ГЛАВА 1: «ЗАГОВОР»

Тёплой майской ночью 1626 года, в то время, когда старый добрый город Париж уже спал сладким сном, по его пустынным улицам тряслась карета, запряжённая парой добрых нормандских лошадей. Миновав Королевскую площадь, она выехала на широкую улицу Тюрен, ведущую к старому Тамплю, но, на полпути к этой мрачной крепости, построенной ещё рыцарями — тамплиерами, свернула на улицу Сен-Жиль, и, наконец, остановилась у одного их тех неуклюжих жилищ, которыми были застроены старые районы Парижа в семнадцатом веке. Дом этот был небольшой, каменный, с неровными пристройками по бокам, а его массивный второй этаж нависал над первым так, словно собирался раздавить его своей мощью. Такими же уродливыми были все дома на улице Сен-Жиль, но этот отличался от остальных свежевыкрашенными зелёными ставнями на окнах, из-под которых пробивался едва уловимый свет.

Из кареты вышел молодой человек в полумаске и стал оглядываться вокруг, нервно сжимая эфес шпаги. Улица была тиха и пустынна. Не было слышно ни хохота засидевшейся допоздна в каком-нибудь трактире пьяной компании, ни робких шагов молчаливого патруля, призванного охранять покой и сон жителей города, ни цокота копыт коня одинокого влюблённого, направляющегося к своей даме, ни даже тихой брани ночных призраков — грабителей, подстерегающих неосторожного путника.

— Всё спокойно, Ваше Высочество, — заметил мужчина, сидевший рядом с кучером, хотя его богатая одежда и шпага, выглядывавшая из-под полы его плаща, красноречиво свидетельствовали о том, что такое место не подобает знатному дворянину, которым тот, без сомнения, и являлся.

— Да тише Вы, д’Орнано, — испуганно прошептал юноша. — Кто мне поручиться, что за этими закрытыми ставнями не притаился шпион Ришелье? Или вон за тем углом… или за этим?

Он трагическим жестом указал на тёмную подворотню, и тут же сдавлено вскрикнул:

— Бог мой… да там действительно кто-то есть!

И, правда, из-за угла дома на мгновенье высунулась чья-то тень, которая, завидев карету, тут же спряталась обратно.

— Что случилось, Ваше Высочество? — спросил обеспокоенный женский голос, обладательница которого всё ещё сидела в карете.

— За нами следили, герцогиня! — испуганно ответил тот, кого назвали принцем. — Дьявольщина, и зачем я Вас послушался? Зачем влез в эту авантюру?

— Да не суетитесь Вы, господин храбрец, — прикрикнула женщина. — Д’Орнано, Ла Порт, взгляните, кто там.

Кучер и сидевший рядом дворянин недовольно переглянулись, но выполнили её приказ.

— Вы с ума сошли, Шевретта! — быстро проговорил принц. — Нужно уезжать отсюда. И чем скорее, тем лучше…

Эту смелую речь прервал раскатистый смех господина д’Орнано. Услышав хохот, принц, уже поставивший ногу на подножку кареты, обернулся и увидел, что его воспитатель обнимается с тем самым неизвестным господином, который имел неосторожность так напугать Его Высочество, а господин де Ла Порт в то же время почтительно приветствует его спутника.

— Это Конде, — герцогиня вышла из кареты, и теперь, скорчив недовольную гримаску, ожидала приближающихся весельчаков. — Я его узнаю из тысячи по этому лошадиному ржанию.

— И Суассон, — добавил Его Высочество, досадуя на себя за то что, так неосторожно обнаружил свой страх.

Этот принц был ни кто иной, как брат короля Франции Людовика XIII, Гастон, герцог Анжуйский. Как все трусы, он страстно желал казаться храбрецом, и, как не странно, ему действительно удавалось убедить в этом окружающих. Только через много лет кто-то из придворных острословов с удивлением отметит удивительную удачливость Его Высочества, которому за всю жизнь посчастливилось участвовать в многочисленных сражениях, и не получить при этом даже лёгкого ранения, плести множество интриг, и благополучно избегать расплаты…

Сейчас герцогу Анжуйскому было восемнадцать лет. Весёлый и остроумный, с неизменной улыбкой на лице и элегантными манерами, он был любимцем и своей матери, Марии Медичи, и всего французского двора. Придворные, которые чуть ли не ежедневно становились жертвами угрюмого характера короля, только вздыхали, глядя на его младшего брата, и мечтали, что, быть может, Господь милостью своей, всё же наденет корону на голову Гастона.

Но герцогиня де Шеврёз, которая сейчас стояла рядом с принцем, не желала отдавать такое важное дело, как престолонаследие, на милость Фортуны. Именно в её умной и коварной головке зародился план сделать Гастона королём Франции, избавившись и от ненавидевшего её Людовика, и от могущественного кардинала Ришелье, его первого министра.

Красавица Мари не сомневалась в успехе задуманного, сумев заручиться поддержкой короля Испании, властителей Савойи и Лотарингии, а также, первого министра Англии — герцога Бэкингемского, который обещал снарядить внушительный флот на помощь французским протестантам, когда те, по своему обыкновению, вновь возьмутся за оружие. Среди французских участников заговора были первые дворяне королевства, и даже принцы, обеспокоенные влиянием «выскочки в красной сутане», как они пренебрежительно называли Ришелье.

Именно, этим вечером главные заговорщики должны были собраться в неприметном доме на улице Сен-Жиль, чтобы обсудить свои дальнейшие действия.

— Герцогиня, Вас ли я вижу? — громогласно воскликнул Анри де Бурбон, принц де Конде, хватая маленькую ручку Шевретты, и небрежно касаясь её губами. — Надеюсь, хоть сейчас Вы соблаговолите объяснить, из-за чего мне пришлось сломя голову мчаться в Париж, чтобы иметь удовольствие встретиться с Вами в этой дыре? Ба! Гастон, и ты здесь? Твоё Высочество так удачно спрятался за юбку герцогини, что я не сразу тебя заметил. Да что там я! Клянусь Богом, и шпионы кардинала не нашли бы тебя там.

— Им нет нужды трудиться, так как ты уже сообщил о моём присутствии всему Парижу, — не остался в долгу герцог Анжуйский, обнимая подоспевшего графа Суассона.

— Герцог прав, — вмешалась Мари де Шеврёз. — О делах нужно говорить за закрытой дверью, а не перед ней. Пойдёмте!

Она подошла к нужному дому и постучалась условленным стуком в закрытую дверь. Обитатели этого жилища, видимо, только и ждали сигнала, поскольку дверь тут же отворилась, и посетители вошли внутрь. Их встретил красивый молодой человек, приветствовавший своих гостей так радушно, как это подобает гостеприимному хозяину, которому оказали честь своим посещением принцы крови.

— Ваше лицо, сударь, мне знакомо, — недоверчиво произнёс герцог Анжуйский. — Я уверен, что встречал Вас при дворе.

— Я входил в свиту Его светлости герцога Бэкингемского во время последнего визита милорда во Францию, и, затем, сопровождал Её Величество Генриетту Французскую в Англию, — объяснил молодой человек. — Я — Уолтер Монтегю.

— Ах, да, Вы — сын герцога Манчестерского, — хлопнул себя по лбу Гастон. — Так это Бэкингем прислал Вас во Францию?

— Я нахожусь здесь по поручению Её Величества английской королевы, — изящно поклонился Уолтер. — Я должен предостеречь всех Вас, господа, от необдуманных действий, которые могут погубить дело, в успехе которого мы все заинтересованы…

Речь лорда Монтегю прервал приход принцев Вандомов — Сезаря и Александра, сводных братьев короля Франции и герцога Анжуйского. Когда приветственные речи утихли, Уолтер продолжил.

— Я располагаю сведениями, что Ришелье знает о нашем небольшом предприятии, — заявил он. — Моя агент, доставляющий письма к некоему Лапьерру, обнаружил за собой слежку, и установил, что за ним следили люди отца Жозефа, который, как мы с Вами знаем, руководит кардинальской разведкой.

— Вы хотите сказать, что Ришелье знает о заговоре? — испугался Гастон.

— Я не знаю, о чём именно осведомлён Его Высокопреосвященство…, — начал было Монтегю, но тут в разговор вмешался Александр де Бурбон, Великий Приор Мальтийского ордена.

— Вы не знаете! — воскликнул он. — Так узнайте, сударь, а потом пугайте нас. Только предупреждаю, — это дело нелёгкое, поскольку трусов здесь нет!

— Я нисколько не сомневаюсь в храбрости Вашего Высочества, — успокоительно заметил Уолтер — Но если агенты кардинала вышли на след адвоката Лапьерра, через руки которого проходит вся ваша переписка с Англией, Испанией, Савойей, и Лотарингией, то возможно, что какие-то письма уже попали в руки Ришелье! Я, собственно, и прибыл в Париж, чтобы предупредить Вас об этом.

Заговорщики тревожно переглянулись.

— Я ручаюсь за преданность Лапьерра, — наконец, сказала мадам де Шеврёз.

— Пытки развязывали языки даже самым преданным людям, — мрачно возразил Конде.

— Положим, адвоката мы спрячем, — задумчиво проговорил принц Сезар. — Нет его — нет и доказательств.

— Замечательно, — кивнул англичанин, который, на самом деле, так не думал. — Но меня больше волнует не господин Лапьерр, а то, как Рошфор, этот кардинальский шпион, узнал о его существовании.

— Среди нас есть предатель, господа! — стукнул кулаком по столу Конде, но, увидев побагровевшее лицо Великого Приора, исправился: — Я не говорю про собравшихся здесь. Мы все выше подозрений. Но есть и другие…

— О, Боже, — Гастон был близок к обмороку. — А я и так рискую больше всех вас…

— Корона Франции — не такая уж и малая плата за риск, — усмехнулся Сезар.

Конде, что спал и видел себя королём, только хмыкнул.

— А я влез в это дело только из любви к Гастону, — растерялся Суассон. — Но если кардинал всё знает…

— Довольно, господа! — вмешалась герцогиня де Шеврёз. — Я думаю, мы должны поторопиться, и привести свой план в исполнение быстрее, чем планировали. Я сегодня же встречусь с Шале, и потребую у него исполнить свою клятву и, наконец, покончить с Ришелье.

— А он не отступиться? — тревожно спросил Конде.

— Если любят, то не отступают, принц, — улыбнулась герцогиня. — А граф влюблён в меня, и сделает всё, что я ему прикажу. В Лувре достаточно и укромных углов, где можно совершить убийство, и запутанных переходов, которые помогут скрыться, после того, как дело будет сделано.

— А король? — Конде был полон решимости выяснить всё до конца.

— Избавившись от слуги, избавимся и от господина, — ответила Шевретта. — Монастырей во Франции более чем достаточно.

— Да я не о том, — поморщился принц. — Затевать убийство министра под носом у Людовика, по меньшей мере, глупо. И небезопасно.

— Я думаю, проще всего застать Ришелье врасплох во Флери, его летней резиденции, — задумчиво проговорил Гастон. — Во-первых, Флери находиться всего в нескольких лье от Фонтенбло. Во-вторых, если кардинал что-то и подозревает, то в собственном доме он наверняка не будет ожидать нападения. К тому же, это удобно, так как замок находиться возле леса, и, если мы навестим Его Преосвященство под видом охотников, то кардинал будет вынужден оказать гостеприимство принцам крови.

— Продолжайте, — с интересом кивнула герцогиня.

Видно было, что Гастон уже давно продумал детали предстоящего убийства, так как, без малейшей запинки, он продолжил знакомить со своим планом остальных заговорщиков.

— Оказавшись в замке, мы выберем удобный момент, и спровоцируем ссору…например, за ужином, который Ришелье будет вынужден дать в нашу честь. В пылу ссоры господин де Шале и несколько моих офицеров выхватят шпаги, бросятся друг на друга, и, я ручаюсь, господин кардинал тут же кинется разнимать драчунов…

— А граф «случайно» проткнёт его шпагой! — радостно вскрикнула Мари и захлопала в ладоши. — Браво, Ваше Высочество, Вы — прирождённый заговорщик.

Гастон удовлетворённо улыбнулся. Но не всем собравшимся его план пришёлся по вкусу.

— Вы сошли с ума, господа! — недовольно пожал плечами Великий Приор. — Зачем создавать себе лишние трудности, если достаточно устроить засаду, и заколоть кардинала как кабана на охоте?

Но остальные заговорщики с ним не согласились. План герцога Анжуйского им пришёлся по вкусу ещё и потому, что снимал с них ответственность за убийство Ришелье, которое можно будет легко представить как несчастный случай.

— Итак, — удовлетворённо заметил Конде, — 26 мая 1626 года умрёт Ришелье… In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti.

— Amen! — весело отозвались его товарищи.

 

ГЛАВА 2: «КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ»

[21]

.

Анри де Талейран, граф де Шале, о котором несколько раз упомянул герцог Анжуйский, был красивым молодым человеком лет двадцати шести. Его мать, Франсуаза де Монлюк, обожала сына, и мечтала видеть его маршалом Франции. Понимая, что в провинции таких высот достичь не удастся, она выпроводила молодого человека ко двору, купив ему звание хранителя гардероба Его Величества Людовика XIII. За два года проведённые в Париже, остроумный и злоязычный граф умудрился нажить себе множество врагов, включая самого короля Франции. Да-да, Людовик был совсем не в восторге от колючих острот, которые отпускал в его адрес господин де Шале. Зато они пришлись по вкусу герцогине де Шеврёз. Обратив внимание на шутки, красавица Мари, в конце концов, заметила и самого шутника. Граф был на седьмом небе от счастья, ещё не догадываясь, как зло подшутила над ним судьба.

В то время, красавица герцогиня готовилась осчастливить мужа рождением ребёнка, поэтому, смотрела на господина де Шале отнюдь не влюблёнными глазами. Но в её умной и коварной головке уже созрел план избавления Франции от её первого министра — кардинала Ришелье. Для осуществления этих грандиозных замыслов требовалось совсем немного — союзники и надёжный исполнитель. И, если, в союзниках недостатка не было, так как первый министр Франции уже успел обзавестись множеством врагов, то желающих взять на себя роль Божественного правосудия почему-то не находилось. Конечно, такое недоразумение не могло остановить деятельную натуру герцогини, и она решила подобрать палача из числа своих воздыхателей. Граф де Шале, который к тому времени, уже успел прославиться победами в нескольких поединках, показался ей наиболее подходящей кандидатурой.

Вскоре, граф совершенно потерял голову от томного взгляда красавицы Мари. И герцогиня, желая закрепить эффект, придумала ввести его в узкий круг заговорщиков, куда помимо герцога Анжуйского, Вандомов, Конде, Суассона и д’Орнано входила ещё и Анна Австрийская. Оказавшись в таком блестящем обществе, молодой человек совсем растерялся. Герцог Анжуйский называл его своим другом, Вандомы расточали комплименты, королева провозгласила его спасителем Франции, а сама Мари де Шеврёз, которая к тому времени, уже благополучно родила, смотрела на него влюблёнными глазами… Так что от вожделенного счастья графа отдалял всего лишь человек в красной сутане. Разумеется, де Шале тут же согласился избавиться от досадного препятствия.

Но сказать — куда легче, чем сделать, и своей отвагой господин де Шале мог поспорить с самим Ахиллесом, но, увы, только в присутствии герцогини. Стоило Шевретте отпустить от себя влюблённого рыцаря, как тот тут же начинал колебаться.

Однажды, Анри поделился своими сомнениями с дядей, капитаном королевских гвардейцев, шевалье де Валансе. От откровений племянника этот достойный муж пришёл в ужас, и немедленно сообщил кардиналу о готовящемся заговоре. Отец Жозеф, который руководил агентурой Ришелье, посоветовал Его Высокопреосвященству немедленно арестовать болтливого молодого человека, но первый министр Франции решил иначе.

— Я хочу, чтобы Ваши люди, друг мой, следовали за графом по пятам, — приказал он капуцину. — Я уверен, так мы узнаем много интересных вещей, которые господин Шале постарался бы утаить даже от заплечных дел мастера. Ну а арестовать этого мерзавца мы всегда успеем.

План господина кардинала, без сомнения, был гениален, но его агенты, преследуя Шале, обратили на себя внимания куда более опасного противника. Слуга лорда Монтегю, который доставил письма из Англии для герцогини де Шеврёз уже знакомому нам адвокату Лапьерру, заметил подозрительных личностей, которые, крадучись, преследовали какого-то молодого человека. Им, как нетрудно догадаться, был господин де Шале. Вручив адвокату письмо от герцогини, граф преспокойно отправился домой, не подозревая, что за ним внимательно следят люди кардинала, за которыми осторожно крался любопытный англичанин. Он благополучно проводил шпионов до дома кардинала Ришелье, и немедленно сообщил своему господину в Англию о том, что Его Высокопреосвященство почему-то очень заинтересовался скромной личностью господина Лапьерра. Увы! На поездку в Англию и обратно требовалось время, и, пока гонец во весь дух мчался к лорду Монтегю в Лондон, и, затем, сам Уолтер, встревоженный полученными вестями, добирался из Лондона в Париж, агенты Его Преосвященства отнюдь не бездействовали.

Вот почему, во Флери, куда граф де Шале, следуя плану заговорщиков, прибыл 25 мая 1626 года, чтобы предупредить Ришелье о завтрашнем визите принца Анжуйского, его ожидал совсем не тот приём, на который он рассчитывал.

* * *

Кардинал принял Анри дю Талейрана в окружении вооружённых до зубов телохранителей, готовыми броситься на любого по первому сигналу Его Высокопреосвященства. Рядом с Ришелье стоял ещё один человек, серое монашеское одеяние которого резко контрастировало с воинственной обстановкой комнаты. Это был тот самый Жозеф дю Трамбле, — «отец Жозеф», который руководил секретной службой Его Преосвященства и был его единственным другом. Ему одному Ришелье доверял настолько, что позволял входить без доклада в свои покои. Жестокость этого монаха внушала такой ужас подданным Людовика XIII, что не стоит удивляться тому, что и у Анри дю Талейрана по его пристальным взглядом сердце забилось сильнее, и лоб покрылся предательской испариной.

— Мой дом и я сам всегда к услугам Его Высочества, — любезно ответил кардинал на заявление графа о том, что герцог Анжуйский желает завтра поохотиться во владениях Его Преосвященства. — Пусть приезжает когда угодно, и останавливается здесь так долго, как только пожелает.

Шале радостно поклонился и уже сделал шаг к выходу, но кардинал его остановил.

— Мне известно, что завтра во Флери планируется некое событие, в котором Вы, друг мой, намереваетесь принять самое деятельное участие.

— Я не понимаю Вас, Ваше Преосвященство, — пролепетал Шале.

Ришелье молча протянул молодому человеку какую-то бумагу, прочитав которую тот тут же бросился к ногам Его Преосвященства.

Это были показания господина де Валансе.

— Встаньте, сударь, — презрительно поморщился кардинал. — Я бы мог отправить Вас на эшафот, и не сделаю этого лишь из-за сострадания к Вашей молодости. Я понимаю, что Вы стали игрушкой в руках могущественных людей, которых гордыня лишила разума.

— Это действительно так, — еле слышно проговорил граф.

— Я знаю, что герцог Анжуйский состоит в числе заговорщиков. Кто ещё?

— Господин д’Орнано, — со вздохом ответил Шале.

— Ну, конечно! Кто бы ещё смог так пагубно повлиять на принца, как не его воспитатель. Ещё?

Анри замолчал. Он бы скорее умер, чем назвал бы имя герцогини де Шеврёз и упомянул королеву, но понимал, что остальные заговорщики, назови он их, не будут такими предупредительными. С другой стороны, отказавшись говорить, граф неминуемо обрекал себя на пытки, гибель и бесчестье. Он перевёл взгляд на отца Жозефа. Мрачная усмешка на лице капуцина красноречиво подтверждала его опасения.

Неожиданно, счастливая мысль молнией пронеслась в голове господина дю Талейрана, и Анри даже удивился, как это простое решение не пришло ему на ум прежде, чем он выдал кардиналу господина д’Орнано. Бесспорно, у него был шанс не только выйти сухим из воды, но и избавиться от счастливого соперника, который прочно завладел сердцем Мари де Шеврёз.

— Прощайте, милорд, — мстительно подумал Анри дю Талейран, вспомнив красавца англичанина, от общества которого Шевретта не смогла себя заставить отказаться даже во имя успеха дела, ради которого она, собственно, и впустила в свою постель графа де Шале.

— Мне известно, что в Париж прибыл Уолтер Монтегю, — вслух произнёс он. — Я не знаю, имеет ли этот англичанин какое-то отношение к заговору, но он раньше приезжал во Францию в свите герцога Бэкингемского. А сейчас он желанный гость в доме принца Анжуйского. Я уверен, Ваше Преосвященство, что этот человек — английский шпион. Арестуйте его!

Ришелье и отец Жозеф многозначительно переглянулись.

— Вы — спаситель Франции, господин де Шале, — после долгой паузы произнёс кардинал, меланхолично перебирая чётки чёрного дерева — подарок папского легата. Франция и Англия находятся в состоянии войны, и, вполне возможно, что первый министр враждебного нам государства и затеял всю эту мышиную возню, чтобы вовлечь нашу страну в пучину раздоров и бедствий. Подкупив д’Орнано, дабы соблазнить юного Анжуйского блеском короны, Бэкингем, конечно же, и не собирается подпускать принца к трону. Герцог желает, чтобы его господин — король Англии стал действительным, а не номинальным французским монархом. Но, чтобы сменить Бурбонов на Стюартов, нужно сначала устранить меня, потому что, пока я жив, планы этого подлого Бэкингема обречены на поражение. Теперь Вы понимаете, сударь, какую незавидную роль Вам уготовили?

— О, Ваше Преосвященство, — Шале был совершенно сбит с толку уверенной речью кардинала. — Я Вам не враг, и, клянусь жизнью, что скорее сам проткну себя шпагой, чем допущу, чтобы козни врагов Франции осуществились.

Ришелье с милостивой улыбкой протянул ему руку, которую молодой человек почтительно поцеловал.

Через четверть часа граф де Шале покинул Флери, будучи в полном восторге от Его Высокопреосвященства, который не только отпустил его с миром, но, и заверил, что не собирается наказывать никого из заговорщиков.

— Великий кардинал! — думал он. — Спасибо Господу, что не дал мне совершить чудовищную ошибку.

Анри дю Талейран граф де Шале не знал, что уже её совершил…

* * *

— Ну, и почему же Вы его отпустили? — поинтересовался отец Жозеф, едва за Шале захлопнулась дверь. — Из-за показаний этого молодого человека кое-кто мог бы угодить на эшафот.

— Кто? Брат короля? — горько усмехнулся Ришелье. — Нет, друг мой, ещё не пришла пора рубить головы принцам, тем более из-за такого ничтожного повода, как жизнь Вашего покорного слуги. Его Величество мог бы проявить строгость, только если бы опасность грозила ему самому… Но я хочу, чтобы Ваши люди следовали по пятам за этим месье, куда бы он не отправился. Уверен, он многое от нас утаил.

— Не беспокойтесь, — усмехнулся отец Жозеф. — Всё тайное становиться явным, когда за дело берусь я! Но признания Шале натолкнули меня на одну интересную мысль… Вы, помните, Ваше Преосвященство, я говорил Вам о том, что наш друг, аббат Фанкан, был похищен из своего собственного дома несколько недель назад неизвестными нам людьми?

— Да, — кивнул Ришелье. — Вы выяснили, кто решился на это чудовищное преступление?

— Мои агенты с ног сбились, пытаясь установить детали, но тщетно, — вздохнул капуцин. — Даже старый слуга Фанкана, который был в доме в тот злополучный вечер, но успел спрятаться, не смог сообщить мне ничего существенного об этом преступлении, кроме одного: похитители говорили между собой по-английски, упоминая при этом какое-то судно, отплывающее в Англию. Вот я и решил, возможно, этот Уолтер Монтегю…

— Я тоже подумал об этом, — вздохнул Ришелье. — Но Шале сказал, что англичанин только несколько дней назад прибыл в Париж. И потом, кому в Англии мог понадобиться католический священник?

— Через которого, как известно Вашему Преосвященству, мы поддерживаем связь с епископом Мандским — личным духовником королевы Генриетты. Вспомните, что именно епископ и сообщил нам, что Её Величество приблизила к себе господина Монтегю, который пользуется полным доверием королевы.

— Значит, Генриетта тоже замешана в этом заговоре! Впрочем, чему я удивляюсь — она меня всегда ненавидела.

Капуцин улыбнулся.

— Вы как всегда попали пальцем в небо, друг мой! Напомните мне, в чьих руках находиться реальная власть в Англии?

Кардинал какое-то время смотрел на него, потом тихо рассмеялся.

— Значит, Бэкингем! Вот что, отец Жозеф, поставьте на уши весь Париж, но арестуйте этого Монтегю. Даже если окажется, что милорд прибыл во Францию, чтобы поесть улиток у Нового Моста, я обменяю его голову на свободу Фанкана.

— А если Бэкингем непричастен к похищению аббата? Монтегю — важная птица, его арест спровоцирует международный скандал. И это в то время, когда мы твёрдо решили сохранить мир с Англией, чтобы не дать гугенотам обзавестись таким мощным союзником.

— Тогда принесём англичанину наши глубочайшие извинения, и, заодно, потребуем, чтобы этот голубок стал нашими глазами и ушами при своём господине. А если откажется, мы сообщим королеве Генриетте о его шпионской деятельности при её августейшей особе.

— Гениально!

Первый министр Франции удовлетворённо улыбнулся. Нечасто ему удавалось заслужить комплимент от своего строгого учителя.

 

ГЛАВА 3: «НАЧАЛО КОНЦА»

Утром, 26 мая 1626 года, герцога Анжуйского разбудил слуга с известием, что первый министр Франции только что прибыл в Фонтенбло и настоятельно желает засвидетельствовать своё почтение Его Высочеству. Впрочем, разрешение принца на самом деле и не требовалось, так как за спиной лакея со сладкой улыбкой стоял сам Ришелье.

Разумеется, что неожиданный визит человека, которого Гастон уже мысленно похоронил, очень обеспокоил Его Высочество. Тем не менее, он постарался взять себя в руки и даже сумел уверенно спросить у кардинала, какого дьявола тот делает в его спальне в такое неурочное время.

— Ох, Монсеньор, как Вы могли столько времени скрывать от Вашего покорного слуги то, что Вашему Высочеству так приглянулась моя скромная резиденция! — вместо ответа воскликнул Ришелье. — Если бы я только знал об этом раньше… Я просто в отчаянии, что не смогу лично поприветствовать Вас во Флери.

— Это почему же? — заплетающимся от сна и волнения языком спросил Гастон.

— Король неожиданно назначил заседание Государственного Совета, и мне необходимо быть в Париже. Но, смею надеяться, что отсутствие хозяина никак не помешает Вашему Высочеству получить удовольствие от охоты, так как мой дом, разумеется, к Вашим услугам.

— Это не совсем удобно, господин кардинал, — тут же возразил герцог, для которого охота в кардинальских владениях без присутствия Ришелье теряла всякий смысл. — Я лучше подожду того счастливого дня, когда государственные дела смогут какое-то время без Вас обойтись. А пока он наступит, я могу поохотиться и в другом месте.

— Как будет угодно Вашему Высочеству, — ответил кардинал.

Он ещё раз заверил принца в своей преданности, и вышел, оставив Гастона в полной растерянности. Впрочем, принц собирался с мыслями недолго и через каких-нибудь полчаса уже был в покоях у Анны Австрийской, где застал и герцогиню де Шеврёз. Королева Франции так волновались из-за предстоящего события, что накануне рокового дня оставила подругу ночевать в своей спальне, вызвав тем самым излишние кривотолки, так как такая вольность считалась грубейшим нарушением этикета.

Впрочем, напуганному до полусмерти герцогу Анжуйскому было не до церемоний.

— Кардинал всё знает, — сообщил он удивлённым его появлением женщинам. — Он только что был у меня.

Сражённая такой новостью, Анна Австрийская без сил упала в кресло. У герцогини де Шеврёз всё же хватило самообладания немного успокоить обезумевшего от страха принца, и выспросить у него подробности свидания с Его Преосвященством.

— Ну, это ещё ничего не значит, — произнесла Мари, выслушав рассказ Гастона. — Простое совпадение.

— Вы думаете? — возмутился принц. — Сразу же, после ухода кардинала, я приказал слугам позвать ко мне д'Орнано. И что же? Мой воспитатель как сквозь землю провалился!

— Возможно, задержался у любовницы, — пожала плечами Шевретта. — Ваше Высочество как всегда всё преувеличивает.

Прекрасная герцогиня, разумеется, была права — господин д'Орнано действительно ночевал у любимой женщины, из-за чего был арестован только через час после того, как кардинал Ришелье покинул покои короля Франции Людовика XIII, которого навестил сразу же после визита к принцу Анжуйскому.

* * *

Людовик был самым противоречивым государем в истории Франции. Наделённый всеми талантами, кроме тех, которые бы позволили ему самому управлять государством, он всё же был достаточно умён, чтобы поручить это дело кардиналу Ришелье. Тот с радостью взвалил на себя груз власти, но скоро обнаружил, что Его Величество позабыл наделить его должностными полномочиями, необходимыми для выполнения нелёгких обязанностей первого министра. Его Высокопреосвященство так был расстроен этим открытием, что уже подумывал совсем отказаться от дел и съехать в свой люсонский приход, но, узнав о дерзком предприятии герцогини де Шеврёз, решил воспользоваться им как тот заправский игрок, что ставит на карту настоящее, чтобы иметь будущее.

— Я вижу, Вы, Ваше Преосвященство уже проснулись, — меланхолично поприветствовал Людовик своего первого министра. — А я, вот, совсем не ложился.

И, правда, у короля был какой-то помятый вид, а его покрасневшие глаза красноречиво свидетельствовали о бессонной ночи.

— Ваше Величество, — серьёзно проговорил кардинал. — Мой доктор очень обеспокоен состоянием моего здоровья и настоятельно рекомендует мне удалиться в провинцию, подальше от столичной… да и от мирской суеты. Я склонен, как никогда, согласиться с ним, тем более, что на службе у Вашего Величества, я нажил немало врагов, и одно моё присутствие в Париже нарушает мир и покой в королевской семье…

— Я знаю, почему Вы хотите уйти от дел, — перебил его Людовик. — Против Вас составлен заговор, и Вашей жизни грозит опасность. Я даже могу назвать Вам имя человека, который дерзнул покуситься на Вашу жизнь. Это граф де Шале. Вопиющая неблагодарность, если учесть, что именно Вашей протекции он обязан своим местом при дворе! Я уже отдал приказ арестовать его.

— Я умоляю Ваше Величество не делать этого! — воскликнул Ришелье, крайне удивлённый такой осведомлённостью короля. — Этот человек — всего лишь исполнитель, и за его спиной стоят другие, куда более могущественные люди, чем он.

— Кто же?

Кардинал со скорбной улыбкой протянул Людовику бумагу, где Шале изобличал герцога Анжуйского и месье д'Орнано, описывая план принца по устранению Ришелье.

Прочитав письмо, ошеломлённый король долго не мог сказать ни слова.

— Чем же Вы так помешали моему брату? — удивлённо спросил он. — Не беспокойтесь. Я сейчас же повидаюсь с ним, и потребую объяснений.

— Ах, Ваше Величество, — кардинал был само милосердие. — Я бы с радостью пожертвовал жизнью ради мира и спокойствия в королевской семье, но, боюсь, что всё намного серьёзнее. Вы видите, господин де Шале упоминает здесь лорда Монтегю. Этот англичанин входил в свиту герцога Бэкингема, когда тот приезжал во Францию.

Желтоватое лицо Людовика покрылось пунцовыми пятнами. Он хорошо помнил прошлый визит английского министра, который дерзнул украсить голову французского монарха великолепными рогами.

— Вы считаете, в этом деле замешана королева Анна? — спросил король прерывающимся от гнева голосом.

Ришелье довольно улыбнулся. Удар, без сомнения, попал в цель.

— Чтобы узнать это, нам необходимо задержать господина Монтегю…

— Это исключено, — резко прервал его король. — Впрочем, я думаю, англичанин уже успел покинуть Париж.

— Видя такую осведомлённость Вашего Величества, я действительно могу со спокойной совестью уехать в Люсон, — изумлённо проговорил Ришелье.

— Я никуда Вас не отпущу! — испугался Людовик. — Если Вашей жизни грозит опасность, удвойте количество телохранителей! Пусть слуги пробуют Вашу еду и питьё, даже если я сам приготовлю их на Ваших глазах. Как Вы можете требовать отставки сейчас, когда Вы так нужны мне… и Франции?

— Ваше Величество, — кардинал низко склонился перед королём, — моя жизнь принадлежит Вам. Но могу ли я узнать, откуда Вашему Величеству известно о заговоре?

— В моём королевстве, Ваше Преосвященство, новости первым узнаю я, — Людовик внушительно поднял палец. — Что же касается источника информации…

Король замялся, решая, говорить о нём или же промолчать. Но цепкий взгляд Ришелье уже успел обнаружить письмо, лежавшее на столе, и даже рассмотреть герб отправителя на сломанной печати.

— Королева Генриетта поступает как любящая и преданная сестра, если предупреждает Ваше Величество о грозящей опасности, — осторожно заметил он.

Теперь пришёл черёд короля удивляться.

— Королева Англии советует мне отправить Вас в отставку, пока Вас не отправил на тот свет некий господин де Шале. А господин Монтегю — это личный секретарь Её Величества и явился в Париж с письмами к королеве-матери. Генриетта рекомендует мне тоже воспользоваться его услугами, чтобы ответить ей на это письмо. И я уже последовал её совету.

Ришелье даже привстал от неожиданности. Перед визитом к королю он поручил своим людям арестовать опасного англичанина, и не сомневался в том, что его поручение было исполнено.

