А с тобой мне бывает так, как в тринадцать лет, (или чуть постарше, статьям не противореча), Вот мы едем в автобусе, и счастлив даже билет, (наверно, особенно счастлив этот билет), а я почему-то нет, буквы сыпятся штукатуркой со звоном монет, хватает и жанра, и жара к тебе – но не речи. Ты – не медный грош, ты хорош собою вполне, мне по нраву твоя вседозволенность и свобода, скорей «почему бы и да», чем «почему бы и нет», (но с женского это переводится ближе к «нет»), щербатый шербет. Мое сердце в подсобке запирается на обед, на замок, от которого мне не известно кода. Слишком честной меня воспитывали с младых ногтей, которые я крою, как матом, лаком, Если сдерживать мат, в голове родится латынь, (если сдерживать крики, тоже будет латынь и – остынь, остынь, в этом городе сплетни разводятся, как мосты и очень хочется плакать). Я заметить его не пытаюсь в твоих чертах, (хоть многие так и сделали бы, однако) не то чтобы мы с тобой не чета, (ни супружеская, ни дружеская чета — простота не свята) я честна и чистосердечна, а на черта? Как ни крути, каждый – неодинаков. Никогда не просила меня ни за что прощать, но теперь прошу простить мне мои заскоки и ещё – никогда ничего мне не обещать, (особенно – ничего мне не обещать), слова мои камень и губы мои праща, Может быть, я жестока, но кто сейчас не жестокий? Я хочу, чтобы с ним, как с тобой, – о любых вещах. И о том, что люблю, а не умничать и вещать. Я ищу выход. Выход за эти скобки.