Аманда готовилась к вечеру еще тщательнее, чем когда-то ужасно давно — к прибытию волонтерского десанта.

У нее было всего два часа, и за это время волосы выдержали маску, были вымыты лучшим шампунем, ополоснуты розовой настойкой и, вопреки запретам, самым тщательным образом распушены феном с применением профессиональной пенки. Волосы будут близко-близко к его лицу (чьему — Аманда старательно не думала), и надо, чтобы это лицо вдохнуло весь аромат, прежде чем будет убито наповал макияжем.

Лицо делалось не менее тщательно. Загар чуть-чуть оттенили тональным карандашом, тональный крем наложили самым тонким слоем, совсем слегка нанесли пуховкой рассыпчатую пудру: могут целовать, а следов не должно быть.

Долго думала Аманда — красить губы или нет? Отходила от зеркала, прищуривалась, намазывала одной помадой, приглядывалась, стирала, наносила другой слой, опять приглядывалась — и в конце концов ограничилась розовой, гигиенической.

Могут целовать, а следов быть не должно. Кто мог целовать — об этом Аманда старательно не думала.

Костюм менять не стала, хотя было сильное искушение надеть легкое розовое платье из натурального шелка, которое купила три года назад на удачной распродаже, — все в оборках и воланах. Долго смотрела на платье, снимала с вешалки, прикладывала — и со вздохом повесила обратно. Темно будет, все равно не оценят. Оставим до какого-нибудь праздника. Будет же он и на нашей улице.

Когда за забором просигналила машина, Аманда была уже в полном сборе — в привычном алом комбинезоне, надев лишь свежую белоснежную футболку и любимые белые кроссовки, изумительно мягкие и удобные, стоившие половины зарплаты. Придется много танцевать, надо выдержать.

Дэн сидел за рулем, как обычно сдержанный, с видом шофера, который только и делает что возит начальника на работу. Кинул на Аманду короткий взгляд, скупо улыбнулся, резко завел мотор.

— Твоя? — спросила Аманда, неопределенно кивнув куда-то на верх салона.

— Служебная.

— Славная. А мою видел?

— Водишь?

— Ага.

— Молодец.

— Стараюсь. — Аманду забавлял и раздражал такой точечный стиль беседы, но она, прежде чем закрыть дверь и обернуться к Дэну, поклялась себе ни разу не вспылить за этот вечер.

Дэн вел машину удивительно мягко — или марка такая была? Аманда не ехала, а плыла по волнам. Меня везут, как жемчужину в раковине, повторяла она себе, закрыв глаза.

Дэн врубил тихую музыку. Скрипка грустно и внятно вела речь о чем-то былом и незабвенном. На ее фоне шел вокализ, голос взлетал в высоту, трепетал и срывался вниз — без слов, и не надо было слов, и так было ясно, что речь идет о любви, бывшей, позабытой и воскресшей.

Воскресающей…

Аманда чувствовала тепло Дэна, изредка вздрагивала, когда, переключая скорость, он легко касался ее руки, лежавшей на сиденье, и надеялась, что он этого не замечал.

Они молчали всю дорогу. Говорила музыка. В чем-то убеждала обоих, о чем-то просила, о чем-то напоминала. Ехать бы так и ехать — вечность.

Дэн затормозил — мягко и аккуратно. Аманда открыла глаза и вздрогнула от ослепительного света. Лагерь был ярко освещен прожекторами, шумел народ, музыка грохотала из динамиков, трещали фейерверки.

— Развлекаются уже, — резюмировал Дэн. — А завтра работать.

— А им все нипочем, — отозвалась Аманда, вылезая из машины.

К ним уже бежал Рей, а за ним остальные. Окружили, загомонили, обнимали Аманду так, словно видели ее впервые, схватили за руки, потащили на танцпол.