— Но, возможно, господин Монтегю смог бы кое-что рассказать нам о заговоре, — растеряно проговорил кардинал. — Если в этом деле замешана Англия, то мне совершенно ясно, что речь идёт не о обычной семейной склоке, которая иногда затмевает взаимопонимание государей и их подданных, а о международном заговоре, затеянном, чтобы нарушить мир и порядок в стране.

— Ну, поговорите с ним, если Вам так угодно, — ответил король. — Но лучше узнайте подробности у господина д'Орнано. Он мне до смерти надоел! А Шале…

— … будет на свободе, пока мы не доберёмся до остальных заговорщиков, — примирительно закончил министр.

Если в покои короля Ришелье входил смиренным слугой Его Величества, то из них он, по собственному признанию, вышел уже господином. Король обещал кардиналу полное содействие и поддержку в борьбе с его врагами даже в том случае, если бы они принадлежали к королевской семье. Но и этих полномочий Его Высокопреосвященству было мало. Поэтому, он с утроенным волнением и надеждой ожидал возвращения своей агентуры с Брюсселя, куда доставлялись письма от адвоката Лапьерра. Сам же адвокат, к большому неудовольствию Ришелье, успел исчезнуть в неизвестном направлении.

Некой компенсацией этой неприятности послужил арест Уолтера Монтегю. Но, к удивлению кардинала, англичанин оказался крепким орешком и, не сообщив ничего нового о похищении Фанкана (о чьей судьбе он действительно ничего не знал), грозил Его Высокопреосвященству если не войной, то значительными осложнениями дипломатических отношений с Англией. И был так убедителен в своём негодовании, что перепуганный кардинал, не решаясь ни отпустить неудобного узника, ни предъявить ему официальные обвинения, приказал выделить милорду парадные апартаменты в Бастилии, предназначавшиеся для принцев крови. Ришелье собирался держать Монтегю в тюрьме тайно, до тех пор, пока не придут известия из Англии, куда министр собирался отправить надёжного человека.

Поступая так, Его Преосвященство серьёзно рисковал. Но, чувствуя, что находиться на правильном пути, и, слепо доверяя своей интуиции, кардинал собирался и дальше следовать её советам.

 

ГЛАВА 4: «ОТПУЩЕНИЕ ГРЕХОВ».

В то же время, когда кардинал Ришелье беседовал с королём, самый знаменитый дуэлянт Франции Франсуа де Монморанси, граф де Бутвиль, сидел в постели, и, протирая глаза, изучал письмо, доставленное сегодня утром посыльным из кардинальского дворца. Поскольку голова раскалывалась от выпитого за ужином вина, очевидный смысл послания не сразу дошёл до его сознания.

«Его Высокопреосвященство кардинал де Ришелье приглашает господина де Монморанси, графа де Бутвиля в пять часов вечера во Флери».

— Чёрт возьми! — воскликнул Бутвиль. — Его Высокопреосвященство так добр ко мне, что вспомнил о моём существовании. Но какого дьявола? Неужели, из-за той пустяковой дуэли, где я был секундантом у графа де Шале?

Первый бретёр Франции слишком хорошо знал, что не может рассчитывать на любезный приём. Граф перевёл взгляд на часы. Они показывали половину двенадцатого. Оставалось ещё довольно много времени, чтобы придумать предлог уклониться от встречи. Но Бутвилю было скучно, вечер был свободным, и он решил пойти.

Вопреки ожиданиям, Ришелье принял его довольно любезно.

— Вы храбрый человек, господин де Бутвиль, — протянул кардинал, пытливо рассматривая молодого красавца, что бесстрашно стоял перед ним.

— Ваше Преосвященство, все, имевшие наглость считать меня трусом, уже в аду.

— Я хочу сказать, что было очень смело с Вашей стороны прибыть сюда.

— Вы сами, Ваше Преосвященство, меня пригласили, и я не припоминаю за собой ничего, что могло бы вызвать Ваше неудовольствие.

— А как же с эдиктами, сударь мой?

— Я предполагаю, что Вы позвали меня не за тем, чтобы прочитать проповедь о спасении души?

Лицо у Ришелье перекосило от гнева.

— Несколько месяцев назад на поединке Вами был убит маркиз де Порте!

— Он посмел претендовать на ту же придворную должность, что и я.

— Вы убили де Кугни и де Вая!

— Они отказались просить помилования.

— Вы ранили Понжибо в День святой Пасхи!

Упоминание о дуэли, которая в своё время вызвала особое раздражение духовенства и Парижского парламента, из-за чего все её участники были приговорены к смерти, нисколько не порадовало господина де Бутвиля. Он с сожалением взглянул на кардинальское облачение собеседника, которое лишало его возможности бросить вызов.

— Я был амнистирован особым королевским указом по случаю бракосочетания принцессы Генриетты, и Вашему Преосвященству это хорошо известно, — отрезал он.

Кардинал понял, что нужно сбавить тон. Господин де Монморанси отнюдь не был тем человеком, которого можно было легко запугать.

— Вы тоже собирались принять участие в сегодняшней охоте Его Высочества герцога Анжуйского? — мрачно спросил Ришелье, бросая мимолётный взгляд на портьеру из тяжёлого лионского бархата, которая подозрительно зашевелилась, выдавая присутствие посторонних. Его Преосвященство был слишком осторожным человеком, чтобы принимать такого гостя наедине.

Бутвиль ничего не заметил, и только пожал плечами. Входя в число ближайших друзей принца Гастона, он, конечно же, слышал об охоте в окрестностях Флери, и даже о каком-то заговоре, но, будучи крайне легкомысленным человеком, пропускал всё мимо ушей. Из-за этой особенности характера своего друга, герцог Анжуйский побоялся заранее довериться ему, и рассчитывал сообщить истинную причину визита в кардинальские владения только на самой охоте. Впрочем, он действительно рассчитывал на присутствие друга, и господину Монморанси пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы отделаться от приглашения. Вот почему Бутвиль только безразлично зевнул, когда Ришелье ещё раз повторил свой вопрос.

— Нет.

— Почему?

— Мне не доставляет удовольствия Ваше общество, Ваше Преосвященство. Именно этим я и объяснил Монсеньору свой отказ.

Вопреки его ожиданиям, кардинал нисколько не рассердился, и только облегчённо вздохнул. Господин Монморанси совершенно не умел притворяться, поэтому, Его Преосвященство не сомневался, что тот ничего не знает о заговоре. Но от этого опаснейшего человека, который один стоил сотни солдат, и пользовался огромной популярностью в армии, накануне возможного государственного переворота нужно было срочно избавляться. И с наибольшей для себя выгодой!

— Я хочу предложить Вам сделку, месье, — министр решил сразу взять быка за рога. — Вы отправитесь в Англию в качестве посла к Её Величеству. Вы передадите королеве Генриетте моё письмо, и привезёте ответ. Вот этой услуги я жду от Вас. Что скажете?

— Скажу, что я удивлён. Я никогда не принадлежал к числу Ваших друзей.

— Вы были другом Генриетты Французской. Я ошибаюсь?

— Нет, Ваше Преосвященство, и, поскольку я был другом Её Величества, я никогда не сделаю ничего, что могло бы ей повредить.

— Мои предложения не причинят неприятностей королеве.

— Тогда изложите мне их, Ваше Преосвященство, и, если это так, то я исполню ваше поручение!

Рука кардинала уже несколько раз тянулась к шнурку звонка, чтобы вызвать охрану для ареста наглеца, но Ришелье сдержал себя. Бутвиль не был тем человеком, который без сопротивления отдаст себя в руки правосудия. К тому же, шум, неизбежный при аресте представителя знатнейшей фамилии Франции, да и сам арест господина де Монморанси был кардиналу сейчас не нужен. Его Преосвященство хорошо помнил беспорядки в Париже, когда был оглашён очередной смертный приговор Бутвилю, его противнику Понжибо, а также, секундантам де Шанталю и де Салю, которые, к тому времени, благополучно сбежали за границу. Тогда, не имея возможности наказать самих дуэлянтов, судейские торжественно повесили их чучела на Гревской Площади, и те той же ночью были похищены друзьями Монморанси. Они же грозились поджечь Париж, если судебные исполнители дерзнут разрушать дома преступников, как это было предписано судом…

— Я знаю, граф, что Вы — человек чести, — как можно мягче произнёс кардинал. — Англия и Франция находятся в состоянии войны, а я хочу мира. И, кто, как не французская принцесса может мне помочь сохранить добрые отношения между нашими странами?.. Я не хочу отправлять в Англию официальное посольство … во всяком случае, пока не выясню, могу ли я ждать помощи у Её Величества.

— Письмо можно доверить простому курьеру, — возразил Бутвиль.

— Мне не нужен гонец, мне нужен посредник, которому королева могла бы доверять. Вы, как никто знаете, что Генриетта меня ненавидит, и отклонит любое моё предложение, только потому, что оно исходит от меня.

Против этого довода было трудно возражать, и Франсуа не стал этого делать ещё и потому, что ему не терпелось поскорее отправиться в Англию.

— Я выполню Ваше поручение.

Кардинал вознаградил его самой милостивой улыбкой, которую был способен изобразить.

— Но это ещё не всё. Я хочу, чтобы в Англии Вы встретились с герцогом Бэкингемским…

— Как? — Бутвиль был разочарован, — но Вы же говорили, что я встречусь с королевой?

— Не спешите, — успокоил его Ришелье. — Вы скажете милорду герцогу, что лорд Монтегю, его близкий друг, находиться в Бастилии. Вы не будете описывать Бэкингему мрачное будущее, ожидающее этого английского шпиона, а просто предложите герцогу самому нарисовать картину в своём воображении, и пусть не боится переборщить с красками — какими бы мрачными они не были — он не ошибётся. Вы также скажете, что я предлагаю ему обмен: Монтегю на аббата Фанкана…

Кардинал подумал, и, с сомнением глядя на графа, добавил:

— Я не уверен в том, что Бэкингем знает о судьбе Фанкана, и, если он скажет Вам об этом, Вы предложите милорду спросить о нём английскую королеву.

Глаза Бутвиля задорно блеснули. Он был уверен в том, что похищение священника — дело рук Генриетты.

— Я дам Вам письма и для Бэкингема, и для Её Величества, — помолчав, добавил Ришелье. — Это всё. Так Вы едете?

— Да,— после некоторого колебания, ответил Бутвиль, который мог бы вполне продать душу дьяволу, лишь бы ещё раз увидеть Генриетту.

Ришелье знал это, и теперь довольно усмехнулся, поздравляя себя с успехом. Он протянул графу довольно увесистый кошелёк.

— Я полагаю, что должен оплатить Вам дорожные издержки.

— Конечно, — кивнул граф, и, взяв деньги, положил их в карман камзола. — Но что я получу взамен, если выполню Ваше поручение?

— Полное отпущение грехов, — рассмеялся кардинал, который и сам не верил в такую возможность…

 

ГЛАВА 5: «ФРАНЦУЗ».

Итак, де Бутвиль отправился в Англию. Путешествие прошло гладко, несмотря на то, что страны находились в состоянии войны, и благодаря тому, что граф пребывал в прекрасном расположении духа в ожидании встречи с английской королевой. Он легко нашёл роскошный Йорк-Хауз — дворец Бэкингема, и теперь стоял в приёмной, требуя встречи с всемогущим министром.

— Как прикажете доложить о себе? — спросил его герцогский секретарь Патрик Роджерсон, не решаясь ни прогнать, ни впустить опасного посетителя.

— Франсуа де Монморанси, граф де Бутвиль, чрезвычайный посол его Преосвященства кардинала де Ришелье.

— Тогда предъявите вверительные грамоты, — не сдавался Патрик.

Бутвиль с презрительной усмешкой вытащил письмо, адресованное Бэкингему, и указал на печать.

— Хорошо, — после минутного раздумья, произнёс Роджерсон, — я сообщу герцогу.

* * *

Первый министр Англии — Джордж Вилльерс герцог Бэкингемский был необыкновенным человеком. Выходец из бедной дворянской семьи, он сумел обратить на себя внимание короля Джеймса, и, сделавшись его фаворитом, добился не только герцогского звания, которое до него носили только принцы, но и ряда высших государственных должностей. Но если прекрасная внешность помогла Бэкингему взобраться на самую вершину власти, то острый ум позволил с неё не упасть. Молодой король Англии — Чарльз I относился к Джорджу Вилльерсу ещё лучше своего покойного отца, и, позволив ему сохранить все прежние звания, добавил к ним ещё несколько прибыльных должностей и монополий, что позволило герцогу Бэкингемскому стать фактическим правителем королевства.

Когда Патрик доложил министру о необычном посетителе, герцог находился в своём кабинете, и изучал длинный список депутатов нового парламента, и собственноручно вычёркивал из него тех строптивцев, чей несговорчивый нрав был способен омрачить мирный характер заседаний. Полюбовавшись на результат своей работы, Бэкингем тяжело вздохнул: врагов, как всегда, получалось больше, чем друзей. Выделив из этого списка пятеро наиболее злостных личных недоброжелателей, министр протянул бумагу секретарю.

— Этих людей нужно немедленно назначить шерифами в отдалённые графства, — приказал он. — Приготовь соответствующий приказ, и я сам отвезу его на подпись Его Величеству. Жаль, что смутьянов в Англии больше, чем свободных государственных должностей. А ведь это пока единственно законный способ закрыть рот оппозиции, не прибегая к насилию и крайним мерам… Так кто там желает меня видеть?

— Граф де Бутвиль, — повторил Патрик.

Бэкингем был храбрым человеком, но сейчас, услышав о необычном посетителе, он удивился и встревожился:

— Ришелье вздумал отправить ко мне послом первого бретёра Франции? Хорошо, я приму этого человека.

— Нужно ли так рисковать, милорд? — запротестовал осторожный Роджерсон. — Может, арестовать его или хотя бы позвать охрану?

— И ославить себя трусом на всю Европу? Никогда! — воскликнул министр.

Тем не менее, Патрик предусмотрительно протянул ему шпагу, а сам, вооружившись до зубов, встал за дверью, предварительно пропустив внутрь господина Монморанси.

При виде гостя, герцог непроизвольно положил руку на эфес шпаги, поскольку бравая внешность посла совсем не вязалась с привычным обликом дипломата.

— Так значит, Вы тот самый граф де Бутвиль? — всё же любезно спросил он. — Я много слышал о Вас, когда был в Париже. Чем могу быть полезным Вам и Его Преосвященству?

В двух словах граф изложил милорду суть дела, вручил письмо, и, ожидая ответа, принялся рассматривать фамильные портреты семейства Вилльерсов, украшавшие собою стены герцогского кабинета. Подозрения Бэкингема ещё более усилились. Ему казалось невероятным, что Ришелье мог послать такого человека в качестве посла. На всякий случай, герцог отошёл в дальний угол комнаты, подальше от посетителя, и принялся изучать послание кардинала.

— Монтегю арестован? — возмутился он, прочитав письмо. — Чёрт возьми, да я даже не предполагал, что он в Париже! И потом, этот господин состоит на службе не у меня, а у английской королевы. Уверен, Её Величество будет не в восторге, узнав, как Франция обошлась с её секретарём.

Бутвиль только пожал плечами. Его совсем не интересовала судьба какого-то англичанина.

— Ну, хорошо, — вздохнул герцог. — Я сегодня увижусь с королевой и расскажу ей о предложении кардинала. У Вас есть ещё письма?

— Да, к Её Величеству.

— Дайте его мне.

Бутвиль усмехнулся.

— Это письмо, милорд, адресовано не Вам.

— Вы хотите увидеться с королевой?

— Я уверен, что Её Величество захочет видеть меня. Вы, милорд, в этом убедитесь, когда сообщите ей о моём приезде.

Бэкингем сжал кулаки, испытывая жгучее желание проучить самоуверенного француза. Впрочем, граф де Бутвиль так действовал на всех окружающих.

— Хорошо, — герцог заставил себя говорить спокойно. — Я сейчас же поеду в Уайт-холл, а Вы останетесь здесь и отдохнёте с дороги…

— Но я совершенно не устал! — запротестовал Бутвиль.

— Вы отдохнёте, а мы с Её Величеством обсудим предложение господина кардинала, потому что мне неизвестна судьба аббата Фанкана.

Милорд улыбался, но что-то в его взгляде подсказало графу, что спорить бесполезно.

— Хорошо, — сдался он. — Надеюсь, моё заточение продлиться недолго?

— Вы — мой гость, а не узник, — любезно возразил Бэкингем.

Тем не менее, уезжая, герцог поручил Патрику не спускать глаз с подозрительного француза, а сам отправился к Генриетте Французской…

Через некоторое время, в Йорк-Хауз прибыл ещё один посетитель — Джон Вилльерс, виконт Пурбек. Это был красивый и изящный молодой человек, который в силу своего ума и природного обаяния мог бы сделать впечатляющую придворную карьеру, но, не желая утруждать себя лишними заботами, предпочитал вести праздную жизнь, пользуясь теми льготами, какие ему предоставляли родственные узы с всемогущим министром, который нежно любил своего брата.

Спешившись, виконт бросил поводья сопровождавшему его слуге, и легко взбежал по ступенькам герцогского дворца. Увидев господина Роджерсона, он приветственно помахал ему рукой.

— Патрик, Джордж у себя?

— Милорд герцог только что отбыл в Уайт-холл.

— Ах, чёрт возьми! Ну да ладно, подожду.

Чтобы как-то скрасить ожидание, Джон велел слугам принести бутылку вина, и, прихватив её с собой, вышел в сад, где, как раз, соскучившись сидеть взаперти, прогуливался граф де Бутвиль. Неугомонный забияка даже подпрыгнул от неожиданности, столкнувшись лицом к лицу с человеком, с которым как-то дрался на дуэли в Париже, и убить которого ему помешал тогда некстати появившийся патруль.

— Дьявольщина! — радостно протянул господин де Монморанси. — Милорд, Вы ли это? Право же, стоило посетить Англию хотя бы для того, чтобы иметь удовольствие встретиться с Вами.

— Неужели, это Вы, господин де Бутвиль? — тут же откликнулся виконт. — Вижу, Вы бегаете лучше кардинальских гвардейцев, от которых умчались как заяц во время нашей последней встречи.

— К счастью, мы в Англии, и здесь нет ни гвардейцев, ни Ришелье с его эдиктами! — вспылил граф. — И, будьте уверены, сударь, на этот раз ничто мне не помешает проткнуть Вас насквозь. Вытаскивайте шпагу, и сейчас же!

У Джона и самого чесались руки проучить забияку, но, заметив господина Роджерсона, наблюдающего за ними, он недовольно поморщился:

— Сейчас сюда сбежится охрана. Право же, было бы удобнее где-то в Вестминстере…

— Вы трусите и хотите оттянуть время, — Бутвиль даже подпрыгивал от нетерпения, так ему хотелось проучить самоуверенного англичанина. — Повторяю: я весь к Вашим услугам.

— Хорошо, — вспыхнул виконт — пойдёмте со мной.

* * *

Джон провёл француза через ряд роскошно обставленных комнат дворца, и остановился, дойдя до оружейного зала, вход в который охраняли двое солдат.

— Входите, — он кивнул Монморанси, приглашая его войти. — И Вы, господа тоже.

Ничего не понявшие охранники всё же выполнили его приказ. Пропустив всех внутрь, Джон вошёл сам, и запер дверь на задвижку. Увидев впечатляющую коллекцию оружия, украшавшую стены, Бутвил, который сам держал дома открытый фехтовальный зал для всех желающих, одобрительно присвистнул.

— Можете выбрать себе любую из этих вещичек, — предложил виконт, указывая на рапиры с эфесами удивительно тонкой ювелирной работы.

— Благодарю Вас, — церемонно поклонился Бутвиль. — Меня вполне устроит моя боевая подруга.

Он любовно положил руку на эфес шпаги.

— Как Вам будет угодно, — согласился Джон. — А эти господа устроят Вас в качестве секундантов? — Он кивнул на солдат.

— Вполне, — согласился Франсуа.

Испуганные гвардейцы попробовали протестовать, но виконт велел им замолчать.

— Начнём? — обратился он к Бутвилю.

— Начнём, — согласился Франсуа.

Он отстегнул перевязь, сбросил камзол, развязал шнурки на рубашке, затем вытащил шпагу из ножен и отбросил их в сторону. То же проделал и Джон. Став в боевую позицию, дуэлянты осторожно скрестили шпаги, пробуя друг друга. Поскольку, оба были мастерами клинка, и, притом, многоопытными, дуэль обещала продлиться довольно долго. Де Бутвиль соскучился первым, и решил начать разговор.

— А Вы, милорд, чувствуете здесь себя вполне свободно.

— О чём это Вы? — не понял Джон.

— Вы хорошо знаете дом.

— Ещё бы, — усмехнулся виконт, — он принадлежит моему брату.

— Чёрт возьми! — Бутвиль от неожиданности допустил ошибку, и, шпага противника чуть было не зацепила его. — Отчего Вы не сказали об этом раньше?

— Это что-то меняет?

— Думаю, Бэкингем будет не в восторге, когда вернётся домой и застанет братца в весьма плачевном виде.

— Скорее гостя. Кстати, а что Вы сами делаете в Англии?

— Я — посланник кардинала де Ришелье.

— А?

Джон так удивился, что только чудо помешало Бутвилю проткнуть его насквозь.

— Но, если мне не изменяет память, — продолжил виконт, придя в себя, — раньше Вы не были сторонником кардинала?

— Я и теперь им не являюсь…

 

ГЛАВА 6: «ГЕНРИЕТТА»

Когда Его светлость герцог Бэкингемский прибыл в Уайт-холл, в королевских покоях бушевала гроза. Король и королева Англии, не замечая придворных дам, которые перепугано забились в угол, выкрикивали друг другу в лицо такие оскорбления, что заставили бы покраснеть даже парижских рыбных торговок, злоязычие которых вошло в пословицу. Поскольку, подобные сцены между августейшими супругами происходили часто, герцог нисколько не удивился тому, что стал свидетелем одной из них.

— Разрази меня гром! — весело воскликнул он. — Видимо, мне придётся вмешаться и развести Ваши Величества по разным углам.

И, схватив за руку упирающегося короля Англии, герцог действительно оттащил его в дальний угол комнаты.

Английских историков всегда поражала та непринуждённость, вернее фамильярность, которую министр позволял себе в отношении английских монархов: сначала Джеймса, потом — Чарльза I. И сейчас Джордж Вилльерс повёл себя точно так же.

— Ну, Ваше Величество, — успокоительно улыбнулся он королю. — Объясните мне, что тут происходит?

На этот раз ссора была вызвана недавней тайной женитьбой барона Мальтраверса из враждебного Бэкингему клана Говардов на кузине короля Елизавете, дочери герцога Леннокса. Чарльз, который во всём поддерживал министра, узнав о свадьбе, пришёл в ярость, и медовый месяц и новобрачному, и его тестю — графу Арунделу, пришлось проводить в Тауэре. Несчастная невеста, заливаясь слезами, бросилась к королеве Англии, умоляя её о заступничестве и покровительстве. Генриетту не слишком интересовала политическая подоплёка этого дела, и она, как истинная женщина, тут же встала на сторону любви, и выговорила королю за его жестокосердие с таким жаром, что заставила содрогнуться даже вековые стены Уайт-холла.

Выслушав сбивчивые обвинения сторон, и приметив красные гневные пятна на щеках Генриетты, что свидетельствовали о том, что Её Величество пребывает в крайне скверном расположении духа, Бэкингем, не желая связываться с женскими истериками, принял единственно верное решение в такой ситуации, и выпроводил Чарльза из покоев королевы.

— Стини! — восклицал английский король, послушно следуя за министром, который тащил Его Величество за руку, словно провинившегося ребёнка. — Я самый несчастный мужчина на свете! Ты сам видишь, как ОНА со мной обращается. Моих пожеланий и просьб ОНА не замечает, и когда мне что-нибудь от неё нужно, я вынужден обращаться за помощью к её французской прислуге, иначе ОНА наверняка откажет!

— Это совершенно недопустимо, — машинально согласился Бэкингем, который как раз прокручивал в голове предстоящий разговор с королевой.

— Живя под одной крышей, мы с Генриеттой днями не видимся, а когда я всё же навещаю её, всё заканчивается ссорой, — продолжал жаловаться Чарльз. — Проклятье! Мы ругаемся даже в постели.

Герцог остановился.

— Я бы посоветовал Вашему Величеству прекратить навещать королеву… особенно, в её спальне. Тогда никаких ссор не будет.

— Ну…, — король явно сомневался.

— …хотя бы на время, — подмигнул ему герцог. — Не видя Вас целую неделю, Её Величество, конечно же, рассердиться. Через две — соскучиться, а через три — сама броситься Вам на шею…. Чарльз, поверь мне, так и будет! Я хорошо знаю женщин.

— Ох, Стини, и что бы я без тебя делал! — восхищённо заметил король.

— А ещё я сам поговорю с королевой, и посоветую ей предупредительнее относиться к Вашему Величеству, — пообещал Бэкингем.

Несколько успокоенный этим обещанием Чарльз отправился к себе, а герцог поспешил к королеве.

* * *

Королева Генриетта была очаровательной молодой женщиной, чью красоту воспевали в своих стихах известнейшие поэты той эпохи. Лучшие живописцы с нескрываемым удовольствием изображали на своих портретах её хрупкие черты — ангельски красивое лицо с белоснежной атласной кожей, горящими чёрными глазами, тонким носиком с небольшой горбинкой, и алыми чувственными губами. Маленький рост, который был единственным недостатком этого неземного создания, искупала точёная фигурка королевы, наполненная жизнью и кипучей энергией. Возвращение министра Генриетта встретила довольно мрачно, но, увидев любезную улыбку на лице Бэкингема, всё же протянула ему руку для поцелуя.

— Вы арестовали несчастного барона, чтобы лишить его отца влияния при дворе? — хмуро спросила она.

— Напротив. Я сделал всё от меня зависящее, чтобы убедить короля не совершать ошибку и не арестовывать депутатов во время парламентских слушаний.

Генриетта недоверчиво усмехнулась.

— Вся Англия знает о вражде между Вами и кланом Говардов, который возглавляет Арундел. Вы не могли придумать лучшего предлога, чтобы он него избавиться.

— У меня к этим господам так мало ненависти, что я даже отдал свою племянницу за одного из них, — язвительно усмехнулся Бэкингем. — Что же касается ареста, то король действительно оказал мне медвежью услугу. Ну, сами подумайте, зачем мне ссориться с парламентом? Особенно сейчас, когда решается вопрос о сборе новых налогов и выплате субсидий Кристиану Датскому за его вступление в войну с Габсбургами. А теперь парламентарии, подстрекаемые Говардами, вопят на весь мир, обвиняя меня в произволе и нарушении их прав, так как закон защищает это сословие от арестов во время парламентских заседаний.

— Боже, как всё сложно, — королева решила не спорить. — Хорошо, Вы меня убедили.

Герцог ещё раз прикоснулся губами к её ладони.

— Вы ещё что-то хотели мне сказать? — Генриетта отняла руку, которую министр отпустил с видимым сожалением.

— Хотел показать вот это письмо. Его мне доставил сегодня утром посланец кардинала Ришелье.

Бэкингем протянул королеве бумагу.

— Я вижу, кардинал решил, будто Вы причастны к похищению Фанкана, — усмехнулась Генриетта, прочитав первые строчки послания, но тут же возмущённо вскрикнула, когда дошла до места, где Ришелье сообщал об аресте Монтегю.

— Вы ведёте со мной двойную игру, — заметил герцог, который внимательно наблюдал за ней. — Что, чёрт возьми, Монтегю делает в Париже?

— Уолтер отправился во Францию, чтобы предупредить Шевретту о том, что шпионы Ришелье вышли на след депутата Лапьерра. — Ответила Генриетта.

Милорд вскочил на ноги, словно ошпаренный кипятком.

— А почему я узнаю об этом только сейчас?

— Герцог, я не обязана отчитываться перед Вами в своих действиях. Вы, кажется, тоже не советовались со мной, когда решили воевать с Францией?

Бэкингем нервно прошёлся по комнате.

— И когда Вы перестанете видеть во мне врага? — вздохнул он, остановившись напротив королевы. — Ладно, не будем об этом. Монтегю служит Вам, так что Вашему Величеству и решать его судьбу. Относительно аббата Фанкана, я уже высказывал Вашему Величеству своё мнение. И если этот человек мёртв…

— Он жив, — неохотно ответила королева. — Де Молина согласился предоставить его в Ваше распоряжение.

— Что ж, — просиял герцог. — Тем лучше для нас и для господина Монтегю. Кстати, у посланца Ришелье есть ещё одно письмо, адресованное Вашему Величеству.

— Вот как? — удивилась королева. — И что в этом письме?

— Оно осталось у графа де Бутвиля. Этот наглец заверил меня, что Ваше Величество будет рада встрече с ним.

— Бутвиль? Бутвиль — посланец кардинала? Этого не может быть! — воскликнула Генриетта. — Но, в любом случае, я буду рада его видеть.

Бэкингем поморщился, почувствовав ощутимый укол ревности.

— Привести его сюда?

Генриетта задумалась.

— Это не совсем удобно, — неуверенно проговорила она. — Послушайте, милорд, а нельзя ли устроить нашу встречу в Вашем дворце?

— Моя прекрасная королева, мой дом и я сам всегда к услугам Вашего Величества…

* * *

Когда Генриетта и Бэкингем прибыли в Йорк-Хауз, им навстречу выбежал взволнованный Патрик.

— Ваша Светлость, это… о, Ваше Величество… это ужасно! Француз и виконт Пурбек запёрлись в оружейном зале, и дерутся на дуэли!

— Ну, в таком случае, дела француза плохи, — усмехнулся герцог.

— Вы хотели сказать, что дела вашего брата хуже некуда,— взволнованно произнесла королева. — Да будет Вам известно, Бутвиль — первая шпага французского двора.

— И, правда, — встревожился Бэкингем. — Ну, если с Джоном что-то случиться, я уничтожу этого Бутвиля.

По направлению к залу, милорд шёл так быстро, что королева и Патрик еле поспевали за ним. Бедный секретарь чуть не рвал на себе волосы.

— Я пытался их уговорить отпереть дверь, но виконт крикнул, чтобы я не вмешивался не в своё дело!

— Нужно было взломать дверь, — заметила королева.

— О, Ваше Величество, я хотел, но этот французский монстр предупредил, что убьёт всякого, кто попытается войти. К тому же дверь очень крепкая!

Бэкингем первым добежал до оружейного зала и неистово забарабанил в дверь, пытаясь перекричать грохот оружия:

— Джон, ты что, с ума сошёл? Немедленно открой!

— Не раньше, чем я проткну это негодяя, — пробормотал виконт, который с большим трудом отбивался от яростной атаки француза.

— Ну-ну, — не остался в долгу Бутвиль, — сейчас мы увидим, кто кого проткнёт!

Генриетта попыталась вмешаться, но дуэлянты её попросту не услышали.

— Ломайте дверь! — приказал герцог слугам, что прибежали на шум битвы. — Быстрее, лентяи!

Те дружно навалились на дверь, но она была из крепкого дуба, так что предстояло повозиться.

— Несите топоры! — велел Бэкингем. — Ох, доберусь я до этого француза!

Но подручные средства не понадобились, так как солдаты, которые против своей воли оказались секундантами на странном поединке, услышав голос герцога, наконец, пришли в себя, и открыли задвижку.

Увидев брата и королеву, Джон опустил шпагу. Бутвиль, узнав Генриетту, выронил свою, и та со звоном упала на пол.

— Что тут происходит? — грозно спросила королева.

— Да ничего особенного, — весело откликнулся виконт. — Я попросил графа преподать мне урок фехтования, и он любезно согласился оказать мне эту услугу. Патрик, я вижу, Вы, как всегда, сумели поднять бурю в бокале воды.

Бедняга Роджерсон покраснел, как варёный рак, и беспомощно оглянулся на Бэкингема.

Герцог как раз поднял с пола шпагу Бутвиля и многозначительно усмехнулся, осторожно коснувшись остро отточенного лезвия.

— Пришлось пойти на риск, — притворно вздохнул Джон, перехватив его взгляд. — Фехтовальных рапир здесь нет.

Генриетта недоверчиво оглядела стены, увешанные великолепной коллекцией оружия, и повернулась к Бутвилю. Тот уже окончательно пришёл в себя.

— Я вижу, господин граф, Вы нисколько не изменились, — вздохнула королева.

— А Вы стали ещё прекраснее, Ваше Величество, — восторженно вздохнул Франсуа, пожирая её глазами. — О, моя королева! Неужели, я вижу Вас, говорю с Вами?

Генриетта немного смутилась.

— Герцог сообщил мне, будто Вы сделались кардиналистом? — поинтересовалась она.

— Я бы ещё и не на такое пошёл, лишь бы увидеть Вас.

Бэкингем с силой сжал рукоятку шпаги. Он бы и сам с радостью вызвал на дуэль этого француза. Джон, заметив выражение лица брата, успокоительно похлопал его по плечу. Ни Генриетта, ни Бутвиль ничего не заметили.

Генриетта посмотрела в окно, и, убедившись в том, что погода не испортилась, предложила Бутвилю прогуляться. Нечего и говорить о том, что предложение было с готовностью принято.

— Франсуа, как Вы попали на службу к Ришелье? — спросила Генриетта, когда они вдвоём с графом прогуливались по аллеям парка.

Выслушав его рассказ и прочитав письмо от кардинала, она глубоко задумалась. У неё не было сомнений, что Ришелье искренен в своём стремлении сохранить мир с Англией, и лучшим тому подтверждением был «крестовый поход», который готовил Его Преосвященство против протестантов Лангедока и Ла-Рошели.

— Кардинал понимает, что, вступив в войну, Англия неминуемо поддержит гугенотское восстание. Поэтому, и взывает к моим патриотическим чувствам, заклиная убедить короля, что французы хотят мира с англичанами, — задумчиво произнесла она.

