Через гардероб и дверь Чань оттащил бесчувственное тело в ближайшее место, где наверняка никого не было, — в частные покои полковника Траппинга. Заперев дверь и убедившись, что все окна плотно забраны шторами, он зажег единственную свечу. Плащ, черный костюм и туфли его пленника были модными и хорошо пошитыми, что напомнило Чаню о гнусном Роджере Баскомбе. Он поднес канделябр поближе к лицу человека и по очереди поднял веки. Белки были налитыми кровью и желтоватыми, но зрачки реагировали на свет. Чань повернул челюсть — там, куда пришелся его удар, уже появился синяк — и нахмурился, увидев, что кровоточат еще и губы. Неужели он сломал этому типу зуб? С отвращением оттянув нижнюю губу, он удивился красноватому цвету десен и отсутствию клыка, который еще недавно был на месте. Однако дыра зияла на другой стороне — не на той, куда пришелся удар.
Чань поднялся с колен и хлестнул пленника ладонью по лицу. Тот закашлялся, и Чань ударил его еще раз, обратив внимание на ссадину над левым ухом, розовую и свежую, словно от неловкого движения бритвой или (откуда такая мысль?) словно незнакомец пожертвовал клок волос для какой-то колдовской церемонии. Чань обвел взглядом комнату: прибранная и чистая. Если тут есть какие-то тайны, придется попотеть, чтобы их раскрыть… и все же (чиновник заморгал и засопел) Чань чувствовал, что за всем этим что-то кроется. Комната, казалось, была не столько прибрана, сколько мумифицирована. На столе полковника не было ни бумажек, ни пресс-папье, ни ручек, ни чернильницы. Даже конвертов в подставках не было, словно стол только-только привезли. Все следы Артура Траппинга были тщательно уничтожены.
Человек снова закашлялся и попытался сесть. Чань свободной рукой легонько ухватил его за лацканы, скрутив ткань плаща в подобие узла под подбородком.
— Будешь отвечать на мои вопросы тихо и быстро, — прошипел он. — Или я перережу тебе глотку. Понял?
Человек с ужасом посмотрел в глаза Чаня за стеклами темных очков. Чань понимал, что его внешность в слабом свете свечи должна была выглядеть еще таинственнее обычного, и позволил себе довольно улыбнуться.
— Где ты служишь? В каком министерстве?
— В Тайном совете, — прошептал человек.
— Герцог жив?
Человек кивнул.
— А эта женщина?
— Какая?
— Маргарет Хук. Миссис Марчмур. Стеклянная женщина.
Человек проглотил слюну.
— Боюсь, но я незнаком…
Чань небрежно наклонил канделябр. Капля расплавленного воска растеклась по лбу чиновника, который зашипел и зажмурил глаза.
— Она должна быть при герцоге, — терпеливо объяснил Чань. — Если ты видел герцога, то должен был видеть и ее.
— Никто не видел герцога! — возразил человек. — Все ждут… все министерства… генералы и адмиралы… предприниматели… Ходят слухи о кровавой лихорадке в Харшморт-хаусе, о карантине…
— И где же он теперь?
— В своих покоях! Герцог не показывается. Он только рассылает слуг… с разными поручениями… ему требуются сведения…
— Какие сведения?
— Все, что нам удастся разузнать…
Чань снова капнул воском ему на лоб. Тот скорчился от боли. Чань воспользовался паузой, чтобы сменить тему.
— Как тебя зовут?
— Росбарт! — проскулил человек. — Эндрю Росбарт — секретарь помощника заместителя министра иностранных…
— А кто помощник?
— Роджер Баскомб.
Чань громко рассмеялся.
— Так ты — секретарь Баскомба? Ты лет на пять старше его!
Росбарт затараторил, брызгая слюной:
— Мистер Баскомб сделал карьеру в министерстве благодаря своим блестящим талантам… и когда мистер Баскомб узнает, что со мной обошлись таким неподобающим образом…
— Роджер Баскомб мертв.
— Что? — Росбарт облизнул распухшие губы. — Позвольте узнать, откуда вам это известно?
— Меня зовут Чань.
Несколько мгновений Росбарт смотрел непонимающим взглядом, а потом неожиданно дернулся всем телом в отчаянной попытке спастись бегством. Поскольку он лежал на спине и не отличался силой, для Чаня не составило труда пригвоздить его коленом к полу. Одновременно Чань схватил его за горло и сжал пальцы.
— Ты — преступник! — прошептал Росбарт.
— А ты шарил в комнате миссис Траппинг. Не думаю, что законные интересы какого угодного министерства могут простираться на женскую спальню.
— Миссис Траппинг была вызвана к герцогу! Но она не явилась. Мое расследование нисколько не выходит за рамки полномочий Тайного совета…
— Тогда почему ты пришел сюда один, под покровом ночи? Где твои солдаты? Где твое предписание?
— Я… — Росбарт перевел дыхание, щека его дернулась в том месте, где затвердел комочек воска — молочно-белая слеза. — Я не отвечаю… тем, кто…
— Зачем герцогу миссис Траппинг?
— Ее брат…
— Какой из них?
Росбарт нахмурился, словно вопрос был идиотским.
— Генри Ксонк удалился в свой загородный дом — у него приступ лихорадки. Он владелец оружейных заводов, а потому его дееспособность — вопрос национальной безопасности…
Не успел Росбарт закончить, как Чань приподнял его и посадил спиной к столбику кровати, а сам встал, готовый при надобности нанести удар ногой.
— И что же ты нашел здесь в интересах национальной безопасности?
— Ну, во-первых… боже мой, кажется, это вовсе не комната миссис Траппинг…
— Вот тебе и боже мой, — усмехнулся Чань. — Выкладывай — что там у тебя в карманах.
Росбарт расправил на себе плащ и рассеянно похлопал по нему, словно пытаясь вспомнить, где же карманы. Вытащив конверт, он посмотрел на надпись.
— Да… вот… и женщина, чьи вещи там, в той комнате… она… гмм… ее зовут… Элоиза Дуджонг…
— Воспитательница детей Траппингов.
Глаза Росбарта расширились.
— Ты ее знаешь?
Чань выхватил конверт из его руки.
— Продолжай.
— Это ее комната! В гардеробе рядом с покоями полковника — ее одежда. А детские комнаты на другом этаже! Вполне может быть, что Элоиза Дуджонг — любовница полковника! Но раз ей отвели эту комнату, миссис Траппинг непременно должна знать об их связи!
Чань в силу своих занятий был хорошо знаком с изнанкой общества и знал, что такое встречается гораздо чаще, чем принято считать. О чем он не знал (и в чем должен был разобраться ради собственной безопасности), так это о роли Элоизы. Кем она была — просто любовницей полковника или… чем-то большим? Траппинг был мелкой сошкой, своего рода посредником между Ксонками и Вандаариффом… но Элоиза вряд ли была слепа… или глупа…
Чань смотрел на конверт, вспоминая подробности первой своей встречи с Элоизой в Харшморте… она нашептывала советы на ухо Шарлотте Траппинг. Но в их последний вечер… когда она стала пленницей в лаборатории графа… не кто иной, как Франсис Ксонк, лично позаботился о ней. Вдруг Элоиза была дорога Ксонку, и он пытался ее уберечь путем интриг?
— С чего ты взял это? — спросил Чань. — Там были и другие.
— Без особых причин. Хотелось показать начальству, что я успешно проник…
Чань ударил носком ботинка ему в подреберье, отчего Росбарт захрипел. В конверте оказался один сложенный лист, исписанный сверху донизу. Адрес стоял такой: миссис Элоизе Дуджонг, Адриан-сквер, 7… Почтовый штемпель был смазан, даты не имелось, как и сведений об отправителе. Чань кинул взгляд на Росбарта, который не без страха смотрел на него.
«Миссис Дуджонг!Каролина Стерн»
Надеюсь, Вы простите мою самонадеянность, но положение настолько серьезно, что я пренебрегаю этикетом и спешу поделиться с Вами дошедшими до меня известиями. Ваша беззаветная преданность полковнику и его супруге общепризнанна, а потому, думаю, Вы — единственный человек, чье положение позволяет предупредить их о серьезной опасности, грозящей обоим. Я говорю о них обоих, но в первую очередь меня заботит жизнь дамы. Вы должны понять, что недавние необдуманные действия миссис Траппинг затронули интересы чрезвычайно высоких особ. Я приложила некоторые доказательства, чтобы убедить Вас в своих добрых намерениях, и умоляю Вас хранить это письмо в тайне, особенно от самой дамы.
Вы можете оставить весточку на мое имя в отеле „Сент-Ройял“, и я отвечу непосредственно Вам. Остаюсь Вашей преданной и искренней слугой,
Больше в конверте ничего не было. Чань присел, приблизив свое лицо вплотную к лицу Росбарта.
— Где все остальное? — спросил он.
— Понятия не имею, — всхлипнул Росбарт.
— Кто твой следующий начальник после Баскомба?
— М-мистер Фелпс!
Чаню это ничего не давало.
— Зачем ему это? Почему именно это письмо, а не что-то другое? Говори правду, или я нос тебе отрежу.
— Потому что в письме упоминается миссис Траппинг! А она исчезла!
— Когда?
— Три дня назад.
— Тогда кто же блюдет интересы семьи Ксонк?
Росбарт покачал головой.
— Распорядители, директора, управляющие заводами… но никто из них не берет на себя ответственность. Все ждут, когда поправится Генри Ксонк, хотя доктора уже оставили надежду… но безопасность страны, ее способность вести военные действия…
— Не знал, что нам кто-то грозит войной.
— Это еще не значит, что нам никто не угрожает, — брызжа слюной, проговорил Росбарт.
Чань сунул конверт ему под нос.
— Что это за «необдуманные действия» Шарлотты Траппинг? Ее кто-то шантажирует? Тот, кто хочет получить ее увеличившуюся долю в империи Ксонков?
— П-понятия не имею.
— Ты знаешь эту Каролину Стерн?
— К сожалению, нет… но как только ты позволишь мне уйти, я первым делом наведу справки о ней в том отеле…
— Можешь не беспокоиться. Этой женщине на прошлой неделе перерезали горло от уха до уха.
Чань встал. Если бы только на письме была дата! Как Каролине Стерн пришло в голову написать Элоизе? Когда? Подобное предупреждение могло отбить у Шарлотты Траппинг охоту разузнавать про заговор. Но что, если оно еще могло и защитить женщину, чьи муж и старший брат были обречены? Серьезная и надежная, как Баскомб, Каролина Стерн была видной прислужницей главных заговорщиков, но сама никогда такого бы не сделала: Чань даже не сомневался. Кто же из участников заговора подбил ее?
Чань повернулся к Росбарту, для которого созерцание потолка уже стало привычным делом.
— Где полковник Аспич? — спросил Чань.
— Кто это?
— Драгунский полковник. Четвертый драгунский полк.
— Откуда мне знать?
— Он жив?
— А с чего он должен умирать?
Чань резко опустился на колени и оглушил Росбарта ударом кулака в челюсть. Тот снова потерял сознание. Кардинал поднялся, размял пальцы в перчатке и сунул письмо во внутренний карман плаща. Он слишком задержался у Траппинга.
Пять минут спустя Чань, никем не увиденный и не узнанный, направлялся к Белому собору. Сам по себе собор его не интересовал, но от него можно было попасть в несколько разных мест. Куда же пойти? Почему бы не во дворец — то есть в Сталмер-хаус? Там можно получить сведения из первых рук о герцоге и стеклянной женщине. Шарлотта Траппинг отсутствовала уже три дня… но если капитан и его солдаты добрались до Карта, их отправили туда гораздо раньше, вскоре после старта дирижабля. Да, если выяснить истинную последовательность событий, станет ясно, кто стоит за ними и каковы истинные намерения этих людей… но было уже слишком поздно, и удовольствие от встречи с Саппом и Хорасом померкло перед невыразительной сложностью того, что он узнал об Элоизе. Умная женщина, да, но эта умная женщина совершала поступки, о которых красноречиво говорило расположение ее комнаты. Чань знал, что умные люди делают такое ежедневно, но все равно ему было грустно.
Он дошел до собора и двинулся по Сент-Маргарет к Серкус-Гарден, но свернул задолго до того, как добрался до огней площади, ярко горевших даже в этот час, — привычка заставила пойти к библиотеке. Через пять минут он оказался у приземистого сооружения, через которое можно было войти в сточный коллектор, а еще через десять — открывал крышку люка в подвале здания. Чань бесшумно поднялся по внутренним лестницам, нашел в темноте тюфяк, осторожно отодвинув стоящие рядом бутылки (по вечерам сюда частенько наведывался один джинолюбивый библиотекарь) и благодарно вытянулся, всем телом ощущая приятную мягкость. Он укрылся плащом, словно жестким одеялом, снял очки, сунул их в наружный карман и выдохнул в темноте, чувствуя, как плечи сминают тюфяк, а края сознания уже погружаются в сон. Ему вспомнилась строфа Кёрома из переложения «Дон Жуана», историю которого автор перенес в новое время: «вечная бодрость желания, привязчивая, как чума»… но потом слова смешались, стали перетекать из строки в строку, как линии на восточных картинах в стиле «разлетающаяся тушь»… потом строки превратились в дымок на фоне белого неба от сигареты доктора Свенсона, дымок клубился… поднимался над осколками тела Анжелики… над лакированным мундштуком графини. Последняя мысль Чаня была об этом дымке, который графиня выдыхала изо рта в ухо Селесты Темпл, все еще лежащей в горячке. Потом Селеста подняла веки: в белках ее вихрилась грязь, задутая в мигающие шарики глаз.
Чань проснулся от первых проблесков утра, которое просачивалось через толстое многослойное стекло мансардных окон, отфильтрованное вязью металлических мостков и лестниц на пяти этажах. Было очень похоже на тюрьму — или на то, как представлял ее себе Чань, — но он все равно наслаждался этим, находя удовольствие в своем добровольном заточении. Он прошел к шкафу библиотекаря, где нашел воду, зеркало и ночной горшок. Вода была холодной, а потому бриться Чань не стал, но сполоснул шейный платок, отжал его и повесил себе на плечи — сушиться. Он поморщился, глядя на свой когда-то великолепный кожаный плащ — тот пострадал сначала во время спуска по харшмортским трубам, а потом — при погружении в море. Однако денег на новый плащ не было. Но дыр в подкладке не виднелось, а сам плащ все еще согревал, и Чань решил, что в своих очках вполне может сойти за слепого нищего.
Закончив обычное утреннее омовение, Чань поднялся на девятый уровень стеллажей, а оттуда — на третий этаж читального зала с высокими сводчатыми потолками. Из зала он перешел в Архивный отдел, где хранились правительственные документы. Как и во всех других помещениях, пол был устлан мраморными плитками с розоватыми прожилками, а над дверью висел большой картуш с гербом знатного рода, выделившего деньги на строительство зала (в данном случае вымершего и никем не оплакиваемого семейства Гримпов). Из-за постоянного пополнения фондов Архивный отдел был заставлен стеллажами высотой в пятнадцать футов, которые резко контрастировали с роскошными интерьерами. Стеллажи располагались вдоль стен и стояли рядами по всему помещению. Чтобы найти какой-нибудь документ, требовалась лестница и помощь библиотекаря.
Для Чаня это собрание было готовым источником информации о земельных владениях, изменениях законодательства, браках, поместьях, наследствах, переписях — чего угодно (то есть всего), что безостановочно выходило из-под мельничных жерновов правительства и подлежало сохранению для потомства. Чань начал с самого начала. Герцог жив — значит, жива его марионетка и любовница миссис Марчмур. Шарлотта Траппинг пропала из дома, и чиновники дворца разыскивали ее. Судя по всему, она была далеко не глупа (если не считать того, что вышла замуж) — всего лишь женщина, которую небрежно отстранили от обретенного семьей могущества…
Чань подкатил к нужному месту деревянную лестницу и добрался до самой высокой полки. Там в деревянном лотке лежали последние документы, которых еще было мало, чтобы переплетать. Чань взял их, легко, по-кошачьи, спустился по лестнице с полными руками и бесцеремонно свалил всю эту кипу на широкий стол.
Занимаясь в свое время обстоятельствами перевода Четвертого драгунского полка во дворец, Чань выяснил из министерских документов, откуда поступил приказ. Так он обнаружил сделку, заключенную между Генри Ксонком и заместителем министра Граббе. Чань не склонен был верить в чистоту людских намерений, но даже его удивила откровенность, с какой деляги вроде Ксонка навязывали свои интересы правительству. Поместив своего зятя, полковника Траппинга, во дворец, Ксонк мог первым получать известия обо всех военных действиях, дипломатических договорах, изменениях таможенных тарифов — словом, о бесчисленных и разнообразных событиях — и использовать эти известия к своей выгоде. Граббе же за это получал в свое распоряжение (без всяких законных прецедентов) нечто вроде частной армии, а это придавало видимость законности всем решениям заговорщиков, ведь их теперь исполняли солдаты королевы. Поступок этот был дерзким и самонадеянным. Но сегодня Чаня интересовали подробности, которые из-за бюрократических процедур могли не получить отражения в документах. Что Генри Ксонк пообещал за эту сделку? И соответственно, что могла обнаружить Шарлотта Траппинг в тот последний харшмортский вечер?
Сообщения оказались не систематизированы, но Чань быстро сортировал документы, откладывая ненужное — данные по сельскому хозяйству, реформе законодательства, медицинским патентам, сыру, скоту и маркам. Он помедлил над сообщением о королевских охотничьих заповедниках, в котором мелькнуло название «Парчфелдт-парк». Чань поднес бумагу поближе к лицу и прочел внимательнее: часть земли в южной части парка отводилась под общественные нужды, что позволяло протянуть ответвление Орандж-канала через весь заповедник. Чань нахмурился. Что именно в дальней части Парчфелдт-парка требовало подвода канала, а следовательно — сообщения с морем? Он отложил документ в сторону и продолжил просмотр непереплетенных бумаг, но ничего интересного не попадалось. Чань пожал плечами. Имел ли канал отношение к Ксонку? Доказательств не было. Вдруг ему пришло в голову посмотреть документы Министерства внутренних дел. Не найдется ли там следов предыдущих попыток предоставить эту часть Парчфелдта в частное пользование? Чань с удовлетворением обнаружил целую кипу прошений, представленных неким мистером Де Грутом — судя по всему, довольно неудачливым владельцем заводика в тех краях. На все прошения последовал отказ. Прошения подавались десять лет подряд, а потом резко прекратились, и в последующие три года никаких просьб не поступало. Но вот прошлой зимой некто мистер Альфред Леврет подал еще одно прошение.
Оно было удовлетворено.
Чань вышел из Архивного отдела, пересек мраморную площадку и не моргнув глазом направился в справочный зал, свод которого виднелся за стойкой библиотекаря. Двигаясь, как неторопливая полуслепая пчела среди пыльных цветов, Чань погружался в тяжелые расслаивающиеся тома, а потом выныривал из них — реестры предпринимателей и смертей, данные о сделках с землей. Через тридцать минут он стащил с носа очки и, сплюнув в носовой платок, протер влажной материей свои чувствительные глаза. Он узнал то, что хотел: Август Де Грут умер банкротом в долговой яме. По прошествии трех лет его завод (все это время стоявший заброшенным) был приобретен — совсем недавно, в прошлом октябре — Альфредом Левретом, одним из управляющих «Оружейных заводов Ксонка». И вот теперь, после недавних соглашений между Генри Ксонком и Тайным советом, этот драгоценный доступ к каналу был предоставлен.
Он усмехнулся при мысли о том, как легко добиться всего за деньги. Несчастья Де Грута напомнили ему историю Маргарет Хук, дочери обанкротившегося заводчика с севера, которого, без всяких сомнений, довели до разорения точно так же, как и Де Грута, ожидая, когда можно будет задешево ухватить остатки промышленной империи. А что случилось с детьми Де Грута и с уволенными рабочими — не пришлось ли им испытать нищету и страдания? Учитывались ли такие мелочи, когда речь шла о крупных сделках? Все это лежало за пределами официальных расчетов, а потому для государства как бы не существовало. Чань стряхнул с ладоней пыль фолианта.
Было около восьми — скоро библиотека наполнится работниками. Завод Де Грута и его близость к Парчфелдту казались Чаню ответом на его вопрос. Правда, логичнее предположить, что овдовевшая Шарлотта Траппинг переехала на приморскую виллу каких-нибудь родственников или даже в гостеприимную иностранную столицу. Но разве дело в Шарлотте Траппинг? Он пробрался в ее дом, но тут узнал про тайны Элоизы… не стоит ли повыяснять про нее? Чань бесшумно перешел в картографический зал, надеясь узнать сразу обо всех интересующих его персонах.
Может быть, из-за природной недоверчивости он переоценил своих врагов? Что, если руки их были коротковаты, а возможности не так велики? Или же их замыслы по части богатства и могущества выходят за все мыслимые пределы? Чань открыл справочник и нашел номер карты Парчфелдт-парка, потом в одном из больших шкафов обнаружил нужный ему ящик и наконец расстелил карту на столе.
Парчфелдт был громаден, как и многие королевские заповедники. Парк имел форму высокого нормандского щита, и Чань, помня о министерском сообщении, обратил внимание на его южный выступ, теперь пересеченный лентой свеже-прорытого канала. Парк находился ближе к морю, чем он предполагал, и неподалеку от северного ответвления Орандж-канала. На самом краю карты Чань увидел уже заброшенный (или еще не заброшенный — смотря когда составлялась карта) завод покойного мистера Де Грута. Он покачал головой. К ближайшему каналу от завода вела неудобная петляющая дорога, увеличивавшая сроки поставок на целые дни, к тому же по пути груз облагался сборами и пошлинами. Для предпринимателя вроде Генри Ксонка это вряд ли имело значение, но Де Грут при таком раскладе оказался банкротом. С удлиненным каналом путь от завода до моря сокращался до одного дня — преимущество колоссальное. К тому же почти никаких сборов по дороге. Идеальное место для производства товаров на экспорт… скажем, в Макленбург.
Чань извлек из кармана письмо Каролины Стерн. Две вещи поразили его. Первая — то, что с Элоизой вообще зачем-то связались. Ксонк убедил ее посетить Тарр-Манор, чтобы найти полковника Траппинга, однако лишь после того, как тот был убит. Но это письмо означало, что кто-то из заговорщиков еще раньше заинтересовался Элоизой и миссис Траппинг… получается, они намеревались обойти Ксонка и завладеть состоянием его семьи. Дерзкая стратегия! Чань усмехнулся. К тому же в письме упоминался отель «Сент-Ройял», а значит, за всем этим стояла графиня.
Теперь Чань занялся вторым пунктом — «действиями» Шарлотты Траппинг. С женщиной его обычная тактика (просмотр кучи бумаг, которые оставлял после себя едва ли не каждый мужчина из общества) оказывалась неприменимой. Почти никакое желание Шарлотты не могло осуществиться втайне от мужа или братьев — так, чтобы остались записи. Да, силы воли этой женщине хватало, но как обнаружить ее проявления?
Но если нельзя догадаться о действиях Шарлотты Траппинг, не попробовать ли выяснить, что было на уме у графини?
Если смотреть взвешенно, то первую скрипку в семействе Ксонков, конечно же, играл Генри, Шарлотта и ее набравший вес муж были на вторых ролях, а Франсис — беспутный бездельник — и вовсе на третьих. Непосвященным казалось, что заговор возглавляется Робертом Вандаариффом и Генри Ксонком, а истинные его творцы выглядели при них мальчиками на побегушках. Если миссис Траппинг интересовалась деятельностью своего мужа, то должна была заняться его отношениями с этой могущественной двойкой…
Чань начал расхаживать между столами, сцепив руки за спиной. Он явно приближался к разгадке. Через Каролину Стерн и Элоизу Дуджонг графиня предупреждала Шарлотту Траппинг, но не выходила на нее напрямую — игру следовало вести чужими руками и осторожно. Чань вернулся в Архивный отдел. На лестнице он увидел одного из работников второго этажа — тот медленно поднимался перед ним с набитой до отказа сумкой. Чань не ответил на его приветственный кивок и вернулся к сообщениям о строительстве канала. Листая страницы, он наткнулся на адрес мистера Альфреда Леврета, а затем перешел к документам по недвижимости. Еще две минуты — и он узнал, что Альфред Леврет недавно стал собственником дома на Хаултон-сквер. Не будучи модным местом, Хаултон-сквер предлагала своим обитателям неоспоримую унылую респектабельность — идеальное местожительство для амбициозного промышленника средней руки.
