ОДИН

Меня зовут Ларн, в этот день были мои именины, и поэтому мне не нужно было идти в школу. Вместо школы я отправился на прогулку, решив немного порыбачить.

Может, у вас нет такого обычая — именины. Именины — это… Ну, в общем, каждый день в году отводится на одно или несколько имен. И день, на который выпадает ваше имя, для вас особый. Вам дарят подарки, и вы можете не ходить в школу. Главный подарок, который я получил, — ружье для рыбной ловли, маленькая поясная модель, которая могла забрасывать приманку на восемьдесят футов.

Тогда я не представлял себе, каким особенным окажется для меня этот день.

При рождении я на самом деле был назван Ланар — Ланар кель Деруп, но это было до того, как мы прилетели на Эвдаш. На Эвдаше мы приняли фамилию Ростик. А Ларн могло быть как обычным именем, так и — по эвдашским обычаям — уменьшительным от Ланар. Ну, меня все знали как Ларна Ростика.

Изменение нашей фамилии было вызвано важными причинами. Я родился на Морн Геблью, примерно в тысяче ста парсеках от Эвдаша. Но после бегства на Эвдаш — мне было тогда четыре года — все в семье приняли эвдашские имена.

Как только мы научились говорить по-эвдашски без акцента — языки очень похожи друг на друга, особенно в письменной форме, — мы переехали в другой район и опять сменили фамилию. Тут мы говорили, что всегда жили на Эвдаше.

Поддельные свидетельства о рождении, идентификационные документы и тому подобное очень дороги, но папа не хотел, чтобы было известно, что мы бежали из Федерации. Всегда существовала возможность, что его будут разыскивать агенты Федерации. Много поколений наша семья занимала видное положение в политической и правительственной жизни Федерации. Когда папе было одиннадцать лет, власть захватила партия Глондис и провела то, что ею было названо «конституционными реформами», а на самом деле означало пренебрежение существенными правами человека.

Поэтому отец стал не политиком, а бизнесменом и много внимания уделял науке.

Когда ему было двадцать пять лет, глондисты совершенно отказались от конституции и делали, что хотели, то есть сажали неугодных им людей в тюрьму. А неугодных им оказалось множество.

Папа возглавил подпольную группу, которая издавала нелегальную газету. Я всегда считал, что они с мамой занимались в подполье не только этим, хотя папа никогда об этом не упоминал. Во всяком случае он купил подержанный космический катер, что само по себе было незаконно. Купил также большое количество информационных программ об обитаемых планетах за пределами Федерации — это все старые колонии, их очень много. Потом мы погрузились и вылетели на Эвдаш.

Конечно, мы рисковали: вокруг Морн Геблью множество патрульных кораблей; всегда наготове корабли-перехватчики, которые взлетают, как только получены сведения о неизвестных судах. Но ни я, ни моя маленькая сестра Денин ничего этого не знали. Насколько помню, я возился с игрушечными космонавтами, а Денин кормила домашних животных.

Так что почти все мои воспоминания связаны с Эвдашем, который почти на триста парсеков удален от границы Федерации.

Итак, были мои именины, и я через луг вернулся к заднему крыльцу нашего дома, неся на леске несколько рыбин. Я заметил, что нашего семейного флиттера нет на стартовой площадке за домом, но не обратил на это внимания. Папа мог отправиться на встречу с клиентом (он был консультантом многих фирм) или мама улетела в город за покупками.

Я думал о том, как мы утрем завтра нос команде Уэлсерской академии в игре в флажки. Я вратарь; считается, что у меня самая быстрая реакция в районе.

Я вошел в дом через кладовку, повесил свой рюкзак на крюк и бросил рыбу в раковину. Почищу, когда сделаю себе что-нибудь холодненькое.

— Привет! — крикнул я, войдя на кухню. Никто не ответил, и я решил, что мама и папа улетели вместе. Открыл холодильник, чтобы достать кувшин с напитком: кувшина не было. Пустой, он лежал в раковине умывальника. Вот на это я обратил внимание. Во-первых, я хотел пить, а напитка нет. Во-вторых, в нашей семье существовали определенные правила, и мы старались их выполнять. Тот, кто допивал напиток, должен был изготовить новую порцию, бросить лед и поставить кувшин в холодильник. Денин и я редко забывали об этом, к тому же мы весь день отсутствовали. А чтобы мама или папа забыли это даже представить себе невозможно.

Я намешал новую порцию, добавил льда и отправился в папин кабинет. Уходя, он часто оставляет на экране компьютера записку. Тут случилось второе странное происшествие — компьютер был выключен! Его обычно не выключали, разве только мы уезжали на несколько дней.

Мне все это показалось странным, странным и жутковатым. Я включил компьютер и спросил, нет ли каких сообщений. Похоже, он не понял, я переключился на клавиатуру памяти — по-прежнему ничего. Вся информация в нем была стерта, за исключением базовых, встроенных систем! Я распахнул шкаф: все информационные кубы исчезли!

Вот тут я почувствовал, что волосы у меня встают дыбом! Это полное сумасшествие. Я подумал об агентах Федерации. Папа и мама исчезли, они сделали это сознательно и не собирались возвращаться. И папа стер память компьютера и взял с собой или уничтожил информационные кубы, чтобы агенты не смогли ничего узнать.

А что же со мной?

Я принялся искать какую-нибудь записку, но тут же понял, что это бессмысленно. Если мои родители думали, что до нашего возвращения могут появиться агенты, они ничего не оставят.

Примерно в это время я услышал, как хлопнула дверь, и у меня чуть не замерло сердце. Но послышался голос сестры: «Эй, все, приветик, я дома!» Я вовремя прибежал в гостиную: она как раз начала набирать номер на видео. Я подскочил к ней и нажал кнопку отключения. Она смотрела на меня как на сумасшедшего.

— Что это значит? — вызывающе спросила она. — Я обещала позвонить Нарни, вернувшись из школы.

— Произошло что-то серьезное, — ответил я. — Нам нельзя пользоваться видео.

Вообще-то с моей четырнадцатилетней сестрой ладить нетрудно, особенно по сравнению с сестрами других ребят. Папа и мама не возражали, если мы спорили о чем-нибудь серьезном. Но не терпели, когда мы вздорили по мелочам, поэтому у нас не выработалась обычная взаимная враждебность брата и сестры. Поэтому когда я сказал, что произошло что-то серьезное, ее раздражение сменилось скептическим интересом. Я рассказал ей, что обнаружил и что думаю об этом.

— Агенты могут прослушивать наши каналы, — закончил я.

— Агенты федерации? Наверно, есть менее драматичная причина. — И прежде чем я смог спросить «Какая?», она повернулась и направилась в спальню родителей. Я заторопился за ней, гадая, что она придумала.

Мы обнаружили, что шкафы их опустели. Исчезла вся обычная одежда, обувь, спортивные ботинки. Кое-что валялось на полу, как будто они схватили вещи и бежали. Мне показалось, что они разбросали их нарочно, чтобы мы поняли, что что-то случилось.

Тогда Денин пошла в свою комнату, я опять за ней. Ее шкаф был в таком же состоянии. Тут я понял, о чем она думает, и побежал взглянуть на свой. Единственное отличие: они взяли меньше, чем из своих, и самые любимые наши вещи оставили.

— Ты прав, — сказала она, — и они хотели, чтобы было впечатление, будто мы ушли все. Ты видел Куки?

Это решило вопрос. Куки — наш кот, свыше двадцати фунтов живого веса. Он слишком ленив, чтобы уходить куда-нибудь дальше своей «прогулочной дорожки» за домом, где он делает свои дела. Оставшись один, он вышел бы выпрашивать кусочек, но я его не слышал и не видел. Значит, его тоже нет.

Я покачал головой.

— Они взяли с собой домашних животных.

Только теперь я понял, что случилось: мы брошены! В этот момент я понял, что значит чувствовать себя одиноким. Исчезло то, что делало жизнь безопасной, предсказуемой и приятной.

Но на жалобы времени не было, потому что тут же я сообразил:

— Надо убираться отсюда! Агенты могут появиться в любую минуту!

— Почему ты считаешь, что они здесь уже не были? — спросила Денин.

Об этом я не подумал.

— Может, были, а может, и нет. Но нам лучше уйти. Они могут вернуться.

Мы направились к задней двери. Я уже открывал ее, когда Денин остановилась возле раковины.

— Ты собираешься их оставить здесь? — спросила она, указывая на рыбу.

Да, это было бы глупо. Рыба слишком свежая. И если агенты уже были здесь, вернувшись, они поймут, что кто-то из нас тут побывал. Бормоча что-то, я затолкал рыбу вместе с леской в мусоропровод и смыл ее. Потом вернулся на кухню, вылил напиток в раковину и положил туда же пустой кувшин. Потом побежал в папин кабинет и выключил компьютер. Наконец схватил свой рюкзак, и мы вышли. Я, за мной Денин, направились в сарай.

— А почему в сарай? — спросила она.

— Посидим в куполе, поговорим, — ответил я. — Надо решить, что делать.

Мы по лестнице поднялись на сеновал, потом по другой — в купол, который, подобно приземистой маленькой башне, возвышался над крышей. Три-четыре года назад я прибил здесь прочную доску, как скамью, и мы сели на нее. Никто не мог нас здесь увидеть, а нам все было видно во всех направлениях. Купол предназначался для вентиляции сеновала, со всех четырех сторон были устроены жалюзи, которые свободно пропускали воздух, но не попускали дождь. Мы сквозь них видели все пространство внизу на несколько сотен футов.

— Есть идеи? — спросила Денин.

— Пока только вопросы. Прежде всего, куда они отправились? Вернутся ли за нами через день-два, когда агенты уйдут? Улетели ли с Эвдаша совсем или прячутся где-нибудь в пятидесяти милях?

— Улетели с планеты, — без колебаний ответила она. — Это очевидно. И, видя, что для меня это совсем не очевидно, продолжала: — Агенты Федерации смогли нас найти только в том случае, если у них есть информатор. Очевидно, кто-то не пожалел времени и средств, чтобы отправиться в Федерацию и там рассказать о нас. Так что если мама и папа вернутся, этот самый кто-то будет знать. Папа об этом догадается.

— Они возвращаются, берут нас и снова улетают. Почему бы не так?

Она пожала плечами.

— Я пытаюсь решить, — продолжал я, — оставаться ли нам здесь или тоже улететь. Если мы остаемся, нужно где-то прятаться, иначе информатор узнает, что мы здесь. А когда мы завтра не придем в школу и никто не ответит по видео, там заинтересуются и придут задавать вопросы. И шериф, наверно, пришлет своих людей через день-два.

Денин нахмурилась.

— Может, когда стемнеет, пойдем в Карлинтонский аэрокосмопорт и посмотрим, там ли наш катер. Если там, они на планете. Где-то поблизости.

— Они могли воспользоваться старым катером, в котором мы прилетели с Морн Геблью, — сказал я. — Это ближе. И насколько я знаю, он пригоден для полетов. Папа не говорил, что нет.

— Сомневаюсь, — сказала Денин. — Иначе зачем бы ему покупать новый?

— Потому что он не хотел, чтобы в округе знали о нашем старом катере. Он ведь построен в Федерации. Значит, мы чужеземцы. И помнишь, как папа привел сюда катер — тайком, ночью? Может, лучше проверить сначала его, а потом уже идти шесть миль в Карлинтон?

Не успел я сказать это, как появился флиттер, очень похожий на наш. На секунду мне показалось, что это возвращаются домой папа и мама. Что имеется какое-то совершенно иное, естественное объяснение всего, и мы теперь посмеемся над нашими тревогами.

Но флиттер был не наш. Когда он опустился на стартовую площадку у дома, я прочел на нем надпись «Налоговая служба». Оттуда вышли три человека и без стука вошли в дом. В доме они находились минут двадцать. Потом вышли и минуту-две стояли у флиттера и разговаривали. Они находились всего в семидесяти-восьмидесяти футах от нас и не приглушали голосов, поэтому мы все слышали.

— Нет, они улетели на Фанглит, — сказал один из них. — Кто-то их предупредил. Это единственное объяснение.

— Если его предупредили, то, может, он знает, что нам известно о Фанглите, — сказал другой.

— Сомневаюсь. Хотел бы я знать, как он узнал, что мы придем.

— А может, и не знал, — вмешался третий. — Может, просто они уехали на день. И вернутся.

— Он взял катер. Думай головой, Толли! Прихватил семью, одежду, информационные кубы, оставил еду в холодильнике, не выключил электричество и улетел. Вероятно, на Фанглит. Пошли. Доложим капитану, пусть он принимает решение. Ему придется отправиться на базу Корлус за приказом.

Они сели в флиттер и улетели. Мы с Денин переглянулись.

— Спасибо, — сказал я.

— За что?

— За то, что напомнила мне о рыбе.

Она кивнула.

— Не стоит. У нас равный счет, Ларн. Спасибо за то, что заметил неладное и сообразил, что именно. — Она взглянула на меня. Взглянула прямо и бесстрашно. — Нелегко быть младшей сестрой самого умного ученика школы. Иногда я старалась тебя срезать, но сейчас я рада, что ты голова.

— Я? — переспросил я. Она меня удивила. Внутренне я всегда отдавал себе отчет в том, что я неплохо соображаю. Но на эмоциональном уровне, на уровне чувств я часто ощущал себя туповатым. Как будто ум и способности фальшь, на самом деле я не так уж хорош. И я всегда чувствовал, что она меня насквозь видит.

— Никогда бы не подумал, что ты считаешь меня умным, — сказал я. Всегда тебя считал умнее. Когда тебе было одиннадцать или двенадцать, папа как-то сказал, что у тебя глаз и аналитический мозг специалиста по чрезвычайным ситуациям или юриста, специалиста по налогам, — он не был уверен, что именно.

Она улыбнулась на мгновение — думаю, такой я ее никогда не видел, потом снова стала серьезной.

— Нам надо быть умными, — сказала она, — у нас серьезные проблемы.

И тут меня поразило, что, несмотря на всю серьезность положения, я не беспокоюсь по-настоящему. Чувство одиночества прошло, и мне казалось, что все образуется.

Но прежде чем я смог что-нибудь сказать, мы услышали «вуф!» Это снаружи, около сарая, и может это быть только Бабба, наш пес. Мы с Денин посмотрели друг на друга и слетели по лестнице с купола и с сеновала. Да, это был Бабба, все его 120 фунтов жестких как камень мышц. Либо родители не взяли его с собой, либо они прячутся где-то поблизости и послали его за нами.

Бабба, конечно, прочел мои мысли. Он сверхволк, с отсталого мира на окраине Федерации. Жизнь на его планете была уничтожена при столкновении в большим бродячим астероидом, но колонисты улетели раньше и захватили с собой нескольких сверхволков. Папа говорил, что на Морн Геблью есть несколько пар, приносящих потомство.

Владеть сверхволком нельзя, они разумны. Трудно сказать, так ли разумны, как люди, — они совсем другие. Я уверен, что Бабба умнее большинства людей и гораздо чувствительнее. Но его умственные процессы кажутся проще. Он не очень хорош в планировании, но предпочитает быстрые логичные действия.

Но если нельзя владеть сверхволком, можно, если повезет, с ним договориться. Если вы понравились сверхволку, а он понравился вам, он может стать членом вашей семьи. На родной планете они жили и охотились стаями — большими семьями, и им для счастья нужно быть членом семьи. Так что если вы холостяк, у вас нет шансов. Такие маленькие семьи их не интересуют, разве лишь на время.

И вот, когда мы спустились с сеновала, Бабба сказал:

— Мама и папа улетели в небо. Я беру Денин и Ларна, мы идем за папой. Пошли! — Он повернулся и побежал со двора через луг, а мы с Денин заторопились за ним.

Он не совсем так сказал, но вообще-то он умеет говорить. Прежде всего, он может прочесть наши мысли, а мы его — нет. А его пасть и горло не приспособлены к человеческой речи. Поэтому, будучи телепатом и владея прекрасно логикой, он разработал собственную систему звуков, чтобы говорить с нами. Он использует эвдашские слова, но звуки, которые не может произнести, заменяет, и наша семья всегда понимает, что он хочет сказать.

Произносить по-настоящему разные звуки тяжело с волчьей глоткой, поэтому он говорит мало, только в самых необходимых случаях, ненужные слова пропускает, но словарь у него большой.

У нас хорошие отношения, обе стороны любят и уважают друг друга. Мы им восхищаемся, любим его, и он отвечает нам тем же.

Он способен бежать гораздо быстрее нас. Луг он пересек — с его точки зрения — легкой рысью, но я дышал тяжело и глубоко. Денин просто запыхалась. Она увлекается гимнастикой, а не кроссами по пересеченной местности. За лугом находился большой лес из старых деревьев; он переходил в лес на реке. Оказавшись в лесу, где нас не могут увидеть сверху, Бабба побежал медленнее, но по-прежнему рысью.

В глубине леса есть большое заброшенное поле, заросшее кустами и тонкими деревцами. Лет через десять-пятнадцать здесь будет молодой лес. Когда Бабба побежал по этому полю, я понял, куда он направляется.

Посреди поля находится старый проржавевший металлический сарай, построенный предыдущим владельцем нашего дома. Он держал в нем сельскохозяйственную технику. Это одна из причин, почему папа купил именно этот дом. Старый сарай, далеко от дорог, в укромном месте, был достаточно велик, чтобы спрятать в нем космический катер, тот самый, на котором мы прилетели на Эвдаш.

Только сарай закрыт, катер тоже. Мне придется вернуться и поискать ключи. Но Бабба знал, о чем я думаю, и фыркнул: «Нет, все в порядке», поэтому я продолжал спешить за ним. И действительно, сарай открыт, катер тоже, нас ждут.

В катере Бабба стал на задние лапы и положил передние на клавиатуру компьютера. Компьютер был включен.

— Напечатай Бабба, — сказал Бабба.

Сначала я не понял, чего он хочет, потом отстучал Б-А-Б-Б-А на клавиатуре. На экране появились лица мамы и папы.

Послышался голос папы.

— Пока все хорошо. Когда вы это увидите, мы с мамой будем уже за пределами системы и в фазе больше скорости света. Нам ужасно не хочется покидать вас, но у нас нет выбора. Сегодня утром, вскоре после вашего ухода, нас предупредили, что патрульный эвдашский крейсер перехватил полицейский корвет Федерации. Капитан корвета предъявил ордер на ваш арест и то ли передал взятку, то ли, что более вероятно, военную угрозу со стороны Федерации. Во всяком случае корвету разрешено высадить агентов, хотя их ордер не имеет на Эвдаше законной силы.

— Им известен наш адрес. Я уверен, что мой информант постарается как можно дольше задержать их, но все равно у нас мало времени.

Так начиналось папино послание. Чтобы мы его получили, они оставили Баббу. Они улетают на несколько месяцев, самое большее — на год. Подумают, где нам теперь поселиться. Вернутся и заберут нас. Папа сказал, что они уже думали о такой возможности. Для нас в другом городе открыт в банке счет, и мы можем там жить в семье друзей под вымышленными именами.

Но у нас с Денин была информация, которой не было у папы с мамой: правительство Федерации не только знало, где мы живем; оно считает, что знает, куда направились мои родители.

А может, оно знает и об этой семье друзей? Может, от этой семьи и получило сведения? Мы с Денин обсуждали это, а Бабба переводил понимающие глаза с меня на Денин и обратно.

Именно Денин попала в самую точку. Если политическая полиция считает, что знает, куда улетели папа с мамой, она отправится следом — на Фанглит, где бы это ни было.

Никто из нас не слышал о Фанглите.

Я осмотрел компьютер. Он не очень отличался от того, к которому мы с Денин привыкли, и, наверно, работает так же. Я хочу сказать, что компьютеры известны с доисторических времен. Они не были независимо изобретены на Эвдаше. Колонисты привезли их с собой из Федерации несколько столетий назад, еще когда Федерация была Боргринской империей.

Вот клавиша ук. оп. — очевидно, указатель операций. Я нажал ее, и на экране начали разворачиваться операции, доступные компьютеру. Через полминуты я знал все, что имелось в компьютере о Фанглите. Очевидно, это контрабандная информационная программа, потому что в начале нет разрешительного кода.

В программе сообщалось, что Фанглит — планета, возможно, вымышленная, известная с легендарной Девятой династии. Около восемнадцати тысяч лет до исторической эпохи ее использовали как тюрьму при легендарном безумном императоре Каркзуке, основателе Кровавой династии. Слово «фанглит» в разговорном языке того времени и означало «тюрьма».

Говорят, Каркзук приказал схватить несколько тысяч писателей, художников, актеров, которые высмеивали его правление или как-нибудь иначе оскорбили его. Предположительно, он арестовал также большое количество активных политических деятелей, а также ученых, которых обвинили в ведении недозволенных разработок. В соответствии с легендой, их всех лишили памяти, посадили на имперский военный транспорт, отвезли на необитаемую планету Фанглит и высадили — просто оставили на поверхности без ничего, даже без одежды. И без памяти.

В информации о Фанглите имелась ссылка на исследовательскую экспедицию Девятой династии. Упоминались два информационных куба, в которых содержались сведения об этой планете. Первый — стандартная энциклопедия. Второй — контрабандный информационный куб. Я вначале вызвал энциклопедию. И прочел немало интересного.

Возможно, никакой Девятой династии и не было, но определенно была исследовательская экспедиция, которая состоялась свыше 24.000 лет назад. В отчете этой экспедиции перечислялись сотни обитаемых миров вне империи, теперешней Федерации. Но сам отчет был утрачен задолго до исторической эры, которая началась 5,213 стандартных лет назад. Сохранились ревностно охраняемые копии, снятые с копий отчета об отдельных секторах, которыми в разное время интересовались многочисленные торговцы, исследователи, авантюристы и пираты. Было изготовлено на продажу много фальшивок, и большинство существующих копий считались поддельными. А планеты, которые в ним перечислялись, на самом деле не существовали.

После этого я вызвал контрабандный информационный куб и запросил сведения о Фанглите. Мы получили пространственно-временные координаты, позволяющие отыскать непрерывно передвигающийся в космосе пункт, и несколько слов вдобавок. Правда или подделка? Представления не имею.

— Бьюсь об заклад, Фанглит существует, — сказала Денин, глядя на эти данные. — Что-то этим данным соответствует. Может, там база повстанцев против Федерации!

Я поднял брови.

— Маловероятно, — сказал я, стряхивая с себя очарование координат. Фанглит для этого слишком далеко. — Пальцы мои коснулись клавиатуры, и на экране появились новые цифры. — Он более чем в 700 парсеках за пределами пограничной зоны Федерации! А в пределах 700 парсеков за границами Федерации расположено не менее ста миллионов звезд. Вероятность того, что исследовательская группа обнаружила так далеко планету, почти равна нулю.

Говоря это, я давал задание компьютеру определить, как далеко предполагаемый Фанглит находится от Эвдаша. Округленно расстояние составило 646 парсеков.

— А зачем тогда папа покупал этот куб? — резонно спросила Денин. У нее талант: минуя детали, ухватиться за самую суть. — И, очевидно, он говорил с кем-то о Фанглите, может быть, с информатором. Политическая полиция, похоже, этому верит.

— Ты знаешь, что говорит папа о политической полиции, — ответил я. Она любит слухи. Может, он сам пустил в ход этот слух, чтобы сбить агентов со следа.

— Гм, — сказала она. — А может, и нет. Может, Фанглит здесь и находится, по этим координатам. И, может, папа и мама летят прямо туда. А полицейский корвет на базе Корлус получит приказ лететь за ними и захватить их там. А они об этом и не подозревают. Мы их должны предупредить.

— У нас есть координаты, — продолжала она, — а Фанглит либо им соответствует, либо нет. Если системы управления и жизнеобеспечения этого катера пригодны для двухмесячного полета, нам лучше отправиться туда и опередить полицию.

Она повернулась к Баббе.

— Ты необычно спокоен. Что скажешь? Улетели ли папа и мама на Фанглит?

Как обычно, Бабба ответил так же прямо:

— Не знаю. Когда я был с ними, они о названии не думали. Мы полетим их отыскивать.

— Ладно, ребята, — сказал я, — давайте прежде всего проверим, выдержит ли эта штука полет. — Я снова нажал указатель операций и выяснил, как вызвать данные о состоянии систем корабля, включая системы жизнеобеспечения. Все системы в порядке. Топливные стержни не представляют, конечно, проблем: они переживут катер. Несколько минут потребовалось на анализ данных о состоянии запасов воды и пищи, но они тоже оказались в порядке. Запасов много; похоже, папа недавно их пополнил.

— Поймите, ребята, — сказал я, — что когда мы туда прилетим и там действительно есть планета, наша работа только начнется. Конечно, если это не базовая планета повстанцев. А мы вообще не знаем, существует ли в наши дни организованное сопротивление. Можете себе представить, каково будет отыскивать 24-футовый катер неизвестно где на дикой планете?

— А почему ты считаешь, что она дикая? — спросила Денин.

— 23.000 лет назад на ней никого не было. Потом взяли несколько тысяч человек, так гласит легенда, лишили их памяти. Да они походили на стадо испуганных обезьян. И никакой помощи для начала, ни огня, ни инструментов — ничего.

— Вероятно, большинство погибло в первый же год, так что выжило всего несколько сотен. Они смотрели на звезды и гадали, что это такое. Они видели огонь от удара молнии и, вероятно, в страхе убегали от него.

— Я очень надеюсь, что там есть повстанческая база, иначе не представляю, как мы найдем родителей.

— Но у нас есть Бабба, — разумно возразила Денин.

Я совершенно об этом забыл! Я читал, что сверхволки телепатически отыскивают членов своей стаи на расстоянии в пятьдесят миль. У нас настоящий детектор нахождения родителей! Положение вдруг перестало казаться таким безнадежным. Если бы только Фанглит находился там!

Мы еще раз продумали, что нам может понадобиться в полете. Предприятие казалось теперь вполне осуществимым. Вообще в катере путешествие будет нетрудным, только долгим. Можно отправиться в любую точку Галактики. Важно только, чтобы эта точка не была расположена в непосредственной близости от звезды или планеты.

Бабба совсем не беспокоился. Он считал полет на катере хорошей идеей. Он ничего об этом не говорил, но язык его наполовину свисал из улыбающейся пасти.

Нам нужно было больше одежды, поэтому мы с Денин отправились домой, оставив Баббу охранять катер. Мы взяли свои спальные мешки и набили дорожные рюкзаки всем, что пришло в голову. Мы не знали, чего ожидать: пустыни, болота, ледяных гор. Может, все это вместе. Уходя из дома, мы несли не только рюкзаки, но еще большие наволочки, набитые всякой всячиной.

В машинном сарае мы раскрыли большие ворота, чтобы вывести катер. Они открывались вручную, но, похоже, направляющие колеса заржавели в своих бороздах. В конце концов нам все же удалось их раскрыть.

Тут я обнаружил, что в инструкции ничего не говорится о том, как провести катер в такое небольшое отверстие. Управление не такое, как у флиттера; я с таким раньше не имел дела. Поэтому Денин подняла катер на фут над грязным полом, я вышел и начал толкать. Через несколько минут катер был снаружи.

Темнело, и в сгущавшейся тьме я набрал на клавиатуре координаты нашей цели — Фанглита, стандартную дату с точностью до минуты, конечно, если наши часы идут верно. Теперь координаты будут постоянно соответствовать нашему времени.

Денин стала серьезной, да и Бабба перестал улыбаться. Я нажал клавишу старта, и катер медленно и плавно начал подъем: теперь всеми операциями руководил компьютер.

Мы начали свой путь к планете, название которой означает «тюрьма». А может, такой планеты вообще нет.

 

ДВА

Около часа мы провели в фазе «полет вблизи массы». Это был странный час. Точнее, мы себя странно чувствовали. Странно покидать Эвдаш, единственный наш дом, который мы помнили, и лететь неведомо куда без родителей, без друзей. Я читал о таком и всегда думал, что это хорошо придумано — приключение и все прочее. Да, приключение. Но теперь оно не казалось мне хорошо придуманным. И никакой дружески настроенный автор не продумал заранее сюжет, чтобы мы прошли через все трудности и преграды и вышли из них поумневшими и победоносными. От нас теперь зависело, чем это приключение кончится. Либо мы победим, либо так или иначе будем раздавлены. И по правде говоря, очень мало вероятно, чтобы мы нашли родителей.

Даже Денин посерьезнела. Мы сидели в контрольной рубке, которая одновременно служит гостиной и столовой, и смотрели в большой двойной иллюминатор. Некоторое время мы могли наблюдать Донию, главный спутник Эвдаша, потом пролетели мимо нее в шестидесяти или восьмидесяти тысячах миль.

После того как Дония исчезла сзади, нам оставалось только смотреть на звезды. Мы знали, что когда перейдем к фазе БСС, нам вообще не на что будет смотреть, пока мы не прилетим в окрестности звездной системы Фанглита. Будем только мы втроем, и маленький катер, и 57 стандартных дней, и кто знает что нас ждет на том конце.

Наконец навигационные приборы катера показали, что мы достаточно далеко от гравитационного поля Эвдаша, чтобы переходить к фазе быстрее-скорости-света. Катер прыгнул, и теперь снаружи была только тьма, ни одной светлой точки.

Вскоре Денин сказала, что идет спать, и вышла из контрольной рубки. Бабба уже спал прямо на палубе, положив морду на лапы. Но я, старый беспокойный Ларн, я спать не хотел. Поэтому я порылся в библиотечном индексе компьютера и отметил для быстрого нахождения те разделы, которые показались мне интересными. Если Фанглит так примитивен, как я ожидаю, нужно почитать что-нибудь о примитивных планетах.

В Федерации, разумеется, нет населенных людьми примитивных планет. Насколько мне известно, нет их и за пределами Федерации. Их не было уже задолго до исторической эры. Но наблюдались и описывались некоторые планеты, населенные кошачьими, пока они были еще на примитивной стадии, и о них можно прочитать. В целом цивилизованные кошачьи не слишком отличаются от людей по образу мыслей и действий. Я надеялся, что если Фанглит действительно примитивен, он не должен слишком отличаться от описанных примитивных кошачьих планет.

Нам повезло, что папа снабдил компьютер хорошей библиотекой. И папа и мама — люди активные, деятели, а не читатели. Но они интересовались устройством вселенной, окружающей жизнью, хотели знать, как все устроено, и поэтому много читали.

И вот через тридцать дней я все прочел о примитивных кошачьих обществах. Дело не в том, что они неинтересны; наоборот. Но я пресытился ими. Я знал о кланах и септах Озерного района Мовиру, о рыцарстве среди дворянства Грунии, о том, как используют паровые двигатели и как ведут строительство на Майа Ворави. Я даже знал теперь много интересного о суевериях и мистицизме полосатых медведекошек на снабженной кольцами планете Филвик.

Я не знал тогда, пригодятся ли мне эти сведения на Фанглите. Теперь думаю, что я бы и дня не продержался на Фанглите без них.

Прочитав все, что могли найти о примитивных кошачьих мирах, мы стали просматривать другие разделы. Мы с сестрой стали больше спать, как будто хотели ускорить это монотонное путешествие. Конечно, Бабба с самого начала почти все время спал. И мы начали упражняться, чтобы не потерять форму: нам могут понадобиться наши мышцы. Денин начала экспериментировать в маленьком камбузе и научила меня печь хлеб и кое-чему еще.

Но мы все больше теряли терпение. Нам хотелось побыстрее на Фанглит, что бы мы там ни нашли.

 

ТРИ

Приятно через пятьдесят семь дней выйти из фазы БСС. Можно посмотреть в окно и что-то увидеть, например, планету, которая становилась все больше и больше по мере нашего приближения.

Я помню: мне четыре года, и мы вышли из фазы БСС. Мама разбудила нас с сестрой и привела в контрольную рубку, чтобы показать Эвдаш бело-голубой шар в три четверти на экране. Планета, к которой мы сейчас приближались, выглядела почти так же. Приятно на нее посмотреть. Такие планеты — пригодные для обитания человека — встречаются в Галактике редко. Я думаю, у человечества, которое уже десятки тысяч лет бороздит космос, выработалось генетическое свойство получать удовольствие при виде обитаемой планеты поблизости в пространстве.

Я знаю, мистер Хеггенс, наш учитель биологии, сказал бы «Пара!» или что-нибудь в этом роде и объяснил бы мне, что я мыслю телеологически. Но у мистера Хеггенса за всю жизнь не было ни одной собственной идеи, и он никогда не был в космосе. Если этого нет в учебнике, для него это не существует и не должно существовать для всех остальных.

Во время нескольких оборотов вокруг планеты прослушивание на всех частотах не дало никаких сигналов человеческого происхождения ни на самой планете, ни поблизости от нее, и я решил, что ни патрульных кораблей, ни радиопередатчиков на поверхности нет. Но там, где, в соответствии с программой, должен быть Фанглит плюс-минус несколько миллионов миль, действительно находится пригодная для обитания планета, и мы решили, что это и есть Фанглит.

Я снизился на ночной стороне в поисках огней городов, но ничего не увидел. Это соответствовало нашему представлению о примитивной планете. Следующие три стандартных дня мы провели в полете на высоте в две мили, следуя за солнцем и рассматривая континенты и большие острова. «Пригодная для обитания» вовсе не означает, что тут действительно есть люди или что вы высадитесь в любом месте и тут же их встретите. Их нужно найти.

Мы с Денин по очереди наблюдали — у нас были шестичасовые вахты, и так прошли эти долгие три дня. На большей части Фанглита людей вообще нет или их так мало, что мы их не заметили, особенно в обширных экваториальных джунглях и в субарктических лесах. Но в некоторых районах людей довольно много, там фермы, деревушки и иногда поселки. В нескольких местах мы видели даже нечто похожее на города, но даже в самых больших из них не больше пятидесяти или ста тысяч жителей. Есть и порты, в которых стоят грубые парусные суда и суда, которые передвигаются на длинных веслах.

Должно быть, мы не все города видели. Но на Фанглите абсолютное большинство людей живет в сельской местности.

Во многих местах мы задерживались и рассматривали местность под большим увеличением. Почти везде поселки окружены защитной стеной из камня или из бревен, иногда еще со рвом с водой. Даже вокруг некоторых деревень частоколы.

Кроме того, повсюду множество крепостей и замков, некоторые довольно большие. Но большинство маленькие, с единственным большим домом посреди сараев и амбаров, окруженных стеной того или иного рода. Если в районе много леса, главное здание сооружено из бревен, а ограда — частокол из вкопанных в землю брусьев, иногда два таких частокола. Если лесов поблизости нет, замки раскиданы на большем удалении друг от друга и построены из камня. Некоторые из этих каменных крепостей большие, другие представляют собой единственную каменную башню.

Иногда мы видели крепость или замок в районе, который казался покинутым, да и сами крепости были необитаемы. Мужчины, как правило, носили стальные шлемы и что-то типа металлического плаща, как из рыбьей чешуи. Вероятно, это вооружение. Некоторые вооружены луками, большинство копьями. Почти все они казались воинами и имели при себе мечи.

Хорошо, что мы прочли о примитивных кошачьих мирах. Иначе мы бы даже не знали, на что смотрим: что такое лук, например, или замок. Впрочем, думаю, мы бы сами догадались, если бы прожили тут несколько подольше.

Чтение о кошачьих мирах дало нам представление и о социальных отношениях; мы могли судить, как живут люди там, внизу. Эти люди опасны, мы в этом мнении оказались единодушны.

Никаких признаков базы повстанцев не было, и от этой надежды пришлось отказаться. Не было никаких следов применения энергетических конверторов, энергетического оружия или атмосферных летательных аппаратов. Мы даже не видели примитивных паровых машин. За исключением парусных кораблей и редких ветряных мельниц, все внизу приводилось в движение мышцами животных и людей.

Некоторые из кошачьих планет действительно были примитивными, другие использовали паровые машины, двигатели внутреннего сгорания или даже атомную энергию. Но у человеческих цивилизаций уже по крайней мере 30.000 лет существовали энергетические конверторы и космические полеты в искаженном пространстве. Традиция утверждает, что они существуют даже дольше; насколько дольше, не говорит даже традиция. Но, конечно, никаких подлинно примитивных человеческих миров не существует — за исключением этого.

Некоторые, наподобие Эвдаша, могут считаться отсталыми. Но это в основном определяется общественным или личным выбором или условиями местной экономики. Фанглит, вероятно, единственный населенный людьми мир, где не знают энергетических конверторов и космических полетов; очевидно, легенда о безумном императоре Каркзуке и планете-тюрьме содержит в себе зерно истины. Мы искали доказательств этого.

Самым впечатляющим, что мы видели за эти три дня, было сражение. Если бы у нас существовали какие-либо сомнения в воинственности этого мира, они тут же рассеялись бы. Мы летели над чем-то вроде полупустыни, когда заметили два облака пыли, и повернули, чтобы рассмотреть их поближе. Это были две кавалерийские армии, в каждой по несколько тысяч человек. Верховые животные, на которых они сидели, применяются по всему Фанглиту; они очень напоминают горнов.

Сомнений не было: они собирались сражаться друг с другом. Мы зависли на высоте в полторы мили; через иллюминатор нам видна была вся картина сражения, а на экранах можно было давать увеличенное изображение отдельных сцен.

Вам может это показаться кровожадным: спокойно сидеть вверху и смотреть, как люди рубят друг друга, как в какой-то исторической голодраме. Но они все равно собирались это сделать, а нам нужно было узнать, что такое война на Фанглите.

Солдаты одной из армий были в широких одеяниях типа халата или мантии, хотя под ними, вероятно, было какое-то вооружение. В другой на всех были металлические жакеты, сделанные будто из колец. Через короткое время обе армии устремились друг на друга, подняв копья на уровне плеча. На полном ходу они ударили этими копьями. Повсюду люди падали на землю, бегали животные без всадников, и все затянулось тучей пыли. Потом в первые ряды ударили следующие, и через несколько секунд можно было только разглядеть повсюду людей, которые рубили друг друга.

