Как я и думал, как только стемнело, путники начали покидать дорогу, чтобы провести ночь в окружающих лесах или на лугах. Я искал учителя языка, который не попытается ударить меня ножом.

Я выбрал одного из людей в длинной одежде, который путешествовал в одиночку. Возможно, у него под одеждой оружие, но мне почему-то казалось, что эти люди не имеют оружия. Да и неудобно носить меч под такой одеждой. Его оттуда долго вынимать.

Похоже, они принадлежат к какой-то организации невоенного типа. Может быть даже, они живут по правилам непротивления, как медвежьекошачьи мистики на Филвике. Я надеялся на это.

Мы следили, как этот человек свернул с дороги на луг, прошел футов сто и сел у ручья. Он стал есть что-то похожее на хлеб и сыр.

Поев, он встал на колени, сложил ладони вместе, склонил голову и так постоял несколько минут. Не знаю, чем он занимался. Похоже на какую-то медитацию, как на Филвике. После этого он начал чесаться. Потом натянул капюшон и лег, поерзал немного, вероятно, приспосабливаясь к неровной почве. Немного погодя сел и отбросил несколько камней, на которых лежал. Наконец, положив голову на свой маленький мешок, затих.

К этому времени совсем стемнело, и я переключился на инфраскоп. Инфраскоп не дает подробностей, но зато требует очень мало света. Довольно долго человек лежал неподвижно.

Я ждал, пока не наступит ночь ион уснет покрепче. Я решил, что если он шел весь день, много времени на это не понадобится. Потом мы опустились под покровом темноты, и Денин выпустила меня в ста ярдах от него, на краю луга. Когда она поднялась, я пошел вдоль ручья к человеку, держа в руке станнер. Было не очень темно. У Фанглита лишь один спутник, но он давал достаточно света, хотя и светил в две четверти.

Я увидел человека за сто футов и настроил свой станнер на низкую мощность и на широкий луч. На расстоянии в пятьдесят футов это его не парализует, только замедлит реакции. И еще глубже погрузит в сон. А когда проснется, в худшем случае у него будет болеть голова.

Конечно, если правда все, что я читал дома в приключенческих книгах о стрелке Маклуне.

Я прицелился и нажал на курок.

Подойдя к нему, я ударил его по голове рукояткой своего ножа, не очень сильно, только чтобы была шишка. Даже сквозь капюшон ударить нелегко — гораздо проще уложить из станнера. Придя в себя, он сопоставит шишку со своим беспамятством и решит, что я прогнал нападавшего.

А если он решит по-другому, я гораздо больше и сильнее его, и у меня есть станнер. Впрочем, нужно быть начеку.

Но как он дурно пахнет! Вот уж кому нужна ванна!

Он лежал всего в десяти футах от ручья. Я набрал в ладони воды и вылил ему на лицо. Он застонал и зашевелился, я приподнял ему голову.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я по-эвдашски. Мне не нужно было изображать волнение, я на самом деле волновался. Он поймет, что, во-первых, я друг, а во-вторых, иностранец, не знающий местного языка. Я на самом деле его друг; впрочем, сомневаюсь, что он согласился бы с этим, узнав, что я с ним сделал.

Он что-то сказал, интонация в конце фразы выше, будто это вопрос. Я по-прежнему по-эвдашски ответил:

— На вас напал грабитель. Я прогнал его.

Он ничего не понял, но должно для него звучать успокоительно.

Он сел, достал из мешка питьевой мех и отпил. Потом откинул капюшон, ощупал место, куда я ударил, и что-то сказал, будто про себя. Я по-эвдашски спросил, как он себя чувствует.

Он взглянул на меня, очевидно, сообразив теперь, что я не владею его языком. Я протянул руку, коснулся пальцем его головы и сказал по-эвдашски «голова». Он ничего не ответил. Я не хотел, чтобы он сообщил мне, как на его языке головная боль или рана, поэтому показал на свою голову и опять сказал «голова».

— Ага! — произнес он. — La testo.

— «La testo», — повторил я. Приемник, прикрепленный к поясу, передает все, что я услышу, на записывающее устройство. Я показал на его питьевой мех. Он немного поколебался, потом протянул его мне. Я думал, что это вода, но содержимое оказалось кислым. Я решил, что это вино из местных фруктов.