— Я ничего не понимаю в политике, — откликнулся Бутвиль. — И любым переговорам предпочту хорошую драку. А если война поможет мне ещё хот раз увидеться с Вами, то я хочу этой войны!

— Это вряд ли, Франсуа, — улыбнулась Генриетта.

Господин де Монморанси глубоко вздохнул.

— Кардинал ещё говорил о каком-то монахе.

— Я не знаю, о ком идёт речь, — быстро ответила Генриетта. — И знать не хочу! Что же касается господина Монтегю, то я прошу Вас сообщить кардиналу: если хоть волос упадёт из головы моего секретаря, то в моём лице он найдёт врага, а не союзника. Я сама напишу об этом Ришелье, — улыбнулась она, заметив обеспокоенное выражение лица Бутвиля.

— Так будет лучше, — согласился Франсуа. — Я могу что-то забыть или перепутать.

Генриетта протянула ему руку, которую тот нежно поцеловал.

— О, Господи, как же я завидую англичанам, — прошептал он. — Им досталась такая прекрасная королева.

В его голосе звучала такая тоска, что Генриетта не выдержала и провела рукой по склонённой голове графа. Ей не следовало этого делать, потому что Франсуа, задыхаясь от избытка чувств, схватил её руку и покрыл её множеством поцелуев.

Бэкингем, наблюдавший эту сцену из окна, нервно забарабанил пальцами по стеклу. Виконт Пурбек, стоявший рядом с ним, усмехнулся. Видно было, что брат, который только что прочитал ему длинную нотацию насчёт безответственного поведения, полностью разделяет его неприязнь к французу.

— Так чем я обязан твоему визиту? — не поворачивая головы, поинтересовался герцог.

— Всё ещё сердишься? — понимающе усмехнулся Джон. — Тогда держись, потому что я собираюсь совсем тебя разозлить.

Эти слова заставили Бэкингема оставить в покое королеву и Бутвиля, и решительно повернуться к брату.

— Говори, — потребовал он.

— Я хотел тебе сказать, что собираюсь жениться на Элените.

Элен, баронесса де Сент-Люс была доверенной придворной дамой и ближайшей подругой Генриетты Французской. Несмотря на благородное происхождение, девушка была бедна, и, поэтому, не могла составить достойную партию для брата могущественнейшего человека в стране. Бэкингем всегда относился к баронессе с удивительной нежностью, поэтому, в ответ на заявление брата только вздохнул:

— Этот брак не сулит нашей семье никаких политических выгод. Но я не стану тебе мешать. Женись, если хочешь. Странно, что ты вообще решил поинтересоваться моим мнением.

— Если честно, мне оно безразлично, — улыбнулся Джон. — И я к тебе пришёл за помощью, а не за советом.

— Даже так? Ну, и чем же я могу тебе помочь?

Барон глубоко вздохнул.

— Дело всё в том, — осипшим от волнения голосом проговорил он. — Что я уже женат.

Бэкингем изменился в лице. Он внимательно посмотрел на брата, думая, что тот шутит, но тот, увы, был совершенно серьёзен.

— Ну, и кто же моя невестка? — Джордж старался говорить спокойно, но это ему плохо удавалось.

— Френсис Кок.

— Дочь бывшего главного королевского судьи! Да как ты посмел? Как скрыл это от меня?

— Послушай, — быстро заговорил Джон, надеясь успокоить надвигающуюся бурю. — Я был горяч и влюблён. И когда её мать, леди Хаттон заявила, что не отдаст за меня Френсис, мы решили тайно обручиться и обменяться клятвами верности. Я был лишком взволнован… священник, к которому мы обратились, пьян… Словом, он перепутал свадебный обряд с церемонией обручения, и обвенчал нас так быстро, что я даже не успел понять, что случилось. С Френсис мы расстались, ты сам знаешь, при каких обстоятельствах…, и я и думать забыл обо всей этой истории. Чёрт возьми, да я был уверен, что тайный брак не имеет силы! И, представь себе моё отчаяние, когда мой духовник, которому я рассказал всю эту историю, сообщил мне, что это не так.

— То есть, — медленно произнёс Бэкингем, — ты хочешь сказать, что в то время, как я донимал покойного короля требованиями добиться от родителей леди Френсис согласия на свадьбу, вы в это время уже были женаты?

— Получается, что так, — подтвердил Джон.

Бэкингем театрально возвёл руки к небу.

— Господи! — патетически воскликнул он. — За какие грехи ты решил наградить меня таким родственничком?

— Не расстраивайся, Джорж, — успокоительно заметил Джон. — Не всем же должно везти так, как мне. Лично я своим братом очень доволен.

Джордж, как не старался, но так и сумел сдержать улыбку.

— Ну, и чего же ты хочешь от меня? — уже спокойнее спросил он.

— Чтобы ты поговорил с епископом Кентерберийским. Он должен подтвердить, что брак незаконен или же, в крайнем случае, дать разрешение на развод.

— Не сейчас, — ответил министр. — Развод всегда дурно пахнет, особенно теперь, во время разгара парламентских слушаний. Наберись терпения, Джон. Твоя красавица баронесса от тебя не уйдёт.

Виконт Пурбек покраснел от злости.

— О, я понимаю! Ты хочешь затянуть дело, чтобы расстроить мою помолвку с Эленитой. Но ничего у тебя не выйдет. Я обращусь к Её Величеству и…

— …и сообщишь королеве, что у тебя уже есть законная супруга? — усмехнулся герцог.

Джон хотел что-то сказать, но, не найдя нужных слов, что было сил ударил кулаком по столу, и выбежал из комнаты, громко хлопнув дверью.

— Не забывай о Тайберне! — крикнул ему вслед Бэкингем. — Английские законы беспощадны к двоеженцам!

Получив в ответ несколько крепких ругательств, герцог снова повернулся к окну. Увидев, с какой нежностью Бутвиль сжимает ручку Генриетты, он заскрежетал зубами, и, схватив со стола колокольчик, бешено затряс его.

— Патрик, сообщи Её Величеству, что мне необходимо немедленно поговорить с ней, — велел он господину Роджерсону, который примчался на его зов. — И, ради всего святого, займи чем-нибудь этого француза… ну, хотя бы ужином или прогулкой в мой винный погреб… там есть великолепная мальвазия. Пусть наш гость упьётся так, чтобы не попадался мне на глаза до самого своего отъезда, который я постараюсь ускорить.

Видно было, что господин Роджерсон был не в восторге от такого поручения. Он громко вздохнул, но поплёлся выполнять приказ.

 

ГЛАВА 7: «ОПАСНЫЕ ИГРЫ»

Настоятель собора Сен-Жермен Л’Оксеруа — аббат Фанкан был одним из ближайших друзей кардинала Ришелье и одним из талантливейших французских дипломатов XVII века. К своему несчастью, он настолько уверовал в собственную неуязвимость, что, будучи членом иезуитского ордена, дал себя завербовать могущественной протестантской организации — «Чёрные капюшоны» и жестоко за это поплатился. Великий магистр «Молчаливых» (так ещё называли членов этой организации) — Эрнандо де Молина приказал доставить предателя в Лондон, чтобы примерно наказать его за отступничество.

Мы уже знаем, какой эффект произвело похищение Фанкана на Ришелье и отца Жозефа, которые, не догадываясь о двойной игре своего агента, подозревали Бэкингема в его исчезновении. Между тем, сам герцог, желая использовать доверенное лицо кардинала в своих тайных планах, не только добился, чтобы Фанкану сохранили жизнь, но и собирался отправить его обратно в Париж.

— Я принял решение отпустить Фанкана во Францию, — такими словами встретил Бэкингем Генриетту, когда она вернулась с прогулки. — Но ни о каком обмене не может быть и речи! Ришелье незачем знать, что аббат встречался со мной.

— Я тоже так думаю, — согласилась Генриетта. — Но как мы объясним кардиналу его длительное отсутствие?

— А это уже не наша забота. Думаю, священник сам придумает достойное оправдание своему исчезновению. Не в его интересах рассказывать Его Высокопреосвященству о своей связи с «Молчаливыми».

— Хорошо. Но Вы, милорд, так и не признались мне, зачем Вам понадобился господин Фанкан.

— Всему своё время, моя прекрасная королева. Ну, а зачем Вы понадобились кардиналу?

Генриетта усмехнулась.

— Ришелье желает любой ценой сохранить мир с Англией. И поскольку, заговор против кардинала, на который мы с Вами так уповали, по всей видимости, потерпел поражение, я думаю, нам следует принять предложение Его Преосвященства.

— Чёрт возьми, да я и сам желаю сохранить мир! — воскликнул герцог. — Хотя бы потому, что денег на войну придётся просить у парламента, который, по своему обыкновению, наверняка, откажет мне в этой просьбе. И если кардинал оставит в покое ларошельцев, вернёт захваченные английские корабли, перестанет заигрывать с Испанией, и присоединиться к нашему союзу с датчанами и Соединёнными Провинциями, чтобы вернуть Пфальц Фридриху, мужу Елизаветы Стюарт…

— Я, надеюсь, милорд, Вы повремените с обнародованием этих требований, хотя бы до тех пор, пока лорд Монтегю не вернётся в Англию? — перебила его Генриетта, для которой желание министра и дальше следовать своей военной политике было очевидным.

— Разумеется, — кивнул герцог. — Кстати, я бы не настаивал на возвращении сэра Уолтера сейчас, когда ещё есть надежда всё же исполнить задуманное Шевреттой. Монтегю один стоит десяти человек, а его ум воистину бесценен.

Генриетта молча кивнула.

— А если Уолтеру не удастся помочь Шевретте свалить Ришелье? — спросила она.

— Тогда и придёт черёд действовать господину аббату, — ответил герцог. — Когда в 1624 году я уговаривал покойного короля Джеймса воевать с испанцами, я не собирался сражаться с Габсбургами только своими силами. Я рассчитывал сколотить антииспанскую коалицию. Англия, Соединённые Провинции, Дания, Швеция, Саксония, протестантские княжества Германии должны были выступить против австрийского императора и Баварии, тогда как Франция, Савойя и Венеция повели бы в Италии действия против Испании. И если бы мне это удалось, мы бы не только вернули Пфальц Елизавете Стюарт и её мужу, чешскому королю, но и, что гораздо важнее, мы бы прижали Испанию на море, освободив себе путь к сокровищам её колоний.

— Да, Вы уже говорили мне это, — зевнула королева.

В отсутствие лорда Монтегю ей не хотелось говорить о политике, но Бэкингем, как назло, был настроен говорить о ней именно здесь и сейчас.

— К сожалению, — продолжил герцог, — Шведы сейчас заняты в войне с Польшей…

— К счастью, милорд, потому что католическая Польша неминуемо пришла бы на помощь императору, — возразила Генриетта, вовремя вспомнив уроки Уолтера.

— Да, правда… А Саксония всеми силами держится за хрупкий мир с Габсбургами, не понимая, что довольно малейшего дуновения ветра, чтобы на её территории вспыхнул пожар войны… Но Франция! Франция, на союз с которой я так рассчитывал, что убедил короля жениться на католической принцессе, подставив под удар собственную политическую репутацию, Франция не только отказалась присоединиться к антииспанской коалиции, она заключила с Габсбургами союз, который я собираюсь разрушить…

—…заключив мир с Испанией за спинами наших протестантских союзников, — кивнула Генриетта. — Вы тоже говорили мне об этом, милорд.

— Это было ещё до того, как я познакомился с Фанканом, — возразил Бэкингем. — Господин аббат готов поспособствовать присоединению Франции к нашему союзу с Соединёнными провинциями и Данией. Словом, сейчас дело обстоит так: либо Шевретта доводит свой план до конца и проклятый кардинал отправляется к дьяволу, либо он останется жив, и будет воевать с Габсбургами вместе с нами, чего я, Мадам, желаю всей душой.

— А если Ришелье останется жив, но не станет слушать Фанкана? — не сдавалась Генриетта.

— Тогда, придётся уважить волю парламента и дать Англии мир, заключив союз с Испанией. Но, пока что, Мадам, я прошу Вас быть посредником между Ришелье и мной.

— Я вся Ваша, милорд, — улыбнулась королева. — Но почему Вы думаете, что католический священник захочет служить Вам, протестанту?

— Служил же он «Молчаливым»! — возразил Бэкингем. — В любом случае, я буду знать, что в окружении Ришелье есть человек, на которого я могу оказывать влияние. Вы сами видите, что живой Фанкан нам полезнее, чем мёртвый.

— Аминь, — вздохнула Генриетта. — Так что я должна сделать?

— Вы должны заверить Ришелье, что Англия не будет воевать с Францией. Для пущей убедительности, я прекращу переписываться с ларошельцами и перестану принимать принца Субиза, который, как Вы знаете, скрывается в Англии от гнева французского короля. Если кардинал не поверит Вашему письму, донесения шпионов, которых полно и среди гугенотов, и даже при английском дворе, убедят его в нашей искренности.

— И каких же шпионов Ваша светлость имеет в виду? — прищурилась королева, понимая, что этот упёк относиться к ней.

И оказалась права.

— Епископа Мандского, разумеется, — тут же ответил Бэкингем, который получил эти сведения от самого Фанкана. — И францисканских монахов, которых Вы привезли с собою в Англию.

— Герцог, если Вы хоть пальцем тронете священника, пеняйте на себя, — разозлилась королева. — Я не потерплю, чтобы невинный человек пострадал из-за Ваших пуританских убеждений!

Министр вознёс руки к небу.

— Мадам, будьте справедливы, — взмолился он. — Кто-кто, а я меньше всего заинтересован в преследовании католиков, хотя бы потому, что моя собственная мать исповедует эту религию. Но Ваш епископ — родственник Ришелье. Вам это известно?

— Дальний родственник. Милорд, я промолчала, когда Вы выслали из Англии моих придворных дам, но изгнать епископа я Вам не позволю!

— Кто знает, — про себя усмехнулся герцог. — Не будем ссориться, моя прекрасная королева, — произнёс он вслух. — Сейчас мы как никогда должны действовать вместе.

— Почему?

— Да потому что если Франция в ближайшее время не придёт на помощь Кристиану Датскому, который изнемогает под могучими ударами армий Тилле и Валленштейна, то король Филипп будет управлять всей Европой. Я созвал парламент с целью вытребовать хоть немного средств на помощь датчанам, но, боюсь, что господа парламентарии не так хорошо разбираются в политике, как мы с Вами.

Герцог чарующе улыбнулся и развёл руками, всем своим видом показывая, насколько малы его надежды договориться с депутатами. Генриетта молчала. В таких делах она привыкла полагаться на советы господина Монтегю, но тот, увы, был во Франции.

— Уолтер, где ты? — мысленно взмолилась она. — Если бы ты знал, как мне тебя не хватает…

Но секретарь, по понятным причинам, ответить ей никак не мог, а Бэкингем нетерпеливо ждал ответа.

— Я всё сделаю, — наконец, произнесла королева. — Но дайте мне слово, что епископ не станет заложником Вашей политики.

— Даю, — неохотно кивнул герцог. — Но, ради всего святого, поторопитесь с письмом, пока Ваш французский друг совсем не разгромил мой дворец.

— Я присмотрю за Бутвилем, — улыбнулась Генриетта. — Мне необходимо дать графу некоторые инструкции насчёт его поведения во Франции. И потом, в отличие от Вас, меня всё же заботит судьба лорда Монтегю!

— Я предоставлю позаботиться об Уолтере королю Чарльзу, — решил Бэкингем. — Пришла пора и нашему послу во Франции доказать, что он недаром получает своё жалованье и немыслимые представительские расходы.

Успокоенная его обещанием, королева ушла. Ей действительно ещё о многом нужно было поговорить с Бутвилем. Бэкингем хотел последовать за ней, но ему доложили о визите королевского секретаря — лорда Коттингтона. Этот человек пользовался полным доверием герцога и постоянно снабжал милорда полезной информацией о жизни королевского двора. А чтобы о двойной службе Коттингтона не догадались те лица, за которыми он наблюдал, министр часто поручал своему агенту покупать для него драгоценности и прочие милые безделушки, так как секретарь, к счастью, обладал хорошим вкусом, и слыл при дворе ценителем прекрасного.

Вот и сегодня Коттингтон, войдя в кабинет, протянул герцогу мешочек с четырьмя крупными сапфирами-близнецами, которые приобрёл для него у лондонских ювелиров. Бэкингем осмотрел камни и не нашёл в них ни одного изъяна.

— Великолепно, — признал он. — Милорд, Вы как всегда, совершили невозможное.

Покупка этих камней была частью грандиозного замысла герцога, на который он возлагал большие надежды. Дело было в том, что Амур пробил своей стрелой грудь английского Дон Жуана, но забыл проделать ту же процедуру с сердцем гордой красавицы Генриетты Французской. Герцог Бэкингемский никогда не отступал перед ударами судьбы, так что решил исправить это досадное недоразумение, поразив воображение любимой женщины восхитительным подарком…

Но с приходом королевского секретаря мысли министра изменили свою романтическую окраску. Поэтому, ещё раз полюбовавшись великолепной огранкой камней, Бэкингем вернул камни Коттингтону, и, приказав отдать драгоценности своему ювелиру, вернулся к обсуждению политических дел. Выслушав последние дворцовые сплетни, министр уже собирался отпустить секретаря, как вдруг неожиданная мысль пришла ему в голову.

— Коттингтон! — радостно воскликнул он, хлопнув себя по лбу. — Выберите подходящий момент и сообщите Его Величеству, что епископ Мандский внушает королеве, что та губит свою бессмертную душу, разделяя постель с еретиком. Мне пришлось дать слово Её Величеству, что я не буду преследовать этого кардинальского шпиона, но, к счастью, король такого слова не давал!

 

ГЛАВА 8: «НОВЫЕ ПОДВИГИ БУТВИЛЯ».

Поручив графа де Бутвиля заботам английской королевы и своего секретаря, Бэкингем ре— шил, что теперь может забыть о наглом французе. Но господин Монморанси не желал, чтобы о нём забывали. Поэтому, он с радостью принял предложение виконта Пурбека о новой встрече, которая бы позволила окончить их небольшую размолвку.

Во избежание неприятностей со стороны Патрика, дуэль должна была состояться в Вестминстере. Джон пригласил секундантом небезызвестного Генри Рича, графа Холланда, а Бутвиль — француза де Мюссо, лейтенант гвардии Её Величества, которого он знал ещё с тех пор, как сам являлся телохранителем Генриетты, тогда ещё французской принцессы. Прибыв в Лондон, господин Монморанси конечно же воспользовался случаем повидаться со старыми друзьями, служившими сейчас в королевской гвардии. Встреча состоялась как раз накануне поединка и окончилась грандиозной попойкой, из-за которой на следующее утро Мюссо не смогли разбудить.

— Ну, что же, — сказал шевалье де Бри,— который был посвящён в детали предстоящей дуэли наравне со всеми французскими гвардейцами (Бутвиль не отличался скромностью), и к тому же оказался самым трезвым, — придётся мне его заменить.

И, опоздав всего на десять минут, он прибыл на назначенное место, которое оказалось пустырём за руинами какого-то склепа. Виконт Пурбек, граф Холланд и де Бутвиль уже были там.

— А какого дьявола ты здесь делаешь? — удивился Монморанси, увидев его. — Где Мюссо?

— Спит,— пожал плечами новоявленный секундант,— Я за него. Драться будем или как?

Последняя фраза относилась к Холланду, который вытаращил глаза от удивления, не зная, что ответить.

— Понятно,— с досадой произнёс де Бри, — не стоило и беспокоиться. Мириться будете?

Это уже относилось к Джону Вилльерсу.

— Нет,— со злостью, ответил тот.

— Тогда начинайте.

Он отошёл в сторону, освобождая место дуэлянтам. Генри Рич внимательно осмотрелся вокруг, и, не заметив среди развалин ничего примечательного, со вздохом последовал его примеру.

Как мы уже заметили, граф Холланд был благоразумным молодым человеком, чьё положение при дворе целиком зависело от расположения первого министра, поскольку король по известным ему причинам терпеть не мог бывшего фаворита своего отца. Устраивая брак Генриетты Французской с Чарльзом Английским, граф долгое время жил при французском дворе, где гремела дуэльная слава Бутвиля, и, в отличие от виконта Пурбека, не был склонен недооценивать опасного француза. Поэтому, не имея возможности уклониться от участия в дуэли, он решил предупредить о ней герцога Бэкингемского, отправив ему записку, извещающую о новом сумасбродстве брата.

Но из-за крайней занятости, герцог вскрыл письмо только сегодня утром ещё лёжа в постели. Посмотрев на часы, он тут же вскочил на ноги и бешено затряс шнурок звонка. Роджерсон, словно верный пёс, тот час же явился на зов хозяина.

— Патрик! — заорал герцог. — Где француз?

— Уехал четверть часа назад, — хлопая глазами, ответил секретарь. — Я не стал его удерживать, поскольку Вы, милорд, ясно дали мне понять, что не желаете видеть этого человека.

Проклиная Бутвиля на чём свет стоит, Бэкингем, наскоро одевшись, вскочил на коня и во весь опор поскакал к месту дуэли.

* * *

А в это время в казармах Уайт-холла проснулся Рене де Мюссо. Он долго протирал глаза, потом столько же вглядывался в стрелки часов, и, наконец, осушив полбутылки шампанского, наконец-то вспомнил о дуэли. Почему-то решив, что без него не начнут, он наскоро оделся и, сломя голову, помчался к конюшням за лошадью. Вскочив на неё, он поскакал к Вестминстерскому аббатству, и, поручив коня заботам первого встречного, бросился по направлению к пустырю. Если бы господин гвардеец передвигался с нормальной скоростью, то, возможно, и не было бы тех печальных событий, что произошли впоследствии. Как бы то ни было, но, решив сократить себе путь, он, пересекая одну из галерей собора, столкнулся с герцогом Бэкингемом, который прибыл туда одновременно с ним, при чём толкнул его так, что министр, потеряв равновесие, приземлился прямо на спину. Всякий бы вежливый человек остановился, чтобы помочь потерпевшему, но только не господин де Мюссо. Испугавшись собственной безрассудности, наш герой, пробормотав что-то больше напоминавшее проклятия, чем извинения, устремился прямо к своей цели. Возмущённому герцогу понадобилось некоторое время, чтобы подняться, а, проделав эту операцию, он, растолкав толпу зевак, собравшихся, чтобы поглазеть на забавное зрелище, бросился догонять обидчика.

Мюссо он настиг уже у калитки, ведущей в хозяйственную часть аббатства. Не долго думая, министр рывком развернул обидчика и по всем правилам кулачного боя, двинул его в челюсть, так, что тот, отлетев на приличное расстояние, врезался головой о стену. Но и этого разъярённому герцогу показалось мало. Не давая гвардейцу опомниться, он поднял его на ноги, и отмерил ещё пару ударов. Получив последний, несчастный де Мюссо, отступая, налетел на ограду, и так неудачно, что железные прутья пронзили его насквозь.

— Убийство! — завопил какой-то молодой священник, и этот крик подхватила собравшаяся толпа.

Бэкингем застыл в оцепенении, глядя на корчившегося в агонии француза. В сознание его привёл голос молодого солдата, который со своими товарищами прибежал, услышав крики.

— Я вынужден арестовать Вас, сударь, — решительно произнёс он.

Герцог усмехнулся.

— Вы, что же, не узнаете меня? — мрачно поинтересовался он.

Юноша оглянулся на своих товарищей и все дружно пожали плечами.

— Шотландцы, — догадался министр, узнав форму солдат одного из королевских полков, которые, в связи с недавними беспорядками в столице, должны были патрулировать улицы.

Оглянувшись на внушительную толпу, которая, сжав кулаки, ожидала решения стражей порядка, Бэкингем, желая избежать огласки, принял решение не сопротивляться. В это время часы на большой башне принялись бить десять часов утра.

— Я последую за Вами, — кивнул министр. — Но Вы должны немедленно отослать патруль к склепу Трёх Святых. Там сейчас дерутся на дуэли мои товарищи. Арестуйте их всех и доставьте в Тауэр.

— Мы не обязаны подчиняться Вашим приказаниям, сударь, — возмутился стражник, но, увидев, как нахмурился арестованный, в котором за милю можно было признать большого вельможу, согласно кивнул головой. Но, не желая терять лицо, тут же добавил: Я сделаю это только потому, что Ваши друзья нарушают закон и мой долг воспрепятствовать им.

Он сделал знак пятерым товарищам и те тот час же направились к указанному месту.

Бэкингем улыбнулся, и, прикрыв лицо плащом от посторонних любопытных глаз, последовал за оставшимися солдатами.

* * *

А тем временем события на Вестминстерском пустыре развивались несколько странно.

Де Бутвилю удалось оцарапать плечо виконта, что несколько сбило с него спесь. Но, не желая признавать поражение, Джон продолжил поединок, удвоив осторожность. Дуэль явно затягивалась.

Секунданты стояли в стороне, и уже добрых двадцать минут переминались с ноги на ногу.

— Может, разомнёмся? — де Бри звякнул шпагой, но, увидев ужас в глазах Холланда, с досадой махнул рукой.

Генри Рич с надеждой оглянулся вокруг. На этот раз Небо услышало его молитвы: он заметил патруль, посланный Бэкингемом, который решительно направлялся к ним.

— Вы арестованы,— сообщил всем командир патруля, — дуэли запрещены. Отдайте Ваши шпаги и следуйте за нами!

Солдат было пять человек, при чём четверо их них сразу же взяли на прицел всех участников дуэли. Бутвиль с досадой опустил шпагу.

— И Вы ещё жаловались на французское гостеприимство, — упрекнул он растерянного виконта, который совсем не ожидал такого поворота событий. — Впрочем, их же всего пятеро…

— А нас только трое, — ответил Джон, потому что Холланд, показывая добрый пример, поспешил отдать свою шпагу….

* * *

Арестованных доставили в Тауэр, где их, из-за отсутствия начальства, встретил дежурный лейтенант. У него до сих пор тряслись руки после разговора с Бэкингемом, который, дождавшись ухода шотландских гвардейцев, сообщил лейтенанту своё имя. К несчастью, тот недавно приобрёл офицерский патент, и был слишком скверным физиономистом, чтобы поверить милорду на слово. Но, узнав об аресте четырёх придворных кавалеров, которые собирались драться на дуэли, обрадовался, полагая, что те, лучше него знают сильных мира сего, и выведут на чистую воду самозванца, без сомнения, прикрывающегося именем первого министра, чтобы избежать тюремного заключения. Поэтому, он сразу же распорядился ввести арестованных в помещение, где находился герцог.

Увидев брата, Джон сразу понял, кому он обязан своей прогулкой в тюрьму, и не замедлил высказать ему благодарность, на которую Бэкингем ответил в столь же сильных выражениях, которые мы, в силу своей излишней скромности, не решаемся привести на страницах этой книги. Эту семейную идиллию перебил сухой слуга закона, который громко постучал по столу, призывая к арестованных к порядку.

— Ваше имя, сударь? — обратился он к Джону.

— Джон Вилльерс виконт Пурбек, — ответил тот.

Лейтенант записал это имя в книгу, лежащую перед ним.

— А Ваше? — повернулся он к Бутвилю.

Ему пришлось повторить вопрос, потому что забияка очень заинтересовался средневековыми доспехами, расставленными по углам комнаты.

— Франсуа Монморанси граф де Бутвиль, — спохватился Бутвиль.

— А Вы?

— Шевалье де Бри, лейтенант гвардии Её Величества, — представился гвардеец.

— А я Генри Рич, граф Холланд, — назвал себя последний арестованный, не дожидаясь вопроса.

Записав их имена, лейтенант откашлялся и обратился к Холланду, чья располагающая внешность, по его мнению, наиболее заслуживала доверия.

— Тогда, быть может, Вы, милорд, скажете мне, кто этот человек? — проговорил он, указывая на Бэкингема.

Рич так удивился, что не смог вымолвить не слова. К несчастью, Джон оказался сообразительнее.

— Так этот господин арестован, как и мы? — быстро спросил он.

— Да, — подтвердил лейтенант. — Он убил королевского гвардейца в Вестминстерском аббатстве. Патруль арестовал его и доставил сюда за полчаса перед вами.

Джон протяжно присвистнул.

— Это произошло случайно, — разъярился Бэкингем. — В любом случае, я не собираюсь отчитываться перед кем-либо в своих действиях.

Лейтенант не обратил на его слова никакого внимания. Он отвёл виконта в сторону и доверительно прошептал ему на ухо.

— Этот человек утверждает, что он — первый министр Англии.

Джон захохотал так громко, что прибежала стоявшая за дверью стража. Она решила, что арестованные подняли бунт.

— Ну, Джордж, сейчас ты ответишь мне за всё, — мысленно обратился он к брату, который мрачно смотрел на него, наверное, предчувствуя неладное. — Этот человек? — вслух повторил виконт. — Это несчастный безумец лорд Форсайт, который ещё на прошлой неделе веселил королевский двор, вообразив себя петухом. Король поручил милорда покровительству епископа Лода, но он, как я вижу, улизнул из-под его опеки.

Анекдоты про несчастного лорда гуляли по Лондону уже давно, и даже неискушённый в придворных делах лейтенант слышал о нём.

— Так вот оно что! — хлопнул он себя по лбу. — А я-то думал…

— Джон, ты с ума сошёл? — поинтересовался Бэкингем, которого совсем не обрадовала выходка брата.

— Не более чем ты, — отпарировал виконт.

— Да вы тут все сумасшедшие, — возмутился Бутвиль, отодвигаясь в сторону. — Лейтенант, я требую содержать меня отдельно от этих безумцев.

— Это решит комендант, — ответил тот, и, повернувшись к страже, приказал отвести арестованных в отведённое для них помещение.

— Но, сударь! — запротестовал Генри Рич, что, наконец, обрёл дар речи. — Милорд действительно герцог Бэкингемский. Я, граф Холланд, Вам это говорю.

— Вы ещё заявите, что я, виконт Пурбек, не знаю собственного брата, — хмыкнул Джон.

Лейтенант схватился за голову.

— Уведите отсюда этих господ, — приказал он.

Стража охотно выполнила его приказ.

* * *

Очутившись в камере, разъярённый Бэкингем повернулся к Джону.

— Ты можешь быть доволен собою, — напустился он на брата. — Из-за твоей идиотской шутки мне не удастся сохранить инкогнито и теперь надо мной будет потешаться весь Лондон. И это сейчас, во время парламентской сессии!

— Если бы ты не совал нос в мои дела, ничего бы этого не было, — отозвался виконт, который уже немного успокоился. — И, потом, мы здесь только до прихода коменданта, а сэр Англси слишком обязан тебе, и тут же забудет о нашем визите, как только мы покинем Тауэр.

Окинув брата уничтожающим взглядом, Бэкингем изо всех сил забарабанил в дверь. Стражник, стоящий изнутри, заглянул в решетчатое дверное окошко.

— Чего надо? — недовольно спросил он.

— Повежливее, мерзавец! — заорал герцог. — Немедленно зови сюда коменданта. Я хочу его видеть.

— Непременно передам ему Ваше желание, милорд, — пообещал тот. — Как только он приедет.

— А когда он приедет? — вмешался Холланд.

— Через неделю, — ответил солдат и, беззаботно засвистев, направился прочь. Рич тихо застонал.

— Стой, — остановил стражника виконт, который, убедившись, что дело принимает скверный оборот, решил вмешаться. — Получишь сто фунтов, если сообщишь графине Бэкингемской о моём аресте.

— А у Вас есть деньги? — недоверчиво поинтересовался тот.

Все деньги и драгоценности у арестантов предусмотрительно отобрали, видимо, чтобы избежать досадных недоразумений, но Джон не растерялся:

— Принеси мне бумагу, перо и чернила. Я напишу записку, а ты передашь её моей матери в обмен на указанную сумму.

— А если не сделаешь этого, то будешь повешен, когда я выйду отсюда, — добавил Бэкингем.

Солдат разозлился.

— Тогда мне остаётся только надеяться, что Вы, милорд, останетесь здесь навсегда, — отчеканил он, и удалился.

— Джордж, ты был великолепен, — развёл руками виконт.

Через час записка к графине Бэкингемской уже стоила тысячу фунтов, но перепуганный солдат уже не решался вступать в переговоры.

— Господи, в какой стране мы живём? — министр был в бешенстве. — Ну, что это за государство, где за деньги нельзя купить себе свободу??? И, подумать только, меня засадил в тюрьму собственный брат!

— А ты подсунул королю указ о запрещении дуэлей, — заметил Джон. — И, заметь, я вспомнил о нём только для того, чтобы сказать несколько слов в свою защиту.

— А я вот не жалуюсь на судьбу, — льстиво вставил Холланд. — Нужно уметь жертвовать собой на благо государства. Указ о запрете дуэлей чрезвычайно полезен.

— Речь храбреца, — пробормотал де Бри.

Со всех узников он один философски отнёсся к собственному заточению.

— Хоть высплюсь, — пояснил гвардеец остальным, и в самом деле, уснул.

Воцарилась тишина. Остальные арестанты уныло разошлись по разным углам камеры. Бэкингем был слишком зол на брата, чтобы удостоить его разговором, а виконта, как назло, начала беспокоить рана, которая, о которой он и думать забыл. Он велел стражнику позвать врача, но тот, опасаясь, что это может быть очередная хитрость, пообещал сделать это только после того, как его сменит дежурный патруль. Видя страдания своего недавнего врага, Бутвиль, которое всё это время молчал, решил заговорить и выложил товарищам по несчастью свой план освобождения. После долгих пререканий, те всё же согласились поддержать француза, который, правду сказать, заставил их усомниться в собственном рассудке.

Первым делом Бутвиль изо всех сил забарабанил в дверь, и стучал до тех пор, пока не пришёл охранник.

— Я же сказал, что не стану носить никаких записок, — заявил солдат.

