Среди множества загадок российской истории есть такие, о которых вспоминать не любят. Одна из них связана с именем Святополка, сына киевского князя Владимира Святославича. В памяти потомков его имя слилось с прозвищем Окаянный. Трудно найти другого исторического деятеля, чья характеристика на протяжении столетий была бы столь краткой, исчерпывающей и безжалостной. Кажется, никаких надежд на прощение потомков у Святополка нет и быть не может. Но так ли это?
У князя киевского Святослава Игоревича было три сына: Ярополк, Олег и Владимир. Младший, Владимир, — сводный брат Яро-полка и Олега. Его матерью была рабыня княгини Ольги, ключница Малуша. Основную заботу о воспитании мальчика взял на себя его дядя, брат Малуши Добрыня.
В 972 г., после подписания под Доростолом мирного договора с Византией, Святослав был вынужден вернуться на Русь за подкреплением. Но до Киева он добраться не успел: на его отряд у днепровских порогов напали печенеги, подстрекаемые греками. В неравном бою сложил голову великий русский воин. Сыновья, оставленные им в качестве князей-наместников (Ярополк в Киеве, Олег в Древлянской земле, а Владимир в Новгороде), стали теперь полновластными правителями. И тут же между ними началась распря.
Во время одной из стычек между старшими братьями, под рухнувшим мостом погиб Олег. После этого Владимир убивает ненавистного ему Ярополка. Наконец-то младшему Святославичу удалось сесть на киевский престол! Мало того, Владимир, вообще неравнодушный к прекрасному полу, забрал себе и вдову Ярополка, красавицу гречанку, Родившийся вскоре сын считался Владимировичем, хотя на самом деле был ребенком Ярополка, его назвали Святополк.
Летописец не счел нужным уточнять, когда именно родился мальчик, поскольку рождение ребенка — явление вполне заурядное, нормальное — не рассматривалось как событие, Попытаемся сделать это за него. Имя Святополка в перечнях сыновей Владимира Святославича стоит рядом с именем Ярослава (которого в конце XIX в. историки назовут Мудрым). В одних списках первым упоминается Ярослав, в других — Святополк. Возможно, они были одногодками? Если да, то убийство Ярополка Святославича, вокняжение в Киеве Владимира, рождение Святополка и Ярослава должны приблизительно совпадать во времени. Из разных источников известно, что Владимир сел на киевский престол на восьмой год после смерти Святослава, за десять лет до крещения Руси и, прокняжив 37 лет, умер в 1015 г. Из этого следует, что интересующие нас события свершились приблизительно в 978–979 гг.
Когда Святополку было около десяти лет, в жизни страны произошло чрезвычайно важное событие — Русь была крещена. Видимо, тогда же, в 988 или 989 г., был крещен и Святополк. Источники не сообщают, какое крестильное имя было ему дано. Известный историк, археолог и нумизмат В. Л. Янин считает, что крестильное имя Святополка было Петр. Однако известны монеты и печати, на которых имя Святополка соседствует с именем Михаила.
В рассказ о крещении Руси и о сыновьях Владимира Святославича, после того как все они были названы поименно, летописец записал:
Источник
Видимо, к моменту первого распределения княжений только эти братья Владимировичи достигли совершеннолетия, «возраста», как писал летописец.
Сразу вслед за этим летопись продолжает:
Источник
Начиная с этого сообщения, имя Святополка исчезает со страниц летописи на добрые четверть века. И лишь после внезапной кончины Владимира 15 июля 1015 г. туровский князь «всплывает» из летописного небытия. И как!
В 1014 г., прокняжив в Новгороде, судя по всему, всего год, Ярослав внезапно отказался платить ежегодную дань в Киев:
Источник.
Киевский князь Владимир Святославич приказал немедленно готовиться к войне с непокорным сыном. Ярослав же, не теряя времени, нанял варягов за морем. Казалось, вот-вот начнется кровопролитие. Но… Как написал летописец,
15 июля 1015 г. в Киеве скоропостижно скончался князь Владимир, а дальнейшие события, если верить летописи, разворачивались так.
В момент смерти отца любимый сын его Борис находился недалеко от Киева. Перед самой своей кончиной Владимир послал его во главе киевской дружины против печенегов. Не встретив врага, Борис уже было повернул назад, когда из столицы до него дошли вести о тревожных событиях.
Смерть великого князя была почему-то скрыта от киевлян. Власть в Киеве захватил неизвестно как оказавшийся там Святополк. Киевские дружинники стали уговаривать Бориса напасть на узурпатора и захватить отцовский престол. Тот, однако, отказался, ссылаясь на старшинство Святополка и, следовательно, на его право занять место покойного отца. Дружине такой ответ пришелся не по нраву, и она покинула Бориса.
В ту же ночь, 24 июля 1015 г., в опустевший лагерь пробрались убийцы, посланные Святополком. Они ворвались в шатер и пронзили Бориса копьями. Был убит и оруженосец князя, юноша Георгий по прозвищу Угрин (т. е. венгр). Убийцы отрубили Георгию голову, чтобы снять золотую гривну. Труп опознан не был…
Тело же Бориса повезли в Киев. Но по дороге неожиданно оказалось, что князь еще дышит. Тогда Святополк, Бог весть как узнавший об этом, послал из Киева двух варягов. Один из них, увидев, что князь жив, пронзил сердце несчастного мечом. Похоронен Борис был тайно в Вышгороде, у церкви св. Василия. Киевляне, видимо, принять его тело почему-то не пожелали.