— Вино, — сказал я по-эвдашски и встряхнул жидкость в мехе.

— Lou vin, — ответил он.

— Пить, — сказал я, делая вид, что пью.

— Ага! — опять сказал он. — Beure! — Он широко улыбнулся мне. Он понял, что я хочу, чтобы он учил меня, и ему это понравилось. Я провел пальцами, перебирая их, по руке.

— Идти, — сказал я. Оттуда мы перешли к «бежать», «прыгать» и к другим словам, потом к частям тела и названиям пальцев. «Я» и «ты» выяснить было легко. Его звали Роберт, и по местному счету ему восемнадцать лет.

Мы с Денин уже рассчитали, сколько нам в фанглитских годах. Когда в вашем распоряжении астронавигационные инструменты корабля, можно с ними немного позабавиться. Мы рассчитали массу планеты по ее тяготению, рассчитали и массу спутника. По этой объединенной массе, по массе их центральной звезды и по расстоянию до нее рассчитали приблизительно длину фанглитского года, считая орбиту круговой. Потом, разумеется, ввели соотношение со стандартным годом и рассчитали, каков наш возраст в годах Фанглита.

Роберт удивился тому, как я молод, при моем росте.

К этому времени он сообщил мне значение многих слов. Я, вероятно, запомнил не больше трети, но все они были записаны, и я даже мог строить небольшие предложения типа «я прыгаю» или «ты идешь».

Поэтому я указал на него и сказал:

— Ты говоришь долго.

Он не сразу понял, поэтому я снова указал на него и повторил, к тому же я изобразил ртом, будто говорю. Он пожал плечами и начал говорить, а я время от времени, чтобы подбодрить его, кивал. Через несколько минут он, однако, замолк, очевидно, потому что я ему не отвечал и потому, что он понял, что я его не понимаю. Конечно, он не понял бы, что такое записывающее устройство, даже если бы я показал ему.

Мне очень хотелось узнать, что со всеми моими записями сделает компьютер, поэтому я решил, что пора уходить. Я достал из кармана пищевой брикет и протянул ему.

— Ты ешь, — сказал я. Потом развернул, решив, что для него обертка будет проблемой. Он взял брикет, пожевал, кивнул и улыбнулся.

— Хорошо, — медленно сказал он на своем языке. — Очень вкусно.

Я понял, что он сказал, хотя слово «вкусно» было для меня новым. Я начал пятиться, подняв руку.

— До свидания, Роберт, — сказал я по-эвдашски.

Он поднял руку и слегка помахал из стороны в сторону. Потом сделал знак: сверху вниз и из стороны в сторону. Лицо его стало серьезным.

— Adieu, — сказал он. — Adieu, Larn. Mercie, moun ami.

Я повернулся и пошел по дороге, чтобы он не гадал, куда я иду, если бы я повернул в сторону леса. Вероятно, я и так задал ему задачу. Я прошел по дороге, пока меня от него не заслонили большие деревья. Потом вернулся по полю, похожему на пастбище. На нем было много помета животных. Я знал, что Денин следит за мной в инфраскоп. Когда я остановился, она опустилась и подобрала меня.

Через несколько минут компьютер обработал мои записи. И выдал словарь из 58 слов и основы грамматики. Некоторые слова были из продолжительной речи Роберта, компьютер определил их значение приблизительно. Он указал также возможные значения других слов — их еще предстояло проверить, и дал список слов, значения которых мы должны определить. А также список вопросов на фанглитском языке, чтобы узнать местные эквиваленты еще ряда эвдашских слов.

Ложась спать, я надел на голову шлем, и компьютер во сне учил меня говорить по-фанглитски. Денин тоже спала со шлемом. Так легче всего запомнить.

Лежа перед сном, я почувствовал легкую печаль и решил докопаться до ее причин. Оказывается, из-за Роберта. Хоть я его знал недолго, он показался мне другом, и я был уверен, что больше никогда его не увижу.

В последующие четыре дня мы гораздо лучше усвоили язык, который назывался провансальским. Особенно много я узнал в третий день. Этим вечером я разговаривал с человеком, которого звали брат Оливер и у которого был высокий интеллектуальный уровень.

