Георгий Данелия, Виктория Токарева

В столовой вдовы Дуглас при свете свечей за длинным, столом сидели трое: вдова — томная сорокапятилетняя красавица, ее сестра мисс Уотсон, порядком усохшая и старая дева в очках, и юный отщепенец, взятый вдовой на воспитание, Гекльберри Финн.

Вкрадчиво тикали часы под стеклянным колпаком на мраморной каминной доске.

Оплывшие свечи в массивных серебряных подсвечниках освещали обитые деревом стены, тяжелую мебель.

Молодая негритянка в белом батистовом фартучке и белой наколке на курчавых волосах внесла на подносе три чашки с дымящимся супом и поставила перед каждым.

Гек схватил было ложку, но мисс Уотсон остановила его:

— Гекльберри!

Гек положил ложку на место.

Вдова и мисс Уотсон наклонили головы, сложили перед лицом руки и зашептали молитву.

Гек тоже сложил перед лицом руки, но не молился, а неотрывно смотрел на чашку…

…Там плавали золотистые кружки жира, звездами нарезанная морковь, жгутики поджаренного лука, нежно-зеленый горошек.

Окончив молитву, вдова и мисс Уотсон перекрестились…

…Гек тоже перекрестился. Потом опустил руку прямо в суп, пошарил там пальцами, выловил кусок мяса, поднес его ко рту.

Мисс Уотсон ужаснулась:

— Гекльберри!

…Гек замер.

Вдова Дуглас ласково улыбнулась Геку и показала, как надо правильно есть.

Она тремя пальцами очень изящно погрузила ложку в суп, потом плавным круговым движением от себя понесла ее ко рту, вытянула губы навстречу ложке, бесшумно втянула содержимое, пожевала сомкнутыми губами, проглотила. После чего снова ласково посмотрела на Гека и улыбнулась ему.

«У! Залягай тебя лягушка!» — подумал Гек, глядя на вдову чистым взором.

Во дворе дома вдовы Дуглас.

Джим, большой негр вдовы, пошептал что-то над волосяным шаром, подбросил его и уронил на землю. Потом стал на колени, приложил ухо к шару и прислушался.

Гек сидел рядом на корточках с трубкой в зубах, внимательно следил за действиями Джима. Они были во дворе возле кухни. Через открытую дверь и окно кухни были видны хлопочущие у плиты две кухарки-негритянки. Пятеро негров работали во дворе.

Джим сказал:

— Он не хочет говорить. Бывает иногда, что без денег он нипочем не станет говорить.

Гек молча вытащил из тайника за поясом двадцатицентовую монету, протянул Джиму.

Джим взял деньги, понюхал, покусал, потом поднес к свечке и озадаченно покачал головой:

— Фальшивая.

Гек возразил:

— А ты положи ее на ночь в сырую картофелину. Утром меди совсем не будет видно, так что ее и в городе кто угодно возьмет с удовольствием. А не то что волосяной шар.

Джим вздохнул, сунул монету под шар и опять лег, прислушался.

На этот раз все оказалось в порядке. Шар стал нашептывать Джиму, а Джим пересказывал Геку:

— У вас в жизни будет много горя, но и радости тоже побочно. Вам встретятся две женщины: одна блондинка, а другая брюнетка…

Гек перебил:

— Ты его про Папашу спроси. Что он собирается делать?

Джим снова послушал шар и сообщил:

— Ваш Папаша сам еще не знает, что ему делать: то думает, что уйдет, а другой раз думает, что останется. Около него два ангела — один весь белый, другой весь черный. Белый научит его добру и улетит, потом прилетит черный, все дело испортит.

— Джим! — позвала его жена.

Джим спрятал шар в карман своих полотняных брюк и сказал на прощанье:

— Алучше ни о чем не беспокоиться, Гек, может, Папаша и вовсе утонул. Может, он и был как раз тот утопленник, которого выловили прошлой весной.

Гек помолчал, потом сказал:

— Спроси у него, где был Моисей, когда погасла свечка?

— Какой Моисей?

— Из Библии.

— Какая свечка?

— Все равно какая.

Из глубины двора раздался голос мисс Уотсон:

— Джи-им!

— Иду! — Джим поднялся. — А где был Моисей, когда погасла свечка?

— В темноте! Вот где! — ответил Гек.

Джим заржал.

Гек попросил:

— Джим! Ты вот что… Не говори никому, что я тут с тобой… А то скажут: совсем пропащий человек Гек, с неграми компанию водит.

— Ладно, сынок, — пообещал Джим.

Гек остался один.

Сияли звезды, и листва на деревьях шелестела так печально, где-то далеко ухал филин, завыла собака… А ветер все нашептывал что-то, и Геку стало страшно и тоскливо. Он выбил о колено трубку, поднялся и пошел к дому.

Гек осторожно, стараясь не шуметь, вошел в дом. Часы в столовой пробили полночь. Он взял свечу, на цыпочках поднялся по лестнице на второй этаж, открыл дверь…

…Папаша сидел у стола, слегка покачиваясь на стуле. Одну босую ногу он задрал на колено и время от времени пошевеливал пальцами. Папаше лет около пятидесяти, и на вид не меньше того. Волосы у него длинные, нечесаные и грязные. Баки свалявшиеся. Лицо бледное, как рыбье брюхо, а одежда — сплошная рвань.

— Ишь, как вырядился, фу ты, ну ты! — проговорил Папаша, оглядев Гека с головы до пяток. Вытянув босую ногу, ухватил Гека пальцами ноги за рубашку и потянул к себе.

Затем ткнул пальцем в лежащую на столе раскрытую книгу:

— А ну-ка прочти!

Гек стал читать по слогам:

— Тогда говорил им: «Чье это изображение и надпись?» Они сказали ему: «Кесаревы».

— Правильно, — Папаша положил ладонь на книжку, — читать ты умеешь, а я думал, врут люди… Он поднял книжку и швырнул ее через всю комнату. — Твоя мать ни читать, ни писать не умела, так неграмотная и померла. Я ни читать, ни писать не умею, он, смотри ты, понабрался благородства, пока меня не было. Хорош сынок, нечего сказать. Кто тебе велел набираться этого дурацкого благородства? Скажи, кто тебе велел!

— Вдова, — ответил Гек.

— Вдова? А кто это ей позволил совать нос не в свое дело?

— Она думала, что ты утонул…

— Ладно, нечего языком чесать: ты вот что… Ты ей скажи, пусть мне даст триста долларов. Где это видано, чтобы дитя у родного отца задаром отнимали.

— Она не послушает.

— Послушает! А не то я ей покажу, кто мальчишке хозяин. Она у меня раскошелится. Ну-ка, сколько у тебя в кармане? Мне деньги нужны.

— У меня нет, — Гек вывернул пустые карманы.

— Нет, говоришь? — Папаша почесался. — Ну ладно. Снимай все это.

Гек послушно стал раздеваться. Папаша встал и прошелся по комнате.

— Подумаешь, какой неженка!.. — ворчал он. — И кровать у него, и простыни, и зеркало. Хорош сынок, нечего сказать!

Папаша взял штаны и куртку Гека, сунул за пазуху и полез в окно.

Вылез на крышу сарая, но опять просунул голову в комнату и пообещал:

— Ты смотри у меня! Если хоть раз увижу тебя возле школы, всю шкуру спущу.

Огромная Миссисипи, величавая Миссисипи, великолепная Миссисипи, сверкая на солнце, катила свои желтые воды.

На зеленом берегу раскинулся захолустный городок Сан-Петерсбург.

На бревенчатой пристани в тени тюков с хлопком дремал шелудивый бездомный пес.

Несколько человек, очевидно грузчиков, стояли неподалеку.

Еще несколько работали у причала.

Здесь же слонялся полный человек в зеленой шляпе.

Вдоль правого, высокого, берега, пыхтя и отдуваясь, вверх по течению шел пароход «Краса Запада». Из труб валил черный-пречерный дым.

Поравнявшись с городком, пароход дает гудок.

Бездомный пес лениво повел ухом, чуть приоткрыл глаз и снова уснул.

Из большой перевернутой бочки вылез Папаша.

Папаша нечесан, небрит, лицо опухшее.

Он потянулся, почесался, сердито сплюнул в сторону парохода и спустился по полозьям для груза к реке. Зачерпнул ладошкой мутную воду, поглядел на нее в раздумье. Потом вытащил из кармана свободной рукой бутыль виски, вытащил зубами пробку и сделал большой глоток. После чего запил водой из ладошки.

В церкви, на воскресной проповеди, преподобный мистер Гобсон призывал с кафедры:

— Придите на скамью. Придите омраченные грехом. Придите больные и страждущие.

Гек, скованный воскресным платьем, сидел на деревянной скамье между вдовой Дуглас и мисс Уотсон. Отворилась дверь, и вошел Папаша. Все оглянулись.

— Тс-с! — Папаша приложил палец к губам.

На цыпочках, слегка покачиваясь, Папаша прошел в передние ряды и сел рядом с самыми почетными прихожанами. Пастор продолжал:

— Придите все усталые, измученные, обессиленные! Придите в рубище, очищенные от греха!

Гек посмотрел на Папашу.

— Придите падшие духом! Придите сокрушенные сердцем! — не унимался пастор.

Вдруг Папаша выкрикнул:

— Аллилуйя! — встал и старательно запел: — Аллилуйя! Аллилуйя! Слава тебе!

Пастор оскорбленно замолчал, опустив глаза.

Паства возмущенно зашелестела. А двое дюжих молодцов из задних рядов подхватили Папашу под руки и поволокли к выходу.

— Не смотри на это, Гек! — строго сказала вдова.

Папаша, скользя пятками по полу, пел, не теряя доброго расположения духа.

Его подтащили к двери и… выкинули вон, прямо под ноги прихожан. Потом закрыли дверь.

В церкви воцарилась тишина. С улицы донесся голос Папаши:

— Аллилу-й-я! Аллилу-й-я!

Мисс Уотсон зашептала сидящему рядом благообразному человеку:

— Вот видите, господин судья. А вы еще говорили, что нельзя разлучать ребенка с родителями…

Судья мягко ответил:

— Всякий человек, даже так низко павший, достоин сочувствия. И не презирать его надо, а протянуть руку помощи. И я докажу это.

Пастор между тем продолжал:

— Хлынули воды очищения. Врата райские открылись перед вами. Войдите в них и успокойтесь.

— Аминь! — откликнулись прихожане.

В гостиной судьи, залитой солнцем, вокруг изящного чайного столика в креслах, обитых шелком, сидели: судья, его отец, восьмидесятилетний старик, жена судьи, полная миловидная блондинка, шестилетний сын в бархатном костюмчике, двенадцатилетняя дочка и Папаша.

Папашу было не узнать: он был подстрижен, тщательно выбрит, одет во все новое и совершенно трезв.

Дочь судьи в белом платьице торжественно декламировала:

Девочка закончила стихи, сделала реверанс и села на свое место.

Жена судьи сказала Папаше:

— Это она сама сочинила.

Папаша горестно покачал головой.

— «Тет» — это по-французски голова, — пояснила жена судьи.

Папаша заплакал.

— Что с вами, друг мой! — изумился судья.

— Никто до сих пор не понимал, что я за человек! А вы не отнеслись ко мне с презрением. Приняли как родного — запричитал Папаша.

— Это святые слова, — сказала жена судьи.

Отец судьи заволновался:

— Что происходит?

Он был глуховат, и поэтому сын прокричал ему прямо в ухо:

— Он плачет!

Папаша с пафосом продолжал:

— Посмотрите на эту руку, дамы и господа. Возьмите ее и пожмите! Эта рука была прежде копытом грязной свиньи, но теперь другое дело. Теперь это рука человека, который начинает новую жизнь и уж лучше умрет — за старое никогда не возьмется. Помните мои слова! Не забывайте, что я их сказал. Пожмите ее, не бойтесь.

— Я вам верю, друг мой, — сказал судья, а его жена добавила:

— Это святая минута!

И все один за другим пожали Папаше руку и прослезились.

— Что происходит? — снова заволновался глухой старик.

— Это святая минута! — опять прокричал ему в ухо сын.

А ночью Папаше вдруг до смерти захотелось выпить. Он слез со своей широкой кровати, взял под мышку свой новый костюм и, как был, в исподнем, вылез в окно.

Судья, его жена, его дети возле калитки в траурном молчании…

Прохожие тоже остановились.

…А посреди улицы в одних кальсонах в луже спал Папаша. Возле него плавала пустая бутыль из-под виски.

Наконец судья проговорил:

— Да… Этого человека можно исправить только хорошей пулей из ружья.

А сын судьи прижался щекой к прикладу воображаемого ружья, навел воображаемый курок и «выстрелил».

— Пах!

На берегу реки стояла покосившаяся хибара. Берег в этом месте подмыло, и хибара нависла над водой.

В углу хибары сидел на корточках Гек, грязный и в лохмотьях, пилил бревно стены ржавой пилой без ручки.

Послышался скрип уключин. Гек вскочил, встал на стул и выглянул в маленькое окошко.

Моросил дождь. Ветер гнал серые облака над серой рекой. Папаша, обросший и ободранный, подплыл на лодке к высокому берегу. Привязал лодку к кустам. Вытащил оттуда мешок муки и кусок копченой грудинки и полез вверх по тропинке к хибаре.

Папаша достал из кармана штанов тяжелый ржавый ключ, отомкнул огромный замок и вошел.

На соломенном тюфяке лежал Гек, притворяясь спящим.

Папаша запер дверь на ключ, спрятал его в карман, потом растолкал Гека, сердито закричав:

— Давай приготовь чего-нибудь пожрать!

Гек нехотя поднялся, подкинув дров в очаг, разжег огонь.

Папаша извлек из-за пазухи большую бутылку виски, плеснул в жестяную кружку, выпил и закусил копченой грудинкой, по-собачьи откусив прямо от целого куска.

— Эти кикиморы, — мрачно сообщил он, — ни гроша ломаного за тебя не дают, говорят, что суд отдаст им тебя под опеку. Можешь радоваться.

— А чего мне радоваться… — мрачно отозвался Гек.

Он отсыпал муки из мешка в тазик, налил воды из ведра и стал замешивать тесто для лепешки.

Папаша разглагольствовал, время от времени прикладываясь к бутылке:

— И это называется суд! А я, дурак, им поверил. Сел с ними за один стол… Руки позволял целовать! А этот ублюдок от клячи с катафалком из-за какой-то паршивой бутылки виски готов отобрать у человека сына, родного сына! А ведь человек его растил, заботился, деньги на него тратил! А как только вырастишь этого сына, думаешь: пора бы и отдохнуть, пускай теперь сын поможет отцу чем-нибудь, — тут его и цап! И это называется правительство! И воображает, будто оно правительство, и выдает себя за правительство. А я возьму и уеду отсюда навсегда. И пропади пропадом все страны. Пусть делают что хотят! Я прямо так и сказал. И все это слышали.

Гек подумал: «А если и я с тобой уеду, то они и вовсе пропадут».

Настала ночь. Луна освещала высокие деревья и сиротливо затерявшуюся среди них покосившуюся старую хибарку.

Папаша спал на одеяле, брошенном на пол хибары, тяжко храпел.

А Гек, приподняв прибитую к стене попону, пилил бревенчатую стену. Неожиданно храп прекратился. Гек перестал пилить и оглянулся. Быстро опустил полону, прижался к ней спиной.

Папаша прислушался, наклонив голову набок, и сказал едва слышно:

— Топ-топ-топ… Это мертвецы!.. Топ-топ-топ… Они за мной идут…

Он встал, взял веревку, сделал петлю, влез на табуретку, перекинул веревку через балку, но потерял равновесие и упал.

— Папа!.. — позвал Гек.

Папаша встал на четвереньки и пополз под стол, завернулся в одеяло и заплакал так горько, что даже сквозь одеяло было слышно.

Гек встал, подошел к отцу, коснулся его плеча.

— Папа!.. — позвал он еще раз.

Папаша сбросил одеяло, вскочил на ноги, уставился на Гека дикими глазами и закричал, указывая на него пальцем:

— А-а-а! Ангел смерти!

Он схватил со стола нож.

— Я убью тебя, и тогда уж больше ты за мной не придешь!

Гек перепугался:

— Да ты что! Это я — Гек!

Папаша страшно засмеялся:

— Попался!

Он стал бегать за Геком по комнате, стараясь пырнуть его ножом. Один раз, когда Гек вывернулся и нырнул ему под руку, Папаша схватил его сзади за куртку и… Гек уже думал было, что тут ему и крышка, однако выскочил из куртки и этим спасся.

Скоро Папаша выдохся. Сел на пол, привалившись спиной к двери, и сказал серьезно:

— Отдохну немножко, а потом уж убью тебя…

Он подсунул под себя нож и задремал.

Тогда Гек взял табуретку, влез на нее как можно осторожнее и снял со стены ружье. Потом пристроил ружье на бочонок, а сам улегся за бочонком, нацелился и стал дожидаться, когда отец проснется.

До чего же медленно и тоскливо потянулось время!

…Было уже утро: желтое солнце пробивалось сквозь маленькое окошко.

— Вставай! — услышал Гек голос Папаши.

Гек открыл глаза.

Лицо у Папаши было довольно хмурое и к тому же опухшее. Он сказал:

— Что это ты затеял с ружьем?

Гек сообразил: отец ничего не помнит из того, что было ночью, и ответил:

— Кто-то к нам ломился, вот я и подстерегал его.

— А почему же ты меня не разбудил?

— Я пробовал, да не мог растолкать.

— Ну ладно.

Папаша хмуро рассматривал на свет пустую бутылку.

— Нечего языком чесать… — проворчал он.

Он запрокинул бутылку, но оттуда ничего не вытекло. Папаша снова заткнул ее, спрятал за пазуху.

— Если кто-то будет шататься вокруг дома, ты смотри, голоса не подавай, — предупредил он Гека, — этот человек не с добром сюда приходил.

Папаша вышел из хибары, запер дверь на замок и ушел.

Гек подождал немного, прислушиваясь. Потом приподнял прибитую к стене попону и начал пилить бревно. Затем вынул из стены выпиленный кусок бревна и пополз наружу.

Внизу, с обрыва была видна Папашина лодка. Возле дома на дровах, валялся топор. Гек схватил его, принялся наотмашь рубить дверь, потом сбил с двери замок, вбежал в хибару.

Первым делом Гек поставил на место выпиленный кусок бревна, для верности приткнул его камнем. Быстренько собрал опилки, сунул их в карман.

Потом, зажмурившись, решительно чиркнул по лезвию топора пальцем. На пальце выступила кровь.

Гек покапал кровью на лезвие топора, вырвал из головы маленький клок волос и прилепил волосы к окровавленному топору, после чего кинул его в угол.

Бум! — раздался пушечный выстрел.

Большой клуб белого дыма поднялся и расплылся ленивым облачком.

Посредине реки шел маленький пароходик и палил из пушки над водой. Широкая палуба была полна народу. Тут были многие жители городка.

Тут были вдова Дугласа, ее сестра мисс Уотсон, судья со всем семейством, пастор Гобсон, Папаша… Многие плакали. Вокруг парохода сновали лодки, набитые людьми.

На корме босой матрос заливал ртуть в большие ковриги хлеба и пускал их по течению, а капитал и лоцман мрачно наблюдали за ними.

Матрос объяснял дочери судьи:

— Если тебе когда-нибудь понадобится найти утопленника, накапай в хлеб живого серебра. Хлеб прямехонько приплывет к покойнику.

Снова выпалила маленькая пушка, укрепленная на баке парохода:

— Бум!

Мужик с лодки сказал капитану:

— Здесь его нет.

— Надо попробовать возле острова Джексон, может, тело застряло где-нибудь в кустах, — посоветовали рыбаки.

При этих словах вдова Дуглас зарыдала в голос, а Папаша насупился еще больше.

Судья подошел к Папаше, положил руку ему на плечо и сказал:

— Не надо падать духом, мой друг…

— А иди ты… — Папаша недоговорил и яростно сплюнул в воду.

Остров Джексон стоял посреди реки, весь заросший лесом, большой, темный и массивный.

Гек лежал на берегу, спрятавшись за бревно с развилиной, и с интересом наблюдал, как ищут его тело.

Скоро пароходик поравнялся с берегом. Он шел так близко, что можно было перекинуть сходни и сойти на берег. Гек отлично видел всех.

Капитан командовал:

— От борта!

И пушка выпалила:

— Бум!

…прямо в Гека так, что он чуть не оглох от грохота и чуть не ослеп от дыма. «Если бы они зарядили пушку ядром, они получили бы то самое мертвое тело, за которым гоняются», — подумал Гек.

Пароходик прошел мимо и скрылся из виду, обогнув мыс.

Ночью Джим, по колено в воде, прокрался под бревенчатым настилом пристани к лодке, отвязал ее от сваи и поплыл от берега, толкая ее перед собой.

Проплыв метров двадцать, Джим забрался в лодку, лег на лежащие на дне тыквы, притаился.

Течение здесь было сильное, лодка быстро удалялась пристани. Джим перекрестился. С берега раздался голос:

— Эй, черномазый! Мы тебя видели.

Джим уткнулся лицом в тыквы.

— А ну плыви сюда! — проговорил второй.

Грянул выстрел.

Пуля пробила борт лодки, Джим сел, схватил весло и стал быстро грести к противоположному берегу. Пять фермеров с берега беспорядочно палили один за другим, расстреливая лодку.

Лодка быстро погрузилась в воду. Тыквы всплыли, покачиваясь. Издалека, в свете луны, они походили на головы.

Пятеро на пристани прислушались. Один из них удивленно спросил:

— Сколько их там?

— Это тыквы, — отозвался другой.

А третий прицелился и выстрелил.

Тыквы разлетелись, брызнув ломтями во все стороны. Пятеро начали палить, соревнуясь в меткости. И через несколько секунд поверхность воды стала гладкой.

Гек проснулся в сооруженном из одеяла шалаше на берегу острова Джексон, на четвереньках выполз на полянку.

В просвете между листвой высоких деревьев светило солнце, и там, где солнечный свет просеивался сквозь листву, на земле лежали пятнышки, вроде веснушек.

Прямо перед носом Гека взбиралась по травинке божья коровка.

Гек наклонился к ней и сказал:

— Божья коровка, скорей улетай. В твоем доме пожар, своих деток спасай!

Коровка сейчас же послушалась и улетела.

Гек проводил глазами ее полет. Подумал: «Во курица!»

Солнце начинало припекать. Гек поднялся, скинул с себя рубашку и штаны и припустился к реке. Он с ходу плюхнулся в реку и стал плавать и кувыркаться в мелкой прозрачной воде у белой песчаной отмели.

Потом Гек вылез на берег, отряхнулся, как собака. Попрыгал сначала на одной ноге, потом на другой и пошел проверять улов.

Он потянул леску, на том конце было что-то живое, упругое. Гек вытащил соменка и кинул его в траву подальше от воды. Потом он побежал к другой леске и замер.

На песке виднелись свежие отпечатки босых ног. На земле у костра спал человек. Гек узнал его и окликнул:

— Джим!

Джим спал без задних ног.

Гек сломил с куста прутик и, присев на корточки, пощекотал его пятку. Джим поджал во сне ногу и проснулся.

Тогда Гек пощекотал другую ногу, Джим поджал и другую. Гек сунул прутик Джиму в нос. Тот вскочил, увидел перед собой Гека и жалобно попросил:

— Гек, я никогда мертвецов не обижал. Я всегда их любил и все, что мог, для них делал. Иди обратно в реку, Гек!

Гек и Джим расположились возле палатки под деревом. Горел костер, на сковородке жарился сом. Гек переворачивал куски деревянной палочкой.

— А ты меня не выдашь, Гек? — спросил Джим.

— Не выдам.

— Поклянись!

— Залегай меня лягушка!

— Понимаешь, хозяйка все придиралась ко мне, просто житья не давала. А тут к ней повадился работорговец с Юга и стал предлагать за меня восемьсот долларов. А против такой кучи денег где же устоять? Вот я и убежал… Сам знаешь, Гек, как на Юге неграм приходится, загонят на плантацию… Голова на солнце — ноги в болоте… Больше двух лет не проживешь…

Джим молча пожевал, потом спросил:

— Скажи, Гек, а ты правда живой?

— Конечно. Разве привидения курят?

Джим успокоился.

— Знаешь, Гек, вот что я тебе скажу. Наловим бревен, сделаем плот. Ночью будем плыть, а днем прятаться. Течение быстрое — недели через две доберемся до Кейро, продадим бревна, сядем на пароход и уедем в свободные штаты. Я стану вольным, а ты выучишься на капитана. А, Гек?

— На лоцмана.

Джим стоял на плоту, отталкивался самодельным веслом, а Гек шел по песчаной косе.

— Джим…

— Да, сынок!

— Я бы с тобой поехал, Джим, да только ведь получится, что я тебе помогаю. Правда, Джим?

— Конечно, сынок.

— А ведь если я стану беглым неграм помогать, мне на том свете черти будут прямо в башку ржавые гвозди заколачивать. Думаешь, приятно?

— Я знаю, сынок…

Гек достал из кармана моток лески и кинул Джиму.

— Джим, держи! Там крючок.

— А как же ты?

— А у меня еще один есть.

— Так ведь рыба может откусить!

— Не откусит.

Гек молча шел следом за плотом.

— Гек!

— Что, Джим?

— Никогда не оглядывайся на молодой месяц через левое плечо. И не вытряхивай скатерть перед заходом солнца. Это очень плохие приметы, Гек.

— Ладно.

Гек остановился. Песчаная коса, по которой он шел, закончилась. Плот уже уходил в большую воду.

— Прощай, Гек!

— Счастливо, Джим!

Гек постоял, поковырял ногой мокрый песок и побрел восвояси. Он разорил свой шалаш, перекинул одеяло через плечо, торопливо собрал все пожитки и припустил что есть мочи.

Гек нашел лодку и греб довольно долго, пока не приметил перед собой квадратик плота. Он нагнал плот, но тот был пуст.

Гек привязал лодку к плоту, перелез на него и заглянул в шалаш.

Там тоже было пусто.

— Джим! — позвал он.

— Я здесь, Гек!

Джим сидел в реке за бортом, один только нос торчал из воды. Гек присел перед ним на корточки.

— Я вот что подумал, Джим! Плот сам по себе. Ты сам по себе, а я сам по себе. Вот что я тебе скажу.

День. Гек нарвал в поле кукурузы, спрятал початки за рубаху.

По дороге двигался дилижанс, запряженный четверкой лошадей. Он был набит битком. Увидев это, Гек спрятался в высокой кукурузе.

…Между тем Джим стоял по пояс в реке, полоскал рубаху.

Гек вытряхнул початки на песок, осторожно подкрался к воде, бесшумно нырнул и под водой укусил Джима за икру.

Джим завизжал и запрыгал. Гек выскочил из воды и побежал по берегу. Джим за ним, стараясь огреть его мокрой рубахой.

Джим нагонял.

Гек вдруг остановился, оглянулся, выкинул палец в сторону кустов и испуганно крикнул:

— Джим! Шериф!

Джим оглянулся и замер в испуге. Тогда Гек подскочил к нему и головой боднул его под зад. Тот потерял равновесие и плюхнулся в воду.

Настала ночь. Вдоль берега плыли огни городка Сен-Луис. У причала качались роскошные корабли.

Гек и Джим плыли посреди реки. Плот несло течением. Они сидели на плоту, свесив ноги, и смотрели на берег, вытаращив глаза. Джим тихо заговорил:

— Буду работать день и ночь. Не потрачу ни единого цента, пока не выкуплю жену. А потом дадим денег какому-нибудь аболиционисту. Он выкрадет наших детей, и мы снова будем вместе.

— Во-во… — отозвался Гек. — Папаша всегда говорил: дай негру палец, он откусит всю руку.

Городок Сен-Луис медленно скрылся в излучине реки.

Гек лег на спину, стал глядеть вверх, на ночное небо.

— А как ты думаешь, Джим! Звезды сотворены или сами собой нарождаются?

— А их Луна мечет, как лягушка икру.

Джим сидел у рулевого весла.

— А почему они падают, Джим?

— А если какая-нибудь звезда испортится, ее выкидывают из гнезда. — Джим зевнул. — Иди спать, сынок.

— Моя вахта, — возразил Гек.

— Иди, мне совсем спать не хочется.

Гек полез в шалаш, а Джим остался у весла.

Наутро, в камышах, у берега, Гек и Джим сидели по горло в теплой воде. Отдыхали, тихонько напевая в два голоса.

Посредине реки буксир «Королева Виктория» тянул плот, длинный, как похоронная процессия. На нем какой-то чудак колол дрова. А остальные — лежали, покуривая.

Гек и Джим, продолжая сидеть в воде у берега» вели неторопливый разговор.

— Сколько хочет, столько и получает. Все это, — говорил Гек.

Джим присвистнул.

— Вот это здорово, а что ему надо делать, Гек?

— Да ничего не надо! Сиди себе на троне, и все. А если начинается бунт или какая-нибудь заварушка — собирает манатки и бежит сюда, в Америку.

— Вот и дурак. С кем ему тут драться? Королей ведь у нас нет? Правда, Гек?

— Значит, должности для него нет. Что же он тут будет делать?

— А я почем знаю? Поступит в полицию или будет учить людей говорить по-французски.

— А разве французы говорят не по-нашему?

— Конечно, нет. Ты бы ни слова не понял из того, что они говорят. Подойдет к тебе человек и скажет: «Мерси». Ты что подумаешь?

— Ничего не подумаю. Возьму и тресну его по башке, если это не белый, конечно. Позволю я так себя ругать…

— Да что ты, это не ругань. Это значит «спасибо».

— Так почему же он не скажет по-человечески?

— Он и говорит, только по-французски.

— Чушь какая-то!

— Слушай, Джим, а кошка умеет говорить по-нашему?

— Нет, не умеет.

— А корова?

— И корова не умеет.

— А кошка умеет говорить по-коррвьему или корова по-кошачьему?

— Нет, не говорят.

— Ну, так почему же и французу нельзя говорить по-другому, не так, как мы говорим? Вот что ты мне скажи!

— А кошка разве человек?

— Нет, Джим.

— А корова разве человек? Или он кошка?

— Конечно, ни то ни другое!

— Так зачем же корове говорить по-человечески или по-кошачьему? А француз человек или нет?

— Человек.

— Ну, вот видишь? Так почему же, черт его возьми, он не говорит по-человечески! Вот что ты мне скажи!

Гек в сердцах сплюнул, вылез на берег, натянул брюки, сказал Джиму:

— Пойду позаимствую чего-нибудь. Папаша говорил: если тебе попадется курица, бери ее. Если она не пригодится тебе, пригодится кому-нибудь другому. Только я никогда видел, чтобы курица не пригодилась самому Папаше.

По двору возле амбара важно прогуливалась курица. Вдруг она поехала на ровном месте и завопила на весь двор.

Гек лежал, притаившись за бревном, и, перебирая руками, тянул к себе веревку. Веревка заканчивалась петлей, в которую и попала курица.

Гек подтянул курицу, схватил ее, и в это время послышался конский топот. Гек оглянулся. По дороге к амбару скакали двое всадников. Один толстый, другой худой. ГАс шмыгнул в амбар.

Двое спешились возле амбара, ввели туда лошадей и закрыли за собой дверь. Полезли по приставной лестнице на чердак, подошли к чердачному окну.

Толстый размотал веревку, которая была обмотана вокруг его пояса, привязал конец к балке. В это время из-за мешков с дурным криком выскочила курица и тут же задом въехала обратно.

Оба оглянулись, схватились за револьверы.

Гек сидел, затаив дыхание и прижав к себе курицу. Та отчаянно кудахтала. Гек торопливо освободил ее и выпустил.

Послышался конский топот.

— Курица! — закричал толстый.

— Едет! — завопил худой.

Оба замерли возле окна. Худой держал в руках лассо. Изогнувшись, кинул его.

— Есть! — обрадовался толстый.

Оба энергично заработали локтями, подтягивая на веревке что-то тяжелое. Потом замотали веревку вокруг балки. Толстый выглянул в окно:

— Готов! В следующий раз подумает, прежде чем воровать черномазых!

Он заржал. Оба спустились вниз и вывели из амбара лошадей.

Гек осторожно из-за мешков выглянул в окно. Двое удалялись по дороге.

Гек стал спускаться по лестнице вниз и вдруг увидел в дверном проеме покачивающиеся сапоги.

Гек замер. Затем вышел на улицу и увидел: под чердачным окном висел человек. Его лицо было багровым и вспухшим, виднелся прикушенный черный язык. Осиротевшая лошадь тянулась мордой к сапогам хозяина и тяжело ржала.

На лесной поляне, на временном, грубо сколоченном помосте, стоял проповедник и читал проповедь.

Перед ним на сколоченных из горбылей скамейках сидели прихожане: женщины в соломенных шляпах, мужчины в сюртуках, ребятишки в одних холщовых рубашках, кое-кто из молодых людей был босиком.

В лесу было полным-полно лошадей, запряженных в повозки, они жевали овес из кормушек и махали хвостами, отгоняя мух.

Поднимая кверху раскрытую Библию и повертывая ее то в одну, то в другую сторону, проповедник выкрикнул:

— Вот медный змей в пустыне!

Прихожане хором откликались:

— Слава тебе, Господи! Аминь!

Многие плакали.

— Придите на скамью кающихся! — продолжал проповедник. — Придите омраченные грехом! Аминь! Придите больные и страждущие! Аминь! Придите хромые! Аминь! И увечные! Аминь! Придите нуждающиеся и обремененные, погрязшие в грехе. Аминь! Придите все усталые, измученные и обиженные! Придите падшие духом! Аминь! Придите сокрушенные сердцем! Придите в рубище, не умытые от греха! Хлынули воды очищения! Врата райские открылись перед вами! Войдите в них и успокойтесь! Аминь! Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, Господи!

Из-за криков и рыданий нельзя было разобрать, что говорит проповедник.

И тут на помост вдруг вылез джентльмен лет семидесяти, в грязной синей шерстяной рубахе, рваных холщовых штанах, заправленных в высокие сапоги. Штаны держались на одной-единственной подтяжке домашней вязки, а в руке у него была долгополая старая хламида с медными пуговицами.

— Добрые жители Поквилла! — обратился он к собравшимся. — Выслушайте меня! Тридцать лет я был пиратом, плавал в Индийском океане, грабил и злодейски сжигал мирные корабли, этой весной в стычке моя шайка понесла большие потери. Я приехал на родину набирать новых людей. Но… слава тебе, Всевышний. Меня обокрали вчера ночью и высадили с парохода без единого цента в кармане. И я очень этому рад, лучше этого ничего не могло со мной случиться, и я счастлив первый раз в жизни! Как я ни беден, я постараюсь опять добраться до Индийского океана и всю жизнь положу на то, чтобы обращать пиратов на путь истины. И хотя без денег я доберусь туда не скоро, все же доберусь непременно и каждый раз, обратив пирата, буду говорить ему: «Не благодари меня, я этого не заслужил. Все это сделали жители Поквилла, братья и благодетели рода человеческого и их добрый проповедник, верный друг всякого пирата».

И тут джентльмен залился горькими слезами, а вместе с ним заплакали все прочие.

— Устроим для него сбор! Устроим сбор! — раздался голос из толпы.

Старик спрыгнул с помоста, и к нему со всех сторон потянулись руки с деньгами. И тогда проповедник сказал:

— Дайте вашу шляпу, друг, я обойду всех.

Джентльмен протянул проповеднику свою старую затертую шляпу и сказал с чувством:

— Вы очень добры к бедным пиратам в далеких морях.

А из толпы к старику пробралась хорошенькая молоденькая девушка в ситцевом платье и, краснея от смущения, проговорила:

— Разрешите мне поцеловать вас, просто так, на память.

И старик подставил свою обросшую щеку, а потом сам поцеловал ее шесть раз подряд.

Плот двигался как будто в густом облаке тумана. Джим вытаскивал из шалаша нехитрые пожитки, укладывал в одеяло. Он связал одеяло в узел. Сел на него, застегнул рубашку натри оставшиеся пуговицы, пригладил волосы, стал подпрыгивать от нетерпения. Потом Джим встал, в нетерпении прошелся по плоту и вдруг завопил во весь голос:

— Вот он плывет, верный Гек, единственный белый джентльмен, который не обманул старика Джима.

— Тише, услышат, — испугался Гек.

Но Джим продолжал орать:

— Ну и пусть слышат! Вот плывет вольный негр Джим, который никого не боится!

Гек поднялся на ноги:

— Подожди. А может, мы уже в Кейро. Я поеду погляжу.

Джим подтянул к плоту челнок, снял с себя куртку, бросил ее на сиденье.

— Садись, сынок. Так тебе будет мягче.

Гек сел в лодку, стараясь не глядеть на Джима, а Джим оттолкнул ее от плота.

Гек взмахнул несколько раз веслами, плот скрылся в тумане.

Настала ночь. Геку стало не по себе. Он опустил весла и сел, сдавив руками голову.

Неожиданно прямо перед ним возник ялик. В нем сидели трое мужчин с ружьями и собакой.

Один из мужчин спросил Гека:

— Что это там такое?

— Плот, — ответил Гек.

— Ты тоже с этого плота? — поинтересовался второй.

— Да, сэр.

— А кто это орет?

— Один человек.

— Белый или черный?

Гек молчал. В разговор вступил третий мужчина:

— Ты что, оглох? Отвечай. Мы ищем беглого негра.

Гек снова промолчал.

— Ну, ладно, Билл, — снова сказал первый, — давай мы сами посмотрим!

Тогда Гек попросил:

— Помогите мне, пожалуйста, возьмите плот на буксир до берега. Там мой папаша. Он болен, и мама тоже, и братец Айк…

— Ах ты, черт возьми… Нам некогда, мальчик. Ну да, я думаю, помочь надо. Цепляйся веслом, — разрешил первый мужчина.

Гек прицепился, и мужчины прилегли на весла. После того как они сделали два-три взмаха, Гек сказал:

— Папаша будет вам очень благодарен. Все уезжают, как толькр попросишь дотянуть плот до берега, а мне это не под силу.

— Подлость какая! — возмутился первый мужчина, а второй засомневался:

— Чудно что-то… А скажи-ка, мальчик, все-таки что с твоим отцом?

— С ним?.. Да нет, ничего особенного, — ответил Гек.

Мужчины перестали грести.

До плота теперь оставалось совсем немного.

— Мальчик, ты врешь, — теперь уже сомневался первый мужчина. — Что такое у твоего отца? Говори правду, тебе же будет лучше.

Гек забормотал:

— У него… у него… Ведь вам не надо подъезжать близко к плоту. Вы только возьмите нас на буксир, пожалуйста, я вам брошу веревку.

— Поворачивай, Джон, — велел мужчина». — Черт возьми, боюсь, как бы не нанесло заразы ветром.

Ялик повернул назад.

— У твоего папаши черная оспа, вот что, мальчик! — продолжал он. — И ты это прекрасно знаешь… Что же ты сразу не сказал?

Гек всхлипнул:

— Я раньше всем так и говорил, а они тогда сразу уезжали и бросали нас.

— Бедняга! — пожалел его третий из мужчин.

И ялик исчез в тумане.

Гек поплыл обратно, в направлении к плоту. Туман стоял такой густой, что плота не было видно.

— Джим! — крикнул Гек.

— Я здесь, Гек, — донесся слабый крик откуда-то справа.

Гек стал грести на крик, но наткнулся на островок, и кустарник коснулся его лица.

— Гек!.. — снова раздался слабый крик, теперь уже сзади.

Гек стал грести обратно, и в это время… послышался шум двигающегося парохода и удары в колокола.

Гек стал грести в сторону.

И в это время из тумана, сверкая раскаленными топками, как чудовище, возник пароход и прошел вплотную возле лодки Гека, и он почти рядом со своим лицом увидел его огромное колесо.

Что-то кричал капитан, вразнобой ругались матросы.

Лодку накренило и чуть не перевернуло. Пароход прошел и скрылся в тумане.

— Джим! — закричал Гек.

Было тихо.

— Джим! — крикнул он громче и со слезами в голосе.

Тишина.

— Джим!!! — заорал Гек во всю мочь.

Послушал. Потом сел, бросил весло и заплакал.

Когда Гек проснулся, звезды ярко сияли, туман рассеялся. Гек сел в лодке, огляделся по сторонам.

Впереди виднелось черное пятно на воде. Гек погнался за ним и, когда подплыл близко, увидел, что это плот.

Джим сидел и спал, свесив голову на колени, а правую руку положив на весло. Весло было сломано, и весь плот занесло илом, листьями и сучьями.

— Эй, Дзсим, — весело крикнул Гек, — разве я уснул? Чего ж ты меня не разбудил?

Джим открыл глаза и испуганно забормотал:

— Господи помилуй, никак это ты, Гек? Дай-ка я потрогаю тебя, сынок… Нет, в самом деле, ты не утонул…

— Что с тобой, Джим? Выпил ты, что ли…

— Выпил? Где же я выпил? Когда это я мог выпить?

— А чего ж ты несешь такую чепуху?

— Какую чепуху? Разве ты не потерялся в тумане?

— В каком тумане? Никакого тумана я не видел.

— Гек! Гек Финн! Погляди-ка мне в глаза! Погляди мне в глаза! Разве ты никуда не уходил?

— Я уходил? Да что ты? Мы с тобой сидели всю ночь и разговаривали! А потом ты уснул. Тебе, наверное, приснилось!

— Приснилось?

— Ну да…

Джим помолчал, должно быть обдумывая, потом сказал:

— …Я никогда так не уставал во сне! Убей меня бог, это был вещий сон! Течение — это человек, который хочет нам добра. А туман — это человек, который хочет нам зло отвести. Острова — это неприятности, которые грозят нам, если мы свяжемся с нехорошими людьми и вообще со всякой дрянью.

Гек указал на сор и листья на плоту, на сломанное весло:

— А вот это как растолкуешь?

Джим посмотрел на сор, на Гека, снова на сор.

— Как я растолкую? Я тебе скажу! Когда я устал грести и звать тебя и заснул, у меня просто сердце разрывалось: было жалко, что ты пропал, а что будет со мной, я даже и не думал. А когда я проснулся и увидел, что ты опять тут, живой и здоровый, я так обрадовался, что чуть не заплакал, готов был и ноги тебе целовать. Это все мусор, дрянь, — Джим показал на плот, — и дрянь те люди, которые своим друзьям сыплют грязь на голову и поднимают их на смех.

Джим встал, поплелся в шалаш и залез туда.

Гек посмотрел ему вслед и подумал: «Ну вот еще, буду я унижаться перед негром, извинения просить». Он подошел к шалашу, подержал Джима за ногу:

— Джим, ты меня извини, пожалуйста!

Джим высунул голову из шалаша, поднял палец и хотел сказать что-то назидательное, но, услышав коровье мычание, спрятался.

По реке плыла лодка, в ней стояла корова. На веслах сидел фермер.

— Мистер! — обратился к нему Гек. — Скажите, мистер, далеко до Кейро?

— Кейро? Да ты что, сдурел, мальчик? Кейро миль пятьдесят выше по реке. Ты его давным-давно проплыл…

В синем небе заливались жаворонки, внизу стрекотали кузнечики, жизнь была прекрасна.

По пыльной дороге вдоль хлопкового поля шел джентльмен.

Джентльмен шел медленно, чинно, насвистывая марш «Парад-алле». Вдруг донеслись голоса:

— Держи!

Джентльмен замер. Оглянулся.

По хлопковому полю прямо на него бежали — впереди в зеленой шляпе человек с палкой, два толстых, одноглазый, трое в одинаковых ковбойках и семья фермера из семи человек. За ними пестрая толпа.

Джентльмен повернулся и с неожиданной для него прытью пустился по дороге.

Оглянулся.

За ним, метрах в двадцати, намного опередив остальных, мчался тощий малый в соломенном канотье с ковровым саквояжем в руках.

Джентльмен прибавил ходу. Но силы были неравные. Он съежился, ожидая, что его сейчас схватят за шиворот.

Но к великой неожиданности малый промчался мимо джентльмена и, не сбавляя темпа, бежал уже впереди него…

Гек и Джим сидели в шалаше. Плот стоял в заводи у песчаного обрыва.

Вдруг они услышали отдаленный шум и крики.

На берег выбежали человек в зеленой шляпе, семья фермеров из семи человек, трое в одинаковых ковбойках, два толстых, одноглазый, человеке палкой, за ними толпа: тридцать-сорок человек.

Гек взбежал на высокий берег, потом тотчас скатился вниз, крикнул:

— Прячься, Джим!

Джим ящерицей метнулся в шалаш, а Гек отвязал плот и, схватив весло, стал отталкиваться от берега.

В этот момент на середину плота упал ковровый саквояж и тут же, следом за ним, ловко прыгнул тощий малый в канотье.

Он молча, не говоря ни единого слова, выхватил весло из рук Гека и судорожно начал грести.

— Подождите, подождите! — завопил джентльмен, выбежавший следом на берег. Он бросился в воду, вплавь догнал плот и уцепился за бревна.

— Убирайся отсюда! — обозлился малый в канотье и крикнул Геку:

— Мальчик! Дай ему по рукам!

— Я тебе дам! — огрызнулся из воды джентльмен. — Вот я сейчас влезу и так тебя отделаю, что прошлогодний труп в сравнении с тобой покажется огурчиком!

Он влез на плот и отряхнулся, как собака.

На берег высыпала толпа. Впереди: два толстых, семья из семи человек, трое в одинаковых ковбойках, человек с палкой, человек в зеленой шляпе. Они что-то кричали, кидая в беглецов камнями, пустыми бутылками.

Плот уже был почти на середине реки.

Малый в канотье бросил весла, стоял посреди плота, скрестив на груди руки.

— Презренная толпа, — с брезгливым высокомерием произнес он.

— Так, значит, они за вами гнались? — спросил джентльмен. Малый усмехнулся:

— За мной… А вы-то чего побежали?

— Привычка, друг мой! — философски заметил джентльмен.

Он строго поглядел на Гека.

— Ваш мальчишка?

— Первый раз вижу.

— Ты кто такой? — спросил джентльмен, обращаясь к Геку.

— Вильям Митчел, сэр, — ответил Гек.

— А куда ты плывешь?

— В Нью-Орлеан, сэр… Там живет моя тетя, сэр. Мисс Рукар, сэр.

— Так… Ну чего уставился, стань к веслу.

Гек послушался. Джентльмен по-хозяйски прошелся по плоту. Заглянул в шалаш. Джим вылез.

— Тут негр. А ну-ка вылезай!

— Ты кто такой?

— Он беглый? — спросил джентльмен у Гека.

— Нет, сэр, это мой негр! Ночью на наш плот наскочил пароход. Мы-то с Джимом всплыли, а остальные все потонули. И пьяный Папаша, и дядя Бен, и мой братец Айк. Такой был послушный мальчик. Лучше бы я утонул вместо него, право…

— Так, так. Это хорошо.

Малый тем временем открыл свой ковровый саквояж, достал оттуда старую афишу, постелил ее на плоту, вытащил еду: хлеб, кусок сыра и два огурца, разложил все это на афише. Потом сервировал стол: достал солонку, вилку, заткнул за воротник салфеточку, сел по-турецки, начал есть.

Джентльмен постоял еще немного, подумал, молча достал из внутреннего кармана своей хламиды бутыль виски, заткнутую кукурузным початком, поставил на «скатерть».

Малый в канотье посмотрел на бутыль, потом извлек из саквояжа два кожаных стаканчика, после чего сделал широкий приглашающий жест.

Джентльмен сел.

Малый разлил виски по стаканчикам. Выпили.

