В которой происходит встреча со старыми друзьями. Я узнаю кто такая Никавери

Зовите меня перестраховщиком, но, прежде чем сунуть голову в пасть льву, стоит убедиться, что царь зверей недавно плотно позавтракал. Имя Никавери, названное ювелиром, мало что говорило. Кто знает — может за ней стоит какая-нибудь влиятельная фигура, которой не понравится, если я начну приставать к девушке с расспросами? На меня и так точит зуб Мясник, зачем заводить новых врагов и облегчать ему задачу? К тому же я понятия не имел где искать эту Никавери. Столица далеко не маленький город, и поиски этой мадам могли отнять кучу времени.

Решил сделать ход конём. Помните, я обещал рассказать о приятеле, который уговорил меня приобрести ковёр для офиса, а потом в пух и прах раскритиковал покупку?

Его зовут Гвенни. Он полукровка — наполовину гном, наполовину человек. В отличие от эльфов, гномы смотрят на межрасовое скрещивание сквозь пальцы, так что Гвенни повезло: гномья родня не превратила его в изгоя, хотя папаня-человек, узнав о том, что скоро станет счастливым отцом, срочно отбыл в неизвестном направлении. Звучит немного странно, но гномы оказались куда человечнее — они не отказались от малыша и вырастили его как одного из своих, заменив и сбежавшего отца и умершую при родах мать. Когда Гвенни стукнуло семнадцать, его отправили в столицу, учиться в университете, в результате он получил хорошее образование. Дальше — больше. Родственники-гномы помогли открыть собственное дело, скинувшись на стартовый капитал, а парень не подкачал и распорядился полученными деньгами с умом.

Гвенни оказался своеобразной натурой: будучи прирождённым эстетом, имел утончённый вкус, обострённое чувство прекрасного и в то же время… редактировал бульварную газету «Столичная жизнь», которая занималась перетряхиванием грязного белья городского бомонда. Трудно сказать, как в нём уживались две противоположные ипостаси. Гвенни писал стихи, не пропускал ни одной выставки картин, имел постоянный абонемент в оперу, обожал балет, но каждую неделю ходил в суд, как на работу: разъярённые «герои» язвительных репортажей, постоянно пытались вчинить иски за клевету и измышления, которые он, как правило, выигрывал. И со мной Гвенни познакомился в ходе одного из судебных разбирательств. Тогда его интересы представлял мой сосед по офису — адвокат Марсен. С фактами у редактора «Столичной жизни» оказалось не всё в порядке, и истец вот-вот мог добиться своего и выиграть суд. В таком случае Гвенни пришлось бы расстаться с очень крупной суммой и потерять лицо. Если с первым он ещё как-нибудь бы смирился, то второе для него, как настоящего профессионала, было равносильно смертельному приговору: газету, скорее всего бы прикрыли. Нужна была помощь хорошего детектива, и Марсен свёл нас друг с другом. Я помог Гвенни — нашёл доказательства, подтверждавшие правоту его статьи, и мы подружились.

Он оказался отличным парнем, и я ещё ни разу не пожалел о нашем знакомстве. Кроме того, Гвенни был настоящим кладезем информации. Если в городе что-то случалось, он узнавал об этом в числе первых. Вдобавок, Гвенни обладал хорошими связями на разных уровнях. Число его приятелей и знакомых не поддавалось исчислению, но я единственный, кого можно с полным на то основанием назвать другом.

Как только ювелир, покинул нас, что-то бурча себе под нос, я переложил честно заработанный гонорар в бумажник и сказал:

— Лиринна, на сегодня твой рабочий день закончен. Я ухожу по делам, а ты можешь идти домой. Завтра приходи к девяти утра и не опаздывай.

Девушка удивилась:

— А как же расследование? Нам ведь надо найти и допросить эту Никавери.

— Никавери я беру на себя. Лучше позаботься о родителях, они наверняка с ума сходят оттого, что не знают где ты была прошлой ночью. Передавай отцу от меня привет.

Лиринна надула губки.

— Так не честно. Мы работаем вместе, и я тоже хочу искать Никавери.

— Лиринна, не спорь, тебя ждут дома, — сказал я, немного нервничая. Ослиное упрямство девчонки когда-нибудь доведёт меня до седых волос.

Эльфийка не говоря ни слова, взяла сумочку и поплелась к выходу, но всё же не сдержалась и, перед тем, как уйти, показала язык. Я хмыкнул, затем поскрёб в затылке. Новых идей от этого не прибавилось.

