. Он велел не ходить в больницу. Я что, должна его спрашивать? Все равно пойду.

Аманда пыталась вызвать в памяти прежнее ощущение радости и блаженства, но вместо этого снова и снова попадала в замкнутый круг страха, а из страха — опять к мыслям об обидах…

Опять эта Санди, будь она проклята! Эти люди, эти посторонние люди! Они вечно у нас на пути! У меня на пути! Нет, я не отдам Дэна этой Санди. Интересно, переписывается ли он с ней… Что у них было? Как бы узнать? Ведь не скажет.

Аманда принялась уговаривать себя, что все это не имеет никакого значения, это было в прошлом, а сейчас для него может существовать только она одна. К концу пути ей наконец почти удалось успокоиться и убедить себя в этом.

Крыша больницы уже смутно проблескивала в наступающих сумерках. Когда Аманда подошла к зданию, вокруг никого не было. На площади царила тишина. Вот так же она привозила сюда швейцарца… А теперь — Дэн привез Рея… Хлопоты с этими детьми…

Аманда нажала на кнопку звонка приемного покоя. Сварливая дежурная не хотела ее впускать. Аманда воззвала к хирургу — заорав на весь приемный покой:

— Мистер Квортерли! Это координатор Аманда Вейнер, мне нужны сведения по Рею Брадмери! Вашингтон требует! Меня не пускают!

Из операционной выбежала медсестра.

— Мистер Квортерли сейчас подойдет! Просил подождать.

— Как операция?

— Все в порядке, не волнуйтесь.

Аманда уселась на жесткий стул. Огляделась по сторонам. Дэна нигде не было видно.

Через час из операционной вышел усталый мистер Квортерли. Аманда невольно напряглась, боясь на его лице прочитать все самое страшное. Но хирург, увидев ее взгляд, широко улыбнулся и, стащив перчатки, поскреб подбородок.

— Все нормально, Аманда, жив твой парень. Кого завтра привезёшь? Давай, пока у меня наркоз не закончился!

— Все шутите, мистер Квортерли! Дайте я вас хоть поцелую. — В порыве чувств Аманда бросилась ему на шею.

Мистер Квортерли попятился.

— Отойди, видишь, я весь в крови! Много пришлось повозиться…

— Его можно увидеть?

— Нет, сейчас перевели в реанимацию. Завтра приходи.

— Но точно будет жить? — Передай в Вашингтон: так и так, но ничего не поделаешь, жить будет. — Доктор лукаво сиял.

— Спасибо, вы меня успокоили.

Аманда повернулась к выходу, но у дверей не удержалась от вопроса:

— А где тот, кто его привез?

Но ей никто не ответил. В коридоре было пусто.

Оказавшись на улице, Аманда вздрогнула — от темноты и холода. Вокруг было так же безлюдно, как в больнице. Ладно, попремся домой.

Но куда исчез Дэн? Аманда только успела задать себе этот вопрос, как из-за угла появилась тень.

Это был он. Подошел совсем близко.

— Он живой, — поторопилась поделиться радостной новостью Аманда.

— Я знаю. Я там был.

— А почему я тебя не видела?

— Я сидел в другом конце, бумаги заполнял, общался с полицией. Они выясняли, не могли его кто-нибудь столкнуть. Ладно, главное — живой.

— Да. Все хорошо.

Они шли рядом — куда, не спрашивали ни тот, ни другая. Просто шли по дороге, куда приведет.

— А ты как? — Аманда взглянула на смутный абрис его лица.

— Нормально, чего мне. Не в первый раз такое.

— Бывало?

— Бывало и хуже. Пару раз.

— Расскажи.

— Один раз двум парням из Мексики лень было идти на другой конец стройки, так они залезли в каркас для бетона, подцепили стропами, а крановщик, такой же весельчак из Гватемалы, чтобы поржать, взял и поднял, перенес на другую сторону, а стал опускать — стропа сорвалась…

— Оба?

— Один.

— А крановщику было что?

— Все было, что надо. А в другой раз…

— Ой, не надо ужасов на ночь! — взмолилась Аманда. — С меня сегодня уже хватило.

Дэн вгляделся в нее.

— Холодно?

— Холодно.

Он привычно надел ей на плечи куртку. Аманда мгновенно согрелась и успокоилась. Ей ужасно хотелось спросить: куда мы ищем? Но она решилась опять положиться на судьбу.

Дэн шел явно не в свое общежитие и не в ее коттедж, а куда-то совсем в сторону, и молча вел ее за собой. Наконец они приблизились к домику, который стоял на отшибе поселка. Это был элитный охотничий домик. Аманда ни разу там не была. Как ей рассказывали, мистер Колдуэлл устраивал там смотр очередной сотруднице. Аманда лишь теперь поняла, что избежала такого кастинга только благодаря Дэну. А теперь вот он сам вел ее в этот заветный домик — молча и уверенно. Как в свой собственный.

Дэн достал ключ, открыл дверь. Домик был пуст и ждал гостей.

 

24

Пустота сменилась человеческим присутствием, но тишина осталась той же. Тишина стояла и во всем мире.

Озеро мерно дышало за окном, ветер почти не колыхал занавески в открытом настежь окне. Тихо шелестела листва деревьев, тихо шуршали в кустах какие-то зверушки.