Снова выпили. Помолчали. Потом малый задумался, вздохнул и проговорил скорбно:

— Подумать только, что я пал так низко, когда стоял так высоко.

Джентльмен, который сидел надувшись, высокомерно спросил:

— Это насчет чего?

— Пусть равнодушный свет доконает меня, я знаю одно — где-нибудь я найду себе могилу, забуду обо всем и мое бедное разбитое сердце наконец успокоится… — меланхолически ответил малый. И стал тереть глаза салфеткой.

Джентльмен рассердился:

— А подите вы с вашим разбитым сердцем! Что вы нам тычете под нос ваше разбитое сердце?

Тогда малый торжественно произнес:

— Господа, я чувствую к вам доверие. Я вам открою мою тайну. Я прямой потомок герцога Бриджуотерского.

Джим вытаращил глаза, а Гек перестал грести.

— И вот я здесь, — продолжал «потомок герцога», — одинокий, лишенный сана, гонимый людьми, в рубище, принужден якшаться с какими-то жуликами на плоту.

Малый выпил и крякнул.

— Послушайте-ка, герцог, — обратился к нему джентльмен, — не вам одному судьба жестоко дала по шапке.

— Да?

— Да! Не у вас одного имеется тайна рождения.

При этих словах пират зарыдал.

— Да? — снова повторил Герцог.

— Да, милорд! Вы видите перед собой несчастного, без вести пропавшего Людовика Семнадцатого, сына Людовика Шестнадцатого и Марии-Антуанетты! Я — король Франции!

— Вы что-то путаете, старина! Если бы наследник Людовика Шестнадцатого не был казнен в тюрьме в свое время, то ему сейчас было бы не больше тридцати. А вам лет шестьсот-семьсот, не меньше. Вы, верно, царь Соломон!

— Все от несчастий, ваша светлость! — сокрушался Король. — Все от несчастий! Страдания породили эти седые волосы и эту преждевременную плешь.

Король выпил и продолжал свою речь:

— И мы могли бы объединиться с вами, милорд. Я могу заниматься врачеванием, умело гадать, обращаю в христианство. А вы?

— Берусь за все, что подвернется. Лишь бы не работать. Но трагическая лира мне всего милей.

И тоже выпил.

Плот несло течением. Из шалаша торчали ноги Короля и ноги Герцога.

Доносился пьяный захлебывающийся храп.

Гек и Джим, нахохлившись, сидели под дождем у весла. Из шалаша выполз Король, поблевал за борт и вернулся обратно.

— Скажи, Гек, — спросил Джим, — а все короли такие?

— Наш еще ничего по сравнению с другими, просто директор воскресной школы.

Джим покачал головой.

— А что поделаешь, — рассуждал Гек. — На берег не сунешься. Здесь Юг, тебя сразу линчуют. На плоту против течения не поплывешь… А с ними нас не тронут. И если я не научился от отца ничему хорошему, зато научился ладить с такими, как он. Самое разумное — не мешать им, пусть делают что хотят.

— Бедняжка Элизабет, бедный Джани. Ох, какое горе! Верно, не видать мне вас больше, никогда не видать… — горевал Джим.

А Гек продолжал мечтать:

— Заработаем денег! Купим билет на пароход и доплывем до Кейро! У тебя ж волосатая грудь! Ведь верно, Джим! Значит, быть тебе богатым!

Проходит пароход. В салоне под негритянский оркестр несколько пар танцуют вальс.

Негр-стюард несет на подносе коктейли. Юнга разносит сидящим пассажирам зонты и пледы.

На лесной поляне Герцог проводил репетицию. Встав в позу, страстно декламировал:

Король (басом): О, горе мне.

Герцог: Птицы! — ткнул пальцем в сторону Джима.

Джим посвистал заливистой трелью, потом покуковал.

— Ку-ку-ку-ку…

Герцог (отмахнувшись): Ку-ку не надо! Кормилица! — ткнул он в сторону Гека.

Гек: Синьора Джульетта!

Король: Иду, иду!

Герцог: Он сказал что-то! О, говори, мой светозарный ангел!

Король (взревел): Ромео, Ромео, так поклянись, что любишь ты меня, и больше я не буду Капулетти!

Король приложил руку к сердцу и отставив ногу в сторону.

Герцог (раздраженно): Ваше величество! Вы дева, вам пятнадцать лет! Ну что вы ревете, как бык? Вы на балконе. Внизу любимый. И ваша речь серебром звучит в ночи. Вот смотрите: «Ромео, Ромео, так поклянись, что любишь ты меня, и больше я не буду Капулетти».

У Герцога получалось здорово.

Посреди улицы напротив городского банка в пыли дрались два бойцовых петуха.

Многочисленные зрители сидели по обеим сторонам улицы на приступочках домов, жевали табак, равнодушно сплевывая желтую слюну.

Гек и Король обмакнули кисть в ведро и помазали стену банка… а Герцог наклеил на это место афишу на английском языке, обратившись к присутствующим:

— Господа! Минуточку внимания!

Небритый рыжий детина, сидящий на ступеньках банка, шикнул на него:

— Заткнись!

Герцог молчал.

Петухи дубасили друг друга, подскакивая в воздухе, размахивая крыльями. Во все стороны летели перья — черные и красные.

Из-за скобяной лавки на улицу выехал дилижанс, запряженный четверкой лошадей. Кто-то из зрителей поднял руку и присвистнул.

Возница остановил лошадей. Из дилижанса вылезли несколько человек и тоже стали смотреть.

Черный петух изловчился, сбил с ног своего противника и, вцепившись в него когтями, стал долбить клювом по голове.

Детина вздохнул, полез в карман, вытащил деньги, отсчитал из них пять долларов плюгавому соседу. Потом встал, забрал своего посрамленного петуха, а победителя отшвырнул ногой в сторону.

— Эй ты, поосторожней!.. — крикнул плюгавый и подобрал своего петуха.

Зрелище было окончено. Зрители стали подниматься со своих мест.

— Господа! Минуточку внимания, господа! — снова крикнул Герцог.

На него, наконец, обратили внимание, и он продолжал:

— Сегодня вечером в зале суда вы можете увидеть знаменитых трагиков Дэвида Гаррика Младшего и Эдмунда Кина Старшего из театра «Друри Лэйн» в Лондоне.

Герцог простер руку в сторону афиши:

— В непревзойденном шекспировском спектакле «Ромео и Джульетта». Не пропустите своего счастья, господа!

Король в чепчике с оборками и в ночной рубашке стоял на самодельном деревянном балконе, облокотившись на перила, и курил сигару.

Внизу под желтой картонной луной по сцене расхаживал Герцог в шляпе с пером и с деревянной шпагой за поясом. Джим сидел с веревкой в руке, нисходящей от ситцевого занавеса, и красиво свистел, репетируя птиц.

По краю сцены были натыканы горящие свечи.

С улицы появился Гек, прошел между скамейками по совершенно пустому зрительному залу, подошел к сцене, положил к ногам Герцога стопку билетов:

— Ни одного!

— Тьфу!.. — в сердцах сплюнул с балкона Король. — Нестоящая это затея! Одни расходы…

— Эти олухи еще не доросли до Шекспира. Им нужна только пошлая комедия. Даже хуже, чем пошлая! Я знаю, что им по вкусу!

— И завтра вы в этом убедитесь, ваше бывшее величество! — утешал его Герцог.

У входа в театр Гек дудел в гребенку через папиросную бумагу, Джим бил в бубен, Герцог шпарил на банджо, пританцовывая… и пел.

Вокруг стояла толпа зевак.

Король выкрикивал:

— Всемирно известные комики из лондонских и европейских театров в захватывающей комедии «Королевский жираф». Вход по пятьдесят центов. Женщины и дети не допускаются!

Зал театра битком набит мужчинами. Среди них: рыжий детина, осанистый господин, плюгавый мужчина в шляпе, брат плюгавого, старик, приятель рыжего, пьяный.

Герцог поднялся на сцену, стал перед занавесом, раскланялся. Потом поднял руку и торжественно произнес:

— Итак! Эдмунд Кин Старший в «Королевском жирафе»! Выдержал триста представлений в Париже! — и ушел за кулисы.

Король стоял под балконом, завернутый в простыню. Герцог перекрестил Короля:

— С Богом, ваше величество!

— Побьют, — мрачно ответил Король.

— Сегодня нет. С Богом, ваше бывшее величество!

Герцог снова перекрестил Короля, забренчал на банджо.

Гек и Джим развели занавес. Декорация была прежняя: тот же балкон и та же картонная луна на веревочке.

На сцену выбежал Король на четвереньках. Он был совсем голый, весь размалеван разноцветными полосами и сверкал как радуга.

Зал радостно взревел.

Король попрыгал-попрыгал и ускакал за кулисы. Зал раскалывался от аплодисментов и криков:

— Бис, бис!

Герцог дал сигнал. Снова заиграла музыка.

Голый Король снова появился на сцене, проделал то же самое и скрылся.

Занавес опустился. Герцог раскланялся перед публикой и объявил:

— Если почтеннейшая публика нашла представление занятным и поучительным, то мы покорнейше просим рекламировать его своим знакомым.

— Как? Разве это все? — закричали из зала.

— Все!.. — сказал Герцог и снова поклонился. В зале раздались крики:

— Обман! Бей их!

Все повскакивали со своих мест и ринулись к сцене. Но тут какой-то высокий осанистый господин вскочил на скамейку и закричал:

— Погодите! Одно только слово, джентльмены!

Все остановились. Господин продолжал:

— Нас с вами надули. Здорово надули, но мы, я думаю, не желаем быть посмешищем всего города. Вот что: давайте уйдем отсюда спокойно, будем хвалить представление и обманем всех остальных. Так или нет?

Гек дудел в гребенку… Джим бил в бубен… а Герцог пел. Шло второе представление.

Все были в обновках и выглядели шикарно.

Король был в черной тройке, Герцог в белом шерстяном костюме. Джим был полностью обряжен в бывший костюм Герцога, а Гек — в новой бумажной клетчатой рубахе, полотняных светлых штанах и кепочке с помпоном.

Зал был снова набит битком, и среди них все наши знакомые: мужчина в шляпе, рыжий детина, приятель рыжего плюгавый, брат плюгавого, старик, пьяный.

У входа в театр толпились местные мальчишки, белые и негритята с завистью смотрели на Гека. Гек восседал на табурете с трубкой в зубах.

Подошедший Герцог обратился к ним:

— Заходите, ребята.

Те не сразу поверили, раскрыли рты и вопросительно уставились на Гека, который был для них символом власти. Гек напомнил:

— Им нельзя, они дети, ваша светлость.

— Сегодня можно, — сказал Герцог.

— Ну что ж, валяйте! — великодушно разрешил Гек и оттянул доску, перекрывающую вход. Дети шмыгнули в зал.

Тогда Герцог закрыл за ними дверь, вставил табуретку в ручку двери и зашептал:

— Ну, а теперь бежим во все лопатки, будто за нами черти гонятся.

И первым бросился бежать.

На плоту у берега реки горел костер.

Король, водрузив на нос очки, пересчитывал выручку. Герцог наигрывал на банджо.

А Гек и Джим вытаращили глаза и приоткрыли рты. Такой кучи денег они сроду не видывали.

Король, наконец, сосчитал деньги:

— Четыреста сорок долларов! По двести двадцать на брата!

— Четыреста сорок один, о, мой король! — поправил его Герцог.

Он взял двумя пальцами лишний доллар и бросил его Геку. Гек поймал монету на лету, посмотрел ее, дал посмотреть Джиму. Джим покусал для верности:

— Настоящая…

Гек забрал монету обратно, хотел было ее спрятать, но в это время… Король протянул руку, молча отобрал у него доллар, присовокупив к своим, и спрятал в карман.

Гек заволновался:

— Но мне же полагается. Ведь вы обещали.

— Деньги портят детей, — парировал Король. — У нас при дворе насчет этого было строго. Помню, я как-то раз свистнул пятицентовый, так мой папа Людовик так меня отделал сосновой доской, что я потом целый месяц из задницы занозы вытаскивал.

Плот мерно несло течением, почти у самого берега. Было уже утро.