Вскоре стало ясно, что люди в мантиях терпят поражение; те из них, что сумели повернуть, пытались уйти. Другие их преследовали, стреляли в них из луков, рубили мечами, когда могли догнать. Внизу, должно быть, лежали на земле тысячи мертвых — и людей, и верховых животных.

Улетая с этого места, мы с Денин молчали. Но думали оба, что по свирепости Фанглит занял бы первое место среди всех примитивных миров. Смотреть на это, конечно, интересно, но жить тут я бы не хотел. Мы еще в школе узнали, что разумные кошачьи более воинственны и склонны к приступам ярости, чем люди. Но по тому, что мы видели, с этим можно было бы поспорить.

В разных районах Фанглита жили люди разных рас, примерно соответствующих расам Федерации. Очевидно, родители предпочтут высадиться в местности, где люди похожи на нас; это пространство примерно в миллион квадратных миль. Это вовсе не значит, что папа и мама на самом деле здесь, но начинать поиски следовало отсюда.

Я решил прочесать всю эту местность на высоте в пятнадцать миль над уровнем моря, начиная с океана на западе. Нашим детектором будет Бабба, который лежал на палубе в контрольной рубке, готовый уловить любую мамину или папину мысль. Мы пролетели всего несколько часов, когда Бабба поднял голову, навострил уши.

— Поймал! — сказал он.

Я удивился, что так скоро. Замедлил катер и сделал большой круг.

— Куда теперь?

Он хмурился.

— Пока не знаю. Опустись ниже.

Я опустился.

— Они не вместе, — сказал Бабба. — Раздельно.

— Далеко друг от друга? — спросила Денин. — И где катер?

— Не знаю. — Бабба встал и принялся расхаживать по палубе, морда его нахмурилась.

— Что с ними случилось? — спросил я. — О чем они думают?

— Не могу прочитать мысли так далеко. Только близко — одна-две мили, и если не будет много людей. А так далеко — знаю только, что они здесь.

Пока мы кружили, Денин осматривала местность.

— Ларн, — сказала она, — что-то сверкнуло там внизу. На лесной поляне в горном лесу. — Говоря это, она увеличила изображение, и поверхность будто прыгнула нам навстречу. И мы увидели второй катер на лугу среди диких цветов! Мы почувствовали такое облегчение, что даже не обрадовались. Даже не крикнули!

И тут Бабба плеснул холодной воды на наше открытие.

— Они не здесь, — сказал он. — Не в катере, и не близко. В двух разных направлениях отсюда.

Я передвинул рычаг управление полетом вблизи массы, и через минуту мы опустились на поверхность. Что удобно в полете с искажением пространства никакого ускорения, как было бы во флиттере. Если бы мы так быстро опускались во флиттере, нас бы раздавило при внезапной остановке. Впрочем, последние сто футов до земли я проделал гораздо медленнее.

Даже если мы пока не нашли папу и маму, мы нашли их катер. Я подумал, что они все равно вернутся, если только не арестованы агентами политической полицией Федерации или местными властями.

В нашем распоряжении были два пистолета-бластера, мощное ружье-бластер и два станнера. Я достал ружье и протянул его Денин, потом взял один из станнеров.

— Пойду посмотрю тот катер, — сказал я ей. — Оставайся внутри и смотри внимательно. Если покажется кто-нибудь, помимо папы или мамы, дай мне знать. И останови их. — Я повернулся к Баббе. — А ты следи, не приближается ли кто.

— Тут никого нет, кроме нас, — ответил он. — На несколько миль. Нет опасности.

Я не знал, что сказать на это. Я и не подумал спросить его! Поэтому я просто ответил «Хорошо!» и вышел. Но станнер я с собой захватил.

Второй катер был открыт, внутри я увидел маленькое тощее животное, может, в два фута длиной, включая хвост, блестящий и почти черный. Когда я вошел, животное ударилось в панику, две-три секунды бегало, потом исчезло в ванной. Для него это как раз подходящее место: очень уж плохо оно пахло. Я заглянул в две маленькие каюты, затем в рубку и наконец в ванную. Животное исчезло, очевидно, пока я осматривал рубку, и тем самым избавило себя от головной боли после станнера. В катере, кроме меня, никого не было. И никакого послания, в компьютере или в виде записки.

Поэтому я вернулся в наш катер и рассказал, что нашел.

— У меня такое чувство, будто они отсутствуют давно, — добавил я. Может, несколько дней. — Я повернулся к Баббе. — В каком направлении они отсюда?

Бабба повернул голову.

— Папа там. Мама там. И оба далеко.

— Ну, ребята! — сказал я. — Есть идеи?

— Конечно, — ответила Денин. — Летим сначала в одном направлении, выясняем, что там происходит, потом в другом. А потом решим, что делать дальше.

Не очень изобретательно, подумал я, но вполне выполнимо. Я кивнул, закрыл вход, поднялся на несколько миль и полетел в юго-западном направлении.

— В этом направлении мама? — спросил я у Баббы.

Он кивнул.

— Далеко?

— Миль двадцать.

Мы знали, что представления Баббы о расстоянии дальше чем на милю могут быть приблизительными. Двадцать миль могли означать все в пределах от двенадцати до тридцати. Двадцать — просто приблизительное указание. По указаниям Баббы я несколько раз слегка изменял курс, и очень скоро мы повисли в трех милях над несколькими каменными зданиями, где, как он уверял, находится мама. Здания окружала высокая каменная стена, образуя большой замкнутый двор, и находились эти здания на удалении в N миль от другого катера.

Бабба улыбнулся мне. Я послал ему мысль: «Самое плохое в этой Галактике — это самодовольный пес».

Его глаза смеялись.

Место внизу не похоже на крепость, но построено так, что его можно защищать. За стенами огороды. Внутри стен цветники, кустарник и небольшие деревья в круглой кроной, похожие на фруктовые. В саду работают женщины в тяжелых одеяниях. Видно несколько мужчин, по-видимому, стражников или солдат.

Когда мы только прибыли на Фанглит, я дал компьютеру задание установить для планеты координатную сетку. Таким образом мы могли вернуться в любое место, зная его координаты. Я поместил в память компьютера координаты места «нахождение мамы».

— Можешь уловить что-нибудь отсюда? — спросила Денин у Баббы. — Что она делает, о чем думает?

— Не особенно отчетливо, но с ней все в порядке, — ответил он. Слишком много мозгов там внизу, и она не думает ко мне.

— А папу можешь найти отсюда? — спросил я. — Или нам нужно вернуться к второму катеру и начать поиск оттуда?

— Сюда, — указал он носом.

Мы пролетели около двадцати пяти миль, опять с небольшими поправками курса. Нам на это потребовалось около пяти минут, и я опять записал координаты, разглядывая место сверху. Очень похоже на то место, где находится мама, только больше, и поля вокруг обширней. Женщин здесь вообще нет, только мужчины, тоже в длиннополых одеяниях. Их очень много в полях, они работают мотыгами или вырывают сорняки.

Как и с мамой, Бабба не смог выделить мысли и образы папы их общей массы.

— Может, он среди тех, кто работает на полях? — спросила Денин у Баббы. — Приземлимся рядом и заберем его.

— Нет. Он внутри, — сказал Бабба. — И я думаю, нехорошо, если нас увидят. Не нужно опускаться, чтобы люди увидели.

— Почему?

— Не знаю. Просто чувствую.

— Ну, по крайней мере мы знаем, где они, — сказал я. — Может, им нужно здесь быть. Может, они там делают что-нибудь необходимое.

Но, говоря это, я себе сам не верил.

Разговаривая, я настраивал увеличение и смотрел в разные места. Здания расположены на невысоком холме, к воротам ведет грязная дорога. Примерно в миле отсюда по ней шла группа пешеходов. Почти все они были в оборванной, грязной одежде…

И тут из ближайшего леса выехало несколько человек. Они были так же оборваны, как и пешеходы, но вооружены, некоторые мечами, а другие луками. Я почувствовал, что происходит нечто необычное, и мы все трое стали смотреть. Люди с мечами спрыгнули со своих животных и начали бить и грабить пешеходов. Одна из жертв крепко цеплялась за небольшой мешок, не выпуская его, и прежде сем мы успели сообразить, что происходит, один из грабителей ударил этого человека коротким мечом. По-видимому, это привело в возбуждение остальных грабителей, потому что в течение нескольких секунд остальные пешеходы были порублены мечами или прострелены стрелами.

Когда грабители все отобрали, включая рваные плащи своих жертв, они снова сели верхом и уехали. Жертвы, которые еще могли ходить, побрели к воротам.

Мы трое посмотрели друг на друга.

— Прекрасное место, — сказал я.

Денин кивнула.

— Что же нам делать?

Я подумал секунду.

— Летим обратно. Нужно закрыть второй катер. Не хочется, чтобы кто-нибудь из этих бандитов завладел бластером.

Денин выглядела задумчивой, когда мы полетели назад. Через несколько минут она сказала:

— Не верю, чтобы папа и мама могли по своей воле оставить катер с открытой дверью. Может, там был кто-то, когда они садились, и их заманили в засаду.

— Не похоже, чтобы катер ограбили, — ответил я. — Никакого беспорядка или других следов. — Теперь мы были непосредственно над катером и смотрели на него. — И место это очень удаленное. Вряд ли кто-нибудь здесь просто прогуливается.

— Верно, — согласилась она. — И, наверно, если бы грабители, как те, которых мы видели, увидели бы садящийся катер, они бежали бы до сих пор без остановки.

Я опустился на луг, представляя себе, как банда грабителей бежит в панике вниз по склону, наталкиваясь на деревья и спотыкаясь на булыжниках.

— Как ты думаешь, у папы и мамы есть ключевые карточки? — спросил я. — Будет ужасно, если они вернутся и не смогут войти.

Вместо ответа она сказала:

— На этот раз пойду я.

— Почему?

— Моя очередь, — просто ответила она.

Я пожал плечами. Трудно возразить, если нет основательной причины. Поэтому на этот раз я остался ждать с ружьем-бластером, а Денин пошла к катеру со станнером в руке. Я видел, как она вошла внутрь. Через четыре-пять минут она вышла и прижала карточку к плите, закрыв вход. Потом стояла так с минуту спиной к нам. Похоже, она что-то пишет на двери. Потом подошла к носу катера и наклонилась. И вернулась к нам.

— Что все это значит? — спросил я.

Она улыбнулась и показала ручку.

— Катер закрыт. Карточка лежала на мамином туалетном столике. Я вынесла ее и написала на двери, где отыскать: прямо под приемником голограмм на носу катера. Никто на этой планете не сможет прочесть.

— Если агенты Федерации найдут катер, они прочтут, — сказал я.

— Нет, и они не смогут. Я подумала об этом. — Она по-прежнему улыбалась. — Помнишь зимний день, когда нельзя было из-за бури и снега выйти? Ты тогда разработал специальный алфавит для Баббы. Я его записала на языке Баббы.

— А папа и мама смогут прочесть?

— Конечно. Они поймут. Ты показал нам алфавит и объяснил, и мы поиграли им. Я его хорошо помню. Папа, похоже, ничего вообще не забывает. А мама однажды мне на нем написала записку. Так что они прочтут.

Улыбка ее исчезла, но глаза оставались мягкими.

— Ты действительно голова, братец мой. Я и не подумала бы разработать алфавит для Баббы.

— Кстати, нужно вот о чем позаботиться, — сказал я. Пора менять тему. Я чувствую себя ужасно, когда меня начинают хвалить. — Нужно уметь задавать вопросы жителям этой планеты. Значит, нужно изучить их язык.

Я поднялся на восемь миль и пролетел примерно двенадцать миль на запад, над холмами до долины, в которой живут люди.

— Проверь, есть ли в компьютере лингвистическая программа. А я пока посмотрю на местность и подумаю.

Я настроил увеличение так, что люди на земле напоминали крупных насекомых, и время от времени еще увеличивал, чтобы рассмотреть подробности. Довольно долго лесов было больше, чем полей. Среди лесов и полей извивалась главная дорога, на востоке она уходила в горы. Тут и там от нее отходили меньшие дороги, обычно они вели к большим укрепленным домам. Один из домов был даже каменный, как замки на Грунии. Рядом с каждым таким домом маленькая деревушка из двух-трех десятков домов, в основном жалких хижин и сараев, и лоскутное одеяло полей, которые, очевидно, обрабатывались людьми, жившими в этих деревушках.

Но меня в основном интересовала главная дорога, по которой передвигались разнообразные люди. Шли они группами, большинство в лохмотьях. Иногда виден был всадник или небольшая группа всадников.

Большинство всадников походили на воинов. На них было нечто похожее на расстоянии на рыбную чешую. Позже я узнал, что это называется кольчугой. У каждого меч и копье. Некоторые вели за собой вьючных животных.

Когда на пути всадника встречалась группа пешеходов, они всегда уступали дорогу и часто протягивали руки, будто просили что-то. За исключением вооруженных всадников, все остальные держались группами. Я думаю, из боязни грабителей.

Тут и там встречались пешеходы, одетые по-другому, примерно так, как люди на полях в том месте, где находится папа. На них серые или коричневые одеяния до лодыжек и капюшон, который в хорошую погоду они отбрасывали назад. Головы на макушке у них лысые, и лысина показалась мне искусственной, потому что она даже спереди окружена волосами.

Никто из этих людей не имел оружия, хотя некоторые опирались на палки в рост человека.

— Ларн, — сказала Денин, — в компьютере не только есть лингвистическая программа; ее легко использовать. Для начала нужно несколько десятков слов с их значениями и несколько предложений. Нам не нужно знать, что значат эти предложения. И тогда программа скажет, что делать дальше. Очевидно, таким образом она может получить и словарь, и грамматику.

Я почувствовал себя лучше. Теперь я знал, что мне делать, знал, как делать и как потом использовать полученные результаты.

— Хорошо, — ответил я. — Я знаю, как мы получим слова.

 

ЧЕТЫРЕ

Как я и думал, как только стемнело, путники начали покидать дорогу, чтобы провести ночь в окружающих лесах или на лугах. Я искал учителя языка, который не попытается ударить меня ножом.

Я выбрал одного из людей в длинной одежде, который путешествовал в одиночку. Возможно, у него под одеждой оружие, но мне почему-то казалось, что эти люди не имеют оружия. Да и неудобно носить меч под такой одеждой. Его оттуда долго вынимать.

Похоже, они принадлежат к какой-то организации невоенного типа. Может быть даже, они живут по правилам непротивления, как медвежьекошачьи мистики на Филвике. Я надеялся на это.

Мы следили, как этот человек свернул с дороги на луг, прошел футов сто и сел у ручья. Он стал есть что-то похожее на хлеб и сыр.

Поев, он встал на колени, сложил ладони вместе, склонил голову и так постоял несколько минут. Не знаю, чем он занимался. Похоже на какую-то медитацию, как на Филвике. После этого он начал чесаться. Потом натянул капюшон и лег, поерзал немного, вероятно, приспосабливаясь к неровной почве. Немного погодя сел и отбросил несколько камней, на которых лежал. Наконец, положив голову на свой маленький мешок, затих.

К этому времени совсем стемнело, и я переключился на инфраскоп. Инфраскоп не дает подробностей, но зато требует очень мало света. Довольно долго человек лежал неподвижно.

Я ждал, пока не наступит ночь ион уснет покрепче. Я решил, что если он шел весь день, много времени на это не понадобится. Потом мы опустились под покровом темноты, и Денин выпустила меня в ста ярдах от него, на краю луга. Когда она поднялась, я пошел вдоль ручья к человеку, держа в руке станнер. Было не очень темно. У Фанглита лишь один спутник, но он давал достаточно света, хотя и светил в две четверти.

Я увидел человека за сто футов и настроил свой станнер на низкую мощность и на широкий луч. На расстоянии в пятьдесят футов это его не парализует, только замедлит реакции. И еще глубже погрузит в сон. А когда проснется, в худшем случае у него будет болеть голова.

Конечно, если правда все, что я читал дома в приключенческих книгах о стрелке Маклуне.

Я прицелился и нажал на курок.

Подойдя к нему, я ударил его по голове рукояткой своего ножа, не очень сильно, только чтобы была шишка. Даже сквозь капюшон ударить нелегко — гораздо проще уложить из станнера. Придя в себя, он сопоставит шишку со своим беспамятством и решит, что я прогнал нападавшего.

А если он решит по-другому, я гораздо больше и сильнее его, и у меня есть станнер. Впрочем, нужно быть начеку.

Но как он дурно пахнет! Вот уж кому нужна ванна!

Он лежал всего в десяти футах от ручья. Я набрал в ладони воды и вылил ему на лицо. Он застонал и зашевелился, я приподнял ему голову.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я по-эвдашски. Мне не нужно было изображать волнение, я на самом деле волновался. Он поймет, что, во-первых, я друг, а во-вторых, иностранец, не знающий местного языка. Я на самом деле его друг; впрочем, сомневаюсь, что он согласился бы с этим, узнав, что я с ним сделал.

Он что-то сказал, интонация в конце фразы выше, будто это вопрос. Я по-прежнему по-эвдашски ответил:

— На вас напал грабитель. Я прогнал его.

Он ничего не понял, но должно для него звучать успокоительно.

Он сел, достал из мешка питьевой мех и отпил. Потом откинул капюшон, ощупал место, куда я ударил, и что-то сказал, будто про себя. Я по-эвдашски спросил, как он себя чувствует.

Он взглянул на меня, очевидно, сообразив теперь, что я не владею его языком. Я протянул руку, коснулся пальцем его головы и сказал по-эвдашски «голова». Он ничего не ответил. Я не хотел, чтобы он сообщил мне, как на его языке головная боль или рана, поэтому показал на свою голову и опять сказал «голова».

— Ага! — произнес он. — La testo.

— «La testo», — повторил я. Приемник, прикрепленный к поясу, передает все, что я услышу, на записывающее устройство. Я показал на его питьевой мех. Он немного поколебался, потом протянул его мне. Я думал, что это вода, но содержимое оказалось кислым. Я решил, что это вино из местных фруктов.

— Вино, — сказал я по-эвдашски и встряхнул жидкость в мехе.

— Lou vin, — ответил он.

— Пить, — сказал я, делая вид, что пью.

— Ага! — опять сказал он. — Beure! — Он широко улыбнулся мне. Он понял, что я хочу, чтобы он учил меня, и ему это понравилось. Я провел пальцами, перебирая их, по руке.

— Идти, — сказал я. Оттуда мы перешли к «бежать», «прыгать» и к другим словам, потом к частям тела и названиям пальцев. «Я» и «ты» выяснить было легко. Его звали Роберт, и по местному счету ему восемнадцать лет.

Мы с Денин уже рассчитали, сколько нам в фанглитских годах. Когда в вашем распоряжении астронавигационные инструменты корабля, можно с ними немного позабавиться. Мы рассчитали массу планеты по ее тяготению, рассчитали и массу спутника. По этой объединенной массе, по массе их центральной звезды и по расстоянию до нее рассчитали приблизительно длину фанглитского года, считая орбиту круговой. Потом, разумеется, ввели соотношение со стандартным годом и рассчитали, каков наш возраст в годах Фанглита.

Роберт удивился тому, как я молод, при моем росте.

К этому времени он сообщил мне значение многих слов. Я, вероятно, запомнил не больше трети, но все они были записаны, и я даже мог строить небольшие предложения типа «я прыгаю» или «ты идешь».

Поэтому я указал на него и сказал:

— Ты говоришь долго.

Он не сразу понял, поэтому я снова указал на него и повторил, к тому же я изобразил ртом, будто говорю. Он пожал плечами и начал говорить, а я время от времени, чтобы подбодрить его, кивал. Через несколько минут он, однако, замолк, очевидно, потому что я ему не отвечал и потому, что он понял, что я его не понимаю. Конечно, он не понял бы, что такое записывающее устройство, даже если бы я показал ему.

Мне очень хотелось узнать, что со всеми моими записями сделает компьютер, поэтому я решил, что пора уходить. Я достал из кармана пищевой брикет и протянул ему.

— Ты ешь, — сказал я. Потом развернул, решив, что для него обертка будет проблемой. Он взял брикет, пожевал, кивнул и улыбнулся.

— Хорошо, — медленно сказал он на своем языке. — Очень вкусно.

Я понял, что он сказал, хотя слово «вкусно» было для меня новым. Я начал пятиться, подняв руку.

— До свидания, Роберт, — сказал я по-эвдашски.

Он поднял руку и слегка помахал из стороны в сторону. Потом сделал знак: сверху вниз и из стороны в сторону. Лицо его стало серьезным.

— Adieu, — сказал он. — Adieu, Larn. Mercie, moun ami.

Я повернулся и пошел по дороге, чтобы он не гадал, куда я иду, если бы я повернул в сторону леса. Вероятно, я и так задал ему задачу. Я прошел по дороге, пока меня от него не заслонили большие деревья. Потом вернулся по полю, похожему на пастбище. На нем было много помета животных. Я знал, что Денин следит за мной в инфраскоп. Когда я остановился, она опустилась и подобрала меня.

Через несколько минут компьютер обработал мои записи. И выдал словарь из 58 слов и основы грамматики. Некоторые слова были из продолжительной речи Роберта, компьютер определил их значение приблизительно. Он указал также возможные значения других слов — их еще предстояло проверить, и дал список слов, значения которых мы должны определить. А также список вопросов на фанглитском языке, чтобы узнать местные эквиваленты еще ряда эвдашских слов.

Ложась спать, я надел на голову шлем, и компьютер во сне учил меня говорить по-фанглитски. Денин тоже спала со шлемом. Так легче всего запомнить.

Лежа перед сном, я почувствовал легкую печаль и решил докопаться до ее причин. Оказывается, из-за Роберта. Хоть я его знал недолго, он показался мне другом, и я был уверен, что больше никогда его не увижу.

В последующие четыре дня мы гораздо лучше усвоили язык, который назывался провансальским. Особенно много я узнал в третий день. Этим вечером я разговаривал с человеком, которого звали брат Оливер и у которого был высокий интеллектуальный уровень.

Как только брат Оливер понял, что иностранец и плохо владею провансальским, он попробовал разговаривать со мной на другом языке, решив, что я его должен знать. Этот язык называется латинский, и во многих странах его знают. Конечно, я его не знал, и он вернулся к провансальскому. Тут у нас по крайней мере хоть немного общих слов.

Он оказался прирожденным учителем и любил поговорить. Для него не важно было, что я многого не понимаю. А может, он решил, что я понимаю больше, чем на самом деле. Время от времени я что-нибудь вставлял, чтобы он продолжал говорить, и, конечно, записывал весь разговор. Он говорил почти всю ночь, и мы с Денин поняли многое из его слов, только когда их обработал компьютер и выдал нам перевод.

Брат Оливер оказался хорошим парнем.

Я узнал от него гораздо больше, чем просто слова провансальского языка. Я узнал, что он и другие люди в длинных одеждах — рясах — посвятили свою жизнь «религии» — системе верований и действий, основанных на представлении о существе, называемом «богом». Бог бесконечно превосходит людей в могуществе и разуме.

На некоторых кошачьих мирах тоже существует религия. Но здесь религия — не просто вера в существование всемогущего существа. Эти люди верят также в существование разных уровней могущества между всемогущим существом и обычными людьми. Два из таких уровней называются «святые» и «ангелы».

Их религия сосредоточена на существе, которое является вторым по могуществу; впрочем, тут я многого не понял. Даже их счет лет основан на дате рождения этого существа, и сейчас у них 1069 год. Это существо зовут Христос, и по его имени вся религия называется «христианство». Латинский язык — это язык христианской религии.

Все это было для меня совершенно новым.

После того как компьютер обработал мои записи и мы провели несколько часов с лингвистическими обучающими программами, мы с Денин достаточно хорошо овладели основами языка. Теперь нам нужна была только практика. И мы старались говорить и в корабле по-провансальски.

Человек, с которым я разговаривал в следующий вечер, не был так интересен или умен, как брат Оливер, но заполнил некоторые пробелы в нашем словаре. К тому же я получил от него весьма ценную информацию.

Из того, что рассказал мне брат Оливер, я решил, что местное население вряд ли хорошо отнесется к людям, летающим по небу. На следующий вечер я решил проверить это у брата Жерара. Я рассказал ему, что накануне, в сумерках, с неба опустился предмет, похожий на железную лодку, и из нее вышел человек. Я следил за ним из леса. Через несколько минут человек вернулся в железную лодку, и она улетела.

Брат Жерар сделал знак, который они называют «знаком креста». Они считают, что это знак защищает от зла; его можно использовать, чтобы обезопасить и других людей.

— Тебе повезло, что он тебя не видел, — сказал Жерар. — Очень повезло. Потому что это был сам дьявол или один из его демонов. Если бы он тебя увидел, ты был бы уже мертв, а твоя душа — в аду.

Я спросил, а что случится, если это произойдет в месте, где много людей, например, в замке.

— Ах! — сказал он. — Рыцари обязательно нападут на него. Это их долг, к тому же рыцари склонны нападать. Если это сам дьявол, он их всех убьет, разве что они необыкновенно чисты сердцем. — Он снова перекрестился. — Но если только демон, рыцари могут уничтожить его.

Я уже знал, что братья и, вероятно, большинство фанглитцев склонны к преувеличениям. Даже большая часть из рассказанного братом Оливером показалось мне вымышленным. Но мы с Денин согласились, что благоразумнее не показывать катер местному населению.

После разговора с братом Жераром я решил, что мы можем вступить в контакт с монастырем и конвентом — женским монастырем, где находятся наши родители. Но лингвистическая программа компьютера с этим не согласилась. Компьютер настаивал на том, чтобы я поговорил с человеком, не ориентированным на религию. Надо расширить словарь в областях, которые мы еще не затрагивали.

Я немного нервничал. Насколько я мог судить, братья святого Бенедикта — их называют монахами — самые миролюбивые люди на Фанглите. И, по-видимому, наиболее информированные. Но если компьютер считает, что нам нужны контакты с кем-то, помимо бенедиктинцев, я решил, что нужно слушаться.

Нужно только выбрать подходящего человека, время и место, оставаться бдительным и быть готовым использовать станнер.

 

ПЯТЬ

На следующий день с высоты в пять миль мы наблюдали за очень кровавой, но и очень интересной сценой. Восемь грабителей — эти грабители были пешие — вышли из леса и напали на группу примерно в двадцать невооруженных людей, путешествовавших вместе. Страх, ножи и походные посохи против мечей и свирепости. Как раз когда схватка была в разгаре, из-за холма показался один из вооруженных всадников, которых называют «рыцарями», увидел, что происходит, и бросился в атаку, высоко подняв свой широкий меч. Только два грабителя спаслись в лесу. Всех остальных рыцарь догнал и убил.

Тут я понял, с кем мне хочется поговорить и у кого учиться. Не похоже, что рядом с этим рыцарем ты в безопасности, но он участвовал в битве на справедливой стороне, и он, несомненно, отличается от монахов.

Проблема в том, как заставить его говорить со мной. Мы ни разу не видели, чтобы рыцари с кем-нибудь разговаривали на дороге, за исключением других рыцарей. И мы заметили, что на ночь они не останавливались у дороги в лесу. Обычно к вечеру они заезжали в один из замков или монастырей по пути. Поскольку никакой информации о рыцарях у меня не было, я решил, что прямое обращение не хуже других методов, и рассказал Денин и Баббе, что задумал.

Они не возражали, и, к своему удивлению, я был этим несколько разочарован. Вероятно, надеялся, не осознавая этого, что они меня отговорят. Ну, хочется или нет, а надо браться за дело.

Я опустил катер в лесистый каньон и по этому каньону полетел к дороге над самыми вершинами деревьев. Так катер не увидят с дороге, и, я надеялся, вообще никто не увидит. Посадив катер на маленькой поляне в лесу, я надел на спину рюкзак, взял станнер. Одежда моя не похожа на одежду окружающих — на мне был комбинезон, но я мог сойти за путника из далекой Индии.

Брат Оливер немного рассказал об Индии. Это далекая страна, о которой, очевидно, большинство слышало, но в которой никто не бывал, так что ее можно выдать за мою родину.

Там, где я приземлился, каньон расширялся в круглую лощину между низкими холмами. Я знал, что в миле отсюда лощина переходит в населенную равнину у дороги. Пойду туда и встречу рыцаря на выходе из леса. А там придется действовать экспромтом.

Вероятно, я должен был нервничать, но как только оказался в лесу, почувствовал себя бодро и уверенно и решил, что пока могу наслаждаться прогулкой. Распевали птицы, в воздухе стоял приятный запах, вероятно, от деревьев с листьями в форме иголочек, из которых в основном состоял лес.

У меня оказалось мало времени для подготовки. Выйдя из прохлады леса на яркое солнце, я оказался в ста футах от дороги. Рыцарь ехал в моем направлении в четверти мили. Дойдя до грязной дороги, я остановился и стоял лицом к нему, думая, что же делать дальше. Я был уверен, что он никогда не видел так одетых людей или такой прически, как у меня. Когда он приблизился, я расставил руки, но он не замедлил шага лошади и, казалось, вообще не собирается объезжать меня. По его выражению я понял, что он скорее раздавит меня, чем сделает шаг в сторону.

Поэтому я обратился к нему. Не на провансальском — любой встречный мог заговорить с ним на провансальском, а на эвдашском:

— Господин воин! Мне нужна ваша помощь. Очень нужна!

Он не перестал хмуриться, но остановил своего большого боевого коня. На расстоянии в пятнадцать футов я рассмотрел, что он не намного старше меня. Небритая бородка, редкая и мягкая, размещалась главным образом на подбородке и в углах рта, на левой щеке большой белый шрам от глаза до челюсти.

Он немного ниже меня, но гораздо плотнее, даже если не считать кольчуги. Рукава кольчуги доходят только до локтей, руки у него удивительно большие и мощные. В целом похоже, что из него вышел бы отличный таранный нападающий в нашей игре в флажки. Впрочем, думаю, что наш флаг показался бы ему слишком легок.

На голове у него низкая коническая стальная шапка с узкой металлической полоской, спускающейся на нос. Шапка одета на кольчужный капюшон, который закрывает шею и горло. В целом он прекрасно защищен от любого оружия, которое мы видели на Фанглите.

Его жесткие голубые глаза осмотрели меня: я не похож на монаха или пилигрима, на рыцаря или разбойника. Мой рассказ был готов. Мне нужно лишь время, чтобы заинтересовать рыцаря.

— Я не знаю твоего языка, — сказал он. — Говори по-французски.

Я ничего не слышал о французском языке, но решил, что именно на нем он говорит. Похоже на провансальский. Во всяком случае я все понял. А провансальский — единственный язык Фанглита, который я знаю. Придется использовать его.

— Простите меня, сэр рыцарь, — медленно сказал я. — Я не знаю французского языка. Могу говорить по-провансальски, но не очень хорошо. Мне нужна ваша помощь, потому что я иностранец. Я должен больше узнать об этой стране. Боюсь, что иначе мое невежество приведет меня к опасности.

Закончив, я почувствовал, что во всей Галактике не было слабее призыва на помощь. Но вместо того, чтобы просто наехать на меня, рыцарь еще раз внимательно оглядел меня.

— Зачем мне помогать чужеземцу? — спросил он. — Ты не священник и не монах; судя по твоему виду, ты не пилигрим. Ясно также, что ты не рыцарь и не сержант.

Когда в одиннадцатом столетии норманн заканчивал свое обучение обычно в пятнадцатилетнем возрасте, — он получал звание сержанта. Рыцарем он мог стать позже и только за доблесть в битве.

Теперь я это знаю. Но тогда не знал даже, что значит «сержант». Очевидно, если я не подхожу ни под одну из этих категорий, мне нужно купить его помощь. Интересно, такова вообще эта культура или просто этот парень слишком эгоистичен?

— Я могу вас заинтересовать, — сказал я. — Я… бог дал мне власть совершать небольшие чудеса! Эти чудеса могут накормить вас на дороге. — Из бесед с монахами я заключил, что жители Прованса и вообще христиане весьма интересуются чудесами. Но лицо рыцаря скривилось.

— Меня не интересуют чудеса, — сказал он. — Я слышал многих, которые этим хвастались, ни не видел ни одного чуда.

Но он не уехал, и я принял это за приглашение. И увидел, как мое чудо приближается ко мне: по другую сторону дороги над полем низко летела хищная птица. Вероятно, охотилась на какое-то маленькое животное. Почти не задумываясь, я снял станнер с пояса, настроил его на полную мощность, прицелился и нажал курок. Птица далеко, и я не был уверен, что даже на полной мощности станнер ее достанет. Но она тут же упала на землю.

Я повернулся к рыцарю.

— Не знаю, можно ли ее есть… — начал я. И остановился, потому что рыцарь выглядел по-настоящему пораженным. Но смотрел он не на меня, а куда-то в поле. Я тоже посмотрел туда. И впервые заметил несколько всадников примерно в четверти мили от нас на опушке леса. У двоих из них такие же птицы сидели на руках.

— Друг чужеземец, — негромко сказал рыцарь, — молись богу, чтобы вон те люди не связали тебя со смертью своей птицы. Иначе ты уже мертвец.

Да, это действительно опасное место для человека, не знающего местных обычаев и табу! Я вдруг понял, что лучник может пробить меня стрелой, оставаясь за пределами действия моего станнера. Станнер хорош против меча, но мне следовало прихватить и бластер.

Один из этих людей отъехал от остальных и галопом поскакал по полю, топча молодые побеги. Подобно моему рыцарю, этот тоже был в кольчуге и шлеме. Лука у него не было, и он не извлек меч, который висел у него на боку. Но он посмотрел на нас, и я не видел, но почувствовал его хмурое выражение.

Около того места, где упала птица, он натянул узду и спрыгнул с седла, как цирковой наездник. Поискал в высокой растительности птицу. И нашел ее меньше чем через минуту. Поднял ее, осмотрел и погладил. Очевидно, птица была жива.

Потом подозвал лошадь, которая сразу подошла к нему. С птицей в одной руке, одетый в тяжелую кольчугу, с мечом, он легко вспрыгнул в седло и поскакал к своим друзьям. На нас он и не оглянулся.

Молодой рыцарь смотрел на меня теперь с большим интересом. Он был чем-то доволен.

— Два чуда, — сказал он. — Во-первых, ты заставил птицу упасть. А во-вторых, умудрился уцелеть при этом.

Минуту или две он следил за людьми на противоположном краю поля. Когда всадник доехал до них, он протянул птицу одному из них, возможно, владельцу. Никто из них не смотрел на нас. Напротив, осмотрев птицу, они повернули лошадей и скрылись в лесу.

— Да, — сказал рыцарь, — ты уцелел. — Он посмотрел на меня. — Твое имя и звание?

— Меня зовут Ларн, — ответил я. — Звания у меня нет, я учусь, а отец мой… — я запнулся в поисках слова. — Он… советник богатых благородных людей.

Это не произвело на него впечатления.

— Странно, что он не отдал тебя в учебу в рыцари, если он благородный человек. В вашей земле странные обычаи.

Он слегка кивнул, будто принял решение.

— Меня зовут Арно из Курберона. Я норманн. — Он сказал это так, будто быть норманном — лучшее занятие на земле. Потом подъехал ко мне и протянул руку. — Можешь ехать за мной. Поговорим позже.

Я дал ему руку, и он потянул. Его сила поразила меня. Меня как будто подняло ракетой со старта. Я едва успел перебросить ногу через широкую спину лошади и обнаружил, что сижу, держась за высокую луку седла. И ладонь, подхватившая меня, была жесткой, будто бронированной. Наполовину она была покрыта твердыми мозолями.

Монахи на близком расстоянии пахли не так плохо. Интересно, он хоть раз в жизни мылся в ванне?

Он что-то сказал лошади, и та снова пошла шагом. Я не знал тогда, кто такой норманн, но решил, что это принадлежность к какому-то месту. На Фанглите транспорт и связь примитивны и невероятно медленны. И у них нет компьютеров для хранения и сортировки данных. По тому, что рассказал брат Оливер, я заключил, что здесь мало кто вообще умеет читать и писать! Даже многие братья этого не могут — он их назвал «низшими братьями», они работают, а не учатся.

С таким медленным транспортом, с неразвитой связью, с ограниченными банками данных и невозможностью быстрого получения информации, очевидно, каждая небольшая часть этой планеты должна управляться самостоятельно. Территория и население, которые могут контролироваться и защищаться одним правительством, должны быть очень малы. Братья упоминали королевства и герцогства, княжества, империи и курфюршества. Компьютер еще не разобрался во всех этих терминах, но, по-видимому, это все самоуправляемые территории различной величины и значения. А может, они различаются по степени независимости. Империя, по-видимому, самое значительное среди них собрание разных территорий и племен под управлением одного человека. У нас тоже есть термин «империя», но на Фанглите речь идет не о планетах и звездных системах, а о небольших участках территории.

Я решил, что норманн — это человек из одной из таких территорий, королевства, герцогства или чего-то в этом роде. И подумал, что нужно узнать побольше о норманнах.

— Простите мне мое невежество, Арно из Курберона, — сказал я, — но я иностранец, и слово «норманн» мне незнакомо.

Он повернулся и взглянул на меня суженными глазами.

— Как можно не знать норманнов? Их знает все христианство. Вильям Незаконнорожденный завоевал Британию. В Италии братья Танкреды отобрали у ломбардов и византийцев большую часть юга и прогнали сарацинов почти из всей Сицилии. Как ты мог приехать из Италии и не знать о нас?

Хороший вопрос, подумал я, но в правдивый ответ он все равно не поверит. Придется продвигаться ощупью и сообщать ему лишь ту часть правды, в которую он способен поверить.

— Я никогда не был в Италии, — сказал я.

— За нами тропа Ценис, — ответил он. — Если ты пришел по ней, значит ты был в Италии. — Говоря это, он повернулся в седле; по-видимому, терял терпения от того, что, по его мнению, было ложью.

