Прошло больше полугода с того дня, как нас встретили музыкой и пением на пристани, но ничего не изменилось. Островитяне все также приветливы и радушны. Перебирая в памяти прошедшие дни, мы не можем припомнить ни одного случая, когда бы к нам отнеслись плохо или хотя бы неприветливо. Это, бесспорно, черта, достойная восхищения, но еще сильнее поражает чужестранца, привычного к более рациональному и строгому образу жизни, беззаботность раройцев.

Хотя мы успели достаточно хорошо узнать жителей деревни и должны бы, казалось, освоиться с их нравами и привычками, нас все же нередко удивляет и озадачивает беспечность островитян. Кажется, ничто не способно встревожить раройца, повергнуть его в уныние. Он, как ребенок, наделен завидной способностью жить лишь настоящим, забывая вчерашний день и мало заботясь о завтрашнем.

Этот оптимистический взгляд на жизнь выражается в их любимом изречении: аита пеапеа — ничего, не обращай внимания. Уже в день прибытия нам пришлось услышать эти слова. Из-за толкотни на узкой пристани один из участников хора шлепнулся в воду и обрызгал выстроившихся для встречи представителей деревни, которые нарядились в свои лучшие костюмы. Но пострадавшие только дружно воскликнули: аита пеапеа! — и покатились со смеху. Такая реакция в данном случае могла показаться вполне естественной, но впоследствии мы не раз удивлялись, сколь широко раройцы употребляют это выражение.

Однажды Тетоху показал нам свой дом. Он был только что построен, но уже весь перекосился и грозил вот-вот упасть. Присмотревшись, мы обнаружили причину: во всей конструкции не было ни одного прямого угла, размеры отличались крайней непропорциональностью. Но Тетоху это ничуть не тревожило.

— Со всеми этими размерами столько возни, да я еще и считаю плохо. У нас один Руа умеет как следует строить дома, но он как раз в это время отправился навестить родных на Хикуэру, и пришлось мне обходиться своими силами. Конечно, дом получился немного нескладный, но жить в нем вполне можно. Аита пеапеа!

Еще один поразительный пример. Первую неделю по прибытии на остров нас удивляли оставленные на деревенской улице или брошенные в самых неожиданных местах тачки и велосипеды. Мы стали подозревать, что добрые раройцы просто-напросто чересчур ленивы, и вскоре убедились в справедливости своих подозрений. Нашему соседу Терии пришло как-то в голову засыпать несколько ям на своем участке. Он взял тачку и принялся возить прекрасный белый песок с берега. Внезапно перевозка прекратилась. Мы проверили: ну, конечно, хозяин бросил полную тачку посреди улицы. Шли дни, а тачка продолжала стоять на том же месте, и хотя Терии несколько раз в день проходил мимо нее, хотя она всем мешала, ни он, ни кто-либо другой и пальцем не шевельнули, чтобы подвинуть ее. А спустя неделю Терии вдруг остановил на ней свой взор и, как ни в чем не бывало, возобновил работу.

Следует, пожалуй, добавить, что это далеко не исключительный случай. Такая беспечность присуща раройцам во всем, за что бы они ни взялись. В любой момент они способны оставить свое дело, если заметят странную рыбу или еще что-нибудь занимательное. Аита пеапеа! Куда спешить? Успеется — не завтра, так послезавтра.

Примечательна способность раройцев внезапно, ни с того ни с сего отправиться в далекое плавание. Старики и молодые очень любят путешествовать, и появление шхуны — всегда большой соблазн для островитян. Стоит одному раройцу собраться за чем-нибудь в Папеэте, как не менее полудюжины его земляков внезапно вспоминают, что у них на Таити неотложные дела или что какой-нибудь родственник ждет их со страшным нетерпением. Впрочем, у каждого раройца есть родные на всем архипелаге, и если судно почему-либо не сможет пристать у того острова, который первоначально был избран целью путешествия, то это не беда — на следующем островке найдется либо тетка, либо двоюродный брат, Аита пеапеа…

Похоже, что раройцы — и туамотуанцы вообще — отличаются этой типично полинезийской беспечностью в большей степени, нежели их соплеменники на других островах Тихого океана. Если большинство остальных народов Полинезии подверглось беспощадному ограблению или давным-давно погибли, то на Рароиа и других островах Туамоту во многом остались те же условия, что в старые, добрые, языческие времена, когда еще ни одна торговая шхуна не отваживалась пробираться между коварными рифами. Это не значит, конечно, что здешние островитяне — кровожадные людоеды, которые бегают полуголые среди пальм и живут в романтических шалашах голливудского образца (читатель и сам уже заметил в этой книге упоминания о кровельном железе, деревянных домах, ботинках, отутюженных костюмах, консервах и футбольных матчах); я имею в виду неизменность основных условий существования. Благодаря своей изолированности Рароиа сильно отличается от Таити и большинства других островов Полинезии, несмотря на внешнее сходство, несмотря на знакомство раройцев со многими промышленными товарами и прочие признаки цивилизации.