На берегу сидели рыбаки.

А Джим, как всегда, сидел у кормового весла. Гек грелся на солнышке… а жулики дрыхли в шалаше.

На крутом берегу стоял деревенский парень лет двадцати, с деревянным чемоданом, размахивая соломенной шляпой.

Джим покосился на парня, сердито вздохнул и отвернулся. Простофиля не унимался:

— Эй! Перевезите, полдоллара дам!

Из-за шалаша появилась опухшая заспанная рожа Короля.

— Лево на борт, мавр! — приказал он.

…Гек и Джим гребли, парень сидел посередине плота на деревянном чемодане. Король расспрашивал парня, спустив ноги в кальсонах в воду:

— А театр у вас есть?

— Театр?

Парень поморгал, соображая, потом подумал и добавил:

— Церковь есть, Питер Уилкс позавчера умер, сэр.

— Очень прискорбно. — Поболтав ногами в воде, Король поинтересовался: — И кто он был, этот уважаемый джентльмен, который загнулся? Актер?

— Нет, проповедник, сэр.

— Так, так… Значит, нет у вас теперь проповедника.

— Нет, сэр. Все ждут мистера Гарри, брата покойника Он тоже проповедник.

— А где живет этот смиренный служитель Божий?

— В Англии, в Шеффильде, сэр…

— В Англии, значит?

— Да, сэр. И Питер сам тоже англичанин, только он уже лет пятьдесят как сюда переехал. Так что младшего брата Уильяма, и вовсе не видел. Ему всего-то лет тридцать — тридцать пять.

— Тоже служитель?

— Нет, сэр, Уильям глухонемой.

— Так… так… И что, большое наследство?

— Дом, негры, кожевенный завод… Только наличными — шесть тысяч.

— И все братьям?

— Нет… Братьям только деньги, а все остальное дочкам. Они ведь теперь круглые сиротки.

— Так, так… Значит, говоришь, их тут никто не знает?

— Само собой, сэр, они в Америке-то никогда не были.

— А вы куда путь держите, молодой человек?

— На Запад, на заработки.

— Похвально! Адольфус, подай мне воды, — неожиданно приказал Король.

Гек понял, что Адольфус — это он, и, положив весла, зачерпнул мутной воды из Миссисипи и протянул его высочеству.

Король пополоскал горло и с отвращением выплюнул.

На пристани маленького городка Гринвилла в толпе стояли шестеро приятелей покойного Уилкса: мясник, экономка, человек в сюртуке, человек в шляпе, доктор, гробовщик и его помощник сеньор Альварес и с интересом наблюдали, как от парохода «Вальтер Скотт» отделился ялик.

В ялике сидели Король, Герцог и Гек. На веслах — двое матросов.

С пристани смотрели жители Гринвилла.

Ялик причалил к пристани. Матросы вытащили чемоданы.

Толпа с интересом наблюдала за происходящим. Среди толпы приятели семьи Уилксов: человек в сюртуке, мясник, доктор.

Король снял шляпу, вытер мокрую лысину, сделал на пальцах какие-то знаки Герцогу. Герцог покивал головой и загугукал.

— Это они, — шепнул гробовщик сеньору Альваресу.

— Не могут ли мне джентльмены показать, где живет Питер Уилкс? — любезно спросил Король.

— Мне жаль, сэр, но мы можем только показать, где он жил до вчерашнего дня. Я — гробовщик, сэр. А это мой помощник, сеньор Альварес.

Король сделал Герцогу знаки. Они обнялись и зарыдали. Но как…

Помощник, не теряя времени, подхватил чемоданы и потащил к черному обшарпанному катафалку, запряженному двумя клячими в черных попонах.

А гробовщик обнял Короля и Герцога и очень деликатно стал подталкивать их к повозке.

— Прошу, джентльмены. Мы подвезем вас… Как прикажете хоронить? С райской музыкой или без?

Гек восседал на козлах между помощником и гробовщиком, а Король и Герцог — внутри, на помосте для гроба. За катафалком уже шествовали пятеро любопытных мальчишек, собаки.

Гробовщик радостно объявлял каждому встречному и показывал пальцем назад:

— Приехали! А мистер Адольфус — ихний слуга!

Встречные снимали шляпы и вежливо кланялись Геку, Королю и Герцогу. А те, в свою очередь, тоже кланялись из окошечка.

Повозка свернула в обшарпанный двор, в центре которого стояла развалюха, дом сеньора Альвареса.

— Одну секундочку! — сказал помощник Геку.

Помощник с гробовщиком спрыгнули, помчались в развалюху.

Король с Герцогом медленно и скорбно вылезли из катафалка, переглянулись, с трудом пряча разочарование.

На ступеньках сидела оборванная девчонка лет семи. Герцог подтолкнул Короля локтем и показал на девочку. Король подошел к девочке, обнял ее и зарыдал:

— Бедная сиротка моя!

У ограды стояло пятеро любопытных…

— Это не она — это дочка сеньора Альвареса, — пояснил кто-то из толпы.

Гробовщик бегом вытащил из халупы фисгармонию и запихнул ее в катафалк.

— Прошу прощенья, сэр! — суетился гробовщик. — Надеюсь, не помешает? Прошу!..

Две дочки покойного: восемнадцатилетняя Мэри-Джейн и десятилетняя Джоанна — стояли в воротах усадьбы Питера Уилкса. Тут же были друзья покойного, слуги, негры, экономка, три приятельницы девочек, мясник, доктор, человек в сюртуке, человек в шляпе, негр-слуга, негр-дворецкий.

Гробовщик остановил лошадей. Раскрыл дверцы. Помог Королю и Герцогу выбраться из катафалка.

— Это они?

— Они, сэр!

Тогда Король раскинул руки. Девочки бросились ему на шею. Король обнял их и запричитал:

— Увы, увы, наш бедный брат! Мы так и не повидались с ним. О! Как это тяжело! Как это тяжело!

Король, приговаривая, пропускал золотые монеты сквозь пальцы:

— Ах вы, мои желтенькие! Ах вы, мои глупенькие! Ах вы, мои ласковые!..

Король, Герцог и Гек были в отведенной им комнате. На стенах висели безделушки, которыми девушки так любят украшать свои комнаты.

Герцог прервал бормотанье Короля:

— Где ваша выручка за «Жирафа»?

Король не сразу понял вопрос, потом вытащил из кармана кожаный мешочек и показал Герцогу:

— Вот!

Герцог взял из его рук мешочек, развязал его и высыпал золотые монеты на кровать, потом достал свой мешочек и присовокупил к общей куче.

— Здесь шесть тысяч четыреста сорок долларов! По три тысячи двести двадцать на каждого! Это большие деньги, ваше величество!

— А я? — спросил Гек.

Герцог кинул ему золотой:

— На! — и, обращаясь к Королю: — Берем все это и сматываем удочки!

— Что? Уйдем, как дураки, и оставим на восемь-десять тысяч добра, которое только и дожидается, чтобы его продали? Вы совсем уже озверели, ваша светлость…

— Нехорошо отнимать у сирот последнее.

— Господь с вами, они молодые, здоровые, что им стоит заработать себе кусок хлеба…

— Нет, — Герцог покачал головой. — Я не согласен.

— Ну хорошо, — Король развел руками. — Представим себе, что им оставили, и что будет: не сегодня-завтра они повыскакивают замуж за местных оболтусов, и те за полгода пропьют и пустят в трубу все наши денежки. Этого вы хотите?

Герцог подумал и вздохнул:

— Ну что ж, несчастья сокрушили мой некогда гордый дух! Я уступаю и покоряюсь. Такой мой жребий: быть втоптанным в грязь железной пятой деспотизма. — Герцог поклонился. — Пошли рыдать, а то начнут сплетничать на наш счет.

Гроб стоял в углу гостиной дома Уилксов на двух стульях. Вокруг в траурном молчании стояли друзья и соседи Питера Уилкса. Среди них: мясник, человек в шляпе, человек в сюртуке, экономка, три приятельницы девочек, доктор.

Король с Герцогом, обняв друг друга за плечи, а свободной рукой утирая глаза, медленно и торжественно направились к гробу.

Гробовщик легонько постукал длинными пальцами по голове Гека и, показав на свою голову, дал знать, что надо снять кепку. Гек снял.

Король стал по одну сторону гроба, Герцог — по другую, оба опустились на колени и, упершись лбами в гроб, принялись молиться не вслух, а про себя.

Гробовщик на цыпочках пробрался к стоящей у стены фисгармонии. Там уже сидел сеньор Альварес.

— Разрешите… Простите… — бормотал гробовщик, пододвинул стул и сел рядом с помощником.

Король, наконец, поднялся с колен и произнес вслух:

— Аминь!

— Давай, — шепнул гробовщик Альваресу.

Сеньор Альварес задвигал ногами, нажимая на педали. И гробовщик с помощником заиграли в четыре руки.

Кто-то запел псалом, и все шесть друзей подхватили.

Король пел громче всех. И даже «глухонемой Уильям», захваченный общим ажиотажем, тоже начал подпевать.

Гек наступил Герцогу на ногу. Герцог опомнился, замолчал. Никто этого не заметил.

Гек пересек двор усадьбы Уилксов, открыл было калитку, но тут его окликнула Джоанна:

— Адольфус, ты куда?

— Купаться.

— Потом пойдешь, иди обедать! «У, залегай тебя лягушка!» — подумал Гек. В глубине двора три негритенка развешивали белье.

Негритята играли, бегали по двору.

На кухне кипела работа. Готовили ужин для гостей. Повар-негр смотрел в кастрюлю, его жена молола кофе, а пожилая негритянка сбивала сливки.

Гек ел курицу. Против него, глядя не отрываясь, сидела Джоанна, подпершись острым кулачком.

— Ты когда-нибудь видел короля? — спросила она Гека.

— Какого короля? — вздрогнул Гек.

— Вильгельма Четвертого.

— Ну а как же… Он ходит в нашу церковь.

— А я думала, он в Лондоне живет.

— А где ж ему еще жить?

— Да ведь ты-то живешь в Шеффильде.

Гек поперхнулся.

Он приезжает к нам летом, чтобы брать морские ванны.

— Что ты мелешь, ведь Шеффильд не на море.

— А кто тебе сказал, что он на море?

— Ты.

— И не думал говорить.

— А что же ты говорил?

— Что он приезжает брать морские ванны. Вот что я говорил.

— Так ведь где он берет морские ванны, если там нет моря?

— А ему привозят морскую воду в бочках. В Шеффильде во дворце есть котлы, и там ему эту воду греют. А в море такую уйму воды не очень-то нагреешь.

Джоанна подумала немного, потом недоверчиво проговорила:

— Поклянись, что ты не наврал мне с три короба.

— Залягай меня лягушка! — заверил ее Гек.

К столу подошла Мэри-Джейн.

— Чему это ты не хочешь верить, Джо? Нехорошо и невежливо так разговаривать с Адольфусом.

— Ничего я ему не сделала, — оправдывалась Джоанна. — Он мне соврал, по-моему, а я сказала, что не обязана всему верить. Я думаю, что такие-то пустяки он может стерпеть.

— Все равно, пустяки это или не пустяки, он гостит у нас в доме, и ты должна быть с ним ласкова. Он здесь чужой и от родных далеко. Я бы на твоем месте попросила у него прощения, — строго сказала Мэри-Джейн.

Джоанна встала, глядя в землю, пролепетала:

— Адольфус, прости меня, пожалуйста.

— Вот молодец, — похвалила ее Мэри-Джейн. — А теперь поцелуй Адольфуса.

Джоанна подошла к Геку и неловко чмокнула его в макушку.

— А теперь, Джо, — продолжала Мэри-Джейн, — я тебе могу сообщить приятное… Дядя Гарви сказал, что здесь он все продаст, а нас возьмет с собой в Англию.

— Ура! — Джоанна повисла на Мэри-Джейн.

Ночь. В низком южном небе повисла большая круглая луна и залила все вокруг влажным зеленым светом. Все тихо, только слышно, как ветерок пошевеливает сухие листья старого кипариса да где-то далеко квакают лягушки.

