Тот же полдень в доме Ли Лама. Хозяин вошёл в комнату чем-то недовольный. Май Лан позвала детей обедать. Семья сидела вокруг стола. Молчали. Только мать сказала детям несколько фраз. А с мужем, как обычно, ни слова. Каждый делал своё дело. Только уж когда, как говорится, припирало, они обменивались одной-двумя фразами. И опять молчание. Каждый думал о чём-то своём и ничего не хотел говорить другому.
Вот и сегодня обед проходил обычно. Но Ли Лам вдруг сказал жене:
— Господин Фан Тхук Динь-то того… — и опять замолчал.
Май Лан привыкла к тому, как изъясняется её муж, насколько ему сложно выражать мысли, и спросила:
— Что «того»?
— Помер, значит.
Май Лан вздрогнула, приложила ладони к щекам.
— Как? От чего умер? Не врёшь?
— А я почём знаю, — ответил Ли Лам.
Май Лап всполошилась и принялась выпытывать у мужа:
— Как же так? Господин Динь умер, и ты ничего не знаешь?
— Не знаю я, от чего он помер, — отмахнулся Ли Лам. — Говорят, будто вьетконговцы хлопнули.
Май Лан горестно качала головой, печально вздыхала. Ей было жаль Диня. Она вспомнила, как встретила его, когда металась в поисках кого-нибудь, кто помог бы её ребёнку. Она вспомнила и о том, как Динь приходил к ним в дом. Было в нём что-то такое, отчего люди верили ему. Было только непонятно, почему такой человек стал советником у братьев Нго, почему согласился занять должность в национальном правительстве и служил ему, почему он поддерживал связи с реакционерами в зоне, контролируемой Вьетконгом. А если его убили патриоты, то как они это сделали, для чего? Может быть, вся его доброта была показная, фальшивая; может, прикрываясь ею, он выполнял какие-то задания? Для того, чтобы подкупать людей? Что она об этом знает? Май Лан совсем запуталась.
— Чудно всё же, — прервал её размышления Ли Лам.
— Что?
— Да вот, выходит, что он-то вроде бы вьетконговец.
Май Лан оторопело смотрела на мужа не в состоянии вымолвить ни слова. Ли Лам заговорил тихо, словно сам с собой, не глядя на жену:
— Американцы его ненавидят. «Дядя» сам лично обыскивал дом Диня всё утро. Похоже, что он потерял какую-то ценную вещь. А может, бумагу.
— Ну, нашли что-нибудь?
— Да нет, не нашли. Ничего не нашли.
Май Лан тоже ничего не понимала. Она помнила, как «там» ей говорили: «Если произойдёт что-нибудь особенное, сообщи нам». Да, об этом надо немедленно сообщить «туда».
Вечер того же дня в сайгонской конторе ЦРУ. Лэнсдейл держит в руках подробное сообщение Смита и несколько фотографий, сделанных на том месте, где «в результате диверсии Вьетконга погиб Фан Тхук Динь».
Он прочитал бумаги спокойно. Потом вдруг нахмурился и стал их тщательно, слово за словом, перечитывать. Снова взял фотографии, на которых был зафиксирован труп Фан Тхук Диня, и начал дотошно их рассматривать, принялся лихорадочно искать протокол осмотра тела судебно-медицинскими экспертами, стукнув кулаком по столу, Лэнсдейл прорычал:
— Провал! Свинство! Всё пошло прахом!
Он надавил на кнопку звонка с такой силой, что стол затрещал, будто Лэнсдейл навалился на него всем телом. Вбежавший военнослужащий, щёлкнув каблуками, вытянулся в ожидании.
— Фулитстона ко мне! Быстро! — приказал Лэнсдейл. Солдат убежал. Лэнсдейл оттянул узел галстука и расстегнул ворот рубашки. Ему было душно, хотя кондиционер поддерживал в комнате постоянную температуру — 18 градусов. Лэнсдейл подошёл к холодильнику, вынул бутылку свежего сока, жадно выпил. В висках у него стучало. Ненависть и злоба разрывали грудь. Он не мог сидеть спокойно, метался по комнате, как зверь по клетке. Хотелось что-нибудь разбить, раздавить, разрушить. Какой стыд! Какой позор! Что он будет отвечать Даллесу, когда тот обо всём узнает? Вьетконговцы сейчас, наверное, хихикают от радости. Ну почему, почему всё идёт кувырком? Разве бывало что-нибудь подобное на Филиппинах или в Латинской Америке?
Ничего не разбив, ничего не разрушив, Лэнсдейл тем не менее постепенно успокоился. Он тяжело опустился в мягкое кресло. Молоточки в висках продолжали настойчиво стучать. Послышались шаги. В комнату вошёл элегантный, красивый Фулитстон. Посмотрев на Лэнсдейла, он понял, что произошло что-то необычное, и широкая улыбка, игравшая на его лице, быстро улетучилась. Обращаясь к Лэнсдейлу, он в то же время внимательно изучал его:
— Вы меня звали, генерал?
— Да, звал. Есть дело, — улыбнулся Лэнсдейл. — Скажите, вы говорили кому-нибудь о поручении относительно Фан Тхук Диня, с которым я направлял вас к Смиту, в Хюэ?
— Господин генерал, никому, кроме Смита, я об этом не говорил, — покачал головой Фулитстон. — А что, собственно, произошло?
— Вы всё передали Смиту так, как я говорил? И замысел и метод осуществления операции? — спросил Лэнсдейл.
— Господин генерал, у меня память разведчика, — обиделся Фулитстон. — Я повторил Смиту всё, что вы говорили, всё до мельчайших подробностей. Я очень удивлён, что вы задаёте мне подобные вопросы.
— Дорогой мой Фулитстон, — произнёс иронически Лэнсдейл, — я, знаете ли, тоже немало удивляюсь, когда узнаю, что события разворачиваются вовсе не так, как мы задумали.
