Если бы герои блокбастера «Пилигримы космоса» всё-таки осмелились основать на Земле собственную церковь, то, попав в Москву, они вряд ли нашли бы более удачное место для триумфальной пресс-конференции своего Отца — легендарного Сида Джоса, Великого Пророка Галактики.

Андрей с улыбкой разглядывал совсем недавно реконструированный Ленинградский вокзал, волею сумасшедших дизайнеров-футуристов превращенный в фантастический гибрид гигантского звездолета и вызывающего благоговейный трепет средневекового католического собора.

Исполинское трехуровневое строение из мрамора, кевлара и синтетического хрусталя, будучи вокзалом, попутно являлось вместилищем многочисленных сервисов городской инфраструктуры, а также довольно крупным торговым центром.

Выскочив из прозрачного тоннеля, эскалатор совершил очередную остановку, и Андрей очутился в центре просторного зала со множеством турникетов и мерцающей на плазменной панораме надписью: «Выход к поездам».

В отличие от большинства бизнес-экспрессов, поезд «Мегаполис-Экстра» вовсе не собирался шокировать пассажиров своей скоростью и, судя по рекламируемому уровню сервиса и комфорта, был рассчитан на состоятельных туристов в лице влюбленных парочек или же просто романтически настроенных полуночников.

— Добрый вечер, — Андрей остановился возле девушки в светло-синей униформе.

— Здравствуйте, господин Прохоров, — взглянув в протянутый билет, молодая чернокожая проводница ослепительно улыбнулась, словно увидела там банкноту в тысячу евро. — Меня зовут Таня. Буквально через минуту вы войдете в эту дверь и станете счастливым и беззаботным пассажиром. А пока я прошу вас, Олег Валерьевич, показать свой паспорт.

— Секьюрити-систем? — тоже улыбнулся он. — Извольте.

— Вовсе нет! Я просто хотела подсмотреть ваш адрес, чтобы однажды…

— Лучше оставьте мне свой, — Андрей решил не затягивать с ритуалом и, принимая паспорт назад, вложил в её ладонь заранее приготовленную сотню.

— Огромное спасибо! Пожалуйста, проходите…

— Народу много сегодня? — кивнул он на вагон.

— Кроме вас, всего один пассажир, но, возможно, в последний момент появится кто-нибудь ещё. До отправления — восемь минут.

— Спасибо, — он шагнул вовнутрь и внезапно оказался в полной тишине: сервис предполагал повышенную шумоизоляцию.

Из четырех V.I.P. купе, которые и образовывали внутреннее пространство вагона, Андрею принадлежало самое первое. Напротив купе номер три, возле окна, стоял высокий бородатый мужчина в старомодном деловом костюме и разглядывал освещенную разноцветными огнями платформу.

— Здравствуйте, — сказал ему Андрей и не спеша прошел к себе в «люкс».

Мужчина ничего не ответил, а лишь приветственно помахал рукой, не переставая смотреть в окно.

Двуспальная кровать, минибар, дверь ванной комнаты, телесистема со встроенным компьютером… Всё это тонуло в бардовом полумраке ночного освещения и расслабляющей музыке «вуллз-церо».

Андрей сделал свет поярче, бросил кейс на кровать и опустился в кресло, привычно раздумывая над тем, чем бы ему ознаменовать начало путешествия.

«Уважаемые пассажиры! Скорый поезд номер одинадцать, «Мегаполис-Экстра», следующий по маршруту «Москва — Санкт-Петербург», через две минуты отправляется с четвертой платформы…»

Сходить покурить?

Он снова вышел в коридор.

Бородач продолжал стоять возле окна, видимо ожидая момента, когда состав тронется.

— Ради Бога, извините, вы случайно не знаете, как здесь с курением? — обратился к нему Андрей. — Видите ли, я бы не хотел дымить в купе…

— Если честно, я сам впервые на «Мегаполисе»… Не понял, — мужчина вдруг улыбнулся, — а вас, случайно, не Андрей зовут? «Кубик-Рубик»?

