Проснувшись, Тхюи Ханг почувствовала, как болит всё тело. Она медленно открыла глаза. За окном виднелись тусклые пятна света. С улицы в комнату врывались все шумы города. Она осмотрелась вокруг: это была её маленькая и уютная комнатка. Она лежала на своей низкой кровати, на своей подушке. Вот и большой платяной шкаф с зеркалом, и туалетный столик с пудреницами и тушью. У изголовья всё та же маленькая тумбочка, на которой стоит портативный транзисторный приёмник «Филипс», и достаточно только протянуть руку, чтобы включить его и найти музыку. Она почувствовала радостное успокоение, потому что была у себя дома, среди своих знакомых вещей. Очень многие, живущие в этом обществе, при американо-сайгонском режиме, могли чувствовать себя относительно спокойно лишь у себя дома, с наглухо закрытыми дверями и окнами. Ибо как только выйдешь на улицу, сразу же попадаешь в окружение бронетранспортёров, машин жандармерии и американской военной полиции и моментально окунаешься в водоворот насилия, убийств, обмана и лжи. А как только откроешь окно, тут же будешь оглушён гулом автомашин и рёвом громкоговорителей, весь день твердящих об осуждении коммунистов, о борьбе с коммунистами, справедливости, государстве, «свободном мире», вьетнамо-американском союзе и одновременно передающих рекламные объявления о сдаче спальных номеров, о продаже лекарств для излечения сифилиса…

Тхюи Ханг взглянула на календарь с фотографией американской киноактрисы, висевший над туалетным столиком.

— Прошла уже целая неделя, — пробормотала она едва слышно.

С того дня, как Тхюи Ханг выпустили из логова ЦРУ, прошла ровно неделя. Минула недели, потом пройдёт месяц, год, пусть ещё и двадцать, и тридцать лет, по никогда не забудутся те дни, когда она угодила в лапы американцев, дни, когда она как никогда явственно разглядела их подлип кое лицо. До этого она видела, как они ходят по улицам в выглаженных костюмах и начищенных туфлях, как они, если что-то удивляет их, останавливаются и созерцают, как маленькие дети; она видела их по вечерам, когда они подъезжали к бару и сильно захлопывали дверцы машин, как они, пахнущие одеколоном, заказывали виски и резвились в танцах. Но тогда она, по существу, не знала американцев. Теперь же, когда она начинала думать о них, перед ней всплывал образ Томаса.

После того как двое полицейских отобрали у неё сумочку с деньгами, Тхюи Ханг, чтобы не нарваться вновь на неприятности, больше не ездила с работы ночью на мотороллере. Она стала закалывать такси к бару к часу возвращения домой.

В тот вечер водитель такси едва успел набрать скорость, как за машиной погнались двое полицейских на своих мотоциклах. Один обогнал такси, а второй вытащил пистолет и крикнул водителю:

— Поезжай за первым мотоциклом, понял? Иначе буду стрелять!

Водитель такси удивлённо посмотрел на полицейского. Тот в свою очередь бросил на него грозный взгляд. Таксисту, хотя он и понимал, что происходит что-то неладное, ничего не оставалось, как молча следовать за первым мотоциклом. Обстановка становилась всё более напряжённой и угрожающей. Тхюи Ханг поочерёдно смотрела то на водителя такси, то на двух полицейских.

У подъезда к высотному дому, недалеко от ипподрома Футхо, первый мотоциклист вскинул вверх левую руку, давая знак следующим за ним, тут же сбавил ход и остановился. За ним остановилось такси. Второй полицейский притормозил у машины и с угрозой в голосе сказал Тхюи Ханг:

— Иди сюда, есть дело.

— Нет, — спокойно ответила Тхюи Ханг. — Вы меня с кем-то перепутали. Я никого в этом доме не знаю.

Полицейский медленно подошёл к машине и открыл дверцу:

— Сказал ведь, выходи. Там узнаешь.

Тхюи Ханг отрицательно покачала головой. Тогда он схватил её за руку и стал вытаскивать из машины. Она хотела было закричать, но в этот момент из дома выскочило несколько человек с перекошенными от злости лицами. Водитель такси начал было что-то бормотать, но полицейский приставил к его щеке дуло пистолета.

— Заткнись! — крикнул он. — Я уже записал твой номер. Не смей открывать рот и после того, как уберёшься отсюда.