Тут же Святополк задумал убить еще двух братьев — Глеба и Ярослава. Посланные в Муром сообщили Глебу, что Владимир тяжело заболел и срочно вызывает сына. Глеб не заставил себя ждать и «с малою дружиною» отправился в Киев. Корабль его уже миновал Смоленск, когда муромскому князю передали послание из Новгорода. Ярослав предупреждал Глеба о кончине отца и убийстве Святополком Бориса. Однако было уже поздно.
Не успел Глеб оплакать отца и брата, как его корабль был захвачен убийцами. Еще через несколько мгновений все было кончено. По приказанию некоего Горясера, повар Глеба, Торчин, зарезал несчастного князя.
За Глебом настала очередь третьего брата, Святослава… Злая участь была уготована и другим братьям Святополка, который по «высокоумию» своему решил перебить их всех и принять «власть русьскую един».
Но тут предел его бесчинствам положил Ярослав. Вовремя предупрежденный своей сестрой Предславой, он не только попытался спасти Глеба, но и решил отомстить братоубийце. Новгородско-варяжское войско Ярослава встретилось с киевско-печенежскими полками Святополка недалеко от города Любеча. Противников разделял Днепр. Три месяца простояли они так, на противоположных берегах реки, не решаясь напасть друг на друга. И лишь когда уже начались заморозки, Ярослав отважился на бой, одержал победу и сел в Киеве, «на столе отьни и дедни». Святополк же укрылся в Польше.
Вернуться на Русь ему было суждено только летом 1018 г. Теперь его сопровождал польский король Болеслав Храбрый, Ярослав бежал в Новгород, Только на следующий год произошло между ними решающее столкновение, Их войска встретились на Альте, в том самом месте, где нашел свою смерть Борис.
К вечеру стал одолевать Ярослав. И бежал Святополк, Тут напала на него странная болезнь: он так ослаб, что не мог даже на коне сидеть, и слуги несли его на носилках. Ему казалось, что за ним гонятся и вот-вот настигнут. И хоть никакой погони за ними не было, он заставлял своих отроков быстрее нести его вперед. И так он прибежал, по словам летописца, «в пустыню межю Ляхы и Чехы, испроверже зле живот свои в том месте». Даже от могилы его, как утверждал автор «Повести временных лет», исходило страшное зловоние…
Так заканчивает летопись рассказ о Святополке. Но все ли она рассказала о нем? И все ли рассказанное — правда? При внимательном чтении невольно возникают сомнения в полноте и достоверности летописного рассказа.
Начнем с невинного вопроса: куда подавался Святополк во время перераспределения княжений между Владимировичами после смерти старшего из них, Вышеслава? Ведь во втором перечне его имя, как и имя Изяслава Полоцкого, отсутствует, А по обычаям того времени, как мы помним, после смерти самого старшего брата все те, кто был младше, должны были подняться на одну «ступеньку» на пути к киевскому престолу. Русские летописи хранят по этому поводу молчание.
Неясно и то, как Святополк, княживший в Турове, в момент кончины Владимира Святославича оказался в Киеве, Ведь эти города разделяют почти 700 верст (свыше 900 км), А тогда даже гонец, скакавший «о дву конь», мог проехать в день не более 60 верст, и туровский князь в стольный град мог добраться никак не ранее 8-10 августа. А Борис, если верить летописи, был убит уже 24 июля!
Не менее любопытен и такой вопрос; почему вышегородские бояре поддержали Святополка? Выдающийся исследователь летописей А. А. Шахматов даже высказал по этому поводу предположение, что Святополк был вышегородским князем. Но ведь Вышгород никогда не был центром княжества, а являлся загородной резиденцией князя киевского…
Еще загадочнее после этого выглядят заявления летописца и автора житийной повести о Борисе и Глебе, что киевляне (те самые, которые уговаривали Бориса захватить Киев!) отказались принять его тело, и несчастного князя пришлось похоронить… в Вышгороде.
А откуда летописцу известно, что обезглавленный труп, найденный на месте убийства Бориса, принадлежал Георгию Угрину? Ведь, по его же словам, тело не было опознано:
Источник.
Зачем Святополку потребовалось дважды посылать убийц к Борису? От кого Святополк узнал о том, что «убитый» князь еще жив? И почему сами убийцы, везшие его тело, не заметили этого?
Или, скажем, почему митрополит Георгий, присутствовавший в 1072 г. при перенесении мощей Бориса и Глеба в новую церковь, засомневался в их святости?
Да и вообще, зачем Святополку понадобилось убивать братьев? Ведь Борис и Глеб добровольно признали его старшинство и право на киевский престол.
Кстати, зачем Глебу понадобилось выбирать кружной путь из Мурома в Киев через Смоленск? Ведь он, как отмечают авторы русских источников, очень торопился, чтобы застать отца в живых. И как при этом Ярослав, будучи в Новгороде, не только успел получить весть из Киева, но и предупредил Глеба о грозящей опасности? Путь-то от Киева до Новгорода, а оттуда до Смоленска составлял более 2200 верст и должен был занять не менее полутора месяцев, даже если бы гонцы нигде не останавливались ни на один день.
А как посланцы Ярослава узнали, какой дорогой отправился Глеб в Киев? И куда они делись, когда практически одновременно с ними здесь же оказались убийцы, посланные Святополком? Кстати, те должны были преодолеть расстояние чуть ли не в пять раз меньше — всего лишь около 460 верст.
И еще. Почему победивший Окаянного Святополка Ярослав никого из своих сыновей не назвал Борисом или Глебом, либо Романом или Давидом (их крестильными именами)? Только среди внуков Ярослава мы находим Глеба, Давида и Романа (но не Бориса!). Все они — сыновья черниговского князя Святослава. А вот среди сыновей Всеволода — преемников Бориса на ростовском столе — никто не назван его именем. И лишь внуку Всеволода, сыну Владимира Мономаха, было дано имя Роман (но опять-таки не Борис!).