— Господин генерал, но я искренне верю, что любое дело, срежиссированное так, как это, — великолепно. Ничего другого не может выйти из рук такого замечательного режиссёра, как вы. Майор Смит уже сообщил обо всём подробно. Деталей столько, что позже я смогу написать великолепный сценарий.
— Выбросьте его в Тихий океан! — злобно рявкнул Лэнсдейл. — Здесь Вьетнам, а не Голливуд, а я — Лэнсдейл, а не глава фирмы «Метро Голдвин-Мейер». Нас надули. Ясно? — Он сунул прямо в лицо Фулитстону протокол судебно-медицинской экспертизы и сделанные Смитом фотографии. — У трупа два золотых зуба. Вы часто встречались с Фан Тхук Динем, вспомните, были у него золотые зубы? Как я понял из протокола, труп с золотыми зубами — это охранник Диня.
Фулитстон побледнел, быстро пробежал протокол судебно-медицинской экспертизы об обследовании трупа Фан Тхук Диня. Потом поднял глаза и недоумённо спросил:
— Значит, убитый — это не Фан Тхук Динь?
— Вот именно, уважаемый Фулитстон, вот именно!
Вот он, ваш великолепный сценарий! А вопросы ваши, уважаемый, не к лицу настоящему разведчику. «Мерседес», несомненно, Фан Тхук Диня, — продолжил он уже другим тоном, — но сам он избежал смерти. Это — наше горькое поражение, позор для ЦРУ.
Как он сумел увернуться? Откуда он знал наши планы? Где та дырка, через которую вытекают секретные данные? За неё несёте ответственность вы вместе со Смитом. Где сейчас Фан Тхук Динь? Чем он занимается? Мы должны это знать. Мы обязаны найти его. Очень сожалею, что я уже подал ходатайство о повышении Смита в звании. Ну а что касаемся вас… Я очень уважаю вашего отца, настоящего бизнесмена, знакомого со многими сенаторами. Если бы этого не было, я пошёл бы до конца в том смысле, что разделил бы ответственность за провал поровну: между вами и Смитом.
— Господин генерал, — залепетал Фулитстон, — я и не подозревал… Я ведь только провёл разведку и передал ваш приказ.
В дверях комнаты появился солдат.
— Господин генерал! Сообщение из первого военного округа, — доложил он, протянув Лэнсдейлу маленький листок бумаги.
Лэнсдейл взял листок, прочёл сообщение, прищурился, заговорил растерянно:
— О господи! Кан потерял свой план! Фулитстон, отдайте приказ Чан Ким Туену и всем нашим людям: где бы ни встретили Фан Тхук Диня, немедленно хватать его. Если не смогут взять — пусть убивают на месте. Тому, кто поймает Диня, награда — пятьдесят тысяч долларов. Тому, кто убьёт, — десять тысяч. Попросите ко мне Фишела и Томаса. Предупредите господина Нго Динь Дьема, что сегодня вечером я хочу видеть его по неотложному делу. Приготовьте машину, сейчас поедем в посольство. И будьте готовы отправиться вместе с Томасом в Хюэ.
Ещё не понимая, что произошло, но уловив из слов и по виду Лэнсдейла, что случилось что-то весьма важное и неприятное, Фулитстон отчеканил: «Есть, сэр» — и поспешно покинул комнату начальника.
Телефоны штаб-квартиры ЦРУ в Сайгоне долго были перегружены: вызывали разных абонентов в разных местах…
Фулитстон не посмел сказать Лэнсдейлу правду. О намерении ЦРУ уничтожить Фан Тхук Диня знали не только он и Смит. Был в Хюэ ещё один человек, который знал об этом: То Лоан.
Отправляясь в Хюэ по заданию Лэнсдейла, Фулитстон намеревался выполнить там и кое-какие свои дела. Он хотел встретиться с То Лоан. Эта милая, грациозная, образованная вьетнамка возбуждала его. Он терял голову, потому что никогда и нигде — в Европе и Америке — он не встречал такой красивой, привлекательной, по-восточному особенной женщины, как То Лоан. Он терял голову, потому что никогда ещё не встречал женщины с таким тактом, с такой естественной манерой оставаться самой собой, с таким умом и кругозором, как То Лоан. Он мечтал о том, что убедит её уехать вместе с ним в Штаты, и тогда он может хвалиться друзьям где-нибудь на пляже в Майами, как он укротил эту азиатскую красотку и как она, бросив всё, помчалась вслед за ним за десятки тысяч миль от дома.
Пока ему нечем было особенно гордиться. Он понижал, что То Лоан не любит его, но самонадеянно рассчитывал, что полюбит. Он был убеждён, что оказывает на девушку сильное влияние. Разве не он добился крутого поворота в её взглядах и убеждениях? Разве не он сделал из неё, участницы молодёжного движения прокоммунистического толка, ярую антикоммунистку? (Фулитстон, разумеется, не мог догадаться о тех потрясениях, которые пережила То Лоан в последнее время.) Разве не его заслуга в том, что То Лоан, прежде так не любившая американцев, стала сотрудничать с ЦРУ? Что в сравнении с этими большими успехами завоевание её любви?! Фулитстон был уверен, что и сердце девушки скоро будет принадлежать ему. «Дело это несложное, — думал он, — нужны только соответствующие методы и верный расчёт».
Он верил в успех, ибо был американцем, молодым, красивым, воспитанным, образованным американцем — идеалом мужчины для любой женщины. Более того, он был богат. Он пообещает То Лоан жениться на ней, по-настоящему жениться, обеспечит ей беззаботную красивую жизнь в Штатах, поездки в Париж, Рим или на Гавайи — куда она захочет. Чёрт побери! Доллары и жизнь в Штатах! Кто может устоять против этого? Доллары и жизнь в Штатах! Никакие клятвы и уверения не привлекают так, как эти слова.
В его воображении возникали феерически заманчивые картины. Вот он рука об руку с То Лоан на свадебной церемонии, которая будет, конечно, в Сайгоне. Отец, мать и родственники прилетят из Штатов на специальном самолёте. На свадьбу придут посол США, высокие американские чины и высшие чиновники сайгонского правительства. Их будет венчать сайгонский епископ. А как будет одета невеста? Пусть она наденет своё, вьетнамское нарядное платье, а поверх его накинет белую фату. Вьетнамско-американская свадьба!
