Как и у всякого отца, у меня есть в голове свой список «100 мест, куда нужно свозить ребенка, пока он не превратился во взрослого». Выглядит внушительно – и всякий раз, предаваясь размышлениям о том, что за последние десять лет против довольно большого количества пунктов нарисовались жирные галочки, я надуваюсь, как галапагосская птица-фрегат. Сколько редких, не сказать исчезающих животных он видел! Сколько «иконических зданий»! Какими только экзотическими средствами передвижения не воспользовался! Вопрос о том, разделяется ли этот энтузиазм обеими партнерскими сторонами, остается открытым. Модель диалога, касающегося очередного совместного путешествия, выглядит примерно следующим образом.

Отец (бегает по комнате; похоже, возможность легализовать выделение бюджетных ассигнований на реализацию своих давних фантазий действует на него тонизирующе):

– Представляешь, плоская, как стол, равнина и посреди нее – огромный, до неба, конус со снежной шапкой! (Театрально.) Догадался? – Ммм?.. – Фудзияма! И мы (Патетически.) пойдем на нее в поход!

Сын (флегматично; похоже, он уже раскусил этот трюк – продажу чужих «мечт» под видом его собственных):

– Давно снега не видели… еще и в гору тащиться… Отец (с деланой иронией):

– Да ты не понял: Фудзияма! И это еще не все! Мы поедем в Киото. Тропа… (Надувается, становится похож на индюка.) Философов! Прогулка среди цветущих вишен – от Золотого храма к Серебряному! Гинкакудзи и Кинкакудзи!

Сын:

– Папа, с тобой все в порядке? Отец:

– (Пауза.) Хорошо. (Подавленно.) Хо-ро-шо. Слушай: там еще есть капсульный отель – каждый залезает в такую, ну, что ли, нору – и лежит себе там, как айфон в коробке!

Сын:

– Ясно, ни сесть ни встать. (Зевает.) Отец:

– Ааа, что ты зеваешь?! Хочешь дома сидеть – давай, сиди! Тебе вообще ничего не интересно!

Дальше действительно неинтересно: у отца начинается истерика, восходящая, по-видимому, к просмотрам – в его, отца, детстве – советских фильмов о Ленине, который обрушивается на интеллигентскую мягкотелость меньшевиков, посмевших предать интересы пролетариата ради подачек буржуазии.

Что правда, то правда – как и буржуазии, нынешним детям очень даже есть что терять: поди плохо, спокойно посидеть дома с FIFA-13 и пособирать из лего «Звезду смерти». Именно поэтому путешествия не вызывают у них ДОЛЖНОГО энтузиазма; на самом деле они хорошие путешественники – если не надо слишком далеко ходить пешком без какой-то конкретной цели – и постоянно имеется доступ к мороженому. Но у детей нет главного стимула, заставляющего взрослых рыскать по миру: того, что немцы называют Wanderlust – «охота к перемене мест». Пресные, рутинные будни, надежда на то, что «в путешествии можно обрести самого себя», естественно, вызывают желание добавить в жизнь соли и перца. Вызывают – но не у детей: а? чего-чего они там должны обрести?

По правде сказать, взаимное недопонимание – это то, из чего на 90 процентов состоит путешествие с детьми. Однако больше всего раздражает, знаете, что? Что дети ничего – следите за губами: НИ. ЧЕ. ГО. не помнят. Разумеется, я осознаю, что по-хорошему и сам помню себя лет с четырех-пяти, но меня-то не возили в Пальмиру и Серенгети. А его!

Время от времени я начинаю перебирать четки:

– Помнишь Кносский дворец?

– Ну…

– Что «ну», ты еще там потерялся, чуть не с вертолетом тебя искали! А «великую миграцию» – тьма тьмущая зебр, львов, бегут – тыдыщ, тыдыщ, земля дрожит? И это еще без антилоп. Гну.

– Ууу…

– А колоссальный Будда, в этом, как его?..

– Смутно.

– А остров Дженовеза – такая кальдера и вокруг?..

– Папа, ты не хочешь понять: я был маленький!

