Ставь на верных, детка. Всегда на них. Отзвучит вторичный паршивый стих, замолчит раскрашенный свистопляс, отведет толпа сто потухших глаз там, где градус выше, а шутки – ниже. Ставь на верных, детка. Настанет час, и с фонарных стволов облетят афиши. И сойдет лавинами макияж с тех, которым ломаный грош не дашь, как проткнёшь их мыльный раздутый имидж. С тех, которым манных не нужно каш, только звёздную манну с небес, мой паж, их природной наглости не отнимешь. Можно сделать грудь, можно сделать стаж, манекен рядить в соболя, в плюмаж, и ходить с раскатанною губою, получать проценты с самопродаж, над людьми возвыситься на этаж, но не над собою. Ставь на верных, детка. На тех, кому понимаешь: завидовать ни к чему, не дворянской, а – дворовой породы. Горе бродит в них от ума куму, но не бродит хмель: такова природа. К ним любовь придёт, и виной тому тяготенье сердец народа. Их сейчас не знает почти никто, но полюбят накрепко их потом Не за модный вид, не за медный профиль. Не за вовремя поданный шефу кофе. Не за это. И, Господи, не за то, как бывает на фабриках звёзд в начале: снят сначала фильм, а потом – пальто, а потом – давай-ка с тобой вальтом. Каждый истинный голос – сейчас фантом. Золотой горой за закрытым ртом высится молчанье. И, когда последняя из афиш тех, о ком бездумно кричал Париж и отпродюсировал нувориш, тех, с кем, в общем, с лёгкостью переспишь, если дашь конфетку, тех, кто ярок да звонок секунду лишь, облетает с ветки, чей-то голос пронзает собою тишь: «Ставь на верных, детка.» Кто же верные? Как их сейчас найти? Бьют с размаху лежачие их пути — равнодушием, непризнаньем. В чистом поле воин – всегда один. Я их знаю. Мало, но всё же знаю. Ждёт их, к сожалению, впереди не звезда во лбу, но дыра в груди — белая, сквозная.