Стоит ли говорить о том, что, едва кончив свои дела со Смитом, Фулитстон бросился на поиски То Лоан. Девушка получила шифровку, которую Фулитстон направил ей из Сайгона перед вылетом в Хюэ. После того как Фулитстон убедил То Лоан сотрудничать с ЦРУ и поехать в Хюэ, он избегал открытых встреч с ней, чтобы не нарушать её инкогнито.
Получив телеграмму Фулитстона, То Лоан заколебалась в нерешительности. Встречаться ли с ним? Это будет тяжело для неё. После того как Фан Тхук Динь помог ей узнать всю правду о жизни и смерти Фам Суан Фонга, она некоторое время была как безумная. Всё смешалось в её сознании: печаль, опустошённость, ненависть, сомнения. Узнав, что американцы использовали смерть Фам Cyaн Фонга для того, чтобы обмануть, а затем заставить её работать на ЦРУ, То Лоан убедилась в их низости и коварстве. Каждый раз, слушая рассуждения своих знакомых — американцев, девушка понимала, что они фальшивят, обманывают её. И Ван Ань тоже обманывала. Так кому же она может верить? Кто открыл ей глаза и уши, чтобы она поняла этот гнусный, бессердечный обман? Фан Тхук Динь!
Она вернулась к старым друзьям, с кем шла одним путём ещё в годы учёбы, поняла, что они по-прежнему сохраняют пыл души, представляют себе сущность американцев куда лучше, чем она сама.
Друзья несколько раз приглашали её на собрания молодёжи, где высказывались прямо и откровенно. Она сравнивала эти высказывания с тем, что говорил ей Фулитстон. То Лоан видела, как солдаты и полицейские преследовали, выслеживали, избивали и даже убивали молодых людей, студентов только за то, что они хотели, чтобы Вьетнам был независим, чтобы никто не оккупировал его, чтобы никто не вмешивался во внутренние дела вьетнамцев и чтобы уважалось их достоинство. Всё, что девушка видела, слышала, всё, что она сравнивала, ставило перед ней, как и перед всеми интеллигентами, живущими во временно контролируемых марионетками районах, серьёзный вопрос: каким путём идти? На чью сторону встать?
Чувство необходимости отомстить за свою семью, так ловко воспитанное в душе То Лоан врагами, оторвало её от друзей, увело от своих соотечественников. Теперь же, разобравшись в жестоких и беспардонных попытках использовать её, девушка поняла бессмысленность своего отрыва от народа. Она испытывала жгучий стыд за те несколько донесений, которые направила Фулитстону. Ей хотелось сделать что-нибудь важное, что помогло бы ей искупить вину за отступничество. К ней будто снова вернулись силы. Жизнь снова стала ясной и чистой, как безбрежное небо, по которому только что пронеслись чёрные тучи.
После того как То Лоан узнала правду о своей семье и особенно об обстоятельствах смерти Фам Суан Фонга, она стала чаще встречаться с Динем. Она дивилась широте его кругозора, его осведомлённости. Любопытство, присущее юности, ведёт к знанию. Она могла свободно расспрашивать его о том, что плохо знала, просила разъяснить те или иные новости, если не могла решить, хорошие они или плохие. Были и такие вопросы, когда он прямо отвечал: «Об этом нельзя говорить», но она видела, что, как правило, Динь старался давать верные и исчерпывающие разъяснения. Исключение составляло только то, что касалось его лично. Тут он либо отмалчивался, либо переводил разговор на другое, либо отвечал односложно: «Я учился во Франции и точно так же, как вы, хочу отдать свои знания нашей стране».
Как и в первые дни их знакомства, Фан Тхук Динь считал, что То Лоан, возможно, секретный агент, и поэтому разговаривал с ней только о самых обычных вещах. Потом он убедился, что содержание их бесед, даже и правду о смерти Фам Cyaн Фонга, девушка никому не передаёт. И тогда Динь начал осторожно разговаривать с ней на более широкие темы, рассказывал ей о таких событиях и новостях, которые были не известны другим.
Постепенно То Лоан стала чаще спрашивать мнение Диня о том, как ей поступить в том или ином случае. Она убедилась, что он всегда даёт ей верные, продуманные советы, искрение высказывает своё мнение. В то время когда она ещё мучилась вопросом, кому же верить, такие разговоры с Фан Тхук Динем постепенно, по крупице, оседали и укреплялись в её сознании. А вместе с этой верой в её девичьем сердечке зародилось ещё неясное, зыбкое, как туман, чувство. Она ощущала, что с того момента, как встретила Диня, в её жизнь вошли спокойствие и радость. Когда девушка думала о нём, её одиночество улетучивалось. Она верила, что у неё появился друг, который её хорошо знает и понимает.
Послушавшись совета Диня, она опять сблизилась со старыми друзьями и забыла, что было такое время, когда она сотрудничала с ЦРУ. А теперь телеграмма Фулитстона звала её вернуться к прежним контактам с американцами. Ей было больно и стыдно, когда она думала об этих связях, она хотела забыть о них, стереть их в памяти. Её опять втягивали в ту жизнь, с которой она хотела покончить навсегда. Она ненавидела их, как ненавидела тех, кто обманным путём опутал её липкими нитями. Она представила себе маску лживой доброты на лице Фулитстона, его слова, хвастливые, лукавые, завлекающие. Что же теперь делать? Встретиться — значит перенести пытку, мучительную духовную казнь. Встретиться с ним — значит укрепить те связи, которые она так жаждет порвать. А не встретиться — значат вызвать у него подозрение, дать ему повод подумать о том, что она изменилась. А тогда уже ЦРУ не оставит её в покое. Смерть Фам Суан Фонга заставляла её подумать и об этом. Так что же делать? То Лоан набрала номер телефона Фан Тхук Диня.