— А Вас об этом никто не просит, — пожал плечами господин де Монморанси. — Я хочу немедленно сообщить о заговоре против жизни Его Величества. Вы, конечно, можете не двигаться с места, но, предупреждаю, это дело не терпит промедления.

Солдат струсил, и через полчаса в камеру вошёл человек в чёрном одеянии.

— Кто хотел дать показания? — осведомился он.

— Я, — вышел вперёд де Бутвиль. — Но, сначала, ответьте, сударь, знаете ли Вы этого человека?

Он указал на Бэкингема. Судейский, видимо, тоже недавно купил свою должность, потому что безразлично пожал плечами.

— Похоже, милорд, Вы не пользуетесь популярностью в своей стране, — заметил господин Монморанси расстроенному министру. — Вас никто не желает узнавать.

И тут же выдал остолбеневшему от удивления чиновнику ужасающую историю о заговоре против английской короны.

— Я боюсь называть имена, так как опасаюсь за свою жизнь, — закончил свой рассказ Бутвиль. — Детали обязуюсь сообщить лично Его Величеству.

— Вы с ума сошли? — возмутился судейский.

— Да Вы не сомневайтесь, сударь, — заверил его де Бутвиль, — за Ваше усердие Вам точно пожалуют пост Королевского прокурора.

Желание получить эту должность заглушило доводы рассудка, и скромный слуга закона отправился к своему дяде, который, был кузеном капитана королевской гвардии. И уже за ужином Его Величеству сообщили ужасающую новость, что группа лиц, подкупленные французами, покушались на его жизнь.

— Один из этих проклятых французов арестован, но он отказывается говорить, требуя встречи с Вашим Величеством, — сообщил ошеломлённому Чарльзу капитан гвардейцев.

— Так везите его сюда! — приказал король. — Кстати, Бэкингем не объявился?

Герцога, который пропустил королевскую охоту, разыскивали весь день, но милорд, по понятным причинам, найден не был.

— А не замешана ли тут королева? — спросил непримиримый противник Бэкингема — граф Соммерсет, который, как назло, присутствовал при этом разговоре. — То есть, я хочу сказать, может, Её Величеству что-то известно?

Король бросился в покои Генриетты. Королева, выслушав его сбивчивые обвинения, встревожилась, но предложила прекратить панику и дождаться француза.

К моменту приезда Бутвиля, Уайт-холл напоминал грохочущий вулкан. И свита у француза была действительно впечатляющая — сорок королевских гвардейцев.

— Нет, так я ничего не скажу, — заявил он, увидев множество придворных, собравшихся, чтобы поглазеть на него. — Только королю.

Пришлось Чарльзу дать наглому французу личную аудиенцию, вернее, почти личную, поскольку в тот момент, когда стража ввела Бутвиля, через заднюю дверь кабинета неслышно вошла королева.

— Бутвиль? — удивилась она,— а Вы что здесь делаете?

— Вы что же, Ваше Величество, знаете его? — нахмурился король.

— Конечно, — улыбнулась Генриетта, и тот час же представила Его Величеству господина Монморанси, отрекомендовав его как «первую шпагу Франции».

Воспользовавшись замешательством короля, Бутвиль тут поведал Их Величествам печальную историю заключения в Тауэр виконта Пурбека, герцога Бэкингемского, лорда Холланда, шевалье де Бри и его самого. Королева, слушая его, утирала слёзы, выступившие от смеха. Чарльз изо всех сил старался сохранить серьёзность, но это ему плохо удавалось.

— Даже если Вы всё это выдумали, граф, — наконец, сказал он. — То это самая весёлая сказка, которую я слышал в своей жизни. Клянусь, я никогда так не веселился!

— Если не удастся сохранить всё в тайне, над этой историей будет смеяться вся Европа, — заметила королева, строго взглянув на Бутвиля.

— Я буду нем, как могила, клянусь спасением своей души! — заверил её Франсуа.

Король, которому уже было не до смеха, вызвал к себе лорда Денби — мужа сестры Бэкингема Сьюзен, и приказал ему в строжайшей секретности освободить узников, что и было исполнено. Таким образом, и закончилась эта история к полному удовлетворению всех её участников, за исключением, разве что, графа Соммерсета, который долго не мог поверить в то, что никакого заговора не существовало, и ещё долго пытался напасть на след заговорщиков.

— Он роет так глубоко, что, в конце концов, выроет себе могилу, так и не докопавшись до истины, — заметил Бэкингем, и оказался прав: эти исследования, наконец-то, переполнили чашу терпения короля, и Соммерсет был сослан в провинцию. На этот раз, навсегда.

Опала злейшего врага немного примирила Бэкингема с Бутвилем, во всяком случае, тот беспрепятственно покинул Англию, увозя с собой аббата Фанкана.

Джону Вилльерсу, которого полученная на поединке царапина немного излечила от излишней самоуверенности, предстояло провести по единогласному мнению врачей пару недель в постели. Виконт следовал их советам ровно три дня, после чего благополучно выздоровел. Трудно сказать, что привело к таким впечатляющим результатам, — усилия врачей, хорошее расположение духа больного (он радовался, как ребёнок, вспоминая о своей проделке) или, всё-таки, отъезд господина Монморанси. Тот возвратился во Францию, но дал себе слово непременно вернуться.

 

ГЛАВА 9: «У СТРАХА ГЛАЗА ВЕЛИКИ».

Отъезд Бутвиля вернул и Бэкингему хорошее расположение духа, только, увы, ненадолго. Виной тому были продолжающиеся раздоры с парламентом, который никак не желал голосовать за предоставление субсидий на военные нужды пока Бэкингем находиться у власти. И, хотя звезда графа Соммерсета уже погасла, в игру включился более опасный противник — Джон Дигби, граф Бристоль, который много лет был посланником при испанском дворе. Именно этот человек стоял за обвинительным актом против первого министра, который представили в палате общин депутаты Дадли Дигс и Джон Элиот. Этот примечательный документ занимал целых 54 страницы, и, чтобы ознакомить с ним всех собравшихся, оратор должен был обладать крепким горлом, а слушатели — незаурядным терпением.

— «Герцог, маркиз и граф Бэкингем, граф Ковентри, виконт Вилльерс, барон Уоддон, — начал перечислять длинный список титулов Джорджа Вилльерса господин Дигс. — Главный адмирал королевств Англии и Ирландии, а также Уэльса, их доминионов и островов, города и области Кале, Нормандии, Гаскони и Гиени, генерал-губернатор морей и кораблей указанных королевств, генерал-лейтенант, адмирал, главный капитан и предводитель недавно созданных королевского флота и армии, главный конюший нашего владыки короля, лорд-хранитель, канцлер и адмирал Пяти Портов, констебль Дуврского замка, судья по вопросам лесов и охоты по эту сторону реки Трент, камергер Его Величества в его королевствах Англии, Шотландии и Ирландии, рыцарь высокочтимого ордена Подвязки сосредоточил в своих руках неслыханную власть, бремя которой не под силу удержать одному человеку…

— А это, сударь, не Вам решать, — вскочил с места задетый за живое герцог. — Все перечисленные должности были мне пожалованы королём, и я никогда не плёл интриг, и, тем более, не платил за то, чтобы их получить! За одним исключениям — я вынужден был купить у лорда Зуча должность адмирала Пяти Портов с единственной целью — чтобы контролировать всё побережье королевства в интересах общественной безопасности, так как управление этими портами не попадает под юрисдикцию главного адмирала.

— А это звание Вы купили у Ноттингема за три тысячи фунтов! — не сдавался оратор.

— Да я добровольно отдал ему деньги после отставки! — возмутился Бэкингем. — Чтобы хоть как-то компенсировать бедняге убытки от потери выгодной должности. И сделал это с разрешения покойного короля Джеймса…

— …которого Вы отправили на тот свет! — ехидно закончил Дигс.

Бэкингем побледнел. Проклятое дело об отравлении короля, которое он уже считал надёжно похороненным в анналах истории, снова лезло наружу. Воспользовавшись замешательством министра и тишиной в зале (депутаты, изумлённые смелостью оратора, наконец-то, замолчали), господин Дигс сумел достойно закончить свою речь:

— Господа, герцог, будучи камергером, без всяких предписаний сведущих людей и даже вопреки официальной точке зрения врачей, пользовал Его Величество некими пластырями и некой настойкой, которые медикам неизвестны, позабыв при этом о своём долге и сердечном почтении, каковые он должен был испытывать по отношению к столь священной особе. Эти средства произвели столь неблагоприятное воздействие, что врачи отказались продолжать лечение Его Величества, пока пластыри и настойку не перестанут применять. Сам король, чувствуя себя всё хуже, считал, что причиной ухудшения являлись указанные пластыри и настойка. А это, господа! — возвысив голос, продолжил депутат, — это говорит о столь тяжком преступлении, что его можно охарактеризовать как измену и убийство!

На трибуну вскочит и Элиот.

— Бэкингем — язва, разъедающая Англию! — заявил он. — Я искал в истории персонаж, с которым можно было бы его сравнить, и не нашёл никого, кто больше походил бы на герцога, чем Сеян, о ком Тацит говорит, что он был высокомерен, презрителен и постоянно смешивал свои интересы с делами государства… Милорды, таков и Бэкингем. Именно от него исходит всё зло, именно он — причина несчастий; лишь его низвержение может дать надежду к улучшению положения дел…

Сражённый этими обвинениями, Джордж Вилльерс покинул парламент. Если бы он немного задержался, то услышал бы, как к обвинениям в фаворитизме добавились и придирки к плохо оснащённой экспедиции в Кадис, и тёмное дело о штрафе в 10 000 фунтов с Ост-Индской компании, которое, впрочем, стараниями друзей герцога в тот же день растворилось в тонкостях морского и торгового права.

Впрочем, все эти проступки рядом с обвинением в монархоубийстве казались несущественными мелочами, и герцог понимал это, как никто другой. Поэтому, он сразу же помчался к королю, чтобы с помощью монаршего авторитета усмирить зарвавшихся парламентариев, но дорогу в королевские покои ему решительно преградил сэр Фрэнсис Коттингтон.

— Прошу прощения, милорд, но Его Величество никого не принимает, — заявил он.

Не будь сегодняшнего парламентского заседания, Джордж Вилльерс отодвинул бы Коттингтона в сторону и проследовал дальше, но сейчас он послушно остановился.

— Даже меня? — треснувшим от волнения голосом спросил министр.

Секретарь только развёл руками. Бэкингем почувствовал, как земля уходит из-под его ног.

— Я погиб, — прошептал про себя всемогущий министр, который не имел никаких оснований не доверять своему агенту. — На этот раз, я действительно погиб.

Он вернулся домой, и запёрся в своих покоях, запретив слугам его беспокоить.

* * *

Но прятаться от неприятностей — это худший способ их избежать, и, неизвестно, чем бы закончилась эта интрига, если бы в игру не вступили люди, чьё благополучие всецело зависело от расположения Бэкингема. Пока лояльные к герцогу депутаты сражались в парламенте с его врагами, требуя арестовать и привлечь к суду за клеветнические речи Элиота и Дигса, целая делегация друзей и родственников Джорджа Вилльерса взяли в осаду Йорк-Хауз, чтобы встретиться с отчаявшимся министром. На помощь им скоро прибыл и виконт Пурбек.

— Джорджи, я доберусь до тебя, даже если мне придётся поджечь дом, чтобы заставить тебя выйти! — заорал он, ломясь в запертую дверь герцогской спальни.

Зная упрямство брата, Джон приготовился к долгой осаде, но дверь отворилась так быстро, что виконт даже не успел охрипнуть от крика и отбить кулаки о крепкое дерево.

— Входи, — мирно проговорил Бэкингем, затягивая внутрь опешившего виконта.

Сам же, погрозив кулаком уже притихшим родственникам, снова запер дверь.

— Выпьем? — спросил он у Джона, и, не дожидаясь ответа, откупорил бутылку вина, и, протянув её брату, взял ещё одну себе. — Терпеть не могу пить в одиночестве.

— И за что же мы будем пить? — тяжело дыша, выдохнул виконт, который тщетно пытался отдышаться от недавнего волнения.

— За мои похороны. Aeternum vale! Я умер, Джон.

— Брось! С королевской поддержкой ты легко закроешь рты всем своим недругам. К тому же, ты ни в чём не виноват!

— Разве в наше время непременно нужно быть в чём-то виновным, чтобы оказаться на эшафоте? — вздохнул Бэкингем, бросаясь на кровать. — Чёрт возьми! Чарльз не хочет меня видеть!

— Ты тоже не приглашал меня к себе, но это не помешало мне войти, — усмехнулся Джон. — А тебе, братец, давно бы следовало привыкнуть к нападкам недоброжелателей.

Бэкингем рывком сел на постели.

— Ты прав, — проговорил он. — Тысячу раз прав! Я всё же лорд-камергер и имею право входить в королевские покои в любое время дня и ночи. Король должен завтра появиться в парламенте и выступить в мою защиту, иначе и лорды — трусливая свора, что до сих пор виляла хвостом в моём присутствии, вцепятся мне в глотку, следуя доброму примеру палаты общин. Но разве…

Он не договорил, потому что в дверь опять постучали.

— Я же приказал всем убираться к дьяволу! — крикнул герцог, и, запустив в дверь уже опустошённую бутылку вина, опять повернулся к брату.

Но требовательный стук опять помешал Бэкингему собраться с мыслями.

— Открой, — попросил он Джона. — Это, наверняка, Патрик. Другого такого упрямца во всём свете не сыщешь!

И, правда, на пороге стоял господин Роджерсон, который вручил своему господину записку от английской королевы, где Генриетта просила герцога немедленно явиться к ней, и копию депеши французского посла в Лондоне Тилльера, присланную герцогу его агентом, который был обязан не спускать глаз с дипломата.

Пробежав глазами послание королевы, герцог вскрыл и второе письмо.

— «Голиаф будет повержен…», — язвительно прочитал Бэкингем, и, зло скомкав бумагу, уже собирался бросить её в огонь, но передумал и сунул в карман. — Ну, это мы ещё посмотрим!

— Ты едешь к королеве? — Джон с беспокойством наблюдал за ним.

— Да, и немедленно. Будет гораздо лучше, если Генриетта узнает о том, что произошло в парламенте от меня, чем от графа Бристоля…

* * *

Но когда министр переступил порог приёмной Её Величества, он с досадой понял, что его опередили.

— Герцог, мне сообщили, что в Англии произошёл государственный переворот, — без обиняков заявила Генриетта. — Поэтому, я и пригласила Вас к себе, чтобы услышать подробности.

— Вы можете узнать их у своих французских друзей, — отпарировал Бэкингем, протягивая ей депешу Тилльера.

— При чём здесь Франция? — возмутилась Генриетта, принимая бумагу. — Вы думаете, Ришелье не понимает, что Бристоль, получив власть, развернёт Англию лицом к Габсбургам?

— По-видимому, нет, — зло заявил Бэкингем. — Кажется, я в очередной раз обманулся, когда принял за чистую монету предложение кардинала о мире.

— Успокойтесь, милорд, — вздохнула королева. — Думаю, Ришелье искренне желает мира с Англией, только, как и наш парламент, не желает видеть Вас её первым министром.

— Ладно, — согласился Бэкингем. — Я тоже желаю французам лучшего главу кабинета, чем этот святоша в сутане. Скажите лучше, откуда Вашему Величеству известно о роли Бристоля в подготовке импичмента?

— Так он сам мне обо всём рассказал, желая заручиться моей поддержкой,— пожала плечами Генриетта.

— Когда?

— Около часа назад. И я сразу же отправила за Вами слугу.

— Значит, граф ещё не виделся с королём?

— Нет. Коттингтон его не пустил…

— Я убью… я уничтожу этого дурака Коттингтона! — заорал герцог, хватаясь за голову. — Тысяча извинений, Мадам, но я должен Вас покинуть.

— И куда же Вы так спешите, милорд? — с улыбкой произнесла Генриетта.

— К королю. О, воображаю, что этот негодяй Бристоль успел наболтать обо мне Его Величеству!

— Можете не торопиться, герцог, — королева продолжала улыбаться. — Граф сейчас не у Его Величества… хотя, не спорю, если бы он был там, то, наверняка, сообщил бы королю всё то, о чём Вы только что изволили говорить.

Бэкингем остановился.

— И где же граф? — удивлённо спросил он.

— Здесь.

Герцог машинально огляделся вокруг и вопросительно уставился на королеву.

— Здесь, — смеясь, повторила она, и, отворив дверь в соседнюю комнату, указала министру на мирно храпящего в кресле лорда Бристоля.

Бэкингем раскрыл рот от удивления.

— Он будет спать ещё часа три, если не больше, — заверила герцога королева. — Сонное зелье моего парфюмера всегда действует безотказно, так что у Вашей светлости ещё есть время рассказать мне историю о пластырях и настойках.

— Вы спасли мне жизнь, Ваше Величество, — Бэкингем уже начал верить, что сумеет и на этот раз выйти сухим из воды.

— Нет, герцог, всего лишь отстрочила смертный приговор. Остальное будет зависеть от Вашего рассказа.

— Ох, Мадам, — вздохнул министр, и, махнув рукой на все правила этикета, бессильно растянулся в кресле. — Как бы мне хотелось говорить с Вами о более приятных вещах! Но, так и быть, слушайте… Когда покойный король лежал на смертном одре, я делал всё возможное, чтобы спасти жизнь Его Величества. Следуя советам сведущих людей, я попытался вылечить короля неким чудодейственным снадобьем и целебными пластырями, которые когда-то поставили на ноги и меня самого. А теперь мне это вменяют в преступление!

— Я Вам верю, — кивнула Генриетта. — Но лучше заявить Вашим врагам, что король сам пожелал принять эти лекарства, и Вы не посмели противиться воли Его Величества, тем более, что лечение придворных медиков облегчения не принесло.

— Я так и сделаю, — согласился герцог. — Но это ещё не всё.

— Что ещё?

— Королевские медики Крейг и Иглишем, узнав о том, что король принимает неизвестные им лекарства, кричали на весь Лондон, что снимают с себя ответственность за здоровье Его Величества, чем очень меня разозлили. Не вдаваясь в подробности, скажу, что я приказал этим господам покинуть дворец под угрозой заключения в Тауэр… Я уверен, Бристоль ухватится за эту историю, чтобы подтвердить свои обвинения.

— Этого ещё не хватало! И где сейчас эти господа?

— Крейг в Лондоне, а негодяй Иглишем сбежал в Амстердам, где опубликовал памфлет «Глашатай мщения», выставляющий меня убийцей и отравителем. И, вообразите себе, моя королева, этот мерзавец дошёл до того, что предложил мне свои услуги для выпуска опровержения на свою же книгу за 400 фунтов! Разумеется, я послал его к дьяволу.

— Да, тут остаётся надеяться только на благоразумие короля, — вздохнула Генриетта. — Почему же Вы сразу не пошли к нему?

— Я пытался, но Коттингтон меня не пустил…

— Это ещё почему? — нахмурилась королева. — Герцог, если окажется, что Чарльз сейчас не один, и что Вы за моей спиной подложили моему мужу очередную фаворитку, я разбужу Бристоля и сделаю всё, чтобы он получил аудиенцию у Его Величества, предупреждаю Вас!

— Если король и обзавёлся любовницей, то без моей помощи, — возмутился Джордж Вилльерс. — И, если это действительно так, то верьте мне, Мадам, я огорчён не меньше Вас.

Генриетта недоверчиво прищурилась.

— Как бы там ни было, но установить истину мы сможем, только навестив короля, — примирительно произнёс Бэкингем.

— Вы правы, милорд, — согласилась Генриетта. — Идите, и пусть поможет Вам Бог.

— А Вы?

— А я подожду Вашего возвращения. Если я увижу короля в объятиях другой женщины, мне непременно придётся устроить ему хороший скандал, на что у меня нет ни желания, ни сил. Чарльз уже и так не заглядывал ко мне целую неделю…

Бэкингем, хорошо знающий причину такой невнимательности короля, покраснел, и, поцеловав руку королевы, вышел.

* * *

А в это время король Англии, уединившись в своём кабинете, писал своему шурину, королю Франции письмо, где жаловался на непокорную супругу, даже не подозревая, какая буря собирается за его спиной. Впрочем, из блаженного неведенья его выдернул всё тот же Коттингтон, который, узнав последние новости из парламента, поспешил сообщить их своему господину.

— Если Бэкингем — Сеян, то, я, следовательно, Тиберий! — выслушав его рассказ, вскричал до глубины души оскорблённый король. — Что имел в виду этот мерзавец Дигс, говоря о чести короля? Что я являюсь соучастником убийства своего отца? В Тауэр! Его и этого негодяя Элиота, который, кажется, забыл, что своей адмиральской должностью он обязан Бэкингему… Стини! — воскликнул Чарльз, увидев Джорджа Вилльерса, который как раз вошёл в кабинет, и удивлённо прислушивался к разговору. — Дорогой друг, воистину прав был апостол Павел, когда говорил, что добрые дела обладают короткой памятью, а вот людская неблагодарность безгранична… Но, не волнуйся, завтра я сам буду в палате лордов, и горе тому, кто посмеет выступить против тебя. Твои враги — мои враги!

* * *

На следующий день король действительно выступил в палате лордов, и его речь в защиту министра дышала тем же жаром и праведным возмущением, высказанным накануне. Это заступничество аукнулось Чарльзу через двадцать два года, когда уже ему самому пришлось давать ответ парламенту, обвинявшего своего короля в том, что тот был сообщником Бэкингема в убийстве собственного отца…

Перед палатой общин выступил по поручению Его Величества лорд Карлтон, и его речь, в которой он умолял господ депутатов, «не поступать таким образом, который может заставить короля забыть о своей любви к парламенту», предостерегая их о возможном роспуске и, вообще, упразднении парламента как оплота демократии. Возможно, что все эти речи и усмирили бы горячие головы парламентариев, если бы Его Величество не перегнул палку арестом Элиота и Диггса, и не заставил профессоров Кембриджского университета избрать Бэкингема своим ректором.

Это было уже слишком для палаты общин, которая расценила новое назначение ненавистного министра как провокацию. Стоит ли удивляться тому, что защитная речь Бэкингема перед палатой лордов не нашла горячего отклика в сердцах господ депутатов.

Парламент был распущен, оставив правительство без денег, а, значит, без флота и армии.

Ришелье мог спать спокойно: в таких условиях было полнейшей бессмыслицей не только начинать военную кампанию против Франции, но и продолжать войну с Испанией. Понимая всё это, Бэкингем всё же решил выслать из страны французского посла и епископа Мандского. Он без труда убедил в этом короля, ознакомив его с той же той же злополучной депешей графа Тилльера. У короля ещё не изгладились из памяти неприятности последней парламентской сессии, поэтому, он отнёсся к документу с должным вниманием.

— Стини! — воскликнул Чарльз, прочитав его. — Гони этих французов прочь как диких зверей! И в первую очередь исповедника королевы — епископа Мандского со всей его францисканской свитой. Вообрази себе, на публичном обеде этот осёл в сутане посмел перебить латинским песнопением моего духовника, читающего молитву! И потом, — король запнулся, но всё же продолжил: мне сказали, что именно епископ настраивает против меня жену, говоря, что она губит свою душу, когда ложиться в постель с еретиком.

Бедный король Англии склонен был обвинять весь мир в холодности Генриетты, не подозревая, что истинный виновник всех недоразумений находиться перед ним.

— Итак, — закончил Чарльз уже увереннее, — Стини, я велю тебе завтра же выгнать этих французов из Лондона. Если можешь, делай это деликатно, но без долгих разговоров. Если не получиться — применяй силу. Повторяю тебе, гони этих месье как диких зверей, пока они не сядут на корабль. И, пускай их заберёт дьявол!

— Я? — ужаснулся герцог, в чьи планы совершенно не входила ссора с королевой. — Да я скорее сам брошусь в Ла-Манш, чем стану принимать участие в этом предприятии. Думаю, столь щекотливую миссию нужно поручить духовному лицу. Епископу Лоду, например. В конце концов, изгнание бесов — его святая обязанность.

— Хорошо, — согласился король. — Так и будет. Что же касается Коттингтона, которого Вы настойчиво советуете мне выдворить из дворца, то его роль в этом деле кажется мне не столь очевидной, как Вы говорите.

Бэкингем побоялся настаивать.

— Ничего, господин Коттингтон, я ещё доберусь до Вас, — мстительно подумал он. — В, конце концов, отложить сражение — это ещё не значит его проиграть!

 

ГЛАВА 10: ЛОЖЬ ВО СПАСЕНИЕ.

— Дорогой друг, наконец-то Вы вернулись! — воскликнул Ришелье, едва аббат Фанкан переступил порог его приёмной.

Он схватил священника в объятия, но тут же выпустил, поскольку тот, страшно побледнев, застонал от боли. Следы перенесённых пыток намертво вписались в худое изнеможённое тело несчастного, и только нечеловеческая радость от того, что он ещё жив, поддерживала в нём жизнь и взывала к мщению.

— Боже мой, что с Вами сделали? — воскликнул кардинал.

— И, главное, кто? — подал голос отец Жозеф, жестом приглашая аббата сесть.

Фанкан тяжело опустился в предложенное кресло, и, с трудом вытянув больные ноги, простонал:

— Она…

Ришелье и господин дю Трамбле переглянулись.

— Кто это — она?

— Блудница Вавилонская — английская королева, — ответил Фанкан, замотав головой, прогоняя страшные грёзы.

Герцог Бэкингем был прав — аббат действительно не решился рассказать кардиналу о своей связи с маркизом де Молина и его орденом. Не стал он упоминать и английского министра, сосредоточив всю свою ненависть на Генриетте.

— Но зачем Вы понадобились королеве? — удивился кардинал.

Священник усмехнулся.

— Вы помните господина д'Эгмона, Ваше Преосвященство? — спросил он.

Ришелье громко вздохнул. Арман д'Эгмон, граф де Ла Рош-Гюйон был его тайным агентом среди гугенотов, и поступил к нему на службу раньше, чем умудрился влюбиться в Генриетту Французскую. В своё время эта связь принесла Его Высокопреосвященству немало беспокойства, но ещё больше его потрясло таинственное убийство графа, которое до сих пор осталось нераскрытым.

— После смерти Армана гугеноты потеряли всякий страх, — признался он. — Особенно их глава — принц Субиз, который, прежде, слушал только д'Эгмона, а теперь советуется лишь с дьяволом, забыв всякое почтение к монаршей власти… Да, мне очень не хватает графа Ла Рош-Гюйона!

— Королеве Генриетте, по-видимому, тоже его недостаёт, — ответил Фанкан. — Заподозрив, что Вы, Ваше Преосвященство, причастны к убийству графа, она приказала своим людям похитить меня, Вашего верного слугу, чтобы узнать подробности гибели д'Эгмона.

Ришелье схватился за голову.

— Так вот в чём причина её ненависти ко мне! Я, надеюсь, Вы сообщили Её Величеству, что я бы и сам дорого заплатил тому, кто назвал бы мне убийцу Армана?

Фанкан мрачно засмеялся.

— В своё время, граф Рошфор пытался переубедить Генриетту. Ваше Преосвященство может поинтересоваться, удалась ли ему эта попытка.

Рошфор, который несколько дней назад благополучно вернулся из Брюсселя, и только что вошёл в приёмную, страшно побледнел, услышав этот разговор. Бросившись на колени перед кардиналом, он открыл подробности допроса, устроенного ему когда-то Генриеттой. Ошеломлённый услышанным, Ришелье так набросился на несчастного, посмевшего скрыть от него такую важную информацию, что пришлось вмешаться отцу Жозефу, опасавшегося потерять своего лучшего агента.

— Не судите графа слишком строго, — заступился за Рошфора и Фанкан. — Я тоже пытался убедить Её Величество в Вашей невиновности, но Вы сами можете видеть результат моих усилий.

С печальной улыбкой аббат приподнял сутану, открывая изумлённым взорам слушателям раны, оставленные щипцами палача «Молчаливых».

— Дьяволица…, — прошептал Ришелье.

— Тогда почему же королева Вас отпустила? — поинтересовался отец Жозеф, который, в отличие от своего впечатлительного друга, привык доверять фактам, а не эмоциям.

— Отчаявшись убедить это исчадье ада в том, что мне ничего неизвестно о гибели д’Эгмона, я признался королеве, что граф состоял на службе у Вашего Преосвященства. Поскольку, то же самое ей говорил граф Рошфор, Генриетте пришлось поверить моим словам. Но, так как Её Величеству непременно хотелось знать, кто убил её возлюбленного, мне пришлось придумать историю о том, что убийцей графа был влюблённый в герцогиню де Шеврёз граф де Шале… Вы помните, Ваше Преосвященство, этот мерзавец убил на дуэли моего племянника?.. Герцогиня когда-то была без ума от д'Эгмона. Английская королева знала об этом, и, поэтому приняла мои слова за чистую монету. Не судите меня слишком строго, но трудно придумать что-нибудь более правдоподобное, когда видишь перед собой раскалённые щипцы.

Он замолчал, потому что его собеседники разом расхохотались.

— Каким неоценимым человеком оказался господин д'Эгмон, — смахивая слёзы, проговорил отец Жозеф. — Граф умудряется служить Вашему Преосвященству даже после смерти. Я мало знал людей, способных на такую преданность!

— Да, с ним может сравниться только достопочтенный господин Фанкан, — согласился Ришелье. — Теперь я понимаю, почему английская королева так жаждет смерти этого дурака Шале! В своём письме, которое доставил мне из Англии граф де Бутвиль, Её Величество недвусмысленно требует голову графа, обещая взамен приложить все усилия, чтобы сохранить мир между Англией и Францией.

— Я бы предпочёл, чтобы это обещание исходило от Бэкингема, — вздохнул отец Жозеф. — Ни в чём нельзя быть уверенным, пока этот человек правит Англией. А наш заговор против него потерпел поражение…

— И всё-таки приятно, что я смогу разделаться со своим врагом и, одновременно, доставить удовольствие Её Величеству, — усмехнулся кардинал. — Осталось решить, что делать с господином Монтегю, который сейчас доставляет немало хлопот коменданту Бастилии…

* * *

Этот же вопрос Ришелье повторил и самому узнику, которого навестил уже через два часа после того, как отец Жозеф и аббат Фанкан покинули дом кардинала, и Его Высокопреосвященство смог посетить узника в Бастилии.

— Ну, и что же мне с Вами делать, милорд? — задумчиво протянул Ришелье, пытливо рассматривая стоявшего перед ним Уолтера Монтегю, который даже в заключении не потерял присутствия духа.

— Я полагаю, в Англии уже заметили моё исчезновение, — зевнул Уолтер. — И такой умный человек как Ваше Преосвященство, наверняка, не станет обострять отношения между нашими странами, продолжая держать меня в заточении.

— Конечно, — согласился кардинал. — Вы свободны, милорд. Но, прежде, чем Вы выйдете отсюда, — поспешно добавил он, видя, что обрадованный арестант уже сделал шаг к двери, — я хочу сделать Вам одно предложение. Мне известно, что, состоя на службе у английской королевы, Вы верно служите ещё одному человеку — герцогу Бэкингемскому. Я знаю, что отношения между Её Величеством и первым министрам Англии оставляют желать лучшего. Как Вы думаете, сударь, что сделает королева, если узнает о Вашем предательстве?

Монтегю закусил ус, чтобы не расхохотаться. Он действительно поступил на службу к королеве по приказу Бэкингема, о чём в своё время честно сообщил Её Величеству, но сумел сохранить прекрасные отношения с министром, который не терял надежды вновь использовать умного молодого человека в своих целях. Поэтому, Уолтер мог не бояться происков Ришелье, понимая, что в любом случае, его освобождение неминуемо. Но он счёл для себя полезным сделать вид, что испугался, и, после долгих фальшивых колебаний, в конечном счёте, принял предложение кардинала поступить к нему на службу.

Покинув Бастилию в самом приподнятом настроении, и, ощущая приятную тяжесть в карманах, набитых кардинальскими деньгами, Монтегю тут же направился к себе, на улицу Ада, где, слуги сходили с ума от беспокойства, уже столько времени не получая вестей о своём господине. Впрочем, разыскивали Уолтера не только слуги, — герцогиня де Шеврёз, узнав о внезапном исчезновении любовника, ежедневно посылала к нему домой лакея, чтобы узнать какие-нибудь новости.

Но сегодня за новостями прибыл не лакей, а молодой дворянин, который чрезвычайно обрадовался, увидев сэра Уолтера живым и невредимым.

— Я должен немедленно сообщить о Вашем возвращении Её светлости, — заявил Лувиньи (так звали молодого человека). — Но будет лучше, если Вы последуете за мной и объяснитесь с герцогиней.

— Я так и сделаю, — согласился Уолтер, который, желая поскорее вернуться в Англию, решил разом покончить со всеми французскими делами, продолжать которые уже не имело смысла.

Приказав лакею согреть горячей воды для ванной, Монтегю принялся за чтение писем, которые пришли во время его отсутствия. Отложив в сторону те, что могли подождать своей очереди, милорд вскрыл письмо от королевы Англии, которое было доставлено вчера вечером. Генриетта требовала его немедленного возвращения в Лондон.

Поскольку, приказ Её Величества совпадал с его собственным желанием, Уолтер не стал писать ответ, рассчитывая не позднее, чем завтрашним утром покинуть Париж.

Следующее письмо озадачило его намного сильнее. Написанное герцогом Бэкингемским, оно содержало требование министра и дальше оставаться во Франции, чтобы довести до конца предприятие, задуманное Шевреттой.

— Чёрт знает что! — в сердцах воскликнул Уолтер. — Как бы я не старался услужить двум господам, один из них всё равно будет недоволен. Ну, и что мне теперь делать?

Господин Лувиньи, который всё это время терпеливо его ожидал, красноречиво кашлянул. Пробудившись от неуместной задумчивости, Монтегю всё же решил отложить решение на потом, и, наскоро приведя себя в порядок, последовал за услужливым молодым человеком к герцогине де Шеврёз.