– Что значит «маленький»! Возишь-возишь тебя, оболтуса; почему бы в кои-то веки не поднапрячься и не сфокусироваться на происходящем?

Что, впрочем, касается фокусировки, то и тут есть кое-какие подводные камни. Потому что забывается – это еще ладно; гораздо хуже, когда он все-таки помнит, – потому что выясняется, что запоминает он совсем не то и не так. Вы никогда не знаете, чем может обернуться самая невинная попытка расширить его кругозор и показать ему – цель всякого путешествия, – что жизнь состоит не только из нормы, но и из отклонений.

Возможно, главная причина наших разногласий состоит в том, что мы, если воспользоваться образной системой авторов пособий по селф-хелп, – обитатели двух разных планет. Продукт экономики дефицита; дальние страны известны лишь по почтовым маркам, «Детям капитана Гранта» и телепередачам с Сенкевичем; заграница – запретный плод, откусить от которого еще и еще – азартная игра; это – я. Продукт экономики изобилия, избыточности, бесконечного разнообразия выбора, эпохи бычьих рынков и «длинного хвоста» – это он. Разные векторы, разные цели, разные ценности: перманентная экспансия против блестящей изоляции, импульс покорять пространства против стремления к тому, что экономисты называют «качественное время». Теперь вы и сами понимаете, к чему заведомо ведет совместный выезд. Правильно: роковой конфликт.

– Ну а что ты заладил… ну да, неудачный эпизод. Как будто нельзя вспомнить что-нибудь хорошее! Почему ты не вспоминаешь наше «э» пичное» путешествие на автомобиле по пяти эмиратам?

– Почему же, я вспоминаю.

– Да? Ну, наконец-то, хоть что-то.

– Это когда ты свернул на типа «жигулях» в пустыню – и…

Теперь и я припоминаю этот не самый удачный действительно, эпизод: съехав с асфальта, мы моментально закопались в песок по стекла, и затем, после сорока минут интенсивных попыток сдвинуться с места, поняли, что изжаримся на солнце и останемся там навсегда. Жалобный стон «Папа, я пить хочу!» до сих пор не изглаживается из моей памяти. Мы бы и сейчас находились внутри одной из дюн, если бы не двое сердобольных арабских джентльменов, которые проезжали мимо на багги и, по сути, вырыли нас – в полубессознательном состоянии, как Саида в «Белом солнце пустыни».

– Хорошо. Хорошо, хорошо, хорошо. Лондон! Лондон? Уж в Лондоне-то тебе не могло не понравиться: платформа 9 и 3/4, Бейкер-стрит, поездка по Темзе на амфибии «London Duck», «Билив ор нот» музей – ну помнишь? Помнишь?

Вот этого, пожалуй, вспоминать не следовало. Посреди Пикадилли-сёркес громоздится дом-сундук, внутри которого базируется недавно открывшийся музей Ripley’s – Believe It or Not! Хотите верьте, хотите нет, мы бы никогда не пошли туда, если бы он не работал до полуночи. Рассудив, что там наверняка обнаружится много чего полезного для ребенка, тем более что в восемь вечера все равно все уже закрыто, а спать еще не хочется, мы и отправились в музей диковинок; спустя несколько часов он был охарактеризован этим самым ребенком как «худшее место, где я когда-либо был в жизни». Следовало остановиться еще у кассы – где слева выставлена корова с пятой ногой на спине, а за стойкой берут по 30 фунтов с носа. Мы, однако, рискнули – и угодили в царство «полной дикости». Пять этажей, тысячи и тысячи экспонатов, один значительнее другого: вязаная «феррари», кладбищенская калитка с хитроумным механизмом открывания, рисунок, нарисованный лошадью, плошка с чертовски холодной водой, куда можно сунуть руку, чтоб понять, какой именно температуры был океан в районе гибели пассажиров «Титаника». Там же, однако, были выставлены и экспонаты, вызывавшие не столько любопытство, сколько, что греха таить, омерзение. Двухголовые козлята. Человек с рогом на голове. Человек, который умеет натягивать нижнюю губу на нос и на подбородок. Определенно, это не то, что следовало показывать семилетнему ребенку; но неприятные ощущения отчасти компенсировались более приемлемыми.