Прежде всего надо сказать, что раройцам удалось в значительной степени сохранить свою свободу и самостоятельность. До прихода европейцев на острове существовала местная династия, и наследственный владыка правил довольно бесцеременно. Установив в середине прошлого столетия опеку над островами Туамоту, французы искоренили эту систему. На смену наследственным правителям пришел вождь, назначаемый властями в Папеэте. В остальном островитянам предоставили самим решать свои дела.

Теперь раройцы избирают вождя (это нововведение было, разумеется, встречено с радостью). Чиновников над ними мало, и управляют они спустя рукава. Важнейшие обязанности вождя — наблюдать за сбытом копры, регистрировать рождение и смерть, венчать супругов и руководить общественными работами. Вряд ли можно считать эти обязанности обременительными для него или для населения. Правда, Тека не раз жаловался, что приход торговой шхуны всегда страшная обуза для него, потому что он обязан подписывать все деловые бумаги. Но так как речь идет о нескольких документах в месяц, которые он к тому же никогда не читает, то трудно принять его жалобы всерьез.

Население пока что ни разу не выражало каких-либо претензий, но если у кого-нибудь возникает недовольство, он имеет полную возможность заявить об этом и добиться устранения неполадок. Вождь время от времени созывает совет всех взрослых мужчин острова, и хотя закон не предписывает этого, он всегда склоняется перед решением большинства.

Помимо вождя, есть еще один представитель местной власти, так называемый мутои, назначаемый администрацией в Папеэте. Теоретически мутои объединяет в одном лице почтальона, полицейского и посыльного у вождя, в действительности же ему нечего делать. Раройцы писем не пишут и не получают, преступлений здесь почти не бывает, а посыльный вождю, разумеется, совершенно не нужен. Тем не менее это завидный пост, так как дает право носить форму с красными галунами.

Третий и последний из облеченных доверием общества лиц на Рароиа — звонарь. Все его обязанности сводятся к тому, чтобы дважды в день звонить в церковные колокола, однако дело это считается настолько важным, что он лишь в исключительных случаях соглашается допустить к колоколам кого-либо другого. Даже когда большинство островитян отправляется заготовлять копру на другие острова, звонарь остается в деревне.

Раз в год прибывает администратор островов Туамоту, чтобы выслушать жалобы. Его визит длится несколько часов, самое большее — день. Иногда с молниеносным визитом является какой-нибудь более высокопоставленный чин. И все!

Следует, пожалуй, добавить, что раройцы, подобно прочим обитателям французской Океании, — французские граждане и наделены теми же правами, что и жители самой Франции или ее колоний. Вместе с тем у них меньше обязанностей: так, раройцы не несут воинской повинности, а из всех видов поборов должны платить только налог на собак. Впрочем, и это остается на бумаге, потому что постановление не распространяется на крысоловов — в итоге на Рароиа все собаки, независимо от породы и величины, считаются крысоловами!

Итак, раройцы в большой степени сохранили свою самобытность, но, кроме того, что не менее важно, в их владении остались все местные земли. Это счастливое обстоятельство объясняется в первую очередь изолированностью и скромным значением острова.

Изолированность с самого начала охраняла остров от назойливых чужестранцев. Полчища бесцеремонных авантюристов, торговцев оружием и водкой, любителей наживы, со всех концов света устремлявшихся в прошлом веке в Полинезию, предпочитали, естественно, искать счастья на богатых, плодородных островах вроде Таити, Самоа и Гавайских. На жалкие атоллы Туамоту они смотрели с презрением. Разве что наиболее предприимчивые из них навещали прославленные места добычи жемчуга, в надежде быстро разбогатеть, но никому не приходило в голову поселиться на Туамоту. Таитяне, подобно многим другим полинезийским народам, утратили свою свободу и землю, а большая часть их погибла от болезней, войн и алкоголя, острова же Туамоту пострадали меньше.

Когда архипелаг отошел к Франции, было решено по возможности не распространять на него общепринятые методы эксплуатации и не допускать полного разорения туамотуанцев. В наши дни на всем архипелаге насчитывается лишь с полдюжины иностранных плантаторов, каждый островитянин владеет землей. Конечно, у одних ее больше, у других меньше, но даже самый бедный располагает участком для постройки дома и выращивания достаточного для пропитания количества кокосовых пальм .