Ни одного слова не пришло в голову Аманде ни тогда, когда, плотно закрыв дверь, Дэн начал целовать ее с такой страстью, какую она до сих пор и не представляла, ни тогда, когда они оказались вдвоем на широкой постели и пустились в долгий любовный путь.

Она лишь вздрагивала от его прикосновений, от касания колючей щеки — успел зарасти за день; но дальше — только таяла, таяла и таяла: так спокойно, умело и ласково делал он с ней все то, что называют… — нет, не хочется называть сексом, пусть будет — любовью.

Было совсем темно, и им не приходило в голову включить маленькое бра над головой. Да и не привыкли еще они друг к другу, и лучше все было делать так — в темноте, не видя лица, только чувству друг друга всей кожей.

Аманда медленно проводила руками по его лицу, по волосам, по шее. С каждой минутой все ближе и ближе становилось тело, все родное и роднее — человек. И наступил миг, когда пропал тот край, где начинается один и кончается другой. Оба застонали почти одновременно и громко. Мерно дышавшее Озеро за окном время от времени начало глубоко вздыхать, и все более мрачными и тяжелыми становились его вздохи. Постепенно что-то похожее на подземный гул стало прорываться из его глубин.

Но ни мужчина, ни женщина не слышали вздохов Озера. Им было не до мира. Прошел миг полного слияния, и наступило расслабление, усталость, блаженное состояние, когда тело просит отдыха и вновь набирает силы. Оба уснули в объятиях друг друга.

Аманда проснулась от того, что он снова искал губами ее губы. Нашел и опять стал рассказывать ей без слов новую любовную историю. Она ответила ему, и их языки долго беседовали между собой на собственном, сладком диалекте.

И опять тело прильнуло к телу, и казалось, что вот-вот растворятся друг в друге. Медленные, изучающие движения сменились исступленными ласками. Это уже походило на борьбу, только в ней не было противников — в ней каждый стремился отдать себя полностью и без остатка.

И снова оба поднялись на гору блаженства и снова громко, отчаянно застонали, не отрывая губ от губ, тела от тела. И новый крик счастья долетел до Озера. А оно опять тяжело вздохнуло и прислушалось к тому темному, неясному гулу, который все шел и шел откуда-то из-под земли.

Но Озеро не могло ничего сказать двум влюбленным о своих мрачных предчувствиях. Да и не послушали бы они его.

Им было не до кого в эту ночь. Опять наступило взаимное отторжение, опять оба выпустили друг друга из рук, губы отстранились от губ, опять оба в полном расслаблении раскинулись на широкой постели среди кое-как расстеленных одеял и разбросанных одежд.

Они ничего не замечали, ничего не слышали, ничего не говорили. Они не спали. Им нужно было только чувствовать друг друга рядом и ждать, когда наступит новый прилив сил для нового любовного поединка.

Дэн молча и мерно дышал, так что Аманда даже забеспокоилась — неужели опять уснул? Она наклонилась над ним и провела губами по его лбу, глазам, щекам… Дэн ловко поймал ее и перевернул на живот.

Этот раунд борьбы больше походил на игру, веселую возню медвежат в берлоге. Аманда не поддавалась, Дэн настаивал, она делала вид, что уворачивается, он ловил ее и все так же, без слов, настраивал на новый лад.

В конце концов она притворно смирилась и затихла, лишь по мере возможности участвуя в процессе.

Дэну понравилось — как обычно. Ей — нет.

— Это кто же тебя так научил? — непроизвольно вырвалось у Аманды.

Он не успел отреагировать, как она поспешно продолжила:

— Здорово. Мне понравилось. Давай еще раз так.

Что оставалось сказать, кроме этого? И ничего не оставалось, как смириться с повторением.

Дэн отдохнул и повторил. На этот раз Аманда была мягче и спокойнее. И все перенесла хорошо, и даже не без удовольствия.

— Надо будет потом изучить как следует такую позу.

Дэн был доволен, снова поцеловал ее и опять откинулся и затих.

Мелкая дрожь прошла по постели. Аманда встревожено коснулась рукой Дэнова плеча.

— Ты что?

— Я? Ничего. Нормально. А что?

— Мне показалось, что ты дрожишь.

— Нет. А я подумал, что это ты.

— Показалось.

Оба затихли. И оба уснули.

Аманде приснился сон — первый за эту ночь. Они с Дэном летят над землей, и он держит ее за руку, а она просит: только не отпускай меня, а то упаду! А он молчит и не отвечает.

Они пролетала сквозь облака, и они были то мягкими и теплыми, то мокрыми и холодными, и в тумане Аманда боялась потерять Дэна, боялась, что он вот-вот сам превратится в туман, в облако, станет бесформенным и исчезнет, — и все крепче и крепче впивалась в его руку.

В одном из облаков их внезапно крепко встряхнуло. Так, что Аманда открыла глаза и опять встревожено взглянула на Дэна. Он был радом, он был жив, но он не спал и тоже смотрел на нее.

— Мне какой-то сон приснился… страшный…

— Мне тоже. Не понял ничего, но… Ладно.

Он опять потянулся к ней. И она — к нему.