— Сэр Арно, — сказал я, — вы, возможно, не верите в чудеса, но одно вы уже видели. Дело в том, что я не пришел по тропе Ценис ни пешком, ни на лошади. Вместо того, чтобы рассказывать, позвольте мне показать вам. Прежде всего нельзя ли нам спешиться?

Он ответил не сразу. Мы продолжали ехать. Немного впереди у дороги стояло дерево с широкой кроной, с листьями, а не иглами. Когда мы оказались в его тени, он остановил лошадь.

— Хорошо, — сказал он, — покажи мне новое чудо.

Я слез с лошади. Арно последовал за мной, скептически поглядывая на меня.

— Ну, ладно, — сказал я, — прежде всего я преследуемый человек.

— Изгнанник, — сказал он. — Беженец.

— Изгнанник, — повторил я, — которого вместе с родителями и сестрой изгнали из его дома в стране, называемой Морн Геблью. Оттуда мы перебрались в страну Эвдаш.

Я смотрел на Арно, пытаясь понять, что он об этом думает. Он слушал с непроницаемым выражением, но по крайней мере слушал.

— Это было много лет назад, — продолжал я, — я тогда был маленьким мальчиком. Недавно на Эвдаш из Морн Геблью пришли люди, чтобы схватить нас и отвезти в тюрьму. Спасая жизнь, мои родители бежали. Нас с сестрой тогда не было дома, но мы знаем, что родители бежали в эту часть мира.

— Поэтому Денин и я — Денин моя сестра — при помощи чуда пришли сюда. При помощи этого чуда люди на Эвдаше и Морн Геблью путешествуют на большие расстояния. Позвольте мне показать вам.

Арно уже проявлял признаки нетерпения. Я вышел на солнце, посмотрел вверх и смотрел в небо, пока не нашел крошечное пятнышко. Арно со скептическим видом последовал за мной. Я указал вверх.

— Вот там вверху. Видите темное пятнышко?

Он посмотрел вверх, потом осмотрелся вокруг, снова посмотрел на меня, глаза его сузились. Он ни увидел ничего, может, потому что пятнышко слишком мало, а может, не ожидал увидеть ничего, кроме птиц и ангелов.

— Минутку, — сказал я. Снял с пояса коммуникатор. — Денин, — сказал я по-провансальски, — немедленно спустись на одну милю.

Голос Денин из коммуникатора звучал так ясно, будто она стояла рядом. Она ответила тоже на провансальском:

— Вниз на милю. Поняла, дорогой брат.

Прежде чем снова посмотреть вверх, я взглянул на Арно. Он хорошо владел собой, но скептическое выражение исчезло, глаза его стали шире, и он смотрел на коммуникатор. Тем временем пятно в небе становилось все больше, стало продолговатым. Я указал вверх.

— Вверху. Теперь ты можешь видеть.

На этот раз он увидел.

— Что это? — спросил он.

— Лодка для путешествий по небу.

Теперь он смотрел на меня задумчиво. Он не испугался, не чувствовал благоговения, даже не нервничал.

— И ты можешь приказывать ей, говоря в этот амулет?

— Я не могу управлять ею отсюда, — ответил я. — Когда я на земле, ею управляет моя сестра Денин. Это ее голос вы слышали. Лодкой может управлять только тот, кто в ней. Я только могу сказать, что нужно сделать. И она сделает, если согласится. Обычно она соглашается.

— И ею управляет твоя сестра?

Я кивнул.

— Да. Когда меня нет, управляет она.

Впервые за все время во взгляде Арно появилось что-то похожее на уважение. Так мне во всяком случае показалось.

— Я хочу ехать в небесной лодке, — сказал он.

Я впал в панику: что-то не так. Не знаю, на самом ли деле в его глазах вспыхнул алчный свет. Но я просто знал, что нельзя допустить на борт катера этого мускулистого воина с его мечом, кинжалом и жесткими смертоносными руками. И вместо того, чтобы сохранить хладнокровие и попытаться спокойно выпутаться из положения, я воскликнул:

— Нет! Это не дозволено!

Мгновенно его большая рука устремилась ко мне, я отпрыгнул на четыре шага. Станнер был у меня в руке, прежде чем я коснулся земли. Правда-правда! Я не преувеличиваю! И вовремя, потому что он тут же прыгнул мне вслед. И успел схватить меня за левую руку, когда я нажал курок. Он с удивленным видом опустился на колени и упал лицом вниз.

На мгновение я с ужасом подумал, что убил его. Посмотрел на станнер и с облегчением заметил, что автоматически после выстрела по птице настроил его на обычную низкую мощность. Значит, я его не убил, а только временно парализовал.

Станнер замедляет нервную реакцию. Особенно он действует на конечности — на эфферентные нервы рук и ног. Придя в себя, он некоторое время будет слаб и беспомощен, особенно если станнер действовал на близком расстоянии.

Я его перевернул и удивился: он был в сознании, с открытыми глазами.

— Я забыл о другом амулете, — хрипло и негромко пробормотал он.

Он лежал посреди дороги, а к нам приближалась группа путников. Она только что показалась из-за деревьев в четверти мили. Поэтому я схватил Арно под руки и перетащил с избитой твердой поверхности на траву под деревом. Потом подошел к его лошади и снял плащ, привязанный под седлом. Плащ я в качестве подушки подложил Арно под голову.

— Что ты собирался делать с небесной лодкой? — спросил я.

Угол рта его дернулся в подобии улыбки: на большее он сейчас не был способен.

— Стать королем Сицилии, — пробормотал он. — А потом — кто знает? И королем Апулии. А может, императором всего христианского мира. Небесная лодка на войне — большое преимущество, особенно если нужно заручиться поддержкой баронов. И кто знает, какие еще чудеса есть на борту?

Хоть нервные реакции его замедлились, глаза смотрели по-прежнему умно и внимательно. Король Сицилии и других мест! Император христианского мира! Я знал, что король — это правитель, чья власть ограничена только количеством и качеством воинской поддержки. А об императорах мы учили в Эвдаше на уроках истории.

Мне пришло в голову, что Арно варвар, а я победил его. Он думает о мести и ждет, пока кончится действие станнера. Ясно, что ему нужны мои «амулеты» и «небесная лодка». Я отошел на несколько шагов и сел, прислонившись спиной к дереву. И решил, что можно пока извлечь из него максимум новых слов и информации. После этого я уйду. Оставаться с ним рядом слишком опасно.

— Если бы у тебя была небесная лодка, — заметил я, — тебе понадобились бы люди, которые умеют управлять ею и знают, как о ней заботиться.

И тут мне пришло в голову, что он может помочь нам в освобождении родителей, если они на самом деле пленники. Он может быть не просто источником информации и пополнения словаря. Опасен он или нет, но он знает местные условия. Он наш потенциальный союзник, если окажется, что нам такой союзник необходим.

— А если ты станешь королем, — продолжал я, — тебе придется управлять королевством. А станешь императором — нужно править целой империей! Тебе нужно будет держать под контролем баронов, решать споры, собирать налоги и следить за тем, у кого сколько денег и собственности. Ты будешь отдавать приказы, но тебе понадобятся люди, которые проверяют, исполняются ли твои приказы.

Голубые глаза стали задумчивыми. Он понял, что я говорю правду. Это справедливо по отношению к любому правительству: я не зря прожил всю жизнь, слыша разговоры родителей на такие темы. Но Арно, вероятно, не задумывался об этом раньше.

Чтобы стать правителем планеты или всей Федерации, нужно быть искусным политиком. А на такой планете нужно еще быть хорошим военачальником. А когда станешь правителем, нужно быть хорошим администратором и иметь хороших помощников, которые контролируют ситуацию, справляются со всеми рутинными делами и дают хорошие советы. И нужно быть уверенным в своих помощниках. Если ты не уверен в них, если управление не ведется аккуратно, твое правление превратится в цепь бедствий и катастроф.

На Фанглите править страной особенно трудно. Судя по оградам, окружавшим замки и поселки, по грабителям, которых мы видели, тут мало порядка и безопасности. Большинство жителей кажутся оборванными и голодными, а высшее сословие действует своевольно.

— Если мы поможем тебе стать королем или императором, — продолжал я, — может, ты получишь… гм… не знаю, как это называется. Человек, который отдает приказы от имени короля и заботится обо всем. Главный помощник.

— Премьер-министр, — сказал Арно.

— Премьер-министр, — повторил я. Дело сделано, решил я. Теперь он будет смотреть на меня не как на потенциальную жертву, а как на человека, который может оказаться полезен. Тут я снова вспомнил про путников, которые теперь были всего в нескольких сотнях футов от нас. Они пошли медленнее, разглядывая нас и негромко разговаривая. Мне их взгляды не понравились, и у меня не было ничего, что они могли бы принять за оружие. Для них мы всего лишь выведенный их строя рыцарь и безоружный мальчик.

Они остановились футах в двадцати пяти, и один из них, по-видимому, предводитель, улыбнулся мне. Это был низкорослый коренастый лысый человек с толстыми руками и короткими пальцами, в грязной одежде.

— Добрый день, молодой сэр, — сказал он. — Что с твоим хозяином? Он заболел?

Двое других направились к лошади.

— Оставьте лошадь! — выпалил я. — Она принадлежит сэру Арно!

Они остановились, но больше от осторожности, чем от испуга. В общем они не видели, почему бы им не поступить так, как они хотят. Но они пока не были уверены во мне. Я говорил так, будто могу быть опасен. Приземистый предводитель широко улыбнулся и сделал два-три шага ко мне. Но к этому времени станнер уже был у меня в руке.

— Почему же тогда сэр Арно не прикажет нам уйти? — спросил предводитель. — Похоже, он совсем беспомощен, лежит у дороги, вялый, как старая веревка. А добрым людям надо чем-то жить. — Он еще раз оценивающе взглянул на меня, потом вдруг выхватил нож и устремился ко мне. Я уложил его, и он упал с открытым ртом. Один из его людей попытался сесть на лошадь, я уложил и его. Остальные, кудахча, как керты, отступили и сбились в кучку.

— Ты! — указал я на самого рослого из них. — Прикажи перетащить этих двоих на ту сторону дороги! — Он начал распоряжаться, и через несколько секунд двое, которых я уложил станнером, были за ноги стащены в траву по ту сторону дороги. Прежний предводитель был окровавлен: он упал на свой нож и порезался. Я настроил станнер на среднюю мощность и уложил их всех. Я не мог следить за ними и не мог доверять им. И только надеялся, что ни у кого из них нет больного сердца.

Но мне это не понравилось. В местных играх проигравший бывает убит или искалечен. Я предпочитаю игры, в которых вы обмениваетесь с побежденным рукопожатием и, может, через неделю устраиваете реванш.

— Они умерли? — спросил сзади Арно. Я обернулся и увидел, что он полусидит, опираясь на локоть. Он, должно быть, действительно очень силен и здоров, если так быстро приходит в себя: а ведь я немало читал о действии станнера и не ожидал этого.

— Нет, — ответил я. — Спустя время они придут в себя. У них будет болеть голова, но в остальном все будет в порядке.

— Тебе следует убить их, — сказал он. — Именно так они поступили бы с нами.

— Они разбойники? — спросил я.

— Нет. Иначе они бы не отступили. Вероятно, пилигримы, идут в Святую Землю.

Что такое «святой» и «Святая Земля», я хорошо понял из разговоров с монахами, но кто такой пилигрим, представлял себе смутно. Я не понимал, зачем пилигримы идут в Святую Землю.

— Пилигримы! — повторил Арно. — Вероятно, кончат рабами или погибнут, вместо того чтобы молиться гробу Господню. Я слышал, Святую Землю захватили сельджуки, и христианских пилигримов ожидают там большие опасности.

Он перевернулся, встал на четвереньки, потом на колени.

— Ты прав насчет головной боли.

— Не вставай, — сказал я ему. — Я тебе не верю.

Он кивнул и косо улыбнулся.

— Ты странный человек, чужеземец. Но хоть ты и невежествен, но не глуп. Ты учишься.

— Для этого я тебя и остановил. Чтобы учиться. Почему ты считаешь, что можешь получить достаточно поддержки, чтобы стать королем… как ты назвал это место?

— Сицилия. Житница Средиземноморья.

Что такое «житница», я понял, но ему пришлось объяснить мне значение слова «Средиземноморье». Сицилия — это остров, большой остров в Средиземном море. На нем выращивают большое количество пищевого зерна, которое называется «пшеница» и из которого делают хлеб во всех странах вокруг этого моря. Очевидно, хлеб — главный продукт питания на Фанглите или один из главных.

— Сицилия очень богата, — продолжал Арно, — очень плодородна, и часть ее по-прежнему во власти сарацинов, язычников.

Я уже знал, что сарацины — это нехристиане, которые захватили большую часть мира, вернее, большую часть мира, известного монахам.

— Роберт Хитроумный, — продолжал Арно, — герцог Апулии и Калабрии, норманн. Он владеет многими областями Южной Италии и восточной частью Сицилии, он искусный полководец и самый коварный повелитель во всем христианстве, если не во всем мире. Но бароны не верят ему, а многие его ненавидят, потому что он старается положить конец их разбоям. Поэтому многие оказывают поддержку любым его соперникам, норманнам, ломбардам и даже византийцам — всем, кроме сарацин.

— Располагая летающей лодкой, я легко заручился бы поддержкой многих юных сержантов и рыцарей дома в Нормандии — младших сыновей, свободных в своих обязательствах. Правильно используя их, я стал бы владельцем какого-нибудь феода в Сицилии, с надежным замком и собственным рыцарским войском. Тогда будет легко захватить какой-нибудь богатый город на побережье. Барон с летающей лодкой и другими амулетами станет чудом христианского мира, и в моем распоряжении скоро была бы большая армия.

Может, у него и получилось бы, подумал я. Каждый, кто хочет стать королем, должен с чего-то начать, если он не наследует трон.

— Сколько тебе лет, Арно? — спросил я.

— До первых морозов мне исполнится восемнадцать.

— И ты уже закончил обучение?

— Конечно. Больше двух лет назад. Если восьми лет учебы недостаточно, тогда лучше быть вилланом или монахом.

— Ты уже был на войне?

— А где же я получил шпоры? Конечно, я был на войне!

— Понятно. Я не знаю, как живут в этой части мира.

— Я был с Рожером, младшим братом герцога, когда у Мисилмери мы разбили армию сарацин. Мы всех их перебили или захватили в плен, хотя вначале они превосходили нас по численности.

— Не знаю, сколько сарацин я убил. Не меньше двадцати. Наша кольчуга прочнее, а мечи тяжелее. Наши удары разрубали их, а их — только причиняли синяки, если только удар не пришелся в лицо или руки. — Он погладил большой шрам на щеке. — Наши лошади крупнее, наш строй прочнее, и они не могли ни выдержать наши удары, ни расколоть строй и изолировать бойцов.

— В конце мы были покрыты синяками и ссадинами и страшно устали, но убитых у нас было мало. До этой битвы я был сержантом и участвовал только в нескольких небольших стычках. После битвы я среди других сержантов был самим Рожером посвящен в рыцари за доблесть.

По дороге приближалась еще одна небольшая группа путников, и мы замолчали, разглядывая их. Я держал станнер наготове. Они посмотрели на нас, потом на шестерых лежавших неподвижно в траве и заторопились дальше. Выглядели они испуганными. Когда они прошли, Арно снова заговорил.

— Когда битва закончилась, мы, несмотря на крайнее истощение, сняли с мертвых сарацин кольца и кошельки. А мертвецов были тысячи. Сарацинские рыцари носят очень ценные кольца, и у них всегда с собой золотые и серебряные монеты, чтобы заплатить выкуп, если их захватят в плен. Рожер запросил большой выкуп за тех, кто сдался в плен. А когда эмир выкупил их, Рожер каждому из нас дал по большому кошельку с золотом, совсем немного оставив себе.

Арно широко улыбнулся, это была первая настоящая улыбка, которую я у него видел.

— Сарацины очень богаты. Справедливо, что христианские рыцари отнимают у них часть богатства.

— Почему же тогда ты уехал из Сицилии? — спросил я.

— Чтобы вернуться в Нормандию… А зачем… — Он несколько минут думал, как лучше объяснить. — По правде говоря, я мечтаю не о том, о чем мечтает большинство норманнских рыцарей, — сказал он наконец. — Битвы это прекрасно, но мне этого недостаточно. Со временем Роберт и Рожер, конечно, завоюют всю Сицилию. И я получу в награду собственный феод. Но я никогда этим не удовлетворюсь: на этом беззаконном юге все время сражаются. Сражения, лишения, трудности и смерть от одной из эпидемий, которые летом часто нападают здесь на армии — вот что меня ждало бы. Все время сражаться за своего сюзерена, который постоянно борется с разбойниками и соседями, и часто это одно и то же.

Он пристально посмотрел на меня, как будто хотел, чтобы я все понял.

— Это никуда не ведет. А в то же время есть люди — их называют «купцами», которые живут в комфорте и роскоши, превосходящей всякие мечты норманна. Их богатство непредставимо.

— Поэтому я решил вернуться домой с полным кошельком и купить небольшой табун норманнских боевых коней. Боевых коней большого размера в Италии и на Сицилии не выращивают, и каждая такая лошадь там — это целое состояние. Я хочу перегнать лошадей в Марсель, нанять там корабль, который перевезет меня в Салерно или Амалфи. Там я продал бы лошадей с большой прибылью — в несколько раз дороже, чем купил.

— Конечно, это рискованно. Можно потерять и лошадей и жизнь в стычке с разбойниками по дороге в Марсель. А на море бури и пираты, и лошади могут погибнуть от морской болезни. Но риск — часть профессии купца, да и вообще любого достойного занятия.

Он опять смерил меня взглядом.

— Но если мы с тобой станем партнерами — ты и я, — продолжал он, — мы достигнем гораздо большего, чем любой купец или барон. Мы завоюем королевство. Империю.

Наша беседа заняла гораздо больше времени, чем может показаться, потому что я часто прерывал его, чтобы он мне объяснил значение слов. Те парни, который я уложил, начали стонать, в полумиле от нас показалась пара рыцарей; они двигались в нашу сторону от тропы Ценис.

Я знал, что Арно почти пришел в норму, пора мне уходить.

Я встал.

— Арно, — сказал я, — я подумаю о партнерстве. Как мне узнать тебя с неба? Флажок на твоем копье слишком мал, хотя я и могу увеличивать вещи на борту небесной лодки.

— Я сделаю флаг побольше, — ответил он. — Красный, вырежу из плаща вон того пилигрима. — Он указал на человека в канаве.

— Хорошо. — Я начал пятиться, не желая поворачиваться к нему спиной. Интересно, как можно совместно действовать с человеком, которому так не доверяешь. По-видимому, нельзя. Пусть думает, что я согласен, но он слишком опасен, чтобы допускать его ближе.

— Еще один вопрос, Арно, — сказал я. — В монастырях бывают пленные?

Он удивленно посмотрел на меня.

— Думаю, нет, или очень редко. Монахи мирный народ. Их цель не война, а достойное служение Господу и спасение души.

— А женские монастыри?

— Это другое дело. Вряд ли там содержат настоящих пленников. Но иногда женщин помещают туда насильно, вопреки их воле, туда их может послать семья, если у нее нет приданого или если девушка отказывается выйти замуж.

Конечно, позже у меня появятся и другие вопросы, но пока их нет, и я получил достаточную информацию. Тут мне в голову пришло еще одно соображение.

— Арно, если человек, одетый как я и не понимающий по-провансальски, придет в монастырь, что с ним случится? Допустим, он заблудился и просто постучал в дверь монастыря.

Он по-прежнему удивленно смотрел на меня.

— Я думаю, ему дадут убежище и начнут учить провансальскому, или швабскому, или вообще языку этой местности. Потом, несомненно, станут убеждать пойти в монахи. — Он наклонил голову на сторону и поднял бровь. Но если он покажет им такие чудеса, как ты мне, чудеса не во имя Господа, они сочтут его колдуном и убьют.

Я поблагодарил его и ушел в лес, поглядывая на него время от времени, на случай если он решит пойти за мной. Скрывшись за деревьями, я направился прямо к поляне, где Денин меня высадила. Поляна на дне каньона, пропустить ее я не могу. По пути я вызвал Денин, и она полетела к каньону над вершинами деревьев. Когда я вышел на поляну, катер уже ждал с открытой дверью.

Оказавшись на борту, я ввел в компьютер свою запись. Катер поднялся среди облаков, которые начали собираться над горами.

Я многое узнал в этот день от Арно, гораздо больше, чем просто несколько новых слов.

 

ШЕСТЬ

Определенно пора заканчивать лингвистическую и этнологическую академию кель Дерупае Ростика. Мы пока еще говорили не совсем бегло. И на смеси провансальского с французским языком норманнов. Но я чувствовал, что вполне могу объясниться, и лингвистическая программа согласилась со мной.

Пора заняться освобождением родителей.

Нам было ясно, с чем мы имеем дело. Папа находится в одной из больших религиозных общин, называемых монастырями. Мама — в конвенте, это тоже монастырь, но женский. Вероятно, это самое безопасное место на Фанглите, конечно, если его обитатели не решат, что вы демон или колдун.

Мы по-прежнему не представляли себе, почему они там и как туда попали. Конечно, это слабый пункт наших планов. Денин согласилась со мной: весьма маловероятно, чтобы они пришли туда добровольно. Они ведь даже не знали о существовании таких мест. И никто из нас не верил, что они согласились бы разделиться по любой причине.

Нет, то, что произошло с ними, было вне их контроля. Вероятно, они даже не знают друг о друге, где находятся, не знают языка и очень беспокоятся, хотя и папа, и мама люди сильные и по пустякам не тревожатся. Папа обычно строил план и тут же начинал действовать. Мама предпочитала выждать, посмотреть, что происходит, и использовать представившиеся возможности.

Примерно за два часа до рассвета Денин посадила катер на поле в двух милях от монастыря. Я взял с собой дорожный мешок, чтобы походить на пешего путника. Луна зашла, но темно не было, поэтому перед посадкой мы выключили все огни, кроме флуоресцентного освещения приборной доски. Когда я вышел, было холодно, трава покрыта росой. Я смутно видел темнеющий при свете звезд монастырь и пошел к нему.

Я нервничал и пожалел, что перед уходом не воспользовался туалетом катера. Я один, иду в темноте к большому пространству, окруженному каменными стенами. Если войду туда и окажусь в трудном положении, Денин не так просто будет меня выручить. А там, внутри, среди множества людей, станнер мне не поможет, если они на меня набросятся.

Денин хотела принять активное участие в действиях и спорила, что нужно сначала выручать маму. Но я переубедил ее по двум причинам. Во-первых, ясно, что на Фанглите женщины считаются менее важными, чем мужчины. Ей труднее будет заставить людей делать то, что она хочет, несмотря на весь ее ум. Во-вторых, Арно говорил, что в женском монастыре женщин могут содержать вопреки их воле. И мы не хотели, чтобы Денин заперли там.

И вот я иду один по полю, ноги у меня промокли, и мне почему-то страшновато.

Стена, когда я подошел к ней, показалась гораздо выше и грознее, чем с высоты в две мили. Мне пришлось довольно долго идти вдоль стены, пока я не подошел к воротам. На воротах висел большой молоток, я поднял и трижды опустил его с громким «хлоп». Через полминуты в воротах открылось небольшое окошко, я смутно увидел сквозь него чье-то лицо.

— Чего ты хочешь?

Я ответил, что я чужестранец из далекого Эвдаша (я совершенно отказался от мысли об Индии), что я хочу отдохнуть и хотел бы поговорить с аббатом, когда тот встанет. Я не сказал, как далеко находится Эвдаш. Не хотел, чтобы он решил, что я одержим демонами. Брат Жерар рассказал мне, как человека били до тех пор, пока из него не вышел демон. Долго же придется им меня бить, если никакого демона во мне нет и я не знаю, как изобразить его.

Привратник исчез, и восемь-десять минут ничего не происходило. Я уже подумывал, не постучать ли снова. Похоже, меня не собираются впускать. Но тут маленькое окошко снова открылось, и у меня создалось впечатление, что меня рассматривает другой человек. Появился также дрожащий тускло-красный свет, как от факела.

Через несколько секунд дверь открыли, и вышел плотно сложенный человек с факелом. Десять-пятнадцать секунд он разглядывал меня, потом отступил и жестом предложил мне пройти.

Внутри он повел меня через двор, выложенный плотно прилегающими квадратными каменными плитами. Как и стены, здание было сложено из больших каменных блоков, скрепленных известкой. Мне пришло в голову, что тут вообще нет строительных механизмов — по крайней мере механизмов, приводимых в движение энергией. Вероятно, люди высекли эти блоки при помощи ручных орудий и подогнали их друг к другу. Потом люди или животные перевезли их сюда, сложили друг на друга и построили эти высокие ровные стены.

Внутри здания меня провели по короткому коридору, освещенному факелами, висевшими на стенах в кронштейнах. В конце коридора оказалась большая комната восьмидесяти футов длиной и вполовину шириной. Запах тут напоминал смесь запаха сеновала дома, на Эвдаше, и запаха монахов и Арно. Запах людей, которые не мылись с тех пор, как последний раз попали под дождь или в реку. Комнату освещал звездный свет сквозь окно и свет факела моего проводника. Я разглядел спящих, они лежали на полу на грудах соломы, спали они в одежде, вернее в рясах.

— Спи здесь, — сказал мне проводник. — Аббат встретится с тобой после обедни. — И, прихватив с собой факел, он вышел, оставив меня в темноте.

«После обедни». Понятия не имею, что такое обедня. Может, синоним «восхода». Почему-то мне показалось, что я им интересен. Дело не в том, что сказал проводник: он почти ничего не сказал. Но то, как он осматривал меня, открыв дверь… Может, дело в моем комбинезоне. Вероятно, папа тоже пришел в комбинезоне.

Ну, ладно, подумал я, во сне время проходит быстрее. Спать лучше, чем стоять тут, пытаясь что-то угадать и не имея для этого достаточных данных. Я пошел по комнате, стараясь не наступить на спящих, пока не нашел в углу незанятое место и немного соломы. Я сбил солому в небольшую кучку каменной пол — не мой идеал постели, — покрыл ее спальным мешком, лег и закрыл глаза. Я думал, что мне трудно будет заснуть, особенно когда кругом громко храпят и фыркают, но через несколько минут я уже спал.

Мне показалось, что я только что уснул, когда громко прозвенел колокол и разбудил меня. Сквозь грязные окна пробивался свет. Соседи начали со стонами и зевками вставать, и я подумал, нужно ли мне тоже вставать. Но мне хотелось еще поспать, и я решил, что останусь тут, пока кто-нибудь не скажет, что мне делать.

Постели заправлять монахам не нужно было. Спали они в одежде, и уже через минуту большинство вышло из комнаты. Некоторые посматривали на меня, выходя, будто думали, не поднять ли меня. Но они тоже вышли, и я снова уснул.

Кто-то тряс меня за плечи.

— Пора завтракать, — сказал этот человек. Он с любопытством смотрел, как я сворачиваю спальный мешок и укладываю его в рюкзак. Как и монахам, мне не нужно было одеваться, потому что я не раздевался и даже не снял с пояса станнер, коммуникатор и нож в ножнах. Я не хотел потерять их.

Когда мы вошли в столовую, там сидело примерно восемьдесят монахов. Столы из досок, скамьи тоже. Когда мы подошли к котлу, мне дали ложку грубой каши в деревянной тарелке, ломоть темного, странно пахнущего хлеба и кусок сыра на квадратной деревянной дощечке. Ничего сладкого, никаких соусов или молока.

Но я на это не обращал внимания. Дело в том, что за одним столом я увидел папу. Он меня не видел, потому что сидел спиной ко мне, но узнать его было легко. В этой комнате, где все были с бритыми головами и в серых рясах, он сидел в комбинезоне и со всей шевелюрой. Идя к котлу, я не отрывал от него взгляда и решил, что сяду поближе к нему, когда мне дадут пищу.

Остановят ли меня? Не остановили. Как только мне дали еду, проводник отвел меня как раз к тому столу, за которым сидел папа. Я сел в нескольких местах от него. К этому времени я заметил, что в комнате все молчат. Очевидно, за едой здесь не полагается разговаривать.

Но мне не нужно было говорить, чтобы привлечь папино внимание. Он увидел меня, как только я подошел к столу, и вздрогнул. Он не просто удивился; похоже, он не поверил своим глазам. Я не мог сдержать улыбку, кивнул ему и сел. Я хотел, чтобы он понял, что я владею местным языком, поэтому негромко спросил у своего проводника:

— Можно ли разговаривать за едой?

Тот резко покачал головой.

Я проголодался и ел быстро, хотя пища мне не очень понравилась. Но папа начал задолго до меня и кончил раньше. У него тоже был проводник или, скорее, стражник, и как только папа кончил есть, они встали. Я тоже встал. Мой проводник крепко взял меня за руку, как будто хотел остановить меня. Папа, увидев это, покачал головой, предупреждая, что мне лучше сесть. И ушел. И станнер, и бластер висели у него на поясе.

Когда мы с проводником кончили есть, он привел меня снова в коридор.

— Где вы нашли этого человека? — спросил я. — Одетого, как я.

— Ты его знаешь? — спросил он.

— Да. Я встречал его у себя на родине. Его зовут Клентис.

Он кивнул.

— Клентис — это все, что мы разобрали из его слов, когда он появился. Он только начинает овладевать провансальским, не знает ни латинского, ни французского, ни немецкого. Его прислал к нам милорд Гиньярд. Этот человек не христианин, мы в этом уверены, но он, похоже, и не сарацин, и не еврей, потому что с удовольствием ест свинину.

— Наша родина называется Эвдаш, — сказал я. — На Эвдаше никто и не слыхал о Христе. Когда я смогу поговорить с Клентисом?

— Вероятно, позже. Он работает в мастерской; очень искусно владеет инструментами. У него на поясе свои инструменты, но я не знаю, для чего они.

Мы вышли во двор, и он указал на скамью у стены.

— Жди здесь и не уходи далеко. Нужник здесь. — Он показал на низкое узкое здание примерно в двадцать футов длиной, в которое как раз входил монах. Нос тут же подсказал мне, что такое нужник.

— Когда аббат пошлет за тобой, я должен тебя сразу найти, — закончил мой проводник.

Потом он ушел, а я воспользовался нужником. К запаху придется привыкнуть, сказал я себе. Потом сел на каменную скамью и стал ждать. Скамья на восток от главного здания, но солнце еще не поднялось над стеной, и камень скамьи с ночи еще холоден. Осмотревшись и никого поблизости не увидев, я снял с пояса коммуникатор и поднес его ко рту.

— Денин, — сказал я по-эвдашски, — это Ларн. Говори тише: я не хочу, чтобы нас услышали. Ты меня слышишь? Прием.

— Слышу, Ларн. Что случилось? Папу видел? Прием.

— Все в порядке, — ответил я. — Просто не хочу, чтобы слышали, что я с кем-то разговариваю. Особенно с кем-то, кого не видно. Несколько минут назад я видел папу, и он меня видел, но поговорить мы не могли. Выглядит он неплохо. У него даже станнер и бластер, так что он не пленник.

— Теперь слушай. Следи за нами. Если увидишь, что мы рядом и я подниму над головой руку, как можно быстрее садись с открытой дверью. Во дворе достаточно места для посадки, и мы будем торопиться. Но если я не дам знак, оставайся вне видимости.

— Прежде всего я хочу узнать от папы, что тут происходит. Может, ему почему-то тут нужно оставаться. Поняла? Прием.

Она повторила услышанное, и мы кончили разговор. После этого я просто разглядывал это место и думал, что все получается не так уж сложно.

Интересно, где мы будем через несколько часов? Зависит от того, сколько времени понадобится на освобождение мамы. Может, завтра мы уже будем за пределами системы и полетим туда, где нас не отыщет политическая полиция. На какой-нибудь старый колониальный мир. Или вернемся на Эвдаш, туда, где нас не знают. Вероятно, это последнее, чего ждет от нас Федерация.

Солнце поднялось над стеной, стало тепло. Если бы скамья не была такой жесткой, я бы, вероятно, лег и еще поспал. Но тут вернулся мой проводник. С ним были двое монахов, крепких, сильных мужчин, и неожиданно мой оптимизм развеялся. Каким-то образом я почувствовал, что не все в порядке. Но проводник только сказал, что аббат ждет меня.

Он провел меня по нескольким коридорам, а два крепких монаха шли за мной следом. Они все были напряжены, я тоже. Мы свернули за угол, тут стоял папа, и с ним два больших монаха. Когда мы подошли к ним, мой проводник постучал в дверь и сказал, что пришел брат Юстус с чужеземцами. Низкий голос пригласил нас войти.

Мы все вошли. Комната похожа на кабинет. За столом человек в белой рясе с мрачным лицом. Он держит перед собой серебряный крест, направив его на меня. Рядом сидит монах с встревоженным лицом, с большим пером в одной руке и чем-то вроде листа бумаги в другой. Тут же еще несколько монахов.

Но я на них не обратил внимания, потому что за столом в своей кольчуге сидел Арно, положив руку на рукоять меча. Он слегка улыбался и внимательно смотрел на меня.

— Схватите его за руки, — сказал Арно, и монахи тут же схватили меня. Арно подошел и снял с моего пояса коммуникатор и станнер. Потом снял станнер и бластер с пояса папы.

— Зачем ты это делаешь? — спросил я.

— Молчи, демон! — выпалил аббат. Глаза на его круглом лице смотрели жестко. — Ты во дворе разговаривал с Сатаной! Один из братьев услышал тебя через окно над твоей головой и сообщил об этом мне. Тут оказался этот добрый рыцарь и обещал помочь.

Он был очень доволен собой, обезоружив и захватив нас врасплох. Еще три монаха держали обращенные к нам серебряные кресты — с обоих боков и сзади. Я думаю, они тем самым решили, что контролируют нас. Впрочем, другие монахи продолжали держать нас за руки.

Я не специалист в этом вопросе, но уже знал, что Сатана считается богом зла, а ангелы — помощники доброго бога. Поэтому я ответил:

— Сэр, я не разговаривал с Сатаной! Я разговаривал с ангелом, а не с Сатаной!

Как только я это сказал, триумфальное выражение на лице аббата сменилось осторожным.

— С ангелом? — спросил он. — Но ты ведь даже не христианин. Ты сам сказал об этом брату Юстусу.

— Добрый сэр, — ответил я, надеясь, что сказанное будет им понято, есть ангелы, которым назначено заботиться о нехристианах. Как ты думаешь, что привело меня сюда из далекого Эвдаша? И поставило на землю ночью возле твоих стен? Ангел Денин.

Я посмотрел на папу, лицо которого ничего не выражало, потом на Арно, который слушал с большим интересом. Мне показалось, что Арно интересно, как я выпутаюсь из затруднительного положения.

Аббат стоял, не зная, чему верить. У монахов на дороге я узнал, что Сатана считается хитрым лжецом и его демоны тоже. Но потом я вспомнил кое-что еще, о чем мне рассказывали: Сатана живет внутри планеты, как будто она полая, а ангелы живут наверху, в месте, называемом небеса.

— Дайте мне мой амулет, — сказал я, — и я попрошу ангела спуститься с неба, чтобы вы могли его увидеть. Вы ведь знаете, что Сатана не может спуститься с неба.

Я надеялся, что он это знает, что я все говорю правильно.

Лицо его стало задумчивым, и я видел, что ему хочется попробовать, но он боится. Поэтому я решил облегчить его задачу.

— Пусть рыцарь поднесет амулет к моему рту, — добавил я. — Он будет его держать, пока я разговариваю с ангелом.

Аббат посмотрел на Арно, тот кивнул. Даже после этого аббат смотрел на меня долгих десять секунд, потом сказал: «Сделай это», и я почувствовал, как монахи крепче сжали мне руки.

Я не назвал Арно по имени. Очевидно, он не говорил аббату, что знает меня, и я решил, что так и оставлю. Прежде всего я велел ему очень осторожно обращаться с амулетом, который дан мне ангелом. Я знал, что он в это не поверит, зато поверил аббат. Затем я объяснил Арно, как действует переключатель. Для передачи он должен поставить его в одну позицию. Когда я скажу «прием», он должен поставить его в другую позицию, так чтобы мы услышали ответ ангела. Когда я скажу «конец», он должен поставить переключатель в среднее положение.

Потом я велел ему поднести коммуникатор к моему рту. Монахи так сжимали мне руки, что они начали болеть.

— Денин, ангел Господень, — заговорил я на провансальском, — говорит Ларн. Можешь ли ты опуститься так, чтобы аббат увидел небесную лодку? Молю тебя ответить. Прием.

Как только я сказал «прием», Арно переключил коммуникатор. Но ответила не Денин. В коммуникаторе прозвучал мужской голос. И говорил он не на провансальском и даже не на эвдашском — на стандартном языке Федерации.

— Клентис кель Деруп, вы подлежите аресту вместе со всей вашей семьей и теми предателями, которые могут сопровождать вас. Все дальнейшие передачи должны вестись на стандартном, чтобы мы могли понимать вас. Я нахожусь в полицейском корвете на орбите, все мои детекторы работают. В отличие от Эвдаша, мы полагаем, что любой корабль, который попытается уйти с планеты, это ваш корабль. Если вы попытаетесь уйти, мы без колебаний уничтожим ваш корабль.

— В атмосфере сейчас три вооруженных истребителя, мы знаем ваши координаты. Оставайтесь на месте, мятежник. Не пытайтесь бежать. Мы скоро вас подберем.

Глаза аббата округлились.

— Ангел должен уметь говорить по-латыни, — сказал он. — А это не латынь.

Ответил ему Арно. Очевидно, рыцарь по-прежнему хотел стать королем Сицилии и всего прочего, а для этого нужна наша помощь или, в крайнем случае, наш катер.