Зато сына старшего Ярославича Изяслава назвали Святополком. И это еще при жизни Ярослава. Значит, тогда, в 1050 г., имя туровского князя еще не считалось запятнанным братоубийством? Но кого же тогда считали убийцей?
А как увязывается с обликом Ярослава, братолюбца и мстителя «окаянному» братоубийце, содержание им двадцать четыре года и псковской тюрьме другого брата, Судислава, уцелевшего после усобицы 1015–1019 гг.? Или его многолетняя война еще с одним братом, Мстиславом?
Не все просто и с самим Святополком, Почему, скажем, киевляне поддержали его, а не Ярослава? Или, например, чем объясняется поразительное совпадение описаний обеих битв Ярослава со Свято-полком 1015 и 1018 гг.?
Источник
Быть может, это — два рассказа об одной и той же битве? Или первый раз Ярослав сражался с кем-то другим, а потом рассказ о столкновении был замелен записью о битве со Святополком? Но тогда с кем сражался Ярослав зимой 1018–1019 гг.?
Почему Святополк бежал в Польшу? Почему польский король поддержал его и помог изгнаннику вернуть киевский престол?
Увы! На все эти вопросы ни летопись, ни другие отечественные источники ответов не дают. Зато, возможно, на них помогут ответить зарубежные источники, по воле случая описавшие те же самые события, но, так сказать, с другой стороны.
Современником распри между Владимировичами был епископ Титмар (Дитмар), который с 24 апреля 1009 г. до самой своей смерти 1 декабря 1018 г. служил на границе немецких и западнославянских земель, и городе Мерзебурге. С 1012 г. и до своей кончины он вел хронику. Язык его часто темен, изложение событий не всегда последовательно. Мало того, оригинал хроники Титмара уничтожил страшный дрезденский пожар в 1945 г.
Но сведения Титмара поистине бесценны. Например, только из них мы узнаем о том, что третья дочь польского короля Болеслава I Храброго (967-1025) вышла замуж за Святополка Владимировича:
«одна [из дочерей Болеслава] стала аббатиссой, другая вышла замуж за графа Германа, а третья — за сына короля Владимира» [525] .
Косвенно это подтверждает Галл Аноним, намекающий на родственную связь Святополка с Болеславом Храбрым:
«Болеслав в течение десяти месяцев [1018 г.] владел богатейшим городом и могущественным королевством русских и непрерывно пересылал оттуда деньги в Польшу; а на одиннадцатый месяц, так как он владел очень большим королевством, а сына своего Мешко еще не считал годным для управления им, поставил там в Киеве на свое место одного русского, породнившегося с ним, а сам с оставшимися сокровищами стал собираться в Польшу» [526] .
Брак детей правителей Руси и Польши был заключен не позднее 1012 г. Для дочери польского короля замужество обернулось трагедией. По словам Титмара, Владимир обвинил Святополка в том, что тот поддался на тайные увещевания Болеслава и готовился захватить киевский престол. По этому обвинению Святополк вместе с женой и ее духовником, епископом колобжегским Рейнберном, были брошены в темницу. Туровское княжение и семейная жизнь составили не более трех лет жизни многострадального князя:
«Имел он [Владимир] трех сыновей: одному из них он взял в жены дочь нашего гонителя князя Болеслава, с которой поляками был послан епископ колобжегский Рейнберн… Упомянутый король [527] , узнав, что его сын по тайному наущению Болеслава собирается вступить с ним в борьбу, схватил его вместе с w 8 женой и епископом и заключил в отдельную темницу» [528] .
Известие об этом Болеслав получил, судя по всему, в январе 1013 г. и тут же начал подготовку к походу на Русь. 24 мая 1013 г., на Троицу, в Мерзебурге он признал себя вассалом императора Священной Римской империи Генриха II (973-1024), с которым до того вел войну. И все это только для того, чтобы, заручившись поддержкой императора, напасть на Русь. Однако междоусобицы с печенегами вскоре заставили его покинуть пределы русского государства. По свидетельству Титмара, Святополку удалось вырваться из темницы лишь спустя какое-то время после смерти Владимира, когда владения скончавшегося князя уже были поделены между двумя старшими наследниками, Оставив на произвол нового киевского правителя свою жену, все еще томившуюся в темнице, он бежал к тестю, рассчитывая, очевидно, на его помощь.
Так вот почему имя Святополка отсутствует в рассказе русского летописца о перераспределении княжений между Владимировичами: в момент смерти Вышеслава он находился в заточении по обвинению в государственной измене и, естественно, не мог претендовать на новгородское княжение, причитавшееся ему по праву.
Свидетельства мерзебургского епископа проясняют многие темные места в русских летописях и восполняют утраченную (или намеренно опущенную) в них информацию. Но они одновременно порождают и новые вопросы.
Исключая для Святополка возможность коварного захвата киевского престола и зверского убийства братьев, они ничего не говорят о том, кто же стал новым киевским князем. С этим, надо думать, связан и другой вопрос — о виновнике гибели Бориса и Глеба, а также Святослава, Ведь Святополку после его бегства из темницы явно было не до покушений на братьев. Да и зачем ему было этим заниматься? Так кто же?
Помочь разобраться в этом может так называемая «Эймундова сага». Ссылки на данный источник встречаются у исследователей еще реже, чем на хронику Титмара Мерзебургского. «Эймундова сага» была записана в XIII в., а прежде передавалась в устной традиции. Это рассказ о норвежском конунге Эймунде, побратиме конунга Олафа II Святого, В 1015 г. Олаф захватил власть над землями девяти конунгов (в том числе отсутствовавшего тогда Эймунда) и стал королем Норвегии. Не желая враждовать с ним, Эймунд вместе со своим другом Рагнаром покинул Норвегию, и отправился на Русь, в Гардарики, как называли ее в Скандинавии. Свой выбор Эймунд объяснил товарищам так:
«Я слышал о смерти Вальдамара конунга с востока из Гардарики, и эти владения держат теперь трое сыновей его, славнейшие мужи. Он наделил их не совсем поровну — одному теперь досталось больше, чем тем двум. И зовется Бурислав тот, который получил большую долю отцовского наследства, и он — старший из них, другого зовут Ярицлейв, а третьего — Вартилав. Бурислав держит Кенугард, а это — лучшее княжество во всем Гардарики. Ярицлейв держит Холь-мгард, а третий Пальтескью и всю область, что сюда принадлежит. Теперь у них разлад из-за владений, и всех более недоволен тот, чья доля по разделу больше и лучше…» [529] .
Такая обстановка, но мнению Эймунда, позволяла легко добыть ему и его друзьям богатство и почести, нанявшись к одному из братьев в войско. На том и порешили. Через какое-то время отряд Эймунда, в котором насчитывалось до шестисот воинов, уже радушно встречал в Хольмгарде, как в сагах именуют Новгород, конунг Ярицлейв — в нем легко узнается Ярослав. Встреча была тем более теплой, что Ярослав был женат на Ингигерде, дочери шведского короля Олафа. На вопрос князя, куда они направляются, Эймунд рассказал ему свою историю и добавил:
«"Мы узнали, господин, что у вас могут уменьшиться владения из-за ваших братьев, а мы позорно изгнаны из (вашей) страны и пришли сюда на восток в Гардарики к вам, трем братьям. Собираемся мы служить тому из вас, кто окажет нам больше почета и уважения, потому что мы хотим добыть себе богатства и славы и получить честь от вас. Пришло нам на мысль, что вы, может быть, захотите иметь у себя храбрых мужей, если чести вашей угрожают ваши родичи, те самые, что стали теперь вашими врагами. Мы теперь предлагаем стать защитниками этого княжества и пойти к вам на службу, и получать от вас золото и серебро и хорошую одежду. Если вам это не нравится и вы не решите это дело скоро, то мы пойдем на то же с другими конунгами, если вы отошлете нас от себя". Ярицлейв конунг отвечает: "Нам очень нужна от вас помощь и совет, потому что вы, норманны — мудрые мужи и храбрые. Но я не знаю, сколько вы просите наших денег за вашу службу". Эймунд отвечает: "Прежде всего ты должен дать нам дом и всей нашей дружине и сделать так, чтобы у нас не было недостатка ни в каких ваших лучших припасах, какие нам нужды". "На это условие я согласен", — говорит конунг. Эймунд сказал: "Тогда ты будешь иметь право на эту дружину, чтобы быть вождем ее, и чтобы она была впереди в твоем войске и княжестве. С этим ты должен платить каждому нашему воину эйрир серебра, а каждому рулевому на корабле — еще, кроме того, 1/2 эйрира". Конунг отвечает: "Этого мы не можем". Эймунд сказал: "Можете, господин, потому что мы будем брать это бобрами и соболями и другими вещами, которые легко добыть в вашей стране, и будем мерить это мы, а не наши воины, и если будет какая-нибудь военная добыча, вы нам выплатите эти деньги, а если мы будем сидеть спокойно, то наша доля станет меньше". И тогда соглашается конунг на это, и такой договор должен стоять 12 месяцев» [530] .
Последовавшие затем события во многом перекликаются с данными русских летописей. Но кое в чем они не совпадают. Главное — нет четких и ясных признаков, которые позволили бы увязать все сведения «Эймундовой саги» с сообщениями «Повести временных лет». Вопрос о том, что Хольмгард саги соответствует Новгороду, Кену-гард — Киеву, а Пальтескыо — Полоцку, вызывает столь же мало сомнений, как и отождествление Ярицлейва с Ярославом, а Вартилава с Брячиславом Полоцким.
Но вот кто такой Бурислав? Неужели Святополк? А ведь именно с Буриславом связана основная сюжетная линия.
Вскоре он потребовал от Ярослава отдать часть владений. Ярослав, опираясь на наемников, нанес ему поражение и, судя по всему, захватил княжество Бурислава.
Через год Бурислав напал на город, в котором обосновался Ярослав, но был отбит. Во время штурма города Ярослава ранили в ногу, с тех пор и до конца жизни он сильно хромал. Еще через год Бурислав предпринимает новую попытку захватить власть над Русью. И тут происходят события, заслуживающие особого внимания.
Узнав о приближении Бурислава с войском, Эймунд захватил с собой нескольких воинов и тайно выступил навстречу врагу. В дне пути от столицы Ярослава на опушке леса они дожидаются неприятеля. Здесь-то н остановился лагерем Бурислав. Ночью, когда все уснули, варяги внезапно наполи на шатер Бурислава и перебили тех, кто в нем находился. Самому Буриславу Эймунд отрубил голову и забрал ее с собой. Наутро он явился к Ярицлейву и, рассказав ему о своих ночных подвигах, предъявил страшное доказательство правдивости своих слов. Увидев голову брата, Ярицлейв покраснел и велел Эймун-ду позаботиться о погребении убитого. Тогда Эймунд с товарищами вернулся в стан Бурислава. Как и предполагал предводитель варягов, дружина убитого князя разбежалась, а его обезглавленное тело было брошено в лесу. Эймунд забрал останки Бурислава и отвез в город, где они и были погребены.