И время опять остановилось, как в первый раз, словно до этого ничего еще не было.

Снова немой разговор двух языков шел одновременно с беседой руки тел, которые заново знакомились друг с другом, постигали каждый изгиб, каждую подробность с восторгом и упоением первооткрывателя — так, словно не только они друг с другом были впервые, но и вообще у них никого еще никогда не было.

Аманда впитывала в себя все: запах его волос, его тела, жар и силу рук, грубоватую и трогательную неловкость, с какой он боялся причинить ей боль, — и подчинялась, подчинялась, подчинялась каждому его движению, продолжала и развивала каждое движение, так что вскоре оба были равноправны и равносильны в совместном великом деле любви.

Новый пик, и новый шик.

Новое расслабление, на этот раз — дольше, чем раньше.

Усталость от всего пережитого мало-помалу давала себя знать. Аманде в полудреме стали являться посторонние и тревожные мысли.

Он промолчал, не удивился, обнаружив, что она — женщина. Неужели он и это знал? Нет, кажется, откуда бы ему знать про Пьера? Тогда… наверно, он думает, что этих Пьеров у нее было уже немало и от них — все ее страстные и умелые приемы.

Как ему объяснить, что всему она научилась сейчас, вместе с ним, что она — просто талантливая ученица и он — ее талантливый учитель?

А лучше, наверно, ничего не объяснять. Если любит — поверит тому, что она сама скажет. А если не поверит — значит не любит. И не поверит ничему.

Она лежала молча, не решаясь его касаться, — так встревожили ее эти мысли.

Что думал Дэн — неизвестно, но и он ее не касался. Впрочем, по ровному дыханию было ясно, что он просто спал.

Но заканчивать ночь на таком грустном финале Аманда не собиралась. Она взглянула в окно. Рассвет уже мерцал сероватой синевой, и резко потянуло холодом с Озера.

Скоро вставать. А мы еще не договорили до конца. Она снова наклонилась над ним:

— Родной мой… Любимый мой… Я боюсь…

Дэн медленно открыл глаза. Медленно очнулся, выйдя из глубин своих таинственных грез.

— Что ты сказала?

— Я боюсь, — повторила она, одновременно легко касаясь губами его щеки.

— Чего? Все нормально.

— Я хочу тебя спросить…

— Что?

— Ты очень плохо подумал обо мне, когда… ну, понял, что я не…

— Нет, ничего такого не подумал. Я так и думал, да.

— Почему? Плохо же ты за мной следил.

— Ну, свечку я не держал.

— Но меня-то ты мог бы знать и лучше.

— Ну вот, как видишь, я не очень и ошибался. Да какое мне дело, кто у тебя был первым…

Разговор неожиданно принял прежний тон, которого теперь Аманда панически боялась. Не зная, как выйти из него, она продолжила наугад, теперь больше всего боясь тишины и молчания:

— Тебе правда все равно?

— Правда.

— Врешь. Тебе не может быть все равно, если ты меня любишь.

— Ну и что? Прикажешь полюбить всех твоих любовников?

Неожиданно Аманда поняла, что ее просто провоцируют на ответ. И послушно отреагировала:

— Нет, любовник был всего один, и был всего один раз, и это было неделю назад. Я тебя чуть-чуть не дождалась.

Дэн приподнялся и впился в нее взглядом.

— Кто это был?

— Я не буду говорить. Он уехал и никогда не вернется.

— А, из этих… волонтеров…

— Я не знала, что ты здесь! Если бы я знала… Я так устала… Мне так все надоело…

Аманда заплакала. Дэн не касался ее и, казалось, еще чего-то ждал.

Не вытирая слез, она продолжила свою исповедь. Рассказала ему все: как прошли эти десять лет, сколько раз она оказывалась на грани и удерживалась, сама не понимая почему. И о ее попытках найти свое счастье с волонтерами. И про этот случайный, нелепый ночной приступ непонятно какой, телесной или душевной, жажды, смешанной с отчаянием, когда она отдалась бы не только Пьеру — любому, кто пожелал бы ее взять.

Она беспощадно и точно рассказала все подробности той ночи. И рассказывая, чувствовала, что все делает правильно, что именно это Дэн больше всего хотел узнать — и больше всего боялся узнать.

Она выговорилась и замолчала. Молчал и он. Потом заговорил:

— Хорошо, что ты мне это все рассказала. Верю я тебе. Прости, что не верил. Но ты столько раз мне отказывала, что я тебя уже столько раз ненавидел, столько раз верил всему, что про тебя рассказывали…

— Люси? — не удержалась Аманда.

— Неважно… Но хорошо, что я услышал все это от тебя самой. Прости. Я тебя люблю.

В первый раз он произнес эти слова — не только в эту ночь, но как будто и за всю жизнь. Он потянулся к ее губам, чтобы закрепить признание новыми доказательствами, но она отпрянула.

Она тоже хотела кое-что знать, И видела, что теперь имеет право на любые вопросы.

— А у тебя сколько было?

Дэн замолчал. Ему явно не хотелось ничего рассказывать, но откровенность Аманды требовала равноценного ответа.

— Ну, было… — нехотя ответил он. — Какая разница? Я же мужчина.

