Аудитория, в которой должен был проходить зачет по зельеварению, постепенно заполнялась учениками. Большие песочные часы высыпали на дно последние песчинки, и в дверь вошел учитель — господин Кагг. В полукруглом зале, на верхнем ярусе ещё сильнее заерзала фигуристая гномка, периодически бросая панические взгляды то на дверь, то на пустое сидение рядом.

— Ты не видел Минари? — громко зашептала она, наклонившись к нижней парте.

Сидевший ниже студент, не поворачивая головы, прошептал:

— Не — а, а что такое?

— Да кто ее знает, пропала где‑то, — возмущалась гномка, не переставая нервно листать практикум по зельеварению, — истеричка какая‑то, семь пятниц на неделе! Еще до завтрака ушла на базар, на полчаса всего, и до сих пор нету.

— А — а-а! Не видел, может к Михе заскочила и увлеклась, — пошловато захихикал студент.

— Если бы! — шипела Куног, — не с ее счастьем! Ну ничего, пусть только придет, я ей все выскажу. Как деньги одалживать, она горы золотые обещает, а как помочь немножко — фиг допросишься. Ничего — ничего, я ей устрою, посидит эту недельку впроголодь, сразу поумнеет.

Полностью убитая я доплелась до Академии как раз к началу завтрака. Но есть мне уже не хотелось. Вообще‑то есть я всегда хотела, поэтому можете делать вывод, как мне было 'хорошо'. Хотелось удавить эту сволочь напыщенную, хотелось впасть в истерику или, на худой конец, поплакать.

— Ведь вылечу из Академии, как пить дать, вылечу. Что же делать‑то?! — не находила я себе покоя, — он же теперь с меня живой не слезет. Уже небось и донос по магической почте господину Каггу настрочил.

На зачет я пойти не могла, а в комнату возвращаться не хотелось, но мне срочно нужно было найти какой‑то укромный уголок, где можно было бы пересидеть и успокоиться. Наконец мне на глаза попалась дверь в небольшой чуланчик под лестницей, в котором хранились ведра и щетки для мытья полов. Я заползла туда, чтобы, закутавшись в плащ и обняв коленки, начать себя усиленно жалеть или иными словами — плакать.

Пересдача!!!

Да разве это будет пересдача? Скорее избиение младенцев! Разве упыря Вирта простая пересдача удовлетворит? Он же комиссию созовет, с него станется, чтобы только меня еще сильнее размазать. Видно ему до сих пор покоя не дает, что меня, вопреки его желанию, ректор в Академию принял, раз даже помнит на каком я курсе.

В Академию я попала, можно сказать, случайно. Родители мои очень рано умерли, и меня приютила семья местного храмового служителя. Ну как приютила, просто взяли никому не нужного ребенка, которого могли прокормить. Правда даром кормить никто не собирался. В шесть лет я к ним попала и меня тут же пристроили на работу. Первые четыре года убиралась в школе при храме и это стало для меня спасением: я научилась писать и читать. Нет, специально меня никто не учил, но меня оставляли в классе, когда шли уроки, вдруг чего понадобится. А я садилась на заднюю парту, слушала и запоминала, а после уроков пыталась сама на доске выводить буквы и слова. В десять лет хозяин узнал, что немного читаю и, не долго думая, отправил меня на работу в храмовую аптеку, где как раз грамотный подмастерье нужен был. Он хитрый был, за работу в аптеке плата полагалась, а он, как опекун, все себе брал.

Но я не жалела, что туда попала. Там я впервые поняла, что хочу учиться. Мастер Тур, владелец аптеки и по совместительству местный лекарь, был из ученых, не благородный конечно, но образование имел — целых два года в столичной Академии проучился. У него и библиотека была, книг двадцать, не меньше, и еще учебники школьные, от его дочки остались.

В первый же день выяснилось, что хозяин мой слукавил, назвав меня грамотной. Я совсем не умела писать, только читать, и то по слогам. Всё‑таки в этом деле практика было нужна! Вот эти учебники мне мастер Тур и отдал. После работы мы с ним садились у стола, и он проверял, как я усвоила уроки, заданные мне вчера. Вообще‑то, учить он не любил, училась я большей частью сама, только если не понимала чего, то спрашивала, но вот проверять уроки ему нравилось. Он гонял меня по уроку взад и вперед, с детским азартом выискивая хоть малейший пробел в знаниях. Сначала таких пробелов было действительно много, но постепенно я втянулась и дело пошло. Он же мне и про Академию рассказал, и любовь к травам привил.

Ох, как же хозяин взбеленился, когда через семь лет я пришла за метрикой, чтобы ехать поступать в Академию. Я ведь уже младшей травницей числилась, а вся зарплата по — прежнему ему шла. Кем я только не была: и выродком неблагодарным, и дармоедкой, и змеей на груди пригретой, и вообще он мне, оказывается, образование уже дал и мне еще за него рассчитаться надо, как‑никак четыре года в школе пробыла. Да это долго и неинтересно перечислять, что он мне еще говорил. Но отдать метрику ему все‑таки пришлось, но правда только после того, как я пригрозила, что отправлю на него донос в Верховный Магический Совет. Он ведь, хоть и храмовой работник был, а контрабандой не брезговал.

— Выучил на свою голову змею подколодную, — кинул он мне метрику под ноги, — пошла вон отсель, собака подзаборная.

Его жена, самая большая местная сплетница, тоже не смолчала:

— Кому ты там нужна, в Академии. Да тебя и на порог не пустят. Там же одни благородные, а тут ты — голодранка без роду, без племени. Да они оборжутся все. Ничё — ничё, еще слезами умоешься, тварь неблагодарная.

