Неожиданно, посреди грозного затишья перед бурей, раздался громкий возглас на гуннском языке:
— Ложь! Все ложь!
Голос прозвучал откуда-то сверху, точно с неба.
Изумленные германцы и ошеломленные гунны взглянули вверх в ту сторону, откуда раздавался крик.
На плоской крыше высокой деревянной башни увидели они женскую фигуру в светлой одежде; ее голову словно окружало сияние. То была Ильдихо: волосы королевны отливали золотом при ярком блеске заходящего солнца. Заметив, что на нее обращено всеобщее внимание, молодая девушка заговорила громким, властным, далеко раздававшимся голосом, обращаясь к многотысячной толпе, которая слушала ее, затаив дыхание:
— Гунны, вам сказали неправду! Вас обманули! Аттила умер не от того, что изошел кровью. Он погиб от руки женщины: это я, Ильдихо, задушила его, хмельного, своими косами. Вот почему у него остались в зубах желтые волосы.
Эти слова произвели неслыханное действие на гуннов. Девушка в светлом платье, стоявшая на высоте с гордой осанкой, в ореоле золотых кудрей, показалась суеверной толпе каким-то сверхъестественным существом. Ее благородная фигура, мужество, доходившее до безрассудства и правдивость, звучавшая в голосе, не допускали никаких сомнений и истинности ее слов.
— Горе нам!
— Горе!
— …Как и его отец!
— Над нами тяготеет проклятье!
— Оно исполнилось над Аттилой!
— И будет продолжаться дальше!
— Из рода в род!
— Горе его сыновьям!
— Ах, он осужден навеки!
— Его душа переселилась в пресмыкающееся!
— Осужден пресмыкаться, как поганый червь!
— Горе нам!
— Горе!
— Какой ужас!
— Побежим прочь от его проклятого трупа!
— Гибель приносит каждому близость такого покойника!
— Гибель и смертельное проклятье!
Эти вопли и крики потрясали воздух над площадью. Гунны, как безумные, кидались во все стороны; кричали, выли, бросали на землю оружие. Всадники немилосердно хлестали нагайками лошадей, спеша ускакать с проклятого места, обгоняя и давя под копытами пеших — женщин и детей.
Точно степной песок, гонимый ветром, неудержимо стремились эти несметные толпы подальше от площади, где в пурпурной палатке спал непробудным сном их великий вождь. Час назад, они осыпали его почестями, а теперь этот труп стал для них предметом отвращения.
Ужас и отчаяние обратили тысячи людей в бегство.
Напрасно предводители войск и князья пытались остановить их; напрасно маститый Хелхал, собрав вокруг себя жалкую горсть людей, заклинал их не оставлять покойника в жертву неприятелю, Дзенгизиц уложил не одного гунна ударами своей нагайки; его самого столкнули с лошади, сшибли с ног и он был затоптан сотнями людей, бежавших со всех сторон, не разбирая дороги. Молодой князь исчез под копытами лошадей; ему грозила верная гибель.
Тогда Хелхалу удалось взобраться на верхнюю ступень эстрады, на которой возвышался пурпурный шатер. Отсюда он крикнул шумевшей толпе:
— Неужели вы поверили германке? Ведь она лжет! Как, неужели и ты бежишь, храбрый Дзортильц? Ведь она лжет! Лжет!
И он схватил обеими руками за плечи дюжего воина, пробегавшего мимо. То был начальник стражи, который вместе с Хелхалом обмывал труп и обряжал его. Но Дзортильц, обезумев от ужаса, вырвался от старика и закричал:
— Нет, она не лжет! Пусти меня! Бегите, друзья, бегите от этого проклятого мертвого тела! Я видел своими глазами желтые волосы у него в зубах, и тогда еще у меня мелькнуло подозрение. Германка сказала правду: она задушила его своими волосами! Бегите!..
Он со всех ног бросился прочь от шатра и всюду, куда достигал его голос, паника возрастала.
Только небольшая кучка преданных рабов и двое-трое домашних хана, сдавшись на угрозы и мольбы Хелхала, остались охранять мертвеца. Старик боялся, что германцы, ворвавшиеся в лагерь, предадут покойника поруганию.
Между тем гепиды и не помышляли об этом. Спасенные почти чудом от неминуемой гибели, они еще не знали на что решиться. Кроме того, им ежеминутно приходилось защищаться то с одной, то с другой стороны. Хотя гунны не думали нападать на них и мстить за убийство Эрлака, но в своем безумном бегстве они бросались на гепидов с целью проложить себе дорогу сквозь их ряды к южным воротам и ускакать из лагеря, причем сыпали удары направо и налево, не щадя ни своих, ни чужих. Таким образом, тут и там происходили мелкие схватки, которые не причиняли вреда германцам, потому что гунны действовали бессознательно, и гепидам удалось скоро оттеснить их совсем, причем никто из войска Ардариха не был убит в общей безумной свалке.
Однако Визигаст, Даггар и двое человек из их свиты напрасно старались пробраться с южной стороны через площадь к северо-восточному ее углу, где находилась тюрьма Ильдихо. Пробиться сквозь густую толпу всадников и пеших, женщин и детей было слишком трудно. Между массой бегущих носились также лошади, потерявшие седоков.
Даггар уложил на месте коротким копьем не одного гунна, преграждавшего ему дорогу, и продолжал с трудом продвигаться вперед, не спуская глаз с плоской крыши, где виднелась высокая фигура Ильдихо. Молодая девушка много раз пыталась отворить дверь своей темницы, прежде чем страх и волнение, вызванные возраставшим шумом на площади, заставили ее подняться по приставной лестнице на крышу, чтобы видеть оттуда все происходящее. Все окна в доме, как и единственная дверь, были закрыты ставнями и задвинуты железными засовами.
Даггар постепенно пробирался к башне, очищая себе путь гневными ударами направо и налево, между тем как Ардарих выстроил своих гепидов, ожидая нападения Хелхала, которому удалось все же собрать вокруг себя достаточные силы, чтобы напасть на германцев.
Но общая суматоха в стане гуннов все увеличивалась.
Вдруг Визигаст громко крикнул:
— О, Даггар, взгляни наверх: Ильдихо погибла! Вон там на крышу к ней пробирается гунн.
Даггар приостановился, услышав голос короля, и поднял голову.
— Дзенгизиц! — простонал он. — О, он схватил ее! Они борются!
Продолжая наносить страшные удары в толпе, Даггар быстро продвигался вперед, хотя понимал, что ему невозможно поспеть вовремя на выручку невесте. Борьба между остервеневшим злодеем и молодой королевной была слишком неравна, но девушку окрыляла надежда, жажда мести и отчаяние. А Дзенгизиц так и сыпал удары, размахивая оружием.