— Сколько их было? — Наивная настойчивость Аманды подстегивалась мыслью, что если не сейчас, то больше никогда она ничего не узнает. И хотя узнать это было страшно и больно, но тем сильнее ей этого хотелось.

— Не помню. — Ответ был похож на увиливание.

— Ладно, можешь не говорить. По крайней мере про Санди ты сам сказал.

— Ну да.

— Что у вас с ней было? Как было?

— Да какая тебе разница?

— Я хочу знать, кто тебя всему этому научил.

— Ну научила, и что? Я же на ней все равно не женился.

— А просилась?

— Просилась. Да. Но я ее не любил. Мне ее жалко было. Она была толстая и кривоногая. Ее еще лет в десять обработал родной братец… У нее крыша поехала, она в школе у всех… В общем, неважно. Потом в интернате жила, потом шлялась по Америке… Искала все любовь какую-то. Вот и попался я ей. Перебрал перед этим, конечно. Но она все ревела, все что-то рассказывала про себя… Половину не понял. Что-то говорила, что я — единственный человек в мире, который ей попался…

— Ну, они все так говорят, — не удержалась Аманда от ревнивого замечания. Но тут же переключилась: — А почему ты все-таки не женился?

— Я не благодетель. Что мне с ней было делать? А она вцепилась в меня, как осьминог, вот и на объект приезжала… Ну, я ей в конце концов сказал: так и так, прости, но я занят. Жестоко, конечно, было, да.

— Наверно, до сих пор жалеешь?

— Как человека — да. Как женщину — нет. И вообще, хватит на эту тему.

Он снова потянулся к ней и снова взялся за дело — но этот раунд был совсем не таким, как прежние. Эта любовь была жестоковатой, с привкусом горечи от всего прошлого, которое было у обоих. Но чем глубже проникало тело в тело, тем глубже прорастала душа в душу, и опять диалог стал единым монологом и опять закончился совместным стоном счастья.

И в этот момент земля зашаталась под ними. Очень сильно и вполне буквально…

 

25

Дэн сообразил быстрее, чем Аманда. Резко оторвал ее от себя и толкнул с постели.

— Землетрясение! Хватай одежду, прыгай в окно!

Аманда упала, вскочила на ноги, заметалась по комнате. Не вполне понимая смысл выкрика, еще в полузабытьи, не вышедшая из последнего любовного приступа, она растерянно тянула на себя простыню и пыталась взобраться на подоконник. Трещал и осыпался потолок, со звоном слетело и разбилось зеркало — осколки впились в обнаженную спину Аманды, но она в оглушении ужаса даже не почувствовала этого. Она боялась оглянуться на то, что творилось в комнате, и лишь цеплялась за подоконник, пытаясь влезть, и повторяла:

— Ой, мамочка! Ой, мамочка!

А простыня, которую она придерживала одной рукой, скользила по скату подоконника и не давала ей взобраться.

В этот момент прошел новый мощный толчок.

Прежде чем Аманда пришла в себя, Дэн успел влезть в брюки, выпрыгнуть в окно и, уже стоя снаружи, крепко ухватив ее за руки, сильнейшим рывком вытянул из трещавшего дома, едва не вывихнув ей оба плеча. Аманда перевалилась через подоконник, как мешок с мукой, со стоном и плачем. Дэн и тут не дал ей опомниться, завернул в простыню с головой, схватил на руки и побежал прочь от дома по продолжающей содрогаться земле.

Не успели они оказаться в ста метрах от дома, а Дэн — поставить ношу на ноги, как раздался неправдоподобный грохот. На глазах рассыпалась труба, с крыши покатились кровельные листы.

— Вот, дьявол! Крышу не закрепили! — громко и бессмысленно закричал Дэн, грозя кулаком — не то стихии, не то неведомым нерадивым строителям.

Аманда стояла, уткнувшись ему в плечо, судорожно удерживая у шеи край простыни, ничего не видя и не слыша, только всем телом ощущая, как страшно колеблется и дергается земля под босыми ногами.

Идти, бежать было некуда. Место, где стоял домик, находилось вдали от поселка, а там, скорее всего, было еще страшнее — вероятно, шла паника.

Тут хотя бы никто не голосил и не метался. Только из дома продолжал доноситься шум и грохот — видимо, добивалось то, что не успело разбиться при первом толчке.

Потом земля затихла. Надолго ли?

В конце концов Дэн крепко взял Аманду за руку и повел на берег.

— Я боюсь! Спаси меня! Я боюсь! — закричала она, зарыдав.

— Бояться нечего, — ответил Дэн спокойным, уставшим голосом. — Прошел главный толчок — самый сильный. Потом идут афтершоки, это уже не страшно.

— Что это?

— Афтершоки — последующие толчки, — разъяснял Дэн терпеливо, как ребенку, держа ее за руку и медленно, осторожно ступая босыми ступнями по тропе, усыпанной шишками и сучьями. — Они всегда слабее Главного.

Аманда всхлипывала и невольно успокаивалась — не столько от его слов, сколько от спокойной, уверенной интонации.

На берегу было холодно, по Озеру шла огромная страшная волна.

— Ой, опять! — взвизгнула Аманда и ухватилась за Дэна. Оба упали на землю и, прижавшись друг к другу, пережидали новый толчок.