С этого времени, как говорит сага,
«весь народ в стране пошел под руку Ярицлейва конунга и поклялся клятвами, и стал он конунгом над тем княжеством, которое они раньше держали вдвоем» [531] .
Так кто же этот загадочный Бурислав? Первый переводчик «Эймундовой саги» на русский язык, литератор и историк О. И. Сенковский (барон Брамбеус), предположил, что это образ, в котором совместились Святополк Окаянный и Болеслав Храбрый. Такой точки зрения придерживались и продолжают придерживаться многие историки, однако они не могут ответить на множество вопросов. Скажем, кого именно убили варяги? Святополка? Но почему об этом молчат русские летописи?
По саге тогда получается, что Святополк был изгнан с киевского престола за два года до гибели, т. е. не позднее 1016 г. Но ведь именно под этим годом Ярослав упоминается как «хромец», а рану он получил, защищал столицу от уже изгнанного за год до этого Бурислава. И, главное, как все это увязать с сообщением весьма осведомленного Титмара Мерзебургского? Он-то утверждает, что Святополк сразу после смерти Владимира с трудом выбрался из темницы и бежал в Польшу.
Нет, Бурислав «Эймундовой саги» не может быть Святополком. Так кто же это? С кем сражался Ярослав?
Ранние русские летописи X–XIII вв. не дошли до нас. Они погибли в огне войн и многочисленных пожаров, внутренних усобиц, стали жертвой невежества и политических расчетов. Ни одна из них не уцелела. Сохранились лишь их тексты в сводах XIV–XVI вв. Причем тексты эти неоднократно переписывались, редактировались, сокращались либо, наоборот, дополнялись. В результате их первоначальный вид, как правило, утрачивался. Поэтому, беря в руки летопись, невозможно знать заранее, кому принадлежит интересующий тебя текст: автору середины XI в, либо редактору XII в., а может быть, и переписчику, жившему на полтысячи лет позднее. И лишь отдельные, иногда почти неуловимые следы позволяют отыскать первоначальное чтение. Историк Н. Н. Ильин потратил несколько лет, чтобы узнать, из каких источников черпал автор «Повести временных лет» информацию о трагических событиях 1015 г. (6523 — по древнерусской системе летосчисления). Результаты, которые он получил, звучали «еретически». Правда, опровергать их никто не стал, но и не использовали. В чем же дело?
Н. Н. Ильин сопоставил имя Бурислава и обстоятельства его гибели, описанные «Эймундовой сагой», с сообщениями «Повести временных лет» и заключил: Ярицлейв в саге сражался вовсе не со Святополком или Брячиславом, а с Борисом. Кстати, в источниках встречается и полная форма этого имени — Борислав.
Но тогда получается, что с Борисом расправились убийцы, посланные не Святополком, а Ярославом! Возможно ли это? В таком предположении нет ничего невероятного. В. Л. Янин еще в 1969 г. высказывал такое предположение. В то время, чтобы сделать подобное заявление в печати, нужно было иметь мужество. Отход от официозных стереотипов и оценок не поощрялся.
Предположение это полностью согласуется с данными Титмара Мерзебургского. И, кроме того, позволяет объяснить многие странности и недомолвки «Повести временных лет». Становится ясным, кто занимал киевский престол после смерти Владимира, пока Святополк был в изгнании, а Ярослав сидел в Новгороде, — это был Борис. Находит вполне естественное объяснение таинственное исчезновение посланников Ярослава к Глебу, которые должны были предупредить того о готовящемся на него покушении, ведь сами они и были убийцами.
Получает обоснование сюжет с отсечением головы у Георгия Угрина. На самом деле обезглавлен был Борис, и, это, видимо, его тело не смогли опознать. Совсем по-другому воспринимается теперь и миниатюра XIV в., восходящая к оригиналу конца XI — начала XII вв. На ней убийцы передают пославшему их князю меч Бориса и какой-то круглый предмет, как предположил М. Х. Алешковский, голову убитого.
Находим мы ответ и на вопрос, зачем князю-убийце потребовалось посылать варягов к уже убитому Борису (чтобы приставить голову к трупу и похоронить его). Яснее становится поведение киевлян, отказавшихся принять тело убитого Бориса, потому что покойный не раз «наводил» на Киев «поганых», нанятых для борьбы с Ярославом, которые нанесли городу значительный ущерб. Да и вообще становится понятным, почему нельзя было оставлять в живых Бориса, — очевидно, он не собирался добровольно расставаться с захваченным киевским престолом.
Конечно, все это не является безусловным доказательством гипотезы Н. Н. Ильина. Но, главное, не противоречит ей, а подтверждает неожиданный вывод. Итак, если Н. Н. Ильин прав, то ход событий после внезапной кончины Владимира Святославича 15 июля 1015 г. можно представить следующим образом.
Киевский престол занял Борис, которого отец любил, по свидетельству летописца, более других сыновей и всегда держал рядом с собой. Ярослав, нанявший к тому времени варягов для борьбы за независимость Новгорода от Киева, выступил против нового киевского князя и в битве на Днепре (вероятно, осенью 1015 г.) одержал победу. В результате киевский престол перешел к нему.
Тем временем из темницы удалось бежать Святополку, который отправился не мешкая к своему тестю, рассчитывая с его помощью захватить власть в Киеве, принадлежавшую ему по праву старшего в роду. Пока он собирался с силами, Борис, опираясь на поддержку печенегов, попытался вернуть утраченную власть. Но киевляне, возглавляемые Ярославом и поддержанные довольно большим отрядом наемников, дали ему отпор. Во время обороны Киева Ярослав получил ранение, сделавшее его калекой. Это столкновение, очевидно, завершило 1016 г. В следующем году новая попытка Бориса вернуть Киев закончилась для князя-неудачника трагически — 24 июля 1017 г. его убили варяги, посланные Ярославом. На какое-то время на Руси воцаряется мир… Хотя мир ли? Не будем забывать, что приблизительно в это же время были убиты Глеб и Святослав Владимировичи.