В этот момент поезд едва ощутимо тронулся, а разноцветные огни за окном ожили и поползли в сторону. Послушались приглушенные звуки закрываемой двери вагона, а затем — шаги проводницы.

— Олег. Меня зовут Олег, — негромко проговорил Андрей, делая незнакомцу предостерегающий знак рукой.

— Итак, господа, я полностью — к вашим услугам! Если вы хотите принять ванну, посмотреть свой любимый фильм, или просто собираетесь лечь поспать, вам достаточно сообщить мне о вашем желании…

— Скажите, не могли бы вы принести стакан минеральной воды? И если можно, похолоднее.

— Да, конечно, секундочку, — девушка упорхнула в свою «каюту».

— Меня зовут Олег, — повторил Андрей и кивнул на дверь своего купе, — зайдем?

— Виталий. Храмов Виталий. Не помните меня? Вы в Сибирь к нам приезжали. С вами ещё девушка была, Ника. Верно?

— Погодите, так вы — из Научного городка?

— Да! Ну, то есть, не совсем. Проект «Кассандра», Якушев, Вадька Зуев… Мы Девятое мая вместе отмечали…

— Всё, вспомнил. Вы украли мою шапку.

— Не украл! А спьяну перепутал. Ну, наконец-то признали! Только вас, всё-таки, Андрей зовут, а не Олег. Или вы сейчас опять — на работе?

— Да, Виталий, именно. На этой самой, проклятой работе…

— Как здорово, что я вас встретил! До Москвы ехал почти трое суток, слова не с кем сказать: в вагонах, в основном, военные, работяги с приисков да китайские «новые соотечественники». Вот, специально взял в Москве дорогой билет, думал, хоть отдохну от этой суеты, я ведь…

— Разрешите? — вошла Таня с подносом. — Минеральная вода, лёд… Что-нибудь ещё желаете?

— Пожалуйста, принесите нам бутылку коньяка, не знаю какого, наверное, армянского… Есть армянский? Очень хорошо. Тогда ещё фрукты, так… — Храмов посмотрел на Андрея, — а вы, эээ… Олег, что предпочитаете, на ночь глядя? Может, вина?

— Хорошо. Пусть это будет «Коли Кьянти». Но только совсем немного — у меня завтра трудный день.

— Три миллиона евро. Столько она сейчас стоит.

— Не так уж много по сегодняшним меркам. Хотя не так уж и мало. Район-то какой?

— Да самый центр. Улица Таврическая. Окна как раз на Сад выходят. Дед бы ни за что оттуда не уехал. А я вот… — Виталий замолчал.

— Сколько ему было?

— Семьдесят девять.

— Ого. В наш век, можно сказать, долгожитель. Послушайте, Виталий…

— Давай — на «ты»?

— Давай, — Андрей поднял бокал, — твоё здоровье! Вот скажи, почему бы тебе не остаться в Петербурге? Такую квартиру унаследовал, это же — знак! Уж лучше продай свою сибирскую хибару и перебирайся поближе к цивилизации. Сейчас везде спрос на психотерапевтов твоего уровня, устроишься; да и наследство, в отличие от купли-продажи — веское основание для получения права проживать в городе. Люди готовы миллионные взятки за это платить, а ты — продаешь.

— Не обижайся, старик, но боюсь, тебе не понять.

— Почему же? Ты обнажи, так сказать, проблему, и мы узнаем, понять мне или нет.

— Ну, во-первых, ты — москвич.

— И что с того?

— Андрей. Давай начистоту. Я — доктор, ты — художник. Но уважаю я тебя не за то, что ты художник, а за то, что ты — личность. Мы оба это знаем.

И всё равно, живя в столице, ты становишься таким же, как они. Так или иначе. Раньше или позже. А москвичи сегодня — это уже не россияне, это совершенно другие люди, даже не отрицай.