Двое поднимались рядом но заросшему соснами холму как влюблённые, идущие возложить цветы на усыпальницу. То Лоан рассказывала Фан Тхук Диню, что Фулитстон прилетает в Хюэ. Сбывалось то, что писала ему в своём предсмертном письме Ван Ань. Что надо в Хюэ этому агенту ЦРУ, выдающему себя за журналиста, этому волку в овечьей шкуре? И он сказал То Лоан:
— Встречайтесь с ним. Конечно, Фулитстон будет здесь, разумеется, не для того, чтобы повстречаться с вами. Вы не раз говорили, что хотите приносить пользу обществу, стране. Так узнайте во что бы то ни стало, зачем он пожаловал сюда. Это очень важно.
— Я не выношу его наглую, самоуверенную физиономию, — нахмурилась То Лоан.
— Я понимаю, что это трудно для вас. Однако считайте, — осторожно настоял Фан Тхук Динь, — что эта встреча не ради него, она нужна для дела. Постарайтесь вести себя так, чтобы он ни на мгновение не почувствовал вашего отвращения к нему. Ведь одной секунды достаточно, чтобы понять, что вы изменились, и уж тогда он насторожится; ничего, конечно, вам не скажет, по может стать очень опасным для вас.
В верхушках сосен шумел ветер. То Лоан чувствовала, что Фан Тхук Динь говорит как никогда серьёзно, и понимала, что надо сделать именно так, как он предлагает.
— Вообразите, — сказал он, — что вы по-прежнему служите Фулитстону. Нам необходимо знать все замыслы американцев, тогда как мы не должны допускать, чтобы им стало хоть что-нибудь известно о нас.
То Лоан точно в назначенное время пришла к указанному в шифровке месту встречи. Фулитстон успокоился. Никаких подозрений у него не возникло. Умело подведённый девушкой к нужной теме, желая её задобрить своей откровенностью, Фулитстон сказал То Лоан, что ЦРУ решило убрать Фан Тхук Диня.
Оп передал приказ Лэнсдейла Смиту. Вместе с майором они разработали план убийства Диня. Фулитстон сказал Смиту, что каждую субботу, примерно в 16 часов, Фан Тхук Динь выезжает из города, едет в машине один. Примерно в 15 километрах от города, в том месте, где работает учительницей То Лоан, он останавливается и гуляет. Неподалёку есть поросшие лесом высокие холмы, тянущиеся вдоль дороги примерно на километр.
Несколько предателей, служивших в американских спецвойсках, которых Смит считал людьми Нго Динь Кана, получили приказ одеться как партизаны-вьетконговцы и укрыться вдоль дороги у отметки 13 + 500. Им приказали также, что, если приблизительно в 18 часов они заметят машину марки «Мерседес», такого-то цвета, с таким-то номером, нужно расстрелять её и, главное, убить на месте человека, сидящего за рулём.
Одновременно Смит поручил американским солдатам из войск спецназначения окружить то место, где расположились вьетнамские «зелёные береты».
Задача американских солдат заключалась в том, чтобы не дать Фан Тхук Диню скрыться. Если он каким-то чудом ускользнёт от пуль вьетнамцев-предателей, американцы всё равно убьют его. И ещё одну задачу поставил перед ними Смит: убьют вьетнамцы Фан Тхук Диня или нет — в любом случае перестрелять их всех до единого.
Такой исход сулил американцам большие выгоды. Ликвидируя Фан Тхук Диня, которого они так и не завлекли в свои сети, американцы сваливали всю ответственность за это убийство на Вьетконг. Распространяя слухи о большой победе над вьетконговскими диверсантами, они расправлялись с группой перешедших к ним на службу вьетнамцев, которым не доверяли. При этом ЦРУ избегало возникновения напряжённости в отношениях с братьями Нго, которая могла бы появиться, если бы Фан Тхук Диня убрали открыто. Услышав от Фулитстона, что решено ликвидировать Диня, То Лоан внутренне вся сжалась и изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Она спросила с напускным удивлением:
— А зачем убивать Фан Тхук Диня? Разве он уже не советник господина Нго Динь Дьема и господина Нго Динь Кана?
— Лэнсдейл и Фишел лучше меня разбираются в этом, — усмехнулся Фулитстон. — А они считают, что он — вьетконговец.
— Да как же можно этому поверить? — ещё больше изумилась То Лоан. — Как же вьетконговец может стать советником президента Нго? Если бы он был вьетконговцем, он давно бы уже убил и Нго Динь Дьема и Нго Динь Кана. У вас, американцев, слишком развито воображение. Вы попали под влияние тех детективных романов, которые сами сочиняете.
— Я бы не хотел дискутировать по этому поводу, — ответил Фулитстон. — Французы в своё время прохлопали агента Вьетминя, который был государственным канцлером у Бао Дая. Мы не намерены повторять их ошибки. И пусть Динь не на сто процентов вьетконговец, всё равно он не наш человек. А этого не должно быть. И потом — наш долг выполнять приказы начальства.
Потом Фулитстон вернулся к тому, с чего начальства.
— Хватит об этом, милая Лоан. Теперь пусть болит голова у Смита. Вы видите, как я доверяю, я говорю вам всё. И, скажу но чести, я ещё не встречал в жизни другой такой женщины, которую так ценил и уважал бы, как вас. Я думаю, что любой мужчина был бы безмерно счастлив, имея такого друга жизни, как вы. Мы, американцы, привыкли говорить прямо то, что думаем. Позвольте мне сказать без обиняков. Я мечтаю об этом счастье. У моих родителей в Майами дело в несколько десятков миллионов долларов. Я единственный наследник. У меня свой счёт в банке, своя вилла, своя машина… И если вы согласны…
Но То Лоан больше не слушала его. До её сознания доходили лишь отдельные слова его монолога: «Красивый… Париж… Тайвань… самолёт… доходы… доллары… Соединённые Штаты…» Она отвечала односложно, дожидаясь конца разговора, и думала о том, как бы ей увидеть как можно скорее Фан Тхук Диня. Во что бы то ни стало надо было немедленно встретиться с ним.