Еще более бросается в глаза исключительное положение туамотуанцев в области духовной жизни. Живя сами по себе, вдали от пароходных линий и прочих путей распространения западной цивилизации, они смогли сохранить самобытность и цельность. Если мы, так называемые современные люди Запада, страдаем от внутреннего разлада, если мы расколоты на тысячи групп разного рода, разделяемся по партийным, профессиональным, национальным признакам, то раройцы остаются гармоническими людьми, живущими единым коллективом. У них общий взгляд на жизнь и общий подход к явлениям. Политические противоречия им неизвестны, так же как и религиозные конфликты; у них нет постоянного общения с другими народами и расами. Все они — одинаково искусные рыбаки, заготовщики копры и ремесленники. Здесь нет общественных классов; единая для всех система общественных установлений и запретов определяет, что следует делать, а чего не следует. Иными словами, они проявляют уверенность и целеустремленность там, где мы показываем себя скептиками и релятивистами. Раройцам удалось сохранять целостность, отличающую большинство так называемых примитивных народов.

Примечательно, что нервные заболевания совершенно неизвестны на Рароиа. Когда я подробно описал им один из наиболее распространенных недугов цивилизованных людей, шизофрению, то мои слушатели, пожилые умные люди, недоверчиво покачали головами и в один голос заявили, что никогда не видели и не слышали ничего подобного .

И еще в одном важном отношении все остается здесь по-старому: на Рароиа круглый год царит лето, что облегчает существование и значительно сокращает потребности. Каждый с завидной быстротой и легкостью решает для себя жилищный вопрос, сооружая домик из пальмовых листьев, железа, сосновых досок или ящиков — в зависимости от вкуса или возможностей. Воды для стирки в лагуне больше чем достаточно, питьевая вода льется с неба в виде дождя, либо накапливается на деревьях в кокосовых орехах. Топливом обычно служит кокосовое волокно, которое природа щедро разбросала повсюду. За четверть часа можно собрать топлива на неделю. Косвенно климат способствует также разрешению продовольственного вопроса. Лагуна кишит рыбой многих видов. С утра за час-другой можно наловить сколько пожелаешь. Одежда уже в силу самих условий требует минимальных расходов. Пара трусов и набедренная повязка на смену — этого вполне достаточно на целый год. Разумеется, раройцы не ограничивают себя до такой степени, но если придется, они вполне могут прожить так без всякого ущерба для себя.

К четырем перечисленным факторам — независимости, наличию собственной земли, духовной целостности и ограниченности материальных потребностей, — которые по-прежнему являются основой спокойного, не омраченного никакими заботами существования раройцев, их жизнерадостности и беспечности, следует добавить хотя бы одно достижение новейшего времени.

Дело в том, что туамотуанцы не только сохранили лучшее от своего старого уклада, но, кроме того, прекратились столь частые в прошлом междоусобные войны, которые нередко отличались большой жестокостью и кровопролитностью. Удаленность от внешнего мира надежно оградила жителей Туамоту от обеих мировых войн и по-прежнему служит для них защитным барьером. В мире, обремененном страданиями и раздорами, туамотуанцы являют собой один из немногочисленных примеров людей, которые живут, не зная нужды и тревог. Стоит ли после этого удивляться тому, что они так жизнерадостны и всегда поют и смеются?

В результате возникшего лет семьдесят пять тому назад контакта с западной цивилизацией раройцы стали нырять за жемчужницами и заготовлять копру; это дает им надежный и сравнительно высокий заработок. Европеец, привыкший к тому, что деньги играют большую роль в обществе, склонен придавать большое значение обеспеченному доходу и даже сочтет его основной причиной оптимистического мироощущения раройцев. На самом же деле деньги совсем не играют здесь той решающей роли, как у нас. Денежное хозяйство остается для раройцев чем-то чуждым и еще не совсем понятным, и похоже, что они счастливы скорее вопреки, чем благодаря ему. Кстати, если обратиться в недалекое прошлое, то оказывается, что современное денежное обращение было чуть ли не навязано островитянам .

До появления здесь европейцев перламутр обладал ценностью лишь как материал для изготовления рыболовных крючков и других орудий, а число кокосовых пальм в хозяйстве определялось исходя из собственных потребностей. Однако в середине прошлого столетия архипелаг Туамоту стали посещать шхуны с Таити, и, к величайшему удивлению местных жителей, чудаки-чужеземцы давали ткани, ножи и другие ценные предметы в обмен на жемчуг и раковины, которые в изобилии водились в лагунах, где любой островитянин мог добыть их без особого труда.

Скоро выяснилось, что гости охотно берут также кокосовое масло. Но хотя за него неплохо платили товарами, этот вид торговли не получил широкого развития. Туамотуанцы нашли, что производство масла в желательном для приезжих количестве требует слишком большого труда. В то время единственный известный способ производства кокосового масла заключался в том, что измельченные ядра орехов ставили в деревянных кадках на солнце. Солнечные лучи за несколько дней вытапливали из кокосовой массы густое масло.

Скупщики, так же как и островитяне, были недовольны этим непрактичным и нерациональным способом, при котором извлекалось лишь около половины масла, содержащегося в ядрах. Прошло, однако, еще несколько десятилетий, прежде чем во французской Океании распространился новый способ — сушка на солнце целых ядер. Преимущество этого метода в том, что он позволяет целиком отправлять ядра в Европу, где их используют на все сто процентов при производстве маргарина и мыла. Островитяне были очень довольны нововведением, значительно упрощавшим их работу. Теперь требовалось лишь разрубать орехи надвое, сушить на солнце и вынимать ядро. Конечно, многие по-прежнему с презрением относились к мысли о том, чтобы трудиться и потеть на жаре ради нескольких отрезов материи или ножей, но все же число островитян, время от времени снисходивших до того, чтобы разрубить некоторое количество орехов, непрерывно росло.

Развитие торговли копрой сопровождалось усилением торговли раковинами-жемчужницами. Многие местные жители стали профессиональными ныряльщиками. Эта работа казалась им не такой однообразной, как заготовка копры; к тому же ныряльщика всегда манит мечта найти крупную блестящую жемчужину, на которую можно было выменять огромное количество спиртных напитков и тканей.

И вот нашлись шкиперы, решившие, что для упрощения торговли следует и здесь ввести деньги. Как и по всей французской Океании, первыми получили хождение на Туамоту чилийские доллары (до сооружения Панамского канала важнейшим транзитным портом в этой части Тихого океана был Вальпараисо). Большие блестящие серебряные монеты украшало с одной стороны изображение орла, и туамотуанцы прозвали их «птичьи монеты». Многие раройцы и другие полинезийцы были настолько восхищены красивыми кусочками металла, что собирали их грудами. И по сей день в потайных сундучках и ларчиках островитян хранится немало чилийских долларов. Другие сочли, что монеты удобны и практичны для обмена на желаемые товары. Наиболее предприимчивые отправлялись со шхунами на Таити и привозили оттуда неслыханные богатства: консервы, мясорубки, мебель, бальные платья, библии, железные ломы и тысячи других потрясающих предметов, назначение которых в большинстве случаев им было неизвестно.

С тех времен остался обычай раройцев — и туамотуанцев вообще — выражать все цены в тара (полинезийское произношение слова «доллар»), хотя в наши дни единственная имеющая здесь хождение монета — таитянские франки. «Один тара» означает пять франков; столько стоил в старину чилийский доллар. Привычка настолько сильна, что рароец скорее скажет «один тара, три франка и пятьдесят сантимов», чем «восемь с половиной франков».

Первое знакомство островитян с Папеэте и прелестями цивилизации породило, понятно, множество новых, искусственных запросов. Для удовлетворения их все большее количество местных жителей стало заготовлять копру и нырять за раковинами-жемчужницами. Производство росло, торговля процветала — на радость скупщикам и шкиперам. Шхуны шли с полным грузом в оба конца, купцы наводнили Туамоту дешевыми товарами по бессовестно вздутым ценам.

Это положение сохранилось в общем и по сей день. Годовой доход прилежных раройцев довольно высок, но деньги быстро расходятся на совершенно бесполезные вещи.

Определить в точности заработок каждого трудновато, ибо никто, разумеется, не затрудняет себя учетом, однако цифры, сообщенные автору скупщиками копры, довольно показательны (добыча перламутра на Рароиа уже давно прекратилась). Согласно этим данным, раройцы ежегодно заготавливают около 250 тонн копры. Цена за последние два года (1949–1950) составляла примерно 10 таитянских франков за килограмм. Таким образом жители острова зарабатывают в год 2,5 миллиона таитянских франков или 200 тысяч шведских крон. Население составляет немногим более ста человек, число хозяйств — двадцать пять. Иными словами, средний годовой доход каждой семьи равен приблизительно 8 тысячам крон.

Деньги выплачиваются при сдаче копры наличными на борту шхуны. Подоходный и имущественный налоги здесь не существуют. Никто не кладет деньги в сберкассу по той простой причине, что сберкасс нет. И никто — если не считать нескольких стариков, сохранивших привычки эпохи серебряных монет, которые так интересно было собирать и считать, — не складывает деньги в «кубышку». Напротив, когда встает вопрос о непредвиденном расходе, очень редко у кого оказываются наличные деньги. Куда же они деваются?

