Вообще-то о главном я так и не сказал. На конец приберег. Для чего стремился в северную столицу? Хватит лукавить с самим собой. Я ведь ехал в Питер: встречаться с человеком, потерявшим сына. Неделя не прошла, как уехали Стас с Валентиной на материк, а их наследник погиб от огнестрельной раны. Три года уж прошло с того мига.

Я все хотел поговорить на эту тему, утешить, но не нашлось слов. Не умею я утешать. Правда, Стас признался однажды: мол, успокаиваешь, биополем действуешь. Мы с ним не остались в стороне от всеобщей моды находить энергетических вампиров и доноров. Когда наезжал в Магадан из поселка, часто заходил побыть рядом. Рта раскрыть не давал, каждую мелочь докладывал. Я даже обижался, но потом вдруг понял, что так лучше: беречь, не выплескивая. Болтовня отнимает энергию, а пополнять-то ее и не получается. Приезжая в курортный поселок, бывал у Стаса на втором этаже деревянного дома. Я знал его сынишку лет двадцать, помню младшим школьником, почему-то с санками в руках, в кожушке, облепленным снегом, ледышки болтаются на меховой оторочке шапки.

От принесенного в дом, в жарко натопленную квартиру снега растекался острый пряный аромат свежести, им были пропитаны волосы мальчика, румяные щечки, алые, как шелковый пионерский галстук. Его собака, настоящая крепкая лайка темного цвета с подпалинами на холке, кликали ее Лай, была рада сопровождать мальчика в его забавах.

Ее шкура тоже благоухает свежестью, словно хорошо промороженное белье, которое хозяйка вывешивает во дворе. Минус пятьдесят для просушки и отбеливания гораздо лучше, чем любая жара.

Собака уходила из дома, и Стас находил ее у оленеводов, когда охотился на пушного зверя соболя. Лай прибился к стаду, окарауливал оленей, это занятие было естественным, точнее сказать, врожденным.

Он услышал зов собачьих предков и побежал на него, служил инстинкту, как повелевала его собачья верность. И вот момент встречи. Увидев Стаса, Лай не бросился ему на грудь, сдержанно фыркнул, даже отбежал на какое-то расстояние, чтобы не действовала сила притяжения, биополе хозяина, не сбивала отлаженный внутренний механизм нерукотворного биоробота.

Он вернулся в поселочек неожиданно, посреди ночи. Стас услышал: кто-то скребется в дверь, поскуливая, словно щенок. Вообще-то дверь никогда не запиралась ни на замок, ни на крючок, Лай умел ее открывать, поднявшись на задние лапы и навалившись всем телом. А тут что-то необъяснимое. Стас поднялся, отворил дверь. Лай бросился к хозяину и заскулил, заплакал скупыми собачьими слезами.

Стас обнял любимца, тревожно подумал, что такого выражения чувств у пса никогда не было, стал утешать, гладить спину и холку, приминать длинную шерсть на голове, она дыбьем стоит, не приминается.

А утром телеграмма: умер отец.

Стас рассказывал об отце изредка, всегда что-то недоговаривая, с ревностью, да и о матери так же. Но, похоже, во многом повторил их: пошел по учительской стезе. Раньше профессия была очень престижная, но она накладывала ограничения на семью. Сын учителя, да еще и директора должен являть пример.

А если ты недоволен сыном, прикинь, не являешься ли гением и не отдыхает ли на тебе природа.

Но Стаса толкала охота к перемене мест и то, что на малой родине рабочие места были заняты, а на Дальнем Востоке деньги, на Крайнем Севере — большие деньги.

Любовь и голод правят миром — я ведь тоже, переехав в Магадан, понял, что прежде жил впроголодь. Правда, я никогда не был добытчиком, а он был и остается им. Он кормился сам и кормил троих деток с леса, с реки и озер. Выращивал свиней и собирал на продажу курортникам ведрами жимолость, бруснику. Он дружил с оленеводами, от них тоже перепадало, и с совхозной фермы: была такая лафа, как продажа «своим» по себестоимости.

Он никогда не ездил в отпуск на курорт по путевке, ведь и так много лет прожил на курорте, да и сейчас то местечко, где живет под Питером — курортное.

Уехал из поселочка в город в числе первых, когда покачнулся северный «рай».