Идти к Гвенни с пустыми руками не хотелось, поэтому сразу после того, как я оказался на улице, ноги сами отнесли меня к небольшому магазинчику, в котором круглосуточно торговали спиртными напитками. Его владелец хорошо знал мой вкус и всегда держал под прилавком бутылочку-другую хорошего вина, какого сейчас и днём с огнём не сыщешь. Цена не испугала — я снова был при деньгах — и мы расстались довольными друг другом. Главное не забыть включить вино в графу служебных расходов.

У магазинчика стояла афишная тумба, но вместо привычных анонсов спектаклей и представлений, на ней висели агитационные плакаты с призывом голосовать на выборах мэра столицы за лорда Риторна. Надо же, как быстро пролетели пять лет с того момента, как в кресле нашего мэра прочно угнездился толстый зад маркиза Виттора!

Столица по-своему уникальный город, если в других городах королевства мэры назначаются специальным королевским указом, то у нас их выбирают. Город получил такую привилегию десять лет тому назад, когда городское ополчение смогло отбить атаку баронов-мятежников, решивших свергнуть королевскую династию и установить в стране свои порядки. Три гвардейских полка, составлявшие гарнизон столицы, с позором бежали с поля боя, поговаривали о предательстве командиров этих подразделений. Тогда горожане собрали ополчение и выдвинули его навстречу неприятелю. Оказалось, что ремесленники дерутся не хуже профессиональных вояк. Они задержали баронов до прихода основных частей регулярной армии и помогли подавить мятеж. Расчувствовавшийся король решил отблагодарить жителей столицы и издал указ о самоуправлении города. Теперь каждые пять лет городская казна расходует огромные средства на выборы мэра. Два прошлых срока магистратом управлял маркиз Виттор, за это время он успел построить себе дворец, по размерам разве что немногим уступавший королевскому. Если судить по агитационному плакату, то теперь и лорд Риторн озаботился улучшением своих жилищных условий. За счёт нас, простых горожан, разумеется.

Добираться пешком до редакции «Столичной жизни» было невмоготу. Я свистнул проезжавший мимо кэб и с ветерком домчался до двухэтажного каменного особняка с колоннами, выдержанного в строгом классическом стиле. Редакция и типография газеты размещались на первом этаже, второй был отдан паре мелких акционерных обществ суливших клиентам гигантские прибыли. На мой взгляд — типичные мошенники, которым палец в рот не клади, но легковерных людей хватает даже в наше суровое время. Вот и сейчас по лестнице поднялись несколько человек, явно привлечённых рекламными щитами с тремя крупными буквами «М», установленными в окнах второго этажа.

Кабинет Гвенни отгрохал с широтой своей на половину человеческой, на половину гномьей души, размером с хорошее поле для гольфа. Одна стена представляла собой картинную галерею, на противоположную приятель вешал судебные постановления в красивых рамочках, после каждого из выигранных «Столичной жизнью» дел. И картин, и решений суда было так же много, как пятен на солнце. Если первая стена услаждала эстетические чувства Гвенни, то вторая удовлетворяла тщеславие.

Секретарша знала о наших особых отношениях, поэтому не препятствовала моему доступу к телу шефа. В настоящее время Гвенни был очень занят — кормил рыбок в аквариуме.

— Ого! — воскликнул приятель, на время, оторвавшись от увлекательной процедуры. — Сухарь, сколько лет, сколько зим?!!

— Всего неделя, — ответил я, намекая на то, что с момента последней встречи прошло отнюдь не так уж и много времени.

— Надо же, целая неделя, — Гвенни всплеснул своими руками. — Как быстро летит время.

— Это точно, — подтвердил я и добавил: — Давай не будем его терять.

Я поставил на его стол бутылку. Гвенни оценил жест и тут же отработанным движением извлёк из сейфа два высоких бокала и апельсин.

— Пойдёт?

— В самый раз.

Хлопнула пробка, янтарная жидкость заполнила ёмкость бокалов. Гвенни перочинным ножичком очистил тонкую кожуру, затем разделил апельсин на дольки. Покончив с приготовлениями, мы расселись в кожаных креслах с высокими спинками и с наслаждением вытянули ноги.

Гвенни поднял бокал и замер, наблюдая, как игристое вино переливается и искрится на дне бокала.

— За встречу.

— За встречу, — согласился я.

Мы чокнулись, затем выпили. Я пил залпом, а Гвенни немного посмаковал, прежде чем опустошить бокал, потом посмотрел на меня проницательными глазами.

— Я так понимаю, что ты здесь не ради выпивки. Ну, давай, выкладывай, с чем пожаловал.

Я собрался с мыслями. Посвящать Гвенни во все тонкости не стоит, но кое-какой информацией поделиться придётся.

— Гвенни, что тебе известно о бароне Отто фон Бомме?

Приятелю не нужно было рыться в бумагах, его память впитывала в себя информацию как губка. Он нахмурился и процедил сквозь зубы:

— Довольно немного. Скажи, друг, с каких пор ты стал интересоваться покойниками, покинувшими наш мир из-за банального сердечного приступа?

— Это в тебе профессиональное любопытство заговорило?

— Ага.

— Клиент хочет, чтобы я кое-что разнюхал. Считай, что ты только что пил за его счёт.

Гвенни засмеялся. Я, иной раз, наблюдая за ним, пытался составить мнение о том, кого же в нём больше — человека или гнома. Ростом он не вышел, но таких коротышек на улице пруд пруди, мясистый нос и густые выступающие брови вполне могли принадлежать родственникам по гномьей линии, а вот глаза всё же человеческие — ясные, лучистые с радужной оболочкой. Кто видел гномов, поймёт.

— Уговорил, Сухарь, расскажу всё, что известно. Вино того стоит. Тебя интересует, когда он родился, как прошло его детство, юношество?

— Лучше опусти. Вкратце обрисуй, что это был за человек и коснись событий последнего месяца.

— Ну что я могу сказать? Твой барон был первостатейным бабником. Хлебом не корми — дай приударить за очередной юбкой. А вкус у него был специфический. Просто обожал гламурных дамочек, ну а особым расположением у него пользовались разного рода певички или танцовщицы. До них барон был сам не свой. И они его в свою очередь привечали — умел мужик пускать пыль в глаза.

— А ты знаешь кого-нибудь из последних пассий?

— Да слышал так, краем уха, что он крутил роман с новомодной экзотической танцовщицей Никавери, вся экзотика которой заключалась в том, что в конце выступления на ней оставалось гораздо меньше одежды, чем в начале. Вроде бы дурёха втрескалась в него по самые уши, а он ей с успехом пудрил мозги.

— Кто такая эта Никавери? Расскажи подробнее.

— Ну, если ты любишь высоких крашеных блондинок, то примерно представляешь, о ком речь. Я тут говорил о мозгах, так вот мозгов у Никавери не больше чем у курицы. Но для её профессии это ведь не главное…

— А где она работает?

— Ночной клуб «Серпентарий» — слышал о таком?

— Нет.

— Неудивительно, — хмыкнул Гвенни. — Это местечко для настоящих сливок общества, к которым мы с тобой не относимся. Там собираются аристократы и миллионеры, которые могут положить наш город себе в карман жилетки.

— Адресок не подскажешь?

— Да, пожалуйста, только тебя туда и на порог не пустят, нужна членская карточка.

Я устремил на Гвенни пристальный взгляд:

— Дружище, только не говори, что у тебя такой нет, я всё равно не поверю.

— И правильно сделаешь, — признался Гвенни. — Конечно, у меня есть членская карточка этого клуба, на ней и адрес указан. Хочешь взять?

— Да.

— Скажи на кого работаешь и карточка твоя.

— Перебьёшься.

— Ладно, уломал, — Гвенни вытащил из визитницы прямоугольный кусочек картона и отдал мне:

— Бери так, но может, хоть на ушко шепнёшь, кто твой клиент?

— Гвенни, если я нарою что-нибудь стоящее, то обязательно с тобой поделюсь. Но пока ничего нет, одни предположения.

— Ну, хорошо, — Гвенни сдался и отстал от меня. — Сменим тему. Ты уже избавился от того вульгарного ковра, что висел у тебя в кабинете?

— Нет, конечно. Я к нему привык.

Гвенни картинно заломил руки и обиженно засопел.

— Как ты можешь спокойно работать, когда за спиной висит такая пакость?

— Говорю же, что я к нему привязался. К тому же на спине у меня глаз нет. И клиенты ещё ни разу не жаловались.

— Нет, это не выносимо, — пожаловался Гвенни. — Я пытаюсь привить тебе хороший вкус, а ты способен опошлить любое благое начинание! Но я этого так не оставлю.

Гвенни скрылся в глубине кабинета. Спустя мгновение до меня донёсся шум и грохот от падающих предметов. Потом появился Гвенни, весьма довольный собой. В руках он держал тонкий свёрток длиной в полметра.

— Что это? — спросил я с некоторой опаской.

— Подарок, — простодушно ответил приятель. — Разверни и посмотри. Благодарить будешь после.

Я взял свёрток в руки, снял тесёмку, которой он был перехвачен, и развернул полотно. Взору предстал холст, в виде зелёного квадрата на белом фоне. Я непонимающе посмотрел на друга:

— Гвенни, ты, наверное, приобрёл это на выставке детского рисунка? Поздравляю с удачной покупкой.