— Нет, ну это ты загнул. Различия есть, конечно, но не…

— Ничего я не загнул! Сегодня наша страна является… тем, чем является. А Москва, истинное средоточие всей мощи России, я имею в виду финансы, интеллектуальную элиту и всё остальное, паразитически существует исключительно за счет тотального экспорта сырья, добываемого на всей остальной территории страны. И это даже не добыча, а какое-то стремительное опустошение! Сколько нам ещё осталось? Пять лет? Три года?

— Извини, но я думал, ты скажешь что-нибудь новое…

— Хорошо, вот ответь, ты давно из Москвы выбирался? Я имею в виду куда-нибудь по стране, в провинцию…

— Дай подумать. Так…

— Вот! Ты даже не помнишь!

— А что изменилось-то? Регионы всегда жалуются, им всегда мало…

— Причем тут регионы? Москва сегодня — это совершенно обособленное государство за закрытой и тщательно охраняемой границей. Даже Конституция и армия у вас — свои.

— Не обращай внимания. Это всего лишь амбиции мэрии…

— Допустим. Но ты посмотри на этот образ жизни! Сверхсовременный технотронный комфорт, запредельные доходы, культ круглосуточных развлечений и удовольствий. Плюс полный отрыв от реальности, вызываемый медиа-летаргией и «серым списком».

— В чём-то, конечно, ты прав, но так живут далеко не все.

— Зато все стремятся к этому! Если верить сериалам «Московский разбег» или «Суперспайк», то Москва — это волшебный мир, населенный киборгами-паразитами, где пища растет сразу в куполообразных супермаркетах и где всё можно купить за пластиковую карточку, которая непонятно откуда взялась и неизвестно кем пополняется.

— А вот это, дружище, ты брось! Чтобы «пополнить карточку», в наше время приходиться ежедневно отрезать от себя лучшие куски и продавать их безжалостным упырям по цене китайского рубероида.

— Тоже мне, «жертва корпораций»! Ты бы знал, что творится в регионах… Там, где непосредственно ведётся разработка и добыча ресурсов, ещё теплится какая-то жизнь, а отъедешь подальше… О чем мы говорим, если четверть всего населения страны сосредоточена в двух городах: Москве и Санкт-Петербурге!

— То есть, иными словами, ты презираешь «зажравшуюся столичную элиту» и не желаешь к ней присоединяться? Понимаю. Но что тогда? Оформишь наследство, продашь питерскую квартиру и вернешься в Сибирь? Что ж, наверное, ты прав: родной коллектив, любимая работа, Научный городок…

— Да нет никакого городка. В том и дело.

— Постой, как это — нет?

— А так. Давно уже нет ничего. Ну, то есть, здания стоят, конечно, и народ там какой-то живет, а иногда даже в лабораториях что-то происходит, но фактически — всё, нет больше ни Научного городка, ни ученых; да и науки уже, как таковой, не осталось.

Охрана с периметров снята, Полигон зарастает, все экспериментальные блоки заварены арматурой. Даже страшно подумать, кто там сейчас обитает, особенно после наших «Трои-22» и «Кассандры».

— Куда же всё делось?

— Куда… Проекты больше никто не финансирует. Исследования свернуты. Разъехались все давно. Остались только те, кому ехать некуда.

— Ничего не понимаю.

— А ты что, только проснулся? Посмотри вокруг. Весь бытовой «хай-тек» идёт из Азии, к тому же, он почти дармовой. Кому сегодня нужна наука? Те, кто на оборону работают, ещё как-то выживают, да и то, больше за счет экспорта боеголовок и систем космической навигации. А скоро и эту рухлядь покупать перестанут…

Вадька, Соломин, Люба, ещё народ сейчас в Корее живут. Одно время туда впускали русских с ученой степенью. Жаль, недолго. Я слышал, у Зуева даже своя лаборатория в Сеуле, под эгидой корейского университета; там много наших работает, кто успел выехать. Остальные — кто куда.

— Ну, дела. А Якушев?