Обнаружилась ссылка на другой документ в приложении… который, в свою очередь, отсылал к банковским переводам… которые, в свою очередь… Чань листал страницу за страницей, прослеживая, как преднамеренно запутывалось все дело, как Архивный отдел наводнялся непомерным количеством бумаг. Потом он завел пальцы под очки и, улыбаясь, протер свои чувствительные глаза. Он нашел-таки то, что искал. Графиня пыталась отпугнуть Шарлотту Траппинг, чтобы та не совалась в дела Генри Ксонка (такие, как покупка завода Де Грута), только потому, что эти дела не имели к Генри никакого отношения. Деньги на покупку дома Леврета пришли из банка в Вене, представляющего интересы Франсиса Ксонка. Завод принадлежал ему, графиня знала это и твердо решила не дать узнать об этом никому, прежде всего назойливой сестренке без права голоса.
Когда Чань выскользнул через задний вход, было уже почти десять. Он провел в библиотеке гораздо больше времени, чем собирался. Окольным путем, сделав большой крюк на север до самой Уорзинг-Серкл (где он перехватил пирог и кружку горячего чая), Чань вернулся в неприглядное здание на углу рядом с собственным домом и вошел в дверь. Никто за ним не следил. Он быстро поднялся на пустой чердак и нашел там доску в полу, под которой — как же давно это было! — спрятал саблю макленбургского лейтенанта, убитого им у себя в комнате. Сунув оружие под плащ, Чань вернулся на улицу, готовый в случае надобности тут же обнажить клинок. Но случая не представилось.
Еще одна короткая прогулка — и он оказался у Фабрици, чтобы обменять саблю на отремонтированную трость, извинившись за утрату одолженного на время оружия. Старик с профессиональным безразличием осмотрел саблю и взял ее, цокнув языком — мол, замена равноценная. Одно только золото на рукояти и ножнах в два раза перекрывало стоимость трости, но Чань не знал, когда в следующий раз придется идти к Фабрици, а после сабли с мастером можно было и поторговаться. Было почти одиннадцать — самое время нанести визит на Хаултон-сквер.
Дверь открыл слуга с седыми баками, крепко сбитый, когда-то, пожалуй, не уступавший ростом Чаню, но с тех пор потерявший дюйм-другой. Он поглядел на Чаня с великолепным безразличием — ведь любой похожий мог увидеть, как среди бела дня к уважаемому Альфреду Леврету стучится сомнительный тип.
— Мне нужен мистер Леврет. Меня зовут Чань.
— Мистера Леврета нет дома.
— Позвольте узнать, когда он вернется.
— Не могу сказать.
Чань искривил губы в легкой ухмылке.
— Может быть, вы и сами не знаете?
Слуга должен был бы захлопнуть дверь перед его носом (и Чань уже примерился, чтобы вставить ногу между дверью и косяком, а затем ворваться внутрь), но не сделал этого. Он только осторожно повел по сторонам глазами — не смотрит ли кто с улицы или из соседних окон.
— Вы знакомы с мистером Левретом? — спросил он.
— Ни в коем случае, — ответил Чань. — Но похоже, у нас есть общие интересы.
Слуга не ответил.
— Например, Шарлотта Траппинг. И мистер Франсис Ксонк.
Лакейский лоск (воротничок, фрак, вычищенные ногти, сверкающие туфли) внезапно поблек — глаза старика тревожно забегали, как две перепуганные мышки.
— Позвольте задать вам вопрос, мистер?…
— Мистер Хапперти.
— Мистер Хапперти. Среди бела дня, на пороге вашего дома, вы разговариваете с человеком вроде меня. Значит, у вас имеются некоторые… опасения… касательно вашего хозяина. Я, никогда его не встречавший, стою здесь — это говорит о том, что положение серьезно. Предлагаю поговорить свободнее — а поговорить нам необходимо, мистер Хапперти. И лучше сделать это в доме.
Хапперти втянул воздух через зубы, но отошел в сторону.
— Премного благодарен, — прошептал Чань. Дела обстояли гораздо хуже, чем он предполагал.
Холл соответствовал ожиданиям, то есть говорил о весьма скудном воображении: громадная шахматная доска мраморного пола, высокий сводчатый потолок с безобразной люстрой на цепи, напоминающей остекленевшего морского ежа, лестница с развешанными на одинаковом расстоянии картинами — все под цвет обивки стульев холла. То были жизнерадостные сценки на берегу реки — такой райской голубизны ее водам не придал бы сам Христос, спустившийся в эти края солнечным летним днем.
Мистер Хапперти закрыл дверь, но пройти Чаня дальше не пригласил, и тот сам сделал несколько шагов к открытому арочному проему.
— Мистер Леврет приобрел этот дом недавно, — заметил Чань. — А вы служили у него, когда он жил на прежнем месте?
— Я позволил вам войти только для того, чтобы вас не видели с улицы, — твердо заявил Хапперти. — Вы должны сказать, что вам известно.
— Давно ли отсутствует ваш хозяин?
Это было предположение, но небезосновательное. На самом деле вопрос заключался в том, пал ли Леврет жертвой заговорщиков или на фоне бурных событий прошлой недели случилось что-то другое. Иными словами, прятался он или был мертв?
— Я впустил вас в дом, — повторил Хапперти. — Но я должен знать, кто вы такой.
— Я именно тот, кем кажусь, — ответил Чань. — Ваш хозяин мне совершенно безразличен… я не собираюсь вредить ему, если вы об этом. И вам тоже — иначе я уже сделал бы это.
Других слуг не было видно — никто не прибежал, чтобы вышвырнуть его из дома. Неужели все ушли? Или были отосланы?
— Вот уже четыре дня, — вздохнул наконец Хапперти.
— А когда вы в последний раз его видели… как по-вашему, он собирался уехать надолго?
— Нет, не думаю.
— Ни чемодана, ни карманов, набитых наличностью? И никаких изменений в расписании встреч?
— Ничего такого.
— А где он занимается своими делами?
— Мистер Леврет в течение недели ездит на разные оружейные заводы. Но в тот день… — Хапперти неуверенно замолчал.
— Он в состоянии защитить себя?
Хапперти ничего на это не ответил.
— Вашему хозяину грозит опасность, — сказал Чань. — Генри Ксонк — в маразме, Франсис Ксонк мертв. Ваш хозяин встал на пути тех, кто намного могущественнее Ксонков. Истинных повелителей.
Чань вдруг понял, что рассматривает пупырчатый, хотя и чисто выбритый подбородок Хапперти, неприятно напоминавший ломтик красной рыбы. Подбородок терся о белый крахмальный воротничок, и на материи могло остаться жирное розоватое пятно. Наконец старый слуга откашлялся, словно принял решение.
— У мистера Леврета была назначена встреча во дворце.
— И часто у него случались такие встречи?
— Если у вас заказы от правительства, такое бывает постоянно. Но мистер Леврет никогда не ездил на них сам — этим занимался мистер Ксонк…
— Генри Ксонк?
Хапперти нахмурился.
— Конечно Генри. Но из-за карантина мистер Ксонк не смог приехать, и во дворец вызвали мистера Леврета. Он должен был представить график поставок вооружений для батарей береговой обороны.
— И эти вооружения перевозятся по западным каналам?
— Я всего лишь отвечаю за порядок в доме мистера Леврета.
— Вы знаете, с кем он встречался во дворце?
— Туда он явно не доехал. Во дворце хотели его видеть, прислали сюда офицера с солдатами. Без всяких церемоний и объяснений они обыскали все вокруг в поисках мистера Леврета, хотя я их всячески отговаривал.
Хапперти оживился, описывая вторжение в собственный мир. Чань сочувственно кивнул.
— Но с кем он должен был встретиться во дворце?
— В ежедневнике мистера Леврета значился мистер Фелпс из Министерства иностранных дел. Ума не приложу, какое это имеет отношение к береговой обороне. Мне кажется, мистер Леврет прежде с ним не встречался.
Хапперти с оскорбленным видом показал за арочный проем. В дальнем помещении было разбито окно, тонкие кружевные шторы грудой валялись на полу, на дорогой итальянской плитке пола виднелись царапины…
— А вы не помните, как выглядел этот офицер? — спросил Чань.
— Мой долг запоминать всех. Полковник Аспич из Четвертого драгунского полка.
Чань вспомнил шрамы, которые Процесс оставил вокруг глаз Аспича, — видимо, они и привели полковника в дурное настроение. Продажность Траппинга была отвратительна, но Аспича заговорщики соблазнили с необычайной легкостью. Чань был уверен, что совесть полковника свернулась глубоко внутри его и впала в спячку, наподобие червяка, отчего полковник с еще большей жестокостью выполнял задания новых хозяев.
— Еще два вопроса — и я ухожу, — сказал он. — Считайте меня своим должником — я постараюсь найти мистера Леврета. Вопрос первый: бывал ли ваш хозяин в Харшморт-хаусе?
Мистер Хапперти отрицательно покачал головой.
— И второй: в последние две недели… вы не замечали, кожа у него на лице не обесцвечивалась, не было ли шрамов вокруг глаз? Или может быть, его просто не было дома, когда с ним могло такое происходить?
Хапперти снова покачал головой.
— Мистер Леврет — аккуратный человек с устоявшимися привычками. Каждый вечер в половине седьмого он обедает дома.
— Тогда еще один вопрос, — сказал Чань, держась за хрустальную ручку двери. — От вас ничто не ускользнет. Вы знакомы с миссис Элоизой Дуджонг?
— Это вдова, — сказал Хапперти. — На службе у миссис Траппинг.
— А мистер Леврет с нею знаком?
— Мистер Леврет весьма чувствителен к положению людей в обществе.
Пришлось идти напрямую через Серкус-Гарден, хотя Чань предпочитал в любое время дня обходить этот квартет стороной — тем более в своем нынешнем непрезентабельном виде. В какой-то момент путь ему преградила коляска с молодыми дамами, и Чань вдруг остановился, пораженный окутывающей их атмосферой, вплоть до игривой расцветки шляпок. О легкомыслие — в городе грязи, дыма, крови, табачной жвачки и напластований сажи носить нежно-лимонное!
Торопясь, он прошел лишний квартал, чтобы войти незамеченным через Хеллиотт-стрит. Толпа пассажиров, казавшаяся особенно беспокойной и враждебной, вынесла его на главную лестницу Строппинга… но потом у основания широких каменных ступеней он увидел шеренгу констеблей, которые при помощи окриков выстраивали пассажиров в ряды и группы по месту назначения. Что все это значило? Чань помедлил. Его окружала недовольная человеческая масса: пассажиры огрызались на констеблей, констебли отвечали тычками. Мало того, за констеблями просвечивали красные мундиры — повсюду виднелись небольшие отряды драгун во главе с министерскими чиновниками. За всю свою жизнь, насыщенную преступлениями и их последствиями, Чань не видел такой облавы. Толпа подхватила его и понесла вперед, становилось все неуютнее — вот-вот один из констеблей его заметит. У самой лестницы Чань неожиданно пробормотал извинения, сделал вид, что уронил трость, и присел так, чтобы его загораживали пассажиры, а потом резко рванулся вперед, мимо уставших констеблей. Так, вприсядку, он добрался до рекламной тумбы и попытался обмозговать свое положение.
Росбарт знал, кто такой Чань, но не искал его… вдруг и здесь подняли тревогу совсем по другому поводу? Даже если констебли получили от капитана описание Чаня, ловили не его. Неужели дела обстояли так плохо, что дворец объявил открытую охоту на Шарлотту Траппинг или даже Леврета, словно те были преступниками? Но констебли, похоже, вообще никого не искали — скорее им велели подавлять возникающие беспорядки. Что еще могло произойти в городе? Да, конечно, газеты… но газеты издаются для глупцов. Все эти истерические предупреждения вряд ли делались всерьез.
Он посмотрел на часы — около полудня, потом опустил взгляд. Ни доктора, ни мисс Темпл под ними не было. И Элоизы Дуджонг тоже.
Место встречи было у всех на виду, и Чаню совсем не хотелось задерживаться здесь. Он приподнялся на цыпочки, пытаясь понять, что интересует полицию: прибывающие или убывающие поезда? Какое-то определенное направление? Вдоль южных платформ, откуда уезжали в Ка-Руж и другие прибрежные курорты, которых Чань никогда не видел (ему приятно было думать о том, какой холодный там сейчас ветер), бродила пара драгун, а один солидный человек в черном стоял неподвижно. На западное направление (включая ветку на Тарр-Манор) выделили отряд в шесть сабель.