Приятель не на шутку обиделся:

— Нет, Гэбрил, тебя не зря зовут Сухарём. Ты ничего не смыслишь в современном искусстве. Посмотри внимательно на этот шедевр и слушай внимательно. Я научу тебя понимать сущность картины и глубину авторского замысла.

Я зевнул, но Гвенни продолжил, будто ничего не замечая:

— В центре полотна изображён зелёный квадрат. Он словно вобрал в себя глобальные формы и краски мира, сведя их к пластической формуле, где доминируют цвета жизни (зелёный и белый). Подчеркнуто простая геометрическая форма-знак, не увязанная ни ассоциативно, ни пластически, ни идейно, ни с каким образом, предметом, понятием, уже существовавшими в мире до нее, свидетельствует об абсолютной свободе ее создателя. Зелёный квадрат знаменует собой чистый акт творения, осуществленный художником-демиургом.

— Гвенни, ещё минута и я тебя убью.

— Гэбрил, вникни в тайны космического мироздания. Неужели ты не видишь всю сакральность… Ай, чего дерёшься?

— Дружище, хватит трепаться. Лучше скажи, на кой ляд мне сдался этот зелёный квадрат. Что я с ним буду делать?

Гвенни уже пришёл в себя после маленькой трёпки, которую пришлось задать, дабы прервать поток его красноречия. Он принял величественную позу и сказал:

— Выкинь ковёр и повесь эту картину на его место, так ты выкажешь себя настоящим ценителем живописи. Поверь, совсем скоро «Зелёный квадрат» будет стоить большие деньги, ведь это полотно кисти пока не оценённого по достоинству художника, — Гвенни стал пророчествовать. — Пройдёт немного времени, и люди осознают ошибку. Совсем недавно художник закончил рисовать следующий шедевр, способный стать эпохальным творением, назвал его «Чёрный квадрат» и… исчез вместе со своей работой. Жаль, конечно… Но, может быть, в ином месте автора ждёт настоящий успех и признание.

— Хорошо, я беру «квадрат» исключительно по причине хорошего отношения к твоей персоне. Возможно, я даже иногда буду на него посматривать.

Затем мы простились, и я отправился навестить следующего друга. Он был волшебником.

Считалось, что в последней войне с эльфами все маги были перебиты, и в итоге королевство осталось без волшебников. Так то оно так, но одного настоящего мага, дожившего да наших дней, я всё же знал. Разумеется, власти были в курсе его существования, но давно уже списали со своих счетов. Мой друг, Алур Краснощёкий, не вызывал у них никакого интереса, потому что был спившимся магом-неудачником, растерявшим практически все способности.

Жил он в маленьком гостиничном номере в самом что ни на есть городском захолустье. О том, чтобы добраться туда на кэбе не могло быть и речи — кэбмены слишком дорожили жизнью, чтобы рисковать ею в угоду частному сыщику Гэбрилу Сухарю, которому лень добираться на своих двоих до одного из самых опасных кварталов столицы, пусть это даже и не Трущобы, о которых речь пойдёт позже. Но я на всякий пожарный попытался: вдруг повезёт?

Первый кэбмен, которой узнал о конечной цели путешествия, лишь смерил меня подозрительным взглядом и ответил с явными признаками раздражения в голосе:

— Извините, сэр. Мой кэб занят. Заказчик должен подойти с минуты на минуты.

Я отошёл и обратился к следующему извозчику. Тот в ответ развёл руками:

— Ничем не могу помочь, сэр. У меня есть дети, которым не хочется осиротеть в столь юном возрасте. Думаю, вам придётся поискать дурака, кому деньги дороже, чем здоровье. На нашей стоянке таких точно нет.

Он оказался прав. Устав упрашивать несговорчивых кэбменов, я размашистой походкой пошагал по брусчатке мостовой. По городским улицам летели пыль и сухие листья, сорванные с места пушистой мягкой метлой ветра. Пришлось поднять воротник плаща и надвинуть шляпу глубоко на глаза. До гостиницы добрался почти без приключений, если не считать стычки с двумя бродягами, караулившими в подворотне одного из домов случайных прохожих. Результатом короткого рандеву стало то, что я всё же остался при своих интересах, а бродяги заработали несколько шишек и ссадин.

Увидеть трезвого Алура можно не чаще, чем единорога на городских улицах. Мне, во всяком случае, не удавалось пока ни первое, ни второе, хотя теоретической возможности я никогда со счетов не сбрасывал.

Если бы в нашем городе открыли клуб неудачников, приятель смело мог претендовать в нём на место председателя. Говорят, что когда-то давно он был одним из лучших магов, но сейчас от былого величия не осталось и следа. Передо мной сидел бородатый старик с потухшими глазами.

