Записано со слов среднестатистического замполита.

Читатель, осторожно! Не обманись и не читай…

Здесь не будет «…и лодка всплыла, как огромный фаллос, с опухолью от твердого шанкра в виде ракетных шахт», не будет и «огненных хвостов ракет, помахивающих адским огнем», и «волн, перекатывающихся через рубку стремительным домкратом», не будет и «как же страну загубили? Караул! Кто?» Страна тогда такая была, и мы такие. И вопрос на 20 лет опоздал.

Будет то, через что прошел каждый из нас не раз.

* * *

В английском торговом флоте у капитана есть два штемпеля для книжки моряка: «Хороший матрос» и «Плохой матрос». И никаких полутонов. А плевал я на этот штемпель. Смачно, метко и прицельно.

Взбодримся? Майн Гот! In God, we trust! Бог мой! Харе, Кришна, харе, Рама! Аллах Акбар!

Чилим, кекгурт бармы? Это по-туркменски. Тихоокеанские отголоски. Если бар, тогда закурим. Сигареты у меня свои. Кекгуртом чиркни-то. Спасибо. Теперь надо литовский учить. Должность принимаю.

О чем это я? А, да… Полутона есть, никуда от них не деться. Реальность объективная, против не попрешь.

Служба, как квинтэссенция жизни корабельного офицера, как и любого другого военнослужащего, предполагает и противоядие от нее.

Таким противоядием являются:

– посиделки с друзьями(сослуживцами) за рюмкой шила;

– любовь с женой или другой женщиной, тут уж как повезет;

– поход в гости к женатым друзьям, имеющим угол, квартиру и симпатичную соседку. Если взять много водки, тогда просто соседку, любую. Чур, соседа не предлагать! Или… есть еще водка?

– кабак со съемными девчонками и с ночевкой у них;

– подготовка к поступлению в (на) академию, курсы, классы;

– присутствие чувства юмора.

Список может быть продолжен, не спорю, но последнее обязательно. При его отсутствии, особенно при принятии должности, как выяснили мы с главным психиатром флота, может быть и суицид. Или, что еще хуже, запой.

Потому как полный абсурд. Того, кто служил до тебя, знаешь только со слов ветеранов, да и то лишь по фамилии. И не увидишься никогда. И отголоски преждеслужившего иногда лупят тебя материально, по карману. А ты не можешь понять за что. Вроде ни при чем. Да ладно, дебри это непролазные, джунгли, этот прием должности. Пусть мозг отдохнет, а реальность расставит все по местам.

Тогда же с доком порнуху немецкую смотрели. Сначала док попросил, чтоб я ему сюжет не рассказывал: смотреть не интересно будет. Я пообещал. Твердо.

Док уверенно говорил:

– Этого, насколько я смыслю в медицине, быть не может, ну не может она так сделать, а вот ведь! Вот, вот, асфиксия! Ну вот, сейчас! Не наступила? Странно… Дышит, и не только…

А потом, грустно:

– Как же мало мы, доктора, об анатомии человека знаем, и о его возможностях…

А ведь прав был.

Как бы я жив остался, асфиксия, до сих пор не знаю, что это такое, ети ее, если на подведении итогов года вице-адмирал, начальник тыла флота, сорок три раза называл фамилии командира и меня? Нужны не нервы – канаты. И незаурядная анатомическая крепость. Железная. Особенно сзади. Командир части принял должность после ВМА дней пять назад, я – только сегодня из ВПА, с вокзала, ничего не принимал. И начпо час назад сказал, что на эту часть он разнарядку на замполита-академика не заказывал. Отправил на совещание, чтоб я под ногами не путался. И семья еще на вокзале.

И вообще, что я на этом флоте и на этом подведении итогов делаю? Я кто или никто? А может, на Камчатку махнуть, или сразу в запас? Театр абсурда какой-то! Сволочь начпо, нарочно подставил! Сесть-встать, сесть-встать…

– Только не возражай, и в глаза не смотри, – тихо шептал в сторону кэп (мой или еще не мой?), стараясь не шевелить губами и дергая меня за тужурку, когда мы синхронно вставали. Танцы вприсядку какие-то. Он вырос до кэпа в Балтийске, и знал здесь всех.

Уйти, что ли? Куда? Да и как? Тем более, фамилию мою ежеминутно называют. Как не встать? Я ж офицер.

На Тихоокеанском флоте замов, специалистов 1 класса по СПС и с допуском к ЯБП так не унижали. Когда вице-адмирал закончил доклад и спросил, у кого

есть вопросы, я (умный, каптри, после академии, злой: семья на вокзале ждет, не назначенный вроде еще никуда) не удержался и попросил объяснить, как же часть до такого состояния довели? Этакий любопытный посторонний. Любознательный.

После этого вставал уже в одиночку еще 22 раза. Два притопа, три прихлопа, 22 прохлопа. Командир сочувствовал молча. Меня запомнили. И назначили. Тяжело мне будет.

А что за часть?

В моей новой части есть огромная теплица. Прежний командир в ожидании ухода в запас научил весь личный состав делать «лягушку» из тетрадного листа (такой объемный ромбик, пасть открывается-закрывается) и ловить пчелок. Их выпускали в теплицу для опыления огурцов. Таких огурцов по три кило я не видел и у дедушки в кубанском колхозе. Трогательно… Войсковая часть юных натуралистов! У каждого офицера штук по пять-семь «лягушек» на столах лежало…

Квартиры на часть 20 лет не дают. Офицеры-мичманы в основном углы снимают. Другие живут в немецких домах, в поселке, 53 года без ремонта…

В железнодорожном взводе матросы курят коноплю. Не заняты. А что, ни одного рабочего мотовоза, железная дорога еще немецкая, 1933 года постройки. 20 километров (!) ЗИПа, шпал с рельсами, шпалы тоже металлические, прежний командир школьникам отдал. Пионеры металлолом собирали и сдавали, среди них и дите командирское…

Коноплю изъял. Спалил за штабом, два полных целлофановых кулька. Ох, и воняло, ох, и дымило! Жаль, шпалы не вернешь…

На клубы дыма – видать, запах донесло, иначе не объяснишь, прибыл особист. Познакомились. Тоже каптри, но заносчивый.