Наступил полдень. Поскольку его компаньоны должны были прибыть с севера, Чань направился к часам обходным путем, близко подойдя к нужным ему платформам. За каждым поездом наблюдал один человек в черном, а между чиновниками стояло по эскадрону драгун. Ни доктор, ни мисс Темпл не подозревали о существовании бокового выхода на Хеллиотт-стрит, да и все равно не сообразили бы им воспользоваться. Их наверняка арестуют. И все же… поезд с севера, видимо, только что прибыл. Чань видел растянувшуюся под пристальными взглядами драгун и чиновников цепочку пассажиров, но не заметил ни доктора, ни мисс Темпл. По платформе никого не тащили силой. Чань занял место под часами, размышляя, через сколько времени его заметят и в какую сторону удирать.
Он дал им три минуты — стоять под часами дольше было бы глупо — и выбранил себя за выбор места: тот, кто доверился ему, попал бы в ловушку. Часы отсчитывали секунду за секундой. Констебли с их тычками переместились ближе к Чаню. Он слышал, как перекликаются солдаты, перекрикивая свистки паровозов. Хватит. Чань резко нырнул в самую гущу толпы. Раз он здесь, лучше заняться восточными линиями — к прибрежным каналам и Харшморту. Он выпрямился. Враги в черных и красных одеяниях пронизывали толпу, как китовый ус — женский корсет.
Тяжелая рука ухватила его за правое плечо. Чань поднял трость, развернулся и увидел перед собой Аспича.
— Драгуны! — крикнул полковник стоявшим за ним солдатам. — Взять его!
Чань сбросил с себя руку, но бить ногой или тыкать рукоятью трости в горло было уже поздно — Чань был в потрясении. Прежде крепкий и бодрый, полковник изменился до неузнаваемости: глаза его налились кровью, кожа вокруг ноздрей была в бледных нарывах, а его коротко подстриженные седеющие волосы стали абсолютно белыми.
Драгуны рванулись вперед, а Чань нырнул в толпу. Но та бурлящая ярость, которую он заметил еще на лестнице, достигла теперь точки кипения, словно крик Аспича сделал Чаня в глазах пассажиров козлом отпущения за все унижения и неудобства. Послышались возмущенные крики. По своему опыту общения с враждебно настроенной толпой Чань знал, что в любой момент какой-нибудь злобный идиот попытается сбить его с ног, а следом накинется с десяток других идиотов. Он ухватил за руку пожилого человека и толкнул назад, чтобы задержать преследователей. Послышались лязганье извлекаемых из ножен сабель, крики Аспича, требовавшего, чтобы толпа расступилась, вопли женщин (Чань ничего не видел и не понимал, куда бежать), потом еще чей-то вопль. Наконец он вырвался к поездам, где было более или менее свободно. Люди бросились в стороны, показывая на него пальцами. Остановка грозила смертью, и Чань в отчаянии метнулся между двумя поездами, собирающимися отбыть на восток.
Путь преграждали человек в черном и четыре драгуна. Стоя спиной к Чаню, они разглядывали что-то на путях. Аспич кричал, приказывая Чаню остановиться. Чиновник повернулся, побледнел и, взмахнув руками, отдал команду своим солдатам, но Чань мгновенно оценил расстояние — драгуны были слишком далеко, а он двигался слишком быстро. Он врезался в чиновника, при столкновении заорав для пущего ужаса, ухватил его за черные лацканы и швырнул — руки у несчастного мотались, как у тряпичной куклы, — в набегающих драгун. Потом Чань нырнул под ближайший вагон и, бешено работая руками и ногами, выполз по другую сторону, порвав брюки о гравий. Но зато, когда он встал, преследователи только опускались на колени, готовясь лезть под вагон. Снова оказавшись на платформе между двумя составами, Чань понял, что выиграл секунд пять. Тут в конце платформы появились новые драгуны, крича и показывая руками на Чаня. Он кинулся прочь от солдат. Состав, под которым он только что прополз, недавно прибыл (паровоз стоял под крышей вокзала), а соседний поезд, наоборот, собирался отъезжать, и Чань бросился вперед, к стоящему под парами паровозу. Не оглядываясь, он метнулся под локомотив и выскочил с другой стороны.
Близлежащие пути были свободны, и Чань побежал наискосок к следующему поезду — с желтыми вагонами. Он прикидывал, повернуть ли ему назад, к вокзалу, или забраться в вагон через окно и скрыться из виду. Но прежде всего нужно было увеличить отрыв. Еще двадцать ярдов — и он оказался под желтым поездом. Вынырнув, Чань вовсю заработал ногами: состав на соседнем пути набирал скорость, покидая Строппинг, первые вагоны уже исчезали в черной дыре туннеля. Чань бросил взгляд через плечо: драгун не было видно.
Он добежал до путей, по которым шел поезд, когда последний вагон уже проехал мимо. Чань со всех ног припустил по шпалам. Поезд набирал скорость, но и Чань тоже. Его пальцы в перчатках уже касались задних поручней. Он поднял глаза и в дверях тормозного вагона увидел человека в плаще с капюшоном — того самого, с кем Чань дрался в вагоне на станции Карт. Рука с синим осколком метнулась в сторону Чаня, и он отпустил поручень — иначе удар пришелся бы ему в лицо. Человек злобно смотрел на Чаня, тем временем вагон вошел в туннель, и порыв ветра сорвал капюшон с головы незнакомца. А может, тот как раз хотел показать Чаню свое лицо. Чань согнулся пополам, тяжело дыша и уперев руки в колени. Только теперь в голове у него начало кое-что укладываться.
Франсис Ксонк все еще был жив.
Из-под желтого поезда, на некотором расстоянии от Чаня (однако ближе, чем ему хотелось бы), появилась пара решительно настроенных драгун. Чань рывками устремился в туннель, следом за поездом, который увозил Ксонка. По крайней мере, там можно повернуться лицом к врагу и устроить собственную засаду. Если повезет, драгуны просто отстанут, увидев, как он исчезает в туннеле, чего и следовало ожидать: туннели грозили опасностью, ибо в них пересекались пути и поезд мог неожиданно появиться откуда угодно. Чаню вовсе не хотелось попадать в туннель. Он надеялся только на то, что после проезда состава с Ксонком на этом пути не будет других поездов — хотя бы столько времени, чтобы успеть уйти от драгун.
Но туннель оказался дальше, чем казалось. Добежав до него, Чань дышал как паровоз, а темнота впереди полнилась звуками других поездов. Но что еще хуже, драгуны не остановились. Те, что были впереди, подождали других, и теперь уже десяток солдат двинулись между путей. Чань выругался, снял очки и сунул во внутренний карман своего плаща. Он почти ничего не видел. Выставив вперед трость, он хотел нащупать стену туннеля, надеясь спрятаться в какой-нибудь выемке, но споткнулся о полузасыпанную нитку старых путей и упал на колени. Пришлось шарить в поисках упавшей трости. Часто моргая, Чань оглянулся. Драгуны приближались быстрее, чем он рассчитывал. Он нащупал трость, нырнул в темноту и жестко приземлился на пропитанных смолой камнях. Мимо пронесся поезд — всего в нескольких дюймах, как показалось ему, но он знал, что причина тому — скорость и резкие потоки воздуха. В дверях последнего вагона стоял проводник с фонарем. На дразняще краткое мгновение луч фонаря осветил туннель, в котором притаился Чань.
Один путь уходил в какое-то ответвление. Такое место вполне могло стать ловушкой (самая лучшая засада не позволит расправиться с Аспичем и всеми его людьми), но Чаня все равно влекло туда: вдруг найдется боковой выход, легкий путь к спасению? Споткнувшись несколько раз, Чань вбежал туда. Уединенность бокового туннеля имела свою изнанку — здесь стояла полная темнота. Пришлось шагать на ощупь, постукивая тростью и теряя время. Он слышал, как перекликаются драгуны, а потом увидел пляшущие на стенах тени. Чань похолодел: солдаты притащили фонари. Его загонят в угол, как крысу в кладовке.
С другой стороны, свет помогал продвигаться и ему. Он перешел на отчаянный бег, когда в заброшенное ответвление проник гулкий стук колес еще одного поезда. Новый состав не прогрохотал мимо — сбросив скорость, он въехал как раз на эту ветку. Понимая, что через считаные секунды его обнаружат, Чань бросился к почерневшей от сажи сводчатой кирпичной стене. Там было несколько арок, и в каждой имелись пути, отходившие от главного. Чань нырнул в ближайшую арку и прижался к стене. В туннеле стало гораздо светлее из-за поезда (который теперь медленно сдавал задом к громадному вокзальному залу) и драгун, размахивавших фонарями. Чань отступил еще дальше и с удивлением увидел, что свет фонарей от чего-то отражается. Тупичок, в котором он оказался, был занят вагоном: собственно, он и предназначался для отстоя вагонов.
Чань протиснулся между вагоном и грязной стеной. Драгуны подошли ближе. Чань бросился на землю, забрался под вагон, нащупал над собой поперечину и, схватившись за нее, приподнялся со шпал. Теперь ноги его упирались в борта вагона, а подмышками Чань повис на поперечине. Через несколько секунд в туннеле ярко засветились фонари. Чань затаил дыхание. По обе стороны вагона, хрустя гравием, прошли двое солдат. Свет фонарей удалился вместе с ними, и на мгновение все вокруг Чаня погрузилось в темноту. Он выпустил воздух из легких и осторожно вдохнул. Драгуны вернулись и сунули фонари под вагон, но Чань висел достаточно высоко и остался незамеченным. Потом свет опять исчез. Солдаты двинулись к следующему туннелю.
Чань медленно опустился на шпалы, прислушиваясь к звукам, чувствуя спиной дерево шпал и гравий, а лицом — движение прохладного, загрязненного воздуха. Что, если он просто умрет здесь, под вагоном? Как скоро найдут его тело? Или его сожрут крысы, растащив по всему туннелю?
Он посмотрел в сторону своих ботинок. Свет в туннеле снова двигался. Освободившись от вагонов, паровоз шел обратно, от вокзала к собственно станции. Следом появились, раскачиваясь, световые пятна поменьше — драгуны. Чань расслабился, лежа на деревянных шпалах, — он хотел подождать несколько минут, а пока решил поразмышлять с пользой. Франсис Ксонк был жив. Полковник Аспич — болен. В городе усиливались волнения.
Вообще говоря, глупо было не узнать Ксонка во время схватки в купе вагона. Счастливая судьба Ксонка еще раз подтверждала, что, имея дело с заговорщиками, ничего нельзя принимать на веру. Может, никто из пассажиров дирижабля и не погиб. Но потом Чань вспомнил, как Лидия Вандаарифф лишилась головы, а принц Макленбургский ног, как всплыло в воде, спиной кверху, тело Каролины Стерн. Прислуга всегда погибала.
Чань выкатился из-под вагона, по привычке отряхнул плащ. Здесь почти ничего не было видно, но его внезапно обуяло любопытство. Одной рукой касаясь стены, он пошел к дальнему концу вагона. Чань на ощупь отыскал металлическую лестницу, приваренную сбоку, вскарабкался по ней и обнаружил, что вход на площадку вагона перегорожен цепочкой на высоте пояса. Он перебросил через цепочку ногу и стал ощупывать руками дверь — металлическую, холодную и без ручки.
Чань спустился и прошел к другому концу вагона: такая же площадка, лестница и гладкая металлическая дверь. Он стащил перчатку с правой руки и голой ладонью провел по холодному металлу. Пальцы нащупали углубление под ключ.
Он вытащил из кармана связку отмычек, перебрал их вслепую, нашел три особенно мощных и массивных, подаренных датским вором по имени Рюуд, когда Чань устроил тому место на корабле контрабандистов, идущем в Роттердам. Чань не раз собирался их выбросить — слишком уж много они весили, а насчет их ценности приходилось полагаться лишь на слова датчанина. Он поднес первую отмычку к скважине, но она не входила внутрь — была великовата. Вторая вошла в скважину, но не поворачивалась. Чань не без труда вытащил ее, чувствуя, как в нем растет раздражение. Третья отмычка вошла, хотя и внатяг, и повернулась по часовой стрелке. Больше ничего. Чань нетерпеливо повернул ее в обратную сторону. Есть! Пройдя полный круг, отмычка с глухим щелчком затянула язычок замка внутрь.
Синий свет лился из сотен ярких точек, словно в волшебном гроте. Чань оказался внутри вагона, изготовленного по специальному заказу графа. Он наклонился к ближайшему светящемуся пучку и увидел пузырьки синего стекла, вделанные в висячую полку — в ней высверлили отверстия диаметром с монокль доктора Свенсона. Такие полки висели вдоль каждой из стен. Чань не мог понять, почему вагон с таким количеством стекла отправили на стоянку, к тому же так близко от вокзала с его людскими толпами. Может, по распоряжению графа, которое пока никто не осмеливался отменить? Может, туннели у Строппинга отданы на откуп богатеям, чтобы они держали там свои частные вагоны? Может, в соседнем туннеле понемногу чернел от сажи собственный вагон старушки королевы, изготовленный к ее серебряной свадьбе на деньги налогоплательщиков (что породило самые недоброжелательные толки)?