То Лоан сумела тайно встретиться с Динем, рассказала ему всё, что в порыве откровенности выболтал ей Фулитстон. Она немало удивилась, заметив, как Фан Тхук Динь спокойно выслушал её, словно всё, что она говорила, его нисколько не касалось.
— Завтра уже суббота. На завтра они назначили убийство. Надо, чтобы вы уже сегодня скрылись, — умоляла она его.
Фан Тхук Динь молчал, думая о чём-то своём. Она даже несколько оторопела, когда он столь же спокойно ответил на её мольбы:
— Нет, я не стану убегать и скрываться. Завтра, как обычно, я поезду отдохнуть в Кимлонг.
Спецотдел посетил секретарь партийной организации района. Он был оживлён, весел, и работники отдела понимали, что он приехал с добрыми новостями. Но порядок в отделе был такой: каждый знает только своё дело. Поэтому секретарю не задавали никаких вопросов, не проявляли любопытства. Секретарь приветливо пожал руку одним, других спросил о здоровье.
By Лонг провёл секретаря в свой кабинет — скромное помещение, как и всё в освобождённых районах, построенное из бамбука. Здесь By Лонг работал, проводил совещания с товарищами. В комнате сидел мужчина. Ему было за тридцать, он был светлокожий, стройный, с вежливым выражением лица. Мужчина внимательно читал газету. Увидев, что By Лонг привёл гостя, он встал. By Лонг представил ему пришедшего:
— Знакомьтесь, товарищ Ньон: это товарищ секретарь партийной организации района. — Обернувшись к секретарю и указав на молодого человека, Лонг сказал: — А это Икс-тридцать, то есть товарищ Нгуен Тхань Ньон.
Секретарь громко рассмеялся и крепко пожал руку молодому человеку:
— Ну, здравствуйте, господин Фан Тхук Динь, специальный советник президента Нго!
Все трое весело расхохотались, как могут смеяться люди, успешно выполнившие сложное задание. By Лонг обратился к Нгуен Тхань Ньону:
— Руководству уже доложено о вашей работе, но товарищ секретарь приехал, чтобы поговорить о ней подробнее.
— Стоило ли из-за этого беспокоиться, — сказал молодой человек. — Наша работа — капля по сравнению с гигантской борьбой, которую ведёт весь народ…
— Любое дело покажется малым, — перебил его секретарь, — если сравнивать его с трудной, продолжающейся уже несколько десятилетий борьбой нашего народа. Но если не обращать внимания на малые дела, не будет и больших свершений. Как, товарищ Ньон? Каждая капля воды вливается в море! Это хорошо, что вы такой скромный, чересчур скромный по сравнению с теми успехами, которые мы высоко оцениваем. Есть решение соответствующим образом отметить ваши заслуги.
— Да, но я работал не один, — ответил молодой человек. — Это успех целой группы людей. Если бы не было хоть одного из них, вряд ли удалось бы что-то сделать.
— Разумеется, — кивнул секретарь. — Но ведь в такой работе помимо взаимопомощи и заботы друг о друге нужны и личная смелость, смекалка, хладнокровие, ум, творчество. Это чрезвычайно важно. Согласны вы со мной?
Молодой человек потупился и ничего не сказал.
— Ну хорошо, — поднял ладонь секретарь. — Теперь послушаем вас.
Только сейчас By Лонг вспомнил о том, что он здесь хозяин, быстро поставил на стол горячий чайник со свежим чаем. Запах ароматного напитка возбуждал жажду.
Молодой человек начал рассказ.
Он начал с того времени, когда Фан Тхук Нган ещё не был назначен губернатором провинции Хатинь. Нган всячески угодничал французским властям, пытаясь быстрее продвинуться по служебной лестнице. Где бы ни служил этот чиновник, он был известен как развратный человек, поломавший жизнь многим молодым женщинам. Мать Фан Тхук Ньона была красивой девушкой. И случилось так, что красавица попалась на глаза Фан Тхук Нгану, когда он приехал в их деревню собирать налог. И несмотря на то что девушка была помолвлена со своим односельчанином, Нган приказал деревенскому старосте расстроить их свадьбу. Староста и другие деревенские чиновники вынудили юношу завербоваться на Новые Гебриды, а отцу девушки приказали отдать дочь в услужение Нгану. Сколько слёз она пролила, не решаясь покончить жизнь самоубийством, жалея наречённого, который, страдая от бессильного гнева, уехал на чужбину! Сколько слёз она пролила, потому что все свои лучшие годы прожила в доме Фан Тхук Нгана как крепостная!
И случилось так, что старшая жена Фан Тхук Нгана и эта девушка почти одновременно — с разницей в несколько месяцев — родили мальчиков. Законным сыном Фан Тхук Нгана был Фан Тхук Динь, а незаконным — Фан Тхук Ньон.
Только и было общего у мальчишек, что они родились почти в одно и то же время. В остальном они были далеки друг от друга, как небо от земли. Законный сынок чиновника жил, как говорится, под балдахином, сладко ел и мягко спал, множество людей берегло его пуще глаза. Сын деревенской девушки — незаконный — не знал ничьей заботы, не встречал ничего, кроме презрения. Ведь он был незаконный.
Не выдержав презрительного отношения к себе, не перенеся ненависти старшей жены чиновника, молодая мать с ребёнком на руках бежала из дома Фан Тхук Нгана. Нган и не пытался её разыскивать: он своё взял, натешился — и хватит. Теперь можно было поискать новую жертву. Кроме того, Нган побаивался старшей жены.