Поняв, что сопротивляться бесполезно, Тхюи Ханг вышла из машины и в сопровождении полицейских вошла в дом. Здесь было много комнат, каждая из которых не походила на другую. Полицейский ввёл её в залитое неоновым светом помещение, обставленное под гостиную: кожаные кресла, бар, в углу телевизор. Полицейский — а точнее, сотрудник разведки, переодетый в полицейскую форму, ибо этот высотный дом был одним из четырёх, в которых размещались следственные органы сайгонского отделения ЦРУ, — указал Тхюи Ханг на кресло и тут же исчез.

Она с тревогой разглядывала обстановку комнаты, лихорадочно думая о том, зачем её задержали и что с ней намерены сделать. Вскоре в комнате появился высокий американец в серых брюках, в пёстрой рубашке с короткими рукавами. В руках у него был портфель, Он спокойно уселся напротив Тхюи Ханг, щёлкнул зажигалкой и закурил. Своим по-кошачьему цепким и немигающим взглядом он пробежал по всей фигуре Тхюи Ханг. Она не выдержала и отвернулась. Он ухмыльнулся и заговорил на не совсем чистом вьетнамском языке:

— Здравствуйте, Тхюи Ханг, вы здоровы? — Не дождавшись ответа, продолжал: — Чем занимается ваш отец? Где он?

— Восемь или девять лет назад он покинул дом и куда-то ушёл, куда — мне не известно, — неохотно ответила Тхюи Ханг.

— То есть ушёл за Вьетконгом, да?

— Я сказала, что мне не известно.

— Мать ваша работает? Где?

— Мама умерла.

— Что вы делали во времена, когда здесь были французы?

— Училась.

— Как долго вы работаете в баре «Либерти»?

— Два года.

— Какой у вас заработок?

— Восемь тысяч шестьсот пятьдесят пиастров, не считая чаевых.

— Кто обычно даёт вам чаевые?

— Посетители бара, всех не помню.

Томас хмыкнул, открыл набитый бумагами портфель, достал фотографию и протянул её Тхюи Ханг.

— Кто это? Вы знаете его?

— Да, я знаю этого человека, — ответила Тхюи Ханг, посмотрев на фото.

— Вот и хорошо, — обрадовался Томас— Я хочу, чтобы вы рассказали мне о нём.

— Это завсегдатай нашего бара. Он обычно разговаривает со мной, он весел, вежлив. Он говорил мне, что учился во Франции.

— Нет, — прервал её Томас. — Мы хотим знать больше.

— Говорю, что знаю, — покачала головой Тхюи Ханг. — Большего я о нём не знаю.

Томас пытливо посмотрел на неё и перешёл на другую тему.

— Вы покупаете старинные картины, не так ли? Вы что, занимаетесь ими? А какого жанра вам правятся старинные картины?

— Нет, я не занимаюсь старинными картинами, — холодно ответила Тхюи Ханг.

Томас по-прежнему внимательно смотрел на неё.

— Как же так, разве они не нравятся вам? А почему же печатаете объявления о покупке картин? — Он достал из портфеля газету «Тхой дай» и указал Тхюи Ханг на помещённое там объявление, полагая, что. припёр её к стенке.

— Это не моё объявление, — всё так же холодно сказала Тхюи Ханг.

— Почему? — удивился Томас— Здесь же ясно написан адрес. Если это объявление дали не вы, то кто же?

— В доме помер сто шестьдесят пять по улице Во Зи Нгуи два съёмщика, — продолжала Тхюи Ханг прежним тоном. — Я живу наверху. А внизу хозяин другой. Я думала, что, перед тем как спрашивать меня, вы это тщательно проверили. Почему вы не спросили в редакции, кто давал это объявление?

Томас не ожидал такого поворота. Он верил в документ, вручённый ему Лэнсдейлом, и потому не стал его перепроверять. Встретив нежданный контрудар, он утратил равновесие и повысил тон.

— Так кто там живёт внизу? — спросил он.

— Никто там не живёт, — с расстановкой ответила Тхюи Ханг. — По раз вы хотите знать, то могу уточнить следующее. Нижний этаж снимает министр Чан Ван Тхиен, там он встречается со своими любовницами, там он договаривается с разными начальниками и их жёнами, с высшими офицерами об увеселительных поездках в Далат. Разве вы не слышали об обществе нудистов, созданном этими господами и дамами? Каждое объявление о покупке старинных картин — это их условный знак об очередной вечеринке в духе группового секса.

Мне известно об этом, поскольку однажды один из них по ошибке обратился ко мне, сказав, что он продаёт картины, и я адресовала его к министру…

— Ложь! — закричал Томас. — Вы лжёте!