Чань оставил дверь приоткрытой — меньше всего ему хотелось оказаться запертым, не понимая действия замка, — и подошел к мерцающей синим стеклом полке. На ней было около тридцати ярких пузырей, которые напоминали набор снарядов для какого-то несуществующего оружия. Если это было просто переработанное стекло, то в нем отсутствовали воспоминания — только природные, изначальные свойства этого вещества… о которых Чань не имел ни малейшего представления. Каждое отверстие прикрывал диск прозрачного стекла, удерживаемый на месте тонким металлическим кольцом. Чань нахмурился. Что это — медь? Нет, ярче, более… оранжевое. Чань подсунул ноготь под кольцо, надавил (отчего ноготь словно по волшебству отвратительно почернел), и кольцо вместе с прозрачным диском выскочило из гнезда. Рукой в перчатке Чань извлек штырь из синего стекла размером с большую пулю — для охоты на слона, что ли, — абсолютно гладкий и симметричный.
Вопреки доводам рассудка, Кардинал Чань сунул стекло в карман своего плаща, а потом, немного подумав, и металлическое кольцо. Прозрачный стеклянный диск он приладил назад над пустым теперь отверстием.
Изнутри вагон выглядел как модная гостиная: окна с изящными переплетами, шторы, оштукатуренная лепнина и соответствующая мебель, намертво прикрученная к полу: набор кресел, кушеток и буфетов на высоких ножках. Чань усмехнулся — о, это желание всюду окружать себя знакомыми вещами! Разве удовольствие от владения собственным вагоном не в том, что вагон этот неповторим и уникален? Чань полагал, что этот интерьер не должен был походить ни на какой другой, выражая душу новой среды обитания для избранных. Но он видел лишь признаки традиционного комфорта: железнодорожный вагон, стилизованный под апартаменты мужского клуба или — Чань усмехнулся — под кабину дирижабля, оснащенную диванами. Новые сооружения должны устремляться в будущее, а не быть местом для распития портвейна в мягком кресле.
Сам он не пил портвейн в мягком кресле, но собственная нищета не могла поколебать уверенности Чаня в духовной нищете его врагов… И все же этот вагон был созданием графа д'Орканца, который вряд ли был рабом традиционных вкусов. Чань огляделся внимательнее и разглядел иронию замысла, осуществленную именно через банальность интерьера. Стало понятно, что предметы обстановки, решенной в традиционном духе, были все высокомерно-черными — ковры, стена, орнамент штукатурки, даже обивка. Казалось, что исходящее от них чувство комфорта и безопасности было источником порочного и презрительного наслаждения. Художник, граф видел мир через призму метафоры, и, как бы ни была темна его душа, миры, создаваемые им, наполнялись красотой и остроумием. Изящная кушетка была оснащена кожаными ремнями. Широкие, мягкие кресла имели лакированные подносы, которые выдвигались, подобно квадратным крыльям. На них ставили еду, бокалы… или медицинские инструменты.
Заинтересованное удивление Чаня разом сменилось другим чувством. В потолке имелась вентиляционная решетка, а у себя под ногами, на плитке из чистого сланца, он увидел металлический слив. Плитку окаймляла тонкая полоска все того же оранжевого. Чань поднял голову. Точно так же была отделана и вентиляционная решетка. Над полосой лепнины, тянувшейся вдоль всего вагона, виднелась оранжевая ленточка шириной с детский палец.
Чань перевел дух и резко выдохнул. Воздух в вагоне был почти ощутимо напитан ужасом. В дальнем конце стояло низкое деревянное бюро, достаточно широкое, чтобы разложить документы из множества тоненьких ящиков. Справа располагалось какое-то необычное приспособление, а по его сторонам — металлические шкафы, похожие на обитые медью будки, с помощью которых граф в Харшморте превратил трех женщин в стекло. Правда, шкафы были поменьше размером. В этих уменьшенных копиях было меньше черных шлангов и латунных выключателей, и все же у Чаня перехватило горло. Черные шланги уходили в боковины приспособления, стоявшего между шкафами, — высокой металлической коробки вроде большого гроба с изогнутой крышкой из толстого стекла. Именно в ней держали Анжелику.
Стеклянная крышка была закопчена, а потому Чань не мог видеть, что там внутри. Скорчив гримасу, он положил трость на ящик, надел перчатку и, осторожно подняв крышку обеими руками, с отвращением заглянул внутрь. Внутри гроб (иначе и не скажешь) был выстлан черной резиной. Углубление в его середине было чем-то испачкано — что-то испарилось, оставив след, словно высохшее, отошедшее море: соли истаявшего тела Анжелики или того, во что превратили ее тело. Чань быстро обшарил глазами внутренности ящика — трубки и отверстия, через которые закачивались газы или жидкости, — и с грохотом опустил крышку. Дыхание его стало хриплым от гнева. Он подошел к бюро и принялся вытаскивать ящики, перебирать бумаги, но наконец понял, что вообще не видит их. Зачем опять все эти переживания? Ведь все это он видел уже и раньше, с этим и так приходится жить. Чань снял очки, сощурившись от синего мерцания.
С мрачной сосредоточенностью перебирал он содержимое ящиков. В одном лежали чертежи самого вагона, в другом — алхимические формулы, написанные одной и той же рукой, видимо, рукой графа. Дальше шли чертежи каких-то небольших устройств. Здесь имелись не только пометы графа, но и чьи-то еще, некоторые страницы были булавками подколоты к другим — на них сообщались технические подробности, а в углу стоял какой-то знак. Чань поднес один такой листик к глазам и разглядел штамп из нескольких горизонтальных линий, на каждой из которых стояли инициалы. Чань понял, что таким образом отслеживались разные производственные циклы — это все были чертежи реально изготовленных машин. На верхних линиях неизменно стояло «Гд'О», на вторых (вероятно, относящихся к механическим частям) имелись инициалы «ГЛ» или «ДжК» — Лоренца или Крунера, инженеров Королевского института, привлеченных, чтобы облечь его бредовые мечты в сталь и медь. На четвертой линии располагался логотип «Оружейных заводов Ксонка» — места окончательной сборки, — а вот на третьей везде стояло «АЛ»…
Все оборудование было изготовлено Ксонками для графа д'Орканца. Руководил работами от начала и до конца Альфред Леврет.
Чань вернулся к бюро. Три ящика были пусты. Он полагал, что найдет чертежи громадной башни харшмортского собора и устройств для создания стеклянных книг, но ничего не обнаружил. На остальных бумагах были алхимические записи, не очень разборчивые, — никто, кроме д'Орканца, их не понял бы. Когда Чань заканчивал осмотр, послышалось шуршание — что-то зацепилось за последний ящик. Чаню стало любопытно. Он снова вытащил ящик и нашел скомканный лист — похоже, тот лежал в одном из опустошенных верхних ящиков. Чань положил его на бюро и тщательно разгладил.
На листке — миниатюрнее других — было изображено устройство размером с пороховой пистолет. Под чертежом, выполненным рукой графа, стояла подпись: «Орошение костного мозга» — какой-то отвратительный термин, ничего не говоривший Чаню. Штампа Ксонка в углу не было. Изготовили этот инструмент или он существовал только в исступленном воображении графа?
Чаня вдруг обуяло любопытство. Изучив размеры инструмента, он задумался, вспоминая углубление в выложенной бархатом шкатулке графини. Что, если там лежало это или похожее на него устройство? Непонятно. Чань засунул бумагу во внутренний карман плаща.
Несомненно, ящики бюро содержали больше важной информации об изготовлении стекла, но Чань знал: все это — за пределами его понимания. Он пожалел, что рядом нет Свенсона — тот, по крайней мере, разбирался в медицинских вопросах. Само собой, в отсутствие графа тот, кто лучше других разбирается в стекле, должен уничтожить своих соперников. Чань направился к двери, но остановился, неожиданно осознав свою ответственность. Он принялся методически отковыривать колечки оранжевого металла от одной из полок, засовывая их в карманы. Чань понятия не имел об их ценности, но, может быть, у Свенсона есть какие-то соображения на этот счет? Вдруг кольца будут полезны для противостояния врагам? Не так уж они тяжелы.
Внезапно Чань замер — снаружи, рядом с вагоном, раздался какой-то шум. Он подошел к двери, прислушался — голоса, шаги — и без колебания закрыл дверь, закупорив себя внутри, а потом оглядел помещение. Как он ненавидел каждый дюйм этого пространства, как он ненавидел идиотов снаружи, из-за которых оказался в ловушке!
Вагон дернулся, и пришлось ухватиться за полку, чтобы не упасть. Он выругался, проклиная эти выкрашенные в черное окна и плотные стальные двери. Слышно ничего не было. Вагон снова дернулся и плавно поехал. Чаню хотелось плеваться от злости. Черный вагон тащили к поезду. Он оказался пленником.
* * *
Он мог бы забаррикадировать одну из дверей кушеткой, а другую — низеньким шкафчиком. Но это означало осаду и неизбежную гибель. Куда и кто тащит этот вагон? Может, это просто сцепщики, которые равнодушно выполняют приказ? Тогда они и пальцем не шевельнут, если Чань выпрыгнет из вагона и исчезнет в недрах вокзала… но если это драгуны… если вагон везут к специальному поезду, набитому врагами Чаня, то выглянуть — значит попрощаться с жизнью. Но выяснить ничего было нельзя.
Движение прекратилось, потом черный вагон сотрясся от удара с другого конца, оказавшись между двумя вагонами. Поезд набрал скорость, начался равномерный перестук колес. Может быть, черный вагон с одной стороны прицеплен к тендеру? Удастся ли проскользнуть туда и спрятаться, пока они еще не выехали из туннеля? Прежде чем Чань успел все обдумать, раздался скрежет ключа. Поблагодарив судьбу за непростой механизм замка, Чань подошел к гробу и сдвинул крышку. К горлу подступила желчь. Ключ поворачивался в замке. Если он начнет драться с ними, то, вероятно, погибнет. Но какая разница? Чань бросил свою трость в ящик, забрался туда сам и улегся на спину, содрогаясь от омерзительного прикосновения грязной черной резины, а потом установил закопченную стеклянную крышку на место. Сквозь нее ничего не было видно. Наконец дверь вагона открылась, и Чань, собрав всю свою волю в кулак, погрузился в молчание.
До Чаня донесся свист на фоне чьего-то дыхания — низкий, негромкий.
— Ну и ну, — сказал резкий, чуть хрипловатый голос, — конструкция… уникальна.
— Мы должны взять то, за чем нас послали, и больше ничего. — Второй голос был повыше, но тоже мужской.
— Не будьте бабой! — прорычал первый. — Мистер Фохтман должен оценить все это. Вот для чего мы здесь.
— Не только. — Голос второго шел от двери. — Надо собрать материалы, найти документы…
— Не валяйте дурака, — прохрипел жесткий голос, — и заходите внутрь.
Чань услышал шаги. Кто-то вошел в вагон, затем постучал костяшками пальцев по стеклянной крышке гроба. Чань сжал свою трость, готовясь вытащить нож и нанести удар снизу вверх. Если удар окажется удачным, он успеет выбраться из ящика, прежде чем эти двое набросятся на него.
Но вдруг Чань вздрогнул: тонкий голос принадлежал Росбарту, чиновнику, которого он встретил в доме Траппинга. Точно, Росбарт! А резкий… уж не Аспич ли это? Голос звучал хрипловато… а полковник и в самом деле выглядел совсем больным…
— У меня нет желания становиться между вами, джентльмены, — вступил в разговор третий, говоря ровным, дипломатичным голосом. Именно он и свистнул вначале. Аспич назвал его имя — Фохтман. — И в самом деле, хотя меня и призвал Тайный совет…
— Герцог Сталмерский, — поправил Росбарт.
— Да, конечно, его светлость. Но могу ли я послужить герцогу — это еще вопрос. Я слышал о нем, но не знаком в точности с, гмм, практическими… достижениями графа д'Орканца… впрочем, их масштаб очевиден даже уже теперь…
— Вы — коллега доктора Лоренца, — заметил Аспич так, словно в этих словах содержалось все.