 

ГЛАВА 11: ЛОВУШКА ЗАХЛОПНУЛАСЬ.

Пока Уолтер Монтегю сидел в Бастилии, французские заговорщики окончательно растеряли уверенность в успехе заговора. После ареста господина д'Орнано, об убийстве Ришелье уже никто не помышлял, более заботясь о спасении собственной жизни. Всё это Монтегю сообщила герцогиня де Шеврёз, которая и не думала скрывать радость, что видит любовника живым и невредимым. Но, как только первые восторги от встречи улеглись, пришёл черёд политических интриг, которые занимали прекрасную герцогиню не меньше, чем любовные приключения. Из всех заговорщиков она одна не потеряла присутствия духа, и, видя всевозрастающую панику в рядах бывших единомышленников, приняла решение их образумить, назначив свидание в доме, принадлежавшему господину де Лувиньи.

— Так что, дорогой друг, Вы пришли вовремя, чтобы помочь мне успокоить наших друзей, — весело произнесла герцогиня, которая всё это время отнюдь не бездействовала. — Сейчас, когда мне и господину де Шале удалось заручиться поддержкой инфанты Изабеллы и короля Филиппа, не время топтаться на месте. Нужно действовать, и чем скорее, тем лучше.

Но её пылкие речи не разожгли огня в расчётливой душе англичанина, который был полон решимости вернуться в Лондон, и настойчиво призывал герцогиню последовать его примеру.

Тем не менее, в назначенное время встреча состоялась. Кроме герцогини де Шеврёз и Монтегю, на ней присутствовали принц Конде, братья Вандомы, граф Суассон и всё тот же господин Лувиньи. Уолтер удивился такому доверию неизвестному ему господину, но, оказалось, что услужливый молодой человек ранее состоял на службе у Генриетты Французской ещё до её замужества с королём Англии, и пользовался полным доверием молодой принцессы. Успокоенный Монтегю тут же забыл о господине Лувиньи, полностью сосредоточившись на других гостях герцогини.

— Я не вижу Анжуйского, — отметил герцог де Бофор, оглядев всех присутствующих. — Впрочем, чему я удивляюсь! Этот трус теперь и носа не высунет из Лувра.

— Придёт, — махнул рукой граф де Суассон. — Хотя бы для того, чтобы встретиться со мной.

— Зачем? — нахмурился принц Александр.

— Гастон желает, чтобы я помог ему бежать из Франции…

Граф не договорил, потому что на пороге появился сам герцог Анжуйский. Принц был бледнее обычного, и вошёл в комнату, прихрамывая на левую ногу.

— Проклятая парижская мостовая, — пожаловался он, кривясь от боли. — И шагу нельзя ступить, чтобы не утонуть в грязи или же не сломать себе шею, споткнувшись о булыжник.

Великий Приор громко захохотал.

— Да, братец, с вывихнутой ногой ты далеко не убежишь. Впрочем, со сломанной шеей бежать было бы ещё труднее!

Гастон укоризненно взглянул на Суассона.

— Луи, я же просил тебя хранить тайну… Ты даже не представляешь, чего мне стоило выбраться из Лувра! Шпионы кардинала следят за каждым моим шагом.

— Прекратите истерику, Ваше Высочество! — прикрикнул Великий Приор, и, обратившись ко всем собравшимся, продолжил уже спокойнее. — Вот уже несколько недель мы с Вами, господа, словно крысы, сидим в своих замках, трепеща перед неизвестностью, и пугаем друг друга нелепыми выдумками. Чего молчите, Монсеньор? — подмигнул он Гастону. — Не Вы ли первый начали паниковать?

— А что мне оставалось? — оскорбился герцог Анжуйский. — Мы планировали убить Ришелье во Флери, его собственной резиденции, не так ли? Следуя нашему плану, я организовал охоту в тех местах, чтобы принудить кардинала оказать мне гостеприимство. Господин де Шале, который клялся, что заколет Ришелье своей собственной шпагой, поскакал во Флери, чтобы сообщить кардиналу о моём визите. И что же? Граф застал в неукреплённом прежде замке целый гарнизон солдат, а Ришелье принял его, окружённый вооружёнными до зубов телохранителями…

— Да твой Шале просто струсил, — бросил Великий Приор. — А тебе, братец, всё же следовало поехать во Флери, и закончить начатое дело.

— Но как? — возмутился Гастон. — Ришелье сообщил графу, что предоставляет весь замок в моё распоряжение, а сам возвращается в Париж, чтобы не стеснять меня своим присутствием. Конечно, я тут же отменил уже бесполезную охоту. Что, чёрт возьми, мне ещё оставалось делать? А маршал д'Орнано? Ты же не будешь утверждать, что его арест — простая случайность?

— Если Ришелье действительно знает о заговоре, то среди нас, господа, завёлся предатель, — вскочил принц Конде. — И если я узнаю, кто он, то этому мерзавцу не поздоровиться. Я не так давно вышел из Бастилии, где провёл четыре года по милости «красного дьявола», и не собираюсь туда возвращаться!

Принц окинул свирепым взглядом всех собравшихся, а его седые усы угрожающе зашевелились.

— Вы кого-то подозреваете, Ваше Высочество? — вмешалась Мари де Шеврёз.

— Всех, — заявил тот, сжимая эфес шпаги. — Вот Вы, милорд, какого дьявола до сих пор торчите в Париже, рискуя снова оказаться в Бастилии? Я так и не понял, как Вам удалось благополучно из неё выбраться?

Монтегю, который уже устал повторять, что освобождением он обязан вмешательству английской королевы, только вздохнул и красноречиво взглянул на герцогиню де Шеврёз. Та нежно ему улыбнулась.

— Хватит! — воскликнул Великий Приор. — Здесь нет предателя, потому что Ришелье ничего не знает. Довожу до Вашего сведения, господа, — продолжил он уже тише, видя, что глаза заговорщиков устремлены на него, — Вчера я сам, желая убедиться в том, что нам ничего не грозит, поехал к кардиналу. Я попросил у Ришелье должность командующего морскими силами королевства, и кардинал милостиво пообещал мне её.

Сказав так, Великий Приор торжествующе уставился на Монтегю, желая убедиться, какое впечатление произвели на него эти слова.

— Вот как? — нахмурился Уолтер. — Но обещать — ещё не значит сделать.

— Что Вы хотите этим сказать?

— Только то, что сказал, Монсеньор. Но если указ о Вашем назначении уже у Вас в руках, то я с радостью заберу свои слова обратно.

— Ришелье непременно дал бы мне его, но, к сожалению, такая бумага должна быть подписана королём. Поэтому, после визита к кардиналу, я сразу же поехал к Людовику, чтобы просить его об этой милости.

— И Его Величество принял Вас не менее любезно, чем Его Преосвященство, — усмехнулся Монтегю.

— Разумеется, — отрезал Великий Приор. — Король выговорил мне, что мы с братом избегаем его общества, и пригласил на ближайшую охоту в окрестностях Блуа, так как королевский двор, устав от парижской духоты, собирается предпринять небольшое путешествие по Бретани. А когда я заметил, что Сезар боится гнева Его Величества, потому что враги нашего Дома распространяют досужие сплетни о его участии в каком-то заговоре…

— Ого! Вот это смело! — воскликнул Конде.

— И умно, — вставила герцогиня.

— … то король сказал мне следующее: «Пусть приезжает! Пусть смело приезжает, я даю Вам своё королевское слово, что ему сделают не больше зла, чем Вам". Так что, господа, мы с Сезарем едем на королевскую охоту, а Вы можете и дальше дрожать от страха.

— И я могу остаться во Франции? — радостно спросил Гастон.

— Разумеется, братец. Ты, хоть и не король, но всё же наследник французского престола. И рано или поздно всё же наденешь корону, потому что Людовик вряд ли озаботит себя рождением сына.

— Я полагаю, что Англия с радостью даст приют Вашему Высочеству, — задумчиво проговорил Монтегю. — Я не доверяю Ришелье, и если Вы, Монсеньор, решитесь принять мою помощь, я ручаюсь, что…

— …что наследник престола превратиться в государственного преступника, — отрезал Великий Приор. — Послушай, Гастон, ты что, не понимаешь, какую роль тебе уготовил этот англичанин?

Воцарилось неловкое молчание. Уолтер уже открыл было рот, чтобы убедить принца последовать его совету, но вовремя спохватился.

«Принц Субиз уже много сделал для того, чтобы убедить Бэкингема объявить бесполезную войну Франции, и если на английском берегу появиться ещё и принц Анжуйский, герцог наверняка последует его совету, — подумал он. — И Генриетта вряд ли поблагодарит меня за вмешательство.

Поэтому предоставим его высочество своей же глупости и королевскому милосердию. Впрочем, я уверен, что никакая опасность ему не грозит...»

Пока господин Монтегю предавался размышлениям, остальные заговорщики согласились с мнением Вандомов, невзирая на призывы соблюдать осторожность, исходящие от принца Анжуйского, который, по всей видимости, совершенно потерял голову от страха.

Так, не придумав ничего нового, все разъехались по домам, оставив Уолтера Монтегю наедине со своими мыслями...

* * *

А через два дня произошло событие, которое подтвердило правоту господина Монтегю и герцога Анжуйского — братья Вандомы были арестованы. Об этом Уолтеру сообщила Шевретта, которая примчалась на улицу Ада, получив записку от принца Конде, где тот рассказал о последствиях роковой охоты в Блуа.

   — Вандомы арестованы, а герцог Анжуйский находится под домашним арестом, — дрожащим голосом произнесла Шевретта, протягивая ему письмо. — Уолтер, вы были правы. Кардинал знает всё... Почему вы смеётесь? — недоумённо спросила она, увидев улыбку на лице Монтегю.

   — У короля Франции прекрасное чувство юмора, — ответил тот. — Жаль, что не все способны оценить его. Герцог Бофор, например, — улыбнулся он герцогине.

   — Людовик — ничтожество, — зло ответила Шевретта. — Он же обещал, что и волос не упадёт с головы принцев.

   — Король обещал герцогу, что причинит его брату не больше зла, чем самому Великому приору, — мягко поправил её Уолтер. — И будь я проклят, если он нарушил своё обещание. Разве они сейчас не смеются над шуткой Его Величества... в Амбуазе? — добавил он, заглянув в письмо.

Но Мари по понятным причинам было не до смеха.

   — Нам необходимо срочно ехать в Блуа, — заявила она. — Я хочу знать, что происходит в этом королевстве. Конде был прав. Среди нас действительно есть предатель!

Монтегю тоже подумал об этом.

   — Видимо, моё возвращение в Англию откладывается до лучших времён, — сказал он себе. — Я должен обнаружить изменника и вывести его на чистую воду.

 

ГЛАВА 12. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

В Нантском замке, куда временно переехал королевский двор, устав от красот Блуа и его окрестностей, царила всеобщая растерянность, вызванная арестом сводных братьев короля. Пока герцогиня де Шеврёз встречалась с королевой Франции, Монтегю, не теряя зря времени, посетил господина де Шале, который, как гардеробмейстер короля, был обязан повсюду следовать за Его Величеством.

Разумеется, встреча соперников за сердце прекрасной герцогини была лишена какой-либо сердечности. Впрочем, Монтегю на неё не рассчитывал. Ему нужна была правда, и он собирался получить её любой ценой.

   — Да! — в конце концов сознался Шале. — Это я сообщил Ришелье о вашем приезде во Францию...

   — И выдали д'Орнано, — бесстрастно продолжил Уолтер. — Странно, что принц Анжуйский до сих пор считает вас своим другом.

   — Анжуйский? — переспросил Шале и громко расхохотался. — Наверное, Ришелье и ему пообещал, что никто из заговорщиков не будет арестован.

   — Значит, крысы бегут с тонущего корабля? — многозначительно произнёс англичанин, для которого отступничество принца Гастона стало неприятной неожиданностью.

Шале потупил взор.

   — Узнав об аресте Вандомов, я сообщил Ришелье, что не желаю больше иметь с ним никаких дел...

   — Вы сделали огромную глупость, — оборвал его милорд. — Послушайтесь доброго совета — бегите из Франции, если дорожите жизнью.

   — И оставить вам герцогиню? Ни за что!

Не сумев переубедить графа, Монтегю ушёл и ещё долго удивлялся человеческой глупости и самонадеянности.

Уже на следующий день господин де Шале был арестован. Поводом для ареста графа послужил донос господина Лувиньи, который обвинил Шале в организации покушения на короля Франции.

Узнав такие новости, Монтегю долго молчал. На герцогиню де Шеврёз было страшно смотреть — она посылала такие проклятья на голову Лувиньи, что тот неминуемо должен был провалиться сквозь землю. У Уолтера и самого чесались руки разобраться с мерзавцем, но, увы! Тот был препровождён в Нантскую тюрьму вместе с господином Шале, и Монтегю подозревал, что этим арестом Ришелье решил спасти жизнь своему информатору.

   — Я полагаю, мне нужно бежать, — произнесла Шевретта.

   — Англия всегда готова приютить вас, мадам, — отозвался Уолтер. — Боюсь только, если вы сейчас покинете Францию, то никогда больше сюда не вернётесь.

   — Вы предлагаете мне сидеть дома и дожидаться ареста? — зло поинтересовалась герцогиня.

   — Ну что вы, моя дорогая, — лукаво улыбнулся Уолтер, уверенно привлекая её к себе. — Это время можно провести гораздо приятнее.

   — Вы способны думать о любви в такую минуту? — удивилась Мари.

   — О чём же мне ещё думать в вашем обществе, герцогиня? — возразил молодой человек, которому, впрочем, тоже было не до любовных утех.

Поэтому, кое-как успокоив Шевретту, он примирительно произнёс:

   — Прежде чем принимать решение, нужно выяснить, что именно известно кардиналу. И, кажется, я знаю человека, который нам в этом поможет.

* * *

К удивлению Монтегю, вызвать принца Анжуйского на откровенный разговор оказалось куда легче, чем добиться аудиенции у его высочества.

   — Вижу, ваше высочество, вы не очень-то рады нас видеть? — заявила Мари де Шеврёз, когда, сломив сопротивление охраны, они с Уолтером наконец-то добрались до герцогской спальни.

   — А, это вы, Шевретта? И лорд Монтегю с вами? — равнодушно отозвался Гастон, который, несмотря на позднее время, всё ещё лежал в постели, меланхолично разглядывая пухлых купидонов на разрисованном потолке. — И чему же я должен радоваться? Тому, что проклятый кардинал с моим братцем всё же женят меня на этой Монпансье… Чёрт бы её побрал!

   — Как это женят? — воскликнула герцогиня. — И вы так легко согласились? Но ведь этот брак не сулит вашему высочеству никаких политических выгод.

   — Вот поэтому Людовик так торопится его устроить, — проскрежетал зубами Гастон. — Но, возможно, брак с мадемуазель для меня лучший выход, чем женитьба на женщине, которая на восемь лет меня старше и к тому же является женой моего брата! Не эту ли участь вы мне готовили, а, прекрасная Мари?

   — Кто вам это сказал? — вмешался Монтегю, заметив, что щёки герцогини покрываются красными пятнами.

   — Ришелье, кто же ещё, — пожал плечами принц.

   — Утешьтесь, монсеньор, — усмехнулся Уолтер. — Женившись на мадемуазель де Монпансье, вы заручаетесь поддержкой Гизов и получаете впридачу огромное состояние. Чёрт возьми, да вы будете богаче самого короля!

Принц задумался.

   — Мерзавец! Негодяй! — воскликнула Мари, заметив его колебание. — А что будет с Шале? Вы подумали о нём?

   — И подумал, и попросил короля помиловать графа, — вздохнул Гастон. — Я даже включил соответствующий пункт в свой брачный контракт. Но король сам вычеркнул его...

   — О, Боже!

   — Молитесь, Мари, молитесь, за этого несчастного, и за его длинный язык, которому мы так обязаны, — усмехнулся принц. — Я утешать вас не буду, и без меня желающих будет предостаточно. Не правда ли, милорд?

Уолтер усмехнулся.

   — Перед своим арестом Шале намекнул мне, что не один он страдает излишней болтливостью и что вы, ваше высочество, также исповедовались перед его преосвященством.

   — Что такое? — воскликнула герцогиня.

Гастон поднялся с кровати. Он уже не улыбался.

   — А вы, мадам! — крикнул он. — Если бы вы не стремились уложить в свою постель всех мужчин, способных носить шпагу, всё могло бы окончиться так, как мы и планировали. Не станете же вы отрицать, что если бы не ваше легкомыслие, Лувиньи не стал бы переписываться с кардиналом, желая с его помощью избавиться от соперника?

Герцогиня бросилась на принца, словно разъярённая кошка, так что Монтегю едва успел заслонить его собою.

   — Ну, хватит, хватит, — примирительно проговорил милорд. — Все наши ссоры идут на руку господину кардиналу. Ваше высочество, — обратился он к Анжуйскому. — Не могли бы вы рассказать нам, что именно известно его преосвященству? Мне кажется, вы осведомлены об этом лучше всех.

   — В конце концов, я не так уж и виноват, — помолчав, ответил Гастон. — Ришелье показал мне копии писем от испанского короля и любимца эрцгерцога маркиза де Леска, а также известный вам договор, предусматривавший нападение на Францию.

Шевретта тихо вскрикнула.

   — Но как к кардиналу попали эти бумаги? — быстро спросил Монтегю, делая знак герцогине, чтобы та взяла себя в руки.

   — На этот вопрос я, пожалуй, могу ответить, — кивнул принц. — Я лишь недавно узнал об этом благодаря случаю. Дело было так. На днях меня навестил месье де Шаньи — камердинер любимца инфанты Изабеллы — маркиза де Леска, который привёз письма для Анны Австрийской. Так как в окружении Её Величества немало кардинальских шпионов, о чём инфанта прекрасно осведомлена, гонец обратился ко мне с просьбой устроить ему секретную аудиенцию у королевы. Мне, конечно, очень не хотелось этого делать, так как Ришелье следит за каждым моим шагом, но вы же знаете моё доброе сердце! Итак, мне пришлось сопровождать Шаньи к Её Величеству. И, представьте себе, в коридорах дворца мы наткнулись на Рошфора... Шевретта, вы должны помнить этого кардинальского прихвостня... Тут Шаньи краснеет, Рошфор бледнеет. Я отвожу моего попутчика на безопасное расстояние и вытягиваю из него, что вот этот самый Рошфор, нарядившись капуцином, посещал Брюссель. Там граф, выдавая себя за урождённого валлонца, поступил в монастырь, где налево и направо рассказывал о своей ненависти к Франции. Таким образом, он сумел войти в доверие к аббату монастыря, который рекомендовал его своему другу — маркизу Леску как подходящего кандидата для поездки в Париж. Рошфор и привёз нам письма, в которых испанский двор выражал полнейшую готовность поддержать дворцовый переворот.

   — Но ведь мне исправно доходили вести из Брюсселя! — воскликнула Мари.

   — Думаю, прежде чем отдать вам оригиналы, Ришелье позаботился о снятии копий, — вмешался Монтегю. — Письма из Брюсселя адресовались адвокату Лапьерру, не так ли?

Шевретта громко вздохнула.

   — Да, адвокат сам забирал их у какого-то монаха, присланного во Францию из Брюсселя. Кто бы мог подумать, что под этой личиной скрывался граф Рошфор!

   — В таком случае, Мари, отрицайте подлинность копий. И если Ришелье захочет обвинить вас в заговоре против Франции, обвините самого кардинала в том, что, он, желая захватить власть, сам написал эти письма, дабы поссорить короля с его семьёй.

   — Чёрт возьми, — растерянно проговорил Гастон. — Где же вы были раньше со своими советами, друг мой? Впрочем, герцогине не о чем беспокоиться — вся переписка с Мадридом и Брюсселем осуществлялась от имени Шале. А я не рассказал Ришелье ничего такого, о чём бы он сам не узнал бы без моей помощи. И ни словом не упомянул ни вас, ни Анну.

   — Благодарю вас, ваше высочество, — с некоторой иронией ответила герцогиня.

   — Так что вы отделаетесь лишь лёгким испугом, — невозмутимо продолжил Гастон. — А вот я... Я даже не могу сбежать из Франции, чтобы отделаться от женитьбы, так как граф де Суассон — единственный человек, способный организовать это предприятие, сам имел виды на мадемуазель Монпансье. И, узнав о том, что я дал своё согласие на брак, он прекратил со мной всякое общение.

Не имея никакого желания утешать расстроенного принца, Шевретта и Монтегю наскоро покинули его дворец.

   — Я возвращаюсь в Лондон, — заявил Уолтер. — Всё кончено, и во Франции мне делать нечего.

   — И вы способны бросить меня в такую минуту? возмутилась герцогиня. — Я не допущу, чтобы несчастный Шале заплатил своей жизнью за любовь ко мне. Я спасу его. А вы мне в этом поможете!

Она была так убедительна в своём отчаянии и гневе, что Монтегю ничего не оставалось, как согласиться.

 

ГЛАВА 13. СЛОМАННЫЕ СТРЕЛЫ АМУРА

Элен де Сент-Люс была очаровательной и жизнерадостной молодой женщиной. Её весёлый нрав и доброе сердце снискали ей любовь не только королевы Генриетты, которая считала баронессу своей лучшей подругой, но и чопорного английского двора. Её любовником был Джон Вилльерс — брат могущественного герцога Бэкингемского, и сам министр снисходил до того, что называл себя поклонником прекрасной Элениты. Девушка была так счастлива, что желала одного, чтобы та сказка, в которой она жила до сих пор, никогда не заканчивалась. Увы! Мечты не всегда сбываются, и баронессе было суждено скоро в этом убедиться.

Всё началось с того, что Генриетта Французская, которая всегда относилась к Элените, как к своей сестре, решила упрочить её положение при дворе, выдав замуж за любимого человека. Поскольку Джон Вилльерс до сих пор не догадался сделать баронессу своей женой, королева решила ускорить события и намекнуть пылкому влюблённому о необходимости осчастливить возлюбленную предложением руки и сердца. К удивлению Генриетты, всегда сообразительный виконт оказался непроходимым тупицей во всём, что касалось его собственного счастья, и никак не мог понять, чего именно желает королева. А потом, видимо, устыдившись собственной недогадливости, стал избегать общества Её Величества.

В другое время Генриетта наверняка бы озаботилась причинами такого странного поведения Джона, но сейчас её больше заботила личная жизнь: король, следуя советам Бэкингема, уже несколько недель не навещал жену. Правду сказать, королеве муж был до того безразличен, что она не сразу заметила его отсутствие, но, заметив, смертельно обиделась. И, когда Чарльз всё же решил осчастливить её своим вниманием, его ожидал совсем не тот приём, на который он рассчитывал. Ледяное выражение лица Её Величества охладило любовный пыл короля не хуже, чем ведро холодной воды. Чарльза так смутила собственная неудача, что он не сразу решился взглянуть в глаза супруге. Но, когда король осторожно скосил глаза, чтобы посмотреть, не слишком ли расстроил Генриетту этот афронт, и увидел на её лице не слёзы, а презрительную усмешку, он не на шутку рассердился и тут же высказал своё недовольство, которое тщательно скрывал все месяцы совместной жизни:

   — Бэкингем и лорд Гамильтон говорят, что, будь они на моём месте, они бы чаще пользовались правами мужа, чем это делаю я! Учитывая, как мало я от вас требую, вы ведёте себя невыносимо!

Генриетта в ответ демонстративно зевнула. Глубоко оскорблённый король покинул спальню жены и до утра не сомкнул глаз. Утром он пожаловался на поведение королевы первому же человеку, который вошёл к нему в спальню. Им оказался лорд Бристоль, который, казалось, был возмущён услышанным ещё больше, чем сам король, и тут же посоветовал Его Величеству, не теряя времени, развестись с королевой. Такой же совет дал Его Величеству и Джон Элиот, который, выйдя из Тауэра, посетил короля вслед за Бристолем и, дав понять, насколько непопулярна в народе королева-католичка, предложил заменить её протестантской принцессой.

К счастью для Генриетты, вслед за этими господами к королю пожаловал и Бэкингем, который тоже поинтересовался, чем вызвано ужасное состояние духа Его Величества. Чарльз, вздыхая, рассказал другу о ссоре с Генриеттой.

   — Бристоль и Элиот считают, что я должен развестись с королевой, — напоследок сказал он. — Стини... ты тоже так думаешь?

Герцог вскочил, как ошпаренный кипятком. Он даже не представлял, что его старания поссорить королевскую чету будут иметь ТАКОЙ успех! Используя всё своё красноречие, Бэкингем запретил королю даже думать о разводе и, пообещав образумить королеву, не теряя времени, направился к ней.

* * *

Генриетта совсем не обрадовалась, увидев герцога в своих покоях, о чём и сообщила министру с присущей ей откровенностью. Но у Бэкингема не было ни времени, ни желания выслушивать женские истерики.

   — Довольно вести себя, как капризный ребёнок, мадам! — перебил он королеву. — Вы пока ещё королева Англии. Вы выслушаете меня, если не хотите вернуться во Францию, и, заметьте, по собственной глупости. Выбирайте!

   — Почему «пока ещё королева»? — гневно сверкая глазами, поинтересовалась Генриетта.

Она собиралась отправить министра ко всем чертям, но что-то в его взгляде заставило её прикусить язык. И тут же убедилась, что поступила правильно.

   — Потому что граф Бристоль убедил короля дать вам развод, — уже спокойнее произнёс Бэкингем.

   — Нет!

   — Да. Вы — католичка, и это оскорбляет чувства протестантских подданных Его Величества. А ещё вы презираете английские законы и традиции, не любите короля и ненавидите меня самого.

   — Насчёт себя вы ошибаетесь.

Герцог улыбнулся.

   — И всё равно, моя прекрасная королева, я сам не понимаю, почему я так решительно возражаю против развода. Он помог бы мне вернуть былую популярность и даже примириться с оппозицией, поддержав либо план Бристоля о возобновлении брачных переговоров насчёт руки испанской инфанты, либо плана Элиота о женитьбе короля на протестантской принцессе. Ох, если бы вы не были так прекрасны...

   — Значит, вы мне не враг? — облегчённо вздохнула Генриетта.

   — Если вы до сих пор в этом не убедились, то я могу охрипнуть, убеждая вас в обратном. Поэтому я лучше помолчу.

   — Помолчите, — улыбнулась королева, кокетливо протягивая к нему руки.

Герцог поочерёдно поцеловал их, борясь с искушением позволить себе больше.

   — Слушайте меня внимательно, моя королева, — вздохнул он. — Чарльз простит вам прошлые и даже будущие истерики, но он не потерпит, чтобы им пренебрегали как мужчиной... Вы понимаете, мадам? Ни один муж не потерпит такого поведения жены, особенно, если этот мужчина — король. О, Небо! Неужели я это сказал?

Королева покраснела.

   — Ну если вы, милорд, уже взяли на себя роль миротворца, то, может быть, поговорите с королём? И посоветуете ему навестить меня сегодня вечером?

   — Вы хотите моей смерти? — тихо спросил Бэкингем.

   — Ну что вы! — рассмеялась Генриетта. — Кто же, в таком случае, убедит короля не разводиться со мной?

   — Я уже это сделал...

   — И пришли сюда, чтобы предъявить мне счёт за свои услуги? Смелее, милорд. Я ведь не могу позволить себе быть неблагодарной, не так ли?

Герцог закусил губу.

   — Вы можете позволить себе всё, что угодно, мадам, — проговорил он вставая. — Но когда будете в постели с королём, представьте меня на его месте.

Он изысканно поклонился и вышел прежде, чем королева смогла придумать достойный ответ на такую дерзость.

Вечером король опять был у неё, и Генриетта постаралась сделать всё, чтобы он забыл об их размолвке. Утром, наблюдая блаженное выражение лица Чарльза, она горько вздохнула, от души пожалев, что не может ответить ему взаимностью.

А дерзкий намёк Бэкингема так смутил королеву, что она не смогла заставить себя обсудить с ним странное поведение виконта Пурбека. К тому же министр был определённо не в духе, и его плохое настроение увеличивалось пропорционально тому, как возрастала радость на лице короля.

* * *

Но если последние события лишили Её Величество возможности устраивать судьбу своей любимой фрейлины, то Элен, которую очень задело поведение Джона, была полна решимости бороться за своё счастье. И выполнила своё намерение, когда виконт в очередной раз явился её навестить.

   — Если я вам не пара, милорд, — заявила ему баронесса со своей обычной откровенностью, — то почему бы вам не сказать об этом открыто? Это позволит мне жить сегодняшним днём и не питать иллюзий касательно будущего.

Услышав такой ультиматум, Джон тут же упал к ногам возлюбленной и принялся уверять её в своей всепоглощающей любви. Но Элен было не так-то легко сбить с толку.

   — Я говорю вам не о любви, а о браке, — твёрдо сказала она. — В наши чувства я верю, как в Бога! И если сомневаюсь в чём-либо, то только в вашей честности.

Виконт посмотрел на неё как затравленный зверь. Он уже успел повидаться с леди Френсис, которая на его предложение мирно разойтись, ответила язвительным отказом.

   — Ну, уж нет! — заявила она. — После вашей подлой измены, я хотела только одного — окончить свои дни в монастыре, на что мои родители не согласились. Статус замужней дамы даёт мне возможность самой распоряжаться своей жизнью, что я охотно и делаю. В монастырь я уже не пойду и буду брать пример с вас, живя в своё удовольствие.

   — Да с чего вы взяли, что наш брак действителен? — возмутился Джон.

Френсис расхохоталась ещё громче.

   — Если бы это было не так, то вас, мой дорогой муж, здесь бы не было, не так ли?

И, заметив его растерянность, добавила:

   — Не волнуйтесь, милорд, наша супружеская жизнь не потребует от вас никаких усилий, хотя, возможно, однажды Небо благословит наш союз рождением ребёнка. Должна же я передать по наследству то имя, которое ношу!

Джон ушёл, громко удивляясь тому, что могло превратить в такую фурию ту нежную Френсис, которую он когда-то так любил...

Беседа с отцом своей жены — лордом Коком, тоже не дала никаких результатов. Тот, правда, пригрозил спустить зятя с лестницы, но на развод не согласился, «не желая осквернять доброе имя своей дочери», и тут же потребовал у Джона денег на её содержание. Чтобы не допустить скандала и разглашения брака, виконт согласился уплатить требуемую сумму и покинул негостеприимный дом в ещё большем отчаянии.

Сейчас же, глядя в глаза Элениты, полные слёз и обиды, Джон не смог себя заставить рассказать ей всю правду о своей глупой женитьбе и не нашёл ничего лучше, как всю вину свалить на брата.

   — Джордж решительно настроен против нашего союза, — сказал он, пряча глаза. — Я думаю, мне удастся его переубедить, но на это нужно время. Ты понимаешь, ангел мой?

   — Понимаю, — упавшим голосом проговорила Эленита. — Но почему? Герцог всегда был так добр ко мне...

   — Джордж и сейчас к тебе прекрасно относится, — ответил Джон, который вновь обрёл всегдашнюю уверенность, заметив, что его ложь принимают за чистую монету. — Так прекрасно, что я начинаю ревновать, слушая те комплименты, которыми он тебя осыпает. Но одно дело восхищаться красивой женщиной, и совсем другое — принять её в свою семью. Нужно набраться терпения, моя любимая, и всё уладится.

Элен согласно кивала головой, слушая его утешения, но внутри у неё всё кипело против такой несправедливости. Она уже решила навестить Бэкинема и высказать ему в лицо, всё, что о нём думала, но, поразмыслив, решила не торопить события. Эленита понимала, что если министр решительно настроен против её брака с Джоном, то, поссорившись с ним, она только укрепит его намерение и дальше вредить их счастью. К тому же Бэкингем был могущественнейшим человеком в Англии, а она была всего лишь чужестранкой, на которую косо смотрел король, ревнуя к её дружбе с королевой.

Итак, запрятав обиду поглубже, баронесса решила присмотреться к поведению министра, и, нащупав его слабые струны, сыграть на них свою партию.

Вскоре, баронессе представилась такая возможность, точнее, её предоставил Элените сам Бэкингем, которому вдруг вздумалось сделать свою жену, сестру и мать фрейлинами Её Величества. Генриетту эта просьба застала врасплох, и она, как ни старалась, не смогла придумать причины отказа. Сестра и жена герцога обладали привлекательной внешностью и хорошими манерами, но его мать действительно была невыносимой особой, и королеве стоило больших усилий выносить её присутствие. Но странное дело, объектом жгучей ненависти Генриетты стала не она, а мягкая и терпеливая Кэтрин, герцогиня Бэкингемская.

   — Я больше не могу видеть эту леди! — однажды вспылила Генриетта.

   — Но, Ваше Величество, — удивлённо заметила Эленита, — миледи не лучше и не хуже любой придворной дамы, включая и Люси Карлейль, разве что умней её.

   — Да, но она умудряется говорить о своём супруге двадцать четыре часа в сутки, превознося его до небес! Если верить герцогине, то не существует в мире более заботливого отца и мужа и такого... великолепного любовника!

Элен затряслась от смеха.

   — Быть может, так оно и есть? — осторожно спросила она. — Я знаю, до сих пор отношения между супругами оставляли желать лучшего. Но у герцога ещё нет наследника. Может, это и заставило его наконец образумиться и обратить своё внимание на прелести собственной жены?

   — Может быть, — раздосадованно заметила Генриетта. — Меня это мало волнует. Но меня очень заботит то, что герцогиня Бэкингемская теперь моя фрейлина! Ха! Ну, ничего, я ещё рассчитаюсь с милордом Бэкингемом за такое унижение.

   — Ваше Величество, — ужаснулась Элен, — неужели герцог действительно посмел диктовать вам свою волю?

