Я обыкновенный плагиатор и стихи дублирую, шутя: строчки я краду у листопада и ворую рифмы у дождя, голос я беру у водосточных труб, в которых бьются сквозняки. Ну какой тут авторский источник, ну какие тут обиняки? Собственный мой голос – он прокурен и храпит в гортани про запас. В наши игры о литературе голоса играют против нас. Ходют-бродют критеги в очочках, поднимая выспренную бровь: здесь как прядка выбилось полстрочки, и ну что ж ты пишешь пролюбофь? «Подозренье рифм на отглагольность, — молвит критег, челюстью скрипя, – да и твой не уникален голос — так уже сказали до тебя!» Я молчу и не читаю строки тех, с кем кто-то сравнивал меня. Не они преподают уроки – те, чей свет за пазухой храня, я иду, и мне светлее в самой нелитературной темноте. Я рифмую строки с чудесами. Я ворую рифмы у детей. У меня в стихах не «воют птицы» и не прочирикает зверёк. У меня не «спится с тем, кто снится», разве это ставят мне в упрёк? Надо, вероятно, чтобы «выли» «птицы счастья» третьей мировой, надо, вероятно, чтобы были трое: он, она и у него; надо, чтоб добряк побил злодея, надо, чтоб «йа без него умру…» Пусть не в меру я краду идеи: я краду идеи не в миру. Я краду анапесты и ямбы у морей и тридевятых гор. И не нужно петь мне дифирамбы или вызывать на разговор: если у тебя в стихах ни строчки оттого, что дарит эта Жизнь — лучше, правда, ограничься точкой. Или в графоманы запишись.