Эльмарионский трактир назывался «Золотая нива». Среди выстроившихся вокруг широкой площади белоснежных домов с многочисленными остроконечными башенками, робко выглядывающих из-за плодовых деревьев, он выделялся огромной вывеской, распахнутыми настежь дверьми размерами с ворота Черного замка и топчущимся у коновязи огромным количеством нерасседланных лошадей. Что такое нива, я представлял плохо, но на вывеске было нарисовано» несколько желтых колосьев, и я догадался, что так, наверное, называется трава, из зерен которой эльмарионцы пекут свои булки.

— О, дошли! — удивленно воскликнул Вентор, будто ожидал чего угодно, но только не этого. — Как тебя представить принцу?

— Скажи, что его хочет видеть бывший наемник Королевской гвардии Алавар. — Я похлопал парня по плечу и добавил: — Запомни хорошенько — Алавар. Смотри не перепутай!

Я подтолкнул покачивающегося наемника к двери, в душе сильно сомневаясь, что он сможет что-нибудь запомнить, а сам не удержался и тут же вошел следом. Мне очень хотелось убедиться, что я прав и самозванец действительно Алавар, а еще больше — увидеть его реакцию на доклад Вентора.

Кавардак в трактире был не больше, чем мы с наемниками иногда устраиваем в придорожных забегаловках, куда нас частенько заносит судьба. Вот только бедняга трактирщик прятался под стойкой, изредка издавая звуки, похожие на поскуливание побитой собаки, да служанки, приносившие вино, смотрели на посетителей, как на компанию демонов, явившихся из Бездны за их душами.

Алавар, а это был действительно он, сидел в съехавшей на правый глаз огромной золотой короне, развалившись на почетном месте и положив на стол ногу в пыльном сапоге, размахивал глиняной кружкой размером с его голову и безумолчно трепал языком. Слушало его человека четыре, а остальные четыре десятка очень хорошо выпивших солдат занимались своими делами — в основном спали, кто на столах, кто под ними, но кое-кто еще мог что-то пить, есть и даже гоняться за служанками.

На огне жарилась огромная туша, не иначе той громадной скотины, с помощью которой эльмарионцы обрабатывают бескрайние поля на своей родине, и, судя по обилию костей, разбросанных по полу, явно не первая на этом празднике. Вокруг царил аромат жареного мяса, и я с грустью вспомнил свой легкий завтрак, состоявший из сушеных грибов, единственной съедобной вещи, найденной на продовольственном складе рудников. В животе заурчало совсем не по-королевски. Чтобы отвлечься от допекающего меня голода, я стал прислушиваться к болтовне Алавара, который, в отличие от своих людей, выглядел почти трезвым.

— Я еще не решил, что делать со всем этим эльмарионским сбродом, — расплескивая вино из своей огромной кружки прямо на собственный живот, рассуждал он. — Встретить бы того ублюдка, из-за которого закрылись здешние рудники! Живьем бы с него шкуру спустил! — Алавар изо всей силы саданул кружкой об стол. Кружка разлетелась вдребезги, и красное, как кровь, вино начало медленно растекаться по столу.

— Может, к Орочьим скалам? — предложил широкоплечий одноглазый воин, на миг оторвавшись от своей не менее внушительной, чем у Алавара, кружки, и, предоставив мне возможность полюбоваться красными от вина длиннющими усами.

— Ты что, сдурел, Крембер? Да туда три дня верхом добираться! Эти свиньи по дороге передохнут, а если выживут, так мы больше им на жратву потратим, чем на тамошних медных рудниках за них выручим. — Алавар отхлебнул из кружки, поморщился и сплюнул на пол. — Тьфу, дерьмо эльмарионское! Сжечь их, что ли, во славу богов Хаоса? А, Крембер?

— Может, ты и не помнишь, но у нас с тобой был один уговор, — зло выговорил одноглазый. — За мою службу ты обещал, что все деревни Вольноземья присоединятся к моим землям. И что ты мне оставляешь? Выжженные пустоши без единого живого человека! Имей в виду, Рикланд, мне плевать на твою громкую славу, если я не получу землю и людей или хотя бы деньги за них, я сам изрублю тебя в щепки и сожгу во славу всех богов!

Звук собственного имени заставил меня вздрогнуть, но тут в разговор встрял мой бледный провожатый.

— Ваше высочество! — торжественно провозгласил он. — Вас хочет видеть этот, как его там… — На большее его торжественности не хватило. Он почесал в затылке и протянул: — Ну, этот… А! Темный эльф из Черного замка — Аламар, кажется. То есть нет — Алавар!

Брови самозванца медленно поползли к макушке.

— Какой Алавар? — грозно спросил он.

— Из Черного замка, — растерянно промямлил Вентор. Сзади мне было не видно, но, наверно, он побледнел еще больше. По крайней мере, его затылок приобрел какой-то синеватый оттенок. — Он сказал, что вас знает.

— Где он? — взвизгнул Алавар, озираясь по сторонам. — Быстро привести его сюда.

Скрываться дальше не имело смысла, я вышел на середину просторного обеденного зала трактира «Золотая нива», аккуратно обходя перевернутые столы и перешагивая через похрапывающих соратников Алавара, и одарил его самой очаровательной улыбкой. Лицо самозванца слегка вытянулось, но он быстро справился со своими эмоциями, выдавил из себя слащавую улыбочку и проговорил, пытаясь изобразить дружелюбие:

— А-а, Малыш! Я ожидал встретить здесь кого угодно, но только не тебя! Мои люди ошиблись, ты больше похож на бродягу, чем на темного эльфа! Из какой выгребной ямы ты вылез в таком виде? И какая судьба занесла тебя в Вольноземье? Здесь же нет для тебя подходящих врагов — ни орков, ни жестоких лордов.

— Знаешь, Алавар… или, как я должен теперь тебя называть? Ваше высочество? Мне очень не нравятся люди, которые пользуются моим именем, а еще больше не нравятся люди, которые убивают детей. Ты относишься и к тем и к другим. Считай, что я вылез из выгребной ямы, чтобы разобраться с тем, кому там самое место. Тебе не кажется, что два Рикланда на этом свете — это слишком? Может, отправим одного в Бездну?

— Лучше уйди, Малыш! — вскочил с места сразу потерявший самообладание Алавар. — Даже тебе не справиться в одиночку с четырьмя десятками опытных воинов. — Алавар медленно отходил назад к стойке трактирщика, не отрывая от меня настороженного взгляда. Внезапно он перепрыгнул через стойку бара и крикнул своим людям: — Взять его! Это наемный убийца лорда Готрида! Плачу пятьсот монет за живого, триста — за мертвого!

— Ну и дешево же ты меня ценишь, Алавар, — усмехнулся я и устремился за ним. Объяснять людям Алавара, что к чему, и уличать его во лжи было некогда: приказав схватить меня, Алавар скрылся за дверью, ведущей на кухню.

Несколько ударов кулака избавили меня от назойливого общества тех немногих воинов Алавара, которые еще не потеряли способность понимать и выполнять его приказы, так что задержали меня они ненадолго. На кухне я потерял еще несколько спасительных для Алавара мгновений по вине леди Миры, выглядевшей в простом эльмарионском платье и белом переднике не хуже заправской кухарю.

— О, Рикланд! — бросилась она ко мне, перевернув по пути корзину с овощами. — Умоляю, освободи Луса. Они заперли его в сарае вместе со всеми. Говорят, теперь их продадут на рудники или убьют! Пожалуйста! Ведь там всего двое охранников, да еще туда побежал этот человек в короне. Я знаю, тебе ничего не стоит с ними справиться, ведь ты победил огромных троллей. — Мира причитала, вцепившись в мою руку, как клещ. Как видно, она считала, что престарелая леди, держащая воина за руку, является непременным условием победы в любой битве. И даже когда я все-таки высвободил руку из ее цепких пальцев и бросился из кухни, она поспешила следом.

Черный ход вывел меня на узкую улочку, в конце которой виднелось необычное для эльмарионского поселения деревянное здание. Больше всего оно напоминало фаргордские конюшни и, наверное, и было конюшней или коровником, судя по сену, сложенному под нависающими до самой земли скатами крыши. У конюшни стоял Алавар с пылающим факелом в руке, а рядом с ним двое вполне трезвых парней.

— Стой! — крикнул он. — В этом сарае эльмарионцы. Еще шаг, и я подожгу сено!

— С чего ты взял, что я стану волноваться из-за каких-то эльмарионцев? — спросил я, на всякий случай останавливаясь.

