— Ты знаешь, — с расстановкой начал повелитель гуннов, — после смерти отца… Как он был страшен, плавая в своей крови!

— Да. И женщина была причиной… — вздрагивая, перебил Хелхал.

— Молчи! — прикрикнул на него Аттила. — Если бы гунны это знали!

Но старик, взволнованный воспоминаниями, забыл обычную покорность перед своим господином и продолжал:

— Слабая женщина решилась на такое дело и совершила его с помощью простого ножа. Старая сарматская ведьма! С клинка струилась теплая кровь, а она размахивала им над растрепанной головой. Алые капли падали на ее седые волосы. А убийца между тем кричала: «Он распял моего невинного внука — и старая бабушка отомстила за своего внука!» Страшно подумать, что дряхлая старуха убила Мундцука, повелителя гуннов, моего господина!

Хелхал застонал от горя.

— Молчи, говорю тебе!

— Но ведь это все равно известно целому свету. Хотя ты, и брат твой Бледа велели убить всех, кто присутствовал при смерти твоего отца: сорок мужчин, двенадцать женщин и шесть детей, а старуха заколола себя сама… Но некоторые из этих людей… с проклятиями рассказали перед казнью своим палачам, за что их убивают. Палачи не смолчали и передали подробности дела другим. Тогда убили и их. Но молва уже пошла. Так я и узнал истину, вернувшись из похода против яцигов.

— Нехорошо, что гунны знают правду: они верят нелепому пророчеству, связанному с насильственной смерти от руки женщины.

— Тут нет ничего нелепого, — возразил старик, поднимая голову. И, твердо взглянув на повелителя, он прибавил:

— Пророчество вполне справедливо.

Аттила пожал плечами.

— Не сомневайся в том, — наставительно проговорил старик, поднимая указательный палец, — а, главное, не расшатывай веру в народе. Ты сам — я с горем замечаю это — стал меньше почитать старинную веру отцов.

— Ну, это уж слишком сильно сказано. Я верую в бога войны, в бога мщения, который дал мне в руки мой меч. Я верю в предсказания наших жрецов по дымящейся крови военнопленных. В особенности, — прибавил он, улыбнувшись, — когда они предсказывают мне счастье и победу.

— Значит, — с неудовольствием возразил Хелхал, — ты веришь во все, что перешло к нам от отцов, насколько это тебе нужно. Берегись! Боги не позволяют издеваться над собой. Берегись, господин!

Не изменяя своей спокойной позы и только немного приподняв свою громадную голову, повелитель гуннов заговорил:

— Ты угрожаешь мне гневом богов, старик. Разве ты забыл, с кем говоришь, старик?

— Нет, не забыл. С Аттилой, перед которым трепещет земной шар. Но не боги, и не старый Хелхал. Хелхал учил тебя ездить на маленькой лошадке, когда ты был малюткой; он продевал твои пальчики в гриву, учил сжимать кулачок и сам бежал рядом с конем. Лошадка была такая беленькая, послушная. Я подхватил тебя вот этими руками, когда ты однажды свалился с коня. Хелхал станет говорить тебе правду, покуда жив.

— Ты знаешь, я готов ее слушать.

— Не всегда. Характер у тебя, как плохо прирученный степной волк. Твое великодушие — непрочный намордник на нем. Хищное животное всегда готово внезапно сбросить его с себя.

— Да, да, — подтвердил Аттила, как бы про себя. — Дикая кровь перешла мне в наследство от многих поколений и потому ее трудно укротить. Но будь справедлив, старик. Вот видишь: тысячи народов преклоняются перед моим кнутом; бесчисленные боги, которым они служат: боги отцов наших, Христос, Иегова, Вотан, Юпитер, Перун. При этом и гунн, и христианин, и иудей, и германец, и римлянин, и венд, — каждый клянется, что его бог — есть бог истинный. Христианин позволит изрубить себя в куски, но не принесет жертвы чужим богам. Что же делать мне, владыке всех этих народов? Должен ли я верить в их богов, когда один исключает другого, или вовсе не верить ни во что?

Хелхал в ужасе поднял руки.

— Или я должен выбрать то, что лучше всего мне подходит и во что я могу верить без лицемерия и самообмана. Я именно так и делаю; а прежде всего верю в самого себя и в свою счастливую звезду. Но, конечно, я верю также и в того, кто избрал меня своим орудием. В мстительного бога войны.

И Аттила насмешливо посмотрел на старика.