Невероятно. Он искал эту женщину все утро и продолжал искать и сейчас.

В течение всего предыдущего вечера он вел себя наилучшим образом, делая все, чтобы она расслабилась, и провел на редкость приятные часы. Он с удовольствием наблюдал, как подозрительность исчезла из ее глаз, а щеки порозовели. Он наслаждался мыслью, что, по всей видимости, она размышляет о том, почему он прекратил свои преследования. Но он провел ночь, мечтая о ее теле, вместо того чтобы предпринять реальные шаги.

Вчера она ела очень мало. И Харт ожидал, что она появится за завтраком и он будет дразнить ее из-за разгулявшегося аппетита. Но он уже целый час фланировал по столовой, где был накрыт завтрак, а она так и не появилась. Горничная вернулась из ее комнаты, и Харт узнал, что мадам куда-то ушла. Но куда? Для прогулки чертовски холодно.

Но эта неизвестность длилась недолго. Харт нашел леди Денмор там, куда ему следовало заглянуть в первую очередь – в одном из кабинетов, предназначенных для карточных игр. Просто на какой-то момент он забыл, что в душе она вовсе не респектабельная вдова. Она напомнила ему об этом сейчас. И он начал думать, что она вовсе не пыталась подшутить над ним, вмешавшись в его судьбу… она хотела подшутить над многими.

– Хо! – воскликнули разом несколько молодых людей. – Еще вина!

– Леди Денмор, – проговорил один из них, когда она поднесла бутылку вина к губам, – вы постоянный возмутитель спокойствия.

Харт выглянул из-за двери, стараясь припомнить имя юнца.

– И снова двадцать пять фунтов. Джентльмены, – она жестом указала на стопку банкнот и монет, – теперь ваша очередь.

Мужчины поставили деньги, и тогда один из них взял в углу тяжелый кожаный мяч, а леди Денмор установила пять бутылок вина в ровную линию на полу. Харт заметил, как двое игроков развалились около камина и уставились на ее бедра, пока она, нагнувшись, расставляла бутылки, и почувствовал, как гнев закипает в груди. Они тихо переговаривались, затем провозгласили тост и выпили.

Один из молодых людей, тот, что держал мяч в руках – мистер Ричард Джонс, как определил Харт, – попросил благословить его на удачу. И леди Денмор поцеловала черную кожу мяча. Все мужчины в комнате следили за ее губами.

– Теперь определенно повезет, – пробормотал один из них, и тогда мяч покатился по ковру. Три пустые бутылки упали, но стукнулись друг о друга, и две из них разбились. Комната огласилась дружным смехом, все снова выпили, и Ричард Джонс бросил несколько монет на стол.

– Время играть на приз. – Она жестом указала на середину стола. – Большинство бутылок с вином. И если вы разобьете хоть одну, то выходите из игры. Согласны?

Мужчины еще не переоделись после вчерашнего вечера, то есть еще не добрались до своих постелей. Эмма, напротив, выглядела как роза на поле посреди скал. На ней было простое утреннее платье из муслина цвета «пыльной розы», с турнюром сзади. Маленькие бледно-розовые бутоны украшали прическу. Она выглядела свежей, как цветок. И вероятно, желала быть сорванной.

Двое мужчин у камина – лорд Марш и какой-то юный толстяк – подошли, чтобы принять участие в последнем раунде игры. Отяжелев от выпитого вина и бессонной ночи, они вели себя чересчур развязно, слишком близко подошли к леди Денмор, но, казалось, она не имела ничего против. Она улыбалась, потягивая вино из бутылки. Марш склонился к ней, жадно оглядывая ее нежную кожу и шепча что-то на ухо. Она покраснела, рассмеялась и покачала головой. Ее глаза были устремлены на мужчину с мячом. Одна из бутылок с треском разбилась, и Эмма улыбнулась шире. И тогда рука Марша легла на ее бедро.

Дверь с шумом распахнулась, привлекая внимание всех присутствующих в комнате. Марш повернулся и растерянно заморгал, но стоило ему увидеть в дверях Сомерхарта, как он тут же отошел от леди Денмор и ее влекущих бедер.

