Командир партизанского отряда, известный Оксане под кличкой Пошукайло, оказался совсем не таким, каким она его представляла. Это был худощавый, болезненного вида человек, одетый в приличный серый спортивный костюм, белую сорочку с заправленным на ворот пиджака отложным воротником. Если бы не ремень, на котором спереди, на немецкий манер, висела кобура с пистолетом, его можно было бы принять за сельского учителя или представителя какой-либо иной самой обыкновенной мирной профессии. Он и держался так, точно сидел не в землянке, а принимал у себя в скромном кабинете нового, молодого, только что прибывшего к нему на работу специалиста.

Поначалу разговор шел вежливый и незначительный. Пошукайло расспрашивал Оксану, бывала ли она раньше в этих местах, знает ли историю края, его особенности, какими языками владеет. Он все поглядывал и поглядывал на Оксану и, хотя в его темных, хорошо зашторенных глазах не появлялось ни удивления, ни разочарования, ни досады и, тем более радости, разведчица поняла ход его мыслей. Командир отряда, видимо, не был свободен от ревнивого чувства: как-никак дело пойманной ими лазутчицы передано другому специально посланному к ним с Большой земли человеку. Однако сейчас его, очевидно, тревожила не столь так называемая честь мундира, как то, что шансы на достижение успеха малы. Перед ним молоденькая, никогда не бывавшая в этих местах девушка. Он догадывался, что Седой прислал к нему лучшую свою разведчицу, но ведь не наделена же, в самом деле, эта девушка каким-то необыкновенно чудесным даром, и что может сделать она, если его люди и сам он ничего не добились от Гелены? Следовательно, дело безнадежное, и эта девушка напрасно рисковала, добираясь сюда. Впрочем…

— Как вы представляете себе выполнение вашего задания?

Оксана поняла, что ее испытывают на самоуверенность и апломб.

— Пока ничего конкретного, — откровенно призналась она. — На первом этапе я подчиняюсь вам лично и ничего не делаю без вашего согласия. Седой сказал, что вы разрабатываете план действий и, возможно, предложите несколько вариантов на выбор. После этого я действую самостоятельно, вернее, на свой страх и риск, однако, при возможности консультируюсь с вами. Связь через вас. Вот исходные данные.

Командир потер пальцем подбородок.

— Все это предусматривалось в лучшем случае. К глубокому сожалению, на этот раз случай такой, что… Короче говоря, мы пока что ничего не можем предложить вам.

Вот как! Он не надеется на успех. Было похоже, что Пошукайло что-то скрывает от нее.

— Она что-нибудь вам рассказала?

— Ничего. В том-то и дело. Только назвала свое имя — Гелена.

— Но, возможно, это кличка?

— Больше ничего не смогли добиться. Я сам допрашивал. Боюсь, что из этого ничего не получится.

У Оксаны появилось подозрение, что захваченной в плен лазутчицы уже нет в живых.

— Эта женщина… жива? — тихо спросила Оксана.

— Конечно! — удивился командир и тут же нахмурился: — А кто вам рассказал, что она пыталась покончить с собой?

— Вы, — невинно улыбнувшись, ответила Оксана. — Только что… Задав этот вопрос.

Командир отряда ничем не проявил своего смущения. У его глаз появились веселые морщинки.

— Отлично, — сказал он. — Но почему вы спросили, жива ли она?

— Очень просто, — пожала плечами девушка. — Я поняла так, что вы не верите в то, что мы сможем узнать тайну Гелены, а тайну похоронить может только смерть. Пока человек жив…

— Это правда, — согласился командир отряда. — Что же, допросим ее в вашем присутствии.

— Как вы думаете, почему она пыталась покончить с собой?

Пошукайло пожал плечами:

— Фанатичка. Очевидно, имелись соответствующие указания на этот счет… Она очень напугана.

— Разрешите, я с ней поговорю с глазу на глаз?

Пошукайло бросил на девушку пристальный взгляд. Очевидно, он счел ее слишком самонадеянной, и это огорчило его. Но он сказал вполне корректно:

— Пожалуйста. Желаю вам удачи.

Через несколько минут Оксана в сопровождении ординарца командира отряда подходила к низенькой землянке, у входа в которую под могучим дубом стоял часовой. Было теплое утро; подернутый дымкой лес пронизывали солнечные лучи. Невдалеке куковала кукушка, щедро отсчитывая кому-то годы жизни.