— Якушев? Вот это хороший вопрос. И ответ будет таким же: к нему-то я, Андрюха, и еду! К Анатолию свет Васильевичу Якушеву. Давай, ещё по одной.

— Давай.

Поезд уже давно набрал скорость, но из-за повышенной шумоизоляции вагона вместо привычного грохота колес на стыках время от времени доносилось лишь глухое ритмичное постукивание.

— А я так понял, что ты едешь только наследство оформлять. Или Якушев тоже в Питере?

— Квартиру продавать придется так и так. А Якушев… Он — далеко. Мне же деньги для того и нужны, чтобы к нему уехать.

— Ах, вон оно что. И куда же занесло нынче Последнего Еретика?

— В Монте-Сарро.

— Куда?

— В общем, слушай. История такова.

Храмов слегка захмелел, а его речь стала возвышенно-пафосной.

— Монте-Сарро — это небольшой островок в Карибском море. Заморская территория одной великой страны. Не будем показывать пальцем.

Так вот.

На протяжении многих лет этот кусок земли представлял собой типичный пальмовый рай для богатых туристов. Я не знаю, правда ли, что там бывал Стинг, но почему-то американские рокеры до сих пор считают Монте-Сарро своей экзотической «Меккой».

В общем, жилось там просто замечательно, пока не грянула беда: семнадцать лет назад на острове произошло мощнейшее извержение вулкана.

Катастрофу предсказали заранее, поэтому из местного населения никто не пострадал. Однако лавой залило почти половину острова, и что самое печальное — его столицу, так что эвакуированным жителям пришлось очень несладко. Мда…

Дома, дороги, коммуникации и вся инфраструктура Вильмута — так называется столица — пришли в совершенно непригодное состояние, поэтому у островитян не оставалось другого выхода, кроме как строить новый город.

Конечно, метрополия выделила деньги — причем огромные — на восстановление Монте-Сарро и нормализацию тамошней жизни, но кризис оказался необратимым: люди начали покидать остров. Кто-то предпочел перебраться на соседние Антигуа и Барбуду, а кто-то — и в Европу, на «историческую родину»…

— Подожди. Кажется, я начинаю припоминать. Году, по-моему, эдак в две тысяча седьмом какой-то наш местный деятель даже организовал движение «Спасём Монте-Сарро». Не помню, чем закончилось, но вещал он проникновенно, в новостях показывали.

— Чем закончилось? Ничем, конечно же. Нет, ну, разумеется, желающих поехать на остров и поселиться там, получив гражданство «золотого миллиарда», набралось немало. Да и выехать из России в те годы было ещё относительно легко…

— Да уж, помню то времечко…

— Но в итоге глобалисты из метрополии предпочли наблюдать медленную смерть Монте-Сарро, а через шесть лет — и вовсе упразднить колонию, вместо того, чтобы спасти её, решив проблему одним росчерком пера. Ты представляешь, они не впустили ни одного нашего иммигранта!

— Я так и думал. Мне всегда казалось странным, что обычно расчетливый и прагматичный Запад при слове «русские» тут же теряет рассудок, упуская при этом очевидные выгоды.

— Ничего не поделаешь, вековые стереотипы. А ведь русский иммигрант для них, по сути — бесплатное решение любых проблем; к тому же никакого тебе культурного наследия и никакого экстремизма.

— Увы, ты прав, — грустно усмехнулся Андрей. — Полная наша разобщенность для англосаксов как подарок: быстрая ассимиляция.

— В общем, как бы то ни было, Монте-Сарро полностью эвакуировали, а затем продали международной корпорации «Си-Эм-Джи». Слыхал про такую?

— «Клон-Матрикс»? Кто ж про неё не слыхал. Но ведь их же, вроде, давно запретили?

— Запретили любые исследования в области клонирования, но кто запретит генную инженерию и изучение высшей нервной деятельности? К тому же, проконтролировать лаборатории, расположенные на далеком острове, согласись, не так-то просто.