– Ваша светлость, – пробормотала она. И все мужчины в комнате последовали ее примеру. – Вы поднялись в такую рань ради нашей игры… в кегли?

Он не ответил. Она раскраснелась, глаза светились удачей, она вовсе не удивилась, увидев его.

– Продолжим, джентльмены. – В ответ на его молчание леди Денмор рассмеялась ему в лицо. – Мы близки к финалу. – Молодые люди не двигались. – Тогда моя очередь?

Взяв новую бутылку, заменила разбитую. Снова расставив все бутылки в аккуратную линию, взяла мяч и прошла с небрежным видом к столу.

– Не пожелаете мне удачи? – спросила она, но никто из мужчин не проронил ни слова. Их глаза были направлены на Сомерхарта.

Ничего плохого не происходило, мог бы сказать Харт, но каждый из этих юнцов втайне думал об этом. Их виноватые глаза говорили без слов.

Леди Денмор пожала плечами и, поднеся мяч к губам, поцеловала его. Ее губы медленно прошлись по его тугой поверхности, и взгляды мужчин как по команде обратились к ней. Харт почувствовал, как его лицо приняло напряженное выражение. Он не мог точно сказать, что это было за выражение, но знал, что оно не сулит ничего хорошего. Она балансировала на грани вседозволенности, окружая себя и всех присутствующих какой-то скандальной аурой, которая разжигала пламя страстей. И она тащила его за собой в это пламя. Ему не следовало даже входить в эту комнату. Он должен был повернуться к ней спиной и уйти.

Бутылки звякнули. И четыре упали на ковер, не разбившись.

– Четыре! – вскрикнула она, и Ричард Джонс скрепя сердце произнес слова поздравления. – Кто посмеет выбить больше? – Ее губы изогнулись в зазывной улыбке. – Никто? Мистер Джонс?

Прежде чем что-то сказать, он оглядел остальных.

– Ваша взяла, леди Денмор.

– Я думаю, – вдруг раздался низкий голос Сомерхарта, – вам, молодые люди, пора разойтись по своим постелям.

– Что правда, то правда, – смеясь, согласился Марш, и другие подхватили этот смех, собирая свои выигрыши. Большая стопка осталась посреди стола, когда комната опустела. Сомерхарт закрыл дверь.

Леди Денмор молча подбирала пустые бутылки. Когда она поставила их в длинную линию вдоль стены, она начала разворачивать толстый ковер, который убрали на время игры. Разбитое стекло звенело под ее ногами.

Сомерхарт скрипнул зубами.

– Вы на все готовы ради денег?

Она вежливо улыбнулась, продолжая собирать разбитое стекло.

– Мне кажется, вы необыкновенно жадны до денег. А у меня их много.

Она кивнула и смахнула пыль с рук.

– И?..

– И если вы готовы сделать кое-что, чтобы получить их, вам стоит только сказать мне. Я думаю, мы договоримся.

Ее улыбка стала шире, открывая ряд мелких ровных зубов. Но она по-прежнему не смотрела на него, продолжая делать то, что делала.

– Вы думаете, мне понравится, если меня станут называть шлюхой, ваша светлость?

Проклятие. Сомерхарт оглянулся, но не было стены, чтобы ударить в нее кулаком.

– Я ждал, что вместо этой забавы вы придете на завтрак, – прорычал он. – Я не ожидал, что вы уединитесь с группой молодых балбесов, чтобы участвовать в глупом спектакле.

– Не ожидали? Но мне кажется, я говорила вам прежде, что вы очень наивны, когда дело касается моего поведения.

– Черт побери, я далеко не наивен. Но подобные вещи вызывают у меня отвращение.

– О Боже! Я полагаю, тогда вам надо оградить себя от моего присутствия. Потому что дальше будет только хуже. Игра. Флирт. Вино с самого утра. И компания сомнительных любителей рискованных развлечений. И я ни капельки не удивлюсь, если буду опозорена еще до начала сезона. Зачем вам это? Ведь я потащу вас за собой, ваша светлость. Обещаю вам это.

Она наконец встретила его взгляд, и ее ореховые глаза озарились улыбкой. О Господи! Она смеется над ним.