Предстоящая встреча с Геленой вызывала волнение в душе Оксаны. В те годы многие женщины даже сам полет в пассажирском самолете считали чем-то необычайным, почти героическим. Гелена пролетела над линией фронта, над странами, заполненными вражескими войсками, над сотнями стволов зенитных батарей, зорко следящих за тем, что делается в небе. Уже сам по себе этот полет был для нее подвигом. Вторым подвигом был прыжок с парашютом на землю, где Гелену подстерегала чуть ли не на каждом шагу опасность. Гелена не избежала опасности, она попала в руки тех, кого считает своими врагами. Упорное молчание, попытка покончить с собой… Очевидно, она хотела наложить на себя руки из-за боязни, что враги сумеют заставить ее рассказать о той цели, ради достижения которой она прибыла сюда в тыл немцев на Восточном фронте. Гелена предпочитала смерть, как верный залог сохранения тайны. Кто же она такая, эта женщина, назвавшаяся Геленой, в чем заключается тайна, ради которой она готова умереть, что придает ей силы — ненависть или любовь, жажда подвига или жажда мщения, слепой фанатизм или холодный точный расчет?

Оксана чувствовала, что ей необходимо получить ответы на эти вопросы, но еще не знала, каким образом сумеет она сделать это и вообще сумеет ли.

И вот перед ней эта молодая женщина. Она лежит на постеленном поверх еловых ветвей белом рядне, на боку, подтянув согнутые в коленях ноги, со связанными полотенцем позади спины руками.

— Добрый день, пани Гелена!

Женщина подняла голову, свет упал на ее мягкое, нежное лицо. Она испуганно, недоверчиво смотрела на неожиданно появившуюся девушку, заговорившую с ней по-польски, и, очевидно, старалась припомнить, не видела ли она когда-нибудь ее раньше. Удостоверившись, что не видела, молча отвернулась. Оксана зашла в землянку, присела на корточки и развязала пленнице руки. Гелена села на рядне и, растирая затекшие руки, снова внимательно и враждебно посмотрела на незнакомую девушку. У Гелены было полное, не потерявшее румянца лицо с искусанными, распухшими губами, большие серые ожесточенные глаза, над которыми нависали густые мягкие каштанового отлива волосы.

— Я думаю, пани Гелена, вам нужно умыться, — деловым ровным тоном, в котором все же звучала нотка сочувствия, предложила девушка. — После этого мы с вами можем позавтракать.

Гелена молчала, настороженно изучая лицо девушки, ее руки, одежду. Она была убеждена, что незнакомка появилась неспроста и от нее ничего хорошего, кроме подвоха, не следует ожидать. Оксана ободряюще посмотрела на нее, спросила с веселым удивлением:

— Пани не хочет умываться и завтракать? Пани не желает даже отвечать, когда к ней обращаются? Почему?

Насмешливо-язвительная улыбка появилась в глазах Гелены.

— Кто есть пани? — вдруг спросила она резко. — Полька?

— Нет, — без колебаний ответила Оксана. — Я украинка.

— Я так и думала… — удовлетворенно кивнула головой Гелена. — Благодарю пани за то, что она сказала правду.

— Может, и пани скажет мне правду? Кто пани? Полька?

Гелена задержалась с ответом, наконец произнесла твердо:

— Так. Я полька.

— Замечательно! — засмеялась Оксана. — Условимся говорить друг другу правду.

— Нет. — Глаза Гелены расширились и как бы окаменели. — Я ничего не скажу пани. Напрасны надежды.

— Почему?

— Потому, что пани не скажет мне правды.

— Зачем гадать? Давайте попробуем, я согласна ответить на любой вопрос пани. Допустим, пани спрашивает, сколько мне лет. Отвечаю — двадцать два. А сколько лет пани?

— Хорошо. — Гелена впилась глазами в девушку. — Пусть пани, в таком случае, скажет мне, кто она такая.

— Согласна. Но, если я скажу правду, пани тоже скажет, кто она?

— Так! — почти вскрикнула Гелена, отбрасывая рукой упавшие на глаза волосы.

— Слово гонору?

— Слово гонору. Богом присягаю. Но только правду!

— Верю. — Оксана открыто посмотрела в глаза женщины. — Я — советский человек и борюсь с врагами своего народа — гитлеровцами.

— Что? — презрительно рассмеялась Гелена. — Советская… За кого пани меня принимает? За маленькую девочку? Откуда здесь…

Она вдруг замолкла и, с внезапно появившимся на лице выражением душевной боли, прислушалась к донесшемуся откуда-то издалека звуку, похожему на плач ребенка.