Около трети попадает в руки двух раройских лавочников: наполовину англичанина, наполовину таитянина Хури и китайца Тауэре. Островитяне берут у них все необходимое в кредит и рассчитываются из выручки за очередную партию копры. Мало кто следит за размером своего долга. Что и сколько покупается — записывает только сам лавочник. Один из них сообщил мне приводимые ниже цифры месячных расходов, типичные для большинства раройских семей. В данном случае семья состояла из мужа, жены, тещи и двух сыновей — 10 и 12 лет.

Примерные расходы раройской семьи (в таитянских франках)

Такова сумма, расходов на так называемые предметы первой необходимости, хотя шведская домохозяйка вряд ли признала бы «необходимость» по меньшей мере половины перечисленного!

Поражают высокие цены, зависящие прежде всего от сложной организации сбыта. Дело в том, что большинство товаров проделывает чрезвычайно долгий путь, прежде чем попасть к потребителю.

Первый посредник — тот или иной оптовик в Папеэте. Уплатив таможенный сбор (часто до 30–50 % стоимости товара) и прибавив комиссионные, он продает товар владельцу шхуны, которая отправляется на Рароиа. В пути цена возрастает еще на 30 % — таков допускаемый законом процент прибыли. По прибытии товар попадает в руки лавочника и, вздорожав еще на 10 %, появляется наконец в магазине к услугам покупателя. К этому времени цена вдвое превышает первоначальную!

Разумеется, раройцы немало выиграли бы, заказывая товар непосредственно в Папеэте, вместо того чтобы идти к лавочнику. Они даже подумывали об этом, но до сих пор неизменно приходили к заключению, что будет слишком хлопотно. Во-первых, они решительно не любят писать письма, во-вторых, слабы в четырех действиях арифметики. Глупыми раройцев никак не назовешь, и они отлично понимают, что платят слишком дорого за все товары, — но разве это так уж важно? Разве им не хватает денег? Аита пеапеа! Им нравится, что на острове есть лавка, где полно консервов с яркими этикетками и всякой мишуры и где в любой момент можно отобрать себе что захочется. Многие настолько благодарны лавочникам, что даже продают им копру дешевле обычной цены .

Остальная часть дохода тратится (во всяком случае, с нашей, более практической точки зрения) на совершенно ненужные вещи. Прежде всего — на предметы покупаемые из тщеславия. Местные жители побывали на Таити и познакомились с тем, как живут их более преуспевшие родственники. Виденное произвело настолько сильное впечатление, что раройцы стремятся, как могут, подражать этим образцам. Так, уже несколько десятилетий тому назад установился обычай, согласно которому каждая уважающая себя семья должна иметь дом в европейском духе. Самыми роскошными считаются, конечно, деревянные дома из настоящих сосновых досок. Далее следуют дома из рифленого железа, затем — лачуги, сколоченные из старых ящиков. Последнее место занимают постройки полинезийского типа.

Однажды, прогуливаясь вместе с Текой по деревне, я обратил внимание на то, что рядом с деревянными и железными домами почти всегда стоят хижины, сплетенные из пальмовых листьев. От Теки я услышал примечательное объяснение:

— Видишь ли, среди дня в деревянном или железном доме очень уж жарко. Тут-то и годится хижина!

Иными словами, дома здесь играют роль наших шведских горниц.

Но этим мания величия не исчерпывается. Европейский дом полагается еще обставить подобающим образом! На острове утвердился неизвестно кем введенный стандарт: два стула, железная кровать и комод с зеркалом. Казалось бы, вполне разумный выбор; однако все дело в том, что, за исключением, пожалуй, зеркала, ни одна из этих обнов не используется по своему прямому назначению, их покупают исключительно ради престижа. Раройцы, подобно всем своим предкам, с незапамятных времен предпочитают сидеть и лежать на полу, а те немногие вещи, которые принято хранить под замком, они, в соответствии с вековым обычаем, запирают в большие деревянные сундуки. В том, что островитяне никогда не пользуются стульями, мы убедились очень быстро. Они настолько не привыкли к такого рода приспособлениям, что хотя мы постоянно предлагали нашим гостям стулья, они упорно садились между стульями на пол.

Не совсем ясно было нам поначалу их отношение к имеющейся в каждом доме большой железной кровати с вышитым покрывалом и подушками. Оказалось, что и кровать служит лишь украшением! Островитяне спят на циновках, для них самое важное — чтобы кровать была, пользоваться ею не обязательно.