— Зачем же мне лгать? — спокойно возразила Тхюи Ханг. — Вы можете проверить. Всё, что я сказала, — правда. А разве вами это не установлено? Что странного в том, что у какого-то министра или генерала есть по четыре, пять любовниц, которые живут в разных местах и с которыми они развлекаются так дико, как это могут выдумать только мужчины.

— Ладно, я верю, что вы говорите правду, — смягчил тон Томас, почувствовав слабость своей позиции. — Хотелось, чтобы вы продолжали говорить правду, я буду это только приветствовать. Расскажите о Фан Тхук Дине.

О ком?

— Ну и ловки же вы! — Томас показал на фотографию. — О молодом человеке, который всё время беседует с вами и даёт вам чаевые.

— О нём я ничего не знаю больше того, что уже сказала.

— Мы, американцы, не любим крутить вокруг да около. Прошу сказать прямо: к какой организации принадлежит Фан Тхук Динь? Что он говорил вам и с кем через вас он связан? Если вы представите все данные, то мы не только гарантируем вам полную безопасность, по и выдадим от одной до десяти тысяч долларов наградных, в зависимости от ценности сообщённого. Повторяю — до десяти тысяч долларов, что равняется вашему многолетнему заработку. Мы откровенны в этом вопросе. Но если вы не захотите говорить правду, тогда не взыщите…

— Но я ведь уже сказала вам и повторяю: больше я не знаю ничего. Почему вы не спросите у него? — настойчиво возразила Тхюи Ханг.

Томас встал.

— Или вы не намерены дать ответ вообще, или вы полагаете, что названная сумма мала. Что касается суммы, то она может быть и больше, учитывая значимость документов, которые вы передадите нам. Далеко не так часто и далеко не всем представляется случай получить такую крупную сумму, дорогая. Посидите; когда надумаете, скажите, я с удовольствием выслушаю вас в любое время. Однако ожидание не может быть безграничным. Я могу подождать лишь до утра. Когда вы ответите нам, тогда мы и отпустим вас домой.

— Вы не имеете права задерживать меня, — решительно поднялась с места Тхюи Ханг.

— Отчего же?

— Президент Дьем заявил, что наша страна является. независимым государством, Вы — американцы — не имеете права посягать на нас, вьетнамцев.

— До чего же вы наивны! — рассмеялся Томас— Так вы говорите, что у нас нет права? А кто сделал господина Дьема президентом? Кто оказывает помощь правительству господина Дьема? Кто создал армию и полицию и кто тратит на это деньги? Не обязательно быть умным, чтобы знать: мы, американцы.

— У вас нет права задерживать меня! — воскликнула Тхюи Ханг и бросилась к двери.

В тот же момент в дверях показались два рослых американца с холодными и жестокими лицами гангстеров, с засученными рукавами и скрещёнными на груди руками. Они медленно вошли в комнату и уставились на Тхюи Ханг. Она отступила.

В ту ночь, Тхюи Ханг не сказала ничего нового. Утром её провели в комнату на втором этаже. Стены здесь были выкрашены в стальной цвет, от которого веяло холодом, кругом были нагромождены чудовищные вещи и инструменты: от генератора до щипцов и клещей, от мотков проволоки до мощных ламп, от колодок в виде восьмёрки до резиновых с железным стержнем дубинок, выкрашенных белой краской. Всё это было привезено из США, и всё это выглядело чисто и аккуратно, словно медицинский инструментарий.

Увидев эти вещи, Тхюи Ханг сразу же догадалась о том, что её здесь ожидает. От возмущения у неё перехватило дыхание. Так вот что такое независимость и свобода республики Вьетнам, что хочет разъяснить ей американское ЦРУ, вот что означает цивилизация самой могущественной страны так называемого свободного мира, вот что такое правда о присутствии американцев в Южном Вьетнаме!

— Ну, что, дорогая красавица, вы хорошо всё обдумали? — спросил находившийся в комнате Томас — Мы, американцы, цивилизованны и гуманны, особенно по отношению к таким достойным любви женщинам, как вы. Если вы скажете правду, то не только немедленно обретёте свободу, но и получите обещанные деньги. Это останется между нами, и больше никто не будет знать об этом, на этот счёт вы можете быть совершенно спокойны.

Мы, — продолжал он, — щедры и корректны. Если вы пожелаете поехать на прогулку в США, мы устроим вам такое турне. С такими внешними данными в Америке вас, как знать, могут пригласить сниматься в кино. Ваши фотографии появятся во всех журналах. Вы обретёте богатство и станете кинозвездой… Мало кому может повезти так, как вам. Не упускайте этот великолепный шанс, о котором другие только мечтают. Ну а если вы не последуете моему совету, то эти бездушные вещи, которые вы видите здесь, не пожалеют вас.

