Всего набралось несколько тысяч народа. Одни жили здесь более или менее продолжительное время, в качестве заложников, пленных, просителей, искавших правосудия, или обвиняемых, дожидавшихся суда; другие же составляли часть постоянного населения столицы гуннов.
Прошло более часа времени, пока герольды гепидов, трубя в рога, объехали все улицы обширного лагеря, предлагая германцам следовать за королем Ардарихом; наконец они вернулись с известием, что нигде нет больше ни одного германца и ни одной германки; ни одна душа не пожелала остаться в неприятельском гнезде.
Мало помалу громадный поезд был приведен в порядок стараниями, обоих королей, графа Гервальта и Даггара, и шествие тронулось в путь через южные ворота.
Вечернее солнце, только изредка выглядывавшее из-за туч в продолжение долгого летнего дня, ярко осветило окрестности перед самым закатом. Его косые лучи заиграли на шлемах, концах копий, на панцирях и щитах отъезжавших германцев, придавая этой движущейся процессии золотисто-огненный колорит.
Король Ардарих, вместе с другими предводителями выехал за ворота, остановил своего коня и бросил прощальный взгляд на лагерь Аттилы.
— Смотрите! — вскричал он вдруг. — Что это вспыхнуло там багровым пламенем?
— Да, — подтвердил Даггар. — А под пламенем клубится черный дым, точно исполинский траурный флаг!
— Вслушайтесь! — заметил Гервальд. — Какой ужасный рев, какой крик и завывание!
Один из освобожденных германцев, при первом возгласе Ардариха, залез на высокий тополь у самых ворот и закричал:
— О, господи, какое зрелище!
— Что там происходит?
— Шатер! Шатер с покойником! Со всеми сокровищами! Гунны подожгли его, и он пылает с четырех сторон! А теперь — о, какой ужас!
— Что ты видишь?
— Они бросают в огонь живых людей! Мне ясно видно… Я узнаю их! Это рабы, которые устанавливали шатер и строили деревянное возвышение.
И германец в ужасе поспешил спуститься с дерева.
— Понимаю, — заговорил король Визигаст. — Гунны предчувствуют, что им придется вскоре покинуть эту страну: гордая столица хана опустеет и останется беззащитной. Поэтому никто не должен знать, где погребен Аттила, чтобы человеческое корыстолюбие не потревожило его праха в могиле.
— Пойдем скорее, дорогая моя дочь! — прибавил он, подводя к Ильдихо оседланную лошадь.
Но королевна робко приблизилась к жениху, который взял в эту минуту из рук одного скира свою арфу, вынесенную из тюрьмы.
Девушка вытянула вперед свою руку, пристально взглянула на нее и прошептала:
— О, мой Даггар, не страшно ли тебе будет прикоснуться к руке? Ведь ею совершено убийство!
Но юноша порывисто схватил руку невесты с красивой узкой кистью и стал покрывать горячими поцелуями ее длинные белоснежные пальцы.
— Это рука богини! — воскликнул он с жаром. — Сама Фригга укрепила ее и направила к общему спасению!
Он ударил по струнам арфы и запел:
И сотни, тысячи людей, протягивая руки к дочери Визигаста, которая стыдливо склонила голову на грудь жениха, с восторгом повторяли вслед за певцом: