Река в этом месте течёт строго с запада на восток, так, что в день весеннего и осеннего равноденствия солнце встаёт точно между берегов, если смотреть с середины моста.
Село разделено рекой на две части.
На правом берегу, более высоком, находится машинный двор, ферма, детский сад, клуб, столовая и фельдшерский пункт.
Жилых домов там немного, десятка два.
Эта часть, в свою очередь, разрезана надвое оврагом с высокими и крутыми стенками, по дну которого протекает небольшая речка, скорее ручей.
Ручей впадает в реку рядом с мостом, деревянным. Перед каждым ледоходом его разбирают, а потом ставят вновь — иначе снесёт.
На левом, более низком, школа, магазин и правление колхоза. Там же и бо льшая часть жилья — дома вытянулись на километр вдоль берега в две улицы, упираясь в старый парк, обширный, заросший, но ещё сохраняющий остатки регулярности.
Говорят, раньше там была дворянская усадьба, её следы ещё видны, в виде низких, заросших многолетней крапивой, развалин красного кирпича, в той части парка, что наиболее отдалёна от берега.
Старые липы и берёзы стоят рядами, как колонны, образуя равнобедренный прямоугольный треугольник с катетами метров по двести, упирающийся гипотенузой в берега делающей резкий, на девяносто градусов, поворот, реки. Повернув на север, она течёт так немного, а потом снова поворачивает, на восток, продолжая течь в прежнем направлении.
Сразу после второго поворота — пороги.
Местные называют их Урёвы.
Из-за шума, который вроде бы и не очень сильный, но ближе, чем за несколько десятков шагов, уже приходится кричать, чтобы услышать собеседника.
Вода ощутимо, видимо на глаз, изгибается вниз, и убыстряет свой ход до такой степени, что кажется полупрозрачным застывшим стеклом. А потом, через пару-другую метров, словно взрывается полутораметровой высоты валом пены и брызг, из которого время от времени показываются спины камней.
Их три, самый большой почти посередине русла, два других между ним и левым берегом.
Большой камень называется Баран, маленькие — Барашками. У самого берега, наполовину в воде, и чуть выше по течению, в нескольких шагах, Бык — камень размером с Барана, огромный квадратный валун со скруглёнными гранями, метра два высотой и втрое большей длиной и шириной, наклонённый в сторону реки, но так, что сидеть на нём можно без особого риска свалиться в воду.
Разумеется, когда ветер не несёт водяную пыль в его сторону. Тогда Бык становится чёрным и блестящим, хотя обычно он серо-розовый, и очень скользким.
Как ни странно, но пороги вполне проходимы на лодке.
Но только в одном месте — в промежутке между Быком и ближайшим к нему Барашком.
Лодка, под восторженные или испуганные крики пассажиров, внезапно прыгает вперёд, подхваченная потоком и буквально пролетает сквозь вал пены, скрываясь на доли секунды в нём целиком, и несётся дальше по успокаивающейся воде, постепенно замедляясь. Несколько секунд — и полсотни метров позади.
Но вот если вы рискнёте сунуться ближе к Барану, или к правому берегу — шансов нет. Всплывут разве только ниже по течению щепки, а вот люди…
Как ни странно, никаких легенд или таинственных историй про Урёвы не рассказывают.
Хотя вроде бы самое место, а вот поди ж ты…
Сегодня было четыре урока.
У первоклассников всегда уроков по четыре.
А я уже три недели как первоклассник!
Вообще-то в школе мне скучно — и читать, и писать, и считать я давно умею, особенно считать и читать. С письмом хуже — учительница ругается, говорит, что пишу как курица лапой.
Ни разу не видел, чтобы курицы писали. Я даже специально сходил к соседям, думал, может только наши куры не пишут. Нет, оказалось, что и их тоже. А тётя Зина, соседка, ещё и нажаловалась вечером матери, когда принесла бидончик молока, что я залез без спросу в курятник и не закрыл потом дверь, и куры все убежали в огород, и там расковыряли грядки.
Вообще-то за молоком ходить моя обязанность, через день, но вот вчера она пришла сама. Я же закрывал вроде дверь, ну может только маленькая щёлка осталась, кто же знал, что куры пролезут?
Меня долго расспрашивали, что я там делал, в курятнике, не брал ли яйца.
Я сказал, что просто хотел посмотреть, не пишут ли куры, и меня обозвали вруном, и долго ругали.
А я правда ничего не брал! Все знают, что без спроса чужое может брать только Петух, Серёга Петухов, который живёт за оврагом. Мы его так дразним — Петух — а он обижается, и лезет драться. А ещё мы зовём его Кочет, потому что в отрывном календаре я прочитал стихи.
Там строчка была: "Кочет, так зовут в народе петуха".
Вот мы его и дразним, а Петух, как услышит, грозит, что побьёт нас.
Он может, потому что старше и меня, и моего друга, Славки, на год, и уже учится во втором классе.
Только мы всегда ходим со Славкой вдвоём, и Петух нас двоих не трогает, потому что с двоими ему не справиться.
Но сегодня я один.
Славку оставили в школе, он очень медленно и плохо читает, и с ним учительница решила ещё позаниматься.
А я сразу побежал в магазин.
У меня очень много денег, целых тридцать семь копеек!
Пятнашка, два десунчика и двушка.
Двушка и один десунчик у меня были и раньше, а ещё один и пятнашку я нашёл, когда полезутром, по пути в школу, под мост, чтобы проверить, не нашёл ли Петух наш со Славкой тайник.