– Вчера вы были совсем другой, – заметил он.

– Вы тоже. Обаятельный и добрый.

Сомерхарт покачал головой.

– И что же это? Урок?

– Не для вас, ваша светлость. Для меня.

– Как понимать это? – спросил он, чувствуя пустоту внутри.

– Вчера вы решили быть обаятельным и преуспели, но шарм не характер, я не путаю одно с другим.

– Да? Тогда чем же можно прельстить вас? Юностью? Пьянством? Забавной игрой?

– Деньгами? – подхватила она.

Ее насмешливая улыбка разожгла гнев в его крови. Эта маленькая усмешка говорила о ее уверенности в своей правоте.

– Чтобы получить вас, нужны не деньги, – сказал он. – Вы можете сколько угодно говорить о скромности, но мы оба знаем: чтобы обольстить вас, деньги не нужны. Вы хотите этого, леди Денмор, хотите так же, как и я.

Кровь прилила к лицу. Она начала говорить, но Харт махнул рукой.

– Вы можете говорить что угодно, но ваши слова щит весьма ненадежный.

– Хотеть чего-то, не делая этого…

– О, это для таких, как вы. И дело не в том, что вы сдерживаете себя. Вы делаете то, что вам нравится. И сделаете это тоже.

– Я не хочу. – Ее скулы дрожали, но глаза были сухи.

Харт двинулся к ней, наблюдая, как она отошла назад, ее бедра уперлись в край массивного стола из красного дерева. Несколько монет выскользнули из стопки и, звякая, покатились по полу.

– Зачем вы делаете это? – Он подошел ближе. Ее пальцы впились в стол. – Из-за денег? Почему бы просто не выйти замуж?

– Я… я не хочу замуж. – Костяшки ее пальцев побелели, тогда как губы приобрели темно-розовый оттенок.

– Почему? Вы уже однажды согласились на брак из-за денег, хотя, как видно, это не помогло. Или вы все спустили, играя в карты?

Она покачала головой. Он почти касался сейчас ее юбок. Тонкий муслин прижимался к его черным брюкам. Харт молча смотрел на нее с высоты своего роста. Она была такая юная и свежая, совсем не вписывалась в обстановку этой комнаты, пропахшей виски и сигарным дымом. Она была как утро, как невинность, украденная из райского сада и помещенная в ад. Он был потрясен своим желанием, ему вдруг страшно захотелось создать ей соответствующее обрамление.

– Леди Денмор, – прошептал он, слушая дыхание, вырывавшееся из ее рта. Ее грудь поднималась и опускалась при каждом вздохе. Она не выглядела испуганной. Она была взволнованна. Возбуждена почти так же, как он. – Поднимите юбки.

– Что? Нет, я…

– Делайте, что я сказал. Поднимите юбки.

Она снова покачала головой, ее дыхание стало слишком быстрым, она задыхалась.

– Ваше платье, – приказал он, и ее руки медленно утонули в складках розового муслина. Она потянула юбки вверх, и Харт поморщился от того возбуждения, что охватило его. Кровь воспылала в каждой жилке, и его тело возродилось к жизни.

– Выше, еще выше…

Она вздрогнула чуть-чуть, услышав его суровый голос, но послушалась. Она подняла юбки выше и покрепче ухватила их. Харт увидел верх кремовых чулок и бледную кожу на внутренней стороне бедер. Но когда он увидел кружевной край ее панталон, его колени задрожали.

Он обхватил ее за талию и осторожно усадил на стол.

– Я не хочу быть вашей любовницей, – протестовала она, но ее пальцы сжимали лацканы его сюртука.

– О-о. Я не посмею взять тебя здесь, вот так. – Он одной рукой обхватил ее шею и притянул ближе. – Конечно, возьму, но не в первый раз. Я боюсь, что нам могут помешать. Раздвинь колени, – приказал он.

Она послушно развела колени шире, и Харт пододвинулся, оказавшись между ними.