— Да потому что там женщины и дети, а ты, Малыш, всегда был сентиментальным сосунком! — захохотал Алавар. — Ну что, хочешь посмотреть, как они будут гореть? Тогда иди сюда! А не хочешь — стой и не шевелись. Двинешься, и все эти люди сгорят на твоих глазах!

Я замер. В воцарившейся тишине до меня донеслись детский плач, женские причитания и недовольное ржание лошади. Алавар не лгал — в конюшне действительно были женщины и дети, хотя, по правде сказать, чтобы меня остановить, было бы вполне достаточно и лошадей.

— Молодец, Малыш, ты послушный мальчик! — веселился Алавар. — Если и дальше будешь паинькой, возможно, эти люди доживут до старости. Но, понимаешь, в чем дело, я не могу так просто попросить тебя уйти. Ты ведь не оставишь меня в покое, правда? Так что будь добр, отдай свой меч хотя бы вон той особе, которая прячется у тебя за спиной, пока ты никого не порезал, и позволь моим людям тебя связать. Да-да, можешь не смотреть на меня так, как будто хочешь убить меня взглядом. Я знаю, что этого ты не умеешь. И поторапливайся, от факела летят искры, а сено очень сухое. Как бы оно не вспыхнуло само по себе.

Требование Алавара заставило меня крепко задуматься. Я никогда не понимал людей, которые сдаются в плен, и обязательно предпочел бы смерть бесчестью, если бы речь шла обо мне самом. Какой-то коварный демон, обычно тихо сидевший в дальнем и темном уголке моей души, тут же принялся нашептывать мне: «Плюнь ты на все и убей этого Алавара. Какое тебе дело до всех этих эльмарионцев, которых ты не видел никогда в жизни и никогда больше не увидишь? Они даже не твои будущие подданные, чтобы о них печься. К тому же есть шанс, что ты успеешь выпустить их и они не успеют сгореть… » Нет, никогда не выйдет из меня хладнокровного воина, не смогу я спокойно слышать крики горящих детей! Пусть уж лучше делают со мной что хотят, тем более что всегда останется возможность сбежать.

Я виновато взглянул на Миру, отдал ей меч и покорно позволил наемникам Алавара связать мне руки за спиной.

Мне крупно повезло. Единственным помещением в трактире, не имевшим окон, была кладовая, служившая одновременно и винным погребом, и меня поместили именно туда. От веревки на руках я избавился сразу же, как только за мной захлопнулась дверь. Я мог бы освободиться, если бы меня связали и похитрее. И не потому, что мне часто приходилось попадать в плен, а просто в детстве мы с Рилом, Имвертом и еще несколькими детьми часто играли в «побег». Можно сказать, что это был вариант обыкновенной игры в прятки, несколько усовершенствованный под наш Черный замок, где спрятаться было легко, а искать трудно, поэтому прятался у нас один человек, а искали его все остальные. Чтобы было интереснее, того, кто должен спрятаться, хорошенько связывали, запирали в одной из многочисленных комнат, как будто он пленник, который должен сбежать. Через некоторое время в комнату заходили, и до этого надо было успеть развязаться и спрятаться. Можно было спрятаться в этой же комнате, а можно было куда-нибудь улизнуть, например, по каминному дымоходу. Как-то я здорово влип, свалившись из него в покои одной придворной дамы. Я был весь перемазан сажей, и дама всерьез решила, что я какая-то нечистая сила, посланная черным колдуном по ее душу. Визгу было столько, что сбежалась стража, так что ловили меня уже не только мои приятели, но и добрая половина наемников, которые еще долго после этого издевались надо мной, заявляя, что я оказался в комнате этой дамы только затем, чтобы подглядеть, как она переодевается.

Едва веревка упала на пол, я поспешил воспользоваться привилегированным положением единственного обитателя заваленной всякими деликатесами кладовой и незамедлительно стянул подвешенную над моей головой связку копченых колбас. Моя совесть, возмутившаяся было подобным мародерством, крепко уснула, успокоенная данным ей обещанием подарить трактирщику корону Алавара, и я, воодушевленный ее молчанием, принялся уничтожать все, что, по моему мнению, было достойно внимания.