В своей каморке в доме Уилксов Гек не спал. Он одетый лежал на соломенном тюфячке и думал.

Гек снял ботинки и… вышел из своей каморки на черную лестницу. Он тихонько спустился по лестнице на нижний этаж, подкрался к дверям, прислушался. Оба храпели.

Тогда Гек осторожно, стараясь не скрипнуть, открыл дверь и проскользнул в комнату.

Проклятая луна светила сильно, и было довольно-таки светло.

Король и Герцог дрыхли в кроватях на белоснежных простынях, под кружевными одеялами.

На стенах висели женские платья, картинки и всякие финтифлюшки, которыми девушки так любят украшать свои комнаты. В углу стояла гитара в футляре, а около нее на стуле лежал ковровый саквояж.

Гек медленно, замирая при каждом шаге, добрался до саквояжа, запустил в него руку и вынул мешок с деньгами. Мешок оказался очень тяжелым, Гек не рассчитал, зацепил локтем гитару, и она со звоном грохнулась на пол.

Гек оцепенел! Храп прекратился. Гек слышал, как громко бьется его сердце.

Потом Король и Герцог застонали, зачмокали… И принялись храпеть пуще прежнего.

Гек благополучно спустился на первый этаж и заглянул через дверную щелочку в столовую.

При гробе, оставшись на стульях, крепко спали: экономка, мясник, человек в шляпе, человек в сюртуке, доктор, гробовщик и сеньор Альварес.

Дверь в гостиную, где лежал покойник, была открыта, и в обеих комнатах горело по свечке.

Гек прошел мимо гостиной, посмотрел — там никого, кроме Питера, не было.

Гек двинулся дальше, добрался до парадной двери, потянул ее, дверь не поддалась. Тогда он принялся шарить рукой, искать задвижку и в это время услышал шаги: кто-то спускался по лестнице за его спиной.

Гек сунул мешок под крышку гроба чуть пониже скрещенных рук покойника, отскочил и спрятался за занавеской. Это пришла Мэри-Джейн. Она тихо подошла к гробу, опустилась на колени и стала глядеть на покойника, потом поднесла к глазам платок, и Гек понял, что она плачет, хотя рыданий не было слышно.

От парохода двигался ялик. В ялике сидели старичок и молодой джентльмен.

Команда с палубы, свесившись, смотрела им вслед.

Пастор осенил гроб последним крестным знамением. Гробовщик с помощником завинтили крышку гроба и стали опускать его на веревках в могилу.

Король с Герцогом обнялись и затряслись в рыданиях. Гек стал пятиться, выбираясь из толпы. Он совсем уже было выбрался с кладбища, когда натолкнулся на пятерых, высокий человек в широкополой шляпе, человек в коричневом сюртуке и толстяк в фартуке, по виду мясник, доктор вели очень симпатичного на вид старичка и джентльмена помоложе с рукой на перевязи, тоже симпатичного. Тут же стояли: экономка, три приятельницы девочек. Гек хотел прошмыгнуть мимо них с равнодушным видом, но человек в сюртуке внимательно посмотрел на него и позвал:

— Поди-ка сюда, мальчик.

Гек подошел. Человек в сюртуке взял его за руку и потащил за собой:

— Не торопись, мальчик.

Когда они приблизились к группе скорбящих над могилой, мясник заорал:

— Вон он! Зарывают уже!

На него обернулись. Возмущенно зашикали. Веселый мясник выкрикнул снова:

— Еще одна парочка наследников Питера Уилкса! Так что платите деньги, выбирайте, какая больше нравится!

Все посмотрели на старичка и молодого джентльмена, потом на Короля с Герцогом, потом снова на старичка. Наконец Король спросил:

— С кем имеем честь?

— Простите, я не готов к такой неожиданности, — мягко сказал новый старичок. — Но мы те, за кого себя выдаем. Я, Гарви Уилкс, а это мой брат Уильям.

Все посмотрели на Короля и Герцога. Король криво усмехнулся:

— Простите, но я не готов к такой неожиданности. Я — Гарви Уилкс, а Уильям — он.

Старичок растерянно возразил и показал на своего спутника:

— Нет, он!

Кое-кто засмеялся. Король, приободренный смехом, засунул руки в карманы, медленно подошел к новому Уильяму, оглядел его с головы до ног, покачиваясь на носках.

— Ну, если он глухонемой, пусть поговорит с моим Уильямом. А мы посмотрим, как он это делает.

— Видите ли, сейчас это невозможно потому, что брат сломал по дороге руку, — возразил старичок.

— Сломал руку… Это очень кстати для обманщика, который не знает азбуки глухонемых.

Король показал Герцогу что-то на пальцах, тот загугукал и замахал руками, и все поняли, что у Герцога сердце кровью обливается оттого, что на свете существуют такие негодяи.

— Ясное дело, сразу видно, жулик! — возмутился гробовщик. Его остановил человек в коричневом сюртуке, он обратился к Королю:

— Послушайте! На чем вы приехали сюда в город?

— На пароходе из Цинциннати, друг…

— Ну а как же вы оказались возле мыса на плоту?

— Враки! Не было меня на плоту!

— Нет, не враки. Я живу там, я вас видел. С вами еще был негр и вот этот мальчишка.

Все посмотрели на Гека.

— Ты тоже англичанин? — спросил мясник.

Джоанна закричала:

— Он англичанин! Он живет в Шеффильде, и к нему король приезжает брать ванны.

Все засмеялись. Мясник заорал:

— Все они мошенники! Все одна шайка! И эти, и те! Вывалять их в перьях и утопить в реке.

Гробовщик заволновался:

— А платить кто будет?!

Толпа плотнее сомкнулась вокруг наследников, Мэри-Джейн пробилась к «дядюшкам». Со слезами всматриваясь в лица, крикнула:

— Остановитесь! Ну, неужели, неужели, никто из вас не может доказать?!

Старичок после паузы проговорил:

— Я смогу это сделать. Нет ли тут кого-нибудь, кто помогал обряжать моего брата…

— Есть! — сказал гробовщик. — Я и сеньор Альварес.

Он показал на помощника. Помощник молча кивнул головой.

— Отлично. Тогда пусть этот джентльмен мне скажет, — старичок показал на Короля, — какая у Питера была татуировка на груди?

— Скажу! — заорал Король. — Да, сэр, я могу вам сказать, что у него было на груди. Я знаю, какая татуировка была. У моего брата. Кто ж тогда и знает, если я не знаю… Кому ж знать, как не мне…

Мясник не вытерпел:

— Ну и говори! Какая?

— Маленькая синяя стрелка, вот что. А если не приглядеться, как следует, то ее и не заметишь, — объяснял Король.

Старичок живо обернулся к гробовщику:

— Был такой знак на груди у Питера Уилкса?

— Не было, — ответил гробовщик.

Его помощник отрицательно покачал головой.

— Отлично! — продолжал старичок. — А видели вы у него на груди такую маленькую буквочку «П» и после нее точку?

— Не было, — снова ответил гробовщик.

Помощник снова покачал головой. Мясник вконец озлобился:

— Да что там разговаривать! Утопить их всех, и точка! Он схватил за шиворот старичка и Короля и крикнул человеку в сюртуке:

— Бери глухих, Боб!

Толпа навалилась.

— Бей их! — раздался голос из толпы. Мэри-Джейн кинулась к пастору:

— Ваше преподобие! Сделайте что-нибудь! Это ужасно.

Пастор вдруг зычно заорал:

— Стойте! Выслушайте меня! Есть еще выход! Давайте выроем гроб и посмотрим!

— Верно. Давайте! — поддержали в толпе. Гробовщик нехотя взялся за лопату, заворчал:

— Зарывать, вырывать, а платить кто будет?

Все, толкаясь, устремились к гробу, человек в сюртуке в ажиотаже выпустил руку Гека. Джоанна шепнула ему:

— Беги, Адольфус!

Гек мчался во все лопатки. Миновав огороды, выскочил на косогор.

Внизу была видна оживленная пристань и стоящий у пристани пароход.

Гек выбежал к заводи, где был спрятан плот, а вдали виднелся пароход.

— Джим, скорее отвязывай плот! — закричал Гек. Он прыгнул с берега на плот.

Джим выбежал из шалаша и, не говцря ни слова, стал отвязывать плот. Гек схватил весло, стал отчаливать от берега.

Плот не поддавался.

— Совсем забыл, сынок. Я тут якорь смастерил, — пояснил Джим.

Он побежал на корму, потянул вверх веревку, к концу которой был привязан здоровый камень. Гек оттолкнулся от берега, закричал:

— Бери второе весло, Джим!

Плот уже выходил из заводи, когда раздались крики:

— Стой! Стой!

Из кустов кубарем выкатились Король и Герцог и, забежав по колено в воду, кричали, размахивая руками.

— Греби! — процедил Гек Джиму, будто ничего не слыша и не видя. — Греби!

— Стой! — кричал Король.

Король с Герцогом бросились за плотом вплавь. Плот был тяжелый, не очень-то погребешь, и Король с Герцогом мигом его настигли.

— Ах ты, поганец ты этакий! — кипел от ярости Король. Он кинулся к Геку и наотмашь врезал ему по затылку так, что тот кубарем отлетел на другой конец плота.

Король схватил весло, принялся грести. Этого Гекуже не стерпел. Он вскочил на ноги, разбежался, пнул Короля головой под зад. Король охнул от неожиданности и полетел в воду. Герцог злорадно заржал.

Король влез на плот, разъяренный, кинулся на Гека, но на его пути вырос Джим. Гек огрызался из-за спины:

— Только подойди, только попробуй, я так двину, что твой труп покажется огурчиком.

А Джим твердо и спокойно заявил:

— Не троньте мальчишку, ваше величество!

Король завопил и затопал мокрыми ногами:

— Прочь с дороги, раб!

Герцог подошел к Королю, схватил его за грудки. Король завизжал;

— Руки прочь!

Герцог спросил его с тихой завистью:

— Скажите-ка лучше мне, ваше величество, каким образом, наши деньги оказались в гробу?

Гек и Джим взялись за весла. Король ехидно усмехнулся:

— И мне тоже, между прочим, хотелось бы знать: каким образом?

— На что это ты намекаешь, старый осел?

— А я не намекаю. Я прямо говорю: вы украли деньги и спрятали их в гробу, чтобы потом одному откопать и забрать все себе!

Герцог свалил Короля, уселся на него и схватил за горло.

Король завопил:

— Руки прочь! Пустите мое горло! Беру свои слова обратно.

Герцог, отпуская горло, но, не слезая с Короля, сказал:

— Ладно. Тогда сознавайся! Ну!

Король сразу же согласился:

— Сознаюсь!

— То-то… — удовлетворенно сказал Герцог и слез с Короля. Он запустил руку в шалаш, вытащил оттуда бутылку виски, отпил большой глоток и сказал:

— Если еще раз ты начнешь отпираться, я тебя утоплю. Ясно, ваше бывшее величество?

— Ясно! — охотно согласился Король.

Он потянулся за бутылкой, Герцог вручил ему, и Король стал пить прямо из горлышка.

Посреди центральной улицы города Хикмена в черной луже лежала свинья, пошевеливала ушами с таким довольным видом, будто ей за это жалованье платят.

Двое слепых нищих негра и трое бродяг-музыкантов пристроились возле собора, сколоченного из разнокалиберных покривившихся досок. Один играл на самодельном контрабасе и губной гармошке, а другой пел, остальные пританцовывали. А двое флегматично строгали палочки, сплевывая табачную жвачку в груду стружек.

На покосившейся фермерской будке висела шикарная вывеска: «Пароходная компания “Южанин”».

— Мне, пожалуйста, каюту, сэр! — сказал Гек в полукруглое окошко, вырезанное в фанере.

Он зажимал под мышкой буханку хлеба и бутылку виски.

Из окошка высунулся представитель компании в помятой морской фуражке со сломанным козырьком, оглядел Гека с ног до головы и спросил подозрительно:

— А деньги у тебя есть?

— Есть.

— Покажи, — потребовал недоверчивый кассир.

Гек расшнуровал ботинок, снял его и вытащил оттуда золотой, показал представителю.