До столицы я три дня добиралась. Нет, можно было конечно и за пол дня, но то на коне или за день, но то на телеге. Мне же пешком пришлось, совсем же без денег ушла. Было, правда, пятнадцать серебрушек, которые мастер Тур на дорогу дал, но я их берегла. Мне же еще в городе нужно было на что‑то жить, пока не поступлю; о том, что не поступлю, я боялась даже думать.

Когда пришла, оказалось, что успела в последний день подачи документов. Попасть на магический факультет нечего было даже мечтать, туда без платы за обучении не принимали, а вот факультет ведьмачества выделял три места для бесплатного обучения. Правда, для этого нужно было отлично сдать все три вступительных экзамена. Отступать мне было некуда, и я решила попробовать. Правды ради надо сказать, что я действительно не понимала на что замахнулась, иначе десять раз подумала бы, стоило ли связываться, особенно с моими пятнадцатью серебрушками в кармане.

Да у нас в городке у мэра и его жены таких нарядов не было, какие тут запросто трепали поступающие, абсолютно спокойно садясь на грязный пол или вытирая о них испачканные руки. У многих были слуги, которые расхаживали за своими хозяевами с удивительно надменным видом. Я же выглядела не то что жалко, я выглядела ужасно в своем единственном парадном ситцевом платьешке и с худой катомочкой на плече.

Последний экзамен было вообще что‑то жуткое. Я вытащила билет по травам прибрежной полосы и даже наивная расслабилась, как никак я выросла в этой самой полосе и уж что‑что, а травы, которые у нас росли знала неплохо. Как же я ошибалась… Еще проходя по длинному проходу к столу, я почувствовала что на меня смотрят, а когда подняла взгляд, поняла, что меня сейчас будут убивать.

Сидящий передо мной экзаменатор всем своим видом показывал, что моим ожиданиям, увы, не оправдаться.

Холеный сияющий аристократ с каменным выражением лица и откровенным бешенством в глазах. Когда я робко протянула ему свой билет, он с насмешкой произнес.

— Вы, видимо, ошиблись — прошения о принятии на работу прислуги принимаются с черного хода.

Я растеряно огляделась и прошептала:

— Я не прислуга, я поступать пришла, это мой билет.

Он позволил себе ухмыльнуться и язвительно добавил:

— Да что Вы говорите, как же это я не понял сразу! — он еще секунд десять сидел насмешливо смотря на мою протянутую с билетом руку и, наконец, будто бы это было что‑то грязное, брезгливо взял мой билет двумя пальцами за кончик, а потом демонстративно кивнул слуге, который тут же кинулся к нему с чашей для омовения рук и полотенцем.

Я стояла ни жива, ни мертва, умирая со стыда.

Но когда я уже была на грани слез и готова гордо развернутся, чтобы покинуть это место, что‑то во мне возмутилось.

Да, мои родители были обычными людьми! Да, я сирота! Да, у меня нет денег, нет поддержки, нет ничего! Но я человек. И не глупее всех этих богатеньких девочек и мальчиков, что с таким презрением смотрят на меня. Да, у них были настоящие, частные учителя, но это еще не значит, что уроки они усвоили лучше меня. Для них учеба в Академии просто еще одна галочка в личном статусе, а для меня — мечта. Я не сдамся!

— Я готова отвечать, — сказала я, подняв на него упрямый взгляд.

Это вызов? Сейчас ты умрешь, наглая девчонка, — читалось в его глазах.

Это был бой не на жизнь, а на смерть. Какие там травы прибрежной полосы, если меня гоняли по таким просторам, о которых я раньше и не догадывалась. И когда мы были уже готовы вцепиться в глотки друг другу, раздалось:

— Боевая ничья, магистр Вирт, — почтенного вида старик, которому я сдавала прошлый экзамен, поднял руку, чтобы прервать нашу перепалку, — предлагаю компромисс: абитуриентка Минари Суок очень хорошо зарекомендовала себя на предыдущих двух экзаменах, у нее высшие баллы, травы прибрежной полосы она также знает превосходно. Но, у нее есть некоторые пробелы в знаниях по травам других регионов, — Сказал он в сторону злобного хлыща, у которого ходили желваки на скулах, — поэтому я считаю, что будет справедливым зачислить ее на курс. И даже позволю себе вольность, зачислить ее на курс за счет казны Академии.

— Это невозможно, ректор Янир, — медленно процедил Вирт, пристально глядя в глаза ректору, — Совет Академии этого никогда не одобрит!

— Не решайте за весь Совет, магистр Вирт, — спокойно сказал ректор, — вспомните устав Академии, которой Вы служите, и Вы поймете, что я прав.

— Она не заслуживает стипендии, — сказал он, но было понятно, что имел виду он другое. Я не заслуживаю здесь учиться.

— Ну что ж, этот вопрос мы решим. Согласен, что первый год о стипендии мы говорить не будем, а дальше все будет зависеть только от Вас, моя дорогая, — перевел на меня взгляд ректор.

Так я попала в Академию.

Вопрос о хлебе насущном решился просто. Некая госпожа Куног искала соседку по комнате и одновременно служанку. В Академии многие этим грешили, слуг‑то пришлось оставить дома, а основная масса поступивших была из очень богатых и благородных семейств, которым не пристало за собой портки стирать. А мне было не привыкать, к тому же это была работа не хуже других, только в стенах Академии, что было даже преимуществом.

Так, предаваясь воспоминаниям, я незаметно для себя уснула.