Покинув дом чиновника, молодая женщина не осмелилась вернуться в родную деревню. Она была вынуждена наняться на электростанцию чернорабочей. Все её помыслы были о том, чтобы поднять сына. Она старалась, чтобы её не отыскали родные; скрывала, откуда она родом, где её деревня, кто родители. Она хотела, чтоб от прошлого не осталось и следа. Окружающие жалели её, думали, что она немного ненормальная. Нашли и причину — считали, что её кто-то обманул, что у неё неудачная любовь, а поэтому она, мол, и убежала из дому. Люди, вынужденные непрестанно, до изнеможения трудиться, заботясь лишь о том, чтобы прокормить себя и свою семью, смотрели на жизнь мрачно, не выходя за пределы феодальных канонов. На молодую женщину из бригады угольщиков, всегда молчаливую, озабоченную, покрытую угольной пылью, которая всё же не могла скрыть её красоту, обратил внимание один из рабочих электростанции. Он заботился о ней, расспрашивал о жизни. Тронутая вниманием, молодая женщина рассказала ему всю правду о себе. Он стал её ещё больше жалеть. Прошло немного времени, и они поженились. Он любил её всей душой и заботился о её сыне, как о своём. Рабочий не хотел, чтобы мальчик носил имя бесчестного человека, не признавшего его своим ребёнком. Он добился, чтобы имя Фан Тхук, означавшее принадлежность мальчика к семье Фан, изменили на имя его семьи — Нгуен. Мать и отчим решили, несмотря ни на что, дать Ньону образование. Вскоре в семье появилось ещё двое детей — девочка и мальчик, но отчим, как и прежде, внимательно заботился о Ньоне.
Ньон рос среди людей, которых нещадно эксплуатировали, которые работали от зари до зари, теряя здоровье и силы на адской работе. У Ньона были друзья, мальчишки лет тринадцати-четырнадцати, бросившие из-за нужды учёбу и пошедшие зарабатывать на чашку риса. Очень скоро они стали выглядеть как уставшие животные, ходили сутулясь, как старики.
С малых лет Ньон видел все тёмные стороны этой жизни, видел, как унижают и угнетают рабочих. В свободное от учёбы время он тоже ходил на подённую работу, помогал семье. Он познал все тяготы, которые выносил рабочий человек. Но рабочие не покорялись безропотно эксплуататорам. Из уст в уста передавались вести о том, как борется трудовой люд в других странах.
Они подолгу беседовали между собой о далёкой России, где рабочие поднялись на борьбу и стали хозяевами заводов, шахт, стали хозяевами своей жизни, свободной и счастливой, где нет больше эксплуатации и угнетения. Нашёлся человек, который объяснял им, в чём причина их тяжёлой жизни, и обсуждал с ними, что надо сделать, чтобы её изменить. Они усвоили его уроки и сплачивали свои ряды для борьбы.
Отчим Ньона был членом одной из боевых подпольных организаций и постепенно стал настоящим революционером. Подрастал и Ньон. Как и отчим, он стал рабочим и вместе со старшими товарищами и друзьями окунулся в революционную борьбу с юношеской горячностью.
Пока Ньон рос в условиях тяжёлого труда и борьбы, Фан Тхук Нган, его отец, всё выше поднимался по служебной лестнице, а вместе с тем и всё больше богател. А чем больше богател, тем больше низкопоклонствовал перед французами, ибо жаждал всё быстрее ползти вверх по должностным ступеням. В такой атмосфере и рос Фан Тхук Динь. С детства его приучили к тому, что надо бить и унижать слуг и бедняков, ибо только тогда они будут бояться, что надо гнуть спину перед французскими чиновниками. Отца перемещали по службе, и семья неизменно следовала за ним. Динь был свидетелем того, как в 1930–1931 годах отец, будучи губернатором провинции Хатинь, безжалостно приказывал сжигать целые деревни, казнил без суда десятки людей и не чувствовал никаких угрызений совести. Мальчик мечтал о том, как он станет чиновником, будет жить счастливо, у него будут слуги и власть, как у отца.
Если бы кто-нибудь знал и Ньона и Диня, он очень удивился бы: так похожи были эти два мальчика, рождённые разными женщинами от одного отца.
Августовская революция 1945 года разорвала цепи, которыми в течение тысячелетия феодализм и в течение почти столетия французский колониализм опутывали народ. На знамённой башне в Хюэ был спущен флаг мракобесия и отсталости, и в голубое небо взвилось красное знамя с золотой звездой. Император Бао Дай отрёкся от престола, марионеточная династия прекратила существование; все её сторонники трепетали от страха за будущее. Некоторые из них, чьи руки были обагрены кровью народа, а на совести было множество преступлений перед ним, были расстреляны но приговору суда. В этом списке был и Фан Тхук Нган.
В дни триумфального шествия революции по стране Ньон и его отчим принимали самое активное участие в захвате власти. Рабочий-электрик был одним из руководителей восстания в Хюэ, а Ньон принимал участие в организации органов охраны революции. Это было крайне необходимо, поскольку обстановка как в стране, так и за её пределами оставалась очень напряжённой.
Благодаря знанию жизни, постоянной связи с людьми труда, образованию, рано воспитанной политической сознательности Ньон с первых шагов проявил себя вдумчивым, цельным, активным работником в создании революционных органов безопасности, в подавлении реакционеров и защите новой власти. Товарищ By Лонг, его начальник с первых дней революции, теперь стал руководителем органов безопасности. Он высоко ценил способности юноши и любил его, как родного.
Фан Тхук Динь не принял тех великих изменений, которые произошли в жизни страны и всего народа. Затаив ненависть, наблюдал он за массовыми демонстрациями на улицах города. Он весь кипел, когда вспоминал о смерти отца, сожалел о прежней праздной жизни повесы, об утерянных правах господина.
Динь верил, что власть черни не продержится долго, поскольку чернь, по его мнению, лишь воспользовалась затруднениями Франции в Европе, и что с этим бунтом будет покончено так же, как было покончено в 1930 году с восстанием в Нгеане и Хатине. Потом вернутся французы. И все эти людишки, что сейчас кричат и размахивают руками перед его глазами, полетят вверх тормашками, да так, что не хватит места на земле, чтобы закопать их трупы. Возвратятся старые друзья отца и займут прежние должности. И снова будут дорожить людьми, норными Франции, Тогда придёт время отличиться.