Она выслушала медоточивую речь Томаса и, посмотрев на орудия пыток, сказала:

— Да, я понимаю гуманизм американцев. Данные вещи как раз и выражают этот гуманизм, не так ли?

— А наивности у вас поубавилось по сравнению со вчерашним, — скривил губы в ухмылке Томас. — Да, гуманизм у нас зиждется только на долларах и насилии. Так была создана наша страна, и так она стала самой процветающей в мире. Ну да ладно… теперь не время теоретизировать тут с вами. Вы должны помнить, что у всякого имеется предел терпения. Вы будете говорить?

— Что именно? Я думаю, что всё интересующее вас я уже сказала. Больше я ничего не знаю.

— Это не так. Кто это? Чем он занимается? — заорал Томас, тыча фотографией Фан Тхук Диня.

— Не знаю.

Разъярённый, Томас вскочил и ударил Тхюи Ханг по лицу. От этого неожиданного удара профессионала у неё потемнело в глазах, и она едва не упала.

— Моя дорогая красавица! — молвил слащавым голосом Томас. — О, май дарлинг! Вы должны быть хоть чуточку осмотрительны. Вам не очень больно?

Он нажал кнопку в стене. Зазвенел звонок. В комнату вошёл какой-то верзила. Томас повернулся к Тхюи Ханг и сказал уже совсем по-иному:

— Ну так что? Пока ещё есть время, чтобы ты сама избрала форму обращения с тобой.

— Я знаю только то, что сказала, — гордо ответила Тхюи Ханг, глядя в его наглые глаза. — Я не выбираю ничего. Для нас, вьетнамцев, гуманизм не строился на долларах и насилии…

Томас поднял палец к виску, показав своему подручному, что надо делать.

— Ударь током в её упрямую голову, — злобно сказал он.

Так начались пытки. Колокол в какой-то церкви поблизости пробил восемь раз.

В логове ЦРУ Тхюи Ханг продержали две недели. В течение этого времени её постепенно истязали так, что она находилась буквально на грани между жизнью и смертью. Иногда пытки прерывались, и тогда в ход шло заигрывание или применялся шантаж. Когда и это не действовало, возвращались к истязаниям. Её пытали током, и чтобы заглушить крики, на полную мощность включалась джазовая музыка. Когда она, потеряв сознание, лежала распластанная на столе, они пили виски, кока-колу. Она будет всегда помнить, как мгновенно менялся в лице Томас каждый раз, когда она отвечала «не знаю», как он, покуривая сигарету, кивал головой и что-то говорил своим слащавым голосом, потом вдруг швырял сигарету, весь зеленел и начинал цедить слова сквозь стиснутые зубы, взъерошенный, будто бешеная собака.

Иногда он менял тактику, принимался за длительные допросы. Жуя резиновую жвачку, он ставил подряд один за другим вопросы с таким расчётом, чтобы не дать Тхюи Ханг времени на размышление. К тому же многие вопросы были туманными и не связанными с задержанием Тхюи Ханг. Затем изменял их таким образом, чтобы найти противоречия в её ответах, выжать из неё то, что она хотела скрыть.

Но все эти попытки успеха не имели. Им так и не удалось узнать от неё ничего больше о Фан Тхук Дине. Убедившись в том, что им ничего не добиться, в последние дни заключения Тхюи Ханг они стали предлагать ей нормальное питание, стали чуть ли не осыпать её ласками и утешениями.

Наступил день, когда её вновь провели в гостиную на первом этаже. Томас изображал радушие, он предложил ей сесть за стол, на котором стояли кофе и пирожные. Но она не притронулась ни к чему.

— Скажите, — спросил он, — за время, проведённое здесь, многое ли вам пришлось не по душе?

— Что бы вы думали на моём месте? Мне кажется, что вам не следует спрашивать об этом.

— Забудьте всё, что прошло, — улыбнулся Томас. — Мы ведём себя таким же образом по отношению и к самим американцам, которые выступают против Соединённых Штатов Америки. Мы уважаем справедливость и свободу, поэтому должны докапываться до истины, поймите. Мы счастливы, что, установив вашу невиновность, проявили к вам должное внимание в последние дни и теперь возвращаем вам свободу. Всё, что мы делали, было сделано во имя свободы, во имя интересов вашего государства, и только. Только таким образом удалось установить, что вы хороший человек. Отныне вы можете жить в полном покое, ибо вы получили аттестацию. С радостью расстаюсь с вами…

Как бы там ни было, но вы рассказали нам кое о чём. — Он полез в карман и вытащил пачку денег. — Проверка подтвердила правильность этих данных, и чтобы возместить ваш вынужденный перерыв в работе, разрешите вручить вам двадцать тысяч пиастров.