Летом 1018 г, на Русь обрушились польско-немецкие отряды. Во главе их шли Болеслав Храбрый и законный наследник киевского престола Святополк. Ярослав позорно бежал в Новгород, бросив в Киеве мать и восемь своих сестер. Среди них — Предслава, к которой в 1014 г. неудачно сватался Болеслав. Остается только посочувствовать несчастной — участь ее была ужасна. Впрочем, ее судьба, видимо, мало занимала брата. Он попытался бежать из Новгорода в Швецию, к тестю. Но решительно настроенные новгородцы, возглавляемые посадником, двоюродным дядькой Ярослава Константином (Коснятином) Добрыничем, разбили княжеские ладьи и заставили Ярослава возглавить поход против Святополка.
Тем временем, 14 августа 1018 г. Святополк торжественно вступил в Киев. Причем киевляне встретили его достаточно доброжелательно. Через месяц-другой польские отряды покинули русскую столицу. Во всяком случае Титмар успел сделать запись о возвращении Болеслава в Польшу (напомню, что мерзебургский епископ умер в декабре того же 1018 г.).
Через три месяца после победного вступления в Киев дружина Святополка сошлась на поле боя с полком Ярослава. Сражение произошло у Любеча приблизительно в декабре 1016 г. Победу одержал Ярослав. Судя по всему, Святополку удалось скрыться с поля брани, но это не спасло его от мести Ярослава.
Автор «Повести временных лет», на первый взгляд, довольно подробно описывает обстоятельства гибели князя-неудачника:
Источник
Не правда ли, впечатляющее описание? Полное ощущение, что эти строки написаны очевидцем, бежавшим вместе с проклятым князем. Картина столь яркая, что не остается сомнения в ее подлинности. Как очевидно и отношение летописца к умирающему Святополку.
Так и воспринимает этот текст подавляющее большинство историков. Например, Н. М. Карамзин, описывая бегство и смерть Святополка, ограничился пересказом летописного сообщения, дополнив его лишь замечанием о том, что
«Имя окаянного осталось в летописях неразлучно с именем сего несчастного князя: ибо злодейство есть несчастье» [533] .
Автору «Истории государства Российского» удалось подметить то, что от нас уже ускользает. Слово «окаянный» он понимает не только как «проклятый», но и как «жалкий, несчастный». Действительно, в древнерусском языке оно имело и такое значение. Но «окаянный» значило и «многострадальный, заслуживающий сожаления». Это добавляет новые штрихи к характеристике Святополка, делает ее мягче, что ли…
В современных же исследованиях акцент обычно переносится на «досужие измышления монаха», «фантастические подробности», которые привнес летописец в свое в общем-то точное описание:
«душевные переживания Святополка, какая-то мифическая пустыня между Чехией и Польшей» [534] .
Кстати, пустыню эту даже пытались найти на карте. Еще в XIX в. появилось несколько историко-географических работ, чьи авторы по косвенным данным и прямым указаниям летописи постарались определить, где же находится место, в котором «есть его могила и до сего дне». Правда, закончились эти поиски курьезом. Оказалось, что выражение «между Чахы и Ляхы»… — фразеологизм, означающий «Бог весть где». Да, но ведь, как следует из приведенного текста, летописец точно знал, где похоронен Святополк? Оказывается, и это «прямое» указание не столь «прямо», как хотелось бы нашему «здравому смыслу». Дело в том, что фраза о могиле, которая «есть и до сего дня», сопровождает в «Повести временных лет» описания смертей всех князей-язычников, даже если место их захоронения явно не было известно автору летописи.
Дальше — больше. При внимательном анализе текста летописи выяснился целый ряд любопытнейших подробностей. Так, в наиболее ранних летописях бегство незадачливого претендента на Киевский престол описывалось гораздо лаконичнее. В так называемом «Начальном своде», предшествовавшем «Повести временных лет», читаем:
Источник
И все. В чуть более поздней редакции появляются новые детали:
Источник
«Дым», о котором идет здесь речь, явно восходит к "параллельному" тексту. В "Апокалипсисе", описывающем конец света, говорится, что люди, поклонявшиеся Антихристу, после Страшного суда будут мучимы в огне и сере
«и дым мучения их будет восходить во веки веков» [537]
Так что и эта деталь «клеймит» Святополка как нехристя (но, заметим попутно, не как братоубийцу).
Развернутое описание бегства Святополка появилось, видимо, только под пером составителя житийного «Сказания и страсти и похвалы святую мученику Бориса и Глеба», составленного перед канонизацией первых русских святых в самом конце X в., за несколько лет до появления на свет «Повести временных лет». Здесь есть уже все (точнее, почти все) то, что мы читаем в «Повести»: и «расслабленные кости» Святополка, и путешествие его на носилках, и вопли о гонящихся за ним, и «пустыня межю Чехы и Ляхы», и могила, пребывающая «до сего дне». Только «дым» заменен «смрадом», да отсутствует уж совсем, казалось бы, незначительная деталь — не упоминается, что Святополк принял посмертные муки в пустыне связанным.
Откуда же взял летописец все подробности бегства Святополка? Из каких источников позаимствовал «свидетельские показания»?