– А зеркальный лабиринт? Помнишь, мы полчаса бродили по нему, и там еще выдают специальные перчатки на руки, чтобы не оставлять отпечатков, когда натыкаешься на зеркало? А макет Тауэрского моста из спичек? А великан? Интересно же было: великан!

– Ага, великан! А человек с синей кожей? А высушенная голова? А этот, с выпученными глазищами? Они мне снятся до сих пор, эти твои ужасы!

– Ладно, чтоб я еще хоть раз куда-нибудь тебя повез… А те тихоокеанские острова? Ты помнишь, КАКИЕ там были закаты, какие, ммм… ландшафты!..

– А, это где нас развернули в аэропорту, потому что ты подложил мне в рюкзак пакет с кусочками лавы, камешками и кораллами? Ведь это ты сказал, что надо собирать коллекцию образцов ландшафта, по одному камешку в память о каждом острове? И у нас отобрали все, и составили акт об изъятии контрабанды, и еще обещали вкатить строгача.

– Ну что ты сразу, подумаешь. А вот Вьетнам – забыл Вьетнам?

– Почему же забыл, помню.

– О, какой там был отель, какие бугенвиллеи, какой бассейн!

– Бассейн?! А водяные змеи в бассейне – нет? Ты забыл, что, когда мы вылезли из воды, выяснилось: рядом с нами плавали двухметровые едва ли не анаконды – и мы чудом – чудом – выбрались оттуда живыми!

– Ладно, ладно; а вот Эквадор? Рафтинг!

– Да-да, это где ты – единственный из всех – умудрился вывалиться из лодки на повороте!

– Я не вывалился!

– А кто вывалился – может быть, я? Вода – это ТВОЙ конек, папа. Может быть, ты хочешь поговорить про «аквапарк» в Германии?

Нет, не хочу. «Аквапарк» – моя боль; не разобравшись что к чему – говорю вам, там не было никакого предупреждения! – я привел ребенка в нудистскую сауну. Предупреждения не было – но и никаких детей там тоже не было в помине. Боже, что он там пережил; наверняка это (еще одна) глубочайшая психотравма на всю жизнь – виноват в которой – я, я и только я; в довершение всего нас изгнали оттуда с позором, потому что мы остались в трусах, тогда как все прочие посетители «аквапарка» оказались гораздо левее нас на шкале внутренней раскрепощенности и не пожелали терпеть нас рядом с собой.

Интересно, что после каждого путешествия – детали которого я, поставив рядом с названием города или, там, острова «галочку», моментально забываю – младший участник предприятия открывает особую тетрадь и что-то там корябает: дневник. Возможно, в один прекрасный день он протянет мне эту хронику – наполненную доказательствами того, что на протяжении всего детства я посягал на его внутренний мир, неотъемлемое право самому выбирать интересную информацию и ограждать себя от культурных аллергенов – с холодным «Встретимся в суде». Но возможно, это будет всего лишь символическая гирька на весы, определяющие удельный вес «подлинного» в жизни; тогда как на противоположной чаше будет мой донжуанский список путешествий. Чья чаша пойдет вверх – старшего, который коллекционировал визы в паспорте, или младшего – который коллекционировал истории? Чем больше взрослеет автор дневника, тем более дальновидной представляется мне его стратегия. Ведь список останется просто списком – ну, еще одна страна, и еще, и еще; а толку-то. Другое дело – истории; история. The history, – на переплете тетради про путешествия, в которую что-то, который год, строчит мой сын, вытиснена золотыми буквами цитата из, откуда что берется, Черчилля, – will be kind to me if I intend to write it: «История окажется благосклонной ко мне, если я сам займусь ее сочинением». Пространства, экзотика, кругозор, география, списки – все это в конце концов забудется; что останется, так это истории про нас самих; которые рано или поздно сложатся в Историю – и которая, надеюсь, таки будет добра к нему.