— Куда хотите прокатиться, сэр?

— В Кейро.

Представитель, увидев деньги, стал гораздо разговорчивее.

— Похвально. Живописные места. С кем изволите путешествовать?

— Один, сэр, со слугой…

— Один… Прекрасно! Ты и море, больше никого! Легкий ветерок, раздумья о жизни, содержательная молодость… Могу предложить «Красу Запада» — сегодня отходит. Уверен, понравится: интеллигентная команда, французская и китайская кухня. Рекомендую апартаменты.

Представитель на секунду исчез, а потом протянул Геку карточку, на которую была наклеена гравюра:

— Извольте взглянуть. Уютная спальня, гостиная в стиле рококо, удобный для работы кабинет. Ванна голубого мрамора! И всего пятьдесят долларов!

Гек сдался:

— Ладно. Валяй апартаменты!

Вдруг за спиной Гека раздался крик:

— Эй, мальчик!

Гек обернулся. Перед ним, верхом на лошади, сидел старик Богс. Он был здорово выпивши и едва держался в седле:

— Ты что, не знаешь, что скоро гробы подорожают?

— Нет… — удивленно ответил Гек и спрятал деньги за спину.

— Ну ладно. Сначала дело — пустяки потом! Прочь с дороги! Я на военной тропе!

Старик пришпорил лошадь босыми ногами и, издав воинственный клич, как индеец, поскакал по улице. Представитель осуждающе покачал головой:

— Как напьется — первый дурак во всем городе. А вовсе не злой, мухи не обидит ни пьяный, ни трезвый…

Пьяный старик, гарцуя возле самой богатой лавки, снова заорал:

— А-а! Полковник Шерборн! Ты знаешь, что скоро гробы подорожают?

Там под полотняным навесом, спиной к улице, в кресле-качалке сидел хорошо одетый человек лет сорока. Он читал газету, закинув ноги на стену, и не обращал на старика никакого внимания.

— Поверни голову, шелудивый пес! — не отставал старик. — Давай встретимся лицом к лицу!

Полковник не пошевелился.

— Полковник Шерборн, что-то тебя не видно! Трус! Цыплячья печенка!

Полковник Шерборн встал, сложил газету, достал часы, посмотрел на них и сказал очень спокойно, с расстановкой:

— Ну вот что, мне это надоело, но я потерплю до часу дня. Но не дольше. Если я после часу увижу вас здесь, то я вас застрелю.

Шерборн повернулся и ушел в лавку, закрыв за собой дверь. Негритята продолжали играть в пыли.

Пароход «Краса Запада» стоял у причала, возле него сновали грузчики, таскали в трюм тюки с табаком.

Гек расстегнул рубашку, вытащил конверт и еще раз с гордостью и наслаждением посмотрел на него. Билет был голубой, широкий, роскошный, тисненный золотыми буквами.

Гек сунул свой билет в конверт, а конверт снова спрятал под рубашку и вприпрыжку побежал, минуя ящики, бочки, штабеля бревен.

Плот был привязан к свае прямо у пристани. Вокруг плавали пустые бутылки, газеты, арбузные корки.

Герцог лежал на полу в своем порядком ободранном белом костюме. Настроение у него было поганое.

На плот спрыгнул Гек.

— Вот хлеб. Вот виски, ваша светлость…

Герцог потребовал:

— Сдачи!

— Всего два цента. — Гек отдал деньги. Заглянул в шалаш, встревожился: — А где все?

— А черт его знает, где эта старая скотина. У нас в четыре представление, а этот идиот нажрался с самого утра, как свинья, еле на ногах стоит, да еще и негра продал. А кто будет занавес поднимать? — Герцог откупорил бутылку виски и в сердцах стал пить из нее.

Гек задохнулся…

— Как… продал?

Герцог оторвал зубами кусок хлеба, стал жевать.

— За двадцать долларов. Всего за двадцать долларов, кретин!

— Кому?

— А кто его знает? Там в пивной и продал…

Солнце палило так, что казалось, будто плавятся мозги.

Все было в желтом мареве. Слепой негр страстно, почти истерично выкрикивал слова песни, остальные в ритм покачивали головой, прищелкивая пальцами.

Перед зданием почты, почти на улице, что-то жгли, и черные хлопья летали в воздухе.

Какой-то парень выволок за ошейник собаку и натравливал ее на свинью:

— Эй, пес, возьми ее, возьми!

Свинья с визгом улепетывала, а за ней неслась уже дюжина собак.

Горбун с парнем заржали. Его дружки и проститутка тоже. Две женщины испуганно смотрели им вслед.

В баре, тут же на площади, было накурено так, что все виделось как в тумане. Между столиками ходил голодный горбун, собирал с тарелок объедки и тут же их съедал.

Старик Богс чиркнул спичкой, поднес к стакану со спиртом. В стакане загудело нежное пламя, и Богс одним махом опрокинул в себя горящий спирт.

Несколько лоботрясов, окружавших Богса около стойки, поаплодировали.

Польщенный Богс велел бармену:

— Всем виски!

Гек теребил спящего за столом пьяного Короля. Король не просыпался. Его голова безвольно моталась, и борода сметала крошки со стола.

Гек в отчаянии звал его:

— Ваше величество, ваше величество! Мистер Гарви! Ваше величество!

Бармен налил в кружки пиво, поглядывая по сторонам. Три пьяных матроса в обнимку с тремя проститутками, обнявшись, пытались танцевать. В дальнем углу спорили, глядя в газету.

Горбун присел перед Богсом, задрал голову и открыл рот. Богс приподнял руку, слегка наклонил стакан и тонкой струйкой вылил стакан точно в глотку горбуна.

Лоботрясы снова зааплодировали.

Король приподнял голову, приоткрыл мутные глаза. Гек вцепился в него:

— Ваше величество! Где Джим? Кому вы продали Джима.

К Королю петляющей походкой подошел Богс:

— Ты немец?

— Да! — согласился Король.

— Наплевать! Поехали все ко мне! У меня есть бочонок самогона.

Компания вывалилась на площадь. Впереди, подпрыгивая и паясничая, скакал горбун.

Гек бежал рядом с Королем, плакал и дергал его за рукав:

— Ваше величество! Ваше величество! Кому вы его продали, вы только скажите, и все…

— Трули-ла, л-ла, ли-ла, трулила-ли-лаль! — вопил Богс. Вдруг раздался спокойный и властный окрик Шерборна:

— Богс!

Полковник Шерборн стоял посредине улицы, в руках у него был двуствольный пистолет со взведенным курком. Он не целился, а просто так его держал дулом вверх.

Все, кто были возле Богса, а было их, бродяг, больше десятка, моментально отскочили в разные стороны. Богс остался один.

А пистолет медленно опускался, так что оба ствола со взведенными курками смотрели в цель. Богс вскинул руки кверху и крикнул:

— О Господи! Не стреляйте!

И тут же с другого конца улицы раздался пронзительный крик:

— Папа, папа, иди домой сейчас же!

По улице бежала молодая девушка.

— Бах! — раздался первый выстрел, и Боге зашатался, хватая руками воздух.

— Бах! — второй выстрел. И он повалился на землю, раскинув руки, тяжело, неуклюже.

Дочь Богса вскрикнула, бросилась к отцу, упала на его тело, рыдая и крича:

— Он убил его, убил…

Полковник Шерборн бросил пистолет на землю, потом повернулся и пошел в свою лавку.

Негры, притихшие было во время выстрела, снова принялись за свою работу. Заиграли и запели.

Король валялся в пыли, смотрел на Гека, присевшего перед ним на корточки, и бормотал:

— Позови его, у него самогон.

— Где Джим? — тряс его Гек.

— А Джим? В сарае… за кирпичным заводом…

Богса понесли в аптеку. Толпа шла за ним. Его положили на пол, подсунули ему под голову толстую Библию, а другую положили на окровавленную Грудь. Богс вздохнул несколько раз, и грудь у него поднималась. А потом затих — умер.

Дочь зарыдала.

Толпа теснилась у окна, всем хотелось взглянуть на убитого. Но те, кто раньше занял место, не уступали. А толстая женщина твердила:

— Слушайте, ведь вы посмотрели и будет с вас, это хамство. Другим тоже хочется не меньше вашего.

Долговязый, худой человек, с длинными волосами, в белом плюшевом цилиндре, отметил на земле палкой с загнутой ручкой то место, где стоял Богс, и то, где стоял полковник, а люди толпой ходили за ним от одного места к другому и следили за всем, что он делает.

Потом долговязый выпрямился, стал неподвижно на том месте, где стоял полковник, надвинул шапку на глаза, нахмурился и крикнул:

— Богс! — А потом прицелился палкой: бах! — и шлепнулся, и опять: бах! — и упал на спину.

На улице появился подвыпивший Герцог с афишами:

— Господа! Сегодня первый раз перед отъездом в Англию — непревзойденные комики Дэвид Гарик Младший и Эдмунд Кин Старший в захватывающем спектакле «Королевский жираф»!

Гек тащил хромающего, закованного в колодки Джима, обхватив его поперек живота.

Они плелись мимо длинных кирпичных складов.

— Быстрее, быстрее, Джим! — торопил Гек. — Еще немножко осталось…

В это время раздался низкий пароходный гудок. Гек вздрогнул. Он усадил Джима на землю.

— Он! Я сейчас! — Гек исчез за углом сарая.

Обежав сарай, Гек выскочил на берег. Берег был крутой, высокий, и отсюда Геку было очень хорошо видно, как от пристани вверх по реке уходил пароход «Краса Запада» и увозил гостиную в стиле рококо, кабинет и ванну голубого мрамора.

Гек пробежал по берегу еще несколько шагов, потом упал лицом в мокрый песок и заплакал.

Смеркалось. Солнце садилось за горизонт, и от этого пыль на дороге казалась красной.

Пьяная, уже пресытившаяся жестокостью толпа лениво гнала перед собой Короля и Герцога — вернее, то, что было прежде Королем и Герцогом. Оба были избиты, вымазаны смолой и вываляны в перьях. Впереди всех скакал горбун, лупил палкой по жестяному тазу. То и дело оборачивался, плевал жертвам в лицо. За ним бежали пьяные матросы с проститутками, мим (человек в цилиндре), бармен, аптекарь. Их подвели к высокому обрыву над рекой. Король и Герцог легли на землю, вцепились в траву руками. Толпа стала топтать их руки, и Король с Герцогом покатились вниз под рев и улюлюканье. Сверху в них полетели палки, бутылки, камни, которые с удовольствием кидали мим, горбун, бармен и все прочие.

А Гек и Джим смотрели на все это с плота. Он плыл метрах в ста от берега, и им было видно, как Король и Герцог сползли в воду, пытаясь укрыться от камней…

Гек оглянулся на Джима, встретился с ним глазами. Джим, хромая, вышел из шалаша и молча, не говоря ни слова, взял у Гека весло и завернул плот к берегу. Король и Герцог вползли на плот.

Толпа наверху во главе с горбуном засвистела и заулюлюкала еще громче, но слезать кому-либо вниз было лень.

Камни посыпались на плот. Гек и Джим налегли на весла, и берег стал быстро отдаляться.

Герцог лежал неподвижно как мертвый. Из его глаз на шершавое бревно плота капали редкие слезы.

Привыкший ко всему Король приподнялся, сел по-турецки, отодрал от бревна кусок коры и, охая и кряхтя, стал соскабливать с себя солому, ощипывая перья. Гек достал из кармана свой ножичек фирмы «Барлоу» молча протянул старику. Тот не заметил. Джим окликнул:

— Возьмите ножик, ваше величество, ножичком не в пример удобнее…

Король медленно обернулся, взял протянутый нож. Потом очень строго и внимательно поглядел на Джима, так, будто видел его в первый раз, и наконец сказал:

— Встань, мавр, когда разговариваешь с королем Франции.

Джим очень внимательно оглядел вывалянного в смоле и перьях, избитого, оплеванного старика, пожал плечами и встал.

Так они и плыли.

…А огромная Миссисипи, прекрасная Миссисипи, великолепная Миссисипи катила свои багровые тяжелые воды.