— Это арамейский язык, — солгал он. — Язык Святой Земли. Я слышал, как на нем говорил византийский торговец на юге Италии, но понимаю всего несколько слов. Из всего сказанного я понял только: «Хорошо ли с вами обращаются?»

Я постарался, чтобы мой облегченный вздох был не очень заметен. Теперь нужно перевести переключатель в положение передачи. И говорить я буду на стандартном. Важно, чтобы туземцы не поняли, а вот люди Федерации поняли все. Я хочу, чтобы они считали, что катер здесь, вблизи монастыря, так чтобы они не обращали внимания на пешеходов или всадников.

— Денин, — сказал я, — не передавай. Повторяю: не передавай. Полагаю, ты слышала только что передачу политической полиции. Отправляйся на поляну, где я высадил тебя, чтобы расспросить норманна. Повторяю: поляна, где я тебя высадил, чтобы ты расспросила норманна. Иди туда под укрытием деревьев. Придя, жди на краю поляны, чтобы тебя не было видно сверху. Мы спустимся и подберем тебя там. И не подтверждай, повторяю, не подтверждай получение этого сообщения. Клентис кончил. Конец.

Когда я сказал «конец», Арно выключил коммуникатор.

Идея, конечно, заключалась в том, чтобы она полетела на поляну и там подобрала нас. А мы доберемся туда, как сможем. Она слышала приказ полиции; я был уверен, что она меня поймет, хотя я и говорил все наоборот.

Сказав «конец», я еще с полминуты смотрел на потолок, раскрыв рот, будто слушал слова, которые больше никому не слышны. Даже кивнул несколько раз. Наконец заговорил побледневший аббат.

— Что случилось? Почему ангел не ответил?

Я сделал ему знак, чтобы он не мешал, и «слушал» еще секунд десять. Потом посмотрел на аббата.

— Он ответил, но негромко. Он предпочитает говорить прямо мне в мозг и подготовил меня, чтобы я мог его слышать. Так гораздо быстрее. Раньше он говорил громко, чтобы вы знали, что он здесь и следит за мной.

— Он приказывает нам немедленно отправиться в Святую Землю. Этому рыцарю приказывает сопровождать и охранять нас.

Аббат несколько секунд молча смотрел на меня. Лицо у него стало серьезным, но подозрения не оставили его.

— Ангел на что-то рассердился, — сказал он.

— Конечно, рассердился. Рассердился, потому что нас держат в плену. Если не возражаете, — добавил я, — дайте мне ваш святой крест. Крест аббата, несомненно, спасет нас на трудной дороге, которая нас ждет, чтобы мы выполнили поручение ангела.

Брат Жерар рассказал мне, что демоны не переносят прикосновения к кресту. Они от этого съеживаются и умирают.

— Брат Одо, — сказал аббат, — отпусти его ладонь, но крепко держи запястье и локоть. — Монах, державший мою правую руку, перенес сжатие на бицепс, а аббат протянул мне крест, внимательно глядя на меня сузившимися глазами. Я поднес крест к губам и поцеловал холодный металл под взглядом аббата.

Аббат принял решение.

— Отпустите их, — сказал он монахам. — Отпустите обоих.

— Сэр рыцарь, — обратился я к Арно, — верните амулеты, данные нам ангелом Господним.

Это застало Арно врасплох. Конечно, он не этого хотел, но ему не пришла в голову причина для отказа в данных обстоятельствах. Он подыгрывал мне до сих пор, и теперь, если откажется, будет в двусмысленном положении. Поэтому он отдал нам наши вещи.

— Спасибо. — Я повернулся к аббату. — Спасибо вам за гостеприимство и христианскую помощь. И за то, что позаботились о моем друге Клентисе, пока он был у вас. Бог да благословит вас!

Больше я ничего не сказал. Я хорошо блефую, но в данном случае, с моим незнанием местных обычаев, легко сказать что-нибудь несоответствующее и тем вызвать неприятности. Нам хватает неприятностей с политической полицией.

Но тут вмешался Арно.

— Ваше преподобие, — сказал он, — необходимо, чтобы у чужеземцев были лошади, как моя. Я уверен, ангел Господень будет доволен, если вы дадите им хороших верховых лошадей и рясы, чтобы защитить от холода на горных проходах.

Итак, Арно наш союзник, по крайней мере на время. Но я рад, что оружие не в его руках, а в наших. Мы с папой стояли в конюшне и смотрели, как монахи седлают нам лошадей. Арно занимался своей лошадью. Вероятно, считал, что лучше него никто этого не сделает. Тут закричал монах во дворе, и я вышел и посмотрел в небо.

Я догадывался, что увижу. Действительно, на высоте в тысячу футов медленно проплыл истребитель, значительно меньший по размерам, чем наш семейный катер. Но на носу у него мощный скорострельный бластер. Летел он беззвучно, и монах увидел его совершенно случайно. Остальные монахи смотрели туда, куда он указывал. У них будет, о чем поговорить, и если у аббата еще были какие-то сомнения, то теперь они рассеялись.

Через две минуты мы были уже верхом, а истребитель скрылся. Теперь нам предстояло испытать свою удачу. Конюх сказал нам имена наших лошадей Королева и Блонди. А лошадь Арно звали Хрольф — как я узнал позже, в честь основателя норманнской герцогской династии. И пока мы ехали по грязной дороге, я рассказывал папе обо всем, что случилось с Денин, Баббой и со мной.

Но сначала я ему сказал, что мы знаем, где мама. Он изменился в лице. Папа не склонен к беспокойству. Но когда дело связано с мамой, он беспокоится. Вероятно, больше всего его мучило, что он ничего не может сделать. Он косо улыбнулся и несколько минут молчал; только схватил меня за руку и сжал.

Когда я закончил, он рассказал, что произошло с ними. Как и мы с Денин, они несколько дней летали над планетой, разглядывая ее. Когда-то повстанческая группа, к которой он принадлежал, собиралась устроить тут базу. Это было пятнадцать лет назад. Но либо базу тогда не устроили, либо покинули — во всяком случае ее не было. И, очевидно, каким-то образом об этом узнала политическая полиция.

Папа и мама скоро поняли, что Фанглит — совсем не то, на что они надеялись. Но перед отлетом они решили провести несколько часов на поверхности планеты, подышать воздухом, который не проходил тысячекратно через очистительную систему катера, воздухом, который пахнет травой, цветами и смолистыми деревьями. Они опустились на горном лугу немного ниже границы распространения леса, где на многие мили не было ни людей, ни чего-либо угрожающего.

Через несколько минут Куки, наш кот, решил, что и ему не угрожает на поверхности опасность и спустился по трапу на траву. Тут он начал возиться, гоняться за насекомыми и вообще сходил с ума.

Тем временем папа обнаружил, что в ручье, который течет через луг, есть рыба, и они с мамой отправились рыбачить. Через некоторое время солнце село, и мама решила, что пора вернуть Куки в катер, пока не стало совсем темно. Но Куки, хоть и толст, не хотел быть пойманным. Он слишком долго сидел взаперти. Мама бежала за этим глупым животным до самого леса, а папа наконец поймал местную рыбу на приманку в виде серебристого эвдашского жука.

И тут папа услышал мамин крик. Он видел, как два туземца схватили ее и потащили в лес. Папа побежал в катер, схватил бластер и устремился в погоню. Папа все еще в хорошей форме, а тогда он просто сошел с ума от ярости. Еще два туземца ждали его приближения с луками в руках, и он сжег обоих бластером. Остальные, должно быть, до смерти перепугались, увидев, как горят кости и кровь их товарищей.

Но папа не видел их выражения: как раз в этот момент он попал ногой в нору какого-то мелкого животного и упал. Он не только потерял сознание, но и повредил колено. Он лежал не больше нескольких секунд, но когда встал и захромал к лесу, то никого не увидел, кроме тех двоих, которых застрелил.

Но он видел следы — отпечатки ног на прошлогодней хвое. Света для этого еще хватало. Поэтому он шел как мог быстро. Он сильно хромал, но разбойникам приходилось либо тащить маму, либо нести ее.

Наконец стало слишком темно, он уже не видел следов. Но тут они как раз начали огибать хребет, отходивший от горы. Другой дороги не было, и папа, хоть и не видел следов, пошел вдоль хребта. Он решил, что они должны где-нибудь остановиться и заночевать, они не ждут, что он будет преследовать их в темноте, а если они устроят лагерь, он увидит костер или почувствует запах дыма.

Но лагеря не было. Папа брел по лесу до самого утра, и когда рассвело, оказался в долине на полях. Он не представлял себе, где катер, только знал, что он где-то в горах, далеко, колено у него распухло и болело. Увидев работающих на полях, он побрел к ним, и один из них отвел его в маленькую деревушку. Кто-то, по-видимому, сообщил местному землевладельцу, потому что вскоре появились два рыцаря и отвезли папу в замок. Там барон быстро сообразил, что папа не говорит и не понимает по-местному, после чего те же два рыцаря отвезли папу в монастырь и оставили там.

Удивительно, но никто не пытался ограбить его. Он был один, раненый и, насколько они могли судить, безоружный. Вероятно, есть люди, которые просто не могут стать жертвой обычного преступления.

В этот день мы больше не видели истребитель. Мы с Арно учили папу провансальскому и франко-норманнскому. Провансальский он начал учить уже в монастыре. Через несколько часов мы добрались до места, где я накануне встретился с Арно, и свернули в лес.

И тут из леса появился Бабба. Он, оказывается, следил за нами. Конечно, Денин поняла, что значат мои странные, перевернутые инструкции. И послала Баббу следить за нами на случай, если мы пропустим поворот. Мы спрыгнули с лошадей и побежали ему навстречу, и у них с папой была трогательная встреча.

Когда впервые встречаешь Баббу, для большинства это слишком. Хищник весом в сто двадцать фунтов, огромный и свирепый. Но Арно не испугался. Оказывается, норманны очень любят больших собак. Конечно, не таких больших, как Бабба, но больших. Однако Арно поразило, что с Баббой можно говорить, он понимает и даже отвечает.

Я объяснил ему, кто такой Бабба, что он умеет говорить и читает человеческие мысли. Арно слушал серьезно, очевидно, решив, что в дальнейшем нужно быть осторожнее и в мыслях.

Но Бабба не обращал на Арно никакого внимания. Они с папой продолжали возиться. И вдруг совершенно неожиданно Бабба застыл, повернув голову. Потом бросил: «Пошли» и быстро побежал в лес. Он не стал ничего объяснять, но мы поняли, что он не играет: с катером происходит что-то серьезное. Мы с папой сели в седла и поскакали за ним.

Мы с папой не лучшие всадники, но ехали по лесу как могли быстро. Арно быстро сообразил, в чем дело, а на лошади он сидел лучше нас. На самом деле он был в высшей степени искусным всадником. И хоть он был в полном вооружении (копье Арно выронил), а Хрольф гораздо тяжелее и крупнее наших лошадей, они в полминуты исчезли впереди среди деревьев. Хрольф перепрыгивал через упавшие стволы, Арно искусно уклонялся от ветвей и сидел в седле как приклеенный.

Даже верхом нам потребовалось немало времени, чтобы добраться до поляны. Все время приходилось подниматься, хотя и не очень круто, и вскоре наши лошади перешли на легкий галоп, а потом и на рысь. Когда мы появились на поляне, катера там не было. Мы видели место, где он сидел на траве, видели, что рядом приземлялся истребитель. Папа сказал, что полицейские использовали полевой глушитель, чтобы Денин не могла взлететь, и прижали к корпусу катера скриммер, чтобы подействовать на ее нервную систему. А потом сорвали магнитный замок и вошли в катер.

Я чувствовал себя ужасно. Мы не только потеряли Денин, но и катер.

— Ты знаешь, где другой катер? — спросил папа у Баббы. — Сможешь найти его?

Это невозможно, подумал я. Мы с тех пор летали в самых разных направлениях. Но тут ответил Бабба.

— Бабба не будет искать. Просто пойдет к нему. Искать не нужно.

И мы выступили. У меня уже болело тело от верховой езды. В двенадцать-тринадцать лет я часто ездил верхом, но с тех пор редко. Поэтому три с половиной часа дороги от монастыря мне было достаточно. И последующие девять часов по пересеченной местности превратились в настоящую пытку.

Местами дорога была опасной, особенно на крутых склонах. Если тут упадешь, то будешь скользить вниз, пока не разобьешься о ствол дерева или о камень. Но Бабба, похоже, знал, куда идти. И если папа не жаловался на боль в теле и на стертую кожу, то я тем более не собирался жаловаться. Я мог морщиться, ежиться, но не жаловался.

Горы были так прекрасны, что временами я забывал о своих страданиях. Это действительно зрелище! А иногда мы давали отдых своим израненным задам, когда становилось очень уж круто, спешивались и вели лошадей за узду. Это тоже нелегко — подниматься по крутому склону, пока ноги не начинают гореть. Арно проделывал это в кольчуге — она доходила ему до колен и весила не менее двадцати фунтов, а то и больше. К этому нужно добавить его широкий меч. Шлем он повесил на луку седла. Все мы вспотели, но Арно потел больше всех.

На его месте я все бы с себя снял и повесил на лошадь. Но не Арно. Он объяснил мне, что норманн — это не сарацин и не ломбардец. Он никому не позволит застать себя врасплох без вооружения.

Я был рад, что папа с нами. Когда бы я ни посмотрел на него, он улыбался в ответ. Он еще мог улыбаться после всего случившегося!

И теперь он мог принимать решения. Это снимало с меня большую тяжесть.

Для Баббы наше путешествие было приятной прогулкой по лесу. Он, должно быть, пробежал вдвое больше нас, рыская впереди и по сторонам, отыскивая наиболее удобный путь. И все время улыбался, высунув язык. Настоящий волк! Конечно, у нас беда, он будет сражаться и умрет за свою семью, но пока он наслаждался жизнью.

Я всегда лучше других понимал Баббу.

Наконец мы обогнули поросший лесом хребет, где деревья были не так толсты и росли не так часто. Мы приблизились к границе распространения леса.

— Там внизу, — сказал Бабба, когда мы поднялись на вершину и взглянули на противоположный склон.

Не понимаю, откуда у него такая уверенность. Я видел только сплошной лес.

— Есть ли там кто-нибудь? — спросил я. — Не хотелось бы попасть в засаду.

— Внизу никого, — ответил он. Потом головой указал вверх. — И вверху никого. Далеко никого.

Спуск был крутым, мы с папой стерли кожу, поэтому сошли с лошадей и повели их за собой. Солнце уже садилось, но было еще светло, когда мы вышли из леса на поляну и увидели перед собой катер — тот самый, на котором прилетели папа с мамой. Прежде всего я подобрал карточку-ключ, оставленную Денин. Потом папа переместил катер на южную сторону поляны под сень деревьев. Тут он весь день будет в тени. Денин заметила его по отражению солнца; папа не хотел, чтобы агенты Федерации сделали то же самое, пока мы спим.

После этого он приготовил ужин — мы почувствовали, что умираем с голоду, — и послушал радио, надеясь перехватить переговоры корвета с истребителями. Радио катера можно настроить на широкую полосу частот, включая разнообразные правительственные каналы. А наши переносные коммуникаторы принимают только гражданские каналы.

Но он не услышал ничего интересного, вообще ничего не услышал. Я поговорил с Арно, записывая разговор, — в основном о норманнах, как они живут, как учатся, что думают о разных вещах. Для воинского класса — Арно называл его дворянством — война — единственное достойное занятие, и они готовятся к нему с раннего детства.

И считают себя величайшим народом в мире. Я думаю, что люди вообще склонны считать свой народ лучшим.

Совсем стемнело, и папа сказал, что неплохо бы и поспать. Арно спал снаружи — его выбор, — и это меня удивило. Но я его не стал расспрашивать: не хотел, чтобы он изменил свое намерение. Буду спать спокойнее, зная, что он не может добраться до нашего оружия.

Может, он опасался, что мы улетим и оставим его лошадь. Или беспокоился о ней. Бабба упомянул, что чувствует следы крупных хищников. Арно объяснил, что тут два типа крупных хищников: медведи и волки.

А может, он просто боялся, что мы убьем его во сне. Но если бы мы хотели его убить, то много раз могли уже это сделать.

Папа спал в контрольной рубке, чтобы услышать, если будет что-нибудь по радио. Бабба составил ему компанию. Я отправился в одну из кают и проспал до утра.

 

СЕМЬ

Разбудил меня папа. Встав, я обнаружил, что все тело у меня онемело, так что некоторое время я ходил очень неуклюже. Я был рад, что сегодня нам не нужно ехать верхом.

Я спал в шортах и поэтому просто встал и вышел наружу. И удивился тому, насколько холодно: я никогда не бывал раньше в высокогорье. Температура немного превышала точку замерзания, и все было покрыто ледяной росой.

Все три лошади мирно паслись, привязанные к заостренным колышкам, вбитым в землю. Я не знал, как мы поступим с ними теперь. Хрольфа придется, видимо, брать с собой: вряд ли Арно согласится лететь без него.

Я пошел туда, где спал, завернувшись в большое толстое одеяло, Арно. Должно быть, он спал только одним глазом: когда я приблизился, он поднял голову, выкатился из одеяла и мгновенно вскочил на ноги. Я едва поверил своим глазам: он спал в кольчуге! Шлем и меч он снял и положил рядом на щит, но этим ограничивалось его разоружение за пределами стен замка. Даже кольчужный воротник, предохраняющий шею, был на нем.

Я сказал ему, что папа готовит завтрак, и вернулся в катер, а Арно пошел посмотреть, как Хрольф.

Полиция захватила один наш катер, и у нее не было оснований подозревать наличие другого. А если у нас нет катера, то нет и корабельного радио, поэтому полиция не беспокоилась о секретности передач. Вскоре после того как я лег спать, папа наконец подслушал переговоры полицейских и ночью слышал еще. Второй катер и Денин у полиции. Это для нас не новость. Очевидно, истребители вылетали по двое, и папа слышал переговоры их друг с другом и с корветом. Истребителям приказано было не показываться, кроме необходимости захвата, и следить за всеми путниками в районе.

Командир хотел захватить нас всех, особенно папу. Но, очевидно, не знал, как это сделать, кроме как следить за всеми передвигающимися по поверхности.

Он сказал, что готов выслушать любые предложения. Тем временем, сказал он, поиски будут продолжены, «если понадобится, в течение двадцати дней». После этого они улетят с теми, кого успели захватить, даже если это будет только Денин. Очевидно, был установлен точный срок, когда корвет должен вернуться в столицу Федерации на Морн Геблью. Папа считал, что там организуют показательный процесс над видными мятежниками.

Я никогда не сознавала, что папа — видный мятежник. Мне казалось, что он просто ходил на тайные встречи и помогал выпускать подпольную газету. Конечно, он мог считаться видным из-за своей семьи, но теперь мне казалось, что дело не только в этом. Должно быть, он немало им навредил, если его разыскивали даже через двенадцать лет!

Пока полиция считает, что мы застряли на этой планете без космического корабля, сказал папа, она не будет склонна к слишком решительным действиям. В худшем случае капитана на Морн Геблью ожидает выговор. С точки зрения Федерации не иметь возможности улететь с Фанглита почти то же, что умереть. Конечно, они лишались возможности устроить публичный суд над папой и казнь.

Если бы не Денин, мы просто спрятались бы и переждали, пока они улетят. Но теперь нам нужно было освобождать Денин. И не позже, чем через двадцать дней.

Двадцать стандартных дней это приблизительно 23,7 местных суток.

— Ты лучше знаешь эту планету, — сказал папа. — Что бы ты сделал теперь?

— Не знаю, насколько это выполнимо, — ответил я. — Похоже, надо захватить один из истребителей, чтобы мы могли прилететь на корвет и чтобы нас при этом не взорвали. Один из нас поведет катер, будто захваченный. В истребитель и катер посадим норманнских воинов и захватим корвет. Потом сотрем все программы, указывающие путь к цивилизованным мирам, и отдадим корвет норманнам в качестве платы, а сами вместе с Денин улетим на катере. Полетим куда-нибудь, где нас не ищут. Может, на Эвдаш. Возьмем новые имена и начнем сначала.

Но, уже заканчивая говорить, я потерял всякую надежду, потому что каждая ступень моего плана казалась совершенно невыполнимой. Как захватить корвет? Даже если мы туда проникнем, он ведь полон вооруженными полицейскими. Мечи против бластеров — это ведь безумие!

Но папа кивнул.

— Трудно для исполнения, — сказал он, — но не хуже любого другого плана, какой сейчас можно предложить. Давай пока отложим. Поговорим после еды.

Мы поели и снова вернулись к плану. С нами был и Бабба. Он охотился в ближайшем лесу — Бабба предпочитает свежий завтрак, — но вернулся, уловив, что мы встали.

Конечно, только я мог разговаривать с жителями планеты, поэтому мне приходилось переводить слова Арно и папы. А это совсем не так легко. Одно дело понять сказанное, и совсем другое — быстро перевести на другой язык, не утратив при этом и не изменив значения.

Но вообще-то больше всех говорил я. Я рассказал Арно о корвете и трех истребителях. Конечно, я ничего не говорил ему о других планетах. Сказал, что нам с папой нужна помощь, чтобы захватить корвет и вернуть мою сестру, что если бы он смог набрать тридцать-сорок рыцарей и сержантов, мы смогли бы их использовать. А в качестве платы мы отдадим им корвет — я называл его небесным боевым кораблем — и истребители.

Трудно сказать, о чем думал Арно, но он стал особенно внимателен, когда речь шла о том, что корвет будет их платой. По большей части он сидел молча, поджав губы и задумавшись. Я посмотрел на его правую руку, полураскрытая ладонь лежала на колене. Рука казалась слишком большой для тела его размера. Я видел толстый слой мозолей, твердых и потрескавшихся. В целом Арно представлял собой живую смертоносную машину в сто восемьдесят фунтов весом.

Я продолжал переговоры.

— Небесный боевой корабль гораздо больше катера, — говорил я. Может, больше любого корабля, какой ты видел. С ним ты станешь королем Сицилии за неделю. Если захочешь, станешь королем всего христианского мира. Легко прогонишь сарацин из Святой Земли. Никакая крепость, никакая, даже самая большая армия не устоит против тебя. Тебе даже не понадобится много убивать, если ты не захочешь.

Он встретился со мной взглядом.

— Если у вас есть такие могучие корабли, — спросил он, — почему мы о них не слышали раньше? Почему вы не завоевали нашу землю?

— Мир гораздо больше, чем ты можешь себе представить, — ответил я. Гораздо больше. Между моей землей и вашей множество стран и большие расстояния. Наш народ слышал лишь легенды о христианском мире, и у него хватает своих забот. Хотя, конечно, для вас было бы хорошо, если бы военный корабль не вернулся назад и не рассказал об увиденном.

Все это в основном правда. Здесь словом «мир» обозначают и эту планету, и всю вселенную. Но, судя по словам брата Оливера, для них это одно и то же.

Несколько секунд он сидел молча, размышляя.

— А как же доставить на борт корвета тридцать-сорок вооруженных рыцарей? — спросил он. — Катер для этого слишком мал.

— В него войдет не меньше двадцати пяти, если поставить их во все места. Может, и все тридцать. Нужно будет также захватить одно из небольших судов, которые мы называем истребителями. Папу мы используем как приманку, чтобы истребитель сел на землю. В него войдет еще три-четыре рыцаря.

— Папа будет управлять истребителем, а я катером. Он выдаст себя за члена экипажа и передаст, что они захватили катер. Когда мы подлетим к небесному кораблю, там откроют… — У норманнов, конечно, нет слова «ангар». Вероятно, есть слово «люк», но я его не знал. — Откроют бок небесного корабля, и мы влетим внутрь. Выйдем и захватим корабль.

Вот и все. Звучит так, будто это вполне осуществимо.

— А сколько времени мы будем лететь к кораблю? — спросил Арно, очевидно, думая о своих рыцарях, которым даже сесть будет негде.

— Сколько нужно человеку, чтобы пройти милю, — ответил я. Брат Оливер объяснил мне их меры длины. Миля — это тысяча двойных шагов, то есть две тысячи шагов; очень близко к стандартной миле.

— А с каким оружием мы встретимся?

— Если нападем на них из катера извне, они уничтожат нас вот так же легко, — сказал я, щелкнув пальцами. — Это военный корабль. Нужно попасть внутрь и захватить их врасплох. Они не привыкли к схваткам на близком расстоянии и не готовы к ним. И они не знают силы и доблести норманнских рыцарей. Однако внезапность совершенно необходима.

— Минутку, — сказал я и кратко передал содержание разговора папе и Баббе. — Давайте покажем ему, на что способен бластер, — продолжал я. — Он должен знать, с чем им придется встретиться. Что такое станнер, он уже знает. Теперь нужно поджечь дерево или что-нибудь бластером-ружьем.

Папа кивнул и встал, и мы все последовали за ним: Арно, Бабба и я. Папа нацелился на дерево, нажал курок, с блеском вырвался энергетический заряд, полетели куски коры и ветвей. Он немедленно выстрелил еще дважды, попав в другое дерево и выбив из-под большого камня груду булыжников.

Я думал, что Арно поразится или испугается — ничего подобного. Он только стал еще задумчивее. Потом папа кое-что рассказал Арно, более ободряющее; я переводил.

— Дело не так плохо, как выглядит, — говорил я. — Они не привыкли к нападениям внутри корабля, и папа говорит, что обычно бластеры держат в оружейной комнате под замком. Их не носят с собой на борту.

— Если мы будем действовать быстро и действительно захватим их врасплох, у большинства даже станнера не будет. Если будем быстры и если захватим врасплох. Но если они сумеют взять бластеры, тут мы в смертельной опасности.

Арно кивнул и достал свой щит. Около трех футов длиной и двадцати дюймов шириной, он книзу сужался.

— Стреляй в мой щит из станнера, — сказал он. Это имело смысл, но я все равно чувствовал себя неуверенно, стреляя в него. Убедившись, что станнер настроен на низкую мощность, я нажал курок. Арно продолжал улыбаться из-за щита, поэтому я выстрелил вторично.

— Немного колет в левой руке, — сказал он. — И все.

Конечно, если бы я целился в ноги, они были бы парализованы и он упал бы. Но казалось сомнительным, чтобы полицейские подумали об этом в суматохе схватки.

Я взял у него щит и осмотрел его. Он оказался тяжелее, чем я ожидал, и был сделан из какого-то очень твердого дерева — Арно назвал его «дубом» — и покрыт слоями тоже очень твердой кожи. Не знаю, что будет, если в щит выстрелить из бластера. Вероятно, щит расколется, будет повреждена или оторвана рука, но щит все же может спасти жизнь.

— Сколько человек на корвете, папа? — спросил я.

— Примерно тридцать пять, включая экипажи истребителей. Но они разбросаны на постах по всему кораблю. Если сумеем захватить мостик и офицеров, подавим всякое сопротивление.

Тут папа посмотрел на меня.

— Возникает вопрос о захвате истребителя. Как мы осуществим это?

Я сказал ему то, что говорил Арно. В качестве приманки используем Клентиса кель Дерупа.

— Только Клентисом кель Дерупом буду я, а не ты. Услышав мой голос в коммуникаторе, они решили что это ты. Пусть так и считают. Так что приманкой буду я. А ты будешь частью капкана — вместе с норманнами. Если компьютер на катере имеет лингвистическую программу, тебе легко научиться общаться с ними.

И я объяснил ему остальную часть своего плана. Он задумчиво кивнул. Конечно, победа далеко не гарантирована, но план прост. И в данных обстоятельствах ничего лучше не придумаешь.

Впрочем, вначале нужно освободить маму. К женскому монастырю идти нужно ночью, таким образом у нас оставался еще целый день. Я хотел полететь в страну Арно и осмотреть ее, но папа запретил. Слишком опасно лететь днем: истребители внимательно следят за этой частью планеты. Папа не хотел без необходимости передвигаться даже по ночам.

Поэтому мы занялись другими делами. В компьютере оказалась лингвистическая программа, и я много времени провел, вводя в него то, что знал из провансальского и франко-норманнского, а также наши разговоры с Арно. Потом мы позвали Арно, который рыбачил в ручье. Он ответил на вопросы о Нормандии и норманнах и наговорил большой текст.

Наконец наступил вечер, мы с папой легли спать рано, надев обучающие шлемы. Придется встать часа за два до рассвета, а ночи на этой широте и в это время года коротки.

Труднее всего оказалось завести Королеву и Блонди в катер. Хрольф спокойно вошел вслед за Арно, а остальных лошадей мы наконец завели, завязав им глаза. Стреножили всех трех. Потом, с помощью инфраскопа и пользуясь указаниями Баббы, снова отыскали конвент. Потом нашли в лесу небольшую поляну в нескольких милях от монастыря, на которую могли бы вернуться и подождать катер.

Потом папа высадил Арно и меня в поле примерно в миле от конвента. Мы взяли с собой всех лошадей, на третьей лошади поедет мама. Небо на востоке начало светлеть, когда Арно постучал в ворота рукоятью своего кинжала.

Если не считать того, что нас заставили ждать наступления дня, никаких трудностей у нас не было. Помогло то, что я был в рясе, полученной в монастыре, а поверх рясы надел серебряный крест аббата. Они позволили нам увидеться с мамой; мы так вели себя при встрече, что не было никакого сомнения, что мы — мама и сын. И маму отпустили с нами. Уезжая, мы очень походили на трех местных жителей, потому что мама тоже была в рясе.

По пути к катеру мы с мамой рассказывали друг другу, что с нами случилось. Разбойники отвели ее в свой главный лагерь, куда, очевидно, направлялись, когда увидели катер. После того как папа сжег двоих бластером, они страшно боялись мамы, но не выпускали ее ни на минуту. В комбинезоне она должна была показаться им очень странной, да и была выше большинства из них.

В лагере они рассказали о ней предводителю. Она поняла, когда они рассказывали о бластере, потому что один из них воспроизвел звук и очень картинно упал на землю. Остальные начали делать знаки креста, а предводитель ударил одного из похитителей и заорал.

Им повезло, что папы не было в пределах слышимости.

Последовал недолгий спор. Мама, конечно, не поняла ни слова, но по тому, как они на нее глядели, догадалась, что они спорят, убить ее или нет. Вероятно, решили, что папа демон, а мама может вызвать его к ним.

Может, они решили не сердить больше демона. Во всяком случае ее отвели в долину, даже не дожидаясь утра. Оставили ее и стали швырять камни, чтобы отогнать. Она могла бы на рассвете встретиться с папой, если бы ей повезло, но, очевидно, ее увели в другом направлении.

С этого момента ее история очень напоминала папину, только оказалась мама не в мужском монастыре, а в женском. Там пришли в ужас, увидя ее комбинезон, но когда ее переодели в местную одежду, все шло неплохо. С ней хорошо обращались, и она начала учить провансальский.

Она спросила, нашли ли мы Куки. Пришлось ответить, что нет. Либо кот одичал и ушел куда-то далеко, либо его убили. Иначе Бабба телепатически отыскал бы его.

Когда мы подъехали к лесу, нас встретил Бабба, чтобы облегчить поиски поляны: я никогда в этом районе не был, да и сверху все кажется иным, чем с земли. Мы с Арно ждали, пока мама спешилась и обнимала Баббу. Баббе не нужно было прыгать и вообще вести себя по-собачьи, потому что он мог говорить. Он просто несколько раз облизал мамино лицо, улыбаясь, как сумасшедший, и сказал ей, что очень рад ее возвращению.

Когда мы вышли на поляну, где ждал катер, папа нас увидел и спустил трап. Я остановил Арно и дал маме возможность пройти последние ярды одной, а мы с Арно пока занялись лошадьми. Я подумал, что они с папой хотят встретиться наедине, без свидетелей, особенно таких, как Арно: он ведь не член семьи.

Бабба посмотрел на меня, и я понял, что он одобряет мое решение. И от этого мне стало хорошо. Сверхволк никогда не одобрит ваших действий просто потому, что вы из его семи. Его одобрение нужно заслужить.

Из катера показался улыбающийся папа и знаком пригласил нас входить. Мы вошли. Он приготовил всем поесть, тем временем они с мамой рассказывали друг другу о своих приключениях. Но после еды папа перешел к делу.

— Ну, Ларн, — сказал он, — что дальше?

Я ответил не сразу. Посмотрел на него, подумал о его вопросе.

— Следующее, чего я хочу, — ответил я наконец, — это чтобы решения принимал ты. Не думаю, чтобы теперь это было моим делом.

Он спокойно спросил:

— А почему?

Папа любит прямые ответы на прямые вопросы. И когда он смотрит на тебя, очень внимательно, невозможны никакие увертки. К тому же он никогда не будет действовать так, будто ты кукла или глупец.

— Потому что ты мой папа, а я всего лишь подросток, — ответил я. — Ты опытнее меня.

Он слегка улыбнулся, но я видел, что он сдерживается. Ему хотелось рассмеяться, но он не хотел, чтобы я решил, будто он смеется надо мной. Он помнил, как я в прошлом жаловался, что он обращается со мной как с ребенком.

— В целом это верно, — сказал он. — Но на Фанглите у тебя больше опыта. К тому же до сих пор ты действовал самостоятельно и справился прекрасно. Глупо менять победоносного полководца, особенно если он победил в трудных условиях.

— Но мне не нравится быть главным, — пожаловался я. — Особенно если это связано со смертью людей. И мне помогала Денин.

Тут он рассмеялся, и я понял, почему. Я начал с того, что слишком молод. А теперь объяснил свой успех помощью четырнадцатилетней сестры. Если ее помощь действительно была так полезна, мой возраст не помеха.

— Послушай, Ларн, — папа переключил передачу, — давай считать, что это период твоего ученичества. Ты будешь действовать под присмотром опытного распорядителя — меня, и если понадобится, я тут же вмешаюсь. Я согласен, что у меня больше опыта в принятии решений, особенно в чрезвычайных обстоятельствах, но у тебя здесь больше информации. К тому же ты очень умен. И у тебя хватает здравого смысла: это значит, что тебе не мешают принимать решение всякие посторонние помехи — обрывки идей, мыслей и верований, которые к этому делу не относятся.

Я рассмеялся. Папа смотрел на меня, прижмурив один глаз.

— После всего того, что я наговорил, принимая это решение, странно, что ты не изменил своего, — сказал я. — Хорошо, я попробую. Вообще-то когда тебя не было, мне нравилось быть старшим. Но я все время думал, что рано или поздно ты вступишь в свои права, а я опять стану ребенком.

— Но было бы хорошо поиграть просто из удовольствия или расплачиваться только отжиманиями.

После этого мы перешли к обсуждению частностей. Арно рассказал нам, что Нормандия равнинная страна, поэтому там нелегко отыскать укрытие. Рыцари там проводят много времени в охоте верхом, объезжают все леса и пустоши. Мне не хотелось бы собрать толпу, которую могут заметить сверху. Я не хотел, чтобы местные жители вообще знали о нас, за исключением тех, кого постарается привлечь Арно.

Я спросил папу, можно ли безопасно ждать в нескольких милях вверху. Мне казалось, что Нормандия достаточно далеко от Прованса и политическая полиция не будет там искать нас. Мы будем небольшим стационарным объектом, только изредка будем садиться и взлетать.

Но папа это не одобрил.

Я вспомнил тогда, что на полицейском корвете настроено оборудование на поиск улетающего корабля, и спросил, а не засекут ли они наш полет здесь.

— Сомневаюсь, — ответил папа, — мы слишком близко к поверхности. Их оборудование основано на определении локальных возмущений в Q-матрице.

Он понял, что я его не понимаю.

— Кажется, я мало внимания уделял тому, как вас учат физике на Эвдаше, — сказал он. — Q-матрица это в сущности энергетическое поле, которое мы осознаем как пространство-время…

— Ага, — сказал я. — В школе мы называли ее матрицей пространства-времени.

— Прекрасно. Тогда ты должен знать, что действие корабельного двигателя искажает эту матрицу.

Теперь я начал понимать.

— Даже в фазе полета вблизи массы корабельный двигатель легко засечь на значительном расстоянии, даже вблизи центра матрицы, то есть около планеты, потому что своим движением корабль эту матрицу изменяет.

— Но ведь в этой фазе искажение очень слабое, — возразил я.

— Верно. Но если мы достаточно далеко от поверхности, их инструменты все равно это засекут. К счастью в поверхностном слое вблизи твердой коры планеты, там где она соприкасается с атмосферой, матрица сама по себе носит иррегулярный характер. Матрица искажается над любыми неровностями поверхности, особенно над горами и океанскими впадинами.

Я кивнул. Теперь я понял, к чему он ведет.

— Поэтому, — продолжал он, — близко от поверхности нас могут засечь только другими инструментами типа радара или человеческого глаза. Я думаю, именно так они нашли Денин — при помощи радара или визуально. И так как они не знают, что у нас есть второй катер, будем надеяться, они перестанут искать тщательно. На это можно надеяться, но все же чем меньше и ниже мы будем летать, тем спокойнее.

— Вообще-то я думаю, что их поисковая система лишь часть астронавигационного оборудования. А это оборудование сейчас занято удержанием корвета в одной позиции. Поэтому нас засекут, только если мы удалимся достаточно далеко или слишком сильно исказим матрицу вблизи поверхности.

— Искажения, вызванные неровностью поверхности, быстро ослабевают с удалением от планеты. Например, я уверен, что на высоте в пятнадцать-двадцать миль нас засекли бы немедленно. Не уверен, что даже на пяти милях безопасно, и я решительно против подъема на десять миль. Но на высоте в две-три мили главная опасность — в истребителях, наблюдающих за поверхностью.

— И мы не знаем, насколько велика эта опасность, — сказал я.

Папа кивнул, задумчиво поджав губы. Если они считают, что мы передвигаемся пешком или верхом и одеты в местную одежду, они должны понимать, что шансы найти нас близки к нулю. Поэтому они ищут без особой надежды. А это значит, что они не очень внимательны.