   — Ещё хуже! Он обратился ко мне с покорнейшей просьбой. Лицемер! Он же знает, что я терпеть не могу эту особу, и всё же имел наглость просить меня об этом.

Бедная баронесса не знала, что и подумать. Выходило, что Генриетта не смогла отказать министру и теперь злилась на него из-за своей собственной уступчивости. К тому же она, сколько ни старалась, не смогла понять, чем же леди Кэтрин так провинилась перед королевой.

Выбрав момент, Эленита всё же решила убедить Бэкингема изменить своё решение. Прибыв в Йорк-Хаус, она обратилась к Патрику Роджерсону с просьбой устроить ей свидание с министром, «если только он не слишком занят». Секретарь, который конечно же знал об амурах баронессы и Джона Вилльерса, выразил полную готовность услужить прекрасной даме. Он провёл её в приёмную, где было, как всегда, полно посетителей, и попросил немного обождать. Сам же пошёл прямиком в герцогский кабинет, чтобы доложить о баронессе.

Бэкингем принимал лорда Коттингтона. Герцог всё же добился у короля приказа секретарю покинуть двор, и тот, сразу же догадавшись, кому он обязан своей опалой, явился к министру, рассчитывая добиться прощения.

   — Всё это сплошное недоразумение, милорд, — уверял он Бэкингема. — Я бы никогда не посмел преграждать вам дорогу к королю, но Его Величество сам изъявил желание побыть в одиночестве...

   — Сударь, — произнёс Бэкингем, кусая губы. — Я отвечу вам совершенно откровенно: я не могу не только верить вам, но и ладить с вами. И будьте уверены — я навсегда останусь вашим открытым врагом. Поэтому уезжайте в своё поместье и больше не показывайтесь мне на глаза.

Коттингтон изменился в лице. Он хорошо знал упрямство министра и понимал, что бессилен его переубедить. Оставалось спасать то, что ещё было можно спасти.

   — Милорд, — растерянно проговорил он. — Я рассчитываю на вашу справедливость и верю, что, лишив меня благосклонности, вы не пожелаете моего разорения. Я покупал для вас драгоценности, стоившие мне пятисот фунтов стерлингов. Я уверен, вы не пожелаете, чтобы я потерпел убыток.

   — Вы правы, — кивнул Бэкингем. — И хотя та справедливость, к которой вы взываете, требует, чтобы убытки вам возмещали французы, или испанцы, или же лорд Бристоль, но...

Он взял перо и, начертав несколько строчек на бумаге, протянул её Коттингтону.

   — Ступайте к моему казначею Оливеру и получите все причитающиеся вам деньги.

В этом был весь Бэкингем. В эпоху, когда политических соперников предпочитали устранять тюремными застенками, руками палача либо же вином, приправленным мышьяком, враги герцога могли опасаться разве что провинциальной скуки, ожидавшей их у камина сырыми английскими вечерами.

Коттингтон взял записку и, поклонившись, вышел. Патрик, который стал молчаливым свидетелем этой сцены, негромко кашлянул.

   — Не слишком ли это сурово, милорд? — деликатно поинтересовался он.

   — В самый раз, — недовольно отозвался герцог. — Вчера этот идиот не пропустил меня к королю в тот самый момент, когда решалась моя судьба. А завтра «забудет» показать мне серьёзный документ, касающийся меня лично. Может, даже и приказ о моём аресте.

   — Вы шутите, ваша светлость? — побледнел Патрик.

   — Конечно, шучу, — невесело усмехнулся герцог.

   — Но ведь Бристоль опаснее лорда Когтингтона! И ваш импичмент — это его рук дело!

   — Конечно. Я уже лишил Джона Дигби места в Тайном совете и попрошу короля отлучить его от двора... Ладно, кто там ещё желает меня видеть? Очередной проситель?

Роджерсон доложил об Элените.

Бэкингем с улыбкой поднялся ей навстречу и поцеловал кокетливо протянутую руку молодой женщины.

   — Всё в порядке, мой ангел? — тревожно поинтересовался он, заметив волнение на её прелестном личике.

   — Не совсем, — честно ответила Элена. — Ваша светлость, я хотела предупредить вас, что ваша идея назначить ваших родственниц фрейлинами королевы, отнюдь не блестящая. Королева в бешенстве, что будет вынуждена видеть их лица каждый день.

Бэкингем спокойно выслушал её и виновато развёл руками.

   — Я знал, что так и будет, — вздохнул он. — Но что же прикажете мне делать? В этих женщин словно бес вселился — им так захотелось заделаться придворными дамами Её Величества, что они меня совсем извели своими истериками. Если уж приходится выбирать между званиями плохого сына, ужасного брата, чёрствого мужа и невоспитанного подданного, я, пожалуй, выберу последнее. Когда нужно сделать одну женщину несчастной, чтобы осчастливить троих, то я предпочту выступить на стороне большинства. Вот как бы вы поступили на моём месте?

   — Если уж говорить совершенно откровенно, милорд, — медленно проговорила Элен, — то Её Величество не устраивает общество всего одной дамы.

   — Моей матери, — вслух подумал Бэкингем. — Что ж, я не удивлён. Все вокруг считают её невыносимой особой, но молчат, чтобы не вызвать моё неудовольствие. Но я действительно удивлён, что именно вы решились открыто выступить против неё... Не вздумайте сказать об этом Джону.

Элен покраснела.

   — Я говорю о вашей жене.

   — О Кэйт? Помилуй Бог, чем же она могла вызвать неудовольствие королевы? Она, кто всю жизнь закрывает глаза на мои измены и ни разу не позволила себе ни жалоб, ни упрёков?

Внезапно дьявольская улыбка появилась на лице министра, но тут же исчезла.

   — Я очень разочарован, моя дорогая баронесса, тем, что Её Величество не сказала мне об этом сама, — уже совершенно другим тоном произнёс Бэкингем. — Признаюсь, я очень рассчитывал на такую откровенность с её стороны.

   — Признаюсь, милорд, я ничего не понимаю, — растерянно проговорила девушка.

   — Ну и слава Богу... Вы что-то ещё хотели мне сказать?

И Элен решилась.

   — Милорд, почему вы запрещаете Джону жениться на мне?

   — Что такое?

Девушка замолчала, увидев непонимание и гнев на его лице. Бэкингем мгновенно оценил ситуацию и заставил себя рассмеяться. Но через минуту его лицо опять приняло суровое выражение.

   — Итак, наш дорогой Джон побоялся исповедоваться вам в своих грехах и решил свалить их на меня, — заявил герцог. — Иначе вы, моя прекрасная леди, вряд ли стали бросать мне в лицо эти нелепые обвинения, не правда ли?

   — Я не понимаю вас, ваша светлость, — совсем растерялась баронесса.

   — Ваш возлюбленный женат, Элена, — объяснил Бэкингем. — Но он почему-то не сумел сказать вам правду и решил выставить меня в ваших глазах сущим чудовищем.

Молодой женщине показалось, что земля разверзлась под её ногами.

   — Это правда? — еле проговорила она, чувствуя, как слёзы подступают к её глазам. Вилльерс кивнул.

   — Ну, не надо плакать, — улыбнулся он. — Всё не так уж страшно, Элен. Вам всего лишь нужно подыскать себе лучшего мужа, чем мой беспутный женатый брат.

   — Как вы можете так говорить? — всхлипнула Эленита. — Вы же знаете, что я люблю его.

Герцог тихо рассмеялся.

   — Моя дорогая, когда-нибудь я возьму на себя труд убедить вас в обратном. А пока утрите свои очаровательные глазки. Я не знал ни одной женщины (а знал я их немало!), которую бы украшали слёзы.

И, видя, что баронесса не спешит воспользоваться его советом, сам достал платок и промокнул солёные капли на её щеках.

   — Вот так гораздо лучше, — удовлетворённо заметил он.

Элен подняла на него свои прекрасные, хоть и чуть покрасневшие глаза.

   — И что же мне теперь делать? — спросила она.

   — Ничего. Живите, как жили, любите и будьте счастливы. А если соберётесь замуж, скажите об этом мне, и я найду вам достойного мужа.

   — Благодарю вас, ваша светлость. Но я бы не хотела обременять вас своими заботами.

Баронесса повернулась, чтобы уйти, но герцог остановил её и держал до тех пор, пока она не припомнила все вспышки ярости Её Величества, направленные против герцогини Кэйт. Это было действительно жестоко со стороны милорда, потому что молодая женщина еле сдерживала рыдания, подступающие к горлу, и на все вопросы отвечала автоматически, даже не вникая в смысл странного допроса.

   — Хорошо, — удовлетворённо прошептал Бэкингем. — Генриетта ревнует, как я и предполагал. Ох, дорого бы я дал, чтобы королеве хватило мужества высказать мне всё то, что она не захотела скрыть от нашей дорогой Элениты. Но остановимся на достигнутом и прекратим эту опасную игру, пока она не поссорила меня с Её Величеством, что было бы весьма обидно теперь, когда я в двух шагах от целиНа следующий же день министр уведомил о своём решении Генриетту.

   — Моя прекрасная королева, я не буду настаивать на том, чтобы вы взяли герцогиню Бэкингемскую в свою свиту. Моя жена, конечно, будет весьма разочарована и никогда не простит мне такой подлости, но хорошее настроение Вашего Величества для меня важнее личного счастья.

   — Надеюсь, моя неуступчивость не станет причиной ваших душевных страданий, милорд? — всё же поинтересовалась Генриетта, заметив странный блеск в его глазах.

   — О, я убеждён, что буду за них вознаграждён!

Теперь королева испугалась по-настоящему. А жаркий поцелуй, которым он впился в её ладонь, уже не оставлял никаких сомнений насчёт намерений герцога.

   — Я не приму вашу жертву, милорд, — решительно произнесла Генриетта, вырывая руку. — Пусть герцогиня Бэкингемская остаётся в моей свите.

На лице Бэкингема промелькнула тень разочарования.

   — Что ж, Мадам, — заставил он себя улыбнуться.

Я могу только поблагодарить Ваше Величество за вашу доброту. Жаль, что не так, как бы мне того хотелось.

Он поклонился и вышел. Генриетта провела его взглядом.

   — Я затеяла опасную игру, когда впервые позволила этому человеку перешагнуть границы пристойности, — прошептала она. — Но неужели же он решится преследовать меня на глазах у собственной жены?

Баронесса Сент-Люс не присутствовала при этом разговоре: она горько плакала в своей комнате после душераздирающего объяснения с Джоном. У хрупкой молодой женщины всё же хватило сил поставить точку в их отношениях.

 

ГЛАВА 14. СИЛА ИСПОВЕДИ

Этим утром кардинал Ришелье пребывал в самом приятном расположении духа. Последние дни были овеяны его триумфом. Ему удалось настолько запугать короля рассказами о международном заговоре, целью которого было убийство Его Величества, что тот согласился предоставить своему министру до сих пор небывалые должностные полномочия. Принц Анжуйский был обвенчан с мадемуазель де Монпансье, получив после свадьбы титул герцога Орлеанского, и был официально объявлен наследником французской короны. На этом настояла королева-мать Мария Медичи, и королю, как всегда, пришлось уступить. Королева Анна предстала перед Государственным советом по обвинению в государственной измене, и только заступничество самого Ришелье, опасавшегося неизбежного охлаждения в французско-испанских отношениях, которыми не преминули бы воспользоваться англичане, спасло Её Величество от развода или же ссылки. Вандомы сидели в тюрьме. Принц Конде затаился в провинции, куда предстояло отправиться и госпоже де Шеврёз. Граф Суассон бежал в Турин и оттуда, не жалея слов, поливал грязью негодяя кардинала. Ришелье не мог достать его в чужой стране, но потребовал у французского посланника де Бетюна довести до сведения итальянских властей, чтобы те не смели титуловать «высочеством» мятежного графа. К огромной досаде Ришелье, те отказались выполнять эту просьбу...

Итак, оставался только один человек, перешагнув через которого, можно было поставить эффектную точку в этой истории. Этим человеком был Анри дю Талейран, граф де Шале.

   — Шале должен умереть, — заявил кардиналу отец Жозеф. — Его страшная участь должна послужить уроком всем врагам короля, которые по своему происхождению стоят так высоко, что недоступны для королевского правосудия.

   — Шале должен умереть, — писала его высокопреосвященству королева Генриетта. — Я так хочу!

Каприз красивой женщины всегда закон, особенно если эта женщина — королева, а её желание полностью совпадает с приказом самого короля Франции.

   — Он умрёт, — заявил министру Людовик. — Такова моя воля!

Король не знал, что такой же была и воля его министра. Эта тёмная история с покушением на жизнь монарха была так плохо состряпана, что сам кардинал, щедро потчевавшей ею Людовика XIII, опасался, что у Его Величества вот-вот сделается несварение желудка под влиянием последних дворцовых сплетен, распространявшимся Шевреттой. Герцогиня, следуя мудрым советам лорда Монтегю, во всеуслышание обвинила Ришелье в фальсификации доказательств, и кардинал даже не мог оправдаться, так как оригиналы документов, полученные заговорщиками, уже давно превратились в пепел. Зато король прислушивался к этим обвинениям со всевозрастающим интересом. Ему успели донести, что женитьба Гастона на принцессе Монпансье не отдалила, а приблизила принца к трону. Не было ли это частью дьявольской игры самого Ришелье?

И кардинал, на собственной шкуре ощутивший переменчивость королевской милости, покрывался холодным потом, когда скучающий взгляд короля задерживался на его особе. О, этот взгляд был ему хорошо знаком! С этим же меланхоличным выражением лица Людовик отдал приказ об убийстве Кончини, после которого королева-мать и сам Ришелье — тогда ещё епископ Люсонский — были сосланы в Блуа... Да, кардинал имел веские основания настаивать на переезде королевского двора сюда, в Нант, так как блуасский замок, находившийся неподалёку, навевал на него слишком горькие воспоминания...

Вдобавок ко всему сам граф де Шале, словно по наущению каких-то тайных сил, вздумал отказаться от своих прежних показаний, присоединив свой голос к обвинениям дворцовых сплетников. Добившись очной ставки с Лувиньи, он разметал в пух и прах его обвинения, так что перетрусивший экс-гвардеец Генриетты Французской отказался свидетельствовать против него в суде.

Нет, этот человек обязан был умереть!

Ришелье, славившийся своей импульсивностью, так стукнул кулаком по столу, что опрокинул бокал с вином, и долгое время молча глядел, как оно кровавыми потоками разливалось по столу.

   — Очень мудрое решение, — отец Жозеф появился так внезапно, что его высокопреосвященство даже вскочил от испуга.

   — Вы, дорогой друг, всегда появляетесь так неожиданно, — с досадой заметил Ришелье, садясь обратно в кресло.

   — Главное, вовремя. Меня в отличие от вас очень заинтересовало, откуда взялись проблески ума в пустой голове королевского гардеробмейстра, — заявил капуцин. — Поскольку сам господин Шале думать не способен, совершенно ясно, что кто-то думает за него. И этот кто-то...

Отец Жозеф выдержал эффектную паузу и, подождав, пока уши господина кардинала сравняются цветом с его красной мантией, закончил:

   — Уолтер Монтегю!

Не стоит удивляться тому, что Ришелье, уже мысленно похоронивший глупого франта, очень возмутился, узнав о том, что кто-то захотел отнять у смерти её добычу. И очень рассердился, узнав имя этого человека.

   — Уолтер Монтегю? — вскричал он. — Я был уверен, что англичанин уже вернулся в Лондон.

   — Он в Нанте. Кстати, если ваше преосвященство хочет узнать, на что способен этот человек, советую вам поговорить с епископом Мандским, который только что вернулся из Лондона. Проклятый Бэкингем всё же пронюхал о том, что в свите Генриетты Французской находились люди, преданные вашему высокопреосвященству...

* * *

Анри дю Талейран граф де Шале беспокойно мерил шагами камеру. Он уже несколько дней не получал никаких вестей от герцогини де Шеврёз. Услужливый тюремщик, подкупленный Мари, тоже куда-то исчез. Вместо него появился угрюмый швейцарец, которой на все вопросы, касающиеся его сослуживца, мычал что-то невразумительное.

Неужели и герцогиня отвернулась от меня? — пробормотал молодой человек, схватившись за голову. — Это конец.

Отчаяние графа можно было понять, так как на завтрашнее утро был назначен суд, который, если верить отцу Жозефу (а Шале не сомневался, что в этом вопросе страшный капуцин весьма компетентен), вынесет ему смертный приговор.

Поэтому появление человека в красной мантии на пороге его камеры было для несчастного узника как гром с ясного неба.

   — Оставьте нас одних, — приказал Ришелье стражникам, и те беспрекословно подчинились.

Он с неким удовлетворением оглядел бледное лицо некогда самоуверенного придворного франта, который, дрожа всем телом, сейчас стоял перед ним.

   — Здравствуйте, господин граф, — как можно любезнее проговорил он. — Рад вас видеть в добром здравии.

   — Зачем вы пришли сюда, ваше высокопреосвященство? — поинтересовался Шале, кусая губы. — Отец Жозеф уже уведомил меня, какое решение вынесет суд по моему делу.

   — А чего вы ожидали? — удивился кардинал. — Единственная бесспорная улика против ваших друзей-заговорщиков — это письмо маркиза де Леска, адресованное лично вам. Поэтому королевское правосудие вправе считать, что именно вы покушались на жизнь короля. Истинные виновники этого преступления выйдут сухими из воды, а вы, мой дорогой граф, ответите за всех.

   — Но вы-то знаете правду, — простонал молодой человек.

   — Знаю. Но ничего поделать не могу. Единственный человек, который мог бы подтвердить участие в заговоре принца Анжуйского, Вандомов, Конде, французской королевы и герцогини де Шеврёз, — это господин Лувиньи. Но вы сами, сударь, опротестовали его показания.

   — Как бы они могли мне помочь? — возразил Шале.

   — Господи! — возвёл руки к небу кардинал, словно удивляясь такой наивности. — Да неужели же вы думаете, что, увидев среди заговорщиков имена собственных братьев и жены, король не постарается замять дело?

   — Возможно, — пролепетал граф. — Но каков ваш интерес в этом деле?

   — Я буду с вами откровенен, молодой человек, — заявил кардинал. — Я вам не друг, и в этой игре вы меня не интересуете в отличие от принца Конде, который так тесно связан с гугенотами Ла-Рошели, что не замедлит поднять восстание против законного суверена, чтобы приблизиться к трону. Я не могу разделаться с принцем без королевской санкции, а король не даст мне её без ваших показаний. Итак, предлагаю вам сделку: вы рассказываете мне, что вам известно о делах заговорщиков, а я вам обеспечу королевское помилование. Что скажете?

Всё это, конечно, была ложь, но Шале воспринял её именно так, как и рассчитывал кардинал.

   — А если я откажусь? — спросил он.

   — Тогда вы умрёте, — пожал плечами кардинал.

Анри нервно заходил по камере.

   — Поклянитесь, что король сохранит мне жизнь, — потребовал он.

Ришелье с улыбкой повторил за ним слова клятвы.

Лицо графа просветлело.

   — Давайте бумагу, перо и чернила, — сказал он. — И диктуйте, что писать.

Продолжая улыбаться, кардинал открыл дверь и велел стражникам принести требуемое.

   — Одно условие, — проговорил Шале, взявшись за перо. — Имя герцогини де Шеврёз не должно упоминаться.

   — Хорошо, — легко согласился Ришелье, который, несмотря ни на что, питал к красавице Мари непонятную слабость.

Имён герцога Анжуйского и, главное, королевы для него было достаточно. Он продиктовал признание, слова которого граф де Шале вывел на бумаге бестрепетной рукой.

   — Всё? — спросил он, отдавая письмо кардиналу. — С этим покончено?

По всей видимости, господин де Шале не был знаком с учением иезуитов, допускавшим, что клятва, данная врагу не по зову сердца, а по необходимости, имеет силу только тогда, когда тот, кто клянётся, действительно собирается сдержать обещание. Иначе он бы понял, что только что собственной рукой подписал себе смертный приговор.

 

ГЛАВА 15. КРАСНЫЙ ГЕРЦОГ

На ближайшем суде графу де Шале был вынесен смертный приговор. Узнав об этом, отчаявшаяся герцогиня де Шеврёз вызвала в Нант его мать.

Франсуаза де Монлюк была достойной женщиной, без памяти любившей своего сына. Нечего и говорить, что она тут же включилась в борьбу за его спасение. Но материнские слёзы не смогли растрогать каменные сердца короля и его первого министра.

   — Он умрёт, — прошептала несчастная женщина, вернувшись в особняк Шеврёзов после королевской аудиенции. — Нет никакой надежды.

Шевретта бросилась её утешать. Монтегю, нахмурясь, наблюдал эту душераздирающую сцену.

   — Глупость должна быть наказана, — позже заявил он герцогине де Шеврёз. — Шале должен понимать, что, подписав признание, он связал нам руки и обеспечил себе эшафот.

   — Скажите об этом его матери, — парировала Мари. — О, Господи! Уолтер, неужели нет никакой надежды? Ведь кровь Анри будет на моей совести. Ведь это я... я втянула его в эту авантюру.

Она громко зарыдала и бросилась любовнику на шею. Уолтер, который не мог равнодушно созерцать женские слёзы, привлёк её к себе.

   — Вы мне поможете спасти его, правда? — всхлипывая, спросила Шевретта.

   — Не могу, — вздохнул Уолтер. — Королева Генриетта требует, чтобы я немедленно вернулся в Англию. Я сегодня получил от неё очередное письмо.

Мари зарыдала ещё громче.

   — Скорее всего, мне не удастся добраться до Кале, так как люди кардинала охотятся за мной, словно гончие за зайцем, — ещё раз вздохнул молодой человек. — Но, — поспешно добавил он, так как рыдания герцогини усилились, — я всё же постараюсь спасти вашего Шале... чтоб его черти взяли!

Горькие слёзы на прелестном лице герцогини тут же исчезли, и она живо спросила:

   — Вы что-то придумали? Говорите же!

   — Единственный способ вырвать графа из рук палача — это устроить ему побег. А когда Шале будет на свободе, я увезу его с собой в Лондон.

   — Но ведь казнь назначена на завтра! — возразила герцогиня.

   — Они будут вынуждены перенести казнь, так как не найдут палача — ни в Нанте, ни в его окрестностях. Успокойтесь, Мари. Я спасу вашего Шале, даже если для этого мне придётся разрушить Нантскую тюрьму. Но дайте мне слово, что после этого вы отпустите меня в Англию.

   — Даю! — обрадованно воскликнула Шевретта. — Если, конечно, вам самому захочется меня покинуть.

Уолтер молча поцеловал ей руку и вышел.

* * *

Вечер 19 августа 1626 года выдался по-летнему жарким и душным. На главной Нантской площади собралась толпа народа, чтобы насладиться кровавым зрелищем.

   — Как такое может быть? — прошептал Уолтер, глядя на неподвижную фигуру в красном, дрожащими руками сжимающую меч. — Откуда же взялся этот палач?

Удивление милорда можно было легко понять, так как накануне он заплатил внушительную сумму палачу и его помощникам, и те исчезли в неизвестном направлении. Уолтер был уверен, что в Нанте и его окрестностях не осталось ни одного палача, и сейчас, видя живое воплощение своей ошибки, не знал, что и подумать.

   — А это один из узников Нантской тюрьмы, — словоохотливо объяснил ему какой-то солдат, стоявший в оцеплении. — Этого разбойника должны были вздёрнуть на виселице, но король, узнав об исчезновении палача, пообещал помилование любому смертнику, согласившемуся заменить того на эшафоте.

Монтегю с презрением взглянул на самопровозглашённого палача, а ремесленник, стоявший рядом с Уолтером, плюнул в его сторону.

Тем временем на эшафот поднялся Шале, поддерживаемый гвардейцем и матерью. Мужественная женщина в последний раз обняла сына и подошла к Уолтеру.

   — Анри говорит, что Ришелье обещал ему помилование, — растерянно проговорила она.

И действительно, осуждённый с отчаянной надеждой оглядывался вокруг, ожидая обещанного гонца с королевским указом. Но тщетно. Поцеловав распятье, поднесённое ему священником, он встал на колени и, опуская голову на плаху, громко воскликнул:

   — Так вот твоя клятва, предатель кардинал? На том свете я не упрекну тебя, потому что буду в раю, а ты пойдёшь в вечный огонь!

Потом оглянулся на палача.

   — Не затягивай, друг, — шепнул он. — Отруби с одного удара.

Палач, ещё более бледный, чем сам преступник, взялся за меч. Он размахнулся, но меч оказался слишком лёгким и плохо отточенным, поэтому лишь сбил несчастного на помост. Толпа ахнула. Из уст осуждённого вырвался нечеловеческий крик. Ещё удар... третий... четвёртый... Шале, ещё в полном сознании, кричал от боли, упоминая имена матери и герцогини де Шеврёз. Уолтер, ошеломлённый страшным зрелищем, прижал к себе нечастную женщину, от души порадовавшись, что Мари не смогла заставить себя присутствовать на экзекуции.

А самозванец рубил и рубил мечом по шее жертвы, отрывая куски кожи и мяса, но не нанося ни одного смертельного удара. На двадцатом ударе Шале ещё кричал. Кровь ручьями лилась по эшафоту, и ропот возмущённого народа вторил воплям осуждённого.

Ремесленник, стоявший рядом с Монтегю, бросил на эшафот долото.

   — Возьми, мерзавец! — крикнул он палачу. — Может, хоть этим доконаешь!

...Понадобилось тридцать четыре удара, чтобы голова наконец отделилась от измученного тела.

* * *

Когда всё закончилось, Уолтер склонился к госпоже де Монлюк. Нечастная женщина была без сознания. Кто-то плеснул ей в лицо водой, и осиротевшая мать открыла глаза.

   — Уже всё? — тихо спросила она.

Монтегю бессильно кивнул. У него перед глазами до сих пор стояла кровавая пелена. Он попытался заслонить собой страшное зрелище, но Франсуаза, отодвинув его в сторону, подошла к эшафоту.

Увидев следы не казни, а бойни, она ещё сильнее побледнела, но нашла в себе силы сказать:

   — Слава Господу! Я мать не преступника, но мученика.

И снова лишилась чувств.

Подхватив на руки несчастную женщину, Уолтер отнёс её к носилкам, ожидавшим их неподалёку. Усадив в них госпожу де Монлюк, он велел слугам подвести к нему коня, но, случайно обернувшись, замер на месте, увидев человека, благодаря которому господин Шале отправился к праотцам.

   — Господин де Лувиньи, — проговорил Уолтер, скрежеща зубами. — Вот вы-то и ответите мне за всё.

Поручив Франсуазу заботам слуг, господин Монтегю, закутавшись в плащ, отправился вслед за этим человеком, стараясь не привлекать к себе внимания. Впрочем, эта предосторожность оказалась излишней, так как господин Лувиньи, сопровождаемый каким-то мужчиной, спокойно продолжал свой путь. Уолтер так увлёкся преследованием, что не заметил, как сам оказался объектом внимания подозрительных личностей, которые следовали за ним по пятам. Они настигли англичанина в тот самый момент, когда он уже собирался объявить о своём присутствии господину Лувиньи.

   — Господин Монтегю, — обратился к Уолтеру предводитель разбойников. — Благоволите следовать за нами и не пытайтесь сопротивляться. У меня приказ доставить вас живым или мёртвым, так что мне всё равно...

Но милорд, выхватив шпагу, отважно бросился на него, даже не дослушав до конца проникновенной речи. Впрочем, он тут же пожалел о своём решении, так как на помощь бандитам бросилось ещё несколько человек, которых англичанин сначала принял за обыкновенных прохожих.

   — Сдаюсь... — начал было он, но не договорил, ощутив болезненный толчок в бок.

Повернув голову, Уолтер увидел господина Лувиньи и его спутника, которые, обнажив шпаги, собирались помочь ему разделаться с обидчиками.

   — Не спешите выбрасывать белый флаг, сударь, — посоветовал ему француз. — Мы ещё увидим, кто кого.

   — Не будь я граф де Бутвиль, — многозначительно добавил его спутник, доставая из-за пояса кинжал.

Имя первого бретёра Франции произвело должное впечатление на нападавших, закрепить которое Франсуа помогла его шпага. После короткой стычки разбойники убрались восвояси, потеряв двух человек убитыми.

   — Нам тоже не следует тут задерживаться, — произнёс Лувиньи, вкладывая шпагу в ножны. — Милорд, я живу в двух шагах отсюда. Не окажете ли вы мне честь, посетив мою скромную обитель?

Монтегю был так удивлён происходящим, что безропотно согласился.

* * *

— Я ждал вас, господин Монтегю, — заявил француз, когда они добрались до его дома. — Ждал с того момента, как покинул тюрьму. Но вы, вероятно, были так заняты спасением этого дурака Шале, что забыли о моей скромной персоне. Поэтому я попросил моего друга — графа де Бутвиля прогуляться со мной на городскую площадь, рассчитывая, что найду вас там.

   — Да, Лувиньи, давненько мы с тобой не пощипывали кардинальских куриц, — расхохотался Бутвиль. — Приятно вспомнить старые добрые времена.

   — Я к вашим услугам, — произнёс Уолтер, досадуя на себя за то, что он позволил французу опередить себя, пригласив на поединок первого бретёра Франции. — Но зачем, чёрт возьми, вам понадобилось убивать своих товарищей?

Французы переглянулись.

   — Аккуратнее, милорд, — посоветовал Лувиньи. — Путать честных людей со шпионами Ришелье небезопасно, предупреждаю вас.

   — Особенно, когда одного из них зовут Бутвиль, — добавил господин Монморанси, подкручивая ус.

Монтегю, вздохнув, взялся за шпагу. Лувиньи, заметив этот жест, быстро выступил вперёд.

   — Сударь, — примирительно произнёс он. — Пока мы не наговорили друг другу лишнего, прочтите это письмо.

И протянул Уолтеру сложенный вчетверо лист бумаги, который тот машинально взял. Взглянув на печать, англичанин остолбенел от неожиданности — это было послание от английской королевы!

   — Я осёл, — пробормотал молодой человек, прочитав его. — Вернее, меня сделала дураком женщина, на службе у которой я состою... Итак, вы присоединились к заговорщикам, выполняя приказ Её Величества? — спросил он у Лувиньи.

Француз улыбнулся.

   — Да. Шевретта ведь говорила вам, что несколько лет назад я был солдатом гвардии Генриетты Французской?

Уолтер схватился за голову, которая раскалывалась от обилия нахлынувших мыслей.

   — Но тогда выходит, — проговорил он, — что, предавая Шале в руки кардинала, вы...

   — ...выполнял приказ английской королевы, — любезно объяснил Лувиньи.

   — Хорошо. Но, чёрт возьми, чем же несчастный граф так помешал Генриетте?

Уолтеру показалось, что графу де Бутвилю очень хотелось ответить на этот вопрос, но товарищ дёрнул его за рукав, и Франсуа замолчал.

   — Я советую вам, милорд, вернуться в Англию, — произнёс Лувиньи. — Вы превосходно подшутили над кардиналом, похитив палача, но у его преосвященства прескверное чувство юмора, и, боюсь, что его ответный ход вряд ли придётся вам по вкусу.

   — Вы правы, сударь, — согласился Монтегю. — К тому же королева настойчиво призывает меня в Лондон, и я с радостью ей повинуюсь...

* * *

Следуя доброму совету господина Лувиньи, Уолтер немедленно покинул Нант, желая одного — поскорее добраться до Англии. Негостеприимная французская земля так жгла ему ноги, что он даже не попрощался с госпожой де Шеврёз, уведомив её о своём отъезде письмом. Сделал он это не столько из-за опасения снова попасть в руки Ришелье, сколько опасаясь снова попасть под влияние чар прекрасной герцогини, которая наверняка бы постаралась задержать его во Франции.

Вернувшись в Англию, Монтегю сразу же отправился к королеве. Один взгляд на его расстроенное лицо показал Генриетте, что Уолтеру всё известно.

   — Как вы могли так со мной поступить? — тихо спросил молодой человек. — По вашему указанию я поехал во Францию спасать ваших друзей и родственников, а вместо этого еле унёс оттуда ноги.

   — Но ведь никто не пострадал, — перебила его королева.

   — Никто, — согласился Монтегю. — Если не считать одного молодого человека, окончившего свои дни на эшафоте.

   — Он заслужил свою участь! — воскликнула Генриетта. — А вы... Я же приказывала вам бросать все дела и немедленно возвращаться домой? Если здесь кто-то и имеет право жаловаться, то это я. Ведь вы бросили меня на произвол судьбы, на растерзание де Молина и Бэкингему. Представляете, герцог осмелился выслать из Англии епископа Мандского? Ох, Уолтер, я здесь совсем пропадала без ваших советов...

Разумеется, после такого признания молодой человек тут же бросился к ногам Её Величества. Но, получив прощение, он всё же вернулся к неприятному разговору.

   — Могу ли я узнать, чем граф де Шале так помешал Вашему Величеству? — поинтересовался он.

Генриетта закусила губу.

   — Он убил д'Эгмона, — наконец сказала она.

Некоторое время Уолтер смотрел на неё, не веря своим ушам. Ему казалось невероятным, что можно было своими руками погубить всё предприятие из-за гибели одного, пускай и любимого когда-то человека.

   — Вам это сказал де Молина? — резко спросил он.

   — С чего вы взяли? — растерялась королева. — Мне о Шале рассказал аббат Фанкан.

   — Фанкан? Фанкан! Единственный среди людей Ришелье, который склонял Францию к союзу с немецкими княжествами!

   — Да, то же самое мне говорил и Бэкингем, — подтвердила королева.

   — Значит, аббат сотрудничал с «Молчаливыми»! Ваше Величество, молю вас, расскажите, что произошло за то время, пока я гонялся за призраками во Франции.

Королева кратко рассказала ему историю своей встречи с Фанканом.

Слушая Генриетту, лицо молодого человека несколько раз то краснело, то бледнело.

