Потрясающей, величественной в своей варварской дикости была печаль гуннов о потере своего могучего вождя, единственного великого человека, который вышел и должен был выйти из их среды. Все эти многие тысячи людей, по-видимому, инстинктивно сознавали перед трупом Аттилы, что в лице его уничтожен твердый оплот их могущества. Он служил крепким обручем, который один связывал между собою хрупкие, сами по себе, стрелы гуннских орд, и создал из них непобедимую силу. Гунны понимали, что мощь и слава их народа умерли вместе с Аттилой, что их счастливая звезда закатилась.

Взрывы отчаяния со стороны мужчин, женщин и детей, приходивших в спальню убитого, не знали границ. Всесильный хан не только внушал к себе страх и благоговение, как высшее существо, но, вместе с тем, не смотря на строгость, был любим своими подданными, служа совершенным в своем роде воплощением всех особенностей, достоинств и недостатков гуннского племени.

Все, приходившие поклониться великому умершему владыке, бросались ниц перед его брачным ложем, обратившимся в ложе смерти, кричали и выли, колотя себя в грудь, царапая лицо, теребя жидкие волосы и разрывая одежды. Один из многих тысяч этих печальников, бросившись на труп властелина, не поднимался больше. Это был Зерхо, уродливый карлик, придворный шут, вызывающий всеобщие насмешки своим безобразием. Аттила десятки лет защищал его от обид и грубых шуток своих приближенных.

— Ты умер! — воскликнул он, рыдая. Как будет теперь жить бедный Зерхо?

И он вонзил себе в сердце нож, упав к ногам господина.

Долго, долго, безостановочно дни и ночи продолжался этот плач в опочивальне покойного. Дзенгизиц, Эцендрул, Хелхал и Эрлак поочередно вводили туда толпы простого народа. Красавчик Эрлак быстрее всех осушил свои слезы. Князь Эцендрул вечно нашептывал ему что-то, и под влиянием этих внушений, мальчик напустил на себя важность и держал себя гордо даже с братом Дзенгизицем.

Эллак, заключенный в деревянной башне, узнал от Хелхала о смерти отца. Он, очевидно, не поверил сказке старого гунна, утверждавшего, что Аттила умер от удара.

— А что сталось с Ильдихо? — был первый вопрос молодого князя. — Сделалась ли она супругой хана? Как ты намерен с ней поступить?

— Она останется в тюрьме до тех пор, пока не будет казнена вместе со своими.

— После этого я не могу поверить, что она была женою хана и что отец мой умер от паралича. Хелхал не стал бы убивать супругу своего государя. Ты сам выдаешь себя своей жестокостью. Ильдихо не вдова Аттилы, это она его…

— Молчи, если тебе дорога твоя жизнь! — сердито пригрозил старый гунн.

— Выпусти меня хотя бы ненадолго на свободу, — молил между тем Эллак. — Я хочу переговорить с королевной.

— Молчи, влюбленный глупец и неблагодарный сын! Ты останешься под стражей до тех пор, пока… пока твоя германка не будет больше нуждаться ни в чьей защите. Я всегда сердился на Дзенгизица, который не соглашался выпустить тебя на свободу в такую минуту, когда весь народ Мундцука находится в смятении. Я всегда думал о тебе лучше, чем твой отец и брат. Но Дзенгизиц остался непреклонен; ты посажен в тюрьму отцом и тебя ожидает суд всех братьев и князей, которые одни только могут решить твою участь. Но я все-таки хотел освободить тебя, не смотря ни на что; теперь же, убедившись в твоем безумии, оставляю тебя здесь до тех пор, пока совершится мщение, в котором я поклялся на ухо великому мертвецу!