— Зачем пани морочит мне голову? — печально, уже без злости, продолжала Гелена. — Пани прислали ко мне, чтобы она нежно и ласково пролезла мне в душу, все выведала, узнала. Напрасные надежды! Я католичка. Я буду молчать и терпеть, как молчали и терпели первые христиане, не страшившиеся никакой муки. Мать божья даст мне силы.

Оксана села на невысокий чурбачок, вынула сигареты, предложила Гелене. Та жадно посмотрела на сигареты, но отказалась. Оксана закурила.

— Послушайте, пани Гелена, и подумайте над моими словами. Я скажу вам еще одну правду. И не одну, а сразу две. Да, меня послали, чтобы я, беру ваши слова, залезла пани в душу и все узнала. Пани этому верит?

— Так.

— Прекрасно. Теперь еще одна правда. Мне невыгодно ее открывать, потому что она настроит пани против меня и я бы могла эту правду скрыть. Но я не скрою. Пани — католичка, верит в бога, а я в бога не верю. Я — атеистка.

— О-о! — словно стон вырвалось из груди Гелены. Она смотрела на Оксану, приоткрыв рот, с нескрываемым страхом.

— Вот видите, вы испугались меня, — с огорчением произнесла Оксана. — Но я сказала правду. Я не собираюсь спорить с пани о религии, но пани прекрасно знает, что среди религиозных людей есть и негодяи, и преступники. Разве среди гитлеровцев мало католиков, но ведь это не мешает им убивать католиков-поляков. И не только взрослых, но и детей. Я говорю правду, пани Гелена?

— Правду, но я пани не верю.

— Как же так? — усмехнулась Оксана. — Пани признает, что я говорю правду и…

Разведчица не договорила, заметив, что Гелена не слушает ее. Опять появилась тоска в глазах, опять тревога, боль, радость на лице — Гелена снова услышала плач ребенка. «Она мать…» — догадалась Оксана.

— Пани Гелена, сколько лет вашему ребенку?

Женщина вздрогнула и, не в силах скрыть своего изумления, уставилась на девушку. Поняла, как та догадалась, облизала распухшие губы.

— Я попрошу у пани сигарету…

Закурила, жадно затягиваясь дымом, сказала потерянно:

— Год и восемь месяцев моему ребенку.

— Он остался там? — тихо и сочувственно спросила Оксана.

— Так… — с легким вызовом подняла на нее глаза Гелена.

— А муж? Его нет в живых?

— Так! Пани быстро обо всем догадывается. Муж погиб год назад. А пани замужем?

— Нет, — сказала Оксана. — Тот, кого я любила, тоже погиб. На моих глазах… Пани верит мне?

— Верю, — задумчиво кивнула головой Гелена. — Этому могу поверить. Пани тоже могла много испытать тяжелого. Война,

— А тому, что я вам друг, а не враг, поверить не можете? — с горькой улыбкой спросила Оксана.

Глаза Гелены снова стали каменными.

— Зачем пани хочет меня обмануть? Ведь я вижу пани насквозь, как на рентгене.

— Это было бы хорошо… — повеселела Оксана.

— Пани хочет, чтобы я поверила, что она советская… — насмешливо продолжала Гелена. — Это смешно. Неужели пани считает меня дурочкой?

Дело принимало странный оборот. Оксана догадалась, что крайняя враждебность Гелены вызвана каким-то недоразумением, которое необходимо было рассеять как можно скорее.

— Кто же я такая, по-вашему? — спросила девушка удивленно.

— Только не советская…

— А кто же?

Теперь Гелена не скрывала своей ненависти. Да, она ненавидела сидевшую перед ней девушку яростно, всей своей душой, как самого опасного и презираемого своего врага.

— Кто же я такая? — начала терять терпение Оксана.

— Украинка! Бандеровка! — выкрикнула в лицо девушки Гелена.

Это было так неожиданно, что Оксана рассмеялась.

— Пани Гелена, в таком случае мы с вами уже друзья, — заявила она весело. — Вставайте, умывайтесь и будем завтракать. Признаюсь, я проголодалась.

Женщина не спускала с нее горящих ненавистью глаз.

— Так, пани хорошая актриса, потому ее послали сюда. Пусть пани скажет, если она советка, где она так хорошо научилась говорить по-польски?

— А разве я хорошо говорю?

— Для украинки неплохо.

— Спасибо, — улыбнулась Оксана и перешла на английский. — Где вы жили в Англии? Вам понравилась эта страна? Правда, что там часто бывают туманы?