Аманда не могла бы потом сказать, где было страшнее — дома, где трещали стены, рушился потолок и бились зеркала, или тут, где шел подземный гул, а с Озера — могучая волна, и все это в полной тишине, без ветра — лишь скрипели, трещали и ломались сучья на деревьях.

Дэн крепко обнял Аманду — и вдруг резко отдернул руку.

— Кровь! — вскрикнул он невольно. Осекся и краем простыни осторожно принялся вытирать спину.

— Что там? — дрожащим голосом спросила Аманда.

— Слава богу, неглубоко. Типа длинной царапины.

— Это чем меня?

— Не знаю. Там было чем. Тебе повезло.

— Это ты меня вовремя вытащил.

— Да уж, вовремя, — вздохнул Дэн и взглянул вдаль, где угадывались силуэт домика и разгромленная крыша с остовом каминной трубы.

Пока Дэн и Аманда были заняты раной, все опять затихло. Он припечатал край простыни к спине Аманды и прижался к ней, чтобы хоть немного ее согреть. Она дрожала все сильнее и сильнее.

— Я больше не могу тут. Я боюсь. Пойдем куда-нибудь, где люди!

— Пойдем, только попозже. Сейчас нигде людей нет, только стадо обезумевших баранов. Затопчут и не заметят. Погоди, потерпи. Я сейчас приду.

Прежде чем Аманда успела спросить, куда он собрался, Дэн бегом кинулся к дому.

Она уткнулась лицом в колени и наконец в одиночестве смогла отвести душу, в заходящемся плаче, излив в нем все потрясение от охватившего ее ужаса. И все это после мига такого самозабвенного счастья!..

Постепенно плач затих. Спина саднила под простыней. Аманда уже не дрожала, а погружалась в какой-то анабиоз, когда, запыхавшись, примчался Дэн. Он был полностью одет, в руках держал ее одежду, какие-то коробки, что-то белое.

— Одевайся… Нет, погоди, сначала я тебе смажу…

Только такой хозяйственный человек, как Дэн, мог отыскать в чужом, разгромленном доме лекарства, невольно подумалось Аманде, пока она визжала от щедрого смачивания раны дезинфицирующей жидкостью. Дэн, слыша по ее тону, что страх прошел, приговаривал:

— Ну вот, теперь все позади, можно и поорать!.. А теперь — хватит, одевайся.

— Ой, футболку испачкаю. Погоди, пусть засохнет.

Дэн молча напялил на нее свою майку. Аманде ничего не оставалось, как продолжить и закончить процесс одевания. Во время манипуляций страх прошел окончательно. Да и толчки больше не повторялись.

— Как думаешь, будет еще что-нибудь?

Дэн пожал плечами.

— Мне небесная канцелярия не докладывается. А про афтершоки я тебе уже сказал. И, как видишь, был прав.

— Что там, в доме?

— Полный бардак. Потолочные балки рухнули.

— Прямо бы…

— Ну да. Прямо бы на нас.

— Это судьба, это судьба! — опять всхлипнув, заговорила Аманда быстро и сбивчиво. — Она не хочет, не хочет, чтобы мы с тобою были…

— Ерунда. Причем тут судьба? Это стихия, и надо ее принимать такой, какая она есть, без суеверий. А судьба — это прежде всего мы с тобой, и мы ее сами делаем. Или не делаем. Вот и все.

И опять Аманду успокоили — или слова, или тон, или все вместе.

— Ну хорошо. Что будем делать с судьбой дальше? — спросила она.

— Что делать?.. А ты как?

— Я — нормально.

— Тогда так. Иди в больницу…

— Да говорю тебе — я нормально!

— Не перебивай! — Аманда вздрогнула от сурового командного голоса, который ей пришлось услышать во второй раз. — Иди в больницу, навести Рея. Неизвестно, как он перенес это, да и сама больница как бы не того…

— А ты?

— Я — в лагерь. Я там должен был быть с самого начала, да вот провозился…

— Ах, как жаль!.. — не удержалась было Аманда от привычной язвительности, но тут же прикусила язык, увидев, как сверкнули глаза Дэна из-под сдвинутых бровей. — Прости, прости меня! Я все понимаю. Хорошо. Я пошла.

— Передай ему привет, — спокойно донеслось ей в спину.

Еще не дойдя до поселка, Аманда увидела следы разрушений, попала в толпу плачущих женщин, охваченных запоздалой паникой, и из их воплей и бестолковых рассказов мгновенно выяснила, что ужас от землетрясения намного превосходил реальные последствия. Просто в этом месте так давно не трясло, что люди позабыли, что живут в беспокойном районе.

Аманда, приняв спокойный и уверенный тон Дэна, начала авторитетно объяснять про афтершоки, убеждала возвращаться по домам, и как перед этим она сама, так и люди приходили в себя и от веских слов и внушительного тона.

Вместе с толпой Аманда добрела до больницы и окончательно успокоилась. На совесть выстроенное здание не потеряло ни трубы, ни кровли, ни единого стекла, лишь осыпалась наружная штукатурка. Главврач с бригадой озабоченно осматривали и обсуждали потери.