– Сомерхарт…

– Зови меня Харт. И я, – он приблизил свой рот к ее губам, – буду звать тебя Эмма. – Ее губы открылись, ее язык желал встречи с его языком. Вожделение охватило его, воспламеняя кожу. Он целовал ее глубоко и сильно, чувствуя, как ее колени сжимают его бедра. Она целовала его еще сильнее, ее пальцы проникли под его сюртук, и ногти впились в ребра.

Она боролась с собой, хотя и понимала, что проиграет. Харту было знакомо это чувство. Он жил с этим десятилетие и так же, как она, понимал непрочность подобной позиции. Он был здесь, несмотря на все ее резкие заверения о недопустимости скандала и о собственной гордости. Он сам боролся с собой и проиграл, и будь он проклят, если не заслужит благодарности.

Он ухватил ворох ее юбок и потянул. Когда он прикоснулся к ее бедрам, она уже дрожала в ожидании этого прикосновения. Харт позволил своим пальцам исследовать то, что скрывалось под юбками. О да, ее мускулы под нежной кожей были напряжены в ожидании. Он нежно укусил ее нижнюю губу, прежде чем прервать поцелуй.

– Скажи мне, чего ты хочешь. – Он все сильнее гладил ее, пробегая большим пальцем по краю ее панталон.

– Нет, – вздохнула она.

Он просунул руку под материал и погладил нежную кожу, где почувствовал… Да, его пальцы легли на жесткие завитки… Эмма ахнула.

– Скажи мне.

– Нет.

– Ты же не станешь утверждать, что я бессердечный соблазнитель, когда сама хочешь этого так же, как я. Ты уже вся влажная. Да? Влажная и такая красивая. Ты хочешь?

Замотав головой, она закрыла глаза, и Харт опустился на колени. Он целовал внутреннюю сторону ее бедер, провел губами по напряженной линии мускулов, пока она не зарыдала.

– Я думал об этом ночью. Мечтал познать твой вкус, прижаться ртом к твоему лону и возбуждался сам от этих фантазий. Скажи мне, Эмма!

– О Господи!

Его губы подбирались все ближе…

– О, пожалуйста, – простонала она.

– Что?

– Пожалуйста… Прикоснись ко мне… там.

Его руки дрожали, как дрожали и ее собственные. Он тяжело дышал, видя, как она дрожит от переполнявших ее чувств.

– Ты сказала, что не хочешь быть моей любовницей?

– Да. Не хочу. Просто прикоснись ко мне там, мучитель.

Харт хмыкнул.

– Наглая девчонка! – Он прижался ртом к тонкой материи ее панталон, она оказалась влажной и душистой. Эмма вскрикнула, когда он прижался сильнее. Его рука потянулась к тесемке на талии. Развязав ее, он соединил ее колени и без труда спустил панталоны. Снова разведя ее ноги, он наслаждался видом ее открывшегося лона, розового и влажного. Готового принять его ласки. Дрожь желания сотрясала его тело.

– Пожалуйста, – шептала Эмма, но его не нужно было понукать и сомневаться, что что-то может остановить его. Он неспешно гладил ее бедра, пока его руки не подошли к ее святая святых. Легчайшими прикосновениями больших пальцев он прошелся вверх и вниз. Вверх и вниз. Через влажность, и жар, и темные завитки. Она прогнулась в спине, упираясь на локти.

Господи, он хотел немедленно проникнуть внутрь. Взять ее здесь, на столе, самому пробиться в ее сердцевину. Но не мог. Пока не мог. Он помнил то, о чем говорил. Им действительно могут помешать, и тогда…

Мысль, что дверь внезапно откроется и кто-то может войти и застать его меж ее поднятых ног… Сознание Харта мутилось от вожделения, кровь пульсировала все сильнее…

Его пальцы развели лепестки ее розы, готовя ее для своего рта.

Легкое прикосновение его языка, и… она застонала.

– Да! Да!

Сначала он исследовал ее нежно, вдыхая ее дурманящий запах. Ее вкус растекался по его языку, заставляя его хотеть больше. И когда он коснулся ее тугого лепестка, Эмма вздрогнула, издав глубокий стон, который не могла сдержать, хотя и стиснула зубы. Он снова ласкал это место. И улыбнулся, когда ее пальцы с силой сжали его голову.