Тут впервые на лице Гелены появилась растерянность.

— Вы все поняли? — продолжала Оксана по-английски. — Поняли, я вижу по глазам. Видите, я не спрашиваю, где вы проходили подготовку, учились радиоделу, прыгали с парашютом и как звать того, кто послал вас сюда. Меня это не интересует. Вставайте, пани Гелена. Будем завтракать.

Оксана протянула руку женщине, чтобы помочь ей встать, и пораженная Гелена приняла ее руку. Но прежде чем выйти из землянки, она спросила:

— Пани, скажите, как вы оказались здесь, среди бандеровцев?

— Каких бандеровцев? Пани ошиблась. Здесь советские партизаны.

— Не верю. Здесь не может быть советских партизан. Доказательства?

— О! За этим дело не станет. Неужели вам не объяснили обстановку перед тем, как посылали?

— Я знаю обстановку… — мрачно сказала Гелена.

Ординарец командира сидел у дуба, рядом с часовым, курил. Увидев выходившую из землянки Оксану с задержанной в лесу парашютисткой, он вскочил на ноги. Видимо, от его взгляда не ускользнуло, что девушка довольна состоявшимся разговором, и его губы тронула одобрительная улыбка.

— Откуда вы родом, товарищ? — спросила его Оксана.

— Здешний… — уклончиво ответил партизан.

— Украинец?

— Так.

— А вы, товарищ часовой?

— То же самое, — ответил часовой, лениво подымаясь на ноги.

— Поляки в отряде есть?

Ординарцу не был понятен и приятен этот разговор. Он хитровато улыбнулся:

— Спросите у командира. Он знает…

Оксана понимающе засмеялась. Гелена, поджав губы, недоверчиво, пытливо смотрела то на одного, то на другого партизана и, кажется, убедилась, что хлопцы не играют и их ответы не заготовлены заранее. Когда она начала умываться, снова, на этот раз уже явственней, донесся детский плач, и она застыла с намыленным лицом, не поднимая головы.

— Хотите посмотреть на ребенка? — спросила девушка.

— О, пани, я буду благодарна…

Оксана приказала ординарцу сходить к командиру и от ее имени попросить разрешения привести в землянку женщину с ребенком.

Завтрак прошел в полном молчании. Гелена задумчиво жевала кашу, глаза ее то становились пустыми, го в них отражалась какая-то тревожная мысль, и она замирала на секунду с поднесенной ко рту ложкой, то ее настороженный взгляд скользил по фигуре девушки, но смотреть в глаза Оксане она избегала.

Оксана не тревожила ее вопросами. Самый трудный разговор был еще впереди. Разведчица обдумывала не только доводы, к которым ей предстояло прибегнуть, чтобы склонить на свою сторону Гелену. Ее по-человечески волновала судьба этой женщины, и, когда она говорила Гелене, что она ей не враг, а друг, это были не пустые слова. Гелена появилась из чужого, враждебного Оксане мира, но в этом мире были не только враги, но и друзья, и те, кто мог стать другом. Таких людей было большинство. Оксана думала о том, что именно побудило Гелену согласиться пойти на риск. Деньги? Очевидно, деньги играли для нее немаловажную роль — муж погиб, она в чужой стране, ребенок… Но, видимо, не это было главным, имелись и другие причины. Какие? Горячий патриотизм? Желание помочь своему народу? Похоже… Пусть это останется у Гелены, на это никто не собирается посягать.

К концу завтрака ординарец привел низенькую крестьянку в стеганой ватной безрукавке, державшую на руках закутанного в платок ребенка. Личико ребенка было грязным, в красных волдырях, он сосал тряпочку, которую мать то и дело мокала в чашечку с молоком.

Гелена, едва заслышав шаги, сразу насторожилась, поднялась и с просветленным лицом, прижав руки к груди, шагнула навстречу крестьянке. Она смотрела на ребенка жадно, сияя увлажнившимися глазами. Крестьянка не понимала, зачем ее сюда привели, но, увидев двух женщин, начала, словно в свое оправдание, объяснять, что она отняла ребенка от груди, а соски нет, и ребенок никак не привыкнет к тряпочке, поднимает крик на весь лес. Она старалась говорить по-украински, но все время сбивалась, вставляла польские слова, и эта особенность ее речи, видимо, не сразу дошла до сознания Гелены.

— Пани полька? — спросила Гелена вдруг, испытующе и удивленно уставившись на крестьянку.