Точно так же обстоит дело с велосипедами. Их насчитывается на Рароиа минимум двадцать пять штук, и все чистенькие, новехонькие: стоит велосипеду сломаться или на нем чуть облупится краска, как владелец выбрасывает его и покупает новый. Причина понятна — покрасить или починить велосипед просто-напросто негде. Но самое замечательное заключается в том, что на Рароиа нет дорог. Единственное возможное применение велосипедам — это кататься взад и вперед по деревенской улице длиной ровно в триста метров. Занятие может показаться несколько однообразным, но раройцы очень довольны. В конце концов, самое важное, чтобы все видели, какой у вас прекрасный велосипед. Излюбленный день для парадов — воскресенье, и после богослужения на деревенской улице тесно от велосипедистов, которые медленно и величаво катят взад и вперед под торжественный аккомпанемент звонков.

И все-таки наиболее поразительным примером тщеславия раройцев, их неразумного преклонения перед чудесами цивилизации служит мотор Теао.

В одно из своих посещений Папеэте он был настолько заворожен видом лодочного мотора, что не успокоился, пока не скопил достаточную сумму на его покупку. (На Рароиа до сих пор восхищаются беспримерной в истории острова выдержкой этого человека, который методично копил деньги почти целый год!) Понравившийся Теао подвесной мотор был небольшой, в пять лошадиных сил, и, вероятно, отлично подошел бы к его лодке. Но разве мог Теао довольствоваться малым! В конце концов он купил лучшее, что можно было получить за его деньги, — большой пятнадцатисильный двигатель.

Понятно, что на всем острове не нашлось ни одной лодки, для которой подошел бы такой мощный мотор. Однако это не обескуражило Теао. Главное — он оказался единственным на острове обладателем механического двигателя! После ряда злоключений удалось даже запустить его. С того счастливого часа не реже чем раз в неделю Теао вытаскивал мотор на улицу и заводил, вызывая непритворное восхищение и удивление друзей.

Мебель, велосипеды, мотор и тому подобные предметы хоть придают какой-то вес их владельцу в глазах соседей. Но многие выбрасывают деньги исключительно из прихоти или под влиянием внезапного побуждения. Раройцы — народ пылкий и нерасчетливый, они часто принимаются за совершенно невыполнимые затеи, спохватываясь, когда уже поздно. Типичный пример — строительство домов.

По всей деревне можно видеть огромные цементированные фундаменты. Из них многие покрылись плесенью и источены непогодой, поэтому мы решили сначала, что это остатки строений, снесенных или поврежденных ураганами, и с грустью представляли себе, сколько раройцев покинуло родной остров, а то и погибло от стихийных бедствий. Но мы сильно заблуждались. За одним-двумя исключениями все эти фундаменты — незавершенные творения, несбывшиеся мечты, дело рук какого-нибудь местного прожектера. Окрыленный особенно хорошим заработком, он поспешил заложить новый дом таких размеров, что проект заведомо был обречен на неуспех из-за нехватки материалов, неспособности хозяина настойчиво копить деньги или просто из-за того, что все предприятие быстро ему надоело, не считая кучи других, столь же уважительных причин.

Мы насчитали на Рароиа больше десятка подобных памятников оптимизму и горячности островитян, и лишь в одном случае такой монумент нашел разумное применение: Фааири сделал из своего фундамента, внушительного сооружения метровой высоты — свинарник.

Впрочем, цемент годится, как известно, не только на фундаменты, но и для тысячи других целей, что, увы, не укрылось и от раройцев. Большинство местных жителей буквально мучаются несчастной любовью к цементу.

Так, однажды я увидел, что Ронго роет канаву, пересекающую весь его участок. Бесспорно, необычное занятие для полинезийца, и я спросил его, что он затеял.

— Это будет совсем не канава, — объяснил Ронго, — а стена.

— Стена? От кого же ты отгораживаешься — у тебя ведь нет соседей.

— Соседей нет, это верно, но стена мне нужна, чтобы отгородиться от сорняков.

— От сорняков?

— Ну да, вокруг моего участка столько сорняков, и они без конца лезут в сад, — произнес Ронго нетерпеливо и продолжал рыть, так что комья летели.

Я слегка встревожился за Ронго и осведомился у его зятя, как он расценивает затею тестя.

— Э, — ответил он, — все дело в том, что Ронго раздобыл два мешка цемента, а дома и фундаменты ему надоели, вот и решил придумать что-то новое. С ним всегда так — сначала сделает, а потом подумает. Когда стена будет готова, он сам первый станет смеяться. Аита пеапеа.

Ронго не достроил стену, но это не помешало ему смеяться.

