В эту минуту вдали, с восточной стороны леса раздался пронзительный звук охотничьего рога, то был условный сигнал одного из воинов, поставленных на страже. Путешественники тотчас вскочили на ноги. Мужчины схватились за оружие, лежащее возле них, и стали пристально всматриваться в лесную чащу.

Снова затрубил рог, но на этот раз тише, успокоительным тоном, а вслед затем показались двое ругов, сопровождавшие одинокого всадника. Тот спрыгнул с седла и медленно приблизился к Визигасту. Он почтительно поклонился королевне, а королю и Даггару протянул левую руку.

— Эллак! — воскликнул Визигаст, окидывая подошедшего недоверчивым взглядом и нерешительно отвечая на его рукопожатие. — Это вы?.. Но что привело вас сюда?

Забота о вашем благополучии. Мой отец разгневан. Самовольная помолвка…

— Однако, как скоро он узнал о ней!

— Да, раньше меня, — отвечал Эллак. — Я… только догадывался тогда, у камня Фригги… Но мне не приходило в голову, чтобы король ругов мог поступить так опрометчиво и неосторожно. Пойти против закона. Между тем, едва успел я вернуться от источника в лесу в лагерь властелина, как он насмешливо крикнул мне… Ведь я нередко заступался перед ним за германских государей… бывших у него в немилости…

— Скажи прямо, — перебил Даггар, за короля Визигаста и за меня.

— Да, между прочим, и за вас, — отвечал Эллак. — Теперь же он упрекнул меня этим заступничеством. Он сказал: «Полюбуйся, как хорошо ведут себя твои соплеменники по женской линии. Вот какова их верность и послушание. Король Визигаст сосватал свою дочь за королевича скиров, не спросивши меня. Это нарушение закона». «Откуда ты узнал?» — спросил я с испугом. «Это не твое дело, — отвечал он. — В ночную пору открылось мне их предательство. В цепях прикажу я привести их сюда. Всех троих!»

У Даггара, мгновенно побледневшего, был готов сорваться гневный ответ, но Визигаст сделал ему знак молчать.

— Я принялся уговаривать отца, я заклинал его не прибегать к насилию, поручился ему своей головою, что вы добровольно придете в лагерь, если вас пригласят. Повелитель смерил меня испытующим взглядом, лицо у него странно передернулось и он дал ответ, которого я не могу постичь до сих пор… «Хорошо, будь по-твоему. Я приглашу их добром, ты прав — так будет умнее. Но, конечно, ты не догадываешься, — прибавил он, — почему так будет умнее». И государь улыбнулся недоброй улыбкой, которая у него грознее вспышки гнева. Вот почему я вышел вам навстречу и прошу вас поспешить. Заставить Аттилу дожидаться — опасно. Кроме того, советую вам вести себя благоразумно при дворе. Не будь строптив, отважный Даггар! Смири немного свою гордость, благородная королевна!

— Моя невеста не может быть чрезмерна горда — до того она прекрасна! — возразил ему Даггар.

Эллак глубоко вздохнул и отвечал:

— Я знаю это и без тебя, королевич. Ильдихо имеет право и должна быть горда, как богиня.

Молодой человек замолчал, стараясь преодолеть вспыхнувшее в нем страстное чувство, потом он продолжил более спокойным тоном:

— Дело в том, что вы оба, почтенные князья, не правы, а повелитель прав. Не раздражайте его еще больше. Я искренне желаю вам добра, но не все сыновья Аттилы дружески расположены к вам. Когда я заступаюсь за германцев, другие стараются подстрекнуть против них нашего господина. И речи их он слушает охотнее, чем мои.

— Почему? — полюбопытствовал Визигаст.

Эллак пожал плечами.

— Строгость более свойственна ему, чем милосердие. Кроме того, он не любит германцев, а также и… меня. Его любимые сыновья…

— Эрлак, злой ребенок, и Дзенгизиц, кровожадное чудовище! — воскликнул Даггар.

— Горе нам! — прибавил король ругов. — Если эти двое со временем будут владычествовать над нами…

— Ну уж нет, этому не бывать! — рассмеялся Даггар.

Эллак смерил его строгим взглядом.

— А почему нет, неосторожный юноша?

— Потому что, до тех пор… потому что, прежде чем…

— Замолчи, Даггар! — перебил король. — Видишь, Эллак, — продолжил он, — мы хотим просить Аттилу, чтобы при делении царства между его многочисленными наследниками, — ведь у него более ста сыновей, — отдать нас, германцев, под твою власть.

— Этого никогда не будет, — покачал головой Эллак.

— Конечно, нет, — подтвердил Даггар.

Ильдихо прижала палец к своим коралловым губкам.

— Тогда мое царство было бы слишком велико и могущественно, в сравнении с уделами остальных братьев. К тому же Дзенгизиц уже заранее выпросил себе у властелина несколько отдельных германских народов.

— Зачем? — спросил Визигаст.

— Ведь он нас ненавидит, — ответил за Эллака Даггар.

— Вот именно потому он и хочет властвовать над вами, — подтвердил Эллак. — Аттила согласился на его просьбу, но прибавил с лукавым подмигиваньем: «Соглашаюсь на тот случай, если ты меня переживешь, мой нетерпеливый наследник!»

— Горе тем, кто попадет под власть Дзенгизица, — повторил король, — Он бесчеловечен.

— Конечно, — с гневом подхватил Даггар, — на то он и гунн!

— Скир! — воскликнул Эллак угрожающим тоном, но сдержался.

— Прости ему! — вступилась Ильдихо. — Обидное слово почти не касается тебя: ведь ты на половину нашей крови.

— Зато Дзенгизиц, — гневно продолжил Даггар, — настоящий гунн, чистокровный! Гордость и украшение своего народа!

— За это и любит его отец, — печально сказал Эллак.

— И как это гунны могут быть человечны? — не унимался Даггар. — Как они могут понимать, что значит сострадание? Ведь они даже вовсе и не люди…

— Как же это? — полюбопытствовал сын Аттилы.

— Так говорится в одной саге, распространенной между всеми германскими племенами. А сага не лжет.

— Я слышал о ней, но мне хотелось бы послушать саму песню. Вон там, Даггар, позади тебя, на орешнике висит твоя знаменитая арфа. Возьми ее, покажи мне твое искусство; я часто слышал похвалы ему. Спой мне то место, где говорится о происхождении гуннов.

— Хорошо. Но…

Даггар неохотно взял маленькую треугольную арфу, которую Эллак снял с ближайшего куста.

— Не надо петь, — вступилась Ильдихо. — Зачем тебе знакомиться с этой песней, Эллак? Тебе будет больно ее слушать.

— Я привык к страданию. Начинай.

— Ты хочешь этого?

— Прошу тебя.

— Ну, что же. Слушай!