На Аманду никто не обращал внимания, двери приемного покоя были широко раскрыты, внутри толпились люди — кто с травмой, кто просто так, чтобы узнать новости. Без всяких препятствий Аманда проникла в послеоперационную палату.

Рей был там — живой, в сознании и спокойствии. Увидев Аманду, он широко улыбнулся и протянул здоровую руку.

— Как ты? — Аманда подошла, наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Превосходно. Еще один сеанс вибромассажа — и мне бояться больше нечего! — Юмор Рея был, как всегда, весьма специфичен.

— Ох, слава богу. Я боялась, что этот ужас тебе повредит.

— Вначале так и было. Хотя я и стопроцентный мужчина, не могу не отметить, что памперс на мне оказался очень уместным…

Аманда не удержалась и прыснула от смеха. Рей насладился эффектом и невозмутимо продолжил:

— Пока тут все трещало и осыпалось, я прикидывал свои спринтерские возможности. Вычислив расстояние до окна и угол наклона, под которым мне следовало бы с него слететь, чтобы не лишиться и остальных конечностей, я пришел к выводу, что, пожалуй, будет приятней потерять их тут, когда просто обрушится потолок, — по крайней мере без затраты сил…

Аманда смеялась сквозь слезы. Рей погладил ее по руке.

— К моему разочарованию, аттракцион очень быстро закончился. Мне осталось утешаться лишь тем, что я прошел курс шокотерапии совершенно бесплатно. И к тому же получил бонус: я жив, бодр и готов к новым удовольствиям, которые предоставит мне ваша гостеприимная земля.

— Не надо так, прошу тебя! — Аманда вытерла слезы и снова поцеловала Рея. — Все позади, и никто ни в чем не виноват. Все произошло так, как и должно было произойти.

— Ты права. — Голос Рея был серьезным и спокойным. — Все так и должно было произойти. И я должен был тебя найти, потерять, а потом уже все пошло своим порядком.

— Как ты себя чувствуешь? — спохватилась Аманда.

— Я же сказал — хорошо.

Оба замолчали. Аманда, примостившись на край высокой и жесткой хирургической кровати, машинально поглаживала руку Рея и смотрела не на него, а в окно, на неслышную суету во дворе.

— А где Дэн? — спросил наконец Рей.

— Он пошел в лагерь, разбираться.

— Правильно сделал. Наверно, меня сегодня увезут в центральный госпиталь — и мы больше не увидимся. Я так рад, что ты пришла и что я успею сказать тебе все, что хотел…

Аманда молчала и продолжала смотреть в окно, не решаясь убрать руку, застывшую на его руке. Рей тоже смотрел куда-то в сторону, не на нее, и продолжал:

— Я влюбился в тебя сразу, когда еще увидел тебя с катера, но ты не заметила меня. Ты смотрела только на одного нашего общего друга…

— А он на меня — нет… — не выдержала Аманда.

— Почему это ты так решила?

— Я не слепая. — Какой-то инстинкт заставил Аманду подбирать слова и осторожничать, вместо того чтобы выпалить правду. Вдруг Рей что-нибудь расскажет, чего она не знает?

И Рей рассказал.

— Я не знаю, насколько ты не слепая, но то, что этот человек влюблен в тебя по уши, видно всякому. Я узнал тебя сразу. Мы с Дэном много общались во время учебы, и в его комнате вся стена над постелью была увешана твоими фотографиями.

— Моими фотографиями? — Аманда была поражена. — Я ни одной ему не дарила.

— Ну не знаю, где он их брал, но ты была на них прекрасна.

— Значит он фотографировал меня без моего ведома. Или кто-то — для него?

— Как-то раз мы с ним хорошо нажрались в баре и я навел разговор на эти фотографии. Это был один-единственный разговорено открыл мне все. Он рассказывал, что влюблен в тебя чуть ли не с детства. После бара мы пошли на набережную и всю ночь просидели на парапете, и он всю ночь рассказывал мне, какой у тебя голос, какое лицо, как ты говоришь, как двигаешься… Это была поэма. А потом настало утро, мы замерзли, он протрезвел и замолчал.

Рей тоже замолчал, не то вспоминая, не то не решаясь что-то добавить.

— И больше он ничего не говорил? — Аманде хотелось узнать все.

— Наверно, еще что-нибудь рассказал бы… Да я сам виноват…

Рей опять замялся.

— В чем?

— Ну, я посоветовал ему взглянуть на вещи трезво. Сказал, что раз ты его не любишь, то ему суждено умереть девственником.

Он засмеялся.

— Дэн засмеялся? — У Аманды почему-то мороз пробежал по коже.

— Да. Нехороший был смех. Он встал и пошел домой. Мы жили в общежитии. У нас были соседние комнаты. Как-то раз возвращались вместе. Когда я зашел к себе, у меня спала Санди…

— Какая Санди? Та самая?

— А, ты знаешь?

Аманда спохватилась.

— Ну да, он называл ее имя, но я ничего не поняла.

Рей опять замялся.

— Наверно, и я не должен.

— Ты все равно уедешь, и он тебя больше не увидит. А я должна знать все. Рассказывай.

