На утро после маскарада Дэниел сидел в своей обеденной комнате и неподвижно смотрел на нетронутый завтрак. Его голова ужасно болела после бессонной ночи и изрядно выпитого бренди. При этом он не переставал думать о недавней встрече с Каролиной.

Дэниел со стоном откинул голову назад и закрыл глаза. Перед его мысленным взором тотчас возник ее образ в соблазнительном наряде богини. Он держал ее в своих объятиях, и ему казалось, что она создана исключительно для него. Никогда в своей жизни он не испытывал такого волнения, танцуя вальс. Ее радостное настроение, ее улыбка и неподдельное изумление, смешанное с восхищением, – все это притягивало его, и он не мог оторвать от нее глаз, как будто от этого зависела его жизнь. Она, безусловно, пленила его. Что, черт возьми, с ним случилось? Почему она оказывает на него такое воздействие?

Дэниел глубоко вздохнул, открыл глаза и взял свой кофе. Проклятие, он понял, что случилось. Он потерял контроль над собой там, на террасе.

О Боже! Он хотел только едва коснуться губ этой богини дразнящим поцелуем, чтобы заставить ее захотеть большего. Однако в тот момент, когда его губы коснулись ее губ, его намерение сменилось такой ошеломляющей первобытной страстью, что он не смог удержаться от яростного натиска. Никогда прежде с ним ничего подобного не происходило. Он имел дело со многими женщинами, но ни одна из них не лишала его контроля над собой.

Удивительно, что он еще ухитрился вовремя остановиться вместо того, чтобы прижать ее к стене, задрать кверху юбки и удовлетворить страсть, которую она пробудила в нем. Дэниел был уверен, что если бы они окапались в более укромном месте, он поддался бы искушению полностью овладеть ею. И, учитывая ответную страсть, которую эта женщина проявила во время поцелуя, он не сомневался что она с радостью позволила бы ему сделать это. Она явно испытывала такую же потребность, такой же пыл и такое же желание, как и он. Дэниел чувствовал это в каждом нюансе их поцелуя. Чувствовал, как она вся трепетала от возбуждения.

Он ожидал, что леди Уингейт способна произвести на него сильное впечатление, но никогда, даже в своих бесчисленных фантазиях в отношении ее, не предполагал, что этот единственный поцелуй так подействует на него. Он рассчитывал соблазнять ее постепенно. Очевидно, их встреча и ее страстный ответ на его поцелуй неожиданно лишили ее самоконтроля, так как он знал, что она не из тех женщин, которые легко поддаются соблазну. Нет, таким способом ее едва ли можно соблазнить. К сожалению, он пошел по этому пути и добился лишь того, что напугал ее. В глазах ее отражалось явное огорчение, когда она покидала террасу, и он не скоро забудет этот взгляд. Выходит, старания оказались напрасными?

Дэниел сделал большой глоток уже остывшего кофе, вновь задавая себе мучительные вопросы, которые вертелись в его голове всю бессонную ночь.

Знала ли она, с кем была на этом маскараде? Знала ли, что именно он скрывался под маской разбойника? Знала ли, с кем она целовалась так страстно?

Он с удовлетворением предположил, что она сознавала, в чьих объятиях находится и чьи губы целуют ее. Однако мысль о том, что она не узнала его, вызвала жгучую ревность – скверное чувство, которое он крайне редко испытывал, хотя в данном случае иначе это чувство не назовешь. Разумеется, в обществе есть много мужчин, которые были богаче, красивее, удачливее за карточным столом, имели больше любовниц, чем он. Все они могли бы вызвать у него ревность, но в действительности он ревновал только к Эдварду и только из-за Каролины.

Конечно, она узнала, кто под маской разбойника. Разве не так? Мысль о том, что она, целуясь с ним, имела в виду другого мужчину, заставляла вскипать его кровь.

Надо разрешить свои сомнения. Как только наступит подходящий час для визитов и как только эта проклятая головная боль пройдет, он отправится к ней, чтобы поговорить и узнать причину, по которой она так поспешно покинула его прошлым вечером. Независимо от того, признается Каролина или нет, ясно, что она уже созрела для любовной связи, и он не намерен допустить, чтобы этим воспользовался другой мужчина.

Он поставил чашку кофе и обхватил голову руками. Образ Каролины, терзавший его с того момента, как она покинула террасу, снова возник в его мозгу. При этом он вообразил, чем могла закончиться их встреча: ее юбки подняты кверху, ноги обвивают его талию, а его восставшая плоть глубоко проникает в тесную, влажную теплоту. Он постепенно усиливает толчки, ускоряя движения, и наконец, они оба достигают вершины блаженства.

Из горла Дэниела вырвался глухой стон, и он заерзал на стуле, чтобы облегчить возникшее неудобство в брюках.

– Вот что вам нужно, – раздался позади знакомый мужской голос, оторвавший Дэниела от его эротических фантазий. Сэмюель, в своей безупречной лакейской ливрее, поставил перед ним на стол красного дерева высокий бокал. – Нет ничего хуже утра после ночи, проведенной с неумеренным потреблением джина.

Дэниел подозрительно посмотрел на бокал с каким-то темным отваром.

– Это был коньяк, а не джин.

– Не важно, какую сивуху вы пили, этот отвар вернет вас к жизни.

Дэниел хмуро посмотрел на рослого молодого парня:

– Это была не сивуха, а великолепный коньяк столетней выдержки.

– Однако от него у вас трещит голова, – заметил Сэмюель своим обычным, лишенным эмоций голосом, потом указал рукой в белой перчатке на бокал. – Пейте, – произнес он таким тоном, словно был хозяином дома, а Дэниел – лакеем. – Чем скорее вы сделаете это, тем быстрее почувствуете себя лучше и к вам вернется прежний здоровый цвет лица. А сейчас вы выглядите ужасно бледным, милорд. – В ответ на хмурый взгляд Дэниела он быстро добавил: – Прошу прощения за такие слова.

Черт побери, надо что-то делать со склонностью Сэмюела болтать лишнее.

– Прощаю, – проворчал Дэниел. – Ты слишком нахальный, и это может повредить тебе.

– Говорить правду – разве нахальство? – сказал Сэмюель с серьезным выражением лица. – Я ведь обещал вам никогда не лгать и не лгу. От меня вы всегда услышите только правду, милорд, какой бы горькой она ни была.

– Благодарю, хотя думаю, нам надо поработать над тем, чтобы твои слова были чуть менее грубыми. – Дэниел снова с сомнением посмотрел на бокал: – Что это?

– Рецепт этого зелья я узнал в Лидсе от бармена из трактира под названием «Резаный поросенок». Его имя Уивил, но он привык, что его называют Сатана Уивил.

– Замечательное имя. Однако я давно взял за правило не пить ничего, что исходит от людей по прозвищу Сатана.

– О, Сатана знает свое дело, милорд, – сказал Сэмюель все таким же серьезным тоном. – Выпейте это, и через двадцать минут будете рады, что послушались меня. Люди в «Резаном поросенке» молятся на этот напиток.

– Ну разве можно отказаться после такой рекомендации? – пробормотал Дэниел. Он взял бокал и пожал плечами. Почему бы нет? Хуже едва ли будет. Он сделал глоток и с трудом сдержался, чтобы его не вырвало прямо на стол.

– О Боже, – простонал он, содрогнувшись всем телом. Взгляд, который он бросил на Сэмюела, казалось, должен был свалить парня на пол. – Никогда не пробовал ничего более мерзкого.

– Никто и не утверждал, что это зелье приятно на вкус, – сказал Сэмюель с раздражающим безразличием к пронизывающему взгляду хозяина. – Выпейте все это залпом, милорд.

Дэниел не был убежден, что это средство не убьет его, однако выпил все содержимое бокала, потом поставил его на стол так резко, что тот едва не разбился.

– Какая гадость.

– Вы будете благодарить меня менее чем через двадцать минут.

– Прекрасно. Однако пока могу сказать только: «Какая гадость!»

Сэмюель улыбнулся:

– Желаете чашечку свежего кофе, милорд?

– Пожалуй. Возможно, кофе поможет избавиться от этого отвратительного привкуса.