– Да, – стонала она, – да, там…

Она могла не говорить, Харт снова приник к ее плоти и ответил на ее требования более интенсивными прикосновениями. Она задрожала, придвигая бедра к его рту.

– Харт. – Едва дыша, проговорила она чужим высоким голосом. – Я хотела этого…

Господи, он тоже хотел этого. Почти с того момента, когда увидел ее в первый раз. Один палец скользнул внутрь… Она задвигалась, стараясь сдержать крик. Ее плоть впустила его… о, если бы это был не палец, а его… вошел в нее, нашел себе путь в этой влажной глубине. Он захватил губами тугой лепесток, почувствовал, как напряглись ее мускулы, как его желание поднимается все выше и выше.

Харт посмотрел на нее, ожидая, что при приближении окончательного наслаждения увидит закрытые глаза, и был поражен, встретив ее взгляд. Она наблюдала за ним без тени колебаний. Ее глаза были прищурены, зрачки расширились, и от этого казались совсем темными. Ее губы приоткрылись и чуть-чуть изгибались в уголках, ища удовлетворения и требуя… Когда он посмотрел на нее, она не отвела взгляда. Вместо этого ее глаза еще больше сузились и сверкнули злостью.

Этот сорт бесстыдства заслуживал награды. Харт взял губами тугой лепесток, приник и просунул еще один палец в сердцевину ее розы. С гримасой отклонив голову, Эмма вскрикнула. Она старалась отстраниться, но было поздно. Ее бедра дрогнули и вытянулись. Имя Харта слетело с ее губ в протяжном низком стоне.

Он отпустил ее, и ее бедра наконец безвольно обмякли. Он прижался щекой к ее разгоряченной коже, стараясь успокоиться. Это было не просто, но он старался. Но этот блеск в ее глазах…

Он понял ее. Они родственные души. Развратные и недобрые. И скрывающие это от всех. Но ей нравилось это. Нравилось исполнять приказы, нравилось отдаваться на столе. Риск и разврат горячили кровь. И как бы она ни пыталась переубедить себя, она ничего не могла поделать с тем, что хотела этого. И Харт вполне понимал ее.

Понимание помогло ему собраться с силами и поправить ее юбки. Быстрый взгляд на пол – и он поднял розовые панталоны.

Эмма пришла в себя. Она села и так быстро соскользнула со стола на пол, что Харт последовал за ней. Он упал на спину, и внезапно увидел себя со стороны: герцог, лежащий в неудобной позе на полу, растрепанный и красный, с женскими панталонами в руке. Довольно смешно. Недопустимо. Позор. Харт не мог удержаться от улыбки.

Его любовница, казалось, не оценила юмора ситуации. Она взглянула на него, обжигая взором потемневших глаз, затем потянулась и взяла у него деликатный предмет женского туалета, пробормотав что-то неразборчивое.

Харт разобрал лишь одно слово – «несносно».

Она выглядела рассерженной, когда, повернувшись спиной, приводила себя в порядок.

– Ты вся дрожишь, моя дорогая Эмма.

– Вы что, хотели замучить меня до смерти?

– Нет. Просто спровоцировать на что-то импульсивное.

– Ах вот как! Вы… – Она повернулась и обожгла его взглядом. – Вам не стоит так радоваться. Не только потому, что это полнейший абсурд, учитывая ваше герцогское высокомерие, но вы так наивны в своей радости. Я не буду вашей любовницей. Ваши усилия тщетны.

– Возможно. Но не твои, я надеюсь. Кажется, ты получила то, что хотела?

Она изобразила на лице отвращение.

– Вам-то какое дело? Вы, несомненно… – Она описала рукой круг. – Это не смешно.

– Нет. – Харт покачал головой и наконец встал на ноги. – Это не смешно, разумеется. – Он обнял ее, прежде чем она успела возразить. Звук замер на ее губах, когда он прикоснулся к ним своим ртом. Он целовал ее. И когда позволил ей уйти, она заморгала и прижала пальцы к губам.

– Я все-таки не буду вашей любовницей, – прошептала она.

Харт наклонил голову.