— Хорошо. Так вот, там, у меня, спала Санди с моим другом. Я с ней был до этого года два, потом отдал другу. Другу она тоже надоела, но он не мог от нее избавиться. Когда мы с Дэном подошли к дверям, он открывал свою, а я зашел к себе и громко говорил с Санди и Майклом. Дэн услышал и зашел, думал, что-то случилось. Санди увидела Дэна и заплакала. Сказала ему, что ее хотят тут вдвоем изнасиловать. Это ее обычный прием, бить на жалость. Ловец душевных людей.

Аманда нетерпеливо захлопала Рея по руке…

— Дальше что было?

— Дэн рассердился на нас. Он сказал мне, что с женщинами так не поступают. Я сказал, что это не его дело. В это время Санди выбежала из моей комнаты и принялась орать на весь коридор. Я хотел заставить ее замолчать, схватил за руку. Дэн решил, что я хочу ее побить, замахнулся на меня. Я уклонился и засмеялся. Я знал, что тут надо вести себя очень спокойно. Я сказал: ее никто не бьет и не насилует, она просто никому не нужна. Санди продолжала плакать. Тогда он взял ее за руку и увел к себе. Так она у него и пробыла, с годик.

Рей и Аманда одновременно перевели дух.

— А потом?

— Ну, потом он уехал, я уж не знаю, что у них было. Знаю, что она приезжала сюда, но я с ней тогда не общался. — При этих словах его взгляд перешел на Аманду.

— Ты не знаешь, где она сейчас? — Аманда упорно держала тему разговора.

Рей вздохнул.

— Знаю. Штат Орегон, город Юджин, муниципальное кладбище, крайний ряд справа от входа. Номер могилы не помню.

Аманда вздрогнула:

— Откуда ты знаешь? Что с ней случилось? Рей пожал плечами.

— Что должно было случиться, то и случилось. Я знаю об этом лишь чуть-чуть, от общих друзей, и то случайно, потому что оказался в Юджине и мы разговорились о прошлом. Они-то меня и провели к могилке. Да и никто толком не знает, только знают, что был суицид. Она повесилась в полном одиночестве.

— Дэн знает? — быстро и жестко спросила Аманда.

— Я ему не говорил, а он не спрашивал — медленно и тихо ответил Рей.

В эту минуту открылась дверь и зашел Дэн. Он был спокоен, деловит, и при его виде оба — Рей и Аманда — невольно отпрянули друг от друга. Но Дэн не заметил руки Аманды на руке Рея — или сделал вид, что не заметил. Во всяком случае, их разговора он не слышал.

Он подошел к Рею, дружески и осторожно пожал ему здоровую руку.

— Как дела?

— Превосходно, — улыбнулся Рей.

— Я говорил с главврачом, скоро будет вертолет, тебя отвезут в госпиталь.

— Спасибо. А мы с Амандой обсуждаем сегодняшний аттракцион.

Это не было ложью. Ведь об этом тоже говорилось.

— Да, тряхнуло хорошо.

— Как там, в лагере? — одновременно спросили Аманда и Рей.

— Нормально, кое-что попортилось, но особых разрушений нет. Народ повыскакивал из палаток, сначала сильно перепугались, но Бессет, мастер, быстро всех построил и увел на берег. Но самое интересное — увлекаясь, быстро заговорил Дэн, обращаясь не к Аманде, а к Рею, — что наш откос не съехал ни на миллиметр, представляешь? Я его весь сглазил. Четко держится!

Он не удержался от широкой улыбки. И все заулыбались, невольно заразившись его радостью.

— Что же, мистер Дэн, вы оказались правы. Я напишу президенту, что для пробежек он смело может выбрать дорожку вокруг Озера, которую соорудил мистер Дэн! Это будет новое национальное достояние — тропа имени Дэна Рочерли!

Общий смех был прерван приходом главврача.

— Ну, кто тут смеется?! — бодро окликнул он. — Все? Отлично. Того, кто смеется громче всех, первого и выпишем! — И его палец устремился на смеющегося Рея.

После обеда в небе послышался рокот вертолета. Один человек, пытавшийся бросить вызов судьбе, отправился долечивать последствия неразумной дуэли. А двое других вернулись в лагерь к делам и обязанностям, которые ничему больше не мешали.

А через два месяца все работы закончились, лагерь был готов к принятию на следующее лето первой группы детей-инвалидов. Все это время проработавшая правительственная сейсмологическая комиссия пришла к выводу, что произошедшее землетрясение не превышает статистически опасные границы ни по проявлениям, ни по последствиям, ни по частотности. Представитель медицинской корпорации подтвердил превосходство местных условий над прочими по части климатического лечения, и мистер Колдуэлл наконец мог радостно вздохнуть: его усилия по доведению проекта до конца увенчались успехом.

Принимавшая объект комиссия признала качество работ небывало высоким, рекомендовала принять его в качестве стандарта для всех подобных районов и создать на основе лагеря полигон для экспериментального строительства, поставив руководителем мистера Дэна Рочерли.

Мистер Колдуэлл вздохнул еще радостнее и уехал выбивать грант на сооружение нового охотничьего домика для высоких гостей — взамен разрушенного.

А мисс координатор Аманда Вейнер после официальных хлопот в последний раз собрала армию волонтеров и торжественно объявила о закрытии сезона.