Дэниел наблюдал, как молодой человек двинулся к буфету, и сердце его наполнилось гордостью. Теперь Сэмюель был не тем бедным, отчаявшимся, больным парнем, с которым он повстречался год назад холодной дождливой ночью в Бристоле, где тот пытался ограбить его. Дэниел легко отразил нападение и сначала подумал, что парень, едва державшийся на ногах, пьян, однако когда тот рухнул к его ногам, обнаружил, что грязный, одетый и лохмотья парень весь пылает в лихорадке. К тому же его вид говорил о том, что он месяцами не имел нормальной пищи.

Внезапно нахлынувшее сочувствие заглушило раздражение, и Дэниел вместо того, чтобы сдать парня властям, отвел его в гостиницу, где проживал, и вызвал врача.

Молодой человек три дня находился между жизнью и смертью, бормоча в бреду проклятия. На четвертый день жар, наконец, спал, и Дэниел обнаружил, что за ним наблюдает пара прищуренных глаз пришедшего в сознание больного, который после недолгих увещеваний сообщил, что его зовут Сэмюель Траверс и ему семнадцать лет. Дэниел с трудом убедил его, что не намерен причинять ему вред: не станет сдавать его властям и не имеет никакого злого умысла в отношении его.

Сначала Сэмюель отказывался верить, что Дэниел помог ему, ничего не требуя взамен, однако в течение следующих семи дней постепенно удостоверился в этом. Пока Сэмюель восстанавливал свои силы, он и Дэниел обменивались историями своей жизни, и между ними начало устанавливаться взаимное доверие. Сэмюель рассказал, что его мать умерла, когда ему было пять лет. У него никого не осталось, кроме пьяницы-дядьки, который присматривал за ним. После смерти матери у него, по сути, никогда не было настоящего дома. Он был вынужден воровать, чтобы не умереть от голода, и переезжал из города в город, скрываясь от властей. Фактически ему приходилось заботиться о себе с двенадцати лет.

Хотя их детские годы проходили в совершенно различных условиях, рассказы Сэмюела пробудили у Дэниела воспоминания, которые он старательно прятал в самых отдаленных уголках памяти. Они касались смерти его матери, когда ему было восемь лет. Он никогда ни с кем не делился этими воспоминаниями и не хотел откровенничать с Сэмюелом. Однако, то обстоятельство, что они оба лишились в детстве матерей, явилось тем небольшим общим основанием, которое в какой-то степени объединяло их.

В процессе их бесед Дэниел взглянул как бы со стороны на свою собственную жизнь, и ему не понравилось то, что он увидел. Он понял, что их судьбу предопределили обстоятельства рождения. При этом он стал богатым аристократом, пользующимся всеми благами общества, а Сэмюель был вынужден бороться за существование, занимаясь попрошайничеством и воровством.

В результате долгих размышлений Дэниел понял, что причиной смутного недовольства собой, терзавшего его последние несколько лет, явились скука и апатия. Ничто не будило его воображения, не вызывало искреннего интереса. Да и что могло заинтересовать его, когда он имел все, что хотел?

Ничто – осознал Дэниел с досадой. Он попусту тратил свое время и деньги на сиюминутные удовольствия и никчемные занятия. Нельзя сказать, что он намеревался отказаться от всего этого, однако под влиянием Сэмюела решил, что пора использовать свое время и средства с большей пользой. В конце концов, Дэниел предложил Сэмюелу работу в качестве слуги при условии, что, если тот еще хоть раз попытается ограбить его или кого-то другого, он вышвырнет его на улицу. Сэмюель согласился и в течение года проявил себя трудолюбивым, надежным и смышленым слугой. К тому же Дэниел вскоре обнаружил, что Сэмюель в высшей степени честен и прямодушен.

Он не признавал обычных строгих формальностей, существующих в отношениях между хозяином дома и лакеем. Дэниел время от времени делал ему замечания, хотя считал их обмен репликами весьма забавным. Особенно ему нравилось то, что Сэмюель был всегда почтителен, но никогда не раболепствовал и, не стесняясь, говорил все напрямую. Обладая титулом и положением в обществе, Дэниел обычно был окружен всякого рода льстецами. Что касается Сэмюела, то его нельзя было обвинить в стремлении угодить хозяину и говорить только то, что, по его мнению, Дэниел хотел бы услышать.