   — Я очень устал с дороги, мадам, — наконец произнёс Уолтер. — Поэтому прошу разрешения вас покинуть.

   — Стойте, — приказала королева. — Скажите, вы думаете, что генерал, сговорившись с аббатом, обманул меня?

У него на языке уже вертелся утвердительный ответ, но, взглянув в сверкающие глаза Генриетты, Уолтер передумал его произносить.

«Покойся с миром, господин д'Эгмон, — подумал он. — Так будет лучше и для Англии, и для её королевы. Чёрт возьми, кто бы мог подумать, что прекрасная возможность избежать войны с Францией будет потеряна из-за тебя!»

Вместо этого Уолтер печально улыбнулся Генриетте.

   — Ну что вы, Ваше Величество, — со вздохом ответил он. — Разве у нас есть основания не доверять Великому магистру? А Шале... Надеюсь, это была последняя жертва.

* * *

Монтегю ошибался. Совсем скоро в тюрьме будет отравлен маршал Орнано. Александр Вандом тоже умрёт в Венсенском замке, а его брат Сезар проведёт в темнице четыре года и семь месяцев.

Кардинал Ришелье шёл к власти кровавым путём, но не слишком переживал но этому поводу. В конце концов кровь была незаметна на его красной сутане.

 

ГЛАВА 16. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КОРОЛЕВЫ

Большим заблуждением было бы думать, что коронованные особы чем-то отличаются от простых смертных. Они одинаково и входят в жизнь, и уходят из неё, смеются и плачут, то есть ничто земное им не чуждо. Вот и английская королева радовалась как ребёнок, собираясь на парадную аудиенцию, устроенную в день её рождения. В целом это обещала быть скучная церемония приёма подданных и иностранных послов, но, как и всякая женщина, Её Величество очень любила подарки и могла ожидать, что их будет великое множество.

Сегодня она была ослепительна, заботы не сковали маской надменности её прекрасное лицо, и оно выглядело как никогда беззаботным и весёлым. Генриетта со вздохом оглядела свой парадный туалет — роскошное ярко-красное бархатное платье с золотым шитьём и каскадом золотистых кружев, драгоценное рубиновое ожерелье. Сегодня ей хотелось выглядеть отнюдь не грозной монархиней, а пленять и очаровывать всех и вся, но в такой торжественный день без помпы было никак не обойтись. А ещё и утомительная церемония одевания! Обычно Генриетта обходилась помощью двух-трёх прислужниц, но сегодня этикет предусматривал присутствие полного штата фрейлин, которые словно соревновались друг с дружкой в церемонности и медлительности.

Но в конце концов её мучения закончились, и Генриетта, наотрез отказавшись от тяжёлого головного убора, приказала уложить волосы задорными локонами, перевитыми жемчужными нитками.

Можно было идти получать поздравления. Их оказалось такое множество, что радость от множества больших и маленьких сюрпризов уступила место скрытому раздражению от бесконечного мелькания лиц, драгоценностей, нарядов, а поздравительные речи мало-помалу слились в один однообразный гул.

   — Джордж Вилльерс, герцог Бэкингемский! — объявил распорядитель.

Усилием воли Генриетта стряхнула оцепенение и заставила себя приветливо улыбнуться министру.

Бэкингем был как всегда великолепен. Придворные щёголи, как обычно, принялись обсуждать модные детали его туалета, дамы — призывно улыбаться, а герцог, не обращая внимания ни на тех, ни на других, склонился в грациозном поклоне перед королевой.

   — Ваше Величество, — произнёс он, — у вас нет более верного подданного, чем я. В день вашего рождения позвольте мне поздравить вас и уверить в своей безграничной преданности.

Он сделал знак пажу, и тот, опустившись на колени, открыл драгоценный ларец сандалового дерева, где на парчовой подушке лежало нечто ослепительное. Вздох восхищения эхом прокатился по залу. Бэкингем впился глазами в лицо Генриетты, пытаясь разглядеть впечатление, произведённое подарком. Её широко раскрытые глаза, приоткрытый в полуулыбке рот, видимое изумление — всё говорило о том, что замысел герцога удался.

Драгоценное ожерелье из огромных сапфиров и бриллиантов, изготовленное личным ювелиром герцога, который по уровню мастерства превосходил даже королевского, было истинным шедевром ювелирного искусства. Оно обошлось Бэкингему в четырнадцать тысяч фунтов — огромную сумму, но оно стоило этих денег. Четыре больших фиалково-синих сапфира-близнеца в бриллиантовой оправе сияли в центре, а двадцать пять сапфиров помельче, вместе с множеством крупных и мелких бриллиантов, образовали собою драгоценную сетку, предназначенную обнимать самую прекрасную в мире шею. Всё это великолепие излучало немыслимое переливчатое сияние и было предназначено удивлять, ослеплять, ошеломлять всех и вся, а главное, ту женщину, которой оно и предназначалось.

Прошло довольно много времени, прежде чем Её Величество с видимым усилием оторвала взгляд от соблазнительного украшения и смогла поблагодарить герцога за подарок. В эту минуту её глаза сияли ярче драгоценных камней, а герцог, слушая всеобщие восторги с напускным безразличием, наконец-то смог поздравить себя с удачным финансовым вложением.

А вечером, собираясь на бал, Генриетта долго раздумывала, не решаясь надеть ожерелье. Но по роковой случайности или же замыслу герцога, оно восхитительно подходило к специально сшитому по этому поводу наряду. Платье, цвета небесной лазури, с глубоким декольте, и алмазной отделкой, выгодно подчёркивало красоту королевы, и, всё-таки сердцем чуя подвох, перебрав все драгоценности, Генриетта не решалась сделать такой естественный выбор.

— Ваше Величество, — её задумчивость прервал голос гвардейца, — его светлость, герцог Бэкингемский, просит вас о немедленной личной аудиенции.

   — Сейчас? — удивилась королева, с тревогой прислушиваясь к необъяснимому сердечному трепету, но, окинув взглядом лукавые лица фрейлин, решилась.

   — Пригласите милорда герцога, — ответила она дежурному офицеру и отпустила придворных дам.

Вошёл Бэкингем. Он был уже одет для бала, и опять по какому-то совпадению, его богатый лазоревый костюм удивительно гармонировал с нарядом королевы. Сам же герцог показался ей как никогда красивым.

   — Вы не совсем вовремя, милорд, — Генриетта попыталась скрыть замешательство, произведённое этим открытием, но это ей плохо удалось.

   — Совсем наоборот, — лукаво улыбнулся Джордж, скользнув взглядом по её обнажённой шее. — Я предполагал, что вы не решитесь его надеть.

   — Какого дьявола вы преподнесли мне ТАКОЙ подарок?! — взорвалась Генриетта.

   — А мне показалось, что он вам понравился, — с самым сокрушённым видом произнёс герцог. — Умоляю простить меня, моя королева, в следующий раз я преподнесу вам что-нибудь более ценное.

   — Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать, — отпарировала Генриетта.

   — Но ведь подарить его другой даме... хотя бы и моей жене, было бы кощунством! Украшения обязаны подчёркивать прелести своей обладательницы, а не затмевать их.

Говоря всё это, Бэкингем достал из футляра ожерелье, и на мгновение потупил взгляд, машинально перебирая камни.

   — Так что, моя королева, я признаюсь вам, что являюсь эстетом, который желает созерцать красоту, любоваться ею, а иногда и создавать.

Он неожиданно поднял голову и теперь пытливо вглядывался в её глаза. Потом уверенно улыбнулся и решительно надел ожерелье на шею Генриетте. Его пальцы скользнули по её груди, распрямляя драгоценный блеск. От неожиданности Её Величество не смогла помешать ему и молчала, запутавшись в собственных чувствах.

Герцог отошёл в сторону, дав королеве возможность рассмотреть себя в зеркале. Генриетта застыла, ошеломлённо рассматривая чудное виденье, а он, молча поклонившись, неожиданно исчез в полной уверенности, что продолжит наслаждаться этой красотой на балу.

Так и случилось. Ещё некоторое время придворные сплетницы обсуждали удивительный подарок, впрочем, не переходя границ пристойности. Чарльз Английский оценил внимание к супруге как уважение к монаршей власти, и единственный, кто во всём происходящем увидел нечто больше, был лорд Бристоль, последняя интрига которого с треском провалилась из-за неожиданной сонливости графа в покоях королевы. Джон Дигби был не настолько легковерен, чтобы приписать это досадное происшествие случайному совпадению. И пока он, рискуя свернуть себе шею, наблюдал то за Бэкингемом, то за Генриеттой, они словно для того, чтобы облегчить ему задачу, объединились в танце. Их движения были столь естественны и грациозны, что прочие танцоры, боясь конкуренции, окружили пару плотным кольцом, любуясь захватывающим зрелищем. Бристоль тоже подошёл ближе, правда, привлекло его не искусство Терпсихоры, а желание подслушать оживлённый разговор между герцогом и королевой, который слишком выбивался из плавного темпа аллеманды.

* * *

Генриетта, как истинная женщина, уже почувствовала, что означает такое внимание министра, и решила прекратить его ухаживания, затронув тему, обсуждение которой, как она полагала, была бы ему неприятна. Королева уже успела поговорить с виконтом Пурбеком и выяснить у него все обстоятельства ссоры с Эленитой.

   — Милорд, должна вас предупредить, что этот роскошный подарок не заставит меня забыть о той неблаговидной роли, которую вы сыграли в судьбе баронессы Сент-Люс, — строго произнесла Генриетта сразу же, как только Бэкингем открыл рот, чтобы отвесить ей очередной комплимент.

   — Вы о том, что я до сих пор не потребовал развода для своего брата? — сразу же догадался герцог. — Хорошо, признаюсь, я не сделал это только потому, что не в восторге от выбора нашей дорогой Элениты. Только не говорите, что вам он нравится.

   — Представьте себе!

Бэкингем рассмеялся.

   — Ладно, я понял. Элен стремится стать женой Джона, Джон хочет жениться на Элените, а вы, моя прекрасная королева, потакаете их низменным желаниям... Хорошо, поскольку я в явном меньшинстве, мне остаётся только смириться.

   — Милорд!

   — Так и быть, — Джордж изящно поклонился, как того требовала очередная танцевальная фигура. — Я готов добиваться развода и добьюсь его.

   — Когда же?

   — Тем скорее, чем раньше Ваше Величество начнёт мне улыбаться.

Генриетта действительно улыбнулась, но только на миг.

   — Не могу, — сказала она, тут же посерьёзнев. — Бристоль не сводит с нас глаз. И зачем, чёрт возьми, вы меня пригласили на танец?

   — Я хотел получить удовольствие от танца с достойной партнёршей... Впрочем, если бы вы и вовсе не умели танцевать, я всё равно пригласил бы вас, чтобы поближе рассмотреть...

Он бросил полный неприкрытого желания взгляд прямо в глубину её откровенного декольте, выдержал минутную паузу и, дождавшись, пока её щёки покроются нежным румянцем, закончил:

   — ...игру драгоценных камней.

Королеве ничего не оставалось, как рассмеяться. Смех получился наигранным, и, она, досадуя на себя, внезапно замолчала. Бэкингем же, пользуясь смущением Генриетты, нежно поцеловал ей руку, и, так как танец окончился, прощаясь, изящно поклонился.

Со стороны эта сцена выглядела совершенно невинно, и только лорд Бристоль усмотрел в ней что-то особенное, дав себе слово разобраться, что всё это значит.

* * *

После бала Бэкингем собирался прямо сказать королеве о своих желаниях и чувствах, но Её Величество, предвидя этот шаг, в свою очередь, решила не дать ему ни малейшей возможности осуществить задуманное и не соглашалась принимать его светлость иначе, как в присутствии придворных дам. Отчаявшись застать королеву одну, герцог придумал выяснить отношения там, где Генриетта точно оставалась одна, а именно в её спальне.

Да, мир между супругами продлился недолго, и Бэкингем, пользуясь тем, что король уже не заговаривал о разводе, громко объявил, что больше не станет вмешиваться в супружескую жизнь августейшей четы. Чарльз печально согласился с таким решением, и, объявив Генриетте, что не станет посещать её ночью до тех пор, пока она сама его об этом не попросит. Разумеется, королева не собиралась этого делать, и с тех пор спала одна.

Зная это и понадеявшись, что Генриетта вряд ли решится звать слуг, рискуя своей репутацией, Бэкингем ночью проник в её покои, воспользовавшись тайным ходом, который соединял спальню баронессы Сент-Люс с кабинетом королевы. Элен, обнадеженная согласием министра на её брак с Джоном, согласилась стать его сообщницей и сейчас, с трепетом в душе, ожидала, чем закончится эта афера.

Достигнув, таким образом, своей цели, Бэкингем окинул беглым взглядом комнату, освещаемую тусклым светом одиноко горящей свечи. Генриетта спала и показалась Джорджу ещё прекраснее, чем всегда. Её длинные волосы разметались по подушке, обнажённая грудь выткнулась из-под одеяла, которое обнимало всё её совершенное тело, на щеках спал застенчивый румянец, а её прекрасные черты лица, расслабленные сонной негой, были ещё совершеннее, чем в часы бодрствования. Не в силах оторвать восхищенного взора от захватывающего зрелища, милорд словно в полусне подошёл к ней и, наклонившись, легко коснулся губами её полуоткрытых в детской улыбке губ. Этого оказалось достаточно, чтобы Спящая красавица проснулась.

   — Вы? Вы что, с ума сошли? Что вы здесь делаете? — возмущённо воскликнула она, увидев герцога.

   — Любуюсь, — Джордж ещё не успел осознать, что сказка закончилась, и жестоко за это поплатился.

   — Вот как? — Генриетта села на кровати и, закутавшись в одеяло, почувствовала себя увереннее. — Послушайте, милорд, если вы сейчас же не избавите меня от своего присутствия, то я...

   — Не трудитесь, — прервал её герцог. — Не нужно пугать меня карами, которые могут свалиться на мою бедную голову. С меня уже и так более чем достаточно. Из-за вас я потерял покой и сон, и теперь хочу любить вас, чувствовать вас, обладать вами.

Он уверенно обнял её и говорил всё это, глядя прямо в глаза желанной женщине и почти касаясь губами её губ.

Его страстный взгляд обжигал её, пробуждая чувства. Подавив в себе желание, Генриетта оттолкнула его.

   — Так, значит, вы, милорд, решили пополнить свою коллекцию любовниц ещё одной коронованной особой? — дрожащим от гнева голосом произнесла она. — Не выйдет! Уходите сейчас же.

Герцог поднялся, делая вид, что собирается уходить, но вместо этого, наклонился к Генриетте и тихо, но отчётливо сказал:

   — Ни за что. Вы слишком любите меня для того, чтобы искренне требовать моего ухода. Или желаете, что, в сущности, сводится к тому же.

   — Вы так думаете?

   — Уверен. Если бы я был вам безразличен и вы действительно были возмущены моим поведением, то давно бы позвали на помощь гвардейцев, требуя защитить свою честь от наглеца, дерзнувшего ворваться в вашу спальню.

Королева вздрогнула словно от удара, и её глаза опасно заблестели. Герцог видел, что её самолюбие жестоко задето, что ещё немного,— и вечное стремление женщины любой ценой одержать победу вырвется наружу, и тогда ему несдобровать, но не смог заставить себя замолчать.

   — Генриетта, взгляните правде в лицо. Неужели вам доставляет удовольствие спать в холодной постели, находя утешение в незапятнанном блеске короны. Неужели этого достаточно для счастья?

   — Уходите, — проговорила королева. — Вы сказали и сделали достаточно для одного вечера. Уходите, или же я последую вашему совету и позову охрану.

* * *

Джордж пристально посмотрел в её глаза, лучившиеся холодным бешенством, и уверенно привлёк её к себе:

   — По собственной воле я не уйду. Вам придётся стать моей или же действительно позвать на помощь. Я больше не могу без вас.

И впился страстным поцелуем в её шею. Королева чувствовала его прерывистое дыхание, а его нежные, уверенные и такие мужские объятия совсем парализовали её волю, лишив возможности сопротивляться. Из последних сил она протянула руку и, нащупав шнурок звонка, висевший над кроватью, несколько раз дёрнула его.

Услышав странный звук, доносившийся откуда-то сверху, Бэкингем поднял голову и недоумённо посмотрел на неё.

   — Сейчас здесь будут мои гвардейцы, — сказала Генриетта. — У вас ещё есть пара минут, чтобы подумать о смысле жизни. Уйти и спастись либо остаться и погибнуть, — выбирайте!

Джордж усмехнулся. Он понял, что проиграл, но вся его гордость восстала при упоминании о возможном бегстве. Поэтому герцог отрицательно покачал головой. Потом улыбнулся, смиряясь с неизбежным. В соседней комнате уже слышались чьи-то шаги.

   — По-моему, жестоко отправить человека на смерть, не подарив даже поцелуй, — попытался он пошутить.

   — Вы уже украли его у меня, — тут же отпарировала Генриетта.

Шаги остановились, и дверь открылась.

   — Вы звали меня, Ваше Величество? — спросил нежный женский голос, принадлежавший баронессе Сент-Люс.

Генриетта, которая поднялась с кровати ей навстречу, утвердительно кивнула. Девушка вошла и неуверенно остановилась посреди спальни. Бэкингем молчал, боясь поверить в чудо.

   — Моя дорогая, — продолжила королева, — у меня есть для тебя поручение, которое может стоить мне жизни, если ты исполнишь его недостаточно ответственно.

   — Можете на меня положиться, — ответила Эленита. — Я жизнь отдам за Ваше Величество.

   — Не сегодня, моя дорогая, — улыбнулась Генриетта. — Сейчас нужно всего лишь проследить, чтобы сюда никто не вошёл. Ты понимаешь?

Девушка облегчённо вздохнула.

   — Можете не волноваться, моя королева, — сказала она и, лукаво подмигнув Бэкингему, вышла, заперев за собою дверь.

Герцог перевёл дыхание. Генриетта тоже молчала, но её руки, поддерживающие на груди одеяло, вдруг опустились, и через миг это нехитрое одеяние уже лежало на полу, а она, легко переступив через него, стремительно подошла к Джорджу и, привстав на цыпочки, потянулась к его губам.

— Жизнь моя! — Этот вздох вырвался прямо из глубины его сердца, и он, теперь счастливейший из смертных, схватил на руки обожаемую женщину и уложил её на постель...

* * *

...Они были созданы друг для друга. Джордж и Генриетта поняли это, попав ещё только в первый круг любви, а страсть всё крепла, оголяя их чувства и разжигая огонь, как в душе, так и в теле.

 

ГЛАВА 17. ДЕ МОЛИНА

Следующие несколько недель стали для Бэкингема настоящим раем на земле. Он никогда так не любил и знал, что эта любовь взаимна. Но потом идиллия закончилась.

Одним прекрасным утром Генриетта получила письмо, которое стёрло беззаботную улыбку на её лице и лишило покоя настолько, что ночью она покинула Уайт-холл, причём так поспешно, что забыла уведомить Джорджа об отмене ранее назначенного свидания.

Взяв с собою только Уолтера Монтегю и небольшой эскорт из нескольких гвардейцев, королева поехала на встречу с Великим магистром «Молчаливых» — маркизом де Молина, который только что вернулся в Англию после длительного отсутствия. Она не ожидала ничего хорошего от этого свидания, и предчувствия её не обманули.

   — Я располагаю сведениями, что вы, моя прекрасная королева, решили отступиться от нашего союза, — с мрачным спокойствием начал де Молина.

   — Вы вытащили меня из постели для того, чтобы поссориться? — выдержки Генриетте тоже было не занимать.

   — О, я понимаю! Сейчас вы бы предпочли нежиться в объятиях вашего любовника...

   — Конечно. Но если вы желаете заключить меня в объятия, то зачем начинаете ссору?

   — Я говорю о Бэкингеме!

   — Вот как? Но я почему-то приехала к вам, а не к нему.

   — Испугались?

   — Чего? Поссорившись, мы оба потеряем многое, но ваш убыток будет больше.

Де Молина скептически усмехнулся.

   — Послушайте, Эрнандо, если вы меня в чём-то обвиняете, то говорите прямо. Иначе я отправляюсь в постель.

   — К Бэкингему?

   — К нему или к мужу — какая разница, если вы так безразлично воспринимаете моё намерение?

   — А чего вы ожидали? Несколько месяцев подряд я твержу вам о необходимости избавиться от первого министра, привожу все мыслимые и немыслимые доказательства, вы соглашаетесь, а стоит мне на минуту упустить вас из виду, как вы впускаете его к себе в постель!

   — Вы ревнуете? — улыбнулась королева.

   — Нет.

   — Нет?

   — Нет!

   — Тогда прекратите истерику. Я могу простить подобное поведение только влюблённому мужчине.

   — Чёрт бы вас побрал! — выдохнул де Молина.

Наступила тягостная пауза, прерываемая только учащённым дыханием собеседников.

   — Объясните мне, чем герцог вам не угодил? — наконец потребовала королева.

   — Извольте. Но прежде вы расскажите мне, какого черта при дворе делает лорд Дигби? Я рассчитывал, что Бэкингем избавится от этого человека хотя бы после того, как тот чуть было не устроил ему импичмент, но нет! Герцог позволил ему вернуться ко двору. Бристолю! Своему злейшему врагу!

   — Наверное, у Бэкингема были основания так поступить, — неуверенно произнесла Генриетта, потому что и сама не понимала причин такого поступка своего министра.

Вы совершенно правы, Ваше Величество, — мрачно заметил де Молина. — Что бы я ни думал о Бэкингеме, но он отнюдь не глупец. И раз он решил помиловать бывшего английского посла в Мадриде, то только потому, что желает с его помощью прекратить войну с Испанией.

Королева тяжело вздохнула. Великий магистр был прав, но на этот раз его удивительная осведомлённость нисколько не обрадовала Генриетту, которая уже несколько месяцев жила в страхе, что мирные проекты Бэкингема станут известными «Капюшонам». И вот этот чёрный день настал! Заговор против Ришелье потерпел поражение, от аббата Фанкана тоже не было утешительных новостей, денег на новую войну парламент не дал, и Бэкингем вернулся к своей прежней происпанской политике, уверив королеву, что теперь Англия будет жить в мире со всей Европой.

   — У вас есть доказательства того, что Бэкингем собирается так поступить? — всё же спросила Генриетта.

   — Нет, но они появятся, как только Бристоль наладит переписку со своими друзьями в Мадриде. Даю вам слово, что я глаз с него не спущу.

   — Вот когда вы раздобудете улики, тогда мы и продолжим этот разговор, — облегчённо вздохнула Генриетта. — Послушайте, Эрнандо, я действительно хочу спать.

Тёмные глаза маркиза зловеще сверкнули.

   — Ну, хорошо же, — ответил он со странной улыбкой. — Только учтите, что герцог желает заключить мир с Испанией только затем, чтобы развязать войну с Францией.

   — Вы ошибаетесь, и я вам сейчас это докажу. Знаете, зачем герцог вытребовал из ваших рук аббата Фанкана?

   — Да, я уже слышал сказку о присоединении Франции к Еванглистической унии. И даже почти поверил в неё... Генриетта, этот план неосуществим. Ришелье, быть может, и хотел бы подложить Габсбургам хорошую свинью, но королева-мать ему не позволит. Даже сейчас, когда я сделал всё, чтобы ослабить происпанскую партию при французском дворе, и даже достиг в этом немалых успехов, король Людовик не согласился изменить свой политический курс и последовать заветам своего великого отца, который считал Испанию наиглавнейшим врагом Франции.

   — Так, по-вашему, Бэкингем преступник только потому, что желает осуществить невозможное?

   — Чёрт возьми! — взорвался Великий магистр. — Да этот человек губит всё, к чему не прикоснётся. Вспомните неудачи армии Манфельда, которая должна была отвоевать Пфальц у Габсбургов. Вспомните Кадис, когда вместо того, чтобы отправить английский флот к Везеру, на помощь Кристиану Датскому, Бэкингем бросил его гоняться за испанским золотом!

   — Вы сейчас говорите как парламентская оппозиция, — улыбнулась королева.

   — Ну, хорошо... Я буду говорить прямо. Знайте же, что Бэкингем протягивает Испании руку дружбы только затем, чтобы вонзить кинжал в спину Франции! Мир с испанцами принесёт войну с французами. И это в тот момент, когда Кристиан Датский потерпел поражение при Луттере, от которого уже не оправиться, а протестантские княжества изнемогают под ударами непобедимой армии Валленштейна.

   — Вы говорите о чехе, который состоит на службе у императора?

   — О нём. Я должен был не допустить возвышения этого честолюбца! Его гений ещё принесёт нам много хлопот.

   — И в чём заключена гениальность этого Валленштейна? — со скептической улыбкой поинтересовалась Генриетта.

   — Судите сами. Выходец из бедного, но знатного рода, он был дважды женат и оба раза настолько удачно, что вполне поправил свои финансовые дела. Алчен, беспринципен. Родился протестантом, но перешёл в католичество. Для обогащения не брезгует ничем, даже фальшивомонетничеством. Благодаря конфискации имений своих противников стал богатейшим землевладельцем, а император присвоил ему титул герцога Фридландского.

   — Вы нарисовали мне портрет ловкого человека, но отнюдь не гения.

   — Валленштейн предложил императору свои услуги в качестве главнокомандующего, и император их принял. Знаете, почему?

   — Говорите же.

   — Он не просил у императора денег на набор и содержание войска, но сейчас у него мощнейшая армия в Европе.

   — Как это возможно?

   — Он кормит армию за счёт завоёванных территорий, не тратя ни гроша на её содержание. Следует признать, что у этого Валленштейна есть голова на плечах. Наёмники всё равно грабят мирное население, так почему же не придать этому грабежу видимость законности? Да и фортуна к нему благосклонна.

   — Если врага не удаётся победить, его нужно купить, — подумав, заявила Генриетта. — Особенно, если этот Валленштейн, как вы говорите, алчен и беспринципен. В самом деле, маркиз, а почему бы ордену не пожертвовать часть своих несметных богатств на покупку стоящего солдата? Судя по его таланту всё превращать в деньги, это будет удачная инвестиция, которая принесёт солидную прибыль. Неужели только император может позволить себе содержать талантливого полководца?

   — А вы знакомы с его проектом объединения Германии? — ехидно поинтересовался Валенса. — Герцог Фридландский желает упразднить все эти немецкие княжества и графства и дать Германии короля. Угадайте, на чью голову он собирается возложить корону? Так что, Ваше Величество, если у вас найдётся свободное королевство, я обещаю, что вступлю в переговоры с Валленштейном и добьюсь успеха.

   — Чего вы ждёте от меня? — настойчиво повторила королева.

   — Я хочу, чтобы Англия выполнила свой долг и поддержала германских протестантов сейчас, когда ещё есть надежда переломить ход войны.

   — А что вы скажете о французских гугенотах? — ехидно поинтересовалась королева.

   — Скажу, что они в безопасности, — заявил де Молина. — Ришелье не станет давать Англии повод развязать войну с французами под предлогом защиты религии. А так как Бэкингем не желает этого понять, то я требую отставки Бэкингема.

   — У меня есть другой план, — жёстко ответила Генриетта. — Если Валленштейн вам не по карману, то его нужно временно изолировать до тех пор, пока его цена не упадёт. Неужели, у такого талантливого человека нет завистников, способных шепнуть на ухо императору два-три слова о его честолюбивых мечтах? Ну, вот, я всё сказала и теперь отправляюсь спать. Советую и вам поступить так же...

Но к несчастью для королевы, Валенса, видимо, терзался бессонницей, так что Генриетте удалось избавиться от его общества только под утро.

   — Этот человек меня убивает, — пожаловалась она Уолтеру Монтегю, который всё это время терпеливо ждал её в карете.

Молодой человек выслушал её рассказ с подчёркнутым вниманием.

   — Значит, маркиз признался вам, что это он ослабил испанскую партию во Франции? — задумчиво произнёс он.

   — Да, — запальчиво повторила Генриетта. — А что он говорил о Бэкингеме! Сам сэр Элиот не смог бы придумать более абсурдных обвинений в адрес герцога. И потом, какого дьявола Англия должна воевать с Габсбургами, отстаивая интересы «Молчаливых»? Де Молина сошёл с ума, если думает, что я, католичка, буду способствовать его богопротивным планам, рискуя погубить свою душу.

Уолтер закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья.

   — От этого человека нужно избавляться, — произнёс он. — И чем скорее, тем лучше. Иначе, скоро он придёт к вам не с улыбкой на лице, а с кинжалом за спиной.

   — Да, да, — лихорадочно произнесла королева, так как слова Монтегю прямо совпадали с её собственными ощущениями. — Но как это сделать? Уолтер, ведь он опасен. Смертельно опасен!

   — С «Молчаливыми» шутки плохи, — согласился молодой человек. — Вы, конечно, можете подсыпать ему яду в бокал с вином, но, уверен, что он предпочтёт выпить из вашего бокала, и только после того, как вы сделаете первый глоток.

Генриетта закрыла лицо руками.

   — Я боюсь, — призналась она. — У меня нет ни желания, ни возможности сделать то, что он требует от меня. Уолтер, я действительно боюсь.

Молодой человек нежно прижал её к себе.

   — Есть надёжный способ избавиться от этого человека раз и навсегда, — тихо проговорил он. — И, главное, сделать это так, чтобы в случае неудачи маркиз ни о чём не догадался.

Генриетта впилась в него отчаянным взглядом.

   — И как это сделать? — быстро спросила она.

   — Нужно предоставить возможность действовать другим, — пожал плечами Монтегю. — К счастью, у Великого магистра есть враги. И, главное, не менее могущественны, чем он сам и его орден.

Уолтер говорил о иезуитах. Королева поняла это, и долго молчала, не решаясь ни отказать, ни согласиться.

— Действуйте так, как сочтёте нужным, — наконец сказала она. — Но помните, у вас нет права на ошибку. И знайте, что в случае неудачи, моя гибель будет на вашей совести...

* * *

Когда Генриетте наконец удалось вернуться домой, было уже утро. А в спальне её встретил не только рассвет, но и герцог Бэкингем собственной персоной.

   — Так, — усмехнулась королева, взглянув в его мрачное лицо, — заснуть у меня сегодня не получится.

   — Где вы были? — отчеканил герцог.

   — Я обязана вам отчётом? Кстати, что вы вообще здесь делаете?

В другое время Генриетта нашла бы другие слова для подобного разговора, но события этой ночи изрядно вымотали её, и, как всегда в подобных случаях, усталость притупила чувство здравого смысла.

   — Жду вас, — Бэкингем еле сдерживался. — Вы, моя королева, назначили мне свидание, если помните.

   — Да, наверное. Но я устала. Встретимся в другой раз.

   — Вы были с мужчиной, — тихо произнёс Джордж. — С кем?

   — Я не клялась вам в верности, милорд, — устало произнесла Генриетта. — Давайте оставим этот разговор.

   — Вы правы. Оставим всё это.

Герцог вышел, хлопнув дверью, но у Генриетты не было сил, чтобы удерживать его.

   — Господи, как же я хочу спать, — пробормотала она, на ходу стягивая с себя одежду.

Потом улеглась в постель и тут же уснула.

 

ГЛАВА 18. ИСТОРИЯ КЭЙТ

После встречи с королевой взбешённый Бэкингем вскочил на коня и бешеным аллюром помчался прочь из дворца, не разбирая дороги. Проскакав добрых полчаса, герцог остановился и огляделся вокруг, пытаясь понять, где же он находится. Выяснилось, что находился милорд в грязном квартале Лондона, обитатели которого без стеснения пялились на богато одетого всадника. Из одного окна вылетел ночной горшок и, едва не задев герцога, угодил под копыта коню, испугав его. Чертыхнувшись, Джордж отъехал в сторону, соображая, у кого бы спросить дорогу.

Тут из негостеприимного дома вся в слезах выбежала девушка, сопровождаемая криками и проклятиями долговязого субъекта.

   — Ты выйдешь за него замуж, упрямая тварь, иначе я выкину тебя из дома, и ты подохнешь на улице, как бешеная собака!

Вслед девушке была брошена палка, и несчастная от удара упала на землю, прямо под копыта герцогской лошади. Бэкингем соскочил с коня, чтобы помочь несчастной, и остолбенел от изумления, так его поразила её необыкновенная красота. Большие синие глаза, полные слёз, смотрели по-детски доверчиво, точёные черты прекрасного лица, правда, перепачканного дорожной пылью, белокурые волнистые волосы, миниатюрная фигурка, — она была словно Мадонна, сошедшая с небес на землю.

Возмущённый таким обращением с этим ангельским созданием, герцог с силой оттолкнул мерзавца, который уже собирался наброситься на свою жертву:

   — Эй, любезный, я вижу, что мне придётся поучить тебя галантному обращению с дамами!

   — Проваливай отсюда, красавчик, — откликнулся тот. — Я такой же дворянин, как и ты, а эта дрянь — моя сестра, законным опекуном которой я являюсь. Так что убирайся отсюда подобру-поздорову, или же я проучу тебя как следует!

Но разъярённый герцог выхватил шпагу, и испуганный верзила завопил так громко, что на его крик сбежались вооружённые крепкими дубинками соседи. Дело принимало нешуточный оборот.

Девушка уже поднялась и попыталась увести Бэкингема с поля битвы. Её заступничество было так трогательно и одновременно так комично, что вызвало в толпе фривольные шуточки, которые вконец разозлили герцога, и он, отстранив девушку, отважно бросился в самую гущу нападающих. Всё же силы были неравны, и Джорджу Вилльерсу пришлось бы скверно, если бы не удивительная настойчивость девушки. В тот момент, когда обессиленный Бэкингем оказался прижатым к стене дома напирающей толпой, она открыла дверь.

   — Сюда! — долетел до сознания милорда её нежный голосок, и он, собравшись с силами, оттеснив самых яростных мстителей, ворвался в дом и с помощью девушки забаррикадировал вход.