— Конечно, — согласился Фохтман и снова постучал по крышке прямо над лицом Чаня, словно прикидывая толщину изогнутого стекла. — Вернее, его конкурент. Скажите… а доктору Лоренцу известно, что вы обратились ко мне?
Ни Росбарт, ни Аспич не ответили. Почувствовав, что пауза слишком затянулась, Росбарт пробормотал:
— Доктор Лоренц, вполне возможно, гмм, мертв.
— Мертв?
— Точнее, это не исключено.
— Разве что-нибудь меняется? — резко, со скрытой угрозой ответил Аспич.
— Ничего, — ровным голосом подтвердил Фохтман и с улыбкой (Чань был уверен, что говоривший улыбнулся) добавил: — Кроме, пожалуй, величины моего гонорара.
Сказав это, Фохтман отошел от ящика-гроба и принялся инвентаризировать помещение, отпуская замечания или инструкции в адрес Росбарта, который все записывал. Чань не мог разобрать, о чем — тихо, вполголоса, — говорили Аспич и Росбарт в промежутках между словами и звуками, исходившими от Фохтмана. «Баскомб заверял меня»… «истощения запасов в карьере»… «отправленное судно»… «никаких известий из Макленбурга»…
Фохтман погрузился в молчание. Судя по ритмичным пощелкиваниям, он занялся обследованием стеклянных пуль. Аспич негромко спросил:
— Итак, он спрашивал обо мне? О моем здоровье?
— Да, полковник, — ответил Росбарт. — И удивился тому, что вы еще живы.
— Что ему известно, черт побери? — прорычал Аспич и дважды чихнул — громко и влажно чихнул два раза. — Извините… это мое треклятое… недомогание…
— Думаю, это весеннее, — хмыкнул Росбарт. — Неустойчивая погода… Становится теплее, но организм еще не привык…
— Вы наверняка правы. И эти чертовы похолодания…
Фохтман снова стал называть цифры — то ли количество стеклянных пуль, то ли их примерный вес, то ли — кто знает? — степень чистоты обогащения. Веселым голосом он перечислял деталь за деталью; Чань понял, что Фохтман и Лоренц были злейшими врагами и что присутствие здесь Фохтмана говорило об отчаянной попытке проникнуть в тайны убитого графа. Чань улыбнулся — он своими руками покончил с этим мерзавцем и принес немало неприятностей многим людям, которые этого заслуживали.
Фохтман перешел к большому бюро и принялся перебирать те самые бумаги, которые только что ворошил Чань.
— А я все это время считал Лоренца дураком, — прошептал он. — Пусть идея принадлежит д'Орканцу, но воплощение прекрасно, восхитительно!
— Восхитительно? — переспросил полковник.
— Самое подходящее слово для такой чистой работы! — воскликнул Фохтман. — Эти машины можно улучшить — у меня уже есть предложения… но поток, ясность… — Фохтман рассмеялся. — Ясность могущества! А вы уверены, что Лоренц мертв?
— Это очень вероятно, — сказал Росбарт.
Фохтман хохотнул.
— И вы гарантируете, что только Лоренц — из всех, кто занят в Институте, в промышленности, — знает об этом, об этой части… стороне…
— Алхимической стороне, — подсказал Аспич.
Фохтман фыркнул.
— Если верить графу, — добавил полковник.
Фохтман раздраженно выдохнул.
— Поскольку базовые свойства самого стекла не оспариваются…
— Разумеется, — резко подтвердил Аспич.
— Сочинения графа — это бред безумца, — сказал Фохтман. — Безумца, у которого были прозрения. В чертежах есть пометы других людей — инженеров, архитекторов науки, — и потому следует получше приглядеться к этим прозрениям, а не считать их чистым сумасбродством. Эти машины, вот этот вагон… результаты нельзя отрицать… — Фохтман помолчал. — Или, например… эти книги…
— Книги? — с невинным видом переспросил Росбарт.
— О них много говорится в записках графа. Крайне необычное использование… свойств, присущих… синему стеклу.
Что до Аспича, тот хранил молчание.
— Правда, сам я с таким не сталкивался, — разглагольствовал Фохтман. — И в самом деле, «книга» может обозначать всего лишь собрание сведений. У каждого мистика свой собственный словарь, и для непосвященного понятия могут звучать странно. Что касается «книги»: конечно же, важно, как она в качестве устройства использует функциональные свойства синей глины. Похоже, работа многих мощных машин основана на этих «стеклянных книгах». Но опять же, будучи человеком науки, замечу, что необходимо искать подсказки! Вы сами это увидите, джентльмены, вот в этом самом вагоне. Вставки из оранжевого металла — сплава, изготовленного по точным спецификациям… по потолку, между плитками пола, вокруг каждой стекляшки…
— И что это? — заинтересованно спросил Росбарт.
— Скорее уж, зачем это, — хмыкнул Фохтман. — Эффект хорошо продуман. Не сделано ли это из чисто эстетических соображений? В чем их истинный смысл? Пока не могу сказать — дайте мне время почитать, до прибытия… Я возьму эти бумаги в свое купе, где посовещаюсь сам с собой.
— Значит, вы готовы исполнить поручение герцога? — спросил Росбарт.
— Безусловно, сэр. Разве я могу отказать его светлости?
— Отлично, — сказал Росбарт. — Прекрасная новость. Наше…
Аспич откашлялся.
— Полковник? — обратился к нему Фохтман.
— Не сомневаюсь, его светлость оценит ваше усердие, — сказал тот. — Но я подумал, что пока… мы могли бы… обменяться соображениями по поводу ваших открытий.
Никто не сказал ни слова.
Росбарт шмыгнул носом.
— Гм… да… это представляется мне довольно… интересным… и разумным предложением. Особенно если мистер Фохтман получил ясное представление об этом… как бы сказать… направлении неизвестной нам науки.
— Неизвестной и дающей пищу для ума, — сказал Аспич.
— Дающей пищу для ума и мощной, — сказал Росбарт.
— Что скажете, мистер Фохтман? — спросил Аспич.
— У меня нет причин возражать, — ответил Фохтман. — Вряд ли брат королевы будет вдаваться во все мелкие детали.
— Значит, договорились?
— Думаю — да. Я поделюсь моими открытиями только с вами, джентльмены, и мы втроем решим… какие шаги предпринять дальше.
— Разумно, — одобрил Росбарт.
— Да. — Чань буквально видел алчную улыбку на губах Фохтмана. — Но материала в изобилии, а времени у нас очень мало. Если позволите, джентльмены…
Пальцы резко постучали по стеклянной крышке над головой Чаня.
— А это что за большая штуковина? — спросил Росбарт. Голос его звучал всего в нескольких дюймах.
Чань видел, что рука теперь трет по стеклу, словно пытаясь сделать его прозрачным и заглянуть внутрь.
— Вам известно ее назначение?
— Пока нет — сначала нужно обследовать, — ответил Фохтман.
— Может быть, откроем и посмотрим?
— Если вам хочется — бога ради, — согласился Фохтман.
Росбарт взялся рукой за край крышки, прикидывая, насколько она тяжела, а потом ухватился за нее обеими руками, чтобы сдвинуть с места.
— Здесь у графа лежала женщина, — пояснил Аспич.
— Какая женщина? — спросил Фохтман.
— Его восточная шлюха. Анжелика. С ней что-то сделали, и она заболела. Граф поддерживал в ней жизнь до Харшморта — видите эти медные короба и трубки, что уходят внутрь? По ним закачивалась голубая вода — густая, как клей…
— Она заболела? — спросил Росбарт.
— Граф сказал — «тепловая разбалансировка» или что-то в этом роде.
— И что с ней случилось?
— Умерла.
Молчание. Потом Фохтман откашлялся.
— На тот случай… есть много такого, чего мы пока не понимаем… если вдруг ее болезнь… заразна…
Росбарт отдернул руки, словно гроб превратился в раскаленную плиту.
— И в самом деле. Да. Материалов у нас предостаточно, чтобы занять свое время.
Чань дождался, когда они закроют за собой стальную дверь, и обеими руками поднял стеклянную крышку. По ровному стуку колес он понял, что они уже покинули привокзальные туннели и теперь двигаются по открытой местности. Он вылез из гроба Анжелики, закинув наружу сначала одну длинную ногу, потом другую, и поставил на место крышку, а после этого стал по очереди подходить к окнам — все были заделаны покрашенными в черное стальными ставнями. Но зачем смотреть в окно — Чань знал, что поезд идет в Харшморт.
Однако требовалось найти ответы на важные вопросы: в каком месте состава находится черный вагон, сколько драгун в поезде и где они. А еще принять несколько решений и среди них — самое главное: смириться ли ему с судьбой и отложить свои разыскания до Харшморта или попытаться сбежать с поезда, пока он еще недалеко от города? Чань повел плечами, затекшими после лежания в гробу, и повернул шею. Кости ответили громким щелчком. Фохтману, видимо, не хотелось заниматься гробом, когда руки его были полны прелюбопытнейших бумаг, но по прибытии он определенно сделает это. Черный вагон досконально исследуют, возможно, даже разберут, чтобы проникнуть в тайную науку графа. Или даже до прибытия — до Харшморта оставалось около часа езда. Нужно было немедленно выбраться отсюда.
Дверь, через которую вышла та троица, вела в пассажирский вагон, что следовало из слов Фохтмана, поэтому Чань подошел к другой двери и достал связку отмычек. Если на наружной площадке не стоит на посту драгун, то почти невероятно, что за стуком колес кто-то услышит его манипуляции с отмычкой. И тем не менее Чань, пока ключ не коснулся поворотного механизма, поворачивал его как можно медленнее, Прежде чем открыть дверь, он подхватил свою трость, готовый нанести удар любому, кого увидит. Но никого не увидел. Чаня окружил грохот колес, ветер раздувал полы его плаща.
Впереди был еще один пассажирский вагон, но из-за солнца не было видно, что там внутри. Чань миновал ходящую ходуном площадку и прижал лицо к стеклу. Прямо навстречу ему шел драгун в красном мундире и медном шлеме. В этот самый момент он опустил глаза, доставая что-то из кармана. Стоит солдату поднять глаза, как он увидит Чаня. Чань развернулся и отпрыгнул на узкую металлическую лестницу, приделанную к вагону, а когда дверь открылась, прижался к ней. Под его ногами уносились назад рельсы.
Драгун вышел на платформу, задев саблей о косяк двери. Во рту у него была выкуренная наполовину сигара, ветер бешено играл конским хвостом на шлеме. Рука в перчатке сжимала оловянную фляжку. Судя по знакам различия на воротнике и эполетах — капитан. А потом Чань увидел светлые баки, выбивавшиеся из-под медного шлема, бледные, как кукурузный початок. Это был человек, с которым он дрался на севере, тот самый капитан, который скрылся от него в лесу, потом в Карте, потом в темноте Хеллиотт-стрит. Что он искал в черном вагоне — один, без начальства? Или просто вышел, чтобы приложиться к виски?
Нет, не за этим. Офицер оглянулся назад, прижался лицом к окну (шлем стукнулся о стекло) точно так же, как Чань, и лишь потом перешел к металлической двери. Чань удивлялся тому, что его еще не заметили, хотя и знал: если не ждешь никаких неожиданностей, то ничего подозрительного не замечаешь. Драгун сунул фляжку назад в карман и вытащил оттуда что-то другое… большой металлический ключ. Капитан быстро вставил его в замок двери черного вагона, стоя в небрежной позе — любой решил бы, что он просто курит. Чань услышал, как поворачивается ключ… но офицер вовсе не собирался распахивать дверь — он просто запер замок и положил ключ в карман.
Повернувшись, капитан увидел его.
И тут же схватился за эфес сабли. Крепко держась за лестницу, Чань обеими ногами ударил капитана — одной в грудь, другой в челюсть. Тот отлетел к металлической двери, а потом нога его опасно подогнулась, и он рухнул на цепочку, служившую поручнем. Прекратив возиться с саблей, военный обеими руками ухватился за цепочку, чтобы не вывалиться наружу. После удара ногами Чань пережил мучительное мгновение — он повис на обеих руках, ботинки болтались в считаных дюймах от убийственных колес. Он поймал ногой нижнюю ступеньку и попытался ударить еще раз, но капитан — чье лицо покраснело в том месте, куда попал ботинок Чаня, — ухватил его за лодыжку и крутанул изо всех сил, пытаясь сдернуть с лестницы под колеса.