Появление Алавара заставило меня подавиться одним из знаменитых эльмарионских сыров и спрятать за спину недопитую бутылку эльфийского вина, которую хозяин, по-видимому, берег для какого-то праздника, но так и не смог укрыть от моего потрясающего чутья на всевозможные тайники. Можно было особенно не суетиться — Алавар был один, и справиться с ним я смог бы и без оружия. Но я уже начал воспринимать происходящее как забавную игру, а играть надо было по правилам: раз уж меня связали, то кушать, а тем более пить я никак не должен, а должен лежать или в крайнем случае сидеть на полу и ругаться плохими словами. Поэтому я с трудом проглотил остатки сыра, набрал в легкие побольше воздуха и брякнул первое, что пришло в голову:

— Ты, плевок судьбы, стучаться надо, когда входишь к принцу!

Все-таки служба в Королевской гвардии накладывает на людей некоторый отпечаток. Бедняга Алавар вытянулся в струночку и скороговоркой выпалил:

— Виноват, ваше высо… Тьфу! Чтоб ты сдох, Рикланд! Провались ты в Бездну со своим командирским голосом! Что ржешь? Совсем ума лишился? Ты ж у меня в руках, и, можешь не сомневаться, скоро лорд Готрид получит твою развеселую голову на золотом блюде! До сих пор не дошло, что ли?

Наверное, надо было изобразить на лице хотя бы подобие огорчения по поводу страшной угрозы Алавара, но я упорно продолжал хохотать. Этот не в меру самоуверенный тип был такой смешной. Одна мысль о том, как вытянется его лицо, когда он вознамерится меня убить и обнаружит, что я, оказывается, могу сопротивляться, приводила меня в бурный восторг. Но Алавар не спешил доставить мне удовольствие и попытаться убить. Вместо этого он просто решил посвятить меня в свои далеко идущие планы относительно моей персоны.

— Ладно, веселись, пока жив, — благосклонно разрешил он. — Думаю, с жирным Готридом можно будет неплохо поторговаться. Я пригрожу ему, что освобожу тебя, если он не заплатит за твою голову, скажем, втрое больше…

— Да ты до стольких считать не умеешь, умник, — еще больше развеселился я. — А у Готрида столько золота не наберется! Обманет он тебя, обязательно обманет!

— Ну, это уже не твоя забота. Свои деньги я как-нибудь сосчитаю, — пообещал Алавар. — И запомни, — добавил он, поднося кулак к самому моему носу, — вздумаешь моим людям зубы заговаривать на тему, кто есть кто на самом деле, — своих зубов не досчитаешься! Думаю, лорд Готрид опознает твою голову и без белозубой улыбки!

Стерпеть такую наглость я уже не мог. Резко оборвав смех и сделав грозную мину, я, рыча: «Как ты мне надоел, Алавар!», вскочил на ноги, ударил опешившего самозванца ногой в живот, согнутым локтем по шее и заломил руку за спину так, что бедняга взвыл, согнулся пополам, а его массивная золотая корона, соскочив с головы, со звоном покатилась по полу и, описав полукруг, улеглась рядом с моей недопитой бутылкой. Я проводил корону взглядом, подумав, что, найдя ее здесь, трактирщик не будет особенно проклинать меня за нанесенный его запасам ущерб, после чего забрал у Алавара меч и ремень с парой очень неплохих кинжалов и торжествующе сообщил:

— Кажется, твой план не сработал, придется осуществлять мой!

— Имей в виду, Рикланд, мои люди предупреждены. Если со мной что случится, они подожгут сарай! — сквозь стиснутые от боли зубы выдохнул Алавар, но особой уверенности в его голосе не чувствовалось.

— Знаешь, Алавар, — проникновенным тоном возразил я, — почему-то мне кажется, что ты не позволишь своим людям это сделать. Более того, я просто уверен, что ты сам объяснишь этим наивным ребятам, которые так долго тебе верили, кто из нас есть кто на самом деле. Я думаю, так для тебя будет даже лучше. Ведь ты не захочешь умирать в течение трех дней, когда это можно сделать гораздо быстрее?

Надо отдать Алавару должное, он умел проигрывать достойно. Пройдоха не стал умолять о пощаде, ругаться последними словами или дергаться в моей мертвой хватке, а, понурив голову, покорно отправился со мной в обеденный зал трактира, где теоретически должны были продолжать накачиваться вином, а может, уже мучиться похмельем его наемники.