А обстановка в стране становилась всё более напряжённой. Французские колонизаторы вернулись и захватили Южный Вьетнам. На севере, до 16-й параллели, хозяйничали чанкайшисты, вступившие в страну под предлогом разоружения японской армии. Оживились контрреволюционеры. Полные непримиримой ненависти, они использовали все средства, чтобы наносить удары по революционной власти. Работы у By Лонга, у отчима Ньона было хоть отбавляй.
А народная власть существовала и крепла. Уже было подписано прелиминарное соглашение от 6 марта 1946 года, по которому революция согласилась, чтобы французские гарнизоны были в некоторых городах и провинциальных центрах и заменили бы чанкайшистов в разоружении японской армии. Борьба вступила в новую стадию.
Узнав, что французы высадились на Юге, Фан Тхук Динь чуть не запрыгал от радости. Его состояние можно было сравнить с чувством безнадёжно больного человека, который вдруг выздоровел. Несколько раз он намеревался пробраться в Сайгон, но, выяснив, что военная обстановка сложная, а все дороги надёжно контролируются, решил выждать. Постоянно встречаясь с членами семей бывших чиновников Хюэ, Фан Тхук Динь услышал о Нго Динь Дьеме. Некоторые из них возлагали большие надежды на семью Нго как на спасителей. А что им оставалось делать: в это время Бао Дай уже капитулировал перед Вьетконгом, а Чан Чонг Ким со своим правительством ушёл в небытие вместе с армией микадо. Оставалась только одна карта в руках — семейство Нго. Фая Тхук Динь полагал, что Нго Динь Дьем может быстро взлететь. Он знал, что отец был знаком с ним, а поэтому решил найти возможность встретиться с Дьемом уже сейчас. Один из близких к Нго Динь Дьему людей дал понять Диню, что тот находится в Ханое.
Фан Тхук Динь отправился в Ханой. Это было в те дни, когда экспедиционный корпус генерала Леклерка ударил по столице. Динь видел, как солдаты экспедиционного корпуса, в беретах набекрень, с шевронами отличий, сидя в джипах или в броневиках, кружили по улицам Ханоя, и чувствовал себя родившимся заново. Это были его спасители. Это были люди, которые помогут ему вернуть дом и имущество, помогут ему подняться. Один старый знакомый из Хюэ представил его Нго Динь Ню. Ню в это время работал для революционной власти, но в то же время вынашивал свои тёмные планы и начал сколачивать свою шпионскую службу. Он установил секретные связи со вторым отделом французского экспедиционного корпуса и подобрал несколько человек верных ему и его братьям.
Ню был рад встрече с Фан Тхук Динем. Ему были нужны такие ребята. Он связал Диня с вторым отделом корпуса Леклерка. И французы, только что возвратившиеся во Вьетнам, тоже нуждались в парнях, подобных Диню.
Занимая пост в государственном аппарате демократической республики, Нго Динь Ню хранил в глубочайшей тайне свои связи с вторым отделом. Именно Динь по поручению Ню встретился с генералом Молье, предложившим, чтобы Дьем бежал за границу, и оказавшим помощь в этом деле. Ню приказал Диню тайно встретиться с Дьемом, чтобы познакомиться с ним. Затем, в полном соответствии с договорённостью между Ню и Молье, вечером того же дня Динь прибыл к условленному месту на автомашине, принадлежащей армии французского союза, быстро усадил в неё Дьема и увёз его во французскую казарму.
Молье сразу принял Нго Динь Дьема. Два высокопоставленных чина встретились по-дружески, но о чём они говорили, Динь не слышал. С тех пор Динь больше не встречал Нго Динь Дьема. Немного спустя он узнал, что французы тайно вывезли его из Вьетнама.
Французские колонизаторы готовились к войне. Обстановка накалялась с каждым днём. Внутренняя реакция действовала всё более нагло. Органам безопасности приходилось много работать, чтобы подавлять вылазки контрреволюционеров.
Нго Динь Ню посоветовал Диню возвратиться в Хюэ и поручил ему отвезти письмо к епископу Драпье с предложением создать антикоммунистическую лигу католиков.
Деятельность контрреволюционеров была пресечена органами безопасности. Фан Тхук Динь был арестован, едва он успел вернуться в Хюэ. Допрашивавший Диня By Лонг был потрясён тем, что Динь очень походил на Ньона. Это абсолютное сходство натолкнуло By Лонга на мысль о возможности подмены Диня Ньоном и засылки его в стаи противника.
Осторожность была у By Лонга в крови. Он дотошно расспрашивал Фан Тхук Диня на допросах. Изучал, думал и снова изучал мельчайшие подробности его жизни, а потом заставил Ньона столь же скрупулёзно выучить всё, что рассказывал Динь. Лонг сказал Ньону о своём замысле направить его к противнику вместо Диня. Первоначально имелось в виду, что он примет участие только в собрании антикоммунистической лиги католиков. Изучив все материалы, связанные с делом Фан Тхук Динем, Ньон убедился, в реальности дерзкого замысла By Лонга.
Они потратили много времени, чтобы обсудить все детали операции, даже самые незначительные — как говорить, как вести себя там, у врагов, и самые крупные, предусматривающие возможные изменения обстановки, когда Ньон будет по ту сторону.
Таким образом, Нгуен Тхань Ньон, он же Фан Тхук Ньон, получил кодовое имя X-30, стал Фан Тхук Динем, который везёт письмо Ню к епископу Драпье. Он присутствовал на тайном сборище реакционеров, выступавших под видом католиков, которыми руководил колонизатор, переодетый в сутану, на том самом сборище, где была основана антикоммунистическая лига католиков. На этом собрании вместе с ним присутствовала ещё одна разведчица.
Сообразительный и расторопный молодой человек обратил на себя внимание колонизаторов — устроителей этого собрания католиков. Благодаря тому, что Ньон и девушка-разведчица были на этом важном мероприятии, правительству ДРВ стали известны все обсуждавшиеся на нём секретные вопросы и замыслы реакции против народной власти.