— Так!

— Откуда?

Женщина назвала свое село и, сморщив лицо, заплакала, начала рассказывать, как на них ночью напали бандеровцы и они едва успели убежать, уведя с собой только корову, а все остальное, что наживалось годами, пошло дымом и прахом, и, что если бы не советы-партизаны, которым помогал ее муж, то неизвестно, что было бы с ними. Наверное, погибли бы, как многие другие.

— Муж пани поляк? — снова спросила Гелена.

— Так! Наше село целиком из поляков.

— А где муж сейчас? — допытывалась не сводившая глаз с крестьянки Гелена.

— С нами, пани, тут нас несколько семей, а как дальше будет — не знаю. Нас хотят отправить ближе к Белоруссии, туда, где больше партизан. А мой муж, он… Он хочет остаться здесь, с этими партизанами.

Крестьянка заплакала еще сильнее, вслед за ней заревел и малыш. Мать подхватила потрескавшимися пальцами тряпочку, торопливо намочила ее в молоке, сунула ее в рот ребенку. Гелена с застывшим лицом смотрела на нее, видимо, пораженная всем, что она услышала.

Оксана молча слушала разговор, не вставляя в него ни одного своего слова. Она понимала, что эта беседа на многое откроет глаза Гелене. Разведчица с гордостью подумала, что у нее в руках самое лучшее и верное оружие — правда.

После того, как две польские женщины наговорились досыта и крестьянка ушла, Гелену трудно было узнать. От ее воинственности, непримиримости, ожесточения не осталось и следа. Она сидела на чурбачке печальная, погруженная в свои противоречивые мысли.

— Пани Гелена, теперь вы верите, что я вас не обманывала?

— Так.

— Может быть, у пани возникает мысль, что женщину, которую пани видела, специально подготовили для встречи с пани?

— Нет! — после некоторого колебания твердо заявила Гелена.

— Тогда прошу пани сделать то, что она обещала…

Гелена пристально посмотрела на девушку,

— Хорошо, пусть пани это знает. Я прилетела из Англии, меня послали ваши союзники.

— Кто?

— Точно не знаю, слово гонору, — прижала руки к груди женщина, как бы призывая этим жестом верить в искренность ее слов. — Со мной разговаривал представитель нашего польского правительства в Лондоне. Два раза. Перед тем, как я поступила в школу, и когда должна была лететь сюда.

— Что он сказал пани?

— Он сказал, что, если я выполню задание, то спасу жизнь нескольких десятков, а может быть, сотен тысяч поляков.

— А пани не приходило в голову, что ее могут обмануть?

— Нет! — сверкнула глазами Гелена. — Нет, нет!

— Но ведь пани смогла сейчас убедиться, что ей неправильно обрисовали обстановку в здешних местах?

Гелена нахмурилась, не ответила.

— Пани не ожидала встретить здесь советских партизан и поэтому приняла их за бандеровцев. Так ведь?

— Те, кто посылал, могли не знать…

— Хорошо. Но откуда у пани такая твердая уверенность, что ее не могли обмануть? Ведь если бы пани удалось выполнить свое задание, то она так бы и не узнала содержания тех шифровок, какие она принимала и передавала по своей рации….. Я, кажется, не ошибаюсь?

— Да, я связная, только связная, — горячо подтвердила женщина. — Больше я ничего не скажу пани.

Гелена сразу же замкнулась, и в ее глазах появился огонек фанатичного упорства. Это было то, чего Оксана боялась больше всего. Нужно было начинать сначала.

— Гелена, подумайте и скажите, кому в настоящий момент выгодно, чтобы украинцы и поляки враждовали, убивали друг друга? На этот вопрос вы мне можете ответить?

— Немцам! — решительно заявила Гелена.

— Вы убедились, что советские партизаны против такой вражды и делают все возможное, чтобы не разжигать, а погасить ее?

— Так!

— А пани знает, чем занимается тот человек, на связь с которым ее послали?

Гелена, видимо, все время ожидала подвоха, чувствовала, что слова советской девушки теснят ее, загоняют в угол. На ее распухших губах появилась язвительная усмешка.

— Пани со временем будет отличным следователем…

— Мне нравится, когда вы улыбаетесь, — серьезно сказала Оксана. — Это придает мне надежду, что мы с пани в самом скором времени станем друзьями.

— Нет, не станем… — насмешливо-грустно покачала головой женщина.

— Почему? А если я скажу пани, что я постараюсь помочь ей выполнить задание.