К моему полному изумлению, зал был пуст, если не считать громко храпевшего под столом лысого краснощекого толстяка с совершенно счастливым лицом. Зато с улицы раздавались характерные звуки настоящего сражения — звон оружия и самые разнообразные вопли, начиная от предсмертных проклятий и кончая торжествующими возгласами. Можно было подумать, что отец начал войну с Эльмарионом, если бы до меня внезапно не дошло, что это моя лихая дружина наконец догнала меня и с воодушевлением принялась исполнять приказ никого не оставлять в живых. Все было бы замечательно, если бы я к этому времени не передумал поголовно истреблять отряд Алавара, решив, что гораздо лучше будет просто объяснить этим обманутым людям, что их так называемый принц ничем не отличается от заурядного атамана разбойничьей шайки.

— Отдохни пока. — Я аккуратно ударил Алавара в висок рукояткой меча и, оставив его обмякшее тело на полу в обществе счастливого толстяка, выскочил наружу.

На широкой площади перед трактиром мои храбрые, но в большинстве своем неумелые оборванцы пытались уничтожить более умелых, но, опять же, в большинстве вдрызг пьяных воинов Алавара, и остановить это кровопролитие не было никакой возможности. То есть вообще-то остановить было можно, для этого надо было всего лишь приказать своим людям отступить, но заставить себя отдать приказ об отступлении, когда битва почти выиграна, у меня бы просто не повернулся язык. Жизнь горстки кретинов, позволивших Алавару обвести себя вокруг пальца, не стоила того, чтобы ронять авторитет, отдавая глупые приказы. Оставалось одно — победить с минимальными потерями, и я, прокричав: «Сдохните, трусливые псы, от меча вашего бывшего хозяина!» — взмахнул мечом Алавара и бросился в самую гущу сражения, забыв обо всем на свете и всецело отдавшись пьянящему восторгу схватки.

Не знаю, сколько человек успело пасть от моей руки, — меч Алавара пользовался большим спросом среди врагов. Они так и лезли под его узорчатое лезвие, нападая на меня со всех сторон. Но внезапно я остановился. Молодой парнишка, наверное, мой ровесник, наскочивший на меня с криком: «Умри!», напоролся на острие меча, по-детски изумленно уставился на свою окровавленную руку, которой схватился было за распоротый живот, и, падая к моим ногам, почти шепотом закончил: «За Рикланда!»

— Подожди, парень, не умирай! — кричал я. — Ведь это я — Рикланд! Тебя обманули! — Но было уже поздно, мальчишка умер, а я чуть было не поплатился склоненной над ним головой. Хорошо, что, как говорят королевские наемники, у меня есть глаза на спине. — Все, хватит крови! — заорал я на всю площадь, выбивая из рук перепачканного кровью верзилы занесенный надо мной меч. — Сдавайтесь, и я сохраню вам жизни!

Естественно, не все противники приняли мое предложение с радостью, но прием, которым я уложил Гунарта Сильного в замке Урманда, действовал безотказно, когда мне не хотелось никого убивать. Вскоре, правда, не без помощи моей доблестной дружины, я получил в свое полное распоряжение около двух десятков крепко связанных и медленно приходящих в себя людей. Осталось только привести Алавара и побеседовать с ним по душам в их присутствии, но не тут-то было. В обеденном зале трактира, где я его оставил, Алавара не было. Служанка, пытавшаяся создать некоторую иллюзию порядка, таинственным шепотом сообщила, что Алавар успел прийти в себя и улизнуть через черный ход.

На узкой улочке за трактиром не было ни души, но Алавар мог прятаться в любом из аккуратных белых домиков с соломенными крышами, которые выстроились с двух сторон вдоль улицы от самого трактира до конюшни. Заборов и симпатичных садиков здесь не было, зато была довольно неприглядная сточная канава и никого похожего на Алавара, разве что с комфортом расположившаяся в ней жирная свинья.