Чань крепко держался за ступеньку. Капитан дернул его еще раз, громко рыча. Его сапоги заскользили по металлической платформе. Хватка Чаня ослабла. Понимая, что не выдержит третьего рывка, он отпустил одну руку и ткнул своей тростью, словно притуплённой шпагой, в лицо капитану. Тот отпрянул и громко выругался — из-под глаза у него хлынула кровь. Вися на одной руке, Чань завел назад другую ногу и дал капитану прямо в ухо. Медный шлем свалился на землю, а сам капитан снова отлетел к цепочке, перегнулся и начал падать вниз.
Не давая офицеру упасть, Чань выбросил обе ноги вверх и ловко обвил их вокруг шеи своего противника. Капитан, опасно перегнувшись, замер над несущимися внизу железнодорожными путями; цепочка, не выполнив своей задачи, оказалась гораздо ниже пояса, руки беспомощно хватали воздух. Казалось, военный вот-вот упадет, но Чань надежно удерживал его, обеими руками вцепившись в металлические ступеньки, с искаженным от усилия лицом. Никто из двоих не шевелился под грохот несущегося поезда. Потом офицер осторожно повернул голову, чтобы встретиться взглядом с Чанем. Он ничего не сказал, но в его глазах горели ненависть и страх.
— Чей это ключ? — спросил Чань достаточно громко, чтобы перекрыть стук колес.
— Твой, если захочешь, — усмехнулся капитан. — Конечно, если ты меня скинешь…
— У меня есть свой. — Чань с силой вдавил каблук в шею капитана. — Где ты взял этот ключ? У Аспича?
— У Леврета.
— Ты обыскивал дом Леврета. Аспич знает, что у тебя есть ключ?
Капитан сплюнул.
— Если так, зачем мне ходить сюда одному?
— Что насчет женщины?
— Что насчет нее? Никто не знает, куда она делась.
Чань спрашивал о миссис Марчмур, а не о Шарлотте Траппинг, но тем не менее кивнул, подыгрывая капитану.
— И куда, по-твоему, она делась?
— Мы можем прекрасно поговорить на площадке, — буркнул военный. — Кажется, твои чертовы ноги соскальзывают. Мы можем быть полезны друг другу…
— Ты лжец.
— Я вот что хочу сказать, — прохрипел капитан. — Ты застал меня за противозаконным делом… у тебя все козыри…
Чань прислушивался не только к капитану, но и к нарастающей боли в своих руках. Крякнув, он подтянул капитана к центру площадки. Тот пошатнулся — ветер раздувал его светлые волосы, — ухватил рукой цепочку и опустился на колено, оказавшись тем самым в безопасности. Когда он поднял голову, Чань уже запрыгнул на площадку и, разъяв трость, приставил нож к лицу капитана на уровне глаз. Офицер посмотрел мимо Чаня на дверь, ведущую в пассажирский вагон.
— Не лучшее место для приватного разговора, — сказал он.
Чань сделал вид, что не расслышал.
— Почему ты вообще был в этом вагоне? — спросил он. — Почему не в заднем — со своим начальством?
— А ты бы стал ему доверять — моему начальству?
— На твоем месте или на месте… хозяев твоего начальства?
Человек пожал плечами, словно все и так было ясно.
— Что за обязанности у тебя здесь? — нетерпеливо спросил Чань?
— А что за обязанности были у меня на севере? — ответил тот. — Выражаясь по-латыни, ad hoc.
Несмотря на мальчишеское лицо, глаза капитана смотрели сурово, словно он слишком рано поддался всем возможным искушениям и разочаровался в них.
— С тех пор как мы оба оставили город, в нем многое изменилось, — сказал Чань. Капитан снова пожал плечами. Чань кивнул на ключи в кармане его мундира. — Но перемены приносят новые возможности.
— Ты видел их лица? — зло улыбаясь, проговорил капитан. — Да что лица — один только запах… очень скоро на самом верху будут вакансии. А каждую вакансию нужно заполнить…
— Ты говорил о женщине.
Офицер улыбнулся, потирая шею. Чань обратил внимание, что лицо капитана бледнее, чем было в лесу несколькими днями ранее. Усталость? Или он тоже был болен, не зная этого?
— Миссис Траппинг исчезла.
— Как и Леврет.
— Леврет — простофиля чистой воды. Его-то найти легко — как мальчишку, который прячется под стол.
— А Шарлотта Траппинг тоже простофиля?
— Хуже, чем Леврет. Она — овдовевшая светская дама, загнанная в угол, притом без всякого опыта. Ее могущественный брат сошел с ума, а другой брат… исчез.
— Вместе с графиней… и всеми, кто был на дирижабле.
— Подлинная трагедия, — заметил капитан. — Серьезная потеря для государства.
Чань изучал лицо своего собеседника, понимая, что тот занят тем же самым. Капитан был в Карте, на станции, вместе с Чанем, он вполне мог видеть графиню и Ксонка. Точнее говоря, не мог не видеть… иначе к чему такая мощная облава в Строппинге?
— Как ты говоришь… есть всякие варианты… Миссис Траппинг… — Капитан тщательно подбирал слова.
— Да что значит женщина? — прервал его Чань. — Тем более миссис Траппинг.
— Тайный совет считает, что роль миссис Траппинг огромна. Может даже показаться…
— Показаться что? — спросил Чань, подступая ближе.
Драгун скосил глаза на нож, потом с невеселой улыбкой поднял их на Чаня. Лицо его обрамляли девичьи кудри.
— Что Тайный совет лишился своего главы.
— Доставай свой ключ.
Чань бросил саблю капитана на кушетку у себя за спиной и посмотрел в открытый гроб, где с недовольным видом лежал капитан, вытянув по бокам руки.
— Тебя как зовут? — спросил Чань.
— Тэкем. Дэвид Тэкем.
— Они тебя найдут, когда мы доберемся до места. А может, и раньше.
— Уверяю тебя, в этом нет необходимости…
— Либо так, либо я перережу тебе глотку, — отрезал Чань.
— Ну, вовсе не обязательно выбирать одно из двух…
— Что ты знаешь об этом Фохтмане?
Тэкем вздохнул.
— Да ничего. Инженер… Изобрел какие-то полезные… штуки…
— А о Росбарте?
— Обычное насекомое из Министерства иностранных дел. И почему герцог доверяет таким ничтожествам…
— Где Маргарет Хук?
— Кто?
— Миссис Марчмур.
— Кто?
— Где Шарлотта Траппинг?
— Как я тебе уже сказал…
— Где Элоиза Дуджонг?
— Понятия не имею…
— А капитан Смит?
— Что-что?
— Капитан Смит! — прорычал Чань. — Офицер, как ты.
— Да, я знаю… просто не понимаю, зачем тебе это.
— Отвечай.
— Капитан Смит мертв. После выстрела в спину его удавили на крыше Харшморт-хауса перед стартом дирижабля. Говорят, это сделал ты. Если, конечно, ты и есть тот самый Кардинал Чань…
Чань уже не слушал. Он опустил крышку на место и закрепил ее болтами, замуровав Тэкема внутри. Возможно, тому удастся освободиться, разбив крышку, но Чаня это мало волновало.
Свет в следующем вагоне был заметно ярче обычного. Чань выгнул шею, заглядывая за стенку того, что он счел первым купе. Там не оказалось не только пассажиров, но также сидений и полок для багажа. Более того, дальше отсутствовали перегородки между тремя купе. Чань молча пересек открытое пространство и снова выгнул шею — следующие три купе тоже оказались слиты в одно, помещение было забито ящиками. Спиной к Чаню, за столом, уставленным коробками с грудами блокнотов, сидел человек в черном плаще. Чань не двигался. Не двигался и человек за столом. Чань подкрался поближе и достал кинжал из трости. Лицо человека было бледным, у носа и глаз — красные круги, вокруг уха — корка запекшейся крови. Человек тихонько покачивался в такт движениям поезда, и хотя сидел прямо, но спал.
Если поезд направлялся в Харшморт, почти пустой, то в нем собирались вывезти все аппараты, оставшиеся от графа. Что означала столь масштабная экспедиция? Это не могло быть связано с возвращением Франсиса Ксонка — Аспич и его люди получили приказ забрать черный вагон до прибытия Ксонка в Строппинг, возможно, еще до того, как Тэкем подтвердил, что Ксонк жив. Чань подумал о всех этих титулованных и состоятельных людях, завербованных заговорщиками для осуществления разных замыслов: они пребывали в алчном ожидании, готовые исполнить любой приказ, который сделал бы их запредельно богатыми и могущественными… Но в то же время, судя по солдатам, наводнившим вокзал, судя по тому, что заговорщикам понадобился черный вагон, было ясно: что-то пошло не так. Может, козни Аспича и Росбарта были частью общего плана? Или же первыми признаками бунта?
В вагоне оставалось еще одно купе. Если пройти туда, окажешься в поле зрения спящего человека. Но пусть даже тот проснется — кого он позовет на помощь?
Чань заглянул за угол. На дальнем сиденье, свернувшись, лежала девочка лет восьми в сиреневом платье, а рядом, уронив голову на ее колени, расположился мальчик лет пяти в бархатном костюмчике. На ближайшем к Чаню ряду сидений разместился другой мальчик, помладше первого и в таком же костюмчике. Сбросив с ног туфельки, он сидел рядом со спящим человеком в черном; на коленях у чиновника лежала кипа бумаг. Чань наклонил голову, чтобы разглядеть лицо мужчины: светловолосый, с соломенными нафабренными усами, — так напоминающий Баскомба, что Чань тут же проникся к нему презрением. На лице не было болезненной бледности, однако ногти покраснели и растрескались. Еще один взгляд на лицо человека — бросались в глаза его веки, словно склеенные, — и Чань снова отошел в тень.
Трое детей Шарлотты Траппинг.
Он снова выглянул — теперь девочка открыла глаза и смотрела прямо на него. Чань замер. Девочка молчала. Она бросила быстрый взгляд на опекавшего их чиновника, потом на черные стекла очков Чаня. На ее лице не было страха, хотя Чань и знал, что ее мир вывернуло с корнем, как дерево бурей: родители исчезли, и теперь о ней заботились незнакомые люди. Наверное, Чань показался ей ряженым. Но девочка лишь молча смотрела на него.
Почему эти слова вдруг пришли ему в голову? Строки из «Кристины» Дю Вина — эта поэма не столько нравилась Чаню, сколько владела им. Привыкший к вдумчивому чтению, он целыми днями жил в кипящем страстями мире этой поэмы: старинная история женщины, которую заколдовал волшебник, унесший в могилу и тайну злых чар, и ее обреченного любовника, не способного ни снять заклятие — «свинцовый саван тело заковал», — ни бросить свою любовь… или он просто начисто забыл свою прежнюю жизнь?
Все это было бесполезно.
Он ничего не мог сделать для девочки Траппингов. Еще два шага — и Чань вышел через дальнюю дверь, надеясь, что громкий стук колес, пока дверь была открыта, не разбудил остальных детей или чиновника. Перед ним был тендер. Чань забрался в него. В это время поезд, не снижая хода, проехал мимо станции Рааксфал. Этак и часа не пройдет, как они доберутся до Орандж-Локс.
Чань спустился по лестнице тендера и спрыгнул с поезда на полпути между Сент-Портом и Орандж-Локс. Он приземлился удачно, ничего не сломав, перекатился к невысоким деревцам и оставался там, пока поезд не промчался мимо. Потом Чань нашел свою трость, брошенную перед прыжком, и пешком направился в особняк Роберта Вандаариффа.
Почему он не перерезал горло Тэкему? Потому что тот показал себя всего лишь алчным прислужником глупцов? Или Чань все еще не решался проливать кровь солдат Четвертого драгунского? Капитан Смит не раз спасал жизнь ему… а еще мисс Темпл и Свенсону. Челюсти его сжались при мысли о бездарной, жестокой смерти капитана — выстрел в спину на крыше Харшморта, затем гибель — явно от руки Франсиса Ксонка. Впрочем, что тут удивительного? Когда порядочность в этом мире вознаграждалась иначе? Чань покачал головой. Видимо, Тэкем, прикормленный фаворит Аспича, недавно получил повышение и занял место Смита. Презирая Аспича, этого двуличного идиота, Чань все же отдавал ему должное: полковник знал военное дело и знал своих людей. Характер Тэкема не был тайной для Аспича, а выбор полковника просто говорил о его истинных целях, что полностью подтверждал разговор, подслушанный Чанем в черном вагоне. К крушению планов заговорщиков, связанных с дирижаблем, привели амбиции их наиболее доверенных приспешников. Ведь самые верные лакеи заговорщиков, Роджер Баскомб и Каролина Стерн, своими амбициями разрушили их планы. Так почему же от полковника Аспича надо было ждать большей преданности?