Там гремела сальса. Это мы умеем. Когда-то — ужасно давно — полученные уроки бальных танцев сделали свое дело, и усвоенные навыки вмиг всплыли в памяти. Аманда с ходу ворвалась в круг, Рей крепко ухватил ее за руку, и они начали танцмарафон.

Буйство веселья залило сердце Аманды с такой силой, что она забыла обо всем, не задумывалась о смене движения, все получалось само собой. Иногда Рей оставлял ее, начиналось чистое соло, и по визгу и свисту зрителей Аманда чувствовала, что каждое ее движение — четкое, правильное, красивое, завораживающее. Потом Рей опять хватал ее за руку и принимался кружить, кидать к себе и от себя, сам что-то такое выделывал, что Аманда заходилась счастливым хохотом.

А потом шла совместная импровизация, когда каждый партнер мгновенно предугадывал желание и движение другого, вовремя подчинялся ему, вовремя брал инициативу на себя и снова подчинялся, и снова вел.

Это уже был не танец, а любовный поединок, и даже не поединок, потому что там отсутствовало противодействие, но были слаженность, полное взаимопонимание, которое к концу превратилось во что-то вроде экстатического слияния.

Музыка остановилась, партнеры застыли в финальном объятии. Зрители свистели, орали, хлопали так, будто в первый раз наблюдали танец.

Рей совсем потерял голову. Зарылся в нашампуненные волосы Аманды, прижал ее с такой силой, что она едва не закричала, и страстно впился в губы.

Вот этого ему делать не следовало. Аманде стало страшно, стыдно, и в голове стучало одно слово: Дэн!.. Дэн!.. Дэн!.. Но из гордости она не делала ни малейшей попытки вырваться.

Довольный Рей наконец отпустил ее, многократно поцеловал ручки и спросил, куда ее отвести.

— Не знаю… Домой.

— Домой? — изумился Рей. — Я твой должник, ты выиграла пари, теперь проси что хочешь, я весь вечер твой!

Аманда мрачно отозвалась:

— Ладно, посмотрим.

Они спустились с танцплощадки, а там опять заревела музыка, и народ кинулся в круг разминать уставшие кости.

Рей явно намеревался увести Аманду куда-то в палатку. Но она хотела теперь только одного — спрятаться, скрыться от всех. Ведь Дэн, наверно, теперь навсегда потерян для нее.

— Я хочу домой! — повторила она отчаянно и капризно, когда они вышли на центральную дорожку.

Рей вздохнул.

— Ты недовольна мною? Я хотел тебе сказать, что ты была такой красивой, я тебя давно…

— Замолчи, замолчи, замолчи! — еще отчаяннее закричала Аманда, но не зарыдала, хотя хотелось.

— О, прости, дорогая, я не должен был… Я ведь все знаю, все понимаю… Я не удержался…

— Вот, ты все понимаешь… Зачем же ты это сделал?

— Я не удержался… Ты была такая красивая… Я рискнул, я хотел обмануть судьбу, я хотел бросить ей вызов…

— Рей стоял очень близко, но не касался ее, лишь вглядывался в лицо, которое здесь, в сумерках, было ему почти не видно, вглядывался так, словно хотел каждую частицу впечатления унести с собой.

Аманда опустила голову, слезы наворачивались ей на глаза, но она все-таки их удерживала. Потом по-детски всхлипнула и замолчала.

Молчал и Рей. Потом вздохнул.

— Отвести тебя домой?

— Ох, там будет еще хуже.

— Отвести к…

— Да… Нет… Найди его. Пусть придет. Я буду ждать здесь.

— Хорошо. Это мне наказание, я его заслужил. Я ему все объясню.

— Не надо ничего объяснять! Просто скажи: она тебя ждет. А там пусть как хочет.

— Хорошо. Прости меня. Ты на меня сильно сердишься?

— Я не сержусь. Честное слово. Я тебя понимаю. Получилось так, как должно было получиться. Но дальше ничего не должно быть.