— Хо, хо! — с издевкой воскликнула Гелена. — Я ошиблась, пани уже сейчас может заменить любого следователя!

— Пани опять мне не верит, — спокойно продолжала Оксана. — Тогда пусть пани поверит логике. Я — советский человек. Советские люди против национальной вражды и не хотят, чтобы здешние украинцы и поляки убивали друг друга. Мы искренне желаем, чтобы они объединились и били своего общего врага — гитлеровцев. Пани может возразить мне?

— Нет, — после непродолжительного раздумья ответила Гелена и тут же с сомнением покачала головой. — Моя милая, дорогая пани, что вы можете сделать? Кто оживит погибших? Кто подымет из пепла то, что уничтожил огонь? Это старая непримиримая вражда…

— Гелена, значит, по-вашему, мы должны сидеть сложа руки? Вы рассуждаете, как человек, который пришел на пожар и вместо того, чтобы лить воду на огонь, засунул руки в карманы и говорит: «Что тушить, все равно сгорит!» Я таких людей считаю негодяями.

Рассерженная Оксана вынула сигареты, молча протянула пачку Гелене. Обе закурили.

— Пани говорила, что, если она выполнит задание, то она спасет жизнь многих поляков. Так?

— Так мне сказали…

— Значит, если пани не обманули те, кто ее посылал сюда, то советским людям нет смысла препятствовать ей в выполнении задания. Это не противоречит нашим интересам и даже наоборот. Пани согласна?

Гелена молчала; курила, глядя на землю.

— Так вот, мы согласны помочь пани выполнить задание. Те, кто посылал пани, переведут на ее счет в банке обещанную сумму, которая пойдет на воспитание ее ребенка, а пани со своей рацией отправится туда, куда она пожелает.

Гелена с шумом выпустила задержанный в легких воздух, насмешливо и грустно улыбнулась.

— Милая пани, это было бы чудом, а я в чудеса не верю.

— Значит, пани недостаточно религиозна… — сдержанно усмехнулась Оксана.

Женщина поняла шпильку, возразила:

— То иные чудеса. Я слушаю пани… Пани остается сказать, что меня отпустят на все четыре стороны и, когда я найду спрятанную в лесу рацию, снова схватят. Тогда со мной будет разговаривать не пани, а кто-нибудь другой, менее вежливый и ласковый…

— Нет, Гелена, будет иначе, — отрицательно покачала головой Оксана.

— Тогда пусть пани скажет, как будет… Может быть, меня отпустят, не будут следить за мной?.. — в том же насмешливом тоне добавила женщина.

— Пани Гелена, я вам не сказала ни одного слова неправды и не скажу. Я не хочу обманывать пани даже в малом. Вы останетесь в отряде.

Такого откровенного признания Гелена не ожидала. Она порывисто схватила руку девушки и горячо пожала ее.

— Я благодарна пани за правду. Пани есть честный, благородный человек. Но почему пани говорит, что мне позволят выполнить задание?

Наступил решающий момент их беседы. Глядя в глаза Гелены, Оксана твердо, выделяя каждое слово, спокойно произнесла:

— Потому, что вместо пани в Ровно, к советнику Хауссеру, пойду я…

Для Гелены эти слова были подобны грому с ясного неба. Она вскочила на ноги и застыла с открытым ртом. Каким образом девушка узнала о Хауссере? Умеет читать чужие мысли?

— Я пойду к этому советнику, на совести которого тысячи убитых, замученных людей, в том числе и поляков, — продолжала Оксана. — Пойду, даже если пани Гелена откажется мне помочь. Я предъявлю ему марку…

— Матерь божья… — едва шевеля губами, произнесла побледневшая Гелена. — Откуда пани известно?

Оксана ласково положила ей руку на плечо.

— Успокойтесь, пани Гелена. Присядем. Нам нужно еще о многом поговорить. Я должна рассказать пани, кто такой советник Хауссер.

…Они появились в землянке командира отряда часа через два. Оксана держала смущенную, взволнованную Гелену под руку, словно свою старшую подругу.

Пошукайло при одном взгляде на девушку понял, что она одержала победу.

— Договорились? — спросил он удивленно.

— Да, Гелена согласилась помочь нам. Но я приму ее помощь только тогда, когда придет ответ на мой запрос.

Она села за стол и тут же написала текст шифровки.

Ночью радист отряда передал шифровку и получил ответ Горяева: «Благодарю Гелену. Подтверждаю гарантию полной свободы, помощи после выполнения задания. Успеха! Седой».