Дэниел должен был признать, что необычные, неформальные отношения с Сэмюелом явились следствием его нежелания обуздывать прямолинейность молодого человека. И, что особенно удивительно, с некоторых пор он стал относиться к нему почти как к младшему брату. Сэмюель стал для него даже ближе, чем Стюарт и Джордж. Никто из них двух его беспутных младших единокровных братьев не нуждался в нем, если только им не требовались деньги или иная помощь в затруднительном положении.

С того времени как в его доме появился Сэмюель, Дэниел не мог больше утверждать, что его жизнь скучна и лишена проблем. Он не предполагал, что благодаря Сэмюелу в его городском доме, а также в загородном поместье в Кенте произойдут существенные изменения, нарушающие обычный монотонный порядок.

Размышления Дэниела были прерваны тем, что на колени ему прыгнул пушистый темный комок. Дэниел посмотрел вниз и обнаружил, что на него уставился кошачий глаз.

– О, доброе утро, Блинки, – тихо сказал он, почесывая кошку за ушами. Блинки тотчас зажмурила свой единственный глаз и замурлыкала, царапая передними лапами салфетку Дэниела.

Сэмюель поставил на стол перед ним чашку свежего кофе, после чего слегка шлепнул Блинки по голове. Затем выпрямился и кашлянул.

О… Дэниел сжал губы, чтобы сдержать наполовину стон, наполовину смех, готовый вырваться из его горла. Он хорошо знал, что означает это покашливание Сэмюела. Знал, что за этим последует: «Вы никогда не догадаетесь, милорд».

– Вы никогда не догадаетесь, милорд, – сказал Сэмюель, подтверждая предположение Дэниела.

Он уже привык, что после этих слов порядок в доме изменится. Однако он не мог отрицать, что ожидал услышать эти слова от Сэмюела, хотя не испытывал восторга от предполагаемого нарушения привычного быта. Дэниел посмотрел на Блинки, чей взгляд сосредоточился на нетронутой яичнице с беконом.

– Не могу представить, кого ты притащил в дом на этот раз, – мягко сказал он.

– Это щенок, милорд. – Сэмюель произнес слово «щенок» с таким благоговением, словно это был член королевской семьи. – Полагаю, ему около шести месяцев.

– Понятно, – сказал Дэниел с мрачным кивком. – И от чего страдает это животное?

– Его бросили, милорд. Я нашел его прошлой ночью – голодного, в куче мусора на улице.

Дэниел уже перестал предостерегать Сэмюела от хождения по темным лондонским улочкам, так как понял, что его предупреждения не действуют. Он знал, что Сэмюель не станет опять грабить людей, так как теперь у его лакея были другие интересы.

– И как, ты полагаешь, мы назовем этого брошенного щенка? – спросил Дэниел, зная, что имя должно быть как-то связано с проблемой животного.

– Болди, милорд, – сказал Сэмюель без колебаний.

Дэниел задумался, отрезая кусочек бекона для Блинки. Кошка жадно проглотила его и, потеревшись о руку хозяина, мяукнула, выпрашивая еще.

– Его постригли? – спросил наконец Дэниел.

Сэмюель кивнул:

– Да, милорд. Чтобы избавиться от спутанной шерсти и блох.

Блинки опять мяукнула, и Дэниел рассеянно дал ей еще кусочек бекона.

– А где сейчас Болди?

– На кухне, милорд. Спит. После того как я постриг и помыл собачку, кухарка дала ей поесть. Потом она устроилась около очага и, вероятно, проспит весь день.

– Кто? Кухарка?

– Болди, милорд, – уточнил Сэмюель, затем, немного поколебавшись, спросил: – Можем мы… оставить его?

После всех этих месяцев и всех этих животных Дэниел не переставал удивляться, что Сэмюель все еще считал необходимым спрашивать разрешения.

– Полагаю, у нас найдется еще одно местечко для этого щеночка, – сказал Дэниел.