Другая важная статья расхода — выпивки и пиры. Власти, полные заботы об островитянах, давным-давно запретили всякую продажу спиртного туамотуанцам, но так как запрет не распространяется на Таити, то постановление осталось на бумаге. Мало того, что туамотуанцы, приезжая в Папеэте, учатся пить; они получают отсюда контрабанду. Конечно, таможенники осматривают все суда, выходящие из Папеэте, и штраф достигает тысячи франков (83 кроны) за каждый конфискованный литр. Но ведь на шхунах столько укромных местечек, а кроме того, спиртное можно погрузить и после выхода из порта. В итоге торговля процветает, почти не встречая помех. Подозрительное совпадение: многие шхуны выходят из Папеэте под вечер, и с наступлением сумерек обязательно невдалеке от берега случается что-нибудь с двигателем. Правда, если появится береговая охрана, команде, как ни странно, всегда удается без труда завести мотор…

Нужно ли говорить, что раройцам приходится дорого платить за контрабандное спиртное? Литр рома, излюбленного напитка, стоит от 600 до 1000 франков. (В Папеэте — 175 франков.) Но раройцев возмущает не столько цена, сколько то обстоятельство, что ром нередко разбавлен водой или чаем.

Нашлись реформаторы, которые с самыми благими намерениями, желая сберечь островитянам деньги и здоровье, недавно предложили свободно продавать пиво на островах Туамоту. Тем самым надеялись прекратить злоупотребление алкоголем. И тут оказалось, что импортеры пива в Папеэте каким-то таинственным образом проведали о готовящейся реформе: их запасы в несколько раз превысили обычные, и стоило ввести в действие новые правила, как на рынок хлынули пивные реки.

Добрые раройцы с трудом верили своим глазам, когда увидели на шхунах целые штабеля ящиков с пивом.

А услышав, что каждый ящик, вмещающий 48 (сорок восемь!) бутылок, стоит до смешного дешево — всего 1200 франков, они сразу закупили по десятку ящиков на брата. На несколько месяцев островитяне позабыли о муке, галетах, тканях, цементе и все свои деньги тратили на пиво, не без основания опасаясь, что счастливое время не может длиться вечно. В конце концов пиры достигли таких масштабов, что власти отменили постановление.

На память о той поре в деревне остались тысячи пустых бутылок, нашедших своеобразное применение. Раройцы обкладывают ими клумбы; эти украшения играют в то же время немалую роль в борьбе за престиж. Если бутылки содержали обычное таитянское пиво, их повертывают этикетками внутрь, если же в них было первоклассное французское пиво, то ярлыки смотрят наружу.

Если каким-то образом после всех беспорядочных закупок и увеселений у раройца остаются еще деньги, он ни минуты не задумывается, куда их деть. До Папеэте от Рароиа всего несколько дней пути, а там открываются неограниченные возможности приобрести еще какие-нибудь соблазнительные вещи или основательно гульнуть. В магазинах полно всякой дряни со всех концов света, кабаки открыты с утра до ночи, такси всегда готовы везти того, у кого есть деньги, а в двух кинотеатрах почти каждый вечер идет новая картина. Пока в кармане остается хоть один франк, раройцы не спешат из Папеэте, а конец поездки почти всегда один и тот же: путешественник возвращается домой на чужой счет.

О блаженном неведении раройцев во всем, что касается европейской системы расчетов и конкуренции, еще красноречивее свидетельствует то, как очаровательно они заключают сделки между собой. Возьмем для примера Хоно, тридцатипятилетнего раройца, который недавно вернулся домой, прожив более десяти лет на Таити.

Покидая Рароиа, он необдуманно продал свою землю и теперь решил купить новый участок с достаточным количеством кокосовых пальм. Кроме Тупухоэ, не нашлось охотников продавать землю, и Хоно с готовностью уплатил ему 50 000 франков за участок, которого никогда не видел и размеров которого не знал точно даже сам хозяин. О письменном контракте не было, разумеется, и речи.

Прошло немного времени, и Хоно решил, что участок, увы, мал, доходов с копры хватает лишь на пиры и увеселения, а на еду и прочие необходимые расходы ничего не остается. Он пожаловался Тупухоэ, и тот весьма огорчился, так как вовсе не намеревался надуть Хоно. Но у Тупухоэ больше не было лишней земли, и он поначалу растерялся: как же помочь незадачливому покупателю? Основательно пораздумав, он нашел превосходный выход из положения. К Тупухоэ в гости приходило столько друзей, что ему требовался повар, чтобы готовить всем угощение. Так не пойдет ли Хоно к нему в повара? Тем самым решится вопрос с едой, и Хоно сможет употребить деньги, вырученные за копру, на другие, более важные цели. Хоно охотно согласился, и проблема была решена к обоюдному удовольствию.

