На другой день с Михалычем и Татой втроем отправились в роскошный приладожский лес, который подступает к самому их дому. Я все еще Магаданом брежу. Там тоже лето подкатило. Во всяком случае, живая природа в виде моего кота кейфует, катается на спине, да и сам я распечатал наконец-то форточку. Вот и молодая докторша говорила, что настала пора, когда многим ее пациентам не надобятся таблетки от депрессии, даже можно пригасить эйфорию, чтобы избавить от ломки.

Решили дойти до Ладожского озера. Минут двадцать пути. Блаженные дни, начало отпуска, сколько еще предстоит увидеть, ощутить и купить!

Хорошие трехмерные виды, воздух, солнышко, небо яркое, с зеленцой — от елок и сосен. Из-за обилия кислорода зрение будто бы проясняется, цвета приобретают пастельную нежность. Для фотосъемки на пленку «Кодак» лучше не придумаешь. Деревья и трава здесь зеленее, чем в Магадане, без черного фона кислородной недостаточности.

Лес поет. Сколько песен написано о деревьях, те будто бы знают об этом и ведут мелодию на все лады, а душа моя им подпевает. Под окном стоит, качаясь, горькая рябина, мечтает к дубу перебраться. Сережка ольховая. Где-то на сопках багульник цветет, кедры вонзаются в небо. То березка, то рябина, куст ракиты над рекой. Клен ты мой, опавший. В лесу родилась елочка. Шумел кишмиш. Голова кругом идет.

Белая карликовая ворона, воронкой внутрь, села на белую карликовую березку. Ювелирная работа природы.

Казанские исследователи утверждают, что знаменитая песня «Во поле березка стояла» написана поэтом Ибрагимовым, а уж потом стала русской народной. В Татарии есть памятник той березке. Вот и Александр Матросов, закрывший амбразуру вражеского дзота своим юным телом, вроде был татарином. От настоящей гласности не скроется ни один факт.

А в Уфе спустя полвека нашелся мальчик, тоже Матросов, Андрюша, с девятого этажа упал и, пока летел вниз, за антенны хватался. Отделался легкими переломами и уже через месяц встал с больничной койки. Непостижимая уфология. Цветок сирени, четыре лепестка — как два знака бесконечности. Люблю я полынь, она мне вермут напоминает. Осока, дай мне сока! Зверобой, во мне зверя не убей. Чай из мелиссы, его обожает милиция. Хорошо также с нею молиться.

Дорога в лесу с отличным покрытием. Те, что на колесах, едут из самого Питера на выходные, палатки ставят, спят под гудение Комаров. Лесные дары поспели. Грибы-ягоды. Некоторые по лесу на «Ниве» так далеко забираются, что дичь стреляют от колеса. Не дай Господь, друг друга поубивают. Тата недолюбливает автолюбителей и охотников и зареклась стать автовладелицей. На самом деле она не различает цвета. Из духа противоречия представляю, как бы она купила мужу мотоцикл.

Не тратя даром времени, по дороге размышляю и на отвлеченные темы. Древняя формула «в чистом поле» нуждается в поправке. Где смерь найдешь чистое, не замусоренное битыми бутылками, окурками и собачьими отходами поле? И чтобы на нем конь не валялся. В пальто. Вообще-то здесь лес чище, чем думалось. Не успели его изгадить вконец, поскольку эти места будто бы были под финнами. Они — народ культурный, куда ему до наших по размаху удали! Там людей мало, и они не ведают, как можно, сняв голову, по волосам не плакать и любую трудность шапками закидать. Рядом Швеция. Построила без боев шведский социализм: все население поставили к стенке — шведской, для гимнастики.

А вот уж слышится собственный внутренний голос, как отрывок из радиопьесы: «Вы не можете проводить здесь танковое сражение, что поле — частная собственность. Предъявите для начала согласование с экологической полицией и МАГАТЭ, ПАСЕ, ОБСЕ, Минздравом».

Надо натравить бюрократов, и тогда войн не будет.

Лучшая оборона — наступление, а лучшее наступление — это плановый отход.

Километра через полтора лесного пространства небольшой подъем на песчаный косогор, затем спуск в болотце.

— Вот, Миша, собирай, видишь, черника, — торжественно произносит Тата.

— Почему черника? Я хочу голубику собирать.

— Ее здесь нет.

— Как это?

— Не растет она здесь, только в Магадане.

— А мы где? Разве? Ах, да…

Успокоившись от такого объяснения, он опустился на колени, которые тотчас напитываются темной моховой водой — погрузился в собирательство, безраздельно отдавшись одному из древнейших человеческих инстинктов. Спустя несколько минут доложил, что уже нашел 226 ягодок. Может быть, достаточно? Или продолжить? Попутно вспоминает слово гонобобель и размышляет, куда его приспособить, в какой кроссворд. Кроссвордам он посвящает оставшееся от шахмат время.