— Но все же у них в постоянных поисках три истребителя, и мы не можем рисковать. Поэтому как твой консультант и помощник я рекомендую, чтобы мы при всех условиях поднимались не выше трех миль, передвигались преимущественно по ночам и со скоростью не больше пятисот миль в час. Наш полет лучше скрывается неровностями поверхности на меньшей скорости.

После того как мы обсудили еще несколько вопросов, мама настроила лингвистическую обучающую программу в спальне родителей, а мы с Арно отправились разговаривать и дремать под деревья. Бабба тоже был снаружи. Он лежал в тени, положив голову на лапы и закрыв глаза: если кто-то приблизится по земле или вверху, Бабба предупредит нас.

Итак, днем мы отдыхали; ночью предстоял перелет в Нормандию. Лежа на солнце, я подумал, что у нас есть детектор, которого нет у политической полиции. В нашей семье есть сверхволк. Сверхволк никогда не вступил бы в политическую полицию.

Я спал недолго, когда Бабба разбудил меня. Как только он дыхнул мне в ухо, я вскочил, но Бабба сообщал не о чьем-то приближении, а просто об изменении погоды. Я услышал не очень далекий раскат грома. Бабба сказал, что не просто приближается туча, а множество туч. По-видимому, погода меняется основательно. Откуда он это знает, я не мог понять.

Вначале я подумал, что он предупреждает, чтобы я не промок. На самом деле вовсе нет. Мы иногда забываем, насколько умен сверхволк, потому что он обычно молчит. Ему трудно разговаривать. К тому же он выглядит совсем как обычная собака, только очень большая.

Ему пришлось сказать мне, что он имеет в виду.

— Очень толстые тучи, — сказал он, — и очень близко к поверхности. Полетим над землей или в облаках, враг нас не увидит глазами. А в грозу их инструменты не действуют, верно?

Кто знает, что еще понял Бабба, слушая наши мысли, пока мы делали уроки или читали?

Я разбудил Арно и велел ему подготовить лошадей к погрузке, потом открыл в катер и крикнул папе и маме, что нужно готовиться к полету, что, по словам Баббы, приближается грозовой фронт. Потом вышел и помог Арно. Когда мы с Арно заводили лошадей, вышла мама и посмотрела в небо. Оно оставалось голубым, но вне катера и она услышала гром. Бабба объяснил ей, что погода меняется.

Маму потрясло зрелище лошадей в контрольной рубке. То есть она и раньше чувствовала их запах здесь, но теперь они были, так сказать, во плоти. На этот раз заводить их было нетрудно, потому что мы им сразу завязали глаза.

Потом мы с Арно вышли и сели на трапе, слушая приближающийся гром. Минут через пять мы увидели тучи, темные, синевато-серые и какие-то кипящие.

Еще две минуты, и упали первые капли, большие, жесткие и холодные. Небо теперь все гремело, и мы заторопились в катер и закрыли его. Папа включил наружные приемники звуков, и нас оглушил раскат грома. В это время папа поднял катер над деревьями.

Мы двинулись в Нормандию, почти ничего не видя из-за дождя. Нашим проводником был Арно: мы с папой знали только, что Нормандия где-то на северо-западе на берегу моря. Вскоре мы увидели реку, которую Арно назвал Роной, и повернули на север. И почти сразу же у нас вообще не стало проводника: местность сверху выглядит по-иному. С воздуха Арно не мог понять, где пролегает дорога на Нормандию. Он был в этой местности только раз, а сверху все дороги кажутся одинаковыми — грязные, разбитые, с тележными колеями и такие узкие, что вряд ли разойдутся две телеги.

Местность по крайней мере на семьдесят процентов лесистая, изредка лоскутные одеяла полей. Через несколько минут полета вверх по течению Роны мы миновали городок, который Арно узнал и назвал Лионом. Вообще-то для этой части Фанглита Лион — солидный город с большим внушительным зданием, которое Арно назвал церковью. Он сказал, что церковь — это жилище Бога на Фанглите. Когда я стал расспрашивать, он объяснил, что Бог не живет там физически и что каждая церковь — его жилище. Я решил, что у меня недостает общих сведений, чтобы понять это, и сменил тему.

У Лиона река раздваивается, и после этого мы не встретили ни одного города, на который можно было бы посмотреть сверху и сказать: «О, так вот это что!» Я сел за управление, потому что из наших предшествующих облетов планеты имел примерное представление о расположении континентов. Арно сказал, что Нормандия расположена на северном берегу Франции. Я не знал, где границы Франции, но знал, что если поверну на запад, то прилечу к океану. После чего можно будет лететь вдоль берега.

Нам потребовалось два часа, чтобы долететь до океана — Арно назвал его Атлантическим, — и я все беспокоился, что мы окажемся на солнечном свету и нас можно будет увидеть сверху. Но до самого океана мы летели под сплошным облачным слоем. Временами дождь ослабевал, но тут же мы попадали под новый участок сильного дождя. Гроза была прекрасна, местность тоже; жаль, что нельзя лететь еще медленнее и просто любоваться местностью. Она была даже еще более лесистой, чем в районе Роны.

Когда мы долетели до океана, он оказался южнее нас, а не западнее. Мы летели над полуостровом. Потом я опустился ниже и полетел вдоль берега на северо-запад, пока мы не достигли конца полуострова. Оттуда вдоль берега мы направились вначале на север, а потом на северо-восток. Арно смотрел сквозь прозрачный иллюминатор, лицо его оставалось бесстрастным. С того момента, как он признал, что заблудился, он не произнес ни слова.

— Тебе что-нибудь знакомо? — спросил я.

Он покачал головой, и я подумал, а узнает ли он свой дом, если увидит его сверху. Никаких подходящих ориентиров, вроде больших городов или гор. Повсюду лес и лес, влажный, ветреный, одинаковые холмы, одинаковые замки, сделанные из грязи и бревен, вокруг них крохотные деревушки, окруженные полями. Ни одного человека мы не видели: дождь загнал всех под укрытие. Слева от нас расстилался серый океан, покрытый пенными волнами.

Может быть, подумал я, придется высадить Арно, чтобы он расспросил о направлении.

Через некоторое время берег повернул на север, потом снова на восток, я продолжал полет вдоль него. В лесу появилось больше открытых мест, полей и ферм, мы пересекли болотный район с ирригационными канавами. Даже заметили несколько каменных замков; на всем пути над Францией мы видели только один такой замок.

— Мы близко, — сказал Арно. — Замки построены по-норманнски. — Я уменьшил скорость, чтобы он мог лучше рассмотреть местность. Через несколько минут мы увидели реку, в устье которой стоял каменный замок. Вот! — сказал Арно. — Это река Орна! Держи вверх по течению.

Я так и поступил, еще больше уменьшив скорость и опустившись на четыреста футов. По-прежнему шел сильный дождь, вершины деревьев раскачивались на ветру, свет больше походил на вечерний, чем на полуденный. Молнии продолжали падать на лес, и мы слышали раскаты грома. Я еще больше замедлил полет, не только чтобы дать Арно возможность сориентироваться, сколько чтобы лучше рассмотреть грозу. Арно назвал замок, деревню, еще один замок. Потом речная долина сузилась, фермы исчезли, реку окружили лесистые холмы.

Арно постепенно приходил в возбуждение.

— Вон там, — показал он пальцем, — эта дорога ведет к замку моего отца!

Я полетел вдоль этой дороги. «Дорога» оказалась грязной узкой тропой, отходившей от деревянной пристани на реке и, извиваясь, поднимавшейся в холмы. В этот момент я летел со скоростью двадцать миль в час. Мне понравилась местность в грозу, и я был уверен, что она понравится и при солнце. Небольшая лесистая лощина отходила в сторону, по ее дну протекал ручей; там, где его не заслоняли деревья, видно было, как он разлился от дождя. Потом дорога вышла на ровное плато, усеянное фермами. Вдали виднелся деревянный замок, окруженный частоколом.

— Это замок моего отца, — сказал Арно.

Я сразу свернул направо, поднялся по склону и остановился в пятнадцати футах над вершинами деревьев.

— Не хочу, чтобы нас увидели, — объяснил я. — Или если нас уже увидели, пусть подумают, что им показалось. Не хочу, чтобы пошли слухи о появлении демонов. Где тебя высадить, Арно?

— Найди место, где дорога достаточно широка, — ответил он, — и садись среди деревьев.

Я нашел такое место.

— Прежде чем я тебя высажу, давай еще раз уточним, что ты собираешься делать. Вначале ты должен установить, есть ли тут подходящие люди, верно?

— Да. Я постараюсь прихватить своего брата Шарля. Потом поеду к Руфусу Разбивающему Щиты. У него большая семья, много младших сыновей.

— Младших сыновей? — переспросил я.

— Да. Наследует только старший сын. Младшие должны сами отыскать себе место в жизни. Многие отправились с Вильгельмом Незаконнорожденным завоевывать Англию, но многие из них вернулись, когда я покидал дом. Им не понравились ограничения, которые ввел Вильгельм; он захватил всю власть. В то же время все больше и больше молодых отправляется в Италию, как я, чтобы присоединиться к Танкредам и другим. Поэтому трудно сказать, где найти людей. Но их тут должно остаться много.

— Где и когда подобрать тебя?

— На открытой вершине холма, вблизи дороги, за час до рассвета. Здесь вообще мало путников, а в это время их совсем нет.

— Давай раньше, — сказал я, — чтобы мы могли отвезти тебя, куда тебе нужно, и скрыться до рассвета.

— Ну, тогда за два часа до рассвета, — сказал он.

Я приземлился. Хорошо, что можно вывести лошадей. Арно прихватил всех трех. Наших он может оставить у отца, а если они понадобятся нам, вернет. Катер и так весь пропах: он не предназначен для перевозки скота.

Арно закутался в плащ и надел капюшон. На время буря ослабла, но дождь все еще шел, и с деревьев капала вода. Мне хотелось отправиться с ним, но я ему не доверял. Он может решить, что ему достаточно нашего катера, и захватить меня в качестве заложника. Или какой-нибудь барон со своим отрядом рыцарей может это решить за него — просто чтобы отбросить Арно и самому возглавить предприятие. Из наших разговоров я заключил, что норманны в целом очень вероломны и жестоки. Арно уже показал это в первый день, когда пытался завладеть моим станнером.

Но тогда я еще не понимал, насколько норманны любят битвы, насколько они безрассудны, какое у них честолюбие. Большинство норманнов предпочитает играть на большие ставки, даже с большим риском, чем на малые с малым риском. Они, несомненно, предпочли бы корвет катеру.

 

ВОСЕМЬ

Когда Арно уехал, я вновь поднялся, на этот раз почти до облаков. Мы полетали над местностью, отыскивая укрытые места для посадки и маршруты, по которым в хорошую погоду могли бы передвигаться, не встречая местных жителей. Я отметил координаты нескольких мест, но ни одно из них не казалось подходящим. Хотя в этой части Нормандии больше леса, чем полей, поблизости всегда оказывается замок и поля, а открытые места почти все болотистые.

К тому же на поверхности любому из нас будет нелегко отыскать эти укрытия: никаких подходящих ориентиров не было. Конечно, для Баббы это все несущественно: он вообще не испытывал бы никаких трудностей.

Оставалась еще большая часть дня, и мне не сиделось. Казалось, нужно воспользоваться непогодой и что-то предпринять. Мама в спальне занималась с лингвистической программой, папа сидел рядом со мной и смотрел в окно.

Я полетел вниз по течению Орны к берегу. Вдоль океана по берегу шла гряда утесов, и я отыскал место, показавшееся мне вполне безопасным. Скалистое маленькое ущелье врезалось в плато, начинаясь от самого берега. Плато над утесами поросло лесом, и на дне ущелья тоже росли деревья, и во многих местах это дно невозможно увидеть сверху. Даже эвдашский орек с трудом спустился бы в ущелье с плато, а подняться на плато из ущелья можно только с помощью специального оборудования. Внизу протекал ручей, не разлившийся даже в такой дождь. Он оставлял много сухого пространства. Здесь можно прятаться месяцами.

Конечно, у нас нет этих месяцев, и вообще мы прилетели в Нормандию не прятаться. Но зная, что у нас есть надежное убежище, я чувствовал себя спокойнее.

Потом я немного пролетел вдоль берега на северо-восток, просто чтобы посмотреть, что там. В основном то же самое.

Тем временем что-то все еще беспокоило меня. Я решил, что это ожидание. Не знаю, двадцать дней — много это или мало, но мне казалось, что нужно что-то делать, нужно торопиться.

К вечеру мы сели в самом сухом месте, какое я смог найти в Курбероне — окрестностях замка отца Арно. Дождь почти прекратился, но небо по-прежнему покрывали облака, и время от времени снова капало. Папа предложил мне поспать, я согласился. Я почти всегда могу уснуть, если хочу, для этого мне просто нужно лечь и закрыть глаза, а это гораздо лучше, чем кусать в беспокойстве ногти.

В последующие три дня Арно побывал в трех замках. В первый мы его отвезли, в остальные он ездил сам. Когда мы с ним виделись, ему нечего было сказать, но, казалось, он считает, что все идет нормально. Он сказал, что овладевает положением, оставаясь слегка загадочным, чтобы заинтересовать людей.

Мне это не очень нравилось. До сих пор он не показал ни одного рекрута, а время шло.

Тем временем иногда мы слушали переговоры между корветом и истребителями; полицейские, похоже, сильно скучали. Наши инструменты показывали, что истребители все еще в районе Прованса. Поэтому мы не особенно беспокоились, что они нас увидят, хотя по-прежнему не рисковали. И надеялись, что если они отправятся на север, мы узнаем об этом заранее.

К тому же, хотя гроза отодвинулась, погода оставалась дождливой, и мы не опасались, что на нас наткнутся местные охотники. Конечно, когда Бабба был поблизости, мы себя чувствовали в полной безопасности.

Но по большей части Баббы поблизости не было. На ночь он уходил в лес.

И еще одно относительно Баббы. Он стал работать с лингвистической программой — это была его идея, и оказалось, что у него получается не хуже, чем у людей. И вот Бабба все больше и больше овладевал провансальским и франко-норманнским, который был у нас в компьютере. Дело в том, что язык полезен для телепата, так как люди обычно мыслят вербально, даже если не говорят при этом.

Чтобы провести время, мы начали практиковаться в «искусстве рук-ног» — это система борьбы без оружия, которая в Федерации объявлена незаконной. Она возникла на одной из планет в старые имперские времена и использовалась для самозащиты от имперских войск. В сущности аналогичные системы возникли сразу на нескольких планетах. Позже они широко распространились.

Занятия этой системой стали традицией в некоторых семействах, включая папино, и когда глондисты захватили власть и объявили эту систему незаконной, ею стали заниматься не открыто, а нелегально. Папа обучил ей маму, а позже меня и Денин. Мы были не в форме, потому что давно не упражнялись — по крайней мере со времени вылета с Эвдаша, но я быстро набирал форму. Родителям пришлось входить в нее более постепенно: папе уже пятьдесят, а маме сорок один.

Мне хотелось бы иметь в качестве партнера Денин. Она наиболее искусна в нашей семье, самая быстрая и гибкая, и так же точна в исполнении, как папа. Я никогда не пользовался этой системой в настоящей схватке: нам это запретили делать; можно только, чтобы спасти жизнь. На Эвдаше даже не знают о существовании искусства рук-ног, и это тут же выдало бы нас как чужеземцев.

Поэтому ближе всего к настоящей схватке с близкими контактами были бои с роботом, которого разработал и построил папа. Робота звали Люрт. Он был запрограммирован на самые разные движения в непредсказуемой последовательности, в основном в зависимости от того, что делали вы. Люрта можно было настроить на разные скорости, но он не мог ударить слишком сильно. А его повредить вообще было невозможно.

На четвертое утро еще до рассвета нас на месте встречи ждал Арно. Мы впервые прилетели на это место. И Арно был не один: с ним были три сержанта и один рыцарь. Арно хотел показать им нас, особенно посадку и подъем катера, чтобы они поверили, что мы существуем на самом деле и что он не сошел с ума.

Все они были в кольчугах и шлемах, как у Арно, с мечами, и все выглядели крепкими и опасными. Но я решил, что Арно с любым из них справится в схватке. Один из них, Брислью, был значительно больше остальных и казался невероятно сильным. Но в Арно было что-то, заставлявшее считать именно его самым опасным. И он, несомненно, был самым умным и лучше других владел собой. У каждого из них рукопожатие посильнее моего, а я дома считался очень сильным. Как и у Арно, ладони их правых рук сплошь покрыты мозолями. Вероятно, это от многолетней практики в обращении с тяжелыми мечами.

Нам не о чем было говорить с ними. Они приехали, чтобы убедиться в нашем существовании, а Арно уже рассказал им все, что считал нужным. После нескольких минут разговора мы с папой вернулись в катер и для демонстрации подняли его на двадцать футов. После этого они двинулись в очередной замок, а мы полетели в другое укрытие. Мы встретимся с Арно только через два дня, а время уходит, но теперь по крайней мере хоть что-то сдвинулось.

Бабба тоже привел рекрутов. На следующий день он не возвращался с ночной вылазки до середины дня. Я уже беспокоился о нем, когда, выглянув в окно, увидел его в пятидесяти футах. Он смотрел на катер, как будто посылал мысленный приказ открыть его.

А за ним, у самых деревьев, сидели четыре местных волка! Не такие большие, как Бабба, хотя один очень близок к нему по размеру. Серые, сравнительно с его рыжеватой шерстью, головы не такие массивные, как по размеру, так и по отношению к величине тела. Но в целом очень похожи на него.

Он увидел, что я открываю, и подошел к катеру. Я спустил трап, и он поднялся по нему.

— Привет, Ларн, — сказал он. И не стал дожидаться вопросов. Познакомься с моими друзьями, а они познакомятся с тобой.

У меня было чувство, что эта встреча важна для Баббы и что это весьма тонкое дело. Я догадывался почему. У местных волков тяжелый опыт контактов с людьми. Арно рассказывал мне об этом, когда я ему объяснил, что племя Баббы еще недавно было диким. Именно тогда Арно сообщил мне норманнское слово leu — волк, и другое — chien — их одомашненная собака.

Я опустился на колени и обнял Баббу. Мы начали бороться, и он повалил меня, и с минуту мы катались по земле. Мы и раньше много раз возились с ним так, но у этого случая была особая цель. Мы демонстрировали наше взаимное доверие и близость и то, что никто из нас не выше другого.

Родители услышали голос Баббы, но не знали, что он сказал, и выглянули из катера.

— Не съешь капитана, — сказала ему мама. — Я ужасно расстроюсь.

Они с папой спустились по трапу, и мы с Баббой разъединились и встали.

— Клентис, Авен, — сказал Бабба, — я хочу, чтобы вы познакомились с четырьмя моими новыми друзьями.

Местные волки по-прежнему сидели у деревьев на краю поляны и внимательно смотрели на нас. Папа поднял обращенные к ним открытые ладони, чтобы показать, что у него нет оружия.

— Добро пожаловать, — сказал он. Слов они, конечно, не поняли, но мысль уловили.

— Они телепаты? — спросил я Баббу.

— Да. Именно так они и приняли меня в качестве вожака. Мне даже не пришлось сражаться. Они прочли мои мысли и поняли, что я умнее.

— Ты их вожак? — спросил я. — Ты не собираешься оставить нас ради… гм… новой стаи?

Он улыбнулся.

— Здесь я буду проводить большую часть времени с ними. Это хороший народ, они интересны и могут помочь нам. Но вы моя стая, у нас больше общего. Когда вы улетите с планеты, я улечу с вами.

— Хорошо, — сказал я. — А я немного беспокоился. А как они нам могут помочь?

— Они могут помочь захватить истребитель.

— В самом деле?

— Они не глупы и зря рисковать не станут. Не то, что собаки. Но если будет хорошая возможность и я их научу, они помогут. Вероятно.

— Но ты не уверен.

Бабба сделал то, что у него служит эквивалентом пожатия плечами, передернул шкуру на плечах. Не знаю, природный ли это жест сверхволков или Бабба придумал его сам, чтобы облегчить общение с людьми.

— Говорят, что помогут, они верят в это. Но если будет большая опасность, они могут потерять контроль над собой… — Он снова «пожал плечами». — Хороший народ. Они очень умны. Не так разумны, как вы или я, но умнее всех животных. И у них есть честь.

Мне пришло в голову, что раньше он никогда не произносил слова «честь». Но честь у него всегда была, и у нас тоже, просто об этом не заходила речь. Интересно, какое место он занял бы на человеческой шкале интеллекта. А я на шкале сверхволков? Денин утверждает, что Бабба наиболее разумный член нашей семьи, а в ее устах это кое-что значит!

А он тем временем стоял и улыбался. Мошенник знал все, что я думаю. Потом оглянулся на местных волков и, очевидно, послал им какую-то мысль, потому что они один за другим встали и пошли к нам цепочкой, самый большой впереди. Папа и мама вышли им навстречу. Четверо волков обошли вокруг нас, принюхиваясь. Мы знакомились при помощи глаз, рассматривая их и отмечая отличия.

— Бабба, — сказала мама, — человеческий мозг так устроен, что нам нужно давать имена людям. Это помогает отличить их от других и говорить о них. Они не возражают, если мы дадим им имена?

Он несколько секунд стоял, будто к чему-то прислушивался, потом покачал головой. Мама посмотрела на самого большого волка.

— Я назову тебя Большим, — сказала она, — потому что ты больше других. — Потом по очереди стала смотреть на остальных. — Ты Блонди, потому что у тебя светлая шерсть. Ты Стройный, — у этого волка поджарое тело с длинными ногами. — А ты Умница: у тебя умный взгляд…

— Согласны вы с такими именами?

Они смотрели на нее, не двигаясь.

— Они тебя поняли, — сказал Бабба маме, — все в порядке. Идея имен для них необычна, но они не возражают.

— А где остальная стая? — спросил папа. Я удивился; я считал, что они тут все. Потом понял, что лишь одна среди них — Умница — самка. По-видимому, в стае есть еще самки.

— Они в логове с волчатами. Мы теперь отправляемся туда, вы оставайтесь. — Пять больших волков повернулись и направились к деревьям. На полпути Бабба оглянулся и посмотрел на нас.

— Они ненавидят и боятся людей на этой планете, — сказал он. — Люди охотятся на них и всегда стараются убить. Но они понимают добро и зло. Они говорят, что помогут, если будет возможность.

И волки исчезли в лесу, а мы смотрели им вслед и думали, как Бабба убедил их помочь нам.

Я думал также вот о чем. Как трудно умному животному жить в одном мире с примитивным человеком и соперничать с ним. К тому времени, как человек станет достаточно цивилизованным, чтобы не уничтожать животных полностью, они уже могут быть уничтожены.

 

ДЕВЯТЬ

На вторую ночь после того, как он уехал со своими четырьмя рекрутами, Арно сказал, что хочет, чтобы я поехал с ним. Он хотел, чтобы я взглянул на новобранцев и продемонстрировал наше оружие. И еще он хотел, чтобы папа пролетел низко над замком, чтобы они могли рассмотреть катер. Днем. Потом он скажет им, что военный корабль гораздо больше и лучше вооружен.

— А почему днем? — спросил я. — Если ночью он повиснет на высоте в пятьдесят-шестьдесят футов, его тоже можно хорошо рассмотреть.

— Ночью они могут решить, что его послал дьявол. Дьявол предпочитает тьму. — Арно улыбнулся. Улыбка его заставала врасплох, потому что обычно он не показывал, что чувствует. — Вам повезло, что вы встретились с норманнами, — продолжал он. — Если бы на нашем месте были франки, ломбарды, бритты, саксы или даже швабы, они бы точно знали, что вы от дьявола. Но норманны всегда готовы рискнуть.

Улыбка его стала шире.

— К тому же дьявол не дурак. Он оставляет норманнов в покое. Некоторые говорят, что мы и без него достаточно плохи. Если он начнет к нам приставать, мы его разрубим на части и скормим псам.

Возможно, он так шутил, но я не смеялся. Надеюсь, они не решат, что я от дьявола.

Замок, куда он хотел отвести меня, принадлежал барону, по имени Ролан, который заинтересовался предложением. Ролан недавно унаследовал свой феод от отца, который был убит в сражении с речными пиратами на Орне. Теперь, став бароном, со своими собственными рыцарями и сержантами, Ролан искал приключений. Особенно таких, которые сделали бы его могущественнее и богаче.

Арно был уверен, что, увидев бластер в действии и катер в полете, Ролан поддержит наш план. И приведет с собой пять рыцарей и пять сержантов — свой личный отряд из безземельных рыцарей. И если добавить к ним тех, кого успел набрать Арно — их было уже шестеро, получится немало, и тогда, по словам Арно, легко будет увеличить их число до тридцати-сорока.

Мне не хотелось ехать в замок. Нам не хватало, помимо пленной Денин, получить еще и меня в качестве заложника в норманнском замке. Но я не мог отказать Арно в помощи в наборе рекрутов: мы зависели от его войска, а дни уходили.

Папа, должно быть, понял, о чем я думаю.

— Ларн, — сказал он, — я хочу сделать предложение.

— Давай, — ответил я. Помощь мне не помешает.

Папа посмотрел сначала на Арно, потом на меня.

— Если ты поедешь, я хочу организовать демонстрацию у ворот замка. Сегодня в полдень. — Он снова повернулся к Арно. — Даже маленькая лодка имеет оружие, которого ты еще не видел, а она не предназначена для схваток. У нее нет того оружия нападения, которое есть на корабле. Но и так я могу разрушить ворота замка. И это не только произведет впечатление на Ролана, но заставит его дважды подумать, прежде чем изменить нам.

Я не представлял, как папа собирается уничтожить ворота замка. Самое мощное оружие на борту — ружье-бластер. Оно мощнее пистолета-бластера, но никак не справится с воротами замка. В лучшем случае проделает в них дыру. Но папа не сказал бы того, что сказал, если бы у него не было плана и если бы он в этом плане не был уверен.

Тем временем Арно смотрел на папу, но что он видел в своем норманнском мозгу — готов поклясться, я знал это. Он видел себя в большом роскошном зале в богатой одежде, и его провозглашают императором христианского мира, а тысячи рыцарей приветствуют его криками и взмахами мечей.

И я согласился идти с Арно. Мы предупредим барона и его людей, что небесная лодка прилетит в полдень. Арно сказал, что если они будут ожидать ее и если они будут заранее знать, что ею управляют люди, им не придет в голову, что в этом деле замешан дьявол. Особенно в том случае, добавил он, если я буду с ними. Он сказал, что каждый поймет, что я не демон.

Арно также сказал, что священник, живущий в этом замке и проводящий религиозные церемонии, отнюдь не дурак. Верность его принадлежит барону в такой же степени, как и Богу, и если барон поддержит план, священник не станет возражать, конечно, если я не отращу рога и не начну дышать огнем.

Появление катера будет сигналом для барона и Арно. Когда сообщат, что катер прилетел, мы все выйдем и будем смотреть, что происходит.

Арно привел для меня лошадь, и вскоре я уже ехал рядом с ним в темноте. И на Фанглите и на Эвдаше мне всегда казалось, что самый тихий час — перед самым рассветом. Не слышно ни звука, кроме мягкого топота копыт наших коней по грязной дороге, да еще какое-то животное, наверное, маленькое, делало «ква-ква». Это звук напомнил мне о прыгунах на прудах Эвдаша. На северо-западе собирались тучи. Возможно, опять пойдет дождь, но в целом небо ясное, луна светит на востоке в половину диска. Примерно через милю мы проехали мимо деревушки, где начала лаять собака, за ней еще две. Я увидел во тьме замок не очень далеко впереди. Я уже видел его сверху, но тогда не обратил внимания. Он мне не казался важным.

Когда мы подъехали ближе, стали видны подробности. Внешняя стена представляла собой обычный частокол из бревен, вкопанных, должно быть, очень глубоко. Перед частоколом большой ров, очень глубокий, со стоячей дурно пахнущей водой. Сам частокол не менее пятнадцати футов в высоту. Из рва доносилось множество звуков ква-ква. Через ров проходил мост, прямо к воротам, и когда мы поехали по нему, ближайшие ква-ква смолкли.

Нас ждали два вооруженных человека. Они впустили нас в ворота, и мы помогли им закрыть их. За частоколом оказалась большая площадка, которую я назвал бы двором, но которую норманны называют бейли. В основном она была открытой, но на ней располагалось и несколько зданий — сараев и амбаров из квадратных брусьев. Все они прислонялись к частоколу.

Главное здание находилось в середине, на вершине крутого холма, и было окружено еще одним частоколом. Здание квадратное, с маленьким крылом, и выглядело внушительнее, чем большинство виденных мною замков, и потому что стояло на холме, и потому что имело два ряда узких окон, а значит два этажа и чердак. Холм такой правильной формы, что я был уверен в его искусственном происхождении. Вероятно, на него пошла земля из рва.

Когда мы поднялись к дому, нас встретил слуга с факелом. Он впустил нас. Арно взял у него факел, и мы сами поднялись по узкой внутренней лестнице на второй этаж и прошли по коридору в комнату.

Оказывается, рыцари в замке живут гораздо комфортабельнее, чем монахи в том монастыре, где был папа. Арно предоставили отдельную комнату с настоящей кроватью, на которой мы теперь будем спать вместе, со всем запахом и прочим. На кровати даже был матрац, набитый чем-то мягким.

Я никогда не видел раньше, чтобы Арно снимал свою кольчугу. Под ней оказалась одежда из мягкой кожи до колен длиной. Вероятно, она предохраняла тело от кольчуги.

Я лежал несколько минут, думая, что вряд ли смогу уснуть. Все настолько чуждо, а я уже проспал шесть часов. Но в следующий момент я услышал, что Арно говорит: «Пора вставать». Когда я открыл глаза, был уже день. Я начал чесаться.

Арно, снова надевший свою кольчугу, провел меня вниз по лестнице на завтрак в «большой зал». В зале было сыро, плохо пахло, на полу лежали несколько больших поджарых псов, будто ждали кормежки. Почему-то пол был покрыт длинной жесткой травой.

За длинным столом сидели барон и его десять воинов, плюс шесть Арно, и еще человек в одежде монаха. Я догадался, что это священник, о котором упоминал Арно. Вместе с бароном и Арно получалось восемнадцать рыцарей и сержантов — ужасно много смертоносных воинов в одной комнате. Всех размеров, от низенького и плотного человека пяти футов двух дюймов до Брислью, не менее шести футов двух дюймов. Но все выглядели свирепыми, сильными и безрассудными, как будто готовыми к любой авантюре.

Самым младшим из них было не более пятнадцати лет, но они считались такими же мужчинами, как и остальные. Самому старшему — не менее сорока и не более пятидесяти. Трудно судить, так как у него не было зубов, и, возможно, он выглядел старше своего возраста. Он, похоже, готов убить любого по одному слову барона, и не мигнув при этом.

Арно представил меня им, и мы сели, а слуги принесли еду. Трудно поверить, какие они были грязные! Единственное, что грязнее их одежды, их руки. Я радовался, что когда мы с Денин прилетели на Фанглит, мы приняли антиинфектант широкого действия.

Пищей служила каша, сделанная из зерен какого-то растения. В кашу клали жидкость, которую называли медом — она сладкая и очень вкусная. Было также жареное мясо, черствый хлеб, сыр и варево из овощей. Все в целом не так уж плохо, только приготовлено неважно. Вкуснее всего мед.

Ели при помощи пальцев и кинжалов, поэтому я поступил так же. Кинжала у меня не было, но я использовал свой поясной нож. Еду запивали пивом, почти таким же, как эвдашское, только здесь пиво теплое и кислое и, похоже, менее крепкое. Папа варит гораздо лучшее.

Когда мы впервые вошли и Арно представлял меня, мужчины открыто меня рассматривали. Похоже, у них сложилось не очень лестное представление обо мне, может быть потому, что на мне не было кольчуги и меча. А может, потому что я не могу ударом кулака свалить лошадь.

Священник, однако, смотрел на меня подозрительно, сжав губы и сузив глаза. Я сразу понял, что с ним нужно быть особенно осторожным. Конечно, он меня не ударит мечом, но если он решит, что я демон, то мне несдобровать. Я видел, что он обратил внимание на крест аббата, висевший у меня на шее, но это не произвело на него впечатления, как я надеялся.

Все занялись едой и молчали. Только когда поели, барон взглянул на Арно.

— Значит это один из небесных людей? — сказал он. — А что он может?

— Он вам покажет, — ответил Арно. — Позови слугу.

Барон взглянул на него, будто хотел угадать, что он задумал.

— Отис! — взревел барон, и к нам бегом бросился толстый краснолицый слуга.

Арно повернулся ко мне.

— Сэр Ларн, — сказал он. — Будь так добр, продемонстрируй действие своего амулета на этом виллане.

Будь так добр! Я взглянул на бедного Отиса. Он не согласится с тем, что я добр. Он мне ничего плохого не сделал и, вероятно, не сделает, а я ему? Мысленно я попросил у него прощения; то, что я собираюсь сделать, не смертельно и в целом не опасно.

Выйдя из-за стола, я сказал:

— Отис, отойди на пять шагов и встань на колени.

Я решил, что демонстрация будет эффективней, если он будет дальше от меня.

Я чувствовал на себе удивленный взгляд барона. Отис попятился и с обеспокоенным видом встал на колени. Я объяснил барону:

— Не хочу, чтобы он поранился, падая.

Потом я снял станнер с пояса, поставил его на среднюю мощность и уложил бедного Отиса. Отис упал. Все, кроме Арно и меня, смотрели на него.

— Он мертв? — спросил барон.

Я все время боялся сказать что-нибудь не так. Надо удовлетворить барона, не оскорбив священника. Надо помнить все, что я слышал от Арно и монахов, и надеяться на лучшее. Я решил, что лучше всего мне сейчас успокоиться и постараться ускорить развитие событий.

— Нет, он не мертв, — ответил я. — Я мог его убить. Я могу убить человека, лишить сознания или просто парализовать. Отис спустя некоторое время придет в себя с головной болью. Я не хотел убивать честного слугу и христианина.

Несколько секунд он смотрел на меня, его густые брови сошлись на переносице.

— Пошли со мной, — сказал он, вставая. — Все пошли со мной. — Мы вслед за ним вышли во двор и пошли к конюшне, конюх встретил нас у входа в нее.

— Приведи Буйного! — приказал барон.

Конюх, вероятно, был старым рыцарем. Он не кланялся, как слуги, держался прямо, на поясе у него был кинжал; в нем чувствовалось достоинство. Он помолчал всего секунду и кивнул.

— Да, господин, — сказал он и, хромая, пошел в конюшню. Кто такой Буйный? Конюх вывел свирепую лошадь. Судя по всему, она не была даже боевой. Я бы назвал ее охотничьей.

— Отойди, Ранульф, — сказал барон, и конюх отошел от лошади. Барон повернулся ко мне. — Сделай с лошадью так, как ты сделал с Отисом.

Я не знал, справится ли станнер с таким большим животным, поэтому настроил его на полную мощность и на узкий луч. Потом с расстояния примерно в пятнадцать футов нацелился в голову Буйного и нажал курок. Лошадь упала, будто ее ударили гигантским молотом. Ранульф, пораженный, посмотрел на нее, потом наклонился и открыл один лошадиный глаз. Потом потрогал горло, будто нащупывая пульс.

— Лошадь мертва, — сказал он. Голос его звучал угнетенно.

Барон поджал губы, потом кивнул.

— Никто так и не смог оседлать его, — сказал он. — Не надо было быть таким норовистым. — Резко повернулся и ушел обратно в дом, все пошли за ним и снова сели за стол.

Все молчали, но я почти слышал, как работают их мозги. Арно выглядел как кот, получивший блюдце сметаны. Барон пустил кувшин с пивом вдоль стола, и все, кроме меня, отпили из него. Меня мучили угрызения совести, особенно из-за лошади. Я не возражаю против выстрелов по полицейским, но Отис и Буйный тут ни при чем.

В первый раз с того момента, как позвали Отиса, я взглянул на священника, да и то мельком. Он больше не смотрел на меня подозрительно. Да и враждебность в нем больше не чувствовалась.

Барон выпил теплого пива, вытер рот обратной стороной ладони и громко рыгнул. Потом, повернувшись к священнику, сказал:

— Отец Дрого, покажи небесному лорду замок. Пусть посмотрит, как тренируются ребята, и вообще что хочет. — Он рассмеялся. Можешь заодно проверить, как он знает катехизис.

Он взглянул на рыцарей.

— Остальные займитесь чем-нибудь. Я должен поговорить с Арно наедине.

Они кивнули, все выглядели очень серьезными. Если они и чувствовали раньше ко мне презрение, то бедный Отис его устранил, а судьба Буйного заставила их даже уважать меня. Я понял, что эти парни считают важным. Но напомнил себе, что они единственные люди, которые могут помочь нам освободить Денин.

Я пошел с Дрого и получил свой «гран тур». Вначале он показал, где живут неженатые рыцари и сержанты — большая комната с деревянными кроватями и бесформенными матрацами наподобие того, на котором спали мы с Арно. Не матрацы ли причина того зуда, который беспокоит меня? Вероятно, какое-то насекомое. Я заметил, что остальные за столом все время почесываются; как же они чешутся под своими кольчугами?

Когда мы пришли в конюшню, вилланы уже утащили Буйного. Ранульфу я, по-видимому, не очень понравился, поэтому мы там не стали задерживаться. После посещения кузницы, где изготовлялось и оружие, мы пошли посмотреть тренировку начинающих рыцарей. В это время тренировались пять пажей и шесть сквайров. Их упражнения объяснили мне, почему рыцари кажутся такими жесткими и сильными. Морская пехота Федерации тренируется менее напряженно, чем эти норманнские дети, а ведь нескольким из них было не больше семи-восьми лет!

