Он здесь. Он смотрит из закулисья, глотая жадно табачный дым. С оскалом волчьим. С повадкой лисьей. Ты объясняешься с молодым мужчиной на языке текилы с невероятностью нулевой. Окно похоже на пасть могилы, когда нет выхода из него. Вы говорите с ним, говорите. Вы говорите с ним до утра. Двум жёлтым точкам из-под прикрытия видней, во сколько стрелять пора. Когда он выстрелит, всё пропало. Но замогильный проём окна запорошит белый снег устало, и вновь – матросская тишина. Текила кончилась, объясненья за нею вслед просочились в дверь. Ты растираешь до покрасненья глаза, в которых таится зверь, две точки, жолтые, как у Блока, два чьих-то глаза в твоих глазах. Сегодня зверь завернулся в кокон. Сегодня он не придёт назад. Ты, а не он от тебя зависим. Замкнётся комната на кольцо. Он завтра выйдет из закулисья и всем покажет свое лицо. И будет взгляд, что ценней прожитых лет – девяноста и девяти. Тому, кто станет им вдруг прошитым, уже не вырваться. Не уйти. На языке куба-либре с колой ты оставляешь ему ожог. Готовя свой затяжной прыжок, зверь наблюдает за вами с пола. И сердце станет в минуту полым, в когтях обмякнув, что твой мешок. На грани срыва, на грани фола, на грани риска — беги, дружок.