— Да, я понимаю. Пойду поищу.

Рей ушел. Аманда в изнеможении опустилась на корточки под сосной и закрыла лицо руками.

Издалека доносилась музыка, взлетали фейерверки, но сюда, на окраину лагеря, никто не заходил, словно все видели Аманду и не хотели ей мешать.

Она не знала, сколько продолжалось это одинокое видение под сосной. Она так погрузилась в свои мрачные мысли, что вздрогнула, когда совсем рядом хрустнули сухие иглы под чьей-то ногой.

Это был он. Дэн возник как привидение, почти неслышно. Она выпрямилась и стояла, боясь взглянуть ему в лицо. Он молчал и, по-видимому, не собирался начинать разговор.

В конце концов Аманда решилась:

— Прости меня.

— За что?

— За все.

— Ты ни в чем не виновата.

— Я виновата. Во всем.

— Говорю тебе, ни в чем. Раз ты меня не любишь, что прощать-то? — Дэн усмехнулся. — Зачем ты меня звала? Покаяться? Не в чем тебе каяться!..

— Не говори так со мною! — прервала его Аманда. — Да, я во многом виновата, во всем виновата, но только умоляю тебя, не говори так со мною!

— Ладно, давай без истерик. Что хотела?

Его сухой, жесткий тон загонял Аманду в угол, не давая ей ни шанса на оправдание, на то, чтобы хоть как-то изменить, оборвать этот идиотский маршрут, который вел их в никуда.

— Я хочу с тобой поговорить.

— Здесь, что ли? Пойдем куда-нибудь.

— Пойдем.

— Куда?

— Мне все равно.

Не взяв ее за руку, как надеялась Аманда, Дэн молча повернулся и куда-то медленно пошел. Это, наверно, надо было понимать как сигнал «следуй за мной».

Она молча последовала за ним, спотыкаясь о шишки и корни. Но из гордости не брала его за руку. Или из страха — вдруг он вырвет свою? Но она была готова так идти за ним всю ночь, куда угодно. Всю жизнь, может быть. Лишь бы он заговорил с ней по-человечески.

Дэн привел ее на озерный берег, на помост, с которого народ пытался ловить рыбу — так же регулярно, как и безуспешно. Они уселись рядом, свесив нога, глядя на тихую воду, на крупные яркие звезды, на Млечный Путь, — картина получалась идиллической. Если бы не то обстоятельство, что Дэна рядом с ней как бы и не было. Сидел чужой, посторонний человек, холодный, равнодушный, готовый в любую минуту сорваться и уйти навсегда.

Если я позволю ему уйти, я уже никогда его не увижу. Аманда не думала о том, что делать, что говорить. Она полностью отдалась интуиции — как тогда, когда безошибочно вывела себя к финалу того проклятого танца…

Но на сей раз интуиция должна привести ее к нужному финалу.

— Прости меня, — начала она со все той же упорной фразы.

Дэн вздохнул.

— Знаешь, я терпеть не могу выяснения отношений. Говорю же тебе: я на тебя не сержусь. Чего тебе надо?

Явно провоцирует на ссору, чтобы потом сказать, что она во всем виновата, а он… Так… спокойнее…

— Мне надо только одно: чтобы ты меня простил за то, что сделал Рей.

— Оригинальная постановка вопроса.

— Ну хорошо: за то, что я ему это позволила сделать.

— А, это уже другое. Впрочем, это твое дело.

— Я его не просила и не ожидала ничего подобного. Для меня это тоже был шок. Я ему сказала, что никакого продолжения не может быть, и попросила привести тебя — в наказание за вину. Вот и вся предыстория.

Дэн молчал и что-то разглядывал на невидимом черном горизонте.

— Ты мне веришь? Веришь моим словам?

— Да.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Аманда не поддалась на провокационный тон.

— Вот. А теперь я хочу тебе рассказать историю.

— Не нужны мне твои истории.