Я осторожно перебегал от одного домика к другому, заглядывая в окна и пытаясь уловить хоть какое-нибудь движение внутри или хотя бы враждебный взгляд, как вдруг впереди промелькнула темная тень, и конюшню, где все еще были заперты несчастные эльмарионцы, охватило пламя, в один миг взметнувшееся до небес. Алавар все-таки выполнил свою угрозу. Я бросился было догонять этого мерзавца, чтобы вытряхнуть из него его подлую душонку каким-нибудь болезненным способом, но меня остановили полные ужаса крики, истерическое ржание лошадей и плач детей, доносившиеся из пламени. Огромная двустворчатая дверь, запертая снаружи тяжелым засовом, ходила ходуном, — видно, кто-то из эльмарионцев не оставлял надежды выломать ее и выбраться наружу. Я мысленно послал Алавара к демонам в Бездну и поспешил на помощь.

Едва я отодвинул засов, как дверь просто сорвало с петель чьим-то увесистым ударом изнутри, и целый поток людей вырвался наружу. Я отскочил от падающей на меня массивной створки и едва успел увернуться от кулака обезумевшего эльмарионца. Признаться, такого поворота событий я не ожидал, скорее приготовился скромно выслушать слова признательности. Но эльмарионцы не спешили говорить спасибо. Вместо этого они почему-то решили просто со мной подраться.

— Своеобразный способ благодарить своего спасителя, — заметил я, ловя за запястье занесенную для удара руку высокого мужчины с курчавой квадратной бородой и подставляя его спину под удар рыжего здоровяка, очень похожего на кузнеца.

— А ты что, ждешь благодарности, грязный убийца детей и женщин? — зло проворчал тот, поднимаясь с земли, на которую рухнул по милости своего недружелюбного соседа. Нападать снова он не торопился, видно, хороший удар привел его в чувства.

— Насчет того, что грязный, — это ты прав, — усмехнулся я, — я не мылся демоны знают сколько дней, а в остальном ты ошибся. Я никогда не убиваю женщин и детей!

— Конечно, не убиваешь, — с ненавистью фыркнул эльмарионец, снова сжимая кулаки. — Ты просто отдаешь приказы!

— Когда?! — возмущенно завопил я. — Вы что там, угорели, что ли?

— Не пытайся нас провести! Тот человек, которого ты послал поджечь конюшню, сказал, по чьему приказу он это делает, чтоб нам было кого проклинать перед смертью. Он сказал, что действует по приказу принца Рикланда, длинноволосого парня со шрамом через всю рожу!

— Ты же сам говорил мне, что Рикланд — это ты! — заявил протиснувшийся сквозь плотную толпу обступивших меня мужчин Лус, которого я даже не сразу узнал из-за перепачканных сажей его когда-то румяных щек. — Что, теперь отпираться будешь?

Признаюсь, разозлился я страшно, даже не знаю, на кого больше, на Алавара, эльмарионцев или на собственную судьбу, которая взяла себе дурную привычку подсовывать мне одну пакость за другой, но влетело, естественно, тем, кто оказался поблизости. Первым получил по физиономии разговорчивый эльмарионец с кудрявой бородой, за ним мой приятель Лус, потом еще несколько эльмарионских парней, попытавшихся прийти ему на помощь.

— Вот еще, отпираться! — кричал я, раздавая удары своих унизанных бриллиантами кулаков направо и налево. — Я, Рикланд Быстрый Клинок, горжусь своим именем и никому не позволю бесчестить его! А если какие-то кретины верят подлецам и не понимают, что их хотят спасти…

Вскоре столпившиеся вокруг меня воинственные жители деревни начали отступать и дали мне возможность отвлечься от драки и вспомнить о лошадях, чье отчаянное ржание все еще раздавалось среди воя пламени, смеха, детского плача и оживленного разговора, перекрываемого возбужденным голосом леди Миры, пытавшейся втолковать кому-то в другом конце улицы, что я не мог отдать Алавару никакого приказа, потому что, когда тот пришел в себя и сбежал, был совсем в другом месте.

— Почему лошади еще в конюшне? — заорал я.

— Они привязаны! — ответили мне сразу несколько голосов.