Черника похожа цветом на дождевую тучу и на глаза. Кстати, имеет лечебное свойство, острит зрение. Со временем мы оценим и лечебное действие черного хлеба в сочетании с лечебным голодом, лечебной нищетой, возможно, уже пишутся диссертации о вшах и гнидах, усиливающих мозговой потенциал посредством укусотерапии и чесотерапии.

Михалыч одет в свой обычный костюм с галстуком, и поэтому, когда стоит на коленях, кажется, объясняется в любви лесу и клянется деловой древесине в верности до гробовой доски.

В 68–69 годах он впервые обнаружил, что уборщицы магаданской школы, где преподавал, увольняются с работы в конце августа и до 20 сентября пропадают из поля зрения. Потом появляются и умоляют принять обратно. А что делать — привечают. Уж они-то на поверку и впрямь незаменимые. Где были? Не скрывают: ежедневно собирали ягоды. Работая по четыре часа, снимали по два ведра. И все на продажу. Поправляли семейные финансы перед долгой зимой.

Он рассказывает это вполголоса, поскольку я не далеко ушел. Да и голос у него с пронзительными обертонами далеко разносится и впивается в свежие уши. В этот момент я придвигаюсь вплотную с несколькими грибами, найденными под елкой.

— Как, здесь и елки есть? — удивляется Михалыч. — И сосны? Я растения так и не научился узнавать. Елку от сосны не отличу. Не говоря уж о том, чтобы мать-и-мачеху от иван-да-марьи. Березу, правда, знаю, с закрытыми глазами — баней пахнет. И папоротник — по приметным листьям. А грибы, сколько бы ни собирал, всегда приношу только поганки.

— Ель легко узнать, она похожа на Ельцина, — отзываюсь я. — Важно дерево с человеком не спутать. А сосна — вылитый сигнал «SOS». Тополь, если много раз повторить, оказывается в пальто.

Для поддержания разговора рассказываю страшилку о том, что бледные поганки на вкус не отличишь от шампиньонов, и от них будешь иметь бледный вид в гробу. В России грибной урожай смерти — 10 тысяч в год. И ведь не обязательно иметь дело с ядовитыми, достаточно подержать подольше в пакете съедобные, и они скурвятся. Впрочем, мы это вчера вместе с ним слышали по телевизору. Но у него достает такта не показать это.

Почувствовав неподдельный интерес, Михалыч в порыве откровения рассказывает о двух рыбалках в своей жизни. Первая состоялась в детстве — на бухте Гертнера — с лодки. Добыто 150 хвостов на пустой крючок. Было бы больше, не утопи они с братом весло. На счастье, проходил сторож бухты — нанятый в складчину владельцами дач на Кедровом ключе комендант Бичеграда, по совместительству спасатель и ангел-хранитель экстремалов. Он-то и вытащил пацанов из беды и воды. Вторая рыбалка была в Кременчуге. Она сочеталась с чтением газеты. Добыча — 2 бычка — была отдана кошке. Характерно отношение к рыбальным опытам его отца. «Ну, — сказал тот, — взял бы пятерку, сходил на базар и купил, коль хочется».

Я чувствую, что он говорит с усилием, будто сквозь сон. Ясное дело, отвык от бытовых тем, весь еще в своей профессии. И в пони гике. Впрочем, в некоторых видах деятельности мы достигли немалого. Окрепла избирательная система. Мы голосуем за того, за кою надо, высоким процентом и потом радуемся, будто получили прибавку в твердой валюте к жидкому стулу. В первых рядах тот, кто и впрямь получил эту прибавку.

Скоро мы добрались до Ладоги. Озеро — как море. Синее. А в новом боку горизонта белая облачная рябь, похожая на нутряное сало. Сфотографировались на его фоне. Чтобы хорошо на снимке получаться, с улыбкой, надо говорить «сыр». А он остался только и мышеловке. Пусть мыши улыбаются, когда птичка из мышеловки вылетает. А если съемка подводная? — летающая рыбка.

В квартире Таты, пока ремонтировалась и благоустраивалась, стоила байдарка. Хозяин ее, магаданско-питерский приятель, попросил подержать с недельку, а сам бесследно исчез. Скорее всего, утонул. Озеро это коварное, каждый год принимает обильную человеческую дань. Но люди все равно к нему тянутся. Богатый водоем: есть и Белорыбица, и краснорыбица, потом это все мы пробовали с пивом. Правда, не с Михалычем. Он воспринимает пиво как неприличный напиток. А ведь оно и пользу приносит: немало людей приобщилось через пиво к уринотерапии.