— Это не моя история, а наша с тобой.

Дэн вздрогнул.

— Нет, спасибо. Я уже все это пережил. Больше не хочу.

— Чего не хочешь?

— Ничего не хочу.

— Я тебя понимаю. Я хочу еще раз попросить у тебя прощения за все, за все, за все.

— Ну да, на безрыбье.

— Есть еще такое слово — жизнь, — ответила Аманда очень терпеливо и очень спокойно.

Оба замолчали. Но она теперь всем своим нутром чуяла, что Дэн не уйдет. Хотя он по-прежнему смотрел очень далеко за горизонт.

— Ты не хочешь меня прощать? Я понимаю. Я теперь только поняла, какой была к тебе жестокой. Я часто теперь вспоминаю все, что было, и ставлю себя на твое место… И знаешь, я все-таки простила бы.

— Ну, каждому лучше быть на своем месте.

— Да. Но я научилась ставить себя и на место другого, видеть ситуацию его глазами — и стала лучше понимать других. И тебя в том числе.

Спокойный, медленный тон, как чувствовала Аманда, действовал на Дэна сильнее, чем если бы она плакала и умоляла. Дэн начинал казаться упрямым ребенком, которому выгодно выглядеть обиженным.

Видимо, и он это почувствовал. По-прежнему не отводя глаз от горизонта, так же медленно заговорил:

— Ну да. Может, ты и права. Может, и правда что-то изменилось. Я-то — нет.

— Я рада.

— Ты бы хоть спросила — в чем.

— Я и так знаю. Во всем.

— Догадливая. — Дэн впервые за вечер перевел взгляд на лицо Аманды — и снова отвернулся.

Она же в душе возликовала. Это был первый успех. Все равно что он бы ей прямо признался в любви. Надо было не испортить и осторожно развивать достигнутое. Но она не могла придумать ни одного слова — все ей казалось неосторожным и невпопад. И опять оба замолчали.

— Я хочу тебя спросить… — наконец решилась Аманда.

— О чем?

— Ты верил, что я тебя когда-нибудь полюблю?

— Когда-то — да.

— А теперь — никогда не поверишь?

— Не знаю.

Ответ был лучше того, который могла ожидать Аманда.

— Когда я увидела тебя на катере, я так обрадовалась, как сама не ожидала. А когда ты со мной почти не поздоровался, так огорчилась, как будто ожидала чего-то другого.

Дэн промолчал.

— Я перед этим весь вечер думала о тебе. Вспоминала, пыталась разобраться в себе. Поняла, что раньше я была другой, не достойной тебя. Мне надо было много раз ошибиться, много пережить, чтобы понять, что иду не тем путем, ищу не тех людей. Но я же это все-таки поняла…

— Да. А завтра опять окажется, что не тот путь, и снова начнешь.

— Я уже не в том возрасте, Дэн, чтобы повторять такие ошибки.

Внезапно ей показалось, что резко похолодало. Аманда вздрогнула. Дэн снял куртку, накрыл ее плечи. Как когда-то у костра. Это движение словно что-то переломило в нем.

Или совпало с ее словами? Он вздохнул и заговорил:

— Знаешь, я не умею говорить… И не стал бы с тобой разговаривать… Мне подачек не нужно, мне нужно, чтобы ты меня любила, а когда так сразу резко меняются — кто поверит?.. Но я… верю тебе. Я ведь все про тебя знаю, про все твои заскоки и зигзаги. Я следил за тобой все эти десять лет, всех расспрашивал, видел тебя иногда… по работе командировки устраивал так, чтобы оказаться в одном с тобой городе, посмотреть на тебя… В конце концов решил, что мне все равно уже, лишь бы ты была жива.

Выговорив эти слова, он вдруг — неожиданно и порывисто — обнял ее. И опять отодвинулся.

Она молчала, замерев от счастья, еле веря его словам, боясь спугнуть продолжение неосторожной фразой или жестом.