Убедившись в том, что Ньон успешно сделал первый шаг и приобрёл доверие у колонизаторов, By Лонг решил поручить ему глубже внедриться в ряды противника. Это решение было одобрено вышестоящими органами. Генерал Лебре, находившийся в то время в Хюэ, приказал секретной службе охранять Ньона. Он размышлял так: Ньон ещё молод, образовал, сметлив, и из него можно сформировать такую личность, какими в прежние времена были Фам Куинь, Нгуен Ван Винь. Он направил Ньона в Сайгон на учёбу. Ньон получил «добро» от By Лонга, спокойно учился в Сайгоне и окончил полный курс специальной школы. Во время учёбы он постоянно посылал своему Центру сообщения о положении в Сайгоне, о на строениях учащихся в занятых врагом районах. Связь X-30 с центром никогда не прерывалась. После окончания школы французские власти направили его учиться в Париж, поскольку он был одним из лучших в выпуске и поскольку его семья имела большие заслуги перед властями протектората.
С начала 50-х годов, после победы китайской революции, американские империалисты начали активно вмешиваться в дела Индокитая. Постепенно они стали вытеснить французских колонизаторов, проявивших полное бессилие в борьбе против вьетнамского народа, ведущего войну Сопротивления. Дело шло к их полному поражению во Вьетнаме. Одной из задач народной власти в то время была работа по изучению замыслов американского империализма. Поэтому после возвращения Ньона из Франции, когда ему был предоставлен кратковременный отпуск, с ним тайно встретились By Лонг и один из руководителей службы безопасности ДРВ. Разговор продолжался несколько дней. X-30 получил новое задание.
Ньон отправился в Соединённые Штаты, где должен был встретиться с Нго Динь Дьемом, живущим на американских хлебах. Ему удалось успешно разведать некоторые аспекты стратегических замыслов США относительно Вьетнама, а также познакомиться с главными людьми из тех, на кого империалисты делали ставку. Ему удалось также раскрыть истинное лицо Ле May Тханя и Ван Ань.
После поражения французских колонизаторов американцы привезли Нго Динь Дьема во Вьетнам, создали марионеточное проамериканское правительство. Ньон стал человеком, близким к дьемовскому правительству, — господином советником Фан Тхук Динем. Вместе с братьями Нго он усмирял противника, громил оппозицию, укреплял их власть. И в то же время поддерживал тесные связи с патриотическими силами и с Центром. X-30 передал им список бывших участников Сопротивления, находившихся в Сайгоне — Шолоне, которых дьемовская охранка намеревалась расстрелять. Их своевременно перевели в другое место. Он направил материалы (в том числе и фотографии) о том, как южновьетнамские власти преследовали и терроризировали переселенцев с севера, о шпионах и диверсантах, которых забрасывали в Северный Вьетнам. Специальные органы, благодаря этим сообщениям, смогли быстро их обезвредить.
После того как То Лоан сообщила о намерении ЦРУ убрать его, Ньон запросил мнение руководства и высказал свои соображения. Взвесив всё и придя к выводу, что Ньон выполнил задание и оставаться в логове врага ему нет смысла, Центр принял решение отозвать его.
И Ньон пообещал То Лоан, как обычно, поехать отдыхать в Кимлонг.
— А как же вам удалось избежать покушения, подготовленного американцами? — спросил секретарь.
— Я поехал в Кимлонг раньше обычного, — улыбнулся Нгуен Тхань Ньон. — В отличие от предыдущих поездок на этот раз я взял с собой охранника, приставленного ко мне службой Нго Динь Кана. То Лоан, поджидая меня, приготовила поистине королевский ужин. Поужинав, я сделал вид, что немного перебрал, и сказал охраннику, чтобы он поехал к одному моему знакомому, который живёт неподалёку, на пятнадцатом километре, и передал мои извинения за то, что я не смогу к нему приехать. Этот парень-охранник был одним из самых верных у Кана. Он сразу же отправился исполнять приказание, потому что полагал, что на сей раз сможет найти в машине какие-то компрометирующие меня материалы и доложить своему шефу. Я ждал его у То Лоан. В восемнадцать ноль-пять раздались звуки выстрелов в северном направлении. Я понял, что мой охранник попал в западню, устроенную американцами. С наступлением темноты я ушёл от То Лоан…
— Товарищ Икс-тридцать не сказал ещё об одном, — перебил его By Лонг. — Прежде чем вернуться к нам, он совершил ещё один подвиг. Будучи советником Нго Динь Кана, он изучил все подходы к его личному сейфу. Перед самым уходом ему удалось пробраться в спальню Кана и взять из этого сейфа много документов, в том числе представленный американцами план умиротворения Южного Вьетнама в течение восемнадцати месяцев. После обсуждения этого секретного плана с Нго Динь Дьемом американцы передали его Нго Динь Кану, и об этом никто не знал. Мы уже докладывали в Центр…
— Да, я знаю, — утвердительно кивнул секретарь.
— Разрешите мне? — вновь заговорил Ньон. — Я всё думаю о том, что мне ничего не удалось бы сделать, если бы я действовал в одиночку, если бы мне не помогали By Лонг и другие товарищи, если бы не было этого маленького чистильщика ботинок в Сайгоне, хозяина книжной лавки в Хюэ, если бы даже не было таких людей, как Май Лан, То Лоан… Это наше общее дело.
Широко улыбнувшись, секретарь парторганизации освобождённой зоны сказал:
— Вы верно говорите. А знаете, почему так происходит? Об этом хорошо сказал президент Хо Ши Мин. Наш народ, как один человек, горячо любит родину и ненавидит врага. Именно эта любовь, эта ненависть превратили каждого из нас в бойца. Я вижу ещё один успех кроме тех, о которых уже сказал товарищ By Лонг. Очень важно, что товарищу Ньону удалось переделать таких людей, как Май Лан, То Лоан, и дать им возможность внести пусть даже маленький вклад в общее дело.
By Лонг, улыбаясь, смотрел на Ньона, кивая в знак согласия с мнением секретаря.
Секретарь доброжелательно посмотрел на Ньона:
— Когда вы будете готовы получить новое задание?
— Хоть сейчас, — ответил, вставая, Нгуен Тхань Ньон.