— Пожалуй, ты прав. Но причем здесь Якушев?

— Сейчас расскажу. Только вот ещё немножко коньячку…

Андрей обратил внимание, что Храмов пьёт, почти не закусывая. Скорее всего, в ближайшие полчаса их классическая вагонная беседа завершится сама собой. Впрочем, действительно, пора бы отдохнуть…

— Год назад Якушеву каким-то образом удалось выехать в Евросоюз. Там он встретился с представителями «Клон-Матрикс», и они предложили ему возобновить эксперименты по поиску «ментального поля», только уже — в составе их группы.

— Постой, но ведь он же сам когда-то утверждал, что «ментальное поле» — это чушь собачья…

— Когда-то утверждал. Однако чтобы знать наверняка, что человеческий мозг ничего не излучает, нужно исследовать абсолютно все виды излучений, существующие в природе. А разве такое возможно, в принципе?

— То есть, Якушев вновь уверовал?

— Да погоди ты язвить! Понимаешь, главной ошибкой экспериментаторов было то, что они искали излучение, присущее любому мозгу. То есть, обнаруживая некое подобие «волны» у одного индивида и не найдя такой же «волны» у другого, они констатировали отсутствие результата и принимались искать в другом направлении.

Тем более, что даже у того, кто во время опыта излучал импульс, эффект мог легко исчезнуть уже через несколько часов. Вот и думали, что всё это — «глюки» аппаратуры или влияние посторонних факторов.

— По-моему, нормальный научный подход, разве не так?

— Вот! Именно в этом-то и кроется вся соль! — Храмов привстал с кресла, торжествующе глядя на Андрея. — Сейчас ты всё поймешь. Ты знаешь, что такое «инферно»?

— Инферно? Вроде бы это одно из названий преисподней. А причем тут…

— Инферно — это вселенское зло. В древности считалось, что его носителями являются служители ада. Оказывается, нет: у каждого из нас есть своё, персональное инферно!

— Послушай, старик, по-моему, мы с тобой засиделись…

— Да брось, Андрюха, я вовсе не настолько пьян, как ты думаешь… Так вот. Персональное инферно — это человеческая агрессивность, бессмысленное желание творить зло, слепое упрямство дикаря и страх. Страх тьмы и небытия. Страх смерти.

Несмотря на то, что инферно живет в каждом человеке, на свете существует немало тех, кто способен противостоять этому злу и даже изгнать его из своей души. Мозг именно таких людей и оказывался генератором некой загадочной ауры, которую Якушев время от времени засекал своими приборами.

— Что ж, теперь я понимаю, почему его называют Последний Еретик. Получается, что достаточно сделать доброе дело и сразу начнешь светиться в профильном мониторе светом праведника и носителя концепции «новой биофизики». Что ж, неплохой индикатор добра и зла. Ай да Якушев!

— Ты зря веселишься. Это едва уловимое излучение, которое и излучением-то назвать нельзя, а так, флюиды, тем не менее, фиксируемые аппаратурой, почти всегда обнаруживается у людей с развитым интеллектом и активной жизненной позицией, а кроме того — у детей, добровольцев «Армии Спасения» и служителей культа.

— Постой. Ты что, всё это — серьезно?

— Абсолютно.

— Праведники «светятся» в индикаторе Штольца?

— Если отбросить твою дурацкую иронию, то примерно так оно и есть.

— Нет, ну ты это брось. Агрессия — неотъемлемая черта человека. Без неё он никогда бы не стал «венцом творения», а до сих пор сидел бы на дереве и жевал неспелые бананы да кислые яблоки!

— Не путай душу и яблоки! Речь идет вовсе не о биологически обусловленной агрессии, направленной на борьбу за выживание и не о злости или азарте человека-исследователя.

Я говорю о другом. Об изначальном вселенском зле, которое иррационально, деструктивно и не является частью человеческой природы.

— Неужели ты говоришь о Дьяволе? Ты, учёный?!

