Я обыкновенный плагиатор и стихи дублирую, шутя:
строчки я краду у листопада и ворую рифмы у дождя,
голос я беру у водосточных труб, в которых бьются
сквозняки. Ну какой тут авторский источник, ну какие тут обиняки?
Собственный мой голос – он прокурен и храпит в гортани про запас.
В наши игры о литературе голоса играют против нас.
Ходют-бродют критеги в очочках, поднимая выспренную
бровь: здесь как прядка выбилось полстрочки, и ну что ж
ты пишешь пролюбофь? «Подозренье рифм на отглагольность, —
молвит критег, челюстью скрипя, – да и твой не уникален голос —
так уже сказали до тебя!»
Я молчу и не читаю строки тех, с кем кто-то сравнивал меня.
Не они преподают уроки – те, чей свет за пазухой храня,
я иду, и мне светлее в самой нелитературной темноте.
Я рифмую строки с чудесами.
Я ворую рифмы у детей.
У меня в стихах не «воют птицы» и не прочирикает зверёк.
У меня не «спится с тем, кто снится», разве это ставят мне в упрёк?
Надо, вероятно, чтобы «выли» «птицы
счастья» третьей мировой, надо, вероятно, чтобы были трое:
он, она и у него; надо, чтоб добряк побил злодея,
надо, чтоб «йа без него умру…»
Пусть не в меру я краду идеи: я краду идеи не в миру.
Я краду анапесты и ямбы у морей и тридевятых гор. И не нужно
петь мне дифирамбы или вызывать на разговор: если у тебя
в стихах ни строчки оттого, что дарит эта Жизнь —
лучше, правда, ограничься точкой.
Или в графоманы запишись.