Некоторые из них он цитировал дословно. Это, в частности, греческая «Хроника Георгия Амартола». Из нее летописец переписал текст о смерти Ирода Окаянного:
Источник
Другие источники использовались косвенно. Из них заимствовались образы, а не словесная «оболочка». Так, во 2-й книге Маккавейской в описании бегства Антиоха IV Епифана из Персии мы находим (как, видимо, и летописец) и небесный суд, следующий за злодеем, и «повреждение всех членов тела», заставившее его продолжать путешествие на носилках, и «смрад зловония», исходивший от несчастного. Подобно нашему летописному персонажу, Антиох
«кончил жизнь на чужой стороне в горах самою жалкою смертию» [539] .
Судя по всему, автор рассчитывал, что его читателям все прямо или опосредованно цитируемые тексты хорошо известны. Поэтому читая описание бегства Святополка, они поймут, что тот бежал с поля боя, подобно Антиоху из Персии, и умер как Ирод Окаянный. Эти ассоциации подкреплялись еще несколькими библейскими параллелями. В книге «Левит» читаем:
«Оставшимся из вас пошлю в сердца робость в земле врагов их, и шум колеблющегося листа погонит их, и побегут, как от меча, и падут, когда никто не преследует… И не будет у вас силы противостоять врагам вашим. И погибнете между народами, и пожрет вас земля врагов ваших».
А вот несколько цитат из книги «Притчей Соломоновых»:
«Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним… Человек, виновный в пролитии крови человеческой, будет бегать до могилы, чтобы кто не схватил его» [541] .
Следовательно, сейчас описание бегства и кончины Святополка «звучало» бы приблизительно так: «Нечестивый Святополк, повинный в пролитии крови человеческой, бежал от Ярослава как злодей и богохульник Антиох из Персии. И не было ему спасения, И умер он невесть где, подобно Ироду Окаянному, приняв муки за свое неверие. И после смерти вечно мучим, связанный в пустыне».
Неясно, однако, что означают последние три слова. Почему Святополк должен принимать посмертные муки именно в пустыне и будучи связанным?
Ответ и на эти вопросы можно (и скорее всего должно) искать в параллельных текстах. Среди апокрифических (неканонических сакральных) произведений есть так называемая «Книга Эноха». На славянский язык она была переведена еще в X–XI вв. В ней, в частности, упоминается любопытный эпизод, имеющий, судя по всему, непосредственное отношение к нашей загадочной фразе:
«Потом Господь сказал Рафаилу: "Свяжи Азазиэля и брось его во тьму и заключи (прогони) в пустыню, которая находится в Дудаэль… и когда настанет день суда, прикажи ввергнуть его в огонь"» [542] .
Вот он — персонаж, связанный и изгнанный в пустыню, где принимает посмертные муки! Описание того же жертвоприношения есть в библейской книге «Левит»:
«А козла, на которого выпал жребий для отпущения, поставит [Аарон] живого перед Господом, чтобы совершить над ним очищение и отослать его в пустыню для отпущения, и чтобы он понес на себе их беззакония в землю непроходимую» [543] .
Знакомый образ. Даже, пожалуй, слишком хорошо знакомый, Итак, вводя развернутое описание бегства и кончины окаянного Святополка, летописец тут же называет его козлом отпущения? Может ли такое быть? Думаю, ничего невероятного в этом нет.
Данная характеристика Святополка — не единственная в летописи. Сразу вслед за описанием бегства и смерти «окаянного» князя летописец упоминает братоубийцу Каина, а также Ламеха (совершившего, согласно апокрифам, убийство по неведению). Однако с ними Святополк не сравнивается:
Здесь имеется в виду сын еврейского судьи Гедеона, убивший своих братьев (за исключением младшего). Однако в Библии упоминается еще один Авимелех, царь филистимлянский. Дважды он — один раз из-за Авраама, другой из-за Исаака — оказался в ложном положении и едва не совершил тяжкий грех. Но не совершил. Сам Бог говорит ему во сне:
«Я знаю, что ты сделал это в простоте сердца твоего, и удержал тебя от греха» [544] .
Интересно, сравнивая Святополка с Авимелехом, сыном Гедеона, летописец помнил об Авимелехе-царе? А если не помнил, то зачем уточнял, какого именно Авимелеха он имеет в виду? И почему он выбрал для характеристики Святополка именно Авимелеха? В Библии есть ведь и более «популярные» братоубийцы. Взять хотя бы Каина или Ламеха, которые, кстати, упоминаются здесь же. Но Святополк с ними не сравнивается. Быть может, сопоставляя Святополка с Авимелехом, летописец давал тем самым двойственную, амбивалентную характеристику, которая позволяла читателю сделать свой выбор?
Такое предположение подтверждает и перечень сыновей Владимира Святославича, который мы встречаем в «Повести временных лет» под 6488 г. (980 по нашему счету) от Сотворения мира:
Источник
Перечень этот уже давно вызывал недоумение ученых. Не удавалось установить, в частности, почему здесь говорится о 10 сыновьях Владимира, тогда как в другом перечне — под 6496 (988) г. — названо 12 имен. Непонятно, для чего летописцу понадобилось упоминать двух дочерей киевского князя. Совершенно неясны основания, на которых автор «Повести» «распределил» Владимировичей по женам отца.
Ситуация несколько проясняется при обращении к библейской книге Бытия, несомненно хорошо известной летописцу. Здесь есть перечень сыновей Иакова, удивительно напоминающий наш текст:
«Сынов же у Иакова было двенадцать. Сыновья Лии: первенец Иакова Рувим, по нем Симеон, Левий, Иуда, Иссахар и Завулон. Сыновья Рахили: Иосиф и Вениамин. Сыновья Валлы, служанки Рахилиной: Дан и Нефталим. Сыновья Зелфы, служанки Лииной: Гад и Асир» [546] .