— Да причем тут Дьявол! Впрочем, какое, вообще, значение могут иметь термины? Ты только вдумайся: человеческий мозг способен порождать волны, а мы, люди науки, можем влиять на эту способность!

— Интересно, как это Якушев повлияет на чье-то персональное инферно, если оно, как ты говоришь, даже не часть человеческой природы?

— Так вот именно поэтому он и вызвал меня!

— То есть, влиять будешь ты?

— Во всяком случае, то, чем я занимаюсь, очень близко к понятию «изгнание инферно». Этакий научный экзорцизм.

Проходя мою терапию, пациенты, под гипнозом или без него, на довольно долгое время избавляются от многих неприятных вещей внутри себя, в том числе — и от совершенно чуждого им зла. Я надеюсь, ты ещё помнишь, насколько успешными были мои сеансы?

— Разве такое можно забыть? «Приговоренный к пожизненному заключению Лога Смерть добровольно жертвует больным все свои органы!» Не репортаж — бомба! Жаль только, результат твоего воздействия не вечен… Хорошо, и чем же конкретно ты собираешься заниматься на Монте-Сарро? — Андрея уже клонило в сон, и он искал подходящий повод закончить беседу.

— Ты прав, исцелить раз и навсегда — нельзя. Если бы мы знали способ проникать в самую глубь долговременной, а ещё лучше — генетической памяти, мир бы избавился от множества психических расстройств… — Виталий замолчал, глядя куда-то вдаль. — А у Якушева я буду заниматься тем же самым: лечить людей и очищать испытуемых от их персонального инферно.

Ведь сейчас у меня в руках — просто уникальные разработки нейро-лингвистического воздействия, можно сказать, волшебные тексты, внимая которым человек почти гарантированно избавляется от зла и агрессии на весьма ощутимый промежуток времени…

— Ну, хорошо. Это я понял. Ты будешь делать из людей праведников, а Якушев — измерять толщину нимба. Но зачем всё это нужно «Клон-Матрикс»? Неужели они задумали клонировать самого Мгангу Сапфира?

— Старик, мы говорим сейчас об очень серьезных вещах!

Руководство «Си-Эм-Джи» считает, что недавняя, вызванная бесконтрольным производством клонов мировая катастрофа, которую едва успели предотвратить, стала возможной именно из-за отсутствия полной идентичности разума «биологической модели» с разумом прототипа.

Вот они и желают добиться полной идентичности, используя опыт многих учёных, в том числе и опыт Якушева. Возможно, они решили, что мозг клона обязательно должен излучать «волну».

— «Добрые» клоны? Ну-ну… Слушай, Виталик, пожалуй, я лягу поспать, не возражаешь? А то завтра, на самом деле, сложный день.

— Ради Бога, чего ж сразу не сказал? — Храмов нетвердо поднялся. — Но учти, Андрюха: инферно становится всё больше, а их — всё меньше!

— Не понял. Кого — их?

— Людей. Тех, у кого душа осталась. Кто, как ребенок, способен разумом своим порождать «волну»… Их всё меньше и меньше! И ни я, ни Толя Якушев — никто из смертных уже не в силах это остановить… А знаешь, что будет, когда вообще ни одного не останется?

— Догадываюсь. «Бритиш Петролеум» упадут на тридцать пунктов?

— Эх, «Рубик»… Цинизм москвича убил в тебе поэта… Хорошо, хорошо! Ухожу!

Андрей уже расправил постель и собирался ложиться, когда дверь его купе вновь приоткрылась. Храмов был явно пьян, без пиджака, и выглядел совершенно разбитым.

— Знаешь, Андрюха… Иногда мне снится очень странный сон. Я вижу, как на Землю падает огромный метеорит. Затем удар, взрыв… Вспышка до того яркая, что я просыпаюсь…

Но самое страшное не это. Страшно то, что планета пуста. Нет ни людей, ни животных, ни птиц. Только мох и трава. И призраки…

И черные пятна городов.

Мертвых городов мертвого мира.