Наверное, быстротой я превзошел самого себя. Под крики: «Стой, парень, ты куда? Лошадей уже не спасти! Сейчас крыша рухнет!» — уже скорее доброжелательные, чем враждебные, — я бросился сквозь стену огня и дыма в конюшню. Отвязывать лошадей было некогда, и я стал просто перерезать привязи. Умные животные тут же устремлялись на свежий воздух, а я, кашляя от дыма и почти ничего не видя, бежал к следующей лошади, ориентируясь исключительно по звуку испуганного ржания. На нестерпимую жару и падающие сверху горящие балки я обратил внимание, лишь когда последний конь, черный, как мой Счастливчик, и привязанный почему-то не веревкой, как все остальные лошади, а железной цепью, оказался на свободе. Вокруг меня со всех сторон был огонь, и крыша действительно падала — медленно и неотвратимо. Это было видно совершенно отчетливо, потому что дым, наполнявший конюшню, куда-то подевался, и стало видно каждое ярко-красное бревно в объятиях оранжевого пламени, ломающееся где-то посередине и валящееся вниз. И вдруг я совершенно отчетливо понял, что до дверей мне не добежать, даже если я вдруг превращусь в ветер, и вообще мне не спрятаться от всех этих сыплющихся сверху полыхающих дров, разве что внезапно обрету способность летать, взмою в воздух и вылечу через прогоревшую насквозь крышу. Летать я не умел и, принимая во внимание мое отношение к магии, не имел никаких шансов научиться, но чего не сделаешь, чтобы в очередной раз обвести вокруг пальца неприятную костлявую особу по имени Смерть. Я совершил невероятный даже для меня прыжок, оттолкнулся ногой от перегородки между стойлами, и, проделав какое-то невообразимое сальто, выскочил наружу через дыру в крыше и покатился по земле, пытаясь потушить тлеющую рубашку и волосы и увернуться от пылающих обломков, разлетающихся во все стороны от рухнувшей конюшни.

Лежать на траве было потрясающе приятно. Я смотрел на небо, окрашенное в розовый цвет лучами заходящего солнца, и думал, что все-таки жизнь прекрасная штука. Я чувствовал зверскую усталость, ни вставать, ни вообще шевелиться не хотелось. Даже Алаваров меч, который я так и не обнажил против безоружных эльмарионцев и который все это время просто болтался у меня за спиной, а теперь лежал подо мной, немилосердно врезаясь гардой между лопатками, не вызывал неприятных эмоций.

Голоса людей доносились откуда-то издали, видно, все эльмарионцы остались по другую сторону горящей конюшни, зато совсем рядом раздавались звуки неторопливых лошадиных шагов. Я скосил глаза. Неподалеку бродил вороной жеребец с обрубком цепи на шее и, время от времени недовольно фыркая, пробовал на вкус посыпанную пеплом траву.

— Привет! — сказал я, переворачиваясь на бок. Конь слегка повел ухом, но, видно, не счел меня достойным собеседником и продолжил свое занятие как ни в чем не бывало. — Знаешь, ты напомнил мне Счастливчика, — вздохнул я. Я вдруг понял, как сильно соскучился по этому самому верному своему другу, и мне стало ужасно грустно.

Конь наконец обратил на меня внимание, подошел поближе и начал внимательно рассматривать добрым темно-коричневым глазом с длинными пушистыми ресницами.

— А ты молодец, быстро бегаешь! Признаться, я думал, что горящее бревно огреет тебя прямо по спине. Хотелось бы знать, за что тебя посадили на цепь?

Конь фыркнул и помотал головой.

— Точно, придурки, — согласился я. — Эти эльмарионцы никогда не умели обращаться с фаргордскими лошадьми. Ты ведь фаргордец, правда?

Конь коротко заржал, потоптался на месте, а потом подошел ко мне, нагнул голову и дунул прямо в макушку горячим воздухом из своих подвижных ноздрей. Я со смехом перевернулся на спину, погладил его очаровательную морду и с сожалением сказал:

— Как жаль, что у меня для тебя ничего нет. Надо было стащить из трактира хотя бы морковку. Знаешь, там, в кладовой полно моркови!

Несмотря на отсутствие у меня лошадиных лакомств, мы поладили и вскоре уже мчались через сгоревшее поле по четко отпечатавшимся на пепле следам Алавара.

Алавара я не догнал. Его следы привели меня к довольно пакостному на вид болоту с темной, дурно пахнущей водой, сплошь затянутой тиной. Конь лезть в трясину отказался наотрез, да и меня самого не особенно привлекала перспектива провести ночь, бродя по болоту, тем более что я уже имел некоторое представление о подобных прогулках. Я искренне пожелал Алавару захлебнуться в трясине или встретить какое-нибудь болотное чудовище, мысленно поклялся себе, если он все-таки избежит такой участи, убить его при первой же встрече без всяких разговоров, и вернулся в деревню.