Больше ста лет назад, когда люди что-то не поделили с эльфами, разразилась война. Наш король решил расправиться с ними при помощи волшебства и призвал всех магов. Эльфы быстро узнали об этом плане и внесли в него свои коррективы: они устроили вылазку в лагерь людей и перебили всех волшебников, застав врасплох. Выжить удалось лишь Алуру и то, потому, что его незадолго до нападения отправили в столицу по каким-то важным делам.

Когда друг узнал о том, что все маги погибли, и он остался единственным волшебником, его психика надломилась. Вероятно, если бы удалось найти ученика, старика ещё можно было бы спасти от разверзнувшейся пропасти, но Алур просто ушёл в себя и замкнулся, а потом запил. Постепенно он пропил почти все знания и талант. Во всяком случае, так принято считать. У меня на этот счёт имелось собственное мнение, которое я, впрочем, предпочитал держать при себе.

В том, что Алуру давно перевалило за сто лет, не было ничего необычного. Маги жили очень долго по человеческим меркам. Дар подпитывал их жизненные силы. Говорили, что волшебники порой дотягивали до трёхсот лет. На мой взгляд, Алуру, если он не возьмёт себя в руки, столько не светит.

Ютился маг в каморке под лестницей — на большее не хватало денег. Я несколько раз давал ему довольно крупные суммы, но напрасно — он всё пропивал. На хлеб и спиртное Алур зарабатывал тем, что показывал фокусы и иногда лечил людей, хотя обратиться к нему за помощью решались немногие. Кто знает, не перепутает ли он с похмелья заклинания? Мне лично повезло — однажды старик поднял меня на ноги.

Тогда я работал в отряде телохранителей графа Монтойского. Один из недругов подослал наёмного убийцу — меткого арбалетчика. Граф Монтойский всегда отличался беспечностью, и убийце не составило большого труда подобраться на близкое расстояние. Он выстрелил в моего нанимателя практически в упор; не оставалось ничего другого, кроме как оттолкнуть графа и принять арбалетный болт на себя. Я буквально истёк кровью, когда меня на носилках доставили к лекарям, но они, обследовав рану, пришли к выводу, что пациент безнадёжен и скоро умрёт.

Один из наших парней был наслышан об Алуре, ему не составило большого труда уговорить меня попытать счастья у спившегося чародея — я тогда хватался за любую соломинку. И Алур сотворил чудо. Он сделал то, что оказалось не под силу врачам — поставил на ноги раненого, которого все списали со счетов. Вот почему я так привязался к старику, не смотря на все его странности.

Он походил на высохшую мумию с проспиртованными мозгами: одна кожа да кости. Лицо выглядело измождённым, глазные впадины глубоко провалились, глаза давно потухли; бескровные губы, острый нос, обвисшие щёки не придавали красоты и обаяния. Длинные седые волосы давно не знали расчёски и были взлохмачены. Алур носил бороду, но почти никогда её не подстригал, поэтому сальные космы торчали во все стороны. Из одежды был только балахон, сшитый из грубой ткани наподобие мешковины, обильно усеянный жирными пятнами и следами от грязи; на ногах разбитые башмаки, с подошвами, державшимися на одном честном слове и веревочках.

Старый волшебник был пьян, но пока не до такой степени, чтобы совсем отключиться. Он узнал меня, даже попытался привстать, чтобы поздороваться, но тут силы его оставили и волшебник беспомощно завалился набок. Я помог ему принять исходное положение и сел рядом.

— Как поживаешь, Гэбрил? — его язык на удивление не заплетался, и говорил маг вполне отчётливо.

— Нормально, — ответил я.

— А зачем пожаловал? Если хочешь, чтобы я залечил тебе какую-нибудь болячку, то лучше не рискуй, я сегодня не в настроении.

— Нет, Алур, я пришёл по другому поводу. Мне нужен совет.

— Даже так? — маг выглядел польщённым. — Давно у меня не спрашивали совета, ты первый за последние пятьдесят лет.

Я рассказал о смерти барона фон Бомм. Старик слушал, не перебивая, но в конце заметил:

— Твой барон умер своей смертью. Чего ты от меня хочешь?

Я собрался с мыслями и ответил:

— Алур, ты меня знаешь довольно давно. Когда я открыл свою контору и стал зарабатывать на хлеб ремеслом частного сыщика, то быстро понял, что вещи зачастую выглядят не такими, как на самом деле. Я привык никому не верить и всё проверять. Врачи решили, что барон умер от сердечного приступа. Может быть они и правы, но если есть малейшая вероятность, что ему помогли отправиться на тот свет, я должен знать об этом в первую очередь.