Мысли Чаня вернулись к Тэкему. То, что Чань чуть было не убил капитана в лесу, ничего не значило — чего не сделаешь в крайних обстоятельствах? Этот человек, безусловно, был опасен. Чань сплюнул, перепрыгивая через канаву. Его ботинки погрузились в глинистую почву. Нет, кое-что это все же значило: Тэкем будет рад покончить с ним при первом удобном случае.
Эта мысль теперь не давала Чаню покоя. Он перепрыгнул через еще одну канаву, пошире: вода в ней, казалось, была покрыта чем-то вроде пепла. Харшморт уже виднелся вдали, напоминая неровный шрам от пули в безбрежности чистого неба. Чань подумал о хозяине особняка, запертого внутри под предлогом карантина. Осталось ли хоть что-нибудь от человека, некогда подчинившего своей воле целый континент?
Помня о том, что компания с поезда поедет в каретах и может прибыть раньше его, Чань пошел в обход, держась дальней стороны сада между имением и морем. Несколько углублений в дюнах были засыпаны пеплом: возможно, тут просто сжигали листья или мусор, как делают во всех садах, а тем более в таких громадных, как харшмортский. Приближаясь к сараям на окраине сада, Чань не отрывал взгляда от балкона на втором этаже: вдруг там появится кто-нибудь? Он немного выждал — на балконе никто не показался — и опрометью бросился к ближайшей стеклянной двери. Уверенным движением Чань воткнул кончик ножа в замок и резко повернул — дверь открылась. Еще секунда, и он был внутри.
Кабинет Роберта Вандаариффа и его личные апартаменты находились в другом крыле громадного дома, но Чань был близок по крайней мере к одной из своих целей. Он осторожно заглянул в выстланный белой плиткой коридор, проходивший вдоль всего крыла, — из него вела лестница на подземные этажи. Пришлось взять на изготовку трость: коридор не был пуст.
На спине лежал пожилой человек в черной ливрее, лицо его было темным и мокрым. Чань бесшумно приблизился, держась стены. Веки слуги встрепенулись. Из его носа сочилась кровь, растекшись почти на пол-лица, но сам нос не покраснел и не был разбит — не похоже, что человека кто-то ударил. Чань поднял голову. Издалека, из центральной части дома, донесся сдавленный крик… мужской? Он подождал, прислушиваясь к тишине, и даже его не самый острый нюх уловил запах гари. Может быть, дым из сада проник внутрь? Чань решительно направился к лестнице, а затем поспешил вниз.
Лаборатория графа была разгромлена и сожжена. Чань стоял в дверях, пытаясь вспомнить, как тут все выглядело раньше, и понять, зачем устроили этот пожар. Факт поджога не вызывал сомнений, а судя по сильному запаху гари, все случилось лишь несколько дней назад. Чань перешагнул через упавшую балку и обугленные остатки стула. Слева располагалась собственно лаборатория графа. Эпицентр пожара находился именно там (неудивительно — граф держал там множество летучих химикалий), и галерея над лабораторией выгорела полностью. Каменные стены все почернели, как и потрескавшийся потолок. Книги выбрасывали с полок прямо в огонь, вместе со всем инвентарем графа — теперь от него остались лишь бесформенные куски металла, торчавшие из пепла. Казалось, кто-то хотел уничтожить все следы работы графа… кроме…
Чань перевел взгляд на стену, где прежде висело «Благовещение». Огромный холст, разрезанный на тринадцать частей, изображал богохульную версию явления Марии ангела, которого граф наградил красноречиво синей кожей. Отдельные фрагменты картины на первый взгляд не носили откровенно сексуального подтекста, но после пристального рассмотрения неприкрытое бесстыдство художника просто ужасало. Но главное, задник каждого холста покрывали алхимические формулы, сообщавшие (тем, кто знал тайный шифр графа) о важнейших свойствах синей глины. Значит, и холсты тоже погибли…
Чань нахмурился, сравнивая следы огня на этой части стены и в остальной комнате… никакой разницы. Если бы тринадцать холстов сгорели, то химические вещества, содержавшиеся в краске, оставили бы на стенах такие же багровые завитки, что и на мраморной столешнице. Он сделал еще несколько шагов, размышляя о полотнах. Вдруг их сняли со стены и бросили прямо в огонь… да, такое возможно… но возможно, их не уничтожили. Все зависело от того, кто и зачем устроил этот пожар. Чань сделал еще шаг. Под ногой захрустело стекло.
Мурашки вдруг побежали у него по коже. Пол был усыпан стеклом — разбитым, почерневшим, но все еще отливавшим синевой… Анжелика.
Чань неожиданно для себя опустился на колени, положил трость на пол и, протянув руку в перчатке, коснулся стекла (граненые камушки и один-два удлиненных неровных осколка) кончиками пальцев, мягко, словно притрагиваясь к ее коже.
В коридоре послышались шаги, и Чань развернулся, в одной руке держа трость, а другой — самое дурацкое и самое естественное побуждение — опираясь о пол для равновесия. Ладонь пронзила резкая боль, и тут же в дверях мелькнул черный плащ Франсиса Ксонка. Но Чань мгновенно забыл о Ксонке — стеклянный осколок вонзился в его руку, и нахлынули воспоминания.
Анжелика стояла посреди своей комнаты в борделе «Старый замок». На ней было светлое шелковое платье, влажные волосы ниспадали на плечи, благоухая сандаловым деревом: аромат, знакомый Чаню лишь потому, что его безумно любила Анжелика, — но теперь он ощущал его своим обонянием, своим разумом ошеломляюще ясно, как никогда не случалось наяву. Лицо Анжелики было обращено к открытому шкафу с пятью пустыми полками. На стуле и на маленькой кровати с соломенным тюфяком лежали груды одежды — платья, халаты, нижнее белье, туфли и резная деревянная шкатулочка, купленная за гроши на рынке у Святой Изобелы. Чань помнил, что в этой шкатулке лежали все дешевенькие украшения женщины. Анжелика смотрела на пустые полки, и Чань чувствовал, что ее захлестывает прилив радости — от приезда, от ощущения безопасности, от принятого с необычайной благодарностью ответа на вопрос, который сам Чань никогда не хотел задавать. И он сразу же понял: это первая в ее жизни собственная комната, откуда не украдут вещи, где можно повесить на стену открытку или картинку из цветного журнала, и их не сорвут через день… До Чаня дошла переживаемая Анжеликой радость — оттого, что сейчас она начнет рассовывать эти пожитки в шкаф, наслаждаясь своим богатством, будет перекладывать каждую вещь с полки на полку, чтобы продлить удовольствие. Женщина светилась радостью — отныне покончено со всеми этими борделями, с вечным унижением! Она улыбалась от предвкушения того, что ее ждет здесь… от одной только мысли о будущем…
Чань извлек осколок из ладони и отшвырнул его в кучу мусора, а потом принялся срывать перчатку с порезанной руки, в то же время отчаянно пытаясь сосредоточиться: даже после извлечения стекла этот пульсирующий отзвук не смолк, уловленное им счастье Анжелики настойчиво продолжало биться в мозгу. Сорвав наконец перчатку, он увидел впившуюся в ладонь звездочку синего стекла в своей ладони, только что возникшую от соприкосновения с кровью, — плоский, сплюснутый жалящий паук, в чье холодное, обжигающее тело вцепились пальцы Чаня. Как хорошо, что это левая рука! Чань вытащил бритву из кармана, раскрыл ее и, превозмогая мучительную боль, завел лезвие под стекло, а потом кровь обильно потекла из раны — попытался вытащить осколок. Какое-то время стекло не поддавалось, безжалостно впиваясь в его плоть. Чань прикусил губу и резанул еще глубже. Ромбовидный кусок стекла с зубцом выскочил из его ладони, которая превратилась в зияющую рану. Громко выругавшись, Чань обмотал ладонь носовым платком, затянул узел зубами, подхватил трость и поспешил следом за Ксонком — сколько времени он потерял? Он пошатывался, как пьяный, но продолжал идти; запах волос Анжелики кружил голову, подобно отраве.
Чань двинулся — пожалуй, слишком неосмотрительно — к центру дома, назад на главный этаж, мимо неподвижного пожилого слуги. Впереди слышался топот множества ног, голоса — толпа людей… Аспич и его драгуны? Нет: группа харшмортских слуг в черных ливреях устремлялась в бальный зал. Чань почувствовал укол любопытства (любопытствовать было легче, чем думать) и пошел следом. Чей-то голос перекрыл множество других — из застекленных дверей вышел человек. Чань не видел его, но голос звучал громко и очень сердито.
— Давай его сюда! — воскликнул человек. — Времени нет!
— Но он мой! — возразил слуга.
— Времени нет! — повторил тот и метнулся вперед (Чань понял это по внезапному водовороту тел), отчаянно пытаясь схватить то, что хотел.
Неожиданно Чань снова оказался в комнате Анжелики. Он опять был в ее теле, но теперь слился с ним еще полнее, ясно ощущая силу ее мышц, тяжесть конечностей, особенности строения женского тела, булавки в волосах и охватившую ее радость.
Он по-собачьи потряс головой, забинтованной рукой придерживая очки. Что же послужило толчком — запах, вид открытого шкафа? Он вытащил стекло из ладони, воспоминание должно было исчезнуть! Но ощущения никуда не делись, просто затаились где-то в глубине, как щука — на дне пруда, и ждали удобного случая, чтобы впиться в его пошатнувшуюся волю. Чань перевел взгляд на открытую стеклянную дверь: все слуги внезапно застыли на месте.
Из сада раздался пистолетный выстрел, а следом — ужасный вопль.
Чань протиснулся в сад. Здесь тоже случился пожар, но совсем уже неистовый. Сад обрушился на соборный зал под ним, образовался громадный провал, из которого все еще поднимались дым и зловонные пары. У края ямы стояли Франсис Ксонк и миссис Марчмур — два неестественных изваяния среди побуревшей зелени. Ксонк пытался освободиться — два пальца стеклянной женщины кинжалом вонзились в его грудь. На траве рядом лежали два человека. Одного Чань узнал по седым волосам и синему поясу — герцог Сталмерский. Другой, с окровавленной головой, видимо, был мелкой министерской сошкой. Прямо перед Чанем, лицом к саду, стоял другой министерский чиновник, с дымящимся пистолетом в вытянутой руке. Он опасался стрелять еще раз, потому что миссис Марчмур и Франсис Ксонк никак не могли расцепиться.
Чань, не столь разборчивый, с силой ткнул чиновника тростью в спину. Тот согнулся пополам от боли, и Чань мигом выхватил у него пистолет, а потом ударил ногой в подколенную впадину, и тот свалился в траву. Шагнув к миссис Марчмур и Ксонку, Чань выстрелил — отдача отбросила руку назад. Пуля пролетела между ними (то ли Чань опасался незнакомого оружия, то ли не мог решить, кого убить первым), попала Маргарет Хук в запястье и отколола кусок стекла — к ладони побежала светлая трещина. Ксонк охнул от боли и дернулся, сильнее надавливая на поврежденную руку женщины. Чань прицелился еще раз, и тут запястье стало раскалываться — из трещин поднялись клубы синего дыма. Ксонк высвободился с душераздирающим криком, рука откололась, из рваной культи хлынули стеклянные брызги, словно пар из носика закипающего чайника.
Ноги у Чаня подогнулись, словно от воздействия сильной ударной волны. Он оглянулся. Харшмортские слуги все как один стояли на коленях, от боли обхватив голову руками. Ничего не слыша, Чань повернулся к миссис Марчмур — та, нетвердо стоя на ногах, размахивала покалеченной рукой, как дымящейся веткой. Ксонк лежал на спине, пытаясь вытащить из груди застрявшие там стеклянные пальцы. Почему бесшумный взрыв страданий Маргарет Хук, уложив всех на землю, пощадил Чаня?
Он поднял пистолет, собираясь выстрелить еще раз. Анжелика… снова это ощущение ее плоти каждой клеткой тела… нет, только не сейчас… Чань тряхнул головой… не сейчас и вообще никогда, это невыносимо… как она могла быть в нем?… ведь она не любила его — он не питал иллюзий. Чань моргнул, ничего не видя, не в силах сбросить с себя это наваждение, и выстрелил вслепую — в женщину, а потом в Ксонка. Анжелика не покидала его. Чань мотал головой, как бык, которому досаждают слепни, вот только слепни были все у него под кожей. Он застонал, осознавая полный идиотизм своего положения, а потом беспомощно свалился на колени. Разум его сдался при касании шелковой пижамы.