– Я верю, что ты можешь отказать мне, Эмма. Но не верю, что ты сможешь отказать своей собственной натуре.

Ее розовые щеки побледнели в ответ на его слова.

– Мне кажется, ты сегодня не завтракала. Позволь проводить тебя в столовую?

Эмма покачала головой. Повернувшись, чтобы собрать свой выигрыш, она прошла мимо него, не говоря ни слова. Он проводил ее до дверей, но когда ее рука легла на дверную ручку, дверь внезапно открылась.

– Ох! – Удивленная горничная ахнула и присела в реверансе так быстро, что едва не упала. – Извините. Мадам! Сэр!

– О, ради Бога, – пробормотала Эмма, и девушка попятилась. Но Эмма не смотрела на горничную. Она посмотрела на дверь и потом на Харта. – Больше не осуждайте меня за неблагоразумие, Харт. Вы превзошли меня.

– Согласен, – хмыкнул он, чувствуя себя легко и свободно, так, словно сбросил несколько лет.

Толстый ковер лишал ее возможности получить разрядку, которую она хотела обрести, ходя из угла в угол своей комнаты. Ее шаги, как назло, звучали слишком тихо, и она готова была запустить чем угодно в стену, лишь бы поднять шум. И каждый ее шаг напоминал о новом ощущении между ногами. О болезненном удовлетворении, которое растекалось внутри.

Господи! Она хотела большего… Большего, большего… И это было именно то, чего она боялась. Она сознавала всю необузданность желания, кипевшего в ней. Он пробудил чувственность, которая скрывалась внутри ее. Она хотела его опять, сейчас же. А потом остаться в его постели, томная, голая… Ожидая его возвращения с ужина. Дать ему все, что он потребует. Спать с ним, просыпаться с ним. Она хотела испытать блаженство от слияния их тел.

Эмма прижала руку к воспаленному лбу и прикрыла глаза. Ей нужно взять себя в руки. Но она никогда не думала, что его прикосновения могут быть такими потрясающими. А его рот…

– О Боже, его рот… – простонала она.

Ей следует уехать. Да, уехать. Бежать прочь до захода солнца и вернуться назад в холодный маленький дом в Лондоне. Но джентльмены потеряли деньги, так же как она потеряла свою волю. Она выиграла почти триста фунтов за два дня. Уехать – значит потерять столь выгодную возможность увеличить свой капитал. Она не может позволить себе подобную роскошь. Она должна остаться еще на один день и продолжить игру.

Она думала, что была жесткой с ним в это утро. И высокомерной, какой только могла быть. Получая удовольствие оттого, что сводила его с ума, флиртуя с другими мужчинами, раздражая его своей дерзостью. И он был так зол, что ей это нравилось – его испепеляющий взгляд и грубые требования.

Ни один мужчина никогда не воздействовал на нее так. Откуда Харт мог знать, как к ней подступиться? Или другие леди тоже таяли от вожделения, когда им приказывали поднять юбки? Эмма задрожала при мысли, куда бы все это могло ее увести, – она бросила бы свои планы на ветер, и это было бы началом ее конца.

Если она и сомневалась, что развратная кровь отца течет в ее венах, то сейчас получила неопровержимое доказательство.

Ее единственное спасение заключалось в ее лжи, говорила она себе. Именно ее желание избежать разоблачения заставит ее покинуть Лондон, прежде чем греховная жизнь войдет в привычку. Но до начала сезона, когда большинство представителей высшей знати, в том числе и представители ее графства, вернутся в город на сессию парламента, еще слишком далеко, и она не сможет так долго избегать его постели, поэтому у нее нет другого выбора, как уехать, исчезнуть до того, как ее обман раскроется. Но может быть… Пока еще… Если бы она могла попросить его еще разочек прикоснуться к ней… там…

Безумие, шипел ее мозг, и она знала, что это правда. Безумие. Не говоря о глупости. И она не сделает этого. Никогда.

Но это счастливое вожделение в его улыбке, когда они были в игровой комнате… оно будет преследовать ее во сне и наяву, потому что если он выглядит так после того, как доставил ей удовольствие, то, что же будет, когда он сам обретет его?

Она не позволит себе узнать это.