Даже самые маленькие были в полном вооружении, у них были щиты, и они упражнялись в бою мечами. Они бегали и прыгали с оружием, падали и кувыркались и бесконечно фехтовали, били, увертывались, кололи, рубили, уклонялись и нападали. Они упражнялись друг с другом и били по щитам и по любым незащищенным частям тела. Инструктор время от времени выкрикивал указания, объяснял или останавливал бой и сам показывал какой-нибудь прием. Инструктор седой, весь в шрамах, он заметно хромал — вероятно, ветеран многих битв.

Я считал, что шрамы на лице и руках Арно получены в бою, но тут мне пришло в голову, что он легко мог получить их на тренировках, когда ему еще не было десяти лет.

Мы смотрели также, как молодые сквайры тренируются с лошадьми. Я не поверил бы, что такие вещи возможны, если бы не видел своими глазами. Они сбоку подбегали к скачущей лошади и вспрыгивали на высокое седло с мечом в одной руке и со щитом в другой, при этом они были в своих тяжелых кольчугах по колено длиной. Они вполне могли ушибиться до смерти, когда начинали обучение.

Наконец Дрого отвел меня в часовню — маленький флигель главного здания. Пол часовни сделан из толстых досок или расколотых бревен, на нем не было травы. Стояли рядами скамьи, на них, вероятно, можно было разместить все население замка, включая семьи женатых рыцарей. Впрочем, сомневаюсь, чтобы скамьи предназначались и для слуг. В одном углу небольшая кафедра высотой по грудь Дрого, на ней вырезан крест, рядом с ней стол. Больше тут ничего не было.

— Назовись еще раз, — сказал жрец.

— Ларн, — ответил я. — Ларн кель Деруп. Кель Дерупы — древняя и благородная семья в той земле, откуда я родом.

— Гм, — он снова осмотрел меня сузившимися глазами. — А разве в твоей земле благородные люди не ходят в доспехах?

— Нет. Мы миролюбивый народ. У нас нет особой нужды в вооружении. Я никогда не встречал там людей в доспехах.

Он ответил не сразу.

— Тогда зачем… это? — он указал на станнер у меня на поясе.

— И в моей земле есть злые люди. И от них нужно защищаться. Но я никогда не носил оружия, пока не пришел в эту землю и увидел, как часто здесь люди применяют насилие.

Он задумчиво кивнул, и мне показалось, что я заслужил его одобрение.

— А каким богам поклоняются в твоей земле?

Облегчение, которое я только что испытал, испарилось. Я понял, что это самый главный вопрос. И если я отвечу неправильно, погублю все, по крайней мере то, что связано с отцом Дрого. Он понимал разницу между человеком, который просто надел крест, и настоящим христианином. И, возможно, Арно был слишком оптимистичен, когда говорил, что Дрого поддержит решение барона. Его враждебность или неодобрение могут настроить Ролана против нас; может, меня даже убьют здесь.

— Отец, — сказал я, — в моей земле живут несчастные, которые вообще не верят в бога. Некогда они верили в ложных богов. Но потом поняли, что эти боги ложные, и отвернулись от них, но истинного бога так и не узнали. Я немного знаю о нем от добрых монахов, и о его сыне Христе. — Я посмотрел на крест, висевший у меня на груди, и взял его в руки. — Этот крест дал мне аббат монастыря святого Стефана в Изере, чтобы обезопасить меня в моем поиске.

Он по-прежнему смотрел на меня не враждебно, но я видел, что мое объяснение не удовлетворило его.

— А зачем ты здесь? — спросил он.

— Чтобы спасти сестру.

— Я об этом слышал. Но я не о том спрашиваю. Что привело тебя сюда до того, как захватили твою сестру?

Я рассказал ему то, что рассказывал Арно: о том, что мы беженцы, о том, как разъединились с родителями и прилетели сюда в поисках их.

— Но, найдя родителей, которых приютили здесь добрые божьи дети, я потерял сестру.

Он опять ответил не сразу, только внимательно смотрел на меня. Я пытался не ежиться. Наконец он спросил:

— А что ты будешь делать, когда освободишь сестру?

Волосы у меня на затылке зашевелились. Осторожнее, сказал я себе. В этом вопросе не просто любопытство; похоже, он видит меня насквозь.

— Мы поищем землю, менее воинственную и опасную, чем эта. А если не найдем, может, вернемся в Нормандию или в Прованс.

Теперь он смотрел не на меня, а куда-то вдаль, но не на что-то конкретное. Через несколько секунд он медленно кивнул. Потом, не говоря ни слова, повел меня к двери. Я чувствовал, что он все еще не удовлетворен, но просто не знает, что еще спросить. Когда он протянул руку к двери, она распахнулась и вбежал маленький мальчик — должно быть, паж на посылках.

Он посмотрел на меня. Не похоже, чтобы он испугался странного чужеземца, хотя, вероятно, слышал о нем множество россказней. Он показался мне просто любопытным — любопытным и осторожным.

— Отец, — сказал он, — его светлость хочет, чтобы вы немедленно привели небесного человека в его апартаменты.

Тут он повернулся и убежал.

Ролан и Арно ждали нас, и Ролан сразу перешел к делу. Он хотел увидеть папину демонстрацию и действие моего бластера.

Что касается папиной демонстрации, ему придется ждать полудня. Но бластер я продемонстрировал ему немедленно, и он не остался разочарованным. В сущности я произвел на него сильнейшее впечатление. Как только он кончил говорить, я выхватил, как в голодраме, бластер и разнес кувшин на столе — разбил его на кусочки. Не останавливаясь, я проделал дыру в двери и поджег большую шкуру, висевшую на стене.

Все это заняло три секунды. И я стоял, как Грязный Дегбар из «Разбойников с Мелфана». Барон еще три секунды смотрел на меня, потом подбежал к стене и сорвал шкуру. Он погасил огонь, окунув шкуру в воду, пролитую из кувшина.

Арно с легкой улыбкой смотрел на меня. Потом попросил меня удалиться, ему нужно еще раз поговорить с бароном наедине. Я не пошел к отцу Дрого: у него могли оказаться еще вопросы. Вместо этого я отправился на тренировочную площадку — не во дворе, а снаружи, за частоколом. Дрого говорил, что там тренируются взрослые. И тут стал смотреть, как упражняются рыцари и сержанты — пешие и верхом. Не понимаю, как они доживают до среднего возраста.

Перед самым полднем папа пролетел на высоте двухсот футов над замком, включив сирену. Я побежал в ворота. Папа начал поворачивать, рыцари и сержанты устремились в ворота, стражники закрыли за ними. Все, включая женщин, детей и слуг, вышли во двор и смотрели на катер. Был тут, конечно, и отец Дрого. Я сказал Ролану, чтобы все отошли от ворот. Он, удивленный, отдал приказ. По его выражению я понял, что Арно ничего не сказал ему о характере предстоящей демонстрации. Тут я отошел от толпы и помахал руками, чтобы привлечь внимание катера. Катер слегка качнул носом, и я ударил кулаком о ладонь.

Катер повернул и начал удаляться от замка, и я не знал, что последует дальше. Вероятно, он опять повернет. Частокол скрыл его от наших глаз. Через несколько секунд катер опять появился и начал приближаться. В его борту открылась дверь.

Пока ничего не произошло. Катер, проделав полукруг, возвращался прежним курсом. На этот раз он летел выше, и в дверях я видел папу. Значит, управляет им мама. Папа нацелил ружье-бластер, и в следующее мгновение ворота взорвались. Разбитые створки повисли на петлях.

Для такого бластера недостаточно. По-видимому, у папы на борту была взрывчатка, и он изготовил бомбу. Вначале, когда он летел медленно и низко, он ее бросил, а потом взорвал.

Еще одно доказательство, что папа в Федерации был революционером, о чем нам не рассказывал. Я всегда считал, что революционеры — те, что взрывают бомбы, — это сердитые свирепые люди, немного чокнутые. Папа всегда был мягок и рассудителен. Его революция — это революция идей. Но, по-видимому, когда положение требовало, он мог становиться и таким.

Когда звон в наших ушах стих, катер уже улетел. Слуги, крестясь, стояли на коленях. Некоторые рыцари тоже крестились, но на колени не встали. Барон смотрел с плотно сжатым ртом и сморщенным лбом.

Я посмотрел на отца Дрого. Того, казалось, ударило громом.

Мы вернулись в замок. Я решил, что Ролан присоединяется к нам.

 

ДЕСЯТЬ

Мы вернулись в обеденный зал, и Ролан велел принести еще пива. Но когда паж хотел налить мне, я сказал, что мне нельзя пить больше одной кружки в день — таков обычай дворянства в моей стране. На самом деле я просто не привык к выпивке: дома папа наливал нам с Денин по кружке только по праздникам. И хотя местное пиво показалось мне слабым, я совсем не хотел, чтобы у меня затуманило голову.

Ролан нахмурился: по-видимому, решил, что я оскорбляю его гостеприимство. Арно даже не моргнул, может, понял истинную причину. Отец Дрого посмотрел на меня, но не знаю, о чем он подумал.

— Ну что ж, — сказал Арно, глядя на Ролана, — ты видел, что может маленькая лодка, на которой один мужчина, одна женщина и собака. Легко представить себе, что может военный корабль. Не только королевство, империя будет нашей.

— Гм…

Очевидно, Ролан хотел поторговаться.

— Ты не согласен? — спросил Арно.

— Как ты сказал, легко себе представить, — ответил Ролан. — Возникает другой вопрос. Я не видел этот военный корабль, ты тоже. Но если он такой мощный, как же мы его захватим?

Арно начал раздражаться.

— Я уже объяснил тебе.

Ролан кивнул, стараясь казаться мудрым и рассудительным.

— Верно. Но… шансы на успех очень невелики.

Голос барона звучал… предательски — вот лучшее слово. То, что он говорил, правда, но то, как он говорил… Он что-то задумал. Может, еще сам не очень представлял, что. Я чувствовал, что он ищет, как обвести нас.

Барон встал.

— Тем не менее я признаю, что дело привлекательное. Хочу посоветоваться от этом с моим священником.

Чем больше он говорил, тем сильнее я тревожился. Ролан совсем не тот человек, каким был сегодня утром. Утром он был грубым, резким, но готовым к действиям. Сейчас же он какой-то скользкий, фальшивый. Нет, он что-то задумал.

Они с отцом Дрого вышли, вместе с ними старейший рыцарь. Я посмотрел на Арно. Он не выглядел довольным. Он лучше меня знал Ролана и казался обеспокоенным. Барон и священник отсутствовали минут пять. Когда они вернулись, рыцаря с ними не было. Теперь Арно вообще помрачнел. Отец Дрого тоже казался расстроенным. Не враждебным, не коварным, просто расстроенным. Я был почти уверен, что барон приказал ему сделать что-то плохое, нечто такое, что Дрого не одобряет.

Ролан подошел к столу, но не сел. Он оперся о стол кулаками и строго посмотрел на меня.

— Решать отцу Дрого, — сказал он. — Он задаст тебе еще вопросы. Если он решит, что ты не от дьявола, я согласен принять участие в этом деле, конечно, если мы с Арно договоримся по некоторым пунктам. Если отец Дрого решит против тебя, ты должен немедленно нас покинуть, и считай, что тебе повезло, что ты остался жив.

— А пока я поговорю с этим рыцарем, — он показал на Арно, — о предводительстве и о том, что получит каждый, кто объединиться с тобой.

Я посмотрел на Арно. Он и его шестеро людей — моя страховка, а теперь я должен уйти из-под их защиты. Если люди Ролана ждут, чтобы захватить меня в плен, я могу вырваться с помощью бластера, несмотря на их луки и стрелы. Но это прикончит все дело, и мы не сможем освободить Денин — в оставшееся время. Поэтому я не могу просто так начать стрелять: нужно ждать и смотреть, что из этого выйдет.

Арно слегка кивнул. Я проглотил комок в горле, встал и вышел из комнаты с отцом Дрого. Лишь слегка вздрогнул выходя. Но никто не пытался схватить меня, и мы пошли в часовню, Дрого шел впереди. Когда мы пришли, он открыл дверь и знаком пригласил меня пройти. Но взглядом он пытался что-то сообщить мне и слегка покачал головой, когда заговорил.

— Входи, сэр Ларн, — сказал он. — Нам есть о чем поговорить.

— Конечно, отец Дрого. — С этими словами я резко толкнул дверь и, пригнувшись, прыгнул внутрь. В то же время я выхватил станнер и в конце прыжка развернулся. За дверью стоял старейший рыцарь. По другую строну двери, прижавшись к стене, ждал сержант. В руках у них были прочные дубины. Я нажал на курок, и дубины выпали. К несчастью, отец Дрого стоял в дверях, и когда луч станнера переместился от одного воина к другому, он попал под его действие и тоже упал.

Что ж, подумал я, по крайней мере у него будет объяснение, почему он не поднял тревогу. И никто не обвинит его в предательстве интересов барона. Теперь нужно убираться отсюда как можно быстрее и постараться не вызвать тревоги.

Я схватил отца Дрого, втащил его в часовню и закрыл дверь. Потом проверил станнер. Я был уверен, что переключил его на среднюю мощность после Буйного; так оно и было. Конечно, и средняя мощность — это немало, но отец Дрого из них самый старший и, вероятно, самый слабый, а пульс у него ровный; я решил, что никто не пострадает. На столе в часовне стояли блюда и другие хорошо начищенные сверкающие предметы, с него свешивалась до пола скатерть. Я схватил рыцаря за ноги, втащил под стол и закрыл скатертью. Он оказался тяжелее, чем я думал, по-видимому, сплошь состоял из мышц. То же самое я проделал с сержантом. Отца Дрого я не стал тащить за ноги, взял под руки и поднес к столу. Он сделал для меня, что мог, и я хотел ответить ему тем же.

Спрятав их, я распрямился и огляделся. Почему-то я почувствовал себя сильным и уверенным, и мне было хорошо, как никогда в жизни. Ничего не увидев, я вышел через заднюю дверь часовни. Не стоит уходить через большой дом, там можно кого-нибудь встретить.

Я не пошел к переднему входу, откуда по склону холма шла лестница. Вместо этого спустился по травянистому склону и направился к воротам внутреннего частокола. Оттуда пошел к конюшне, посматривая на небо. Может, надеялся, что папа еще тут. Но его не было.

В конюшне Ранульф подпиливал копыто лошади (копыта у лошади не разделены надвое, как у горма, они сплошные). Я попросил оседлать мою лошадь. Он не задавал вопросов, только кивнул и занялся делом, а я ждал в запахе лошадей, сена и помета. Запах совсем неплохой. Не то что в катере. Когда он закончил, я вывел лошадь. Выходя, я оглянулся, опасаясь, что Ранульф что-нибудь заподозрит. Я готов был уложить и его, но он уже вновь занимался копытом.

Я сел в седло, проскакал по залитому солнцем двору и выехал из ворот, кивнув при этом стражнику. Тот ответил. Выехав на мост, я перешел на рысь и поехал по дороге на запад, туда, откуда пришел.

По пути я обдумывал свое положение. За мной могут погнаться, а могут и не погнаться. Ролан видел действие бластера, с другой стороны, он норманн. А из того что я видел и слышал, следовало, что норманн означает безрассудство. Если они будут на меня охотиться и не сделают какой-нибудь глупости, они могут меня убить. Он, вероятно, считает, что вся затея рухнула, и теперь ему нужны мой станнер, бластер и мое мертвое тело.

Я не представлял себе, как поступит в таких обстоятельствах Арно. Он может даже принять участие в охоте: если уж не получилось с военным кораблем, то по крайней мере попробует захватить станнер и бластер.

Вопрос номер два — когда они устремятся за мной? Если Ролан ждет немедленного сообщения от старого рыцаря или Дрого, он очень быстро почувствует неладное и пошлет кого-нибудь в часовню посмотреть, что там происходит. Может, уже сейчас отца Дрого и рыцаря ищут. А может, Ролан считает, что все идет по плану, и еще разговаривает с Арно.

Оглянувшись, я никого не увидел. В полумиле сзади виднелся замок. Я пустил лошадь галопом. Следующая проблема — куда направиться. Я знал, где папа с катером, и с воздуха легко нашел бы это место, но был уверен, что с земли не найду. Это маленькая мокрая поляна всего в восемьдесят футов в поперечнике в густом лесу. Я мог бы даже добраться до этого района, но найти поляну? Да можно пройти в ста футах от нее, не подозревая, что она рядом. А на настоящие поиски у меня нет времени.

К тому же хуже всего, если Ролан будет искать меня в лесу. Преследователи смогут скрываться среди деревьев, они окружат меня, и все будет кончено.

А возле места нашей утренней встречи оставаться нельзя. Оно слишком близко к замку. Меня будут искать с собаками и найдут еще до полудня.

Еще одна проблема в том, что все норманны отличные всадники. А я нет. Вне дороги, особенно в лесу, я не могу двигаться так быстро, как они. Конечно, лошадь у меня сильная, и, как всеми норманнскими лошадьми, ею легко управлять. Легкое движение узды, нажатие на бок — все, что нужно. Арно научил меня этому. Все дело в том, чтобы не упасть на полном скаку в лесу или на неровной местности.

На дороге у меня хоть одно преимущество: хоть я выше большинства норманнов, но вешу меньше почти любого из них, к тому же у меня нет кольчуги и тяжелого оружия.

Тем временем я двигался на запад. Там находится Орна. Не буду отыскивать катер и родителей. Пусть они сами найдут меня с помощью Баббы. Теперь главное, чтобы преследователи потеряли меня, и река поможет мне в этом. Потом я постараюсь спрятаться.

Еще через полмили поля кончились, и дорога пошла лесом. Пока я не видел ни следа преследования и начинал чувствовать себя все увереннее. Когда семья подберет меня, мы пролетим над замком с громкоговорителем и скажем Ролану, что можем быть его друзьями или врагами: выбор принадлежит ему. Может, он еще поможет нам освободить Денин.

В сущности он действовал не более предательски, чем Арно, напомнил я себе, когда Арно пытался овладеть моим «амулетом» в то утро в Провансе несколько дней назад. Но наш договор с Арно тем не менее действовал.

Но Арно не казался мне предателем и преступником, а Ролан казался. Арно всего лишь норманн, и он мне с самого начала понравился. Я ему не доверял, но он мне нравился.

Больше мили дорога шла лесом, и местность была холмистой. Но потом она выровнялась, по обе стороны дороги опять появились поля. Я миновал небольшой замок с частоколом без рва, никто меня не окликнул. Пока что я на дороге оставался один.

Я снова пустил лошадь рысью, потому что не представлял, сколько времени она выдержит галоп. Мне не хотелось, чтобы она выдохлась, если мне вдруг понадобится скорость. А рысью она шла без усилий и, казалось, способна так идти целый день.

К тому же рысь не вызывает подозрений. Если я буду продолжать скакать галопом, кто-нибудь может заинтересоваться, чего это я так тороплюсь.

Но когда мы снова въехали в лес, я пустил лошадь быстрее, чтобы оторваться от возможных преследователей. Если Ролан решит меня догонять, он будет подгонять лошадей изо всех сил, и с ним будут охотничьи собаки.

Когда я вновь подумал о собаках, мой оптимизм уменьшился.

Вдоль дороги местность была расчищена для обработки. Еще через несколько миль и три замка дорога начала извиваться вниз по склону неровной лесистой местности. Мне казалось, что теперь-то погоня за мной уже двинулась, и я пустил лошадь под уклон вскачь. Тело у меня опять начало болеть, но я не мог позволить себе двигаться шагом.

Холмистая местность спускалась к реке — мы на Эвдаше такую называем «проломленной рекой» — и густо заросла лесом. Некоторые деревья были так велики, что их не охватили бы два человека. Кроны их смыкались над дорогой, образуя крышу и лишь пятнами пропуская солнце. Свет здесь смягчался и казался зеленоватым.

Роскошная зеленая Нормандия — прекрасное место. Хотел бы я, чтобы ситуация позволяла мне останавливаться и наслаждаться окружающим пейзажем. Но я продолжал подгонять лошадь и вскоре подъехал к Орне.

В этом месте Орна не образует равнину. Лесистые холмы подходят к самой воде. Недалеко от берега параллельно реке пролегала еще одна грязная дорога. На берегу виднелся примитивный причал, но ни одной лодки. Это меня устраивало. Я сразу понял, что нужно делать, въехал на причал и заставил лошадь войти в воду. Она не колебалась ни секунды, и вода показалась мне лишь чуть прохладной.

Я двинулся к противоположному берегу ниже по течению. Я задумал там углубиться в лес и направиться на север к морскому берегу. Вероятно, там по лесу ехать будет трудно: с этой стороны я не видел ни одной дороги, но в то же время меня не увидят с дороги на этом берегу.

Река была не больше двухсот футов в ширину, и вскоре я пересек ее. И лес на противоположном берегу не очень зарос кустарником, за исключением самого берега, куда попадало больше солнца. Передвигаться на лошади было нетрудно, и мы пустились опять рысью. Я наслаждался лесом, красотой, солнечным светом, которого не так уж много видел в Нормандии.

Но тут я вспомнил собак Ролана, и лес и солнечный свет уже не казались такими прекрасными. Если с норманнами собаки, они поймут, что я вошел в реку, и решат, что я пересек ее. Они тоже переберутся на этот берег, и собаки легко возьмут след. И я окажусь в ситуации, которой хотел избежать, — буду застигнут в лесу. Может, стоит снова пересечь реку и вернуться на восточный берег?

Но если у них нет с собой собак, они поедут вдоль берега, а тут и я. Я не знал, на что решиться. Несомненно, они приведут собак. По рассказам Арно я знал, что норманны почти всегда охотятся с собаками. Да и как иначе им отыскать меня?

Я еще с полмили проехал по западному берегу, чтобы подальше уйти от причала, с которого меня могли увидеть. Потом вернулся на берег и снова вошел в воду. Через три-четыре минуты мы снова были на восточном берегу и на дороге. И еще в течение пяти минут все было прекрасно.

А потом в пятидесяти футах передо мной из леса вышло четверо. Это не люди Ролана: я их никогда раньше не видел. Они улыбались, но совсем не дружески. Все были в кольчугах, шлемах и с мечами. Двое держали слегка согнутые луки, стрелы наложили на тетиву. Третий держал щит и копье, вероятно, на случай, если я нападу сам. Четвертый, в одеянии поверх кольчуги, казался предводителем. В одной руке у него был меч, в другой щит.

Автоматически я оглянулся через плечо и увидел за собой еще двоих.

Их шестеро! По-видимому, ищут добычу покрупнее, но я сойду в качестве закуски. Они вовсе не похожи на оборванных разбойников Прованса. Больше на рыцарей, ставших вне закона. Я вспомнил, как Арно рассказывал, что отец Ролана был убит в схватке с речными пиратами. Может, это они и есть.

— Остановись и слезай с лошади! — крикнул предводитель.

Нужно действовать быстро, или я погиб. Может, и так уже поздно. Я остановил лошадь, но когда моя нога коснулась дороги, бластер уже был у меня в руке. Я дважды выстрелил в людей перед собой, в то же время отпрыгнув в сторону. Укрываясь в кустах вдоль дороги, я увидел, как упал предводитель.

Но что за парни! Их должен был смертельно испугать бластер. Еще одно отличие норманнских воинов от оборванных бандитов Прованса. Если я останусь на месте, они меня убьют.

Я пополз вперед и увидел одного, он целился из лука. Я выстрелил, полетели ветки, куски коры и человеческого тела, а стрела просвистела высоко в листве. Еще одна стрела вонзилась всего в нескольких дюймах от меня, будто у стрелка рука дрогнула от неожиданного звука выстрела. Я упал за толстый ствол с гладкой серой корой и мгновение лежал неподвижно. Никого не видно, а парни за мной, возможно, тихо приближаются.

Я не помнил, сколько зарядов осталось в бластере, поэтому сунул его в кобуру, достал станнер, настроил его на полную мощность и на широкий луч. Теперь мы достаточно сблизились, и он достанет. Потом вскочил и побежал в ту сторону, откуда прилетела последняя стрела.

Лучник услышал меня и выступил с луком наготове, натягивая при этом тетиву. Я упал на живот и проехал по земле, в то же время стреляя из станнера. Стрелу я так и не увидел: должно быть, пролетела надо мной. Норманн ударился о соседнее дерево и скользнул на землю. Значит, с четырьмя впереди покончено. Я встал и пробежал вперед еще шестьдесят-восемьдесят футов.

Потом, так как ничего не происходило, я присел за толстым деревом, тяжело отдуваясь, и посмотрел назад, туда, откуда прибежал. Насколько я знаю, сзади не менее двух. Чтобы вернуться к лошади, мне нужно идти туда. Но я не знал, насколько они близко, поэтому сунул станнер за пояс, снова взял в руку бластер и пошел назад, пригибаясь, готовый в любую минуту выстрелить. Дорога оставалась в нескольких ярдах слева от меня, и я решил выйти на нее: вдруг они решили убежать и прихватить с собой мою лошадь.

Я правильно поступил. Двое из них несли третьего, раненого, к лошади. Они достаточно цивилизованы, чтобы не бросить раненого товарища. Я вышел на дорогу, держа наготове бластер, и велел им поворачиваться и уходить.

Они остановились, посмотрели на меня, потом один из них что-то сказал другому, и они резко прыгнули в разные стороны от дороги. Я выстрелил в одного из них, буквально вспорол его, и для второго это оказалось слишком. Несколько секунд я еще видел, как он стремительно бежит меж деревьев, уходя подальше отсюда.

И я остался один, не считая раненого. Я подошел к нему. Он шумно дышал, но был без сознания и потерял много крови. Выстрел из бластера почти оторвал ему плечо и разворотил грудь. Левая рука, вероятно, оторвалась бы, если бы его друзья не положили ее ему на живот, прежде чем нести его. Но тут кровь перестала хлестать из раны, и я решил, что он умер.

Я не испытывал тошноты и тем более чувства вины, я даже не жалел о случившемся. Но теперь, когда схватка кончилась, я просто почувствовал себя отвратительно. Не знаю почему. Они норманны, а Арно говорил, что любой норманн мечтает стать рыцарем и героем битв. Битва для них — это смысл жизни.

Тот, кто ведет такую жизнь, рискует быть убитым. Но я все равно чувствовал себя ужасно.

И если я еще задержусь, сказал я себе, то тоже буду убит. А мне не хотелось для самозащиты убивать потенциальных союзников. Я заметил рядом с собой предводителя нападавших и подошел к нему. Выстрел оторвал его левую ногу, сразу над коленом. Я старался не смотреть туда. Но его плащ может мне понадобиться: ночью будет холодно. Одеяние его не окровавлено, кровь вытекала ниже. Я стащил плащ.

Потом пошел к своей лошади. Она не тронулась с места, несмотря на выстрелы из бластера. Очевидно, норманнские лошади учатся не менее напряженно, чем их всадники.

Норманны! Я уже немало знал о норманнах, но только сегодня понял их по-настоящему. Они коварны, в этом нет сомнения. Но они же и почти лишены страха, они храбры, как и говорил Арно. Даже встретившись с современным оружием, они не впали в панику. Похоже, они действительно способны захватить военный корвет.

Но пока что некоторые из них хотят меня убить. Я пустил лошадь быстрым галопом. Может, мертвые пираты на дороге заставят Ролана призадуматься. Я был уверен, что Арно точно задумается.

 

ОДИННАДЦАТЬ

Немного погодя я опять замедлил ход лошади, но по-прежнему мили уходили назад. А потом услышал позади отдаленный шум. По коже поползли мурашки: собаки! Может, просто рыцари вышли поохотиться, но я почему-то был уверен, что это идет охота на меня.

После стычки с пиратами я проехал уже несколько миль, значит Ролан и его люди нашли уже их тела. Очевидно, это их не испугало. Разве что они стали осторожнее и опаснее.

Я вновь послал лошадь галопом. Похоже, что мне все-таки предстоит узнать, долго ли можно гнать лошадь, пока она не упадет. И сколько еще продержусь я сам? Тело болело. Впрочем, я не думал о том, сколько еще смогу выдержать: сколько нужно, столько и смогу.

Но тут я сообразил, что понятия не имею, куда направляюсь!

Я знал, что где-то впереди, вероятно, близко, в нескольких милях, холмы кончаются. Их сменяет широкая плоская равнина. Я помнил об этом, потому что пролетал здесь в первый же дождливый день в Нормандии. На равнине много полей, особенно вблизи реки, много деревень и замков. Есть даже два или три укрепленных города на реке. Что подумают местные жители о человеке, одетом, как я, и изо всех сил подгоняющем лошадь? Не нужно быть слишком умным, чтобы понять, что я бегу от преследования.

А кто может меня преследовать, кроме рыцарей? Насколько я мог судить, им принадлежала власть в этой стране. А я, в своей одежде, не могу быть ни рыцарем, ни монахом, ни священником. То есть у меня нет общественного положения, нет прав. Меня могут задержать без всякой причины и передать преследователям.

Я убегал от беды, но, может, приближался к другой. И все же лучше продолжать убегать, чем дожидаться несомненной беды. Я глубже всадил пятки в бока лошади, заставляя ее идти еще быстрее.

Лай стал слабее, а спустя две-три минуты я его перестал слышать. Я снова опережаю их. Но тут я решил, что на месте Ролана не оставался бы с собаками, особенно на дороге. Оставил бы с ними нескольких человек, а сам поскакал вперед. Собаки в полумиле за мной, а как далеко ближайшие всадники? Я решил каждые несколько секунд оглядываться. Если увижу преследователя, выстрелю по его лошади из бластера. Даже если промахнусь, он не будет так торопиться!

В крайнем случае я могу лечь в засаду, подстрелить первого всадника или собак и снова ехать вперед. Но мне не хотелось убивать Ролана или его людей. Я все еще надеялся договориться с ними. Надо как-то перехитрить их и не дать себя взять, пока меня не отыщет папа.

Между тем дорога повернула, и я увидел впереди в двухстах футах рыцаря, который двигался в мою сторону. Как только мы увидели друг друга, он опустил копье и крикнул мне, чтобы я остановился. Я продолжал двигаться. Он пустил лошадь галопом и поскакал на меня. Я схватил станнер, нацелился в лошадь и нажал курок. Лошадь упала, перебросив рыцаря через голову.

Должно быть, для рыцаря это было полной неожиданностью и испугало его. Но можете себе представить, как я поразился: упав, он перевернулся и вскочил на ноги, одновременно извлекая меч. Но к этому времени я уже миновал его, и он мог только кричать мне вслед. Все происшествие заняло три-четыре секунды.

Примерно через полмили дорога снова повернула, и я увидел впереди поперечную дорогу, которая вела к реке. Дорога кончалась причалом. От него как раз отходил небольшой, похожий на баржу паром; на нем было несколько священников верхом, один из них очень богато одетый. У бортов стояли два гребца, каждый греб большим веслом. Третий был на корме, поворачивая время от времени рулевое весло. Они направлялись на противоположный берег, где дорога продолжалась.

Похоже, это подходящая возможность. Я перешел на шаг. Когда я добрался до причала, паром уже подходил к противоположному берегу. Я направил лошадь в воду, но тут было слишком глубоко, чтобы переходить вброд. Лошадь поплыла, и я направил ее по диагонали поперек течения, чтобы находящимся на пароме показалось, что я хочу переплыть реку. При этом я воспользовался течением. Течение уносило меня за поворот реки, там я надеялся повернуть назад, к восточному берегу.

Рыцари решат, что я перебрался на пароме. Я надеялся, что они переплывут через реку и собаки начнут отыскивать мой след. Но не найдут, потому что я реку не пересекал. Рыцари, вероятно, станут допрашивать паромщиков и, может, догадаются о том, что произошло, а может, и нет. Во всяком случае они задержатся и вряд ли станут искать меня на этом берегу.

Приходится надеяться на это, иначе они меня скоро нагонят. Я снова услышал лай собак. Если рыцари ехали впереди, сейчас они уже возле причала. Я все подгонял и подгонял лошадь. Жаль, что я не знаю ее имени. Лошади очень похожи на гормов: если бы я знал ее имя, мог бы заставить ее двигаться еще быстрее.

Наконец поворот берега отрезал меня от парома и причала, и я смог повернуть к восточному берегу. Дарри — я решил, что буду так называть лошадь: так звали горма, который был у нас несколько лет назад, когда я был еще ребенком, — Дарри, казалось, еще не уставший вышел на восточный берег, с него капала вода. Некоторое время я ехал по лесу, потом снова вернулся на дорогу. Я хотел, чтобы перестала капать вода и чтобы не оставался след. Просто на всякий случай.

Тем временем лай стал громче, а потом характер его изменился. Минуты через две он вообще прекратился. Вероятно, рыцари и собаки плыли на западный берег. Три-четыре минуты спустя я снова услышал их, но на этот раз лай действительно звучал по-другому. Собаки потеряли след. Я решил, что пора возвращаться на дорогу.

Куда теперь и что дальше, спросил я себя. Я не могу убегать бесконечно. Погоня продолжается всего… вероятно, около двух часов, а за это время, помимо погони, на меня напали речные пираты или разбойники, не знаю, кто они на самом деле, и рыцарь, которого я даже не знал. Опасная страна и для местных жителей, вдвойне опасная для такого, как я.

Скоро ли папа начнет меня искать? Он считает, что я в полной безопасности (а может, и не совсем полной) в замке, и ни о чем не будет подозревать до завтрашнего утра, когда мы с Арно не явимся на условленную встречу. Тогда ему придется либо рисковать и искать меня днем, либо ждать следующей ночи. В любом случае я сильно проголодаюсь, если, конечно, останусь жив.

А может, его встретит Арно и скажет, что я спокойно сплю в замке. Но я не верил, что папа купится на это. Он поймет, что что-то произошло, а Бабба будет это знать точно. Но что папа сможет сделать? Он по-прежнему не будет знать, что я брожу по лесу.

А если Ролан придумает какую-нибудь хитрость и решит сам завладеть катером! Но у него ничего не получится, если только ему не поможет Арно.

И если Арно действительно умен, он встретится с папой, расскажет ему, что случилось, и бросит Ролана. Они отыщут меня, и мы попытаемся завербовать другого барона или каких-нибудь независимых рыцарей или сержантов. Но я не хотел этого. Время уходит, и быстрее все-таки использовать в деле Ролана. Он уже убежден, что мы реально существуем и у нас есть то, что ему нужно. И я не думал, чтобы другой барон оказался более надежен.

Я как раз размышлял об этом, когда Дарри вздрогнул и нервно заржал. Я насторожился и стал осматриваться. И через мгновение увидел выходящего из леса Баббу. Бабба, однако, уловил страх лошади и не стал к нам приближаться. Просто приблизился футов на пятьдесят и держался на таком расстоянии.

— Меня все еще преследуют? — мысленно спросил я его.

Он не мог говорить во время бега, поэтому ответил он не словами. Он спокойно смотрел на меня. Я понял, что если бы опасность была близка, он вел бы себя по-другому. Поэтому я свернул в лес, спешился и привязал Дарри к молодому дереву. Потом вернулся, чтобы поговорить с Баббой.

— Что случилось? — спросил Бабба.

Я рассказал ему. Не словами — это было бы слишком медленно. Я просто мысленно пробежал все происшедшее с того момента, как накануне оставил катер; когда привыкнешь, это занимает совсем немного времени. На этот раз всего две минуты. Потом я рассказал Баббе, о чем беспокоюсь.

— Но если Ролан и его рыцари отказались от преследования, — закончил я, — мне нужно только дождаться темноты, и тогда ты и папа подберете меня.

Но он уже услышал собачий лай. Я не слышал: собаки были еще далеко. Но Бабба сказал:

— Они по-прежнему за тобой. Продолжай двигаться и будь осторожен. Мы найдем тебя вечером. Полетим вдоль реки. Оставайся близко к ней, не дальше мили.

Потом он повернулся и убежал. Я надеялся, что собаки не возьмут его след. Он больше и сильнее любой из них, но если его догонит вся свора, его убьют.

Вряд ли это произойдет, подумал я. Собаки выучены не бросать один след ради другого. Я вернулся к Дарри и отвязал его. Сел в седло и вернулся на дорогу. Теперь я чувствовал себя увереннее. Еще до полуночи ситуация будет под контролем. Мне остается только продолжать двигаться и не допускать глупостей.

Я снова пустил Дарри галопом, чувствуя себя гораздо бодрее, несмотря на звуки собачьего лая.

 

ДВЕНАДЦАТЬ

Но недолго я бодрился — всего еще пару миль. За это время произошло следующее. Во-первых, Дарри стал проявлять явные признаки утомления, хотя это не очень беспокоило меня. Лошади преследователей тоже устали. Вероятно, сильнее Дарри, потому что вышли позже, должны были двигаться быстрее и несли на себе больший вес. Да и собаки тоже должны были устать и стереть лапы.

Во-вторых, речная долина стала шире, а холмы вдоль нее менее высокими и крутыми. В любое время могли начаться поля. Появятся замки, путники, рыцари.

А в-третьих — это хорошо — я больше не слышал лая.

Еще три-четыре мили после встречи с Баббой Дарри продолжал покорно идти, но постепенно начал хромать. Он захромал на левую переднюю ногу. Я слез, взял ногу за берцовую кость и поднял ее. Потом, присев, положил ногу себе на колени, как это делал Ранульф, когда подпиливал копыто. В копыте торчал камень.

Что с ним делать? Я мог только вытащить его своим ножом, но боялся. Дарри может так лягнуть меня, что я окажусь в середине следующей недели, или он просто отпрыгнет и убежит.

Но что-то делать нужно. Я отвел Дарри поглубже в лес и привязал к дереву. Потом снова поднял копыто, достал нож и, как мог осторожно, извлек камень. Дарри вздрогнул, но не лягался. Камень оказался острым и оставил углубление в копыте вдобавок к сделанному мной надрезу.