А что же мальчик?

Как и положено, вырос. В своеобразном мирке Талой ребятня почти не в шутку мечтала: «вырасту — стану курортником».

Горячая минеральная вода самотеком поступает из недр земли, из глубоких горизонтов, дает человеку небывалую силу, а немногочисленной обслуге зарплату. Магадан казался слишком большим этому дикому чистому сердцу.

Учился в юридическом, служил в армии, там случился инцидент: порченые парни чуть не замарали его. Бежал, попал к депутатам, те не дали в обиду.

Лежал в госпитале. Комиссовали, и ведь попер на те же грабли, ту же армию, в спецслужбу. Туда, где оружие табельное. В первый же день, заступив на пост, погиб от огнестрельной раны.

Ну, нельзя нам, нельзя давать ни свободу, ни оружие: доведем себя до ручки, перестреляем друг друга и уничтожим себя. Америка нам не пример. Им можно, а нам нельзя. Дело даже не в водке, мы умеем пьянеть и без алкоголя. Впрочем, и американцы тоже озабочены тем, что, насмотревшись фильмов, зрители повторят киношные фантазии в реальности, не отдавая себе отчета, что, убив человека, его нельзя перезагрузить и убить еще раз.

В Англии один малец зарезал одноклассника кухонным ножом, как до того много раз убивал виртуального противника на мониторе компьютера. А в Италии нашелся подражатель фильма про полицейскую собаку, тот подливал в газировку ядовитый растворитель. И все-таки, почему столько много серийных убийств в американских фильмах? Хорошо, если только ограничивается экраном. Так и на самом деле они есть, тут документальные съемки показывали. Есть какая-то порочность в их воспитании, в их жизнеустройстве. Не надо нам слепо копировать их. И не надо разрешать ношение оружия. 10 тысяч человек ежегодно погибает в США от огнестрельных ранений. А если у нас будут револьверы, автоматы и винтовки? Мы превзойдем их показатели. Нельзя нам оружие. Оно такое красивое, его можно гладить, ласкать, можно шутейно приставлять к виску и понарошку нажимать на курок.

Пока идет дежурство, ты волен делать что угодно, в пределах возможного. Да хоть сдувать конспекты у девок с курса. Он продолжил учебу на юридическом. Но и от любимых наук нужен передых. С элементами игры. А пистолет — он притягивает, он тобою водит.

Я сам никогда не держал в руках оружия опаснее мухобойки. Я бы тоже, наверное, играл, не наигрался. Не расставался бы с пистолетом ни днем, ни ночью, прятал под подушку, периодически нырял рукой, проверяя наличие оружия. Наверное, испытал бы сильный эмоциональный подъем, бессонницу с последующей апатией.

Ему нравился вес новой вещицы, изящество и красота, мужская красота. У северных народов, он знал, есть женские и мужские предметы, например, ножи: чтобы заколоть оленя, вынуть внутренности, не отрезая голову, снимать и чистить шкуру, кроить из нее одежду и обувь, и на все свой инструмент.

Пистолет был мужским, и пули в нем — мужские, невероятно красивые и убойные. В отцовском доме водились ружья, ему доводилось стрелять в диких животных, добывать гусей и уток, стрелял он и из боевого оружия в армии, по мишеням. Но винтовка — разве она сравнится с этой дивной игрушкой, от которой немеют кончики пальцев и наливается жаром ладонь?

Можно вскинуть руку, прицелиться, опустить в пол, спрятать в кобуру, внезапно выхватить и прицелиться в того, кто, кажется, крадется сзади.

Приставить вороненый ствол к виску, нажать на спуск — все равно ведь на предохранителе. Ах, не на предохранителе? Извини!

Перед смертью в сознании пробегает вся жизнь. Кто его знает, возможно ли такое? Так оно и есть на самом деле! И окружающим тоже его жизнь высвечивается яркими эпизодами.

У мальчика не было даже портативного магнитофона, а однажды Стас признался, что изошелся из зависти, когда я купил своему сыну автомобильчик на батарейках, с дистанционным управлением. Стас своему не смог такой позволить. Так он сказал.

Зато подарил ему небо. Вышли за поселок, расстелили на земле тулуп, легли, голова к голове, смотрели на чистые ясные звезды и молча дышали ароматом багульника, ивы и лиственницы. Ты такого своему не дарил! Не спорю! Я был плохим отцом, да и сам вырос без отца.

Теперь он где-то на небе, три года как, и будет лежать до скончания века. Пока не ляжет к нему под сосны неугомонный Стас и труженица Валя.

Поблизости от поселка на быстро растущем кладбище зарыли его рослое сильное тело. Под казенным обелиском из мраморной крошки.

За что же так детей наших, второе поколение северян? Прекрасные ребята, как цветы, выращенные на гидропонике — без корней. Кто в машине побился, кто задохнулся в гараже, а кто и не наигрался, не нарадовался, кого мало ласкали на этой холодной суровой земле!

Порой разум отказывается верить в повышенную летальность молодого поколения и, независимо от моей воли, как во сне, строит версии.

Наши ребята незаурядны, светлые головы, это ясно не только каждому ежу, но и козлу. Они могут сделать то, что многим другим непосильно. Возможно, их просто вербует правительство — в суперагенты. А похороны — камуфляж, теперь и не такое наловчились делать. Просто ребята где-то работают под глубоким прикрытием.

— Парня убили за бабу, — уверен отец. Несколько раз заводил он этот разговор. — Сидел в помещении. Хоть и дежурил, но времени даром не терял, конспекты читал, готовился к сессии. Позвали, пошел на улицу, все оставил на столе, тетради, ручку. Так не кончают жизнь самоубийством. Вышел на улицу, выстрел в грудь. Кровь. Она и вытекла в рубашку. Тепло же было — последний день мая. А лежал на спине. Она же к спине должна была стечь.

Я вчера ищу стаканчик, не нахожу. Мы же, как узнали про беду, тут же из Питера в Магадан вернулись. Илюшенька, где стаканчик, — спрашиваю и чую, он рядом стоит, только невидимый. Я и вчера искал на балконе. А тут открываю балкон, и первое, что вижу, — рундучок, мы вдвоем его сделали с Ильей, чтобы всякую всяческую мелочь хранить. Так вот на рундучке стоит тот стакан, который я искал.

Валя лежит на диване, пригорюнилась, валерьянку пьет.

Мысленно прошу: подай маме знак, сынок. Тишина в ответ. А потом как форточка трах-тарарах — открылась. Думал, разбилось стекло. Нет, цело.

Убивали его три человека, — говорила женщина Ясновидящая, здесь, у нас есть такая. Один выстрелил, двое приняли, перевернули, положили. На лбу небольшая гематомка, а ведь лежал на спине.

У каждого человека врагов столько же, сколько друзей. Волосы на себе рвать — радовать недругов.

Следователю, кстати, кто-то звонил: выезжайте, мол, на самоубийство. Кто-то заранее все определил и расследовал.

Он трахал жену офицера. Она приходила к нему в общагу. Месть.

Он вел следствие. Хищение золота. 123 кило. Он говорил мне, мол, ухожу я из уголовки, там головы лишиться — раз плюнуть. Начальник не возражал вроде, пиши, мол, рапорт.

Мы нарадоваться не могли, когда из милиции ушел, стал в охране служить. Он же рослый, видный парень. Гвардеец!

А эти хотели его опустить, в армии, да не на того напали: он же силушку качал, гантели у него — как серебряные, не давал им ржаветь.

Убийство тут, у меня сомнений нет. Я даже знаю, кому заказали, из наших, близких. Три тысячи баксов стоит такое удовольствие. 500 зелени — пушка.

На кого подумали, он и оказался, убийца. Своей смертью себя и выдал. Как-то уж больно быстро стал чахнуть. Как свечка, истаял. От рака, сам понимаешь. Когда человеку хотят век продлить, за здравие ставят. Ну а если живому за упокой, тут и Господу крышу сорвет! Да ты его знаешь, друга того, пересекались по выборной канители…

Костер горит на камне уже три часа. Пора. Я выливаю на раскаленный докрасна валун припасенное ведро воды. Камень шипит, кричит и взрывается. В пыль!

Накрыло меня взрывом. Не сразу пришел в себя. Очухался, а десять лет прошло. Да что там! Скоро двадцать будет.

Что и говорить, лучше не стало…

1999, 2005, 2010, 2012 г.

Магадан.