Все пережитые трудности и потрясения нисколько не помешали ни всеобщему веселью на танцплощадке, ни фейерверкам, ни прощальной лавине поцелуев и объятий, которые принимали двое: Дэн и Аманда.

А потом они остались одни — наконец вместе.

 

26

А через месяц на Ежевичной поляне — далекой, скрытой среди лесов на высоком плато над Озером — началось строительство другого домика.

Сначала приехали двое суровых мужчин и одна пышноволосая улыбающаяся женщина. Мужчины бродили с планом и мерительным инструментом, прикидывали, приглядывали, спорили и, наконец, что-то обмерив, подписали какие-то документы, а женщина оглядывала окружающие деревья и самым красивым давала имена и повязывала на них ленточку. Мужчины мерили и подписывали, а женщина готовила мясо на гриле, и потом все сидели и угощались и обмывали сделку сухим вином, а потом уехали.

А после опять приехал один из мужчин — и с ним пышноволосая женщина. Она здоровалась с деревьями, а он озабоченно оглядывал участок и вбитые колышки, и они о чем-то говорили, бродя по участку и показывая рукой то туда, то сюда.

Мужчина и женщина вытащили из машины палатку, натянули ее, развели небольшой костер, посидели у него, накрывшись одной курткой, а потом забрались в палатку и не вылезали из нее до утра.

А утром они уехали.

А потом на участок приехала бригада, которой руководил тот же мужчина, и принялись пилить и вывозить некоторые деревья, а некоторые — оставили. Те, которые были обвязаны ленточкой.

А потом там, где деревьев больше не было, принялась за работу другая бригада, которой руководил все тот же мужчина, и вскоре самая тихая, мшистая, засыпанная сосновыми иглами часть Ежевичной поляны превратилась в бетонный фундамент.

А потом бригада принялась возводить на фундаменте дом, и мужчина бдительно следил за работой.

Пышноволосая женщина в алом комбинезоне и белой футболке — или в белом свитере и алой куртке — не вмешивалась, только ласково поглядывала на мужчину и разводила очаг подальше от работ и делала вкусный ужин на гриль-решетке, и угощала всю бригаду жареной рыбой или мясом и на прощание благодарила их.

И наступил день, когда весь мусор был аккуратно убран и на Ежевичной поляне засиял окнами двухэтажный коттедж под крутой красной крышей, с антенной-тарелкой и подвалом, где был бассейн и гараж на две машины, и полы с подогревом, и замкнутый цикл водо- и воздухоочистки, — дом, в котором можно жить круглый год вдали от цивилизации — было бы чем заниматься.

А заниматься мужчина и женщина собирались, видимо, прежде всего любовью.

На следующий день после того, как в местной мэрии был зарегистрирован новый дом, там же зарегистрировали новый брак между теми самыми мужчиной и женщиной.

Почему-то оба участника предпочли скромную гражданскую церемонию пышной церковной.

Мужчина был спокоен и деловит, только почему-то все пошевеливал рукой в кармане, где лежали ключи от дома.

Женщину это немного раздражала, и ей все хотелось сказать: «Дэн, вынь руку из кармана!», но она только молчала и предпочитала улыбаться отражению в большом, во всю стену, зеркале, откуда на нее смотрела такая же улыбающаяся женщина — в ослепительно красивом розовом платье, сплошь из воланов и оборок, платье, так удачно купленном на одной из распродаж, чтобы было в чем отметить самый радостный, самый праздничный день в жизни женщины. Платье, которое не будет храниться в залежах устаревших нарядов. Платье, которое будет надеваться как можно чаще, по каждому праздничному случаю. Платье, которое никогда не выйдет из моды.

Женщина не успела как следует наулыбаться своему отражению, как мэр призвал ее и спутника к исполнению гражданских обязанностей.

Дама в строгом костюме спросила строгим голосом:

— Аманда Вейнер, согласны ли вы стать женой Дэна Рочерли?

— Да! — громко и четко произнесла Аманда — так, чтобы это слышал Дэн, слышала мэр, весь поселок, и Озеро, и весь мир.

Дэн разжал руку и уронил ключи на пол.

Потом все смеялись, целовались и поздравляли друг друга. За дверями новобрачных уже ждал мистер Колдуэлл с веселыми сотрудницами и зачем-то сообщил радостное известие: охотничий домик скоро будет отстроен заново.

— А наш домик лучше! — дерзко ответила новобрачная.

— А вот посмотрим, сравним! — пообещало начальство, подталкивая бурлящих подчиненных к выходу.

Потом кавалькада машин отправилась на Ежевичную поляну. И началось то, что и бывает в подобных случаях: суета гостей, аханья и разглядывания интерьеров. Мистер Колдуэлл громко требовал право первого плавания в бассейне, все дружно его оттаскивали, боясь, чтобы пьяный шеф не утопился. До утра шел пир в большой овальной гостиной с окном во всю стену, которое открывало вид на поляну, а еще дальше — на Озеро, а еще дальше — на заснеженные отроги вечных гор, которые и не такое видели, и не такое переживут…

А потом все уехали, и в доме остались лишь двое — мужчина и женщина, муж и жена, Дэн и Аманда Рочерли, которые наконец нашли в этом мире себя, друг друга. Свое место и свой дом.