Я опустил копыто и постоял, гладя лошадь по бархатному носу и думая, что до сих пор я ее недооценивал. Это не машина, это живое существо. Но тут я опять услышал лай, поэтому снова сел в седло и поехал дальше. Некоторое время Дарри еще слегка хромал. Потом пошел ровно, но я чувствовал, что это не прежний ход. Дарри старался не наступать на больную ногу и явно сдавал. Если его не подгонять, какое-то время он еще продержится. Но если я сейчас стану его подгонять, он сильно захромает.

Поэтому я не подгонял его, и он шел легкой рысью.

А преследователи не сдавались, и скоро я понял, что собаки совсем уже недалеко. Лошади рыцарей, вероятно, устали больше Дарри, но даже если некоторые отстали, большинство все же догоняет меня. Нужно попытаться сменить лошадь или отыскать лодку — что-нибудь в этом роде.

И тут же я выехал на открытую, недавно расчищенную местность. Среди полей растения, которое на Фанглите зовут пшеницей, виднелись еще не убранные пни. Вся местность впереди до самой реки представляла собой открытые поля. Леса остались на востоке и на западном берегу. Река находилась слева от меня, она спокойно текла по болотистой низине. Впереди я видел несколько хижин крестьян. В еще дальше, менее чем в миле, рядом с дорогой замок. Похож на замок Ролана, его главное здание стоит на искусственном холме.

Я подумал, что, может, удастся здесь сменить лошадь. Но даже если со мной согласятся, на это уйдет слишком много времени. И к тому же начнут задавать вопросы. Придется продолжать двигаться и надеяться на лучшее.

Лай говорил, что единственное возможное решение — продолжать двигаться. Я начал беспокоиться. Пришлось снова пустить Дарри галопом. Нужно, чтобы преследователи, выехав из леса, меня не увидели.

По крайней мере никто из замка меня не окликнул.

Вскоре я подъехал еще к одному перекрестку, замедлил ход лошади и надел плащ, снятый с убитого пирата. Потом, не задумываясь, свернул на дорогу, ведущую к реке, до которой было еще не менее мили.

Река привлекала меня, в ней спасение. Но я по-прежнему не знал, что делать.

Впереди на дороге показалось небольшое стадо — голов двадцать пять. Крупный рогатый скот на Фанглите отличается от скота на Эвдаше. Тут у животных более гладкая шерсть, они легче возбуждаются, и у них рога. Но в целом отличия не такие уж большие. Стадо гнали к реке два пеших крестьянина и рыцарь или сержант верхом. За стадом дорога была усеяна мягким остро пахнущим пометом.

Я пробрался через стадо, животные уступали мне дорогу, толкая друг друга и ревя. Я подумал, что собаки потеряют мой след, если он смешается со следом стада, и запах скота и помета забьет чувствительные носы собак.

Я надеялся на это.

Животные все время пытались повернуть назад. Всадник и крестьяне изо всех сил мешали им в этом. Будучи занятым, потный рыцарь только раз глянул на меня. Теперь необычность моей одежды не бросалась в глаза, так как на мне был плащ. Я решил, что рыцарь не обратил на меня внимания и не посмотрит, куда я направляюсь.

Я подъехал к реке и въехал в воду. Здесь река шире и мельче, чем выше по течению. В реке я оглянулся на стадо и пастухов, до них было с четверть мили. Они не обращали на меня внимания. Как только стало достаточно глубоко и Дарри поплыл, я повернул его вниз по течению, направляясь к противоположному берегу. Мы вышли из реки в нескольких сотнях футов ниже брода и углубились в лес.

Тут я спешился и повел за собой лошадь. Она заслужила отдых, и если даже мне не удалось сбить преследователей со следа, я надеялся, что они какое-то время будут искать его.

Собак я по-прежнему ясно слышал. Через несколько минут, как я и надеялся, лай их смешался, потом стих и перешел в редкие взлаивания. Потом снова усилился, послышался вой. Не попала ли собака на рога к быку?

Хорошо бы снова сесть на Дарри и попытаться увеличить расстояние между мной и преследователями. Но я решил дать ему отдохнуть, поэтому просто пошел быстрее, ведя за собой свою верную лошадь.

 

ТРИНАДЦАТЬ

Мне везло. Примерно через милю, когда я решил снова сесть на Дарри, лая уже не было слышно. Я подумал, что Ролан отказался от преследования, но все же не хотел рисковать. Продолжал двигаться, хоть и медленно, но осторожно, на случай если кто-нибудь еще идет за мной. Тем временем небо затянулось тучами. Похоже, будет дождь.

Наконец лес кончился и пастбища протянулись до самой реки. Они были усеяны древесными пнями, вначале совсем свежими, потом более старыми и сгнившими. Население увеличивается, и расчищается все больше и больше земли. Интересно, добрался ли уже Бабба до катера. Вряд ли: ему предстоял долгий путь.

В одном месте мне навстречу вышел бык. Он собрался напасть, и мне пришлось воспользоваться станнером. С этого места я повернул на северо-запад, чтобы попасть на дорогу, которая шла параллельно реке по этому берегу.

Вскоре я увидел вдали большой частокол, и около него много низких домишек. Город, решил я. За частоколом, по-видимому, в центре огражденной площади, виднелось большое здание с прямоугольной башней. Оно как будто из камня. Вероятно, церковь, решил я, здание, посвященное местному богу.

Тем временем на дороге появилось движение. По глубоким колеям с грохотом проезжали телеги. Гнали стада крупных животных и более мелких, их называют овцами, и они почти непрерывно издают жалобный звук. Изредка крестьянин толкал перед собой тачку, полную овощами, или шел по дороге, неся на плечах длинную палку. С палки свешивалась птица — утки и более крупные птицы, которых называют гусями. А у других висели корзины.

Проезжали и всадники, очевидно, не рыцари, хотя все вооружены. Никто не обращал на меня внимания. Их гораздо больше занимали тяжелые серые тучи, которые надвигались с запада. Вечернее солнце они уже скрыли. Я подумал, что ночь предстоит мокрая, и надеялся, что папа поторопится. А тем временем придется потерпеть. Небольшой дождь мне не повредит.

Вскоре я приблизился к первым домам у частокола. Город как будто перерос стены и выплеснулся на окружающую местность. Одни дома были из бревен, другие из кирпича. Крутые крыши покрыты вязанками длинной травы, по-видимому, чтобы отводить дождь. Скоро они покажут, на что способны: приближалась сильная гроза, сверкая молниями. Неожиданно сильно стемнело задолго до наступления вечера. Поднялся холодный ветер, гром гремел все ближе.

Дорога уходила в ворота и в город. Мне хотелось поехать туда, но я чувствовал себя неуверенно. Да и внутри папе будет трудно подобрать меня. Другая дорога шла вдоль частокола, и я свернул на нее.

Проехав по ней немного, я услышал быстро нарастающий рев. Это не гром. Начали падать мягкие, но крупные градины, и через мгновение они уже обрушились водопадом, гром сопровождал их, сверкали молнии. Гром ударил так близко, что у меня замерло сердце, а Дарри подскочил и едва не сбросил меня на землю. Я обнаружил, что скачу к ближайшему дому. Его карнизы и небольшая отдельная крыша над входом не давали никакой защиты. Ветер нагнал у стен груды градин. Я заколотил в дверь.

Ее чуть приоткрыли, в щели виден был человек средних лет с мечом в руке. Он посмотрел на меня, потом, перекрикивая гром, велел обойти дом. Я послушался. Он ждал у заднего входа в плаще с капюшоном и провел меня к сараю. Тут я достал из пасти Дарри удила, а человек тем временем сменил уздечку на недоуздок. Я снял седло. Человек протянул мне мешок, сам взял другой, и мы вытерли Дарри насухо. Закончив, он кивнул мне.

В сарае стояла еще одна лошадь, меньше ростом и старше. Выглядела она не так хорошо, как Дарри. Была и небольшая куча сена. Очевидно, у хозяина не было амбара с сеновалом, и он покупал сено по мере надобности. Он взял грубые вилы с двумя остриями и бросил немного сена в ясли, где Дарри мог его есть.

Сделав это, он опять кивнул, и мы подошли к двери сарая. До сих пор мы оба молчали, если не считать его слов в самом начале. Мы выглянули. Земля на два дюйма покрыта тающим льдом. Теперь падали твердые градины, дюймовой толщины. Они барабанили по стенам и крыше. Хозяин закрыл дверь и повернулся ко мне.

— Град скоро кончится, — сказал он и покачал головой. — Никогда такого не видел, а я ведь прожил сорок четыре лета. — Он с любопытством осмотрел меня, обратив внимание на необычный покрой брюк и ботинки, которые видны были из-под плаща. — Откуда ты и по какому делу?

— Я из далекой земли Морн Геблью, — ответил я. — В Нормандии я ищу своих родителей, а они ищут меня. Надеюсь, милосердный бог сведет нас вместе, может быть, сегодня же. — При этом я перекрестился, как делают местные жители.

Он тоже перекрестился.

— Пусть исполнится твое желание. Ты можешь заплатить за ночлег?

— Нет, сэр, — ответил я. — Но я могу переждать в сарае, а как только град кончится, двинусь дальше.

Он покачал головой.

— Не нужно. Твоя лошадь устала, а тебе нужно поесть. Если бы ты смог заплатить, я бы взял, но я все равно не выгоню тебя на улицу в такую ночь из-за одного-двух медяков. Идем. Похоже, град переходит в дождь. Немного промокнем, пока бежим к дому, но высохнем перед огнем. А жена быстро приготовит поесть.

Он распахнул дверь, и мы побежали.

Я очень проголодался и устал. Поев, мы немного посидели у огня хозяин и я, жена хозяина и его тринадцатилетняя дочь. У них был еще взрослый сын, который служил в магистрате стражником. Он придет домой в полночь.

Хозяина звали Пьер, и он владел ближайшей красильней. Я не знал, что такое красильня, но решил, что лучше не спрашивать. Вероятно, я должен это знать. Хозяева оказались хорошими, по-дружески настроенными людьми, они часто поминали доброго Иисуса и милостивую Марию — по-видимому, две главные фигуры в местной религии.

Тело мое чесалось от укусов, полученных еще в замке Ролана. Раньше я был слишком занят, чтобы замечать это. Теперь я пытался не чесаться на виду у хозяев, хотя заметил, что они тоже временами почесываются.

Вскоре мне трудно стало не уснуть, несмотря на зуд. Хозяева предложили мне лечь на мешок с сеном, но я хотел спать в сарае: там папа смог бы подобрать меня, никого не разбудив. Конечно, я не мог сказать об этом хозяевам, поэтому просто объяснил, что не хочу надолго разлучаться с лошадью. По-видимому, это прозвучало для них достаточно убедительно, потому что они не возражали.

К этому времени гроза превратилась в небольшой дождь. Хозяйка дала мне шерстяной плащ вместо одеяла, и я побежал в сарай. Уже наступала ночь, и в сарае было совершенно темно, пришлось приоткрыть дверь, чтобы было видно, куда лечь.

Я говорил себе, что, может быть, папа сейчас прямо надо мной и готовится к посадке. Но может, он как раз сейчас пьет горячий корч и гадает, как дела у нас с Арно в замке Ролана. Бабба еще не выбрался из леса. Я слишком устал, чтобы сидеть в ожидании: если понадобится, меня разбудят. Я лег, закрыл глаза, и последнее, что я помню, — одной ногой начал чесать другую.

 

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Кажется, я проспал недолго. Кто-то тряс меня. Я сел, думая, что это папа, но при свете факела на меня смотрело лицо Пьера. Он был чем-то обеспокоен, и я по-настоящему проснулся.

— Что случилось? — спросил я, садясь.

— Пришел домой Гильом, мой сын, и я проснулся. Он рассказал, что магистрат разыскивает чужеземца. По описанию это ты. Всем стражникам приказано отыскивать тебя, поэтому до рассвета тебе нужно быть далеко. Следят и за дорогой. Ты считаешься очень опасным, и тебя должны доставить к новому барону Ролану де Фале, которого ты, как говорят, ограбил.

— Никто не поверил барону. Но он пользуется влиянием у герцога. Он участвовал в победоносной битве при Гастингсе, а хорошее отношение герцога очень важно для города, так что пожелания барона выполняются.

— Мой сын лег спать, а тебе нужно уходить немедленно. — Потом он добавил: — Дождь почти прекратился.

Я встал и протянул Пьеру плащ, который дала мне его жена.

— За дорогой, ведущей вокруг города, тоже следят?

Он кивнул.

— Уверен, что да.

Я понял, что должен сделать.

— Послушай, — сказал я, — лошадь не моя. Я был заложником у Ролана и сумел убежать. Я оставлю ее тебе. Если это безопасно, возьми ее или просто выпусти. Кто-нибудь подберет. Я пойду пешком.

— Пешком ночью? Это опасно!

— Для меня все опасно, — ответил я. — Спасибо тебе за доброту. — Я перекрестился. — Да благословит тебя добрый господь.

Он серьезно посмотрел на меня и больше ничего не говорил, пока я прощался с Дарри.

Дождь действительно уменьшился, но от туч было очень темно. Слабый дождь уменьшал слышимость, что одновременно было и преимуществом и недостатком. Дождь и позднее время означали, что вряд ли я кого встречу, но если встречу, обязательно вызову подозрение.

Я едва разглядел городской частокол в двухстах футах и сориентировался по нему. Река должна быть справа. Я повернул туда. Я должен двигаться по течению к морю, которое где-то поблизости. Очень вероятно, что папа уже сейчас ищет меня, но если он по какой-то причине этой ночью не появится, нужно будет спрятаться и ждать следующей ночи.

Я начал продвигаться на восток среди разбросанных зданий. Следовало ожидать лая или даже нападений местных собак, но их не было. Может, их просто съели голодные, а может, они сидят в домах и не слышат меня.

Мне казалось, что как только я достаточно удалюсь от города, барон будет мне не опасен. Шесть рыцарей и сержантов не могут охватить слишком большую территорию — даже шестнадцать, если Арно присоединился к барону. И не думаю, чтобы Ролан известил других баронов. Они заинтересовались бы мной, и если бы одному из них удалось захватить меня, Ролан, вероятно, никогда больше не увидел бы ни меня, ни мое оружие. И никто бы не увидел: это Ролан должен был сообразить. А городская стража будет искать меня только вблизи города.

Чтобы не замерзнуть, я перешел на легкий бег. Двигался я как можно легче, чтобы не всплескивать воду, и держался в стороне от дороги. Трудно поверить, что в такую ночь кто-нибудь захочет быть вне дома, но рисковать все равно не стоит. Я продолжал следить, не покажется ли кто-нибудь.

Если кто-нибудь меня остановит, я буду очень послушен, пока не окажусь на близком расстоянии, чтобы можно было действовать станнером. Я не чувствовал себя в особой опасности, особенно с моим оружием. Но я все еще хотел заключить сделку с Роланом. Поэтому я не хотел убивать кого-нибудь из его людей, хотя понимал, что он легко смирится с гибелью одного-двух человек, если взамен получит какую-нибудь выгоду.

Всего через четыре-пять минут бега я увидел перед собой реку. Слева все еще виднелся частокол, и мне показалось, что он доходит до самой реки. Чтобы двигаться вниз по течению, нужно миновать город. Значит, нужно войти в воду и плыть.

Прекрасно, подумал я. По собственному опыту я знал, что вода не холодная. Конечно, оружие, коммуникатор, комбинезон не увеличивали мой плавучести, но я был уверен, что справлюсь.

Но тут я замер, потом лег на мокрую землю. На воде, недалеко от берега, я заметил движение. Что-то плыло вниз по течению. Я следил, как с ста футах от меня проплыла небольшая лодка с людьми. Волосы у меня зашевелились. Это не просто лодочники или рыбаки, не просто путники, задержавшиеся в дороге.

Когда их не стало видно, я осторожно пошел к берегу, спустился по нему и вошел в воду. Через три шага стало выше головы, и я позволил течению нести себя, отплывая подальше от берега.

Но не очень далеко. Чтобы видеть, что происходит на берегу. Частокол не доходил до реки. Он кончался на террасе, которая на четыре фута поднималась над поймой. Потом поворачивал и шел вдоль края этой террасы примерно в двадцати футах от реки, окружая город. Я понимал причину этого. К чему строить в пойме?

В берег было вкопано множество бревен, служивших причалами. К нескольким из них были привязаны низкие суда, ни одно не длиннее тридцати-сорока футов. На некоторых было по одной мачте, которую я мог смутно рассмотреть. Течение проносило меня в двадцати футах от кораблей.

И тут я увидел своих лодочников. Они причалили к одному из кораблей, привязались к его планширу и теперь, пока я проплывал мимо, тихо поднимались на борт. Воры, подумал я. Не похоже, что это моряки с корабля. Они собираются ограбить корабль.

Не помню, чтобы я решал, что сделать. Просто сделал. И как будто следил за тем, как это делаю. Я изменил направление гребков, чтобы приблизиться к берегу и кораблю, в то же время уверяя себя, что все получится. Через полминуты я держался за лодку, в которой они приплыли.

Лодка, примерно десяти футов длиной, была привязана к большой уключине, откуда я заключил, что корабль может передвигаться и на веслах. Борт корабля всего на сорок дюймов поднимался над водой, и, подтянувшись на веревке лодки, я дотянулся до планшира.

Я слышал негромкие голоса, почти шепот. Похоже, грабители на другом борту и ближе к носу. Я тихо отвязал лодку и снова скользнул в воду. Течение понесло ее вниз, я продолжал держаться за веревку. Когда они вернутся с добычей, обнаружат пропажу лодки, но тогда меня нельзя будет ни увидеть, ни достать. И они останутся на корабле. Так им и надо.

Когда кораблей не стало видно, я добрался до кормы и взобрался на лодку в таком месте, чтобы она не перевернулась вместе со мной. В лодке были весла у среднего сидения и уключины в планшире. Прекрасная возможность добраться до моря.

Приятно было снова грести, впервые с того времени, как мы покинули Эвдаш. Я буду продолжать грести, пока не появится папа, оставаясь вблизи берега, чтобы выбраться, как только я его увижу.

Примерно через час, однако, грести было уже не так приятно, и я решил, что поплыву по течению. На руках у меня появились волдыри. В лодке было и байдарочное весло, и я сидел на корме и пользовался им как рулем. Дождь прекратился, изредка только капало. Когда начинало клонить ко сну или становилось холодно, я делал несколько гребков, чтобы согреться и не уснуть.

Мне казалось опасно спать на борту, а на берег выйти я еще не хотел. Я чувствовал себя спокойнее на реке, и если папа сегодня меня не подберет, я хотел до рассвета миновать как можно больше городов и замков. Что я бы вообще предпочел, если катер меня не найдет, так это добраться до моря.

Наконец небо стало сереть, стало видно немного дальше. Река разлилась. Через несколько минут я увидел впереди каменный замок, который заметил, когда мы впервые пролетали над Орной. Я почти добрался до моря.

Тут мне пришло в голову, что не слишком разумно пускаться в море в такой лодчонке. К тому же я сильно устал. Поэтому я вытащил лодку на берег в таком месте, где было не очень сыро, перевернул ее и залез под лодку. Если спать придется на холоде, то по крайней мере не под дождем.

Не знаю, сколько я проспал, может, три или четыре часа. Разбудили меня голоса. Не папин и мамин голос, но мужские голоса, говорившие по-норманнски.

— Да, это наша лодка, — произнес голос. — Говорил я тебе, что узнаю ее.

— Посмотри! — сказал другой. — Я правду сказал, что хорошо ее привязал. Кто-то украл ее, ясно, как в аду!

Я должен был бы догадаться, что происходит, но я еще не проснулся полностью. Прежде чем я успел взять станнер, лодку перевернули, увидели меня, и один из подошедших прыгнул на меня. Я не сопротивлялся. Меня бы избили, а может, и прирезали. Воспользоваться искусством рук-ног мне не пришло в голову, да и у него есть ограничения. Особенно когда лежишь на спине, и на тебя навалились трое мужчин.

Парень, поставивший меня на ноги, был не очень высок, но чрезвычайно силен. Другой ухватил меня сзади. Еще один достал из ножен длинный нож и прижал к моему горлу.

— Осторожней с этим, — сказал один из них, по-видимому, старший. Капитан захочет поговорить с ним. Отведите его к капитану и следите, чтобы он хорошо вел себя, но кровь не проливайте, если он не будет драться.

Я молча поблагодарил этого человека, про себя пообещав, что не буду драться. Я буду вести себя очень хорошо, пока не представится случая сделать что-нибудь эффективное и по возможности безопасное. Тем временем они не обратили внимания на мое оружие; очевидно, не поняли, что это.

Двое из них подвели меня к воде, где была маленькая круглая лодка из кожи, натянутой на деревянную раму, с веслами. Третий стащил в воду первую лодку.

— Мы поплывем в скифе, — сказал он, — а бретонский коракл потянем на буксире.

В восьмидесяти футах от берега я разглядел корабль. Как будто этот тот самый, с которого я увел лодку.

— Минутку! — сказал я, глядя на него. — А он как сюда попал? — Я говорил больше с самим собой, чем с ними.

— «Жанна Луиза»? — спросил предводитель. — На веслах. Как иначе экипаж может двигать судно по реке?

Экипаж! И эти люди — часть его. На борту виднелось еще десять-двенадцать человек, и внизу могут быть еще. Мне пришло в голову, что ночью я совершил серьезную ошибку.

— Подождите, — сказал я. — Ночью я видел, как несколько человек поднялось на борт этого корабля из скифа. Это были вы?

— Да, двое из нас, Шарль и я.

— А почему вы шептались?

— А кто хочет получить в морду от проснувшегося капитана? А почему ты спрашиваешь?

— Вы мне все равно не поверите, — сказал я. Да, я все испортил, сказал я себе. Слишком поторопился с выводом и попал в трудное положение. Человек сзади сжал мне руки, а второй спустил скиф в воду. Двое выровняли его, а третий ввел меня на борт и заставил встать на колени. Двое оттолкнули лодку от берега. Один из них взялся за весла. С маленького корабля теперь за нами следили не менее тридцати человек.

Интересно, зачем столько людей на таком маленьком корабле — не длиннее тридцати футов. А может, это все-таки не обычный мирный торговец?

На корабле мы были через минуту. Двое перегнулись через планшир и за руки втащили меня и бросили на палубу. Но еще не время было браться за станнер, потому что как только я приземлился, еще двое подхватили меня и рывком поставили на ноги. Потом развернули, и я увидел перед собой капитана. Я был уверен, что это капитан, потому что на нем была более богатая, ярко окрашенная одежда.

— Вор! — сказал он, улыбаясь мне, и потер руки. — Хочешь знать, как мы обращаемся с такими, как ты?

— Сэр, — ответил я, — даже если проживете сто лет, лучшего новобранца, чем я, не найдете. Не у многих хватит храбрости украсть скиф с такого корабля.

Брови его поднялись.

— Да? — он осмотрел меня с ног до головы. — Новобранец? Откуда у тебя эта одежда?

— Я взял ее вчера у человека, которому она больше не нужна.

Он поджал губы, обхватил подбородок рукой, продолжая разглядывать меня своим холодным взглядом. Я ответил ему тем же.

— А как ты смог это сделать У тебя нет оружия.

— Тогда было.

— А что с ним случилось?

— Отобрали стражники.

— Стражники. Гмм. А теперь расскажи, как ушел от стражников.

К этому времени весь экипаж стоял вокруг, улыбаясь. Они не воспринимали меня серьезно. С их точки зрения я блефовал, пытаясь спастись. Человек, державший меня сзади, слегка ослабил хватку. Тот, что прижимал к моему горлу нож, сейчас как раз поднимался на борт.

Я ударил стоявшего сзади «рукой-копьем», наступил ему на ногу и одновременно «рукой-топором» сбил его с ног. Станнер был у меня в руке, прежде чем кто-нибудь пошевелился, и я развернулся, нажимая на курок. Несколько человек упали, включая капитана, несколько пошатнулись, остальные просто стояли, пораженные. Я сразу понял, в чем дело: кончился заряд.

Я не стал им ничего объяснять. Другого заряда у меня не было, даже если бы было время перезарядить станнер. Я сделал два быстрых шага, оттолкнулся от планшира и нырнул в воду. Какое-то время я плыл под водой, но не столько, сколько нужно было, потом вынырнул и поплыл к берегу. Сзади я услышал крики, рядом со мной ударилась в воду стрела. Я снова нырнул и на этот раз не выныривал, пока ноги мои не коснулись дна у берега. Разбрызгивая воду и хватая ртом воздух, я по узкому берегу устремился к лесу. За первым же большим деревом я остановился, весь дрожа, и оглянулся.

Я не мог поверить, что ушел, не получив стрелу в спину. Должно быть, на палубе не было луков, и прошло не менее минуты, прежде чем кто-то догадался принести их. Теперь в скифе сидело несколько человек, один изо всех сил греб в середине, другой на корме.

Я знал, как задержать их: выстрелом из бластера в нос лодки. Если это их не остановит, придется подстрелить одного. Я поднял пистолет, нацелился, нажал курок. Ничего!

Единственное объяснение, которое я мог придумать: он пропустил воду. Бластеры делаются водонепроницаемыми, но этот каким-то образом протек.

Я повернулся и побежал меж деревьями. Дыхание у меня еще не восстановилось после подводного плаванья, и с того времени, как мы покинули Эвдаш, я почти не бегал. Но мне шестнадцать лет, и, вероятно, я все равно бегаю лучше этих парней, у которых для передвижений всего лишь тридцатифутовая палуба. В гребле они легко побьют меня, но в беге…

Я оглянулся. Лодка причалила, потому что среди деревьев я увидел двоих бегущих за мной. Я побежал быстрее. Может, среди них все же есть хорошие бегуны. И теперь я вспомнил, что гребцы упираются ногами при каждом гребке. Это не мой вид спорта, но теперь я понял, что их ноги и легкие могут быть в очень хорошей форме.

Впереди я увидел за деревьями открытое место. Я побежал еще быстрее. Если у этих парней за мной есть луки, надо перебраться через поляну раньше, чем они выйдут из леса.

Оказавшись на поляне, я побежал изо всех сил и не оглядывался, пока не добежал до леса на противоположной стороне. Они продолжали бежать за мной, но луков у них не было. В руках у них короткие мечи — опасное оружие, но не на расстоянии в сто футов.

Начался подъем, но я продолжал бежать. Потом перестал их видеть. Тяжело дыша, обливаясь потом, на подгибающихся ногах, я продолжал бежать, хотя и не так быстро, но в то же время и не останавливаясь. Местами становилось совсем круто, и мне приходилось подниматься на четвереньках. Я не знал, гонятся ли они еще за мной, но мне казалось, что нужно двигаться, пока я не в состоянии буду сделать шаг.

Я так и поступил. Кажется, они отказались от преследования, когда перестали меня видеть. Может, не смогли отыскать мой след.

Упав без сил на землю, я скоро сел и осмотрелся. Я находился на вершине плато, на крошечном открытом месте, где скала подходила к самой поверхности и практически не было почвы, за которую могли бы уцепиться корни. Деревья вокруг были маленькие, и под ними ничего не росло, кроме тощей травы.

Это то самое плато, утесы которого обрываются к морю. Со своего места сквозь деревья я видел серое море, протянувшееся до горизонта. Снова пошел дождь, прохладный дождь, который приятно охлаждал мое пылающее тело. Небо выглядело так, будто дождь мог усилиться.

Мозг мой начал снова работать. При таком небе папа может лететь и днем. А к этому времени Бабба уже несомненно добрался до катера. Сейчас меня ищут. Надо найти достаточно большую поляну, чтобы они смогли приземлиться.

Через минуту я встал и пошел. Не знал, в каком направлении идти, но вспомнил, что у края утесов почва становится тоньше. Поэтому я шел вдоль края. Немного погодя увидел узкое ущелье, закрытое холмами, всего лишь расщелину. Глядя вниз, я увидел на дне ущелья ручеек, вероятно, следствие дождливого лета.

Я повернул и пошел по краю ущелья, пока не пришел к его началу. Тут было круто, но не так, как в том ущелье, где я нашел возможное укрытие для катера, поэтому я начал спускаться. Через какое-то время я был на краю чистого пруда. Встал на четвереньки и начал пить. Я почти выпил его: во время бега я потерял много жидкости.

Несколько минут спустя я добрался до берега, но не вышел на него. Наоборот, остался у входа в ущелье под укрытием нескольких низкорослых деревьев. Я знал, что если лягу, немедленно усну, и помнил, что случилось со мной, когда я последний раз лег спать. Но потом сказал себе, что глупо так думать. Если я один раз попал в трудное положение, это не значит, что теперь мне вообще нельзя спать.

Поэтому я лег и закрыл глаза. А когда открыл их, передо мной, улыбаясь, стоял Бабба.

 

ПЯТНАДЦАТЬ

Катер ждал нас на берегу с опущенным трапом прямо у входа в ущелье. Как здорово снова оказаться на борту! Я нисколько не устал! Был грязен, мокр, весь в синяках и ссадинах, но нисколько не устал. Мама крепко обняла меня, папа стоял за ней и улыбался во все лицо. Потом он переместил катер в то укрытие, которое я отыскал в первый день. Следующие несколько часов я рассказывал им, что произошло со мной, и слушал их рассказ.

И, конечно, ел. Мама попросила Арно, когда он приезжал на встречи, привозить с собой местную пищу. Поэтому я ел жареную свинину с яйцами, грубый хлеб, изготовленный из местного зерна, с местным маслом. Откровенно говоря, я не отличил бы эти яйца от тех, что мы ели на Эвдаше, не очень отличалось и масло, и хлеб. А вот свинина — это нечто особое! Похоже на поцелуй, но еще вкуснее.

Их задержала группа охотящихся норманнских рыцарей. Бабба был на полпути к катеру, когда собаки взяли его след и погнались за ним. Они чуть не поймали его. Охотничьи собаки действовали вместе с рыцарями очень согласованно и прекрасно знали местность. Пока они шли по его следу, ему пришлось забыть о катере. Ему потребовалось напрячь все силы, чтобы уцелеть. Несколько раз он был очень близок к смерти от собачьих клыков или от стрелы.

Наконец, когда собиралась гроза, рыцари отозвали псов и отправились домой. Пошел град, и Бабба укрылся под корнями частично упавшего дерево, которое повисло на соседних. Незадолго до рассвета он наконец добрался до укрытия, где оставил катер, но к этому времени папа перелетел на условленное место встречи с Арно недалеко от замка Ролана.

Бедный Бабба, усталый, со сбитыми лапами, отправился в пятимильную пробежку туда и прибыл как раз в тот момент, когда катер исчезал в облаках. Начинался рассвет, а Арно на встречу не пришел. Для Баббы это означало еще пять миль в обратном направлении. Большую часть этих пяти миль он шел: бежать у него уже не было сил.

Похоже, последние двадцать часов для Баббы были такими же опасными, как для меня, и гораздо более утомительными.

Наконец Бабба поднялся по трапу и рассказал папе и маме, что произошло со мной. Он сказал также, что никогда за всю жизнь так не уставал. Он даже представить себе не мог, что можно так устать.

А теперь предстояло вернуться к освобождению Денин. Папа согласился со мной: надо попытаться все-таки договориться с Роланом. Он, конечно, предатель, но у нас нет выбора. И нужно торопиться. Надо связаться с Роланом до того, как Арно покинет его замок, если он еще там. Тучи не были такими густыми, как накануне, но все-таки они покрывали небо сплошь.

Поэтому папа поднял катер на две мили и повернул его к замку Ролана. И посадил его прямо во дворе, перед входом в большой дом. Кто-то, должно быть, увидел нас и поднял тревогу, потому что, когда мы садились, люди разбегались, укрываясь кто где сможет. И позвольте вам сказать, ни один не вышел к нам, ни один! Даже собаки не выбежали! Мы видели только уток, гусей и свиней, да и те держались подальше. Как будто у всех тут совесть нечиста и они нас боятся.

Они, конечно, помнили, что произошло с воротами, которые еще не починили, и слышали о речных пиратах.

Мы ничего не стали делать, просто сидели и ждали. Минут через пять вышел отец Дрого. Он подошел к нам футов на пятнадцать, перекрестился и остановился. Я заговорил с ним через громкоговоритель, но уменьшив его громкость. Мне казалось, что как раз сейчас эффективней держаться отчужденно. К невидимому, за перстиловыми бортами катера, они почувствуют ко мне больше уважения.

— По-прежнему ли барон Ролан де Фале заинтересован в предложении, которое я сделал ему вчера? — спросил я.

Я не мог разгадать выражения лица Дрого. Он ответил только: «Я узнаю». Потом повернулся и ушел в дом, закрыв за собой дверь.

Я надеялся, что священник не сердится на вчерашнее (Неужели это было только вчера? Так много произошло с того времени!). По-моему, он тут лучше всех. Конечно, Арно мне нравится, но я не мог представить себе, чтобы Арно серьезно рисковал из-за меня без всякой очевидной выгоды, так, как это сделал Дрого.

Через минуту появился Ролан, рядом с ним Арно и Дрого. Через громкоговоритель я повторил вопрос:

— По-прежнему ли барон Ролан де Фале заинтересован в сделанном ему вчера предложении? Если он ответит отрицательно, мы его больше не повторим. Мы попросим сэра Арно присоединиться к нам и отправимся в другое место.

Мне нравилось то, что я сказал. Кажется, это то, что нужно. И ответ его тоже был хорош.

— Я счастлив был бы стать союзником вашей светлости, — сказал он. И добавил, указав на Арно: — Если мы с этим рыцарем согласимся в вопросах предводительства и дележа добычи.

Я увеличил громкость, чтобы показать, что главный теперь я.

— Предводителя буду назначать я, как сочту нужным, — спокойно сказал я. — Две недели назад я поручил сэру Арно собрать и возглавить норманнских рыцарей. Что касается добычи, то я в ней не заинтересован. И вам не нужна договоренность насчет добычи. Сомневаюсь, чтобы вы выполнили ее, учитывая вчерашнее предательство. Разделите добычу, когда она будет в ваших руках.

— Я теряю терпение. Решайте: хотите ли вы стать владыкой, командующим большими армиями, или предпочитаете оставаться владельцем маленького замка и плакать над кружкой пива об утраченных возможностях? Присягните быть верным мне до тех пор, пока мы не захватим вражеский корабль и моя сестра не окажется с нами, или мы улетаем.

Кончив, я едва мог поверить, что это сказал я! Ларн кель Деруп Ростик, шестнадцати лет, учащийся Карлинтонской средней школы! Я так упивался своим красноречием, что чуть не пропустил ответ Ролана.

— Хорошо, милорд, — сказал он. — Клянусь именем нашего благословенного Спасителя в присутствии этого священника и этого рыцаря.

Я вспомнил, что говорил мне брат Оливер: если рыцарь клянется именем Спасителя или его благословенной матери, он почти несомненно сдержит клятву, хотя содержание ее может изменить до неузнаваемости. Я решил, что мы можем действовать совместно, хотя придется все время следить за Роланом.

И мне пришло в голову, что Арно такой клятвы не давал! Мы просто заключили джентльменское соглашение! Но я не буду требовать от него клятвы в присутствии Ролана. Подожду, пока мы останемся наедине. Иначе барон решит, что я глуп, так как не потребовал этой клятвы раньше.

Мы договорились, что Арно и Ролан продолжат набор добровольцев. Я недвусмысленно дал понять, что старшим будет Арно. Ролан, очевидно, был не очень доволен, но не спорил. Подозреваю, что когда корвет будет в их руках, один из них угостит другого топором или кинжалом в бок.

Но пока, похоже, они до определенного момента будут действовать вместе.

 

ШЕСТНАДЦАТЬ

Арно потребовалось еще три замка и пять дней, чтобы довести число рекрутов до тридцати трех. К тому же я при этом не появлялся. Большую пользу принесло присутствие Ролана. У Ролана была репутация человека, который носом чует выгоду и хорошо разбирается в политике, человека, который когда-нибудь станет очень богат и влиятелен. Он был близок к герцогу Норманнскому и в то же время проявил достаточно здравого смысла, чтобы вернуться домой, а не остаться под тяжелой рукой великого завоевателя.

На шестое утро перед рассветом Арно сообщил, что все рекруты набраны. Он сказал также, что Ролан оказался очень сговорчив: он вообще почти не спорил после того, как дал клятву. Это звучало обнадеживающе: вероятно, с ним можно все-таки работать, не опасаясь, что он сделает что-нибудь неожиданное и безрассудное.

Мы решили, что пора попытаться захватить истребитель. Я про себя поправился, прежде чем сказать это вслух: не попытаться, а просто захватить.

Мы полетели днем, несмотря на чистое небо, чтобы выбрать место действия. Все наше войско теперь было в замке Ролана, поэтому мы выбрали однокомнатную бревенчатую хижину недалеко от замка, где лес граничил с большим лугом на самом краю феода Ролана. Тут жил один из вилланов Ролана — пастух, присматривавший за стадом. Я велел Ролану до вечера убрать отсюда скот, чтобы он не мешал нам и не усложнял обстановку.

Потом мы зависли в четверти мили над хижиной и стали совещаться, как же захватить истребитель. Три штатских, одному из них шестнадцать лет, другой — его мать, собирались захватить корвет Федерации, припаркованный на орбите в нескольких сотнях миль над планетой! И собирались это сделать при помощи тридцати варваров, вооруженных мечами. Причем варвары эти только и ждали случая перерезать друг другу глотки, а заодно и нам тоже.

Я решил, что не стоит так смотреть на вещи. Я чувствовал, как при этом теряется уверенность, которой и так немного.

Трудно назвать планом то, что у нас было: слишком много неизвестных факторов. Мы поговорили о том, как развернем силы перед началом действий. Потом договорились о начальных шагах, которые должны привести к успеху. А потом придется действовать по обстановке и надеяться на лучшее.

Я начал испытывать нервное напряжение, но Арно, казалось, совсем не нервничает. Может, потому что он норманн, считающий, что он на все способен.

