Мы вернулись на Каширку в онкоцентр Блохина. Связались с врачом, специалистом по криодеструкции, по телефону. Он сразу сказал: от Светицкого? Подходите в поликлинику, я вас встречу. Мы немедленно подошли. Врач был довольно молод, лет сорока, и весьма крупен: походил на сенбернара. Встретил он нас приветливо. Спросил, как дела у Павла Викторовича. Мы сказали, что все хорошо. По длинным сумрачным коридорам онкоцентра врач-сенбернар повел нас в свой кабинет. По дороге мы раскланивались с другими докторами, успели проехаться в лифте. Наконец достигли пункта назначения. Врач-сенбернар сел за свой стол, мы расположились напротив него. Яна протянула ему выписку из истории моей болезни. Он внимательно прочел. Спросил: почему Павел Викторович посоветовал вам меня? Яна сказала: потому что вы большой специалист по криодеструкции, и еще он сказал, что вы можете рискнуть. Врач сказал: ясно. Он отвел нас с Яной в процедурную, усадил меня в специальное медицинское кресло. Попросил снять с глаза повязку. Посветил внутрь фонариком. Вот отсюда брали биопсию, показала Яна. Врач кивнул: мозговая ямка, вижу. При помощи фонарика он внимательно осмотрел глазницу. Потом сказал мне: надевайте повязку. Я надел. Мы вернулись в кабинет. Врач вздохнул: понимаете, обычно мы делаем криодеструкцию гораздо, скажем так, ниже. В вашем же случае слишком велика опасность осложнений; я никогда в этом месте не делал. Вы ведь понимаете, что такое криодеструкция? Это локальное охлаждение до экстремальной температуры. Яна сказала: да, Павел Викторович, сказал, что это рискованно, но именно поэтому посоветовал вас. Врач покачал головой: к сожалению, это слишком рискованно. Какие другие варианты вы рассматриваете?

Мы объяснили, что хотели попробовать ФДТ, но нам объяснили, что в нашем случае это вряд ли поможет; а от операции нас отговаривают из-за вероятной ликвореи. Самый реальный вариант сейчас — кибернож. Врач кивнул: что ж, кибернож действительно хороший вариант. Где вы наблюдаетесь? В Бурденко? Прекрасно, у них есть свой аппарат и достаточно опыта работы на нем. Давайте сделаем так: вы мне позвоните, когда точно все решится; если кибернож — то кибернож. Если что-то получаться не будет, все равно позвоните, что-нибудь придумаем. Хорошо? Мой телефон у вас есть.

Из кабинета мы вышли в приподнятом настроении, хотя вроде бы ничего конкретного этот визит не дал; но нам казалось, что мы приобрели серьезного союзника в борьбе с рецидивом.

Далее был осмотр у ЛОРа в Бурденко. ЛОР была молодой красивой женщиной. Мы объяснили ситуацию: опухоль развивается на месте папилломы, и прежде чем воздействовать на нее радиацией, возможно, следует сначала убрать папиллому эндоскопом — так нам сказал доктор Спирин. С другой стороны, во время взятия биопсии доктор в Ростове убрала эту папиллому едва ли не полностью всю; так что возможно, эндоскоп и не понадобится. ЛОР сказала: надо же, какой вы продвинутый пациент, все уже известно заранее. Впрочем, это хорошо. Надо осмотреть вашу орбиту повнимательней. Следуйте за мной.