   — Ну, это их задержит ненадолго, — перевёл он дыхание.

Словно в подтверждение его слов нападающие дружно ударились в дверь, а некоторые принялись штурмовать окна.

   — Скорее, скорее, — поторопила Джорджа незнакомка, — мы в доме мясника, можно подняться на чердак, оттуда — на крышу!

Герцог был так изнурён событиями этой ночи, что даже не догадался спросить, зачем, собственно, лезть на крышу, не удобнее было бы спрятаться, например, в подвале. Но времени на раздумья не было, поэтому он молча последовал за девушкой. Пробежавшись по крышам, они влезли в окно на верхнем этаже одного из домов и оказались в уютно обставленной комнате.

   — Ну вот, — облегчённо вздохнула красавица, — теперь они перевернут вверх дном дом мясника (так ему и надо), после этого обыщут окрестности, потом устанут и разойдутся по домам. Тогда вы сможете уйти.

   — Где мы? — прервал её Бэкингем.

   — У меня в комнате.

   — Вот как? — улыбнулся Джордж. — И вы уверяете меня, что эти сумасшедшие не станут искать нас здесь?

   — Сюда они не войдут, — девушка сказала об этом так убедительно, что герцог сразу же ей поверил.

Впрочем, сейчас у милорда было только одно желание — отдохнуть. Он без лишних церемоний растянулся на кровати. Незнакомка тем временем исчезла за ширмой. Некоторое время оттуда слышался шорох ткани, потом — лилась вода, а спустя некоторое время выглянула и сама хозяйка. Заметив восхищенный взгляд молодого человека, она немного покраснела.

   — Чёрт меня возьми! — вырвалось у Джорджа. — Вот уж когда любопытство не является пороком!

   — Что вы хотите сказать?

   — То, что у меня была великолепная возможность присутствовать при вашем туалете и я глупейшим образом её упустил!

Девушка покраснела ещё больше.

   — Кстати, — продолжил Бэкингем, — мы знакомы уже так много времени, а я до сих пор не знаю вашего имени.

Вы не находите, что эту досадную оплошность нужно исправить?

   — Меня зовут Кэтрин, — просто сказала она.

   — Кэйт, котёнок! — протянул Джордж. — Честное слово, это забавно, ещё час назад я и не подозревал о вашем существовании, а теперь у меня такое чувство, что я знаю вас всю жизнь.

Он легко поднялся и подошёл к девушке.

   — Как вы думаете, почему?

   — Не знаю, — тихонько проговорила она. — Вам больно?

   — Что? — не понял герцог.

   — Кровь. Посмотрите.

Бэкингем оглядел себя в зеркале. Вид у милорда был ещё тот — запылённое лицо в ссадинах, рваный камзол, оборванные кружева. Он рассмеялся и шутливо привлёк к себе девушку, но тут же отпустил, поскольку в дверь постучали.

   — Кэтрин, открывай, я знаю, что ты здесь! — раздался чей-то голос.

   — Это Уильям, — побледнела девушка.

   — Кто такой? — нахмурился герцог.

   — Мой брат. Уходи, я ни за что тебя не впущу! — крикнула она вслух.

   — Ну, погоди у меня, упрямица, — разозлился тот. — Открывай, или я взломаю дверь.

   — Если хотите, я проучу его, как следует, — предложил Вилльерс.

   — Нет, на его крики сбегутся соседи, и всё начнётся сначала, — возразила Кэйт.

   — Что ты там шепчешь, говори громче! — потребовал братец.

— Вилли, ступай спать, ночная попойка не пошла тебе на пользу, ты еле стоишь на ногах. А дверь крепкая и ломать её я бы тебе не советовала, к тому же новая стоит денег.

Видимо, упоминание о предстоящих расходах немного остудило эту горячую голову, потому что неугомонный верзила ещё несколько раз чертыхнулся и в самом деле поплёлся спать.

После его ухода Бэкингем предпочёл немедленно покинуть негостеприимный дом, уведомив Кэйти о том, что ближайшим вечером навестит её вновь.

И сдержал обещание. Вновь и вновь он возвращался в этот плебейский квартал, но уже в сопровождении господина Роджерсона, который был в ужасе от этих посещений. Герцогу очень понравилась Кэйт. Нет, он не был влюблён в неё, и даже не допускал подобной мысли, но девушка, безусловно, нравилась ему своей детской непосредственностью и живым характером. К тому же она была очень хорошенькой. В свою очередь, Кэйт не на шутку влюбилась в красавца герцога, и не в правилах милорда было пренебрегать подобным проявлением чувств. А так, как Джордж благоразумно скрыл от девушки своё имя и титул, то его мужскому самолюбию весьма льстило то, что его любят ради его самого, а не руководствуясь корыстными мотивами. К тому же милорд очень страдал от измены Генриетты, и объятия Кэйт оказались весьма неплохим лекарством.

Впрочем, подобная идиллия не могла продлиться долго. Неугомонный братец Кэйти желал выдать сестру замуж за некоего Самуила Губса — богатого еврея, который, овдовев, решил жениться на молоденькой дворянке. Не стоит и говорить о том, что девушка пришла в ужас от такого предложения, но Вильям не желал ничего слушать. Его решимость объяснялась очень просто — жених обещал не только взять невесту безо всякого приданого, но и отвалить самому Вильяму солидный куш.

   — Послушай, Кэйт, — серьёзно сказал Джордж, выслушав всё это. — Я не могу тебя обманывать. Я люблю тебя, но не смогу на тебе жениться.

   — Вы женаты? — вздох отчаяния вырвался из глубины её сердца.

   — Да.

   — Почему же вы не сказали об этом раньше? — выдохнула девушка.

   — Я знал, если ты узнаешь об этом, то не захочешь видеть меня. А для меня это хуже смерти.

Кэйт разрыдалась. Герцог терпеливо ждал, пока она успокоится. И не напрасно — девушка уже успела так полюбить его, что даже мысль о расставании была для неё невыносима.

   — Котёнок, — нежно продолжил Джордж, когда она успокоилась, — послушай меня. Ты можешь не выходить замуж за этого человека, но тогда твой брат сделает твою жизнь невыносимой.

   — О да! — побледнела Кэйт. — Я утоплюсь.

   — Не говори глупостей. Я позабочусь о тебе. Хочешь, я куплю тебе дом, возьму прислугу. У тебя будет всё, о чём ты сможешь только мечтать. Меня уже давно ничего не связывает с женой, и я всецело буду принадлежать тебе. Что скажешь?

После потоков пролитых слёз и сотни-другой поцелуев Кэйт согласилась. Побег был назначен через три дня. За девушкой должен был приехать Патрик и отвести её в новый дом.

Но нетерпение жениха и брата ускорили события. Уже на следующий день Вильям объявил сестре, что завтра она станет женой Самуила Губса. К счастью, вечером приехал Патрик и вынужден был немедленно увезти рыдающую Кэйт. Но куда? Дом ещё не был куплен, и, немного подумав, камердинер решил отвезти девушку прямиком в герцогский дворец.

 

ГЛАВА 19. ОБЪЯСНЕНИЕ

Патрик оставил Кэйт в великолепно обставленной гостиной и вышел, притворив за собою дверь. Девушка осталась одна.

Не веря своим глазам, Кэйт некоторое время с изумлением разглядывала окружающую её роскошь, но это занятие ей скоро наскучило. Поэтому она решила осмотреть дворец. Со смешанным чувством страха и восхищения Кэйт прошла через ряд комнат, разглядывая портреты, висевшие на стенах. Внезапно девушка тихо вскрикнула и побледнела. На стене висела картина, на которой торжественно восседала семейная пара. Мужчина поразительно напоминал хорошего знакомого Кэйт, который, по словам Патрика, служит в этом доме.

   — Нет, — улыбнулась своим сомнениям девушка, — этого не может быть!

Но дальше её уверенность полностью капитулировала. Чуть дальше висел великолепный портрет Джорджа Вилльерса герцога Бэкингемского работы Рубенса. Там возлюбленный Кэйти был мастерски изображён в парадном костюме, расшитом жемчугом, и никак не походил на скромного секретаря, которым сам себя называл.

   — Но кто же он? — простонала девушка.

Первым её побуждением было бежать. Но куда? И зачем? Девушка невольно улыбнулась своим страхам и решила, что Джордж хоть и скрывает от неё тайну своего происхождения, но на самом деле всё не так ужасно, как ей самой показалось.

   — Я потребую у него объяснений, — решила Кэйт, — и не успокоюсь, пока не получу их.

И тут, в унисон её мыслям, дом начал оживать. Послышались чьи-то голоса, один из которых показался Кэйт очень знакомым. Она приоткрыла дверь и принялась наблюдать за происходящим.

В приёмной было довольно много народу. Появились слуги в богатых ливреях и засуетились вокруг вошедших.

   — Джеймс, проводи этих господ в Красную гостиную, — сказал хорошо знакомый Кэйти голос, — а вы, Бристоль, пойдёмте со мной!

Девушка вся обратилась в слух и, стараясь ничем не выдать своего присутствия, осторожно подалась вперёд, желая удостовериться. По лестнице поднимались двое вельмож.

   — Пройдёмте в мой кабинет, милорд, там мы сможем спокойно поговорить, — обратился к своему спутнику знакомый Кэйти.

Девушке захотелось выйти из своего укрытия, но непонятная робость удержала её. Это был её возлюбленный, но в то же время — и не он. И дело было не только в богатой одежде, хотя костюм герцога был, как всегда, великолепен. Его лицо по-настоящему испугало Кэйт. Сейчас она видела там жёсткое и высокомерное выражение, которого прежде не наблюдала, а голос! Повелительные интонации настолько изменили его, что, казалось, он принадлежит совершенно другому человеку. Не веря своим глазам, Кэйт смотрела на любимого ею мужчину и не узнавала его. Тем временем герцог и его спутник направились прямо к двери, за которой стояла девушка. Скорее интуитивно, чем осознанно, Кэйти отступила вглубь комнаты, ища глазами, куда бы спрятаться. В конце концов она укрылась за портьерой, и вовремя, поскольку через миг мужчины вошли в комнату.

   — Ну, так что, граф, будем продолжать игру или поговорим начистоту? — Бэкингем небрежно сбросил расшитый золотом плащ и швырнул его на резную спинку кресла, стоящего у стены.

   — И что вы собираетесь мне сообщить? — лениво протянул его собеседник.

   — Я полагаю, вы очень удивились, когда я позволил вам вернуться ко двору после того, как вы приложили массу усилий, устраивая против меня заговор в парламенте. Не трудитесь возражать, — предостерегающе заметил герцог, увидев, что Бристоль (а это был он) собирается оправдываться. — Я позвал вас сюда не из-за этого.

   — А из-за чего же?

   — Я хочу знать, неужели Ришелье расщедрился на покупку необходимого количества голосов для организации моего импичмента? Или же деньги на это благое дело вам передала Испания? Только не лгите.

   — Клянусь честью, Оливарес тут не при чём! — воскликнул Бристоль.

   — Это очень плохо, милорд, — вздохнул герцог. — Если я не похоронил вас заживо в провинции, то только потому, что рассчитывал на ваши связи с испанским двором. Англия стоит на пороге войны с французами, и продолжать воевать с испанцами сейчас равно самоубийству.

   — Вы хотите заключить мир с Испанией? — удивился граф.

   — Да. И очень рассчитываю на вашу помощь. Но если вы говорите, что ничем не можете мне помочь, то езжайте пасти овец в своих шотландских поместьях. Прощайте!

   — Подождите, — быстро произнёс лорд Бристоль. — Я сказал, что не поддерживал отношения с испанцами, потому что наши страны находятся в состоянии войны. Но как только получу от короля необходимые инструкции, я вспомню моих друзей в Мадриде, а они вспомнят меня.

   — Вы получите такие инструкции лично от Его Величества, — кивнул герцог, понимая, что ушлый дипломат старается обезопасить себя от обвинений в предательстве. — Но переговоры должны проходить в обстановке строжайшей секретности. Я не хочу, чтобы французы или, что ещё хуже, наши протестантские союзники о них узнали. Поэтому и прибегаю к вашей помощи, а не отправляю в Испанию официальное посольство.

   — Это мудрое решение, милорд, — согласился Бристоль. — Я попытаюсь наладить отношения с Мадридом с помощью господина Сент-Эспри — доминиканского монаха, который пользуется полным доверием Оливареса и моего старинного приятеля — маркиза де Бедмара, который всегда был горячим сторонником примирения Испании и Англии.

   — Действуйте, господин граф, действуйте, и да поможет вам Бог!

Достигнув, таким образом, соглашения, враги любезно раскланялись. Проводив взглядом господина Дигби, Бэкингем с торжествующей улыбкой оглядел своё отражение в зеркале.

   — Великолепно, — произнёс он. — Бристоль будет лезть из шкуры, чтобы убедить Мадрид заключить союз с Англией, рассчитывая в случае удачи приписать себе все заслуги. Но ничего у вас, друг мой, не выйдет.

Герцог несколько раз дёрнул за шнурок звонка.

   — Разыщите Жербье, — приказал он вошедшему лакею. — Пусть немедленно явится ко мне.

   — Он здесь, — ответил слуга. — Ждёт поручений вашей светлости.

Бальтазар Жербье считался придворным живописцем Бэкингема и был его художественным агентом, которому герцог поручал пополнять свою уникальную коллекцию живописи, считавшуюся одной из лучших в Европе. Во время таких поездок этот господин обзавёлся множеством полезных знакомств, которые позволили ему начать карьеру тайного агента, пользовавшегося полным доверием министра.

   — Жербье, вы отправитесь в Брюссель, — велел ему герцог. — Я вам дам письмо к придворному художнику эрцгерцога — господину Рубенсу, с которым я свёл знакомство в Париже. Как живописец, он поможет вам приобрести достойные экземпляры для моей коллекции, а как человек, близкий к инфанте Изабелле — правительнице испанских Нидерландов, поспособствует заключению мира между Англией и Испанией.

   — Вы не переоцениваете возможности господина Рубенса, милорд? — осторожно осведомился Жербье. — Конечно, он гениальный художник, но...

   — В любом случае никому другому я не могу поручить эту миссию, — вздохнул Бэкингем.

   — Этот человек уже добился успеха как живописец, но, к счастью для нас, жаждет славы и на дипломатическом поприще. Его родной Антверпен бедствует из-за войны между Нидерландами и Соединёнными провинциями И, хотя для английской торговли нет ничего хуже голландского благоденствия, я всё же выступлю сторонником этого мира, тем более, что Испания никогда не согласится признать независимость Голландии. И этот мирный договор, если он всё-таки будет подписан, будет той самой миной замедленного действия, фитиль которой можно будет поджечь в ту самую минуту, когда голландское благополучие начнёт угрожать английским интересам... Но я отвлёкся. Словом, если господин Рубенс приложит к заключению англо-испанского соглашения хоть толику той изворотливости, которую использовал, чтобы содрать с меня сто тысяч флоринов за свои картины, то вопрос можно считать решённым.

   — Я так и не понял, почему старина Питер, к которому я, впрочем, отношусь с искренней симпатией, будет нам помогать, — протянул Жербье.

   — Потому что Испанские Нидерланды заинтересованы заключить мир с нашим союзником — Соединёнными провинциями, что возможно только при посредничестве Англии и с согласия Мадрида. Поэтому я и рассчитываю, что инфанта, следуя добрым советам Рубенса, примет самое горячее участие в этом деле... Так что — в путь, друг мой. В добрый путь!

Получив необходимые письменные инструкции, содержавшие основы англо-испанского мирного соглашения, и вверительное письмо, написанное министром, Жербье ушёл, и Кэйт тихонько вышла из своего убежища. Она далеко не всё поняла, но одно ей было ясно — её любимый не был тем, за которого себя выдавал. Девушка была полна решимости выяснить всё до конца. Услышав шаги, Бэкингем обернулся и увидел её.

   — Кэйт? — не веря своим глазам, воскликнул он. — Что ты здесь делаешь?

   — Патрик привёз меня в этот дворец, — дрожа, ответила Кэйт.

   — Вот как? — нахмурился герцог.

Он нетерпеливо дёрнул за шнурок звонка.

   — Где Роджерсон? — крикнул он слуге, прибежавшему на зов. — Разыщи его, пусть идёт сюда. И быстро!

Глаза Кэйт широко распахнулись от удивления: слуга исчез со сказочной быстротой, словно растворился в воздухе. Джордж попытался обнять девушку, но та ловко увернулась.

   — Кэйт, ангел мой, что случилось?

   — Вы лгали мне, вы всё время мне лгали! — на её глазах выступили слёзы, и через миг они предательскими струйками потекли по щекам.

   — Кэйт, — Бэкингем решительно привлёк девушку к себе, несмотря на отчаянное сопротивление с её стороны.

   — Кто вы такой? — она вырвалась из его объятий и теперь смотрела на него словно судья на преступника. — Отвечайте же!

   — Я — мужчина, который любит тебя, — вздохнув, ответил Вилльерс.

   — Вы сказали мне, что служите секретарём, а в этом доме я видела ваши портреты, значит, этот дворец принадлежит вам, потом вы угрожали лорду Бристолю, а он, я знаю, очень могущественный вельможа, а ещё что-то говорили о мире между Англией и Испанией. Так кто же вы?

   — Джордж Вилльерс герцог Бэкингемский, — ответил герцог, решивший покончить со всем сразу.

   — Боже мой! — Кэйти смертельно побледнела и попятилась от него.

   — Да, да! — разозлился Джордж. — Я и есть то чудовище, которое правит Англией, выше короля, но ниже Бога, и для которого не существует других законов, помимо тех, что он сам для себя создал! А ещё я людоед, и герцог Синяя Борода был моим предком.

В глазах Кэйт стояли слёзы, а на лице было написано такое отчаяние, что герцог поневоле замолчал.

   — Зачем я вам? — тихо спросила она. — Ведь при дворе так много красивых женщин, а я...

На подобные вопросы всегда существует один ответ, к тому же Бэкингему так часто приходилось отвечать на такие обвинения, что он, не задумываясь, выдал наиболее подходящий к случаю экспромт, и произнёс его так проникновенно, что Кэйти разрыдалась и бросилась к нему в объятия.

   — Ты — удивительное создание, — рассмеялся Джордж. — До сих пор я был уверен, что дам притягивает, а не отпугивает мой титул.

   — Каких дам? — тут же спросила Кэйт.

Бэкингем пожал плечами. Он точно знал, что если у женщины хватит глупости, чтобы задать подобный вопрос, то у неё точно не достанет ума, чтобы усомниться в ответе, который даст мужчина.

Так было и в этот раз. Патрику было поручено приобрести дом, где могла бы жить Кэйт и где герцог мог бы её навещать. Секретарь исполнил поручение с отменной быстротой, и уже через два дня девушка получила в полное владение очаровательный особняк, не слишком роскошный, чтобы не привлекать внимания, но для Кэйт он казался самым лучшим местом на земле. Она верила, что будет здесь счастливой. А как же иначе? Ведь в нём поселилась любовь.

* * *

Однако жизнь скоро развеяла мечты Кэйт на счастливую и безоблачную жизнь. Тучи на любовном горизонте появились довольно скоро, но вины Кэйт тут не было. Причина была в другом — Бэкингем по-прежнему был влюблён в королеву, хотя и не желал признаться себе в этом. Впрочем, Джордж твёрдо решил покончить с прошлым и делал для этого всё возможное, так что девушка чувствовала себя вполне счастливой.

Совсем иначе обстояли дела у Генриетты Французской. После отъезда де Молины она с удивлением заметила, что Джордж Вилльерс избегает её общества, но поначалу не очень тревожилась, понимая, что сама подтолкнула его к этому. Поэтому королева попыталась исправить ситуацию, используя как предлог политические дела, но уловка не удалась. Теперь Джордж был настолько холоден, насколько раньше пылал любовью. Нужно было срочно что-то делать.

Между тем Бэкингему становилось всё труднее изображать безразличие при встречах с королевой, но уязвлённая гордость удерживала его от соблазна поддаться. Было и другое — угрызения совести по отношению к Кэйти.

Нежная и ранимая девушка, любившая герцога всем сердцем, не могла не чувствовать охлаждения в отношениях с любимым. И хотя тот отшучивался в ответ на её вопросы, но его шутки успокоения не приносили. Поэтому на глазах Кэйти часто блестели слёзы. Джордж понимал, чем они вызваны, злился на самого себя, но однажды обрушил поток негодования на несчастную. Хлопнув дверью, герцог уехал. Опомнившись, он заставил себя написать Кэйти нежную записку с обещанием навестить её вечером, поскольку сам должен был присутствовать на заседании Тайного совета. Милорд подкрепил послание кольцом с огромным бриллиантом, вручил всё это Патрику вместе с приказом развеселить Кэйти и, будучи в полной уверенности, что нежные слова и бриллианты способны вылечить любую обиду, с лёгким сердцем поехал в королевский дворец.

Дела задержали Бэкингема в Уайт-холле ненадолго. Переговорив с королём, он, как и обещал, собрался ехать к Кэйти, но уже у выхода его остановила Элен Сент-Люс.

— Милорд, Её Величество желает вас видеть, — сообщила она герцогу, лукаво улыбаясь.

Первой мыслью Бэкингема было уклониться от свидания, но разговор, как назло, происходил при множестве свидетелей, поэтому проще было согласиться, что герцог и сделал.

Увидев его, Генриетта жестом выпроводила из кабинета всех присутствующих.

   — Я к услугам Вашего Величества, — церемонно поклонился ей Бэкингем, от которого не ускользнул этот манёвр.

Чёрные глаза королевы широко распахнулись.

   — Вы немного торопитесь, Джордж, — рассмеялась она, — но я не хочу с вами спорить.

Генриетта медленно подошла к нему, не сводя пристального завораживающего взгляда. Сердце герцога предательски дрогнуло, а кровь бешено застучала в висках. Он спрятал руки за спину, борясь с искушением поддаться слабости.

   — Я тороплюсь, Ваше Величество, — произнёс Бэкингем, но эти слова прозвучали так неубедительно, что Генриетта сразу же заметила фальшь и победно улыбнулась.

   — Думаю, ненадолго вы всё-таки сможете задержаться...

Она положила руки ему на плечи, и, привстав на цыпочки, потянулась к губам. Джорджу пришлось собрать все силы, чтобы нежно, но настойчиво отстранить её от себя.

   — Я выхожу из игры, моя королева, — твёрдо ответил он. — Может быть, ваши прежние любовники и позволяли играть с собою, но я не могу разрешить этого никому, даже вам.

   — Тогда уходите. Вы хорошо знаете, что я не стану вас удерживать.

   — Вот как? Значит, мне здесь больше нечего делать?

   — Вам виднее.

   — Чёрт возьми! Я ухожу, и не трудитесь меня догонять.

Выдав всё это, Бэкингем и в самом деле развернулся уходить, но на полпути остановился и выжидательно посмотрел на королеву.

   — Вам не кажется, милорд, что вы ведёте себя, как последний идиот? — улыбаясь, спросила она.

   — Как влюблённый, — возразил Джордж. — Впрочем, кто же в здравом уме рискнёт в вас влюбиться? То есть всякий сойдёт с ума, вас полюбив... Нет-нет, моя прекрасная королева, не надо хмуриться, вот, нашёл: чтобы полюбить вас, ум не нужен, скорее необходимо его отсутствие. А, впрочем, как вам будет угодно!

   — Вот что, господин умник, — нахмурилась Генриетта. — Вот уже битый час я добиваюсь, чтобы вы меня поцеловали, и что же получила взамен? Сомнительные умозаключения, уйму увёрток и ... вот что вы сейчас делаете?

   — Исправляюсь, — ответил герцог, целуя королеву...

* * *

Примирение с Её Величеством нисколько не усложнило личную жизнь милорда, а только наполнило её приятным разнообразием. Впрочем, слёзы и упрёки Кэйт, которая сердцем чувствовала наличие соперницы, ему скоро надоели, и герцог сообщил девушке о разрыве отношений. Впрочем, будучи человеком щедрым, который не скупился на подарки своим, даже случайным, любовницам (чем отчасти и объяснялась его необычайная популярность среди прекрасных дам), милорд и тут не стал изменять своим привычкам и оставил Кэйт тот небольшой дом, который приобрёл для свиданий.

 

ГЛАВА 20. БРАЧНЫЕ УЗЫ

Наладив свою личную жизнь, Джордж Вилльерс решил выполнить своё обещание и осчастливить брата долгожданным разводом. Чтобы не слишком обременять себя неприятными заботами, он поручил это дело матери — леди Комптон, графине Бэкингемской. Это была необыкновенная женщина, которая в своё время сделала немало, чтобы обеспечить будущее своим сыновьям. Не имея денег, но, обладая редкой красотой, которую унаследовали все её дети, в особенности Джордж, она трижды выходила замуж, причём каждый раз удачнее предыдущего. Забросив последнего мужа, который при всём его богатстве был непроходимым деревенщиной, энергичная леди переселилась в Лондон, поближе к своему великому сыну, и принялась докучать ему своей материнской заботой. Герцог Бэкингемский был слишком хорошим сыном, чтобы прямо возмущаться вмешательством графини в свои дела, и благородно терпел её назойливое внимание, даже если оно и переходило все допустимые рамки приличия. Леди Комптон, пользуясь этим, повсюду совала свой нос, время от времени позволяя себе рекомендовать кого-то из многочисленных родственников или благодарных просителей на ту или иную государственную должность. Чтобы отвлечь внимание матери от политики и от собственной персоны, Джордж поручил ей заняться разводом Джона, рассчитывая, что это хлопотное дело потребует некоторого времени, в течение которого миледи перестанет докучать ему своим присутствием.

Всё это доказывало только одно — герцог плохо знал собственную мать.

Итак, графиня с радостью взялась за выполнение щекотливого поручения. Несколько раз встретившись с семейством сэра Эдуарда Кока, леди, к собственному удовлетворению, смогла благополучно разрешить проблему. О результатах своих стараний она немедленно доложила Джорджу Вилльерсу.

* * *

Семейство Коков мало чем отличалось от множества других аристократических английских семейств. Сэр Кок, бывший главный королевский судья, был вынужден оставить этот пост по обвинению во взяточничестве, что стоило ему и места в Государственном совете. Его энергичная и честолюбивая супруга, леди Хаттон, была настроена против семейства первого министра ещё с тех пор, когда Бэкингем не захотел жениться на её родственнице, леди Диане Сесил. Миледи восприняла этот отказ как личное оскорбление, и с тех пор мстила семье Вилльерсов, как только могла. В свою очередь, сэр Кок был одним из деятельнейших членов оппозиции Бэкингему, так как министр решительно отказывался возвращать его в Государственный совет.

Супруги жили порознь. Семейное богатство находилось в руках леди Хаттон, которая унаследовала его от первого мужа, и совершенно не была настроена позволять второму супругу им распоряжаться. Собственно, этим фактом и объяснялась та мелочность, которую проявил сэр Кок при встрече с Джоном, потребовав у него содержания для своей дочери.

Разумеется, для Бэкингема эти подробности семейной жизни Коков не были тайной, и он несколько раз красноречиво зевнул, демонстрируя, таким образом, свою осведомлённость.

— Итак, — завершила свой рассказ графиня Бэкингемская, — я несколько раз встречалась с леди Хаттон. Она оказалась разумной женщиной и согласилась на моё предложение уладить это щекотливое дело миром... Словом, Джону придётся ещё раз жениться на Френсис, на этот раз открыто, и мы забудем о тайном венчании, как о страшном сне.

   — Как? — вытаращил глаза Бэкингем.

   — Ах, да, — спохватилась графиня. — Я забыла тебе сказать, мой дорогой сын, что в приданое от матери Френсис получит тридцать тысяч фунтов. Так что, думаю, мы все должны быть удовлетворены таким исходом дела.

И, скрестив руки на груди, эта достойная женщина, явно довольная собой, приготовилась выслушать потоки восхищения и благодарности от сына. И очень удивилась, когда услышала нечто другое.

   — Дорогая матушка, — осторожно произнёс Бэкингем, кусая ус. — Насколько я помню, я просил вас заняться разводом Джона, а не заново устраивать его брак.

   — Мой милый сын, — торжественно произнесла графиня. — Ты, видно, нездоров, если, обладая таким выдающимся умом, сейчас говоришь мне такой вздор. Как же можно позорить разводом девушку из такого благородного семейства? К тому же Френсис — одна из самых блестящих партий во всей Англии! И вспомни, Джорджи, сколько ты сам потратил сил, чтобы упросить покойного короля хоть как-то повлиять на леди Хаттон с тем, чтобы наш милый Джон мог жениться на её дочери. Теперь же, когда такая невеста у нас в руках, ты говоришь мне о каком-то разводе! Ты, который сам жаловался на её отца, сэра Кока, что вместе с неблагодарным Элиотом восстановил против тебя последний парламент!.. И даже не думай мне возражать, — она предостерегающе подняла руку, заметив, что её любимый сын именно это и собирается сделать. — Смотри, как всё хорошо складывается. Джон получает богатую жену, а ты с помощью его тестя расправляешься с оппозицией... Правда, для этого тебе придётся вернуть этого старого ворчуна в Государственный совет...

   — Ни за что! — взорвался Бэкингем. — Ноги его там не будет.

   — Хорошо, — тут же согласилась леди Комптон. — В конце концов этот пункт не прописывается в брачном контракте, а на словах можно обещать всё, что угодно.

   — Я сказал, нет!

Министр так редко возражал матери, что она немного опешила, но тут же взяла себя в руки:

   — Джордж, и зачем ты так разволновался? Обещать ведь буду я, а не ты.

Первый министр Англии схватился за голову.

   — Матушка, проще воевать с парламентом, чем спорить с вами, — выдохнул он.

Достойная леди довольно улыбнулась.

   — Вот так-то! — проговорила она, и нежно, по-матерински, потрепала тщательно завитую голову сына. — Сам знаешь, я всегда права.

   — Всё дело в том, — осторожно проговорил Бэкингем, — что наш Джон хочет жениться на баронессе Сент-Люс...

   — На этой француженке, фрейлине нашей королевы? — переспросила графиня. — Дорогой мой, я же не настолько наивна и давно поняла, что ты поручил мне заняться этим делом, чтобы я отговорила сына совершать подобную глупость. Бедный Джонни! Он никогда не отличался блестящим умом, и я давно перестала надеяться, что он когда-нибудь станет большим человеком. Но втоптать себя в грязь недостойным браком, я ему не позволю, не бойся.

Бэкингем, который и в мыслях не держал ничего подобного, ещё раз вздохнул. Зная свою мать, он не сомневался, что ей удастся подчинить Джона своей воле.

— Я умываю руки, — сказал себе он и, подобно известному библейскому герою, отошёл в сторону, заняв место зрителя в этой житейской комедии, которой было суждено перерасти в трагедию.

* * *

Джон действительно попытался сопротивляться, но все его возражения были безжалостно подавлены безупречной логикой матери и подкреплены авторитетом епископа Кентерберийского, которого графине тоже удалось привлечь на свою сторону. Она попробовала также заручиться королевской поддержкой, но Чарльз, вовремя предупреждённый Бэкингемом, успел отправиться на охоту в одну из королевских загородных резиденций и был полон решимости не возвращаться до тех пор, пока не перестреляет всех уток на болотах или же графиня Бэкингемская не оставит его в покое. Впрочем, миледи обошлась и без Его Величества. В назначенный день состоялась скромная церемония бракосочетания, после которой ненавидевшие друг друга виконт и виконтесса Пурбек благополучно разъехались в разные стороны, последовав доброму примеру семейства Кок. Уже через неделю после свадьбы леди Френсис открыто обзавелась любовником, шокировав этим поступком чопорное лондонское общество, которое, впрочем, не было в претензии на эту странную пару, так как подробности её совместной, точнее, раздельной жизни не давали ему скучать ещё много лет...

Джон совсем не переживал по поводу неудавшейся семейной жизни: ему удалось наладить отношения с Эленитой. Как ни странно, найти общий язык влюблённым помогла всё та же графиня Бэкингемская. Её материнское сердце было так взволновано непритворным отчаяньем виконта, что она отправилась с визитом к баронессе Сент-Люс и принялась убеждать молодую женщину помириться с её сыном.

   — Сударыня! — удивлённо воскликнула Эленита, выслушав её. — Но вы же сами сделали всё, чтобы помешать Джону женится на мне!

   — Моя дорогая, но я же не прошу вас выходить за него замуж, — запротестовала миледи. — Любовь и супружество в наши дни, это, увы, не одно и то же.

   — Значит, я не гожусь вам в невестки, зато достойна быть любовницей виконта Пурбека? — вспылила баронесса.

   — Конечно, — расцвела графиня. — Вот видите, вы же сами прекрасно всё понимаете. К тому же вы уже были любовницей моего сына, поэтому, моё предложение вряд ли способно вас оскорбить.

Элените понадобилось некоторое время, что прийти в себя от такой наглости и решительно отказаться от предложения графини Бэкингемской. Леди даже не пыталась скрыть своего разочарования.

   — Что ж, — вздохнула она. — Утро всё же мудрее, чем вечер. Придётся мне посетить вас завтра, чтобы убедиться в справедливости этой пословицы.

Леди Комптон пришлось убеждаться в этом ещё десять дней, в течение которых она упорно навещала баронессу, и несколько часов проводила вместе с ней, настойчиво уговаривая изменить решение.

На одиннадцатый день Эленита сдалась. В то утро судьба столкнула их с Джоном в одном из коридоров Уайт-холла. Слегка кивнув в ответ на изящный поклон молодого человека, который сопровождался пламенным взглядом, преисполненным мольбы и желания, баронесса уже собиралась пройти мимо, но, заметив в конце коридора графиню Бэкингемскую, переменила своё решение.

— Джон, навестите меня сегодня вечером, — быстро проговорила она. — Только, ради всего святого, сейчас расскажите о нашем свидании вашей матери.