Там у нас настоящая финка, которую Славкин старший брат, он уже взрослый и работает, сделал на мехдворе из напильника, а ручка у неё разноцветная, из синих, красных, белых полосок, полупрозрачных и очень красивых. Только это не полоски, а такая специальная пластмасса, которую брат тоже взял на мехдворе.
Правда, лезвие у неё обломано больше чем наполовину, и брат отдал её нам. Но всё равно, ни у кого больше таких нет.
И ещё в нашем тайники две гильзы, и настоящий патрон. Славка говорит, что он называется "гаубица", и из него можно пробить даже танк.
Патрон и гильзы нам подарили городские охотники прошлой зимой, когда заходили в нашу столовую за хлебом, а мы там рядом катались на коньках на пруду. Столовая была закрыта, а мы их провели к двери на кухню, и они нам подарили за это патрон и гильзы.
Петух, как узнал, давал нам за них десунчик, а мы не согласились, и он сказал, что всё равно выследит и украдёт.
Вот я и проверял.
И только подошёл к мосту — гляжу, десунчик! на самой тропинке. И рядом пятнашка.
Наверное, кто-то потерял.
Но нигде никого не было, и я взял эти деньги себе. Если бы я знал, кто потерял, я бы отдал, а так кому отдавать-то?
Так что теперь я богатый, и бегу в магазин, за халвой.
Мы там ещё покупаем ириски и конфеты такие, их продавщица называет "подушечки", а мы — "дунькина радость". Так их моя соседка по парте назвала, Маринка, и мы стали.
Маринка, хотя и девчонка, но мы с ней дружим.
Она тоже хорошо читает, и приносит мне книги из дома.
Она говорит, что книг у них много, и если я буду с ними аккуратно обращаться, то её мама разрешит мне их носить. Я обращаюсь очень аккуратно, а за книги угощаю Маринку ирисками.
Маринка завтра мне принесёт новую книгу, называется "Тайна двух океанов". Говорит, очень здоровская, про то, как наша подводная лодка всех победила. А я за это поделюсь с ней халвой, которую купил целый кулёк, на двадцать пять копеек вышло почти двести грамм.
Когда продавщица спросила, что мне, я сказал — халвы, сто восемьдесят грамм, на двадцать пять копеек. И продавщица удивилась, и сказала, что неужели я сам посчитал. А чего тут считать? Халва стоит рубль сорок килограмм, как раз и выходит сто восемьдесят грамм.
Продавщица не поверила, и начала меня спрашивать, сколько будет три умножить на семнадцать, или девяносто разделить на шесть, а я сразу считал в уме и говорил.
И она всё удивлялась, а потом насыпала мне кулёк с верхом, и самых лучших кусков, которые отколоты, и лежат рядом с большим, на промасленной бумаге. Если отрезать халву от большого куска, она не такая вкусная, и липкая какая-то, а вот маленькие кусочки — сладкие и хрусткие. Объедение.
Я прошёл через парк, залез на Быка, и стал смотреть на воду, и есть халву.
Но не всю, потому что и Маринке оставлю, и Славке.
И вот когда я уже хотел пойти домой, кто-то меня толкнул в плечо.
Петух!
Как он меня выследил? И побьёт, и халву отнимет…
Я хотел спрятать халву в карман, и поскользнулся, и съехал с Быка прямо в воду.
Спиной к Урёвам.
Там не очень глубоко, чуть выше пояса, но течение очень сильное, а левая нога застряла в камнях, и я упал на спину.
В лодыжке что-то хрустнуло, и нога освободилась, и течение подхватило меня, и потащило, и я почувствовал, что не могу встать, и вода попала в нос, и я начал захлёбываться.
И сразу меня закрутило, как в центрифуге… что ещё за центрифуга такая?… и ударило обо-что-то, и я полностью потерял ориентировку… ориентировку?… и вода лезла в нос, и было очень больно и в груди, и в ноге, и почему-то ещё голову.
Мелькнула мысль — сходил, называется, за хлебушком… да не ходил я ни за каким хлебом!.. и сразу же — не сопротивляться, сейчас перекат… перекат? кончится, и можно будет вынырнуть.
Шум был такой, словно вокруг рвались глубинные бомбы (какие, какие?), и лёгкие горели от нехватки воздуха.
И было очень страшно и больно. Я вдруг подумал — уж лучше на дне сыром лежать, и повторял это, а воздуха уже совсем не было.
И тут меня перестало бить о камни, и вверху вдруг появился дрожащий круг света, и я понял, что вижу солнце сквозь воду… оказывается, у меня глаза были открыты… и рванулся к нему… и вынырнул.
От первого же вдоха боль так резанула грудь, что я чуть не потерял сознание, но берег был рядом, руку протяни. Я попытался встать на ноги, и левая нога подломилась — сломана? — и я снова упал в воду, и на четвереньках выполз на траву.
Потом долго откашливался, подвывая от боли в челюсти — потрогал, вся рука в крови- и мозжащего ощущения в левой лодыжке, одновременно дрожа от холода.
Приподнял голову — передо мной стоит мелкий пацан, и сквозь слёзы кричит — я не хотел, я не нарочно!
Вдруг как-то разом узнал — Петух. Серёга Петухов. Мой злейший враг в первом классе, потом мы с ним не то что подружились, скорее перестали враждовать, и через несколько лет он попал в колонию, ударив ножом в драке городского парня, приехавшего на лето в нашу деревню, а я в том же году переехал сначала в райцентр, а потом и дальше, и никогда больше не слыхал о нём.
В мозгу словно что-то щёлкнуло — я не срывался с камня в Урёвы.