Ого, резкий. Сразу быка за рога.

– Почему не доложили?

– О чем?

– О наркотиках.

– Каких наркотиках? Моряки сказали, добавка в чай. Типа мелиссы или мяты. А я не люблю «типа». Попьют, а потом гастрит, лечи давай. Вот и спалил.

Бросаю «догадку»:

– Может, бойцы гербарий собирали?

Упорен. На губах, в уголках, уже пена.

– Вы нам операцию сорвали.

– Какую? Грыжа, аппендицит? Мне вот тоже как-то операцию делали. Гланды! Ох, как вспомню! Знаете, моей тетке, ей пятьдесят два было, что-то по женской части оперировать хотели, а она ни в какую. И что мы ни делали, и ее двоюродная сестра просила, и муж, и дети…

И семь минут про родственницу.

Блеснул особист острым глазом, губы шевельнулись, про себя матерится, вижу, кулаки сжимаются непроизвольно…

– Другую операцию…

Хорошая наука – вазомоторика, не зря учил я ее. А теперь додавить, и на честном, до яркой голубизны, глазу:

– Так это не для чая?

(Руки на столе, по отдельности, пальцы ровно, не дрожат, к столу прижал, смотреть в глаза. Честно. Тоже ведь о вазомоторных, непроизвольных, реакциях организма знает. Моргать реже! Он мне рассказать хотел про травку! Да я в Майкопе у бабушек отдыхал, ее с детства нанюхался, с четвертого класса. Все друзья курили, когда в СССР наркомании вообще не было! По парку городскому не пройти, стойкий запах плана! Мне не понравилось, жрать потом сильно хочется. И мир неадекватный, цвета больно яркие

Ж/д, с-сук, задавлю! Да и тетка у меня есть, но моложе, и не было у нее ничего… Блин, о другом думать! Вдруг, телепат? Уголовщину развести все равно не дам, Шерлок Холмс ты наш!)

– Довольно!

Вскочил, ушел. Выскакиваю в коридор, за ним. В спину:

– Извините, я же про тетю хотел рассказать, очень поучительная история!

Фу, уехал. Жди беды. Ухи торчком, появляться в нужных местах.

Матросы техтерриторию щупами проверяют. Коронки золотые, кольца обручальные, оружие. Эхо войны… Пять шмайсеров, один почти новый, половина трехлитровой банки золота, пистолет в промасленной тряпке. Обойма запасная. Хоть сейчас стреляй! Вова П., каптри, обнаружил у матросов и себе забрал. Что делать? Вопрос «кто виноват?» меня не интересует еще с нежных лейтенантских времен. Ответ на него всегда уныло однообразен – я.

Так, шмайсеры. На одном дуло распилить, и в музей части. Это первое. Второе.

Вову П. ко мне. Что с золотом делать? Сдавать? Докладывать? Нельзя. А, вот оно, решение!

– Пистолет и золото – в гальюн. Выполнять. Я с вами.

А гальюн у нас большой, на пятнадцать очков! Или «очок»? Неважно, зато глубокий.

– Бросайте!

– Не могу, рука не поднимается!

– А ты ее не поднимай, опусти, точнее будет!

Ух ты! Выбросил. А я бы смог?

А золото по говну россыпью желтой медленно так тонет. Смотрим оба, над «очками» наклоняясь.

А неплохой офицер. Приглядеться…

Утром прибыл особист. Выкачиваем дерьмо гражданской «говновозкой». Три пистолета, а не один! Золота не нашли. Правильный золотарь, этот дядька в ватнике! Кстати, а почему они «золотарями» называются? И спросить не у кого. Интернета еще нет.

Вова сказал особисту, что пьян был, пистолет в кармане лежал. Присел, а он и выпал. Хотел доложить по команде, потом стыдно стало. Офицер и оружие в гальюне потерял. Про золото не знает. Способный офицер, все запомнил. Час вчера инструктировал.

А пьянство – это для замполита, не для особиста. Неинтересно.

Каптри уехал с пистолетами. А жаль, про тетку-то я так и недорассказал.

Дядька, видимо, уехал с золотом. Золотарь! Ухарь! Специалист! Спасибо и на добро!

Опять особист. У матроса Пенькова в записной книжке шифрованные записи. Вот! «3 лв, две п.с., д. по в., 3 яг. из., н. ж… И к-да пер. вст. – Х-ль Г-р, т-да г-во!» А у вас режимный объект!

Читаю:

«3 яг. из.». Мало, изюма надо 15, хорошо бы и горсть риса добавить, да и воды маловато.

Пришлось объяснять: три литра воды, две пачки сахара, дрожжи по вкусу, неделю ждать! А когда перчатка резиновая на горлышке банки сделает «Хайль Гитлер», то есть поднимется и опустится, брага готова! Нашел шифр! А рецепт хреновый, Пенькова выдрать и узнать, кто его обманул! Не брага, соус какой-то! Воды-то долей, и дрожжей 2 ложки, а не «по вкусу»!

Особист уехал. Оказалось, навсегда. Жаль, весело с ним было.