— Гэбрил, я не врач.

— Я не спорю, но тебе известно то, о чём медики не имеют ни малейшего представления. Ты — маг, у тебя есть то, чего нет у остальных — Дар. Воспользуйся им и помоги мне.

— Гэбрил, я уже давно не маг. Ты хочешь посмеяться над старым больным человеком?

Я взорвался:

— Алур, неужели тебе не надоела такая жизнь? Посмотри, во что ты превратился? Ты так много пьёшь, что скоро возле тебя нельзя будет зажечь спичку.

— Молодой человек, я старше вас в четыре раза. Когда-то и я был таким же молодым и наивным, но потом в один день потерял всех, — старик сделал страшное лицо, — всех кого любил и кем дорожил! Друзей, товарищей, близких — эльфы расправились с ними, как с беспомощными котятами. Просто нашпиговали стрелами с безопасного расстояния. Тогда я узнал, что такое одиночество! Долгая жизнь стала проклятием, и я жду не дождусь того часа, когда смерть приберёт меня к себе. Мне надоело жить, Гэбрил.

Старик схватил меня за воротник крючковатыми пальцами и подтянул поближе. Бесцветные глаза полыхнули нечеловеческим огнём:

— Понимаешь, надоело жить! Я осколок той, старой жизни, и никуда негодная старая развалина.

— Возьми себя в руки и успокойся, — я старался придать голосу уверенный тон. — Да, все твои друзья и тем более сверстники умерли, и ты остался единственным свидетелем той былой эпохи. Я понимаю, что это очень грустно, но, на самом деле, ты не одинок, у тебя есть я!

Алур отпустил воротник, усмехнулся.

— Да, как же я мог забыть? У меня ведь есть ты — частный сыщик Гэбрил, которому от меня что-то нужно.

— Алур, на самом деле всё, что мне нужно — как следует встряхнуть тебя, чтобы ты перестал быть живым мертвецом. Я раскручивал и более заковыристые дела, но вместе мы смогли бы добиться большего.

Алур вслушался в мои слова. Кажется, старого пьяницу проняло:

— Я тоже давно перестал верить людям, но тебе, Гэбрил, верю. Вернее хочу верить и надеюсь, что всё, о чём ты только что мне рассказал, не просто красивые слова.

— Я был искренним.

— Хорошо, Гэбрил, я помогу. Говори, что тебе нужно?

— Установить: не ошиблись ли врачи, делавшие вскрытие.

Алура было не узнать, его, словно подменили. Движения стали плавными и размеренными, как у уверенного в себе человека. Даже лицо перестало походить на восковую маску, теперь он выглядел деловито, как старый школьный учитель на пенсии.

— Покойника уже похоронили?

— Хм, а вот об этом я как-то даже и не удосужился спросить.

— Узнай, — требовательно произнёс преобразившийся маг. — Это важно. Если барон уже похоронен, уточни, где именно. Я приду к тебе вечером.

— Хорошо, — согласился я. — Ты хочешь проделать какие-то опыты?

— Да, без них не установить истину.

— Есть одна проблема. Сам знаешь, что у нас как-то не принято тревожить покой мертвецов после того, как врачи проделали вскрытие и вынесли вердикт.

— Поговори с баронессой. Вдруг она согласится?

— Это вряд ли, но я попробую. Кстати, как ты относишься к эльфам?

Старик неопределённо пожал плечами и промолвил:

— Раньше я их ненавидел, но потом мне стало как-то всё равно. К чему ты клонишь?

— У меня теперь новый помощник, это эльф, даже не эльф, а эльфийка, девушка по имени Лиринна. Она тебе понравится, — ответил я и вышел из каморки.

Придётся повидать баронессу второй раз за день. Сложно сказать: обрадуется она визиту или сочтёт его неуместным — у богатых свои тараканы, но дело есть дело, и я не стал откладывать его в дальний ящик.

Жила баронесса на другом конце города. Половину маршрута я проделал пешком и понял, что ещё немного пеших прогулок на свежем воздухе, и ноги у меня просто-напросто отвалятся. Когда городские трущобы закончились, подфартило — я смог поймать свободный кэб. Он и доставил меня к баронскому поместью, окружённому высокой стеной высотой в два человеческих роста.

К воротам была прикреплена медная львиная голова со свисающим из пасти кольцом, служившим вместо колотушки. Я взялся за него и несколько раз стукнул.

— Иду-иду, — раздалось в ответ. — Не стучите.

Что-то лязгнуло, и в верхней части ворот открылось маленькое окошко. Показалась недовольная усатая физиономия.

— Вам кого?