Меня положили на койку в процедурной, и ЛОР при помощи эндоскопа осмотрела мою глазницу. Делалось это все без наркоза, прямо при мне, пока я находился в сознании и наблюдал, как сначала в ноздрю, а потом прямо в орбиту левого глаза мне суют гибкую рабочую часть эндоскопа. Изображение с камеры эндоскопа транслировалось на большой монитор у меня над макушкой. Вот это место, сказала ЛОР вслух. Медсестра поддакнула. ЛОР сказала: но я ничего не вижу. Если что-то и было, то действительно все убрали. Давай еще тут посмотрим. Так, теперь с этой стороны. Ты что-нибудь видишь? Медсестра неопределенно хмыкнула. Нет, я в упор ничего не вижу, сказала ЛОР. Она вытащила рабочую часть эндоскопа из моей глазницы. Спросила меня: орбиту промываете? Я сказал: промывали, но как узнали о рецидиве, теперь боимся слишком часто туда лезть. Она сказала: все равно промывайте, слишком много гнойного экссудата, все забито корками. Например, физраствор плюс несколько капель метрогила и мирамистина. Перемешали, набрали в шприц и прямо в левую ноздрю, раза три-четыре, пока весь гной и корки не выйдут.

Я сказал: хорошо.

Помню, мы вместе вышли из процедурной. ЛОР сказала: вроде все в порядке, можно облучать, я передам Спирину. Яна сказала: спасибо! Спасибо вам большое!

Она потянулась за сумкой:

— А сколько мы вам…

ЛОР отмахнулась: ничего не надо, господи. Удачи вам.

На следующий день мы снова встретили Спирина.

— Ну что там насчет криодеструкции? — спросил он. — Консультировались?

Мы объяснили: специалист по криодеструкции считает, что это слишком большой риск. Спирин кивнул. Заключение ЛОРа я уже получил, сказал он. С радиологом общался: видимо, будем облучать. Радиохирургия. В вашем случае скорее всего кибернож. Но прежде всего вам самим надо встретиться с радиологом. У нее кабинет в старом здании. Я вас записал на прием сегодня. А завтра у вас прием у химиотерапевта.

По длинному коридору в подвале мы прошли в старое здание института. Там нам открылось, что не надо каждый раз получать пропуск в новое здание: в него можно попасть без всякого пропуска через коридор из старого здания. С тех пор только так мы и делали; и, кажется, не только мы. Впрочем, охрана нам ни разу не препятствовала, и пропуск никто не проверял.

Кабинет радиолога оказался на третьем этаже. Когда мы пришли, там было заперто. Я постучал в дверь, но никто не открыл; мы стали ждать. Не помню, как точно звали радиолога. Между собой мы звали ее по отчеству: Рэмовна. Рэмовна явилась не скоро: молодая, шутливая, движения резкие, голос насмешливый. Посмотрела мои выписки, снимки. Сказала: да, судя по всему — кибернож. Вот только, чтоб точнее определить масштабы поражения, желательно сделать ПЭТ/КТ головы. Это довольно дорого, около тридцати тысяч рублей. Осилите?

— А это надо? — спросила Яна.

— Да, очень желательно, — сказала Рэмовна. — Понимаете, не хочется задевать здоровые ткани; и в то же время необходимо не пропустить ни миллиметра опухоли. ПЭТ даст самую точную картину.

— Тогда, конечно.

— Хорошо, подождите. Я позвоню.

Она набрала номер, поздоровалась. Евгений, как дела? Отлично? Вот и отлично. Слушай, есть у вас место на ближайшие дни? ПЭТ с глюкозой. Молодой парень, рецидив опухоли, интракраниальный рост. Когда? А раньше никак? Они не местные, им бы пораньше. Завтра?

Она повернулась к нам:

— Вам завтра подойдет?

— У нас завтра рано утром прием у химиков, — сказала Яна.

У них утром прием у химиков. В 12.00? Отлично, в 12.00 подойдет. Записывай фамилию: Данихов.

— Данихнов, — поправил я.

— Как?

— Данихнов.

То есть Данихнов. ДА-НИХ-НОВ. Записал? Вот и отлично, в двенадцать они будут на месте. Счастливо, Евгений.

Рэмовна сбросила звонок; посмотрела на нас, развела руками: ну вот, завтра к химикам, а потом делать ПЭТ. Результаты получите быстро, скорее всего уже на следующий день.

— А где ПЭТ делать будут? — спросила Яна.

— В онкоцентре Блохина на Каширке, — сказала Рэмовна. — Объяснить, как добраться?

— Не надо, — сказала Яна, — мы знаем.