Широкие плечи Сэмюела, которые еще год назад были узкими и костлявыми, явно расслабились.

– Я тоже так думаю, милорд. Я рассказал Болди, какой вы хороший, порядочный человек и что сделали для меня.

Черт побери! Дэниела охватило чувство, очень похожее на замешательство, и он не сразу нашел, что сказать в ответ. Благодарность Сэмюела всегда смущала его.

– Мужчину не следует хвалить за добрые дела, Сэмюель. Например, за помощь брошенному живому существу.

– Ошибаетесь, милорд, – ответил Сэмюель со своей обычной прямолинейностью. – Вы думаете, доброта – обычное явление, а я вам скажу, что это не так. Вы сделали доброе дело, и ваш поступок особенно ценен тем, что вы не обязаны потакать мне. К тому же возможны неприятные для вас последствия, когда щенок начнет, например, грызть вашу мебель.

– На самом деле это ты проявляешь доброту, Сэмюель.

– Да, я действительно нахожу несчастных животных, милорд, но вы имеете средства помочь им. Средства и душу. Без вас я ничего бы не смог для них сделать. – Он улыбнулся. – Определенно не смог бы, так как, наверное, был бы уже в могиле.

– Оставим это, – сказал Дэниел с оттенком недовольства в голосе, – Кто тогда нарушал бы сложившийся в доме порядок своим непочтительным поведением и собиранием паршивых животных?

– Никто, милорд, – согласился Сэмюель без колебаний. Действительно. И это была бы самая большая потеря для Дэниела.

– Да, никто, – ответил он с преувеличенно тяжким вздохом. Затем подмигнул Блинки. Кошка одарила его многозначительным взглядом, переведя его с Дэниела на бекон.

Сэмюель улыбнулся, обнажив свои слегка кривые передние зубы.

– Как ваша головная боль, милорд?

– Она… – Дэниел замолчал на несколько секунд, затем с удивлением сказал: – Все прошло.

– Терпеть не могу повторять: «Я же говорил…»

Дэниел усмехнулся:

– Ну да, конечно. Но на самом деле мне кажется, это одна из самых любимых тобою фраз.

– Я рад, что вы чувствуете себя лучше, потому что… – Сэмюель откашлялся, – вы никогда не догадаетесь, милорд.

Дэниел замер. Боже милостивый, неужели его ждет второй сюрприз за день? Так как Сэмюель имел склонность преподносить сюрпризы в порядке увеличения их размеров, Дэниел понял, что следующий будет больше, чем щенок.

– Не могу представить, – пробормотал он, продолжая почесывать Блинки за ушами. – Кто на этот раз? Лошадь? Осел? Верблюд?

Сэмюель заморгал:

– Верблюд?

Дэниел пожал плечами:

– Это просто догадка. Но я уверен, если бы по Лондону бродил одинокий неприкаянный верблюд, ты непременно нашел бы его и привел сюда.

– Естественно, милорд. Но это не верблюд.

– Я безумно рад. В таком случае, вероятно, вслед за Болди к нам пожаловали пятеро его друзей?

– Нет, милорд. Я же говорил, что у Болди никого нет кроме нас, конечно. – Сэмюель опять откашлялся, и Дэниел заметил, что он явно нервничает и что его кожа приобрела зеленоватый оттенок в тон ливрее, – К вам… посетитель. Мистер Рейберн.

Дэниел удивленно приподнял брови:

– Чарльз Рейберн? Следователь?

Сэмюель кивнул:

– Да. Он ждет вас в гостиной. Вместе с еще одним типом, который представился Гидеоном Мейном.

– Я не знаю никого с таким именем.

– Этот парень ничего больше не сказал, но я опознал в нем сыщика полицейского суда.

Дэниел пристально посмотрел на своего явно взволнованного лакея:

– Как давно они прибыли?

– Около получаса назад. Я проходил мимо холла, когда Баркли впустил их, и слышал, как они представились. После того как Баркли проводил их в гостиную, я намеревался сообщить вам, что они здесь, когда зашел в столовую.

– И ты говоришь мне об этом только сейчас? – О Боже, необходимо поговорить с Сэмюелом относительно надлежащего выполнения им своих обязанностей. Хорошо еще, что он сообщил о визитерах сейчас, а не через три часа.