— Хочу увидеть баронессу Эльзу фон Бомм, — объяснил я. — Скажите, что пришёл Гэбрил, она поймёт о ком речь.

— Хорошо, — пообещала физиономия в окошке и пропала.

Пришлось подождать пять минут, прежде чем ворота распахнулись. В проходе маячила знакомая усатая морда привратника.

— Они вас ждут, — уважительно произнёс он. — Велено сразу же доставить в ихнюю комнату. Идите за мной.

Пока привратник вёл меня к покоям хозяйки я крутил головой по сторонам, стараясь ничего не упустить. Поместье фон Боммов впечатляло. Прямо от ворот начиналась широкая дорожка, вымощенная редким булыжником жёлтого цвета. По сторонам стояли ровно остриженные кусты, за которыми заботливо ухаживали. Мы прошли мимо деревянной беседки, окрашенной в нежно голубые пастельные тона, рядом была разбита клумба с цветами. Две женщины сидели на корточках и приводили её в порядок.

Дорожка привела к симпатичному одноэтажному особняку с черепичной крышей. К нему примыкали хозяйственные постройки, вдали виднелся сад.

Внутри особняка сразу чувствовалась женская рука, настолько всё сверкало и блестело. Наверное, прежде чем, найти соринку, стоило попросить взаймы лупу у ювелира Блюма.

Вокруг царила такая безмятежность, что я, если бы не знал заранее, никогда бы не поверил, что совсем недавно владелец этого особняка был убит.

Вдова приняла меня в своей комнате. Скорее всего, это была библиотека или рабочий кабинет. Вдоль стен до самого потолка стояли стеллажи с полками, набитыми толстыми фолиантами — для того, чтобы прочитать хотя бы половину из того, что на них лежало, понадобилась бы прожить столько лет, сколько прожил Алур. Правда, книги хранились бережно. Может их не раскрывали, но пыль с обложек вытирали регулярно.

На полу лежал толстый и пушистый ковёр, хорошо глушивший шаги. Мебели немного, но, прежде, чем она сюда попала, над ней потрудились руки талантливого мастера. В комнате сильно пахло дорогой парфюмерией, слышно было на километр, как будто недавно тут разлили бочку с духами.

Баронесса держалась прямо, словно проглотила палку. Судя по выражению, застывшему на лице, она была несказанно удивлена визиту, думаю, ей не часто приходилось принимать у себя частных сыщиков. Одежда на ней была чёрного цвета и строгого покроя — дань памяти по умершему мужу. В ушах золотые серьги с какими-то финтифлюшками, каждая тянула на мой годовой заработок.

— Простите великодушно за вторжение, — я решил начать с извинений за нечаянный визит. — Возникла необходимость уточнить кое-какие детали.

— Хорошо, — льда в голосе баронессы хватило бы на небольшой айсберг. — Жаль, что вы не предупредили заранее. Мне не нужны лишние сплетни о том, что я обратилась к частному сыщику.

— Не беспокойтесь. У меня на лице не написано чем занимаюсь. Ваш привратник знает только имя, вряд ли оно ему о чём-то говорит.

Слова подействовали на баронессу успокаивающе. Она тут же оттаяла и превратилась из ледяной статуи в обыкновенную женщину: предложила сесть на тахту, спросила, не хочу ли промочить горло. Я отрицательно помотал головой.

— Раз так, тогда я тоже не буду пить, — сказала баронесса, немного обиженная отказом.

— Эльза, вашего мужа похоронили? — спросил я, памятуя о наказе Алура.

— Да, сегодня утром. Я пришла к вам сразу после похорон. Моего Отто положили в родовой усыпальнице. Она находится там, — женщина взмахнула рукой, указывая направление, — за домом. Стоит пройти сад, и сразу упретёсь в дверцу склепа. Это очень гнетущее место, поверьте. Я не люблю там гулять.

В принципе всё, что было нужно, я услышал. Осталось взять у баронессы разрешение на повторный осмотр тела и некоторые опыты.

Я, было, заикнулся об этом, и сразу раскаялся. Вдова решительно отмела все доводы:

— Не удивлюсь, если выяснится, что произошло убийство, однако доказательства придётся искать другими способами.

— Но…

— Я не позволь надругаться над телом моего Отто, — заявила она, сурово поджав губы.

Я понял: пора уходить, клиентка настроена решительно. Она приняла решение и не отступится, на все мои доводы ей просто начхать. Ладно, была бы честь предложена. Мы уже обменялись парой ничего не значащих фраз, предвещающих расставание, как в комнату без стука вошёл молодой щеголеватый офицер в форме королевской конной гвардии.

— Прошу прощения тётушка, — начал он, но тут увидел меня и сразу развернулся в мою сторону.