Судя по всему, именно этот текст и был использован летописцем при составлении перечня 6488 г. Принципиальная разница заключается лишь в том, что в «Повести временных лет», в отличие от библейского перечня, упоминается всего десять сыновей. Зато присутствуют две дочери (хотя у Владимира их было гораздо больше). Чем же вызваны эти расхождения? И для чего вообще понадобился странный перечень?
Ответ на эти вопросы можно найти в одном из источников, которыми пользовался (как установил еще А. А. Шахматов) автор «Повести временных лет». Мы имеем в виду «Сказание Епифания Кипрского о 12 драгоценных камнях на ризе первосвященника». Здесь дается не только описание камней и их свойств, но и упоминаются имена сыновей Иакова, выгравированные на каждом камне, а заодно дается их характеристика. Судя по всему, именно порядок перечисления камней и определил последовательность упоминания сыновей Владимира. Каждый из них получал таким образом «невидимую невооруженным взглядом» косвенную этическую характеристику, совпадавшую с характеристикой того или иного сына Иакова. Дочери же Владимира и Рогнеды потребовались для того, чтобы все Владимировичи заняли подобающее им место, а заодно и характеристику. Как же выглядит в этом «нравственном зеркале» Святополк?
Вот характеристика соответствующего ему седьмого сына Иакова Дана:
Источник
Как видим, и здесь речь идет о не совершенном Даном-Святополком преступлении! Остается только выяснить, против кого оно замышлялось. В «Сказании о 12 камнях» говорится об Иосифе. Думаю, читатель уже догадался, кто ему соответствует в перечне 6488 г. Конечно же, св. Борис, Кстати, чуть ли не все эпитеты, которыми награждает его летописец в рассказе о трагических событиях 1015 г., заимствованы из библейских рассказов об Иосифе Прекрасном.
Ничего неожиданного в данном выводе для нас уже, пожалуй, нет. Интересно другое: вставляя в текст летописи фрагмент, осуждающий Святополка, летописец тут же «реабилитирует» князя в глазах читателя. Однако кто был способен разгадать подобный «ребус»?
Мы привыкли думать, что летопись составлялась по княжескому заказу и соответственно предназначалась именно для князя. Обилие в летописи косвенных цитат, сложная образная система, на которой строится летописное повествование, заставляют усомниться в том, что автор адресовал свое произведение только ему. Обнаружить в летописи выявленный нами второй смысловой ряд, основанный на использовании библейских образов, было, очевидно, по силам лишь просвящённому человеку. Следовательно, можно полагать, что летописец адресовал сокровенный «текст» своего трудя совершенно определенной аудитории. Ее, в частности, могли составлять такие же начитанные монахи, как и он сам. Однако и для них выявление столь тонких намеков, как разобранный нами пример со Святополком — «козлом отпущения», было, пожалуй, слишком сложной задачей. Но тогда для кого он писал?
Ответ на этот вопрос, как мне представляется, кроется и названии древнейшей из дошедших до нас летописей:
Источник.
«Временные лета», которые здесь упоминаются, обычно переводятся как «преходящие», «минувшие», «прошедшие» или «древние годы». Однако в «Толковой Палее» (популярном на Руси толковом «Ветхом Завете») 1406 г. мы встречаем такое словосочетание совсем в ином контексте. В приведенной там цитате из «Деяний апостолов» читаем:
Источник
Близко по смыслу и название в «Генадиевской Библии» «Апокалипсиса»
«временных притчей проречениями» [550]
Поскольку в обоих приведенных случаях речь идет о конце света, постольку есть все основания полагать, что в названии «Повести временных лет» имеются в виду не только прошедшие и преходящие годы, но и конечная цель повествования («Се — по вести временных лет», т. е. «до знамения конца света»): оно должно быть доведено до Царства Славы, когда наступит последний день мира сего (временного). Это — та идея, которая объединяет всю «Повесть», придавая ей единство, цельность, законченность.
Но тогда несколько уточняется само содержание «Повести» и цель ее создания. Летописец скорее всего писал своеобразную «книгу жизни», которая должна будет фигурировать на Страшном суде.
Созданный летописцем перечень деяний людей и их моральных оценок, видимо, в первую очередь предназначался для Того, кому в конце концов должны были попасть летописные тексты. А уж Он-то, вне всякого сомнения, разберется с любым «ребусом», созданным человеком. Этого потенциального Читателя летописец ни при каких условиях не мог игнорировать при составлении летописного известия. Ему же лгать нельзя. Пред Ним меркнет воля любого князя, любые «политические страсти и мирские интересы». Забывать об этом — значит отказаться от того, чтобы понять летописца, а следовательно, и оттого, что он написал. Летописец был христианином в полном смысле слова и хотя бы уже потому не мог не ориентироваться в своих поступках на христианскую систему нравственных ценностей. Для того чтобы понять это, надо просто захотеть услышать человека, мыслящего и говорящего иначе, чем мы. И чуть-чуть усомниться в собственной непогрешимости.
Итак, при ближайшем рассмотрении рассказ о бегстве Святополка и его смерти оказывается «инсценировкой» библейской установки, как «должно быть» с братоубийцей. Реальная же картина смерти бывшего туровского князя вряд ли когда-нибудь станет нам доступна.
Святополк был сыном своего времени. Возможно, жесток и коварен, подобно большинству своих современников-правителей. Но мало кто из них был так опозорен перед потомками, как он. Даже умерев, он не освободился от того, что мы называем политикой: на него, видимо, удалось «списать» целый ряд политических преступлений, совершенных другими, скажем, тем же самым Ярославом Мудрым.
Однако в данном случае для нас, пожалуй, важнее другое; буквальное понимание древнерусского источника чревато серьезными ошибками. Слишком уж различны те миры, и которых и которыми живем мы и летописец.