Неожиданно, из густой толпы слуг и домашних хана выступил человек, лет пятидесяти, настоящий гунн с головы до ног. Роскошна была его одежда: золотом блистал короткий ярко-зеленый шелковый плащ, наброшенный на плечи; вокруг шеи три раза обвивалась цепь из золотых кружков, шириною с ладонь, а также квадратных пластинок, — они почти все были украшены драгоценными каменьями и висели каждая особо на коротких цепочках, болтаясь во все стороны и производя громкое бренчанье, которое по-видимому сильно восхищало обладателя странного украшения. Радовало это и присутствующих в зале гуннов, которые единодушно приветствовали появление этого человека и его бирюлек.

Дзенгизиц тотчас послал ему с одним из слуг, в знак особой милости, большой кусок горячего свиного сала, вынув его пальцами из стоявшей на столе великолепной коринфской вазы. Растопленный жир так и капал с княжеской подачки. Польщенный гунн начал жевать его с большим удовольствием. Тогда князь Дзенцил, сидевший возле Даггара, встал с места, подошел к человеку в зеленом плаще, поцеловал его с причмокиванием в обе щеки и дал выпить из своего черепахового кубка.

Гунн, удостоенный такой чести, громко чавкал, пережевывая сало; он пил большими глотками предложенное ему вино и при этом отвешивал, чуть не до земли, низкие поклоны Аттиле.

— Ах, Друлксал! — благосклонно кивнул ему всемогущий хан. — Мой славный певец! Привет тебе! Добро пожаловать! Что я вижу: еще не все золотые пластинки жалованной тебе цепи украшены у тебя драгоценными каменьями? Значит, есть еще место для новых даров и тебе следует только заслужить их хорошенько. Смотри же, старайся!

— За каждую твою победу, воспетую мною, ты дарил мне по камню, о великий государь!

— Верно! Вскоре, надеюсь, мы с тобой постараемся занять все свободные места на твоих золотых бляхах. Я примусь вновь одерживать победы, а ты — петь. За что я дал тебе вон тот прекрасный смарагд? Напомни-ка мне!

— За мою песню на взятие Виминациума.

— А тот пламенный рубин?

— За Аквилею, погибшую в пламени. Ты остался доволен мною, когда я воспел ее падение и твою славу.

— Недурно! Да, Аквилея стерта с лица земли. Трудно будет отыскать будущим любителям римских древностей то место, где когда-то высилась эта гордая имперская твердыня.

— Ну, а теперь, великий государь, позволь мне воспеть твой предстоящий поход, который ты предпримешь будущей весною. Твои непобедимые войска помчатся ураганом с востока на запад и завоюют земли от Понта Эвксинского до островов Британии. Дозволь мне достойно прославить это победоносное шествие.

Аттила кивнул головой, в знак согласия.

Двое рабов тотчас принесли на двух невысоких стульях музыкальные инструменты певца-поэта. Друлксал уселся против них на скамеечке. Один из этих инструментов напоминал обыкновенные литавры, но только они были украшены бесчисленными колокольчиками и утыканы по круглому деревянному борту стеклянными и медными шариками. Когда музыкант ударял по ним короткой деревянной палочкой, которую он держал в левой руке, погремушки страшно звенели, бренчали и дребезжали, вторя глухому рокоту барабана. Другой инструмент походил на гусли; по его струнам из овечьих жил то ударяли двузубой железной вилочкой сверху, то подцепляли их из-под низу. Эти гусли издавали необыкновенно высокие, пронзительные звуки.

Дикая музыка поразила Даггара. Он смотрел во все глаза на своего товарища-певца и чуть не хохотал. Однако, вслушавшись в смысл песни, юный королевич перестал улыбаться. Его рука машинально потянулась к мечу. С нахмуренными бровями, едва удерживая свой гнев, слушал он хвастливое восхваление будущих подвигов Аттилы. Гуннский поэт пел на родном языке рапсодию без ритма и рифм: он повторял только гласные двух последних слогов на конце, не обращая внимания на созвучия. В его песне, переложенной на обыкновенный стихотворный размер, говорилось приблизительно следующее:

Над Танаисом, над Истером смело Носится смерть и зовет нас на бой. «Черный товарищ, нам всем приспело; Братьев скликай и веди их за собой». Вот он с горящими жадно очами Голод иссохший, губитель людей. «Нужен ты нам! Собирайся же с нами, К делу пора приступать поскорей!» «Коршун воины кровожадной проснись, Черные крылья свои ты расправь. Мы уж готовы: кругом оглянись, К западу быстрый полет свой направь». «Воины гунна Аттилы, жестоки: Ждет вас на западе лакомый пир. Скоро польются там крови потоки, Чтоб затопить обезумевший мир». Знаменье грозное: в небе клубятся Тучи свинцовые; в них разобрать Можно, как кони крылатые мчатся, Как надвигается грозная рать. Вон исполины-драконы; чернеют Когти и крылья чудовищных птиц; Клювы широкие их пламенеют, Мечут огонь полуночных зарниц. Но по земле исполинским драконом Рать беспощадная вьется грозней, Стуком копыт и оружия звоном, Видом своим устрашая людей. В лагере гуннов владыка могучий Только что в громкий свой рог затрубил, Двинутся к западу страшною тучей Полчища эти, и мир задрожит. «Гунны, — он молвит, — кругом все живое Предано в жертву мне богом воины; Вам отдаю это право святое, Род ненавистный сгубить вы должны». «Вождь наш Аттила! — раскатом громовым Грянуло в сомкнутых гуннских рядах. — Властным твоим окрыленные словом, Мы непокорных повергнем во прах». Чу! От Кавказа, от Черного моря И до богемских зеленых высот Стонет земля. На широком просторе Двинулась конница гуннов вперед. Стонет Европа: борьба закипела, Блещут доспехи, оружье звенит, Вражеской кровью земля заалела, Враг побежденный от гуннов бежит. Только напрасно: не зная пощады, Лютым мученьям они предают Пленных своих, ожидая награды, Дев за роскошные косы влекут. «Что же, владыка, — доволен ты нами? Кажется, честно мы служим тебе. Римлян войска мы рубили мечами, Не устояли германцы в борьбе». Поднял Аттила с молитвою жаркой Свой окровавленный бич к небесам; Молвил он гуннам: «Кометою яркой Путь нам указан к вечерним странам!» Вражеской кровью еще мы не сыты, Двинемся ж к западу смело вперед! Мстителям грозным пути все открыты, И лучезарная слава их ждет!..