Корпус нашего корабля миновал «три брата» – скалы, похожие на коричневые зубы великана, пораженные кариесом, и обозначающие выход из Авачинского залива. Море раздвинулось широко и зыбко. Началась качка, а вместе с ней и тошнота. Пока корабль брал курс на «боновый» меридиан, стремясь спускаться в 40-е широты, мне становилось хуже и хуже. Тошнило. Я боролся.

По докладу матросов, нас сопровождали касатки. Я выскочил в куртке на вертолетную палубу, снимая этих занимательных животных для себя и для «дембельских» альбомов старослужащих. Пролетали снежные заряды, но я терпел. Касатки – это действительно было красиво. Да наверху, на холоде, и мне получше было. Жаль, снимков мы не увидели. Старший матрос Цыплаков, заведующий фотолабораторией, вечный позор ему и его фамилии, опустил пленку в горячий проявитель…

«Боновым», или «валютным», меридиан назывался потому, что при заходе за него экипажу начинали, помимо зарплаты, начисляться «боны», эквивалент валюты или «чеков», у гражданских.

Можно, конечно, было идти вдоль советских Курил, а потом свернуть на нужный курс. Но это было менее интересным для тощего моряцкого кошелька. Поэтому камчатские корабли правдами и неправдами стремились за этот меридиан «зашагнуть», усилиями мудрых командиров и опытных штурманов. То тайфун у Курил ожидается, то шторм, то еще что-нибудь. Короче, только тем путем, за меридианом, и можно было попасть в назначенную точку.

Так, стоп, это кого я осуждаю? Кто сказал? Я что, похож на идиота? Боны шли один к десяти, мне что, лишние деньги не нужны были?

Все это я узнал и оценил много позже. А пока мне было очень плохо. Хотелось к маме. Пить спиртное не хотелось вообще никогда, женщины не вспоминались, карусель, это изобретение дьявольское, вспоминалось чаще всего. Мысли о еде и особенно запахи пищи, вызывали устойчивую, болезненную «травлю». И все время эта карусель в глазах и внутри… А уйти на корабле от запахов пищи – задача невыполнимая. Ну вот, опять «травлю»… В зеркале над умывальником периодически возникала моя зеленая физиономия. Я пробивал пальцем слив, а потом вновь склонялся над раковиной. И что я, как брат, в ПВО не пошел? И зачем я стал моряком? И оно мне надо? И жить не хочется… Как Нельсон жил? А к черту Нельсона… Как же мне плохо…

Бросает в пот и ломит левую руку, где-то в области плеча… Где раковина?

В редкие перерывы между травлей я пробегал по боевым постам. Лучше всего было в машинном отделении. Нет, там тоже, как и везде, а то и хуже воняло моему обостренному нюху, но стояли обрезы. Можно было склониться, отдав поклон Посейдону. Какой жестокий и изобретательный Бог! Это ж надо, «морскую болезнь» придумать!

О подъеме в рубку или на вторую палубу думать вовсе не хотелось…

Вовке Пастухову, соседу по подъезду во Владивостоке на Калининской, в детстве, а сейчас командиру ЭНГ, и другу, завещал свою пайку в кают-компании. Его почему-то, не тошнило. Хотел и шинель парадную завещать, да он ниже ростом. Так и пропадет шинель, а жалко, хорошая, длинная…

В дверь без стука вошел «большой зам», Олег Павлович. Осмотрелся, обстановку оценил, меня, поморщился от кислого запаха: «Так, ты отлежись, пройдет. По постам пока не бегай».

Я-то встал, когда он зашел, но опять к раковине…

Изнуренный качкой и изможденный травлей, на второй день я забылся в тяжелом сне, зная, что уже не проснусь. А если проснусь – попрошусь на берег. Пусть «стройбат», но там не качает…

Утром молодой организм проснулся от острого чувства голода и звука будильника «Севани» большого металлического армянского чуда, с двумя звонками на корпусе и стоящего в блюдце на столе, не на полке у койки. Так громче. Скромный российский «Рубин» уже не мог справиться с богатырским лейтенантским сном, не говоря о стыдливых корабельных колоколах «громкого боя». Корабль по-прежнему качало. Но никаких неприятных ощущений.

В иллюминаторе плескалась зеленая волна, подсвеченная солнцем! Есть жизнь на белом свете!

Я включил кофеварку «Экспресс», надеясь поправить здоровье, потерянное в течение двух суток. В дверь каюты постучали.

А, это зубной врач Притула и Славик, РТСовец.

– Андрей, кофе угощаешь?

– Конечно.

– А что у тебя за будильник?

– «Севани».

– Дай попользоваться…

– Мужики, но только верните, я без него не встаю. А что, вам тоже тяжко?

– Нам тяжко его слушать! Миша, открой иллюминатор!

Ну будильник я спас.

Вот только кофе мне не досталось. Пришли Пастухов, Рязанов, Рязанцев, Казнов. А как не угостить? Обошелся чаем в кают-компании…

Мы шли запускать космонавта Иванова. Ударение на втором слоге. Вообще-то, он был Какаловым, болгарским князем, но, по мнению советского руководства, Какаловы в космос летать не могут. Пришлось человеку взять фамилию жены. Какаловы очень, говорят, переживали, ну что Ивановы лучше оказались.

Продолжение следует…