— Лейтенант Герхард фон Бомм, — представился офицер, щёлкнув каблуками. — С кем имею честь?

Я вспомнил молодость. Хотя мои башмаки щёлкают не так звонко, как кавалерийские сапоги со шпорами, получилось ничуть не хуже. Опыт есть опыт.

— Гэбрил, сержант полка Диких Псов, — отрапортовал я и добавил. — В запасе.

— Очень приятно, — протянул офицер. Видимо невысокое звание сразу низвергнуло меня в его глазах куда-то в самый низ, на уровень насекомых или мелких грызунов.

Зато я знал, что собой представляет королевская конная гвардия — три никчёмных полка дворян болванчиков, способных только красоваться на парадах и кружить головы легкомысленным барышням. В настоящем бою, когда над головами свистит пушечная картечь, а противник палит из ружей, луков и арбалетов, красавчики гвардейцы быстро теряли лоск и улепётывали так, что пятки сверкали.

Офицер галантно поцеловал у баронессы ручку, та зарделась от удовольствия.

— Этой племянник моего Отто, — пояснила она. — Муж очень благоволил к нему. Своих детей у нас, к сожалению, нет, Герхард заменил нам сына.

— В свою очередь хочу сказать, что мой дядюшка был для меня настоящим отцом и примером во всём. Он устроил меня в гвардию, ему я обязан карьерой. Надеюсь, что дяде сейчас хорошо там, на небесах.

— Ах, Герхард, бросьте. Вы бы стали блестящим офицером и без протекции моего мужа, — немного кокетливо произнесла баронесса. — Любой полк с удовольствием записал бы вас в свои ряды.

Любой, но только не гвардейский. Чтобы попасть в один из трёх полков королевской конной гвардии, кроме высокого происхождения необходимо иметь влиятельного покровителя. Дворян много, а количество мест в гвардии ограничено — всего три тысячи, по одной на каждый полк. К тому же гвардия редко несёт потери на поле боя, так что вакансии приходится ждать годами. Я уже не говорю об офицерских должностях. Для того, чтобы Герхард получил патент лейтенанта, дяде наверняка пришлось дёрнуть много ниточек.

Я упустил момент, когда племянник неожиданно начал проявлять возмущение. У офицера были холёные и тонкие черты лица, такие обычно называют аристократическими, но сейчас они исказились от гнева. Молодой человек клокотал, словно извергающийся вулкан.

— Тётушка, послушайте, — с какой-то ожесточённой яростью произнёс он. — Меня после похорон вызвал полковник и сказал, что поскольку у дядюшки не осталось других наследников мужского пола, я буду вынужден оставить службу и стать штатской штафиркой. Видите ли, законы королевства обязывают меня принять наследственную должность дяди, светлая ему память.

— Не волнуйтесь мой мальчик, — с нежностью произнесла баронесса, пытаясь утихомирить бушевавшее пламя. — Это ни капельки не обременительно. Вы станете помощником Казначея, только и всего. У вас не будет никаких обязательств, мой Отто за всю свою службу на этой должности и пальцем об палец не ударил. Зато будут платить жалованье, по сравнению с которым ваша лейтенантская получка всё равно, что курам на смех.

— Тётушка, ну как вы не понимаете?!! — взмолился офицер. — Я всю жизнь мечтал о военной карьере, с детства грезил о том, как стану офицером. Благодаря дядюшке моя мечта исполнилась — я шагнул на первую ступеньку и стал лейтенантом. Более того, начальство отметило моё старание и до меня уже дошли слухи о том, что готовятся документы на представление к чину капитана, как вдруг из-за нечаянной смерти дядюшки я узнаю, придётся оставить полк и превратиться в посмешище для друзей. Даже не знаю, как показаться им на глаза — засмеют.

Баронесса улыбнулась.

— Какой же вы еще, в сущности, ребёнок. Пройдёт пара лет, и вы поймёте, как вам повезло. Отто был бы только рад, узнав, что любимый племянник продолжил его дело. Примите новое назначение как подарок судьбы. Вы будете богаты мой мальчик, очень богаты.

Я пришёл к выводу, что являюсь третьим лишним (не поймите превратно), и поспешил оставить баронессу разбираться с несмышленым племянником. На его месте я бы сразу плюнул и на сапоги со шпорами, и на скрипучее седло. Правда о такой должности, как помощник Казначея мне ничего не было известно, но, думаю, что тётушка не врала племяннику, обещая большие деньги и необременительные обязанности.

Усатый привратник закрыл ворота, я вновь оказался на улице, предоставленный самому себе. Путь лежал обратно в офис. Алур обещал зайти вечером. Надеюсь, старый пьяница сдержит слово.