Он продолжил:

— А потом — когда узнал, что ты недалеко, на Миссисипи, — все началось сначала. Понял, что никогда тебя не забуду, никого, кроме тебя, не полюблю, никто мне не нужен, нужна только ты. И что мне было делать? Я не знал. А потом, когда мне сказали, что ты приехала в поселок, понял, что это судьба сама так решила. Стало быть, я все правильно сделал.

Опять помолчал.

— Я так боялся, что ты опять куда-то уедешь, что ни разу не решился с тобой увидеться. Упросил Колдуэлла, чтобы он тебя сделал координатором, и решил, что вот, привезу бригаду и тогда поговорю с тобой в последний раз. И если не выйдет…

Он не договорил и уставился на воду.

Аманда испуганно перехватила его взгляд. Да. Он на такое способен.

— Я… я здесь, Дэн. Я рядом с тобой. Я никогда, никуда, ни к кому не уйду, — проговорила она очень тихо, очень медленно, не шевелясь.

Он обернулся и наконец взглянул ей в лицо долгим взглядом. Было темно, но Аманда читала на его лице как в белый день. Она знала, что там написано.

— Я не уйду. Спроси меня обо всем, что хочешь, и я отвечу тебе.

— Я бы спросил… Но…

— Но что?

— Боюсь, что ты скажешь то, что уже столько раз говорила.

— Что говорила? Чего бы боишься?

— Не говори мне больше «нет». Я этого не вынесу.

И, словно всеми силами стараясь утвердить в душе Аманды единственно правильный ответ, Дэн положил обе руки на ее плечи.

Почти в тот же миг Аманда мягко, но решительно прильнула к нему. Медленно, осторожно, нежно касаясь губами его глаз, щек, бровей, снова — глаз, щек, бровей, она без слов ответила на все его вопросы и страхи, сказала все, что он хотел услышать. Потом прижалась губами к его щеке и застыла. Аманда чувствовала, что оба они сейчас наконец выбрались на спасительный мостик — узкий, шаткий, тонкий, но который может превратиться в гранитный фундамент. Только не надо торопиться.

И наконец, его руки так же плотно и мягко обхватили ее и прижали к груди, и робко, осторожно его губы начали касаться ее лица, повели свой немой монолог. Потом так же осторожно он провел рукой по ее щеке и плотно прижал к ней ладонь. И снова принялся губами знакомиться с ее лицом. И дошел до губ. И это был их первый поцелуй.

Сколько он длился — не знал никто из них. А когда они немного отдышались, он снова, уже смелее, приник к ее лицу, запустил пальцы в ее растрепанные, перепутавшиеся волосы, и губы искали губы, и нашли, и опять слились в затяжном, бесконечном поцелуе. Это был уже самый глубокий, самый страстный, самый сладостный поцелуй — такой, что оба застонали от счастья и восторга.

Долго еще шел этот молчаливый диалог — и только звезды да вода, да ивы вокруг помоста были свидетелями того, как два человека наконец нашли друг друга, наконец встретились, чтобы уже никогда не расставаться.

И только звезды да вода, да ивы знали, что больше ничего в эту ночь не было — до самого утра…

Когда Аманда очнулась, наступал рассвет. После бессонной ночи она чувствовала себя словно вернувшейся из рая, и еще ни один день не начинался так радостно.

Пора домой.

Пора на работу.

Оба сказали это почти одновременно и одновременно улыбнулись друг другу.

Он помог Аманде встать. Она отдала ему куртку, которой оба укрывались всю ночь. Он взял ее за руку и повел в лагерь. Когда-то кто-то вел уже ее за руку — но по обратному пути, а теперь они шли вместе по прямому, правильному. И оба знали, что теперь уже никогда она не скажет ему «нет!».

Наконец они достигли лагеря, и Аманда вытянула руку из его ладони.

Наступил день.