Как только брат Оливер понял, что иностранец и плохо владею провансальским, он попробовал разговаривать со мной на другом языке, решив, что я его должен знать. Этот язык называется латинский, и во многих странах его знают. Конечно, я его не знал, и он вернулся к провансальскому. Тут у нас по крайней мере хоть немного общих слов.

Он оказался прирожденным учителем и любил поговорить. Для него не важно было, что я многого не понимаю. А может, он решил, что я понимаю больше, чем на самом деле. Время от времени я что-нибудь вставлял, чтобы он продолжал говорить, и, конечно, записывал весь разговор. Он говорил почти всю ночь, и мы с Денин поняли многое из его слов, только когда их обработал компьютер и выдал нам перевод.

Брат Оливер оказался хорошим парнем.

Я узнал от него гораздо больше, чем просто слова провансальского языка. Я узнал, что он и другие люди в длинных одеждах — рясах — посвятили свою жизнь «религии» — системе верований и действий, основанных на представлении о существе, называемом «богом». Бог бесконечно превосходит людей в могуществе и разуме.

На некоторых кошачьих мирах тоже существует религия. Но здесь религия — не просто вера в существование всемогущего существа. Эти люди верят также в существование разных уровней могущества между всемогущим существом и обычными людьми. Два из таких уровней называются «святые» и «ангелы».

Их религия сосредоточена на существе, которое является вторым по могуществу; впрочем, тут я многого не понял. Даже их счет лет основан на дате рождения этого существа, и сейчас у них 1069 год. Это существо зовут Христос, и по его имени вся религия называется «христианство». Латинский язык — это язык христианской религии.

Все это было для меня совершенно новым.

После того как компьютер обработал мои записи и мы провели несколько часов с лингвистическими обучающими программами, мы с Денин достаточно хорошо овладели основами языка. Теперь нам нужна была только практика. И мы старались говорить и в корабле по-провансальски.

Человек, с которым я разговаривал в следующий вечер, не был так интересен или умен, как брат Оливер, но заполнил некоторые пробелы в нашем словаре. К тому же я получил от него весьма ценную информацию.

Из того, что рассказал мне брат Оливер, я решил, что местное население вряд ли хорошо отнесется к людям, летающим по небу. На следующий вечер я решил проверить это у брата Жерара. Я рассказал ему, что накануне, в сумерках, с неба опустился предмет, похожий на железную лодку, и из нее вышел человек. Я следил за ним из леса. Через несколько минут человек вернулся в железную лодку, и она улетела.

Брат Жерар сделал знак, который они называют «знаком креста». Они считают, что это знак защищает от зла; его можно использовать, чтобы обезопасить и других людей.

— Тебе повезло, что он тебя не видел, — сказал Жерар. — Очень повезло. Потому что это был сам дьявол или один из его демонов. Если бы он тебя увидел, ты был бы уже мертв, а твоя душа — в аду.

Я спросил, а что случится, если это произойдет в месте, где много людей, например, в замке.

— Ах! — сказал он. — Рыцари обязательно нападут на него. Это их долг, к тому же рыцари склонны нападать. Если это сам дьявол, он их всех убьет, разве что они необыкновенно чисты сердцем. — Он снова перекрестился. — Но если только демон, рыцари могут уничтожить его.

Я уже знал, что братья и, вероятно, большинство фанглитцев склонны к преувеличениям. Даже большая часть из рассказанного братом Оливером показалось мне вымышленным. Но мы с Денин согласились, что благоразумнее не показывать катер местному населению.

После разговора с братом Жераром я решил, что мы можем вступить в контакт с монастырем и конвентом — женским монастырем, где находятся наши родители. Но лингвистическая программа компьютера с этим не согласилась. Компьютер настаивал на том, чтобы я поговорил с человеком, не ориентированным на религию. Надо расширить словарь в областях, которые мы еще не затрагивали.

Я немного нервничал. Насколько я мог судить, братья святого Бенедикта — их называют монахами — самые миролюбивые люди на Фанглите. И, по-видимому, наиболее информированные. Но если компьютер считает, что нам нужны контакты с кем-то, помимо бенедиктинцев, я решил, что нужно слушаться.

Нужно только выбрать подходящего человека, время и место, оставаться бдительным и быть готовым использовать станнер.