Наконец мы отвезли Арно вместе с его лошадью в замок и высадили прямо во дворе. Впервые наши новые люди увидели катер. И для Арно это хорошо. Он единственный норманн, летавший в катере, и теперь ни у кого не было сомнений, что он для нас самый главный.

Остаток дня мы могли только ждать: папа, мама и я. Бабба отправился собирать своих волков. Я лег, но уснуть не смог. Лежал и думал о возможной неудаче, а это означало бы, что мы навсегда останемся на этой планете.

Если это случится, придется принимать решения. Прежде всего что мне делать на Фанглите? Я мог бы готовиться в рыцари. Я не слишком стар для этого. На Эвдаше меня считали очень сильным для своего возраста и роста. Мне казалось, что я не только смогу осилить тренировку рыцарей, но и сделаю это с успехом, даже если начну поздно.

Но что потом? Меня совершенно не интересовали войны и убийства, а ведь это главное занятие рыцарей. Да они и не думали об этом как о занятии. Для них это образ жизни со всем, что из этого вытекает.

Для чего мне становиться рыцарем? Почему мне нравится рыцарская подготовка, если я не собираюсь быть воином? Я решил, что просто хочу достигнуть вершин в каком-нибудь деле. А эти дети, которых я видел на тренировке, будут превосходными воинами.

Но для меня этого недостаточно. Близко, но недостаточно. Для меня это все-таки будет игрой… без чувства соперничества, но все же… я хочу понять, на что способно мое тело, могу ли я сделать что-то действительно трудное.

И при этом добиться автоматизма! В этом секрет победителя гонок, тяжелоатлета, гимнаста или, допустим, математика. Или человека типа папы классного консультанта. То же самое справедливо и для занятия рыцарством: выучиться так, чтобы действовать не рассуждая. Рыцари никогда не думали о технике своих действий. Они действовали автоматически. И все внимание их было направлено на обстановку и ситуацию боя.

Но для рыцаря подлинное испытание — это бой. Нельзя стать рыцарем, не доказав своей доблести в настоящем бою. Арно подвергся испытанию в Сицилии, вначале в нескольких небольших схватках, потом в большой битве. Ролан участвовал в кровавых битвах в Англии. Но я не хотел никого убивать, чтобы показать, как хорошо я подготовлен. И в то же время не хотел, чтобы убили меня. Это противоположная сторона той же монеты.

Далее я подумал о возможности стать монахом или священником. Неплохо было бы стать подобным брату Оливеру. У него было кое-что, чего не было у других монахов, с которыми я разговаривал, и у отца Дрого. У него был энтузиазм. Ему нравилось быть монахом и знать все, что он знает о религии. И много другого. Я не мог стать таким энтузиастом, потому что большая часть того, во что он верил, для меня не существовала. Все это интересно для изучения, и я, возможно, мог бы выделить здесь зерна истины. Но нет, быть монахом или священником мне не по душе. Прежде всего у меня нет веры.

Может, стоит поближе познакомиться с Фанглитом и выяснить, какие еще есть возможности? Но прежде нужно постараться, чтобы удалось наше предприятие. Нужно вырвать Денин из рук политической полиции и улететь на какую-нибудь планету, похожую на Эвдаш.

И только потом снова подумать, чем же мне заняться.

Такие мысли пробегали в моей голове, но наконец я уснул.

Когда солнце село и начало темнеть, я посадил катер в лесу за хижиной. Может показаться странным, но сделать это оказалось легко. В этом лесу много лет пасется скот, он съел все кусты и молодые древесные побеги. Поэтому не было никакого подлеска, кустарника или молодых деревьев, только большие деревья с травой под ними. Между стволами оставалось достаточно места для катера, а когда катер оказался там, заметить сверху его стало невозможно.

Я посадил катер в ста ярдах за хижиной под кроной огромного старого дерева. Чувствовал я себя не очень хорошо. Нервничал, кожа онемела, чувствовалась какая-то слабость. Все сильнее становилось предчувствие, что дело обернется катастрофой. Если бы была хоть какая-то возможность освободить Денин другим путем, я тут же отказался бы от нашего плана.

Рыцари и сержанты уже были здесь, большинство сидело на лошадях, негромко разговаривая. Они казались совершенно спокойными; даже страшно становилось от их спокойствия. С ними были Арно и Ролан. Не знаю, успели ли подойти Бабба и волки, но тогда я не знал, чем они могут нам помочь. Если они и были поблизости, то не показывались. Иначе рыцари могли бы попытаться убить их.

Я вышел из катера с ружьем-бластером через плечо и несколько минут поговорил с Арно, дожидаясь, чтобы стемнело. Потом пошел в хижину. Возле нее с луками наготове ждали четверо рыцарей. Они должны были поддержать меня, когда появится истребитель.

Бедный пастух был в хижине. Ему приказали остаться, когда увели скот, и он не представлял себе, что происходит. Он тихо сидел в углу, стараясь оставаться незаметным.

Все еще было недостаточно темно, поэтому я вернулся в катер и продолжал ждать. Интересно, заметно ли, как я нервничаю. В катере все молчали. Мама сварила корч, и я выпил чашку.

Раньше я никогда не замечал, как медленно темнеет.

Из леса послышался низкий печальный вой, и мы решили, что нас зовет Бабба, поэтому папа отправился выяснять, что ему нужно.

Почти совсем стемнело, когда я снова вышел из катера и пошел к хижине. Я так нервничал, что дышал с трудом. Больше ждать я не мог. Я снял с пояса коммуникатор и заговорил в него.

И неожиданно совершенно успокоился.

— Говорит Клентис кель Деруп, — сказал я, — вызываю полицейский корвет Федерации. — Я старался, чтобы голос мой звучал слабо и болезненно. — Я в покинутой хижине у пастбища. Вы засекли мои координаты? В меня попала стрела, и рана загноилась. Боюсь, что если не получу немедленной медицинской помощи, к утру я умру.

Последовало ожидание, может быть, с минуту. Вероятно, ждали, пока к передатчику подойдет капитан. Наконец послышался очень деловой голос:

— Товарищ кель Деруп, мы засекли ваши координаты. Вскоре вас подберет истребитель. Вам сразу дадут антибиотики, а наш врач примет вас на борту корвета.

Получив ответ капитана, я сказал четверым рыцарям, стоявшим рядом, чтобы они спрятались за деревьями на самом краю леса. Они спокойно, но быстро разошлись. Я сел за дерево не далее десяти ярдов от хижины. Минуты через три подбежал папа. Он слушал в катере радио и поймал переговоры между корветом и истребителями.

— Капитан осторожен, — сказал папа. — Не думаю, что он что-то подозревает, просто осторожен. Он послал сразу три истребителя. Два останутся вне видимости, на высоте в две тысячи футов, и будут следить через инфраскопы. А корвет будет выше, в пяти милях.

— Теперь мне нужно поговорить с Арно, — добавил он и заторопился в лес.

Итак, наши планы рухнули. Вместо того, чтобы иметь дело с одним истребителем, нам противостояло три плюс корвет. Но я почему-то не обеспокоился и не испугался. Был абсолютно спокоен и чувствовал, что все кончится хорошо — прямо противоположно тому, что испытывал совсем недавно. Я ничего не сказал рыцарям о том, что случилось: мне нечего было им сказать. Придется начать так, будто ничего не изменилось, и действовать по обстановке.

Прошло еще десять минут до появления первого истребителя. Я не видел, как он появился: было темно, даже луна не светила, а на истребителе были погашены все огни. Только что ничего не было, а в следующее мгновение луч прожектора осветил хижину. Истребитель сел не далее чем в ста футах, продолжая светить прожектором. Еще минуту ничего не происходило.

Я старался не смотреть на свет, но мне пришло в голову, что рыцари смотрят на него, потому что ничего подобного они в жизни не видели. Их зрачки сократятся, и они не смогут попасть в цель своими стрелами.

Значит, все на мне.

И если рыцари начнут стрелять и промахиваться, пока я не буду на расстоянии действия станнера, придется использовать бластер. А это вызовет ответный огонь. Корвет может уничтожить все вокруг, и этим все кончится. Что ж, подумал я, действуем по обстановке. Буду стараться делать, что могу, и надеяться на лучшее. Кричать своим людям я не мог. Политическая полиция поймет, что я не один.

Я перестал размышлять и просто смотрел. Истребитель светлый, почти белый, я видел, как скользнула в сторону боковая панель и вышли два человека. Не знаю, остался ли внутри третий или там больше никого нет. Один из этих двоих поднес руку ко рту. Должно быть, говорил в коммуникатор. У второго в руке ружье — тяжелое боевое оружие.

Они уже были почти на расстоянии досягаемости станнера, когда я услышал два щелчка тетивы, почти одновременно. Прежде чем я смог что-то сделать, оба агента упали: им следовало бы запастись примитивной кольчугой. По-видимому, мои рыцари все же отвели взгляды от прожектора: видели они хорошо.

Как только они упали, я побежал к истребителю, крикнув лучникам: «Не приближайтесь!» Я не оглядывался, бежал изо всех сил, не отрывая взгляда от входа в истребитель, готовый стрелять во всякого, кто там покажется. Пробегая мимо агентов, я даже не посмотрел, живы ли они. Потребовалось четыре секунды, чтобы запрыгнуть в истребитель: он был пуст. Радио было включено, и оттуда доносилось: «БИ-один, отойдите в сторону с линии огня».

Вероятно, они все же следили недостаточно внимательно. Может, видя меня, решили, что я один из агентов. Но я не мог управлять истребителем: нужно время, чтобы разобраться в системе управления.

Но я смог бросить только один взгляд. Выпрыгнул и побежал назад, потратив на возвращение чуть больше времени, потому что на бегу наклонился и подобрал ружье упавшего агента.

Я едва успел передать его одному из рыцарей, когда появились два истребителя и повисли в двадцати-тридцати футах над лугом. Не знаю, видели ли они, как я бежал. Вспыхнули их прожектора, обыскивая луг и края леса. Я прижался за стволом вместе с рыцарем, давая ему десятисекундный курс обучения стрельбе из ружья-бластера, потом, когда прожектор переместился, перебежал за другое дерево.

Выглядывая из-за него, я прицелился в один из прожекторов, и почти одновременно, на мгновение раньше, выстрелил и рыцарь в другой. Мне, вероятно, не следовало удивляться. Рыцари достаточно сообразительны, чтобы не дать себя ослепить, и у этого хватило ума разбить прожектор. Но использовать совершенно незнакомое оружие через двадцать секунд после того, как впервые взял его в руки, и при этом попасть в цель… я слышал, папа однажды сказал, что нет предела возможностям человека. Теперь я понял, что он имел в виду.

Единственная проблема заключалась в том, что секунду спустя этот парень разбил прожектор и в покинутом истребителе. Я предпочел бы оставить его целым.

Но через две-три секунды, придя в себя, истребители начали стрелять по лесу. Но стреляли недолго. Позже я узнал, что капитан корвета приказал им прекратить стрельбу: Клентис кель Деруп ему нужен живым.

Но тогда я этого не знал. Видел только, что стрельба прекратилась. На время все затихло, и через четыре-пять минут показался сам корвет и повис в пятнадцати футах над землей. Яйцеобразной формы, с плоским дном, он был около двухсот футов в длину. Я смутно видел его орудийные башни, которые легко могли разнести хижину и окружающие деревья.

Но капитан не рисковал своими прожекторами.

И тут кто-то, вероятно, сам капитан, заговорил в громкоговоритель:

— Клентис кель Деруп! Выходи и сдавайся! Сдавайся, или мы тебя уничтожим.

Мой голос похож на папин, особенно в коммуникатор. Нужно было говорить, как он, говорить то, что сказал бы он в данных обстоятельствах, на случай, если на корвете кто-то знал его.

— Это вам ничего не даст, — ответил я в коммуникатор. — Вас послали не убивать меня. Правительству нужен показательный суд.

— У меня есть кое-что нужное вам — я сам. А у вас есть то, что нужно мне, — моя дочь. Если вы отпустите ее в лес, к брату и матери, я сдамся. Что скажете?

— Боюсь, что нет, кель Деруп, — ответил громкоговоритель. — Не в такой последовательности. Но я сделаю встречное предложение. Прежде всего, я действительно предпочитаю взять вас живым. В этом вы правы, хотя можно и мертвым. Если вы сдадитесь, после того как вы окажетесь в наших руках, мы отпустим вашу дочь. Если нет, мы выбросим ее мертвое тело из корабля и сожжем вас троих из бластеров.

— А теперь выходите из хижины, подняв руки, и ложитесь на землю лицом вниз. — Он помолчал. — У вас одна минута на принятие решения.

Одна минута!

У хижины есть задняя дверь. Я побежал к ней и нырнул внутрь, в густую тьму. Мое дерево находилось лишь в десяти футах от хижины, и около хижины лежала груда дров. Я укрывался за ней. Меня не должны были увидеть.

Пастух все еще был в хижине. Я смутно видел его при свете звезд.

— Ты! — сказал я. — Если хочешь жить, подойди к двери и остановись.

Он медленно подошел.

— Теперь встань на четвереньки и выползи. Проползешь тридцать футов и остановишься.

Выглядывая из двери, я следил за ним. Я почти слышал, как колотится его сердце, он, вероятно, едва не задыхался. Когда он остановился, я сказал:

— Теперь ложись на живот и раскинь руки и ноги.

Пока все хорошо, думал я, глядя, как он делает это. Из тьмы появился один из истребителей, подлетел к пастуху, повис в нескольких ярдах, открылась панель. Я видел, как оттуда показалась рука, и понял, что беднягу просто оглушили станнером.

Тут же истребитель приземлился, оттуда выпрыгнули два человека и подняли тело пастуха. Я выстрелил из станнера, настроив его на широкий луч и полную мощность. На таком расстоянии я не мог промахнуться, и они должны быть либо мертвы, либо на много часов выведены из строя. Как только они упали, я повернулся и через заднюю дверь выбежал из хижины в лес, свернул влево и постарался, чтобы между мною и кораблем было как можно больше деревьев. Я едва успел уйти с линии огня, когда третий истребитель начал стрелять из бластера. Полетели обломки дерева, и когда десять секунд спустя стрельба прекратилась, передняя стена хижины горела. Не очень сильно, потому что дерево все пропиталось водой, но пуская тучи дыма.

Но к этому времени я уже был в лесу за большим деревом. В шестидесяти-семидесяти футах от меня я видел за другим деревом норманна того самого рыцаря с ружьем. Что он подумал об этой стрельбе? Испугался? Сердце мое билось как сумасшедшее, и совсем не от бега.

Я двинулся вперед, пригибаясь и старясь держаться за деревьями, чтобы меня не увидели в инфраскоп корвета. «Это я», — прошептал я, подойдя к рыцарю. Он быстро оглянулся и снова повернулся к лугу. Корвет придвинулся ближе, я видел, как поворачиваются его орудийные башни. Бластер-пушка разворачивался в нашу сторону.

Я решил, что пора снова начать переговоры, и потянулся к коммуникатору, но прежде чем успел снять его с пояса, услышал в нем голос папы. Я слышал его голос и непосредственно, справа от меня, и посмотрел туда. Папа вышел из катера и стоял за деревом.

— Капитан, — говорил он, — вы слишком усложняете дела. Давайте поговорим разумно. Вы не доверяете мне, я вам. Нам нужно идти на обмен небольшими уступками, так чтобы ни один не потерял больше другого.

Он подождал, пока в громкоговорителе не послышался голос капитана:

— Продолжайте!

— Во-первых, пусть третий истребитель сядет посреди луга, чтобы я о нем не думал. Тогда я выйду на край луга, и вы сможете меня увидеть. И тогда мы поговорим о следующем шаге.

Мне казалось, что на месте капитана я бы на это пошел. Я всматривался в ночь, не зная, где сейчас третий истребитель. Примерно через полминуты я увидел, как он садится в середине луга.

Я не знал, мне ли выходить или папа будет продолжать действовать. Он ответил на это, выйдя из-за дерева прямо передо мной.

— Теперь, — сказал он, — пусть экипаж истребителя выйдет и пройдет по направлению ко мне сто футов, чтобы я мог его видеть.

Ответ пришел немедленно.

— Кель Деруп, я теряю терпение. Вы уже вывели из строя четверых моих людей, может, убили их. Этот экипаж не сделает ни шага.

— Капитан, — ответил папа, — не знаю, что вы задумали, но знаю, что человек, лишенный терпения, никогда не поднялся бы до вашего звания в политической полиции. Ваши четверо людей придут в себя. Надеюсь, это же справедливо по отношению к моему сыну, которого ваши люди уложили из станнера несколько минут назад.

— Я не сделаю дальше ни шагу, пока истребитель может напасть на меня. Экипаж должен выйти и пройти по направлению ко мне сто футов.

Последовала пауза, секунд в пятнадцать-двадцать. Потом громкоговоритель заговорил снова:

— Кель Деруп, орудийные башни корвета нацелены на два покинутых истребителя. Если один из них шевельнется или если кто-то попытается к ним приблизиться, я буду стрелять немедленно. Если это входит в ваши планы, имейте в виду, что это самоубийство. Что касается третьего истребителя, то я согласен только на то, чтобы экипаж вышел из него.

— Договоримся на пятидесяти футах, капитан, — сказал папа. — Если они подойдут на пятьдесят футов, я подойду на столько же и мы поговорим дальше.

Через несколько секунд панель третьего истребителя открылась, оттуда вышли двое и немного прошли в нашем направлении. Они находились примерно в двухстах ярдах от нас, поэтому я не обращал на них особого внимания. Я смотрел на корвет, крепко сжимая ружье вспотевшими руками. Папа прошел около пятидесяти футов.

Я снова услышал его голос в коммуникаторе.

— Теперь ваша очередь. Посадите корвет в трехстах футах передо мной, откройте люк, чтобы я увидел дочь.

Какое-то время ничего не происходило. Меня немного отвлекли звуки кваканья; звезды сверкали в черном небе. Маленькие кусающиеся насекомые гудели вокруг головы, я отмахнулся от них. Как-то отчужденно дивился своему спокойствию. А ведь только что чуть не разрывался, нервничая.

Через несколько минут корвет опустился на землю в трехстах футах от нас. Еще через полминуты в его борту появилось светлое пятно, открылся люк. Я видел в нем трех человек, но разглядеть, кто они, не мог.

— Пусть она позовет меня, — сказал папа капитану, — чтобы я знал, что она здесь.

Через несколько секунд один из этих людей крикнул:

— Здравствуй, папа! Это я, Денин!

Сомнений не было: это она.

— Хорошо, капитан, — сказал папа в коммуникатор. — Мы хорошо начали. Но прежде чем пойдем дальше, я хочу, чтобы вы кое-что знали, просто на случай, если вы что-то задумали. Я готов остаться на этой планете: я могу преуспевать на любом обитаемом мире. Вы знаете мою репутацию. Единственная причина, почему я связался с вами, моя дочь. У нее впереди вся жизнь, а я большую часть своей прожил. Но если вы нарушите нашу договоренность, я немедленно исчезну.

— Теперь пусть она услышит меня через коммуникаторы охраны. Потому что если она не будет следовать моим инструкциям, я пойму, что либо она их не слышала, либо ей не дают их выполнять. Я немедленно прекращаю переговоры. Вы отправляетесь домой докладывать, что я был у вас в руках, а вы не смогли меня удержать. Вам не удастся это скрыть, правда все равно просочится. Я был у вас, и вы дали мне уйти.

Он замолчал и подождал с полминуты, вероятно, чтобы дать капитану время отдать приказ. Интересно, что это за репутация у папы, если она должна так подействовать на капитана.

— Хорошо, — сказал папа, — я подойду еще на двадцать футов. И буду примерно в семидесяти футах от леса. Пусть она отойдет на семьдесят футов от корабля.

И не дожидаясь ответа, он сделал восемь шагов в их направлении, потом остановился. Денин подошла на шестьдесят-семьдесят футов, стражники с обеих сторон держали ее за руки. И тут я подумал, что вот-вот Денин будет среди нас, но папа будет на корвете, корвет взлетит и оставит нас среди кучи разгневанных норманнов.

Внутренности у меня превратились в тугой клубок, хотя я знал, что это ерунда. Я хорошо знал папу: он что-то задумал. Мне стало чуть легче.

— Теперь пусть охрана остановится, — сказал папа в коммуникатор. — А она пройдет вперед и остановится на полпути. Так она останется в радиусе действия станнера. Если она не остановится, они уложат ее из станнера. Когда она остановится, я выйду ей навстречу.

— После этого она медленно, шаг за шагом пойдет ко мне. И ваши люди будут так же медленно идти за ней, чтобы она оставалась в пределах досягаемости станнера. Когда она будет в пяти шагах от меня, она побежит в лес. Понятно? Она побежит в лес, и они позволят ей. Потом ваши люди могут использовать на мне станнер или просто возьмут меня. На ваш выбор.

Даже я не поверил ему, а ведь он мой отец. И у него, и у капитана было что-то на уме, и оба знали об этом. Вопрос в том, чья уловка сработает.

— Соглашайтесь немедленно, — продолжал папа, — или я ухожу в лес. И помните, на Морн Геблью меня ждут живым. Под вопросом ваша карьера.

Мне показалось, я понял, что задумал капитан. В дни прежней империи императоры предпочитали уничтожать всю семью своих противников, не оставляя никого в живых. Если капитан получит в свои руки папу живым, он выжжет все вокруг бластерами и доложит, что уничтожил семью кель Деруп.

— Вы переоцениваете свою значимость, — ответил громкоговоритель. — Но хорошо, я согласен. Нас не интересует ваша семья. Мы посланы за вами.

И тут со стороны истребителя я услышал ужасный крик, потом другой. Поворачивая голову в том направлении, краем глаза я видел, как папа устремился к Денин. В тот же момент Денин что-то сделала — что именно, я не видел, но, должно быть, она применила искусство рук-ног. Один из охранников упал. А она нырнула на землю. Еще через мгновение второй охранник и папа упали одновременно: они поразили друг друга из станнеров.

Пока все это происходило, я услышал еще один дикий крик, на этот раз со стороны корвета. Бросил туда быстрый взгляд и успел увидеть двух больших волков, исчезающих в люке. Слева от меня прогремела труба, в коммуникаторе послышались вопли. Из леса вылетела кавалерия Арно.

Я остановился в смятении, потом понял, что мои рыцари изо всех сил бегут к корвету, чтобы принять участие в схватке. Я побежал к папе и Денин.

Денин уже встала, рыцари врывались в корвет. К тому времени, как я подбежал, Денин уже сняла с охранника станнер и выстрелила из него во второго, которого только что уложила на землю. Потом вторично выстрелила в первого, потому что папа достал его на пределе дальности. Она хотела быть уверенной, что ни один из них не вмешается. Потом мы вместе с ней оттащили папу в лес.

Он не потерял сознания, просто тело отказывалось ему повиноваться. Я оставил его с Денин под деревьями и как можно быстрее побежал на середину луга, где стоял третий истребитель. Ружье я держал наготове, но мне оно не понадобилось: в тридцати-сорока футах от истребителя на траве лежали два члена его экипажа. Волки — вероятно, их было несколько — напали на них, сбили с ног и убили, прежде чем они смогли понять, что происходит. У них не было времени даже схватиться за бластеры.

Я взял их оружие и вошел в истребитель, закрыв за собой дверь. Света было достаточно, чтобы я увидел, что приборы управления здесь почти такие же, как на катере. Конечно, не было двигателя для глубокого космоса, но мне нужно было только использовать истребитель для поддержки рыцарей в случае необходимости. Радио было включено, но молчало, светилась только шкала. Определив, для чего предназначены приборы, я включил двигатель.

Я не знал, что делать дальше, потому что не представлял себе ситуацию на корвете. Я уже решил просто подняться на несколько футов, когда увидел в окно волчью морду. Это был Бабба, поэтому я нажал кнопку с надписью «дверь».

Бабба впрыгнул внутрь, и я опять закрыл дверь. Он рассказал мне, что произошло. Когда прибыли корвет и три истребителя, папа послал ему мысленное сообщение. Когда папа даст сигнал, мысленный, конечно, волки должны пробраться на середину луга с противоположной стороны. Он даст сигнал только в ситуации, когда ни с корвета, ни с истребителей не будут наблюдать в инфраскоп.

И вот и корвет и истребители приземлились, и все их внимание было устремлено на папу и на наш край леса.

Самое трудное для папы заключалось в том, что он мог лишь посылать инструкции Баббе. Он не телепат, и, естественно, обратной связи у него не было. Он не знал, смогут ли Бабба и волчья стая выполнить его инструкции, хотя он верил в Баббу. Он даже не знал определенно, получил ли Бабба сообщение.

Папа не только смел, он еще умен и быстр. Он придумал все это в одно мгновение, после того как капитан корвета спутал все наши планы, послав вниз все три истребителя. Оказалось также, что папа, прежде чем выйти на луг, велел Арно перевести его отряд немного западнее, чтобы норманны не растоптали нас во время нападения.

Арно должен был начать нападение в тот момент, когда волки проникнут в корвет. И рыцари должны действовать быстро: хоть волки вызовут шок у экипажа, этот шок не продлится долго. Особенно если на пути их будет кто-нибудь с бластером или станнером в руке.

Однако волки добрались до мостика без потерь. Три волка и Бабба проникли в корвет, и члены экипажа, стоявшие у входа и в коридоре, запаниковали и убежали. У того, кто стоял первым, был станнер, но он не успел пустить его в ход: его сбили с ног и загрызли. Бабба не сказал, кто это сделал, но я видел кровь на его морде.

На мостике — там находилось четверо — услышали крики, но не знали, что случилось. Один из них успел достать станнер и убил первого волка Большого. Но Большой инерцией своего прыжка сбил его с ног. А Блонди ухватила за руку. А Стройный добрался до его горла.

Тем временем остальные побежали, а Стройный и Блонди — за ними и из корабля. Бабба оставался, пока не услышал, что на корабль ворвались норманны. Когда в коридоре ему встретился один из них с мечом в руке, Бабба тоже убежал из корабля.

Пока Бабба все это мне рассказывал, я поднял истребитель, пролетел над хижиной и приземлился. Бабба был совершенно уверен, что поблизости нет людей Федерации. Но прежде чем оставить истребитель, я забрал все оружие и активационную плату двигателя — так, на всякий случай. Потом то же самое сделал с остальными двумя истребителями.

Тем временем мама и Денин привели катер и перенесли в него папу. Голова у папы работала, хотя руки и ноги его не слушались, и он мог разговаривать так, что мы его понимали. Он отдавал приказы, и мне это нравилось. Для новичка я действовал неплохо, но если это пример того, как он действовал революционером, я понимаю, почему он так нужен политической полиции.

Норманны захватили выживших членов экипажа в плен: они понадобятся им, чтобы помочь управлять корветом. Но папа не верил политической полиции, даже пленным. Поэтому он велел мне поработать станнером и убедиться, что они все выведены из строя и не придут в себя до утра. Он даже сказал мне, как настроить станнер. А потом я должен вывести из строя компьютерную астронавигационную систему. Если у меня это не получится, я должен отнести его на корвет, и он скажет, что нужно делать. Это чтобы эффективно привязать корабль к окрестностям Фанглита.

Но это оказалось не очень трудно. Вначале я изучил части А и В операционной инструкции, потом отправился в инженерный отсек, извлек две платы и отправил их в утилизатор.

Затем я проверил систему орудийного огня и убедился, что без определенных инструкций стрелять нельзя. Мне не хотелось, чтобы норманны начали стрелять по лесу до нашего отлета.

Затем я пошел в ангар и проверил наш старый катер — тот, в котором мы с Денин прилетели на Фанглит. Я связался с мамой по коммуникатору, и она объяснила, как вывести его из строя. Мы не хотели, чтобы у экипажа оставалась возможность вернуться к цивилизации. Это тоже оказалось нетрудно. Я извлек из компьютера главный информационный куб и спрятал его в карман. Тот, что на корвете, сюда не подойдет.

Пленные не представляли проблем. Норманны вышли из себя и оставили в живых только девять человек. Один из членов экипажа убил нескольких рыцарей бластером, и это вызвало настоящую вспышку кровожадности. Повсюду валялись тела агентов Федерации, и палуба была скользкой от крови. Невозможно было выйти, не запачкавшись в крови, и я почти протер подошвы о траву, пытаясь стереть с них кровь.

Я не успел лечь спать в катере, как пришел Арно и попросил меня перевести истребители на борт корвета. Он опасался, что их захватят люди Ролана.

У него уже произошло столкновение с Роланом, который утверждал, что отныне он главный. Корвет находится на территории его феода, сказал он, и потому принадлежит ему. Но большинство рыцарей давали клятву верности Арно и не готовы были поддержать Ролана, хотя у его притязаний и были некие законные обоснования.

У одного из людей Арно было ружье-бластер, а у людей Ролана два станнера. До оружейной они не добрались, да и не смогли бы открыть ее, пока не проснутся пленные.

Арно не казался расстроенным из-за Ролана. Я уверен, он ожидал, что произойдет что-нибудь в этом роде. Он вырос и воспитался как истинный норманн, и такое поведение его не смущало.

Но я по-другому смотрел на ситуацию. Люди Ролана могли решить, что меня можно использовать в качестве заложника, или просто захотели бы завладеть моим оружием. Люди Арно смогут защитить меня, но я считал, что мы должны пойти Арно навстречу. Папа велел мне действовать по своему выбору. Денин заявила, что хочет идти со мной и поддерживать меня, и, к моему удивлению, папа согласился и дал ей свой бластер. Мама ни слова не возразила.

Мы не сказали Арно об оружии, которое я принес с истребителей. Мне просто казалось, что так нужно поступить. Мы все молча согласились, что современное мощное оружие не должно попадать в руки пререкающихся норманнов.

Когда мы с Денин появились в корвете, ничего не произошло. Я открыл ангар, ввел туда три истребителя, потом мы вернулись на катер.

Теперь вся семья была в сборе, и мы могли улететь. Мы могли уйти за пределы системы даже не попрощавшись. Но решили остаться до рассвета. Мы обязаны были Арно, хотя по-прежнему не доверяли ему и выполнили свое обещание, добыв ему корвет. Мы чувствовали, что нельзя улететь, прежде чем он не утвердился в корвете как главный. Поэтому я поднял катер на семь футов, чтобы нас нельзя было достать, и там остался. Мы определили график дежурства, и я пошел спать.

 

СЕМНАДЦАТЬ

Было мое дежурство — еще не рассвело, — когда я увидел, как кто-то идет к нам по лугу. Это был опять Арно, он хотел войти. Бабба заверил меня, что больше никого поблизости нет и что в данный момент у Арно нет предательских намерений.

Поэтому я разбудил папу, который надел комбинезон и прикрепил станнер. Потом я опустил катер и впустил Арно.

Оказывается, он хотел поучиться у компьютера стандартному языку. Знание стандартного будет для него большим преимуществом, потому что он смог бы разговаривать с пленными, когда они придут в себя, а больше никто из норманнов этого не сможет. И он знал, что мы учились его языку с помощью компьютера, и теперь хотел, чтобы компьютер научил его нашему.

Я поднялся на десять футов, и Денин настроила лингвистическую обучающую программу, чтобы она учила эвдашскому на той смеси провансальского и норманнского, которую мы усвоили. Эвдашский очень близок к стандартному, и пленники его поймут.

Арно сел в одно из кресел со шлемом на голове, папа настроил приборы. Я сидел сзади с бластером в руке и слушал музыку, одновременно наблюдая за Арно. Тут же сидел Бабба, он уловит намерения Арно, если они появятся.

Наше недоверие, казалось, нисколько не беспокоит Арно. Может, норманны привыкли к такому отношению. Я был доволен, что Арно получит преимущество, в котором так нуждается. Утром мы сможем улететь со спокойной совестью.

Вскоре начался рассвет, через какое-то время вышло солнце. Встала мама и начала готовить завтрак. Потом встала Денин и вторично папа. Арно сидел с полузакрытыми глазами, запоминая слова и символы.

Вдруг я вытаращил глаза: корвет поднимался. Я закричал и указал на него. Арно стащил шлем и смотрел, присев, будто готовый к прыжку за улетающим кораблем.

Неожиданно корабль полетел по низкой траектории на запад. Я заметил только, что и люк, и дополнительный люк широко открыты. Я предупреждающе крикнул, поднял катер и полетел за кораблем.

Папа сначала подумал, что один из пленников освободился и пробрался на мостик. Но я рассказал ему об открытых люках, да и сам полет проходил ужасно неровно, и мы решили, что кто-то из норманнов начал тыкать в приборы на щите управления. Корабль делал не менее пятисот миль в час, когда свернул к океану.

— Что же будет? — спросил я папу.

Он не ответил. И не нужно было, потому что тут это случилось: корвет взорвался! Ужасный взрыв разорвал его на мелкие части. Даже катер, который находился в полумиле от него и гораздо выше, сильно качнуло.

Мне не нужно было спрашивать, что произошло. На корабле не было взрывчатки. Нет, тот, кто стоял у приборов, нажал не ту кнопку, и корабль перешел в фазу БСС — быстрее скорости света, и это в пяти милях от поверхности планеты! Даже в полумиллионе миль это делать опасно.

Мы сделали круг и смотрели, как погружаются в море обломки корвета. Арно уже выхватывал пистолет, когда Денин уложила его станнером. У нас оставался единственный летающий корабль на Фанглите, его последний шанс получить свою империю. Он это понял, но Денин опередила его.

Ее станнер был настроен на низкую мощность — это обычная установка, когда он висит на поясе, — и Арно не потерял сознания, только стал беспомощным.

Потом мы поговорили. Прежде всего я в общих чертах объяснил Арно, что произошло с корветом. После этого папа спросил, куда он хочет быть высаженным. Арно пробормотал, что не хочет высаживаться. Теперь у него нет небесного корабля, и он хочет отправиться с нами в нашу страну. Он поклянется в верности, будет нашим покорным вассалом, и нам не нужно беспокоиться, что он снова захочет кого-нибудь убить и завладеть катером.

Мне было жаль Арно, и я сказал папе, что согласен взять его. Но папа не разрешил. Он считал, что Арно не выживет в цивилизованном мире. А если и выживет, то будет там несчастен.

Он объяснил Арно, где на самом деле находится наша страна — мир, летящий вокруг звезды, такой далекой, что ее отсюда не видно. Конечно, общая идея была абсолютно чужда Арно, но, кажется, основное он понял. И хотя онемевшее лицо не способно было менять выражение, я подумал, что эта идея не поразила его.

Арно прекрасно адаптировался к фактам. Проблема в адаптации к отношениям. Он варвар. И мне было очень печально, что он такой хороший варвар. К тому же его неудовлетворенность Фанглитом усилилась от знакомства с нами.

Папа указал ему на то, что мы выполнили нашу часть договора: помогли ему получить корабль. Он просто не смог удержать его, хотя не по своей и не по нашей вине.

Тут мне пришла в голову мысль.

— Арно, — сказал я, — когда мы встретились, ты собирался купить боевых лошадей, верно? И отвести их в Италию, на Сицилию или еще куда-нибудь, где их трудно раздобыть, продать их там норманнам и разбогатеть. Я знаю, где есть свыше тридцати боевых коней, а их владельцам они уже не нужны.

Когда он пришел в себя, мы высадили Арно на лугу перед хижиной. Потом с высоты в несколько миль следили, как он сел на Хрольфа, согнал остальных лошадей и связал их цепочкой. Это оказалось нетрудно: норманнские лошади узнают рыцаря, когда видят или слышат его, и делают то, что им велят.

После этого он снял с них упряжь и сложил в груду. Ему трудно было бы объяснить, откуда у него столько седел, и сохранить их.

Мы ничего не говорили ему об оружии, снятом с истребителей. Но на прощание я дал Арно четыре пачки зарядов для станнера и поясной магазин с энергетическими цилиндрами для бластера. Я также объяснил ему, что их навечно не хватит — не хватит даже, чтобы сделать его королем Сицилии. Но они помогут ему провести табун и защититься от разбойников на пути к Средиземному морю.

Перед тем как задать координаты на отлет, мы в последний раз увидели его. Он бродил по лугу там, где стояли истребители. Искал какое-нибудь оброненное оружие, я был уверен. Но мы не видели, чтобы он что-нибудь поднял.

Итак, в нашем приключении он получил табун лошадей — вероятно, не меньше, чем смог бы купить. И у него еще оставалось золото, с которым он пришел из Сицилии. Хорошее начало для купца, а с его умом и храбростью он когда-нибудь будет покупать и продавать королей и герцогов.

Я хотел бы попрощаться с волками. Их помощь была для нас неоценима, и они помогали нам, ничего не прося взамен. Мудрые глаза Баббы смотрели на меня, пасть его улыбалась.

— С волками все в порядке, — сказал он. — У них свои дороги… и свои ценности. Им не нужна благодарность. Они знают, что сделали, и долго будут рассказывать об этом щенятам и щенятам щенят.

Через миллион миль мы перешли в стадию БСС и направились за пределы системы. Фантастическое приключение, и хорошо закончилось. Мы снова вместе, и единственная жертва — Куки.

Я сильно изменился на Фанглите, я уже не был прежним подростком. Денин тоже, хотя она не оставила мысли о возвращении в среднюю школу. Я решил поддержать ее, но мы договорились, что когда кончим, не останемся на Эвдаше.

Мы с ней много говорили, прежде чем выложить это родителям. Мы решили, что попросим их готовить нас к тому, чтобы мы смогли помочь Федерации снова стать безопасной и свободной.

Они улыбнулись друг другу, и папа сказал, что они готовят нас к этому с самого рождения, просто на случай, если мы этого захотим. И теперь самое время приступить к новому этапу подготовки.

С тех пор он ничего об этом не говорил, а мы не спрашивали. Но когда мы пошли утром в школу, мама предупредила нас, чтобы мы ничем не занимали вечер: папа приведет человека, которому нужно с нами поговорить.

Денин сказала, что сегодня вечером начинается наша новая фаза. Вероятно, она права. Денин всегда права.