Тата вообще-то таежница, в отца. Не далее как вчера, ведя меня по лесу, рассказывала всякие жутко занимательные истории. По экстравагантности она, конечно же, превосходит нас, мужиков. Причем легко делится своими проблемами, которые, благодаря ее энергии, обуревают довольно часто, их она привыкла разрешать сама, находит в этом удовольствие, как некоторые любят разгадывать кроссворды. Из нас троих обожает это делать Михалыч. Любит русский язык и каждое слово в отдельности, он их выговаривает так, будто целует. В чем-то мы с Татой похожи, я ведь тоже люблю ставить эксперименты на себе.

Было как-то: несколько дней она маялась желудком и собиралась уже пить сулему — такой ядохимикат, народный крутой рецептик. Лечение парадоксами получает все большее распространение. Курение конопли вылечивает рак мозга. А споры сибирской язвы помогают от СПИДа. Неоднократно отмечались случаи, когда укус собаки с одновременным вырывом куска плоти помогает избавиться от раковой опухоли в начальной стадии.

Человек она не скрытный, а информация в Магадане расходится изустным путем быстрее, чем печатным, да и впечатывается ярче. Через день знакомый врач, друг семьи, звонит с другого конца города, подсказывает: не пора ли попробовать промыть желудок.

— Отчего не промыть, — приходит она в восторг. И вот уже готово ведро слабого раствора марганцовки для временного приема внутрь. Процесс пошел.

Отдышалась, встрепенулась, пляшет и смеется, пряники жует. Как рукой сняло. Так что же это было? Садится, думает. И приходит к выводу: аллергическая реакция. На белки. У нее это неисправимо, навсегда. Вот, например, красная рыба семужного посола. Если ты хоть раз в жизни такой кулинарией отравился, пиши пропало. Всякий раз будешь страдать, если прикоснешься к ней доверчивым желудком.

— Недавно вот пошли с Ларочкой, подружкой, в лес. Будь оно неладно, возьми оса ее укуси. Я сразу насторожилась, нет ли аллергии на осиный яд. Точнее, идиосинкразии. Давай, говорю, поспешим домой. Боли за грудиной нет? Это хорошо. Надо бы найти борщевик. В нем спасение. Если начнется анафилактический шок, придется горло ножом разрезать, трубочку борщевика вставить в трахею, а то задохнется. Слава Богу, дотащила до дома. А там таблетки соответствующие. Теперь берем их с собой в лес. Хорошо, что у Ларочки была онкооперация и удалены лимфоузлы, это ускорило выведение осиного яда.

Она и на природу свой взгляд имеет, похожий на медосмотр.

И тут вспомнилось. Сам ведь десять лет назад семужил гольца. Обкладывал солью с сахаром, выдерживал две недели под прессом. Ел и угощал других. Вкус был неважным. Ничего, что с душком, убеждал я себя, это же национальная местная кухня. Потом случилось вот что.

Когда лежишь, еще не мертв, но и мало жив, сознание сужается, его проникающая сила слаба, как у карманного фонарика, и ничего не хочется, ничего не жаль. Потребности — как у младенца. Я видел в те предсмертные часы сны и от них не просыпался. Сны намного ярче, чем реальность. Сам живешь, дай другим. Умирать будешь, поделись проблемой. Заболеешь, пусть другие твою заразу подхватят. Как знамя.

Вообще-то у каждого есть свой фирменный рецепт самолечения. Например, у тебя во рту произошла стопроцентная зачистка, нет ни одного зуба, съемные протезы. Тогда возможно такое избавление от простуды. Закладываешь мазь под протезы. Пробирает воспаленные десны, уменьшая в размерах, затем лечебная сила спускается ниже, лечит опухшее горло, шмыгаешь носом, пробивает нос, одновременно протекает в уши, проходит заложенность. Называется лекарство мегилурацил.

В 89 году авиационная экскурсия над Магаданом стоила 5 рублей.

Не хватило ума воспользоваться. Теперь на дворе 98 год. Цифры магически поменялись местами. И радоваться есть чему — дожили все-таки! Хоть экскурсии теперь не проводятся. Разве если бы понаехали в наш северный город арабские шейхи. Тем более что на шельфе найдена нефть, и разные прогнозисты видят на глубинах самого чистого на сегодняшний день моря новые Кувейты.

Покинув Магадан, я испытываю огромное облегчение, будто сбросил бронежилет. Дело даже не в телесной легкости, а в воспарении мысли — меня, словно Архимеда из ванны, выбросило и понесло по улицам, вырвало крик из груди: «Эврейка»!

У нас какой вуз градообразующий — педагогический, стало быть, у нас всех учат. Жаль, не медицинский