Сэмюель пожат плечами:

– Нам надо было обсудить сначала другие дела, и я не хотел отвлекать вас сообщением о прибытии представителей власти. Я решил, что они могут подождать. Особенно если…

– Что «если»?

Сэмюель сглотнул слюну. Прошло несколько секунд, прежде чем он заговорил:

– Что, если они пришли за мной? – Дэниел не успел ответить, как Сэмюель поспешно продолжил: – Я не сделал ничего плохого, милорд. Клянусь. Я обещал вам не воровать и держу свое слово.

– Я не сомневаюсь в этом, Сэмюель.

Казалось, это немного успокоило лакея, и он отрывисто кивнул:

– Благодарю вас.

– Я уверен, их визит не имеет к тебе никакого отношения. А если связан с тобой, то это явное недоразумение, которое мы быстро уладим.

В глазах Сэмюела отразился страх, которого Дэниел давно не замечал.

– А что, если они здесь по поводу кражи, которую я совершил раньше, до того, как вы помогли мне? Что, если они хотят забрать меня?

– Никто никого не заберет отсюда, – решительно сказал Дэниел. Он осторожно опустил Блинки на пол и встал. – Я пойду узнаю, чего они хотят.

– Когда они уйдут, вы расскажете мне, в чем дело? – спросил Сэмюель дрожащим голосом.

Дэниел положил руку на его плечо:

– Обязательно расскажу. Не беспокойся. Я уверен, тебе ничто не грозит.

Он направился в гостиную, моля Бога, чтобы его слова подтвердились. При этом он готов был защищать Сэмюела всеми имеющимися у него средствами.

Когда Дэниел вошел в холл, Баркли вытянулся во весь рост.

– Вы готовы, чтобы я объявил визитерам о вашем приходе, милорд? – спросил дворецкий своим монотонным голосом, каким обычно разговаривал со всеми в течение десяти лет, находясь на службе у Дэниела.

– Да. Они давно ждут меня. – Дэниел искоса взглянул на дворецкого. – Полагаю, вам известно, по какому делу они здесь, если доверили Сэмюелу сообщить мне об их визите.

– Они вполне могут подождать, если явились в такой неподходящий час. – Баркли задрал кверху нос и фыркнул. – Особенно если дело касается Сэмюела.

– Сейчас узнаю.

Дэниел последовал за Баркли по коридору и, после того как дворецкий объявил о нем, вошел в комнату. Следователь Чарльз Рейберн встал с кресла рядом с камином. Дэниел решил, что этому высокому крепкому мужчине сорок с небольшим лет. Он заметил, что проницательные зеленые глаза Рейберна оценивают каждую деталь его внешности.

– Доброе утро, милорд, – поклонился Рейберн. – Примите мои извинения за столь ранний визит. – Он кивнул в сторону другого мужчины, который стоял около камина: – Это мистер Гидеон Мейн. Мистер Мейн – сыщик уголовного полицейского суда на Боу-стрит.

Мистер Мейн выглядел высоким, мускулистым и очень серьезным человеком. Его лицо с большим носом, который к тому же когда-то был явно сломан, казалось высеченным из камня. Ясно, что это был не светский визит.

Поздоровавшись с обоими мужчинами, Дэниел указал на кресла у камина и спросил:

– Может быть, присядем?

Казалось, мистер Мейн неохотно воспринял это предложение, однако не стал возражать. После того как все удобно расположились, Дэниел поинтересовался:

– Какова цель вашего визита?

– Это касается маскарада у леди Уолш прошлым вечером, милорд, – сказал Рейберн.

Дэниел выразил свое удивление, но ничем не выдал, какое испытал облегчение. Сэмюель явно здесь ни при чем.

– Так в чем же дело?

– Вы были в костюме разбойника, не так ли?

– Да.

Рейберн и Мейн обменялись взглядами.

– И вы были в обществе некой леди прошлым вечером, милорд?

Перед мысленным взором Дэниела тотчас возник образ Каролины.

– Ну и что?

– Боюсь, милорд, эта дама убита.