Всё здесь ей казалось мерзким: и его наглое лицо, и его циничные слова, и деньги, которые он держал в руке, так же как и угощение, приготовленное на столе. Ибо она знала, что за этими словами, деньгами, угощениями были генератор тока, колодки, резиновые дубинки с железным стержнем, были так называемые справедливость и свобода Соединённых Штатов Америки. Она отстранила его руку с деньгами.

— Спасибо. Ни только что сказало о свободе. Самым ценным для меня сейчас является свобода. А деньги у меня ещё есть, я не приму этих денег от вас.

— Ну, как хотите, — Лицо Томаса стало строгим. — Но перед тем как вы уйдёте, считаю необходимым договориться с вами об одном: о том, что вы находились здесь, и обо всём, что вы слышали и видели, не должен знать никто! До самой смерти вы не должны ни с кем говорить об этом, особенно никоим образом нельзя дать Фан Тхук Диню повод догадаться об этом. Если же кто-нибудь узнает, то мы будем вынуждены устранить все свидетельства, — он сделал упор на этом слове, — и это может стоить вам жизни. Я отнюдь не угрожаю вам… Вы должны защищать престиж Соединённых Штатов Америки.

Тхюи Ханг ничего не ответила. Он проводил её к двери и сказал:

— Нам очень нужны такие сотрудники, как вы. Если однажды вы надумаете или вам что-нибудь понадобится, приходите сюда и спросите майора Томаса.

Лёжа в кровати, Тхюи Ханг продолжала думать о подлинном лице американцев, находящихся в Южном Вьетнаме, о независимости и свободе республики Вьетнам. Всё тело ныло от боли. Как же жестоко её били! Они били так, чтобы на теле не оставалось никаких следов, но боль, от которой ломило все кости и которая пронизывала каждый нерв, то и дело давала себя знать.

Её размышления неожиданно прервал стук в дверь. Она привстала:

— Кто там?

— Тхюи Ханг? У меня к вам срочное дело, — послышался женский голос.

Тхюи Ханг открыла дверь и увидела незнакомую женщину. Длинные ресницы, тонкие губы. Она юркнула в комнату и тут же закрыла за собой дверь. Это удивило Тхюи Ханг, которая никогда до этого не встречалась с ней. Она вопросительно посмотрела на вошедшую женщину.

— Вы спрашивали меня?

— Ну как, вы здоровы? — спросила незнакомка. — Вы готовы получить задание? За время вашего ареста работа организации разладилась. Меня направил Динь, чтобы восстановить связь. Я, конечно, должна была прийти в день вашего возвращения, но у вашего дома всё время крутились шпики, поэтому я только сегодня смогла пробраться к вам.

— Вы не ошиблись? — испуганно спросила Тхюи Ханг. — Вы упомянули какую-то организацию и наговорили здесь такого, что я ничего вообще но поняла.

Незнакомка, озираясь на дверь, словно боясь, что их кто-то подслушивает, тихо сказала на ухо Тхюи Ханг:

— Я от Фан Тхук Диня. Вы мне не верите, наверное, потому, что я не сказала пароль. Но поймите, после вашего ареста все старые пароли были изменены. А новый, поскольку Динь не смог встретиться со мной, он не сообщил.

— Теперь я тем более, не понимаю, о чём вы говорите, — строго сказала Тхюи Ханг. — Вы, конечно же, обознались. Не имею чести вас знать. Вам лучше бы найти именно того, кто вам нужен.

Это было равносильно изгнанию незваной гостьи. Незнакомка смешалась.

— Да, кажется, я ошиблась, прошу прощения, — сказала она. — Наверное, другая Тхюи Ханг… Но прошу держать это в секрете.

Она пробормотала что-то на прощание и удалилась. Тхюи Ханг раздражённо захлопнула за нею дверь. В голову лезли разные вопросы: «Что за чертовщина! Почему опять Фан Тхук Динь?»

Незнакомка уже шла по улице, приближаясь к перекрёстку. Потом она повернула налево и исчезла. Её поджидал сверкающий «мерседес». Директор Центрального бюро по изучению социально-политических вопросов Чан Ким Туен, держа одну руку на руле, другой открыл дверцу.

— Ну, и каковы результаты, Зуй Ли? — спросил он.