Даже те островитяне, которые причисляют себя к разряду деловых людей, не успели еще стать прожженными дельцами. К счастью! Однажды, еще в самом начале нашего знакомства, когда мы пришли купить кое-что у Хури, он сказал:

— Неужели вы не знаете ничего лучше консервов? Возьмите-ка у меня вот эту рыбу. Она свежая, я сам только что поймал ее.

Мы подумали, что это акт любезности по отношению к вновь прибывшим, но, по-видимому, ошиблись, ибо впоследствии он очень часто даром давал нам рыбу, вместо того чтобы продать консервы.

Впрочем, Хури еще расчетливый купец по сравнению с Техоно и Фаукурой. Особенно печальна история Техоно. Мысль открыть свою лавку пришла ему в голову недавно. Разумеется, двух уже имевшихся лавок было более чем достаточно для Рароиа, и третья вряд ли могла рассчитывать на прибыль, однако подобные мелочные соображения не тревожили Техоно. Он потратил немало усилий и средств, соорудил из рифленого железа новехонький дом и окрасил его снаружи голубой и желтой краской, а изнутри — зеленой. Вдоль стен вытянулись полки из дорогих сортов дерева с Таити, на дверях хозяин повесил вывеску с надписью большими черными буквами: «Техоно».

Все это влетело ему в копеечку, и когда настало время приобретать товары для лавки, Техоно, к своему величайшему огорчению, обнаружил, что у него не осталось ни франка. Однако он быстро утешился: надо только заготовить несколько тонн копры, и можно будет развернуть дело всерьез. Постепенно ему удалось скопить внушительную сумму, и он отправился на Таити. Но там незадачливый коммерсант каким-то образом ухитрился забыть о цели своей поездки. Единственное, что Техоно привез с собой на Рароиа, это воспоминания о том, как чудесно он провел время, пируя, катаясь на такси и посещая бары.

Два года спустя его лавка все еще сверкала краской, но хотя Техоно до сих пор продолжает разглагольствовать о замечательной партии товаров, которые приобретет в следующий раз в Папеэте, похоже, что правы его друзья, когда сочувственно говорят:

— Техоно сглупил — сколько денег убил на свою лавку! Лучше бы уж пропил их…

История Фаукуры несколько иная и далеко не такая печальная с точки зрения раройцев.

Ему тоже в один прекрасный день пришла в голову мысль стать лавочником, но, наученный горьким опытом Техоно, он не стал строить новое здание, а переселил свою бабушку к одному из родственников и оборудовал под лавку ее деревянный дом, занимавший удобное с точки зрения коммерции положение. Фаукура только что заготовил много копры и смог купить массу товаров на шхуне. Вскоре на новехоньких полках, сколоченных из ящичных досок, стройными рядами выстроились консервы, спортивные тапочки, куски мыла и пачки галет. Увы, несмотря на благополучное начало, Фаукура преуспел немногим больше, чем Техоно. Один из его соседей рассказал нам о причине.

— Чтобы держать лавку, надо хорошо писать и считать, а Фаукура не умеет как следует ни того, ни другого. Он сразу закупил много товаров и не записал, сколько и за что платил. А когда потом стал вспоминать, во что ему обошлись товары, то просчитался. Начал продавать тушеную говядину по восемнадцати франков за банку, хотя сам платил по двадцати. Забыл… Так и с другими товарами. Родственникам давал все просто так, даром. А родственников у него много. С каждым месяцем выручка становилась все меньше и меньше. В конце концов почти не осталось товаров, и совсем не было денег, чтобы купить новые. Тут ему надоело быть лавочником, и он устроил большой пир для всех нас. За два дня мы съели все, что оставалось в лавке.

К счастью, и Фаукура, и Техоно, и Хури, и Теао и все остальные островитяне отлично могут вообще обходиться без денег, ничуть не страдая от этого. Великая депрессия начала тридцатых годов коснулась островов Тихого океана, и несколько лет раройцы не имели никаких доходов. В других концах света безработица оказалась большой и трагической проблемой. Но раройцы ничуть не пострадали. Когда кончились запасы муки, кофе, галет и тушеной говядины, они вернулись к простому образу жизни своих предков — ели рыбу, птицу, коренья, кокосовые орехи. И стали только здоровее.

Конечно, островитяне лишились возможности покупать мебель, велосипеды, моторы и прочие промышленные изделия, но, с другой стороны, они освободились от скучной работы по заготовке копры; больше времени оставалось на пение и пляски. Реакция раройцев на мировой кризис лучше всего говорит о том, что не деньги определяют благополучие жителей этого удивительного острова. Конечно, деньги не мешают, но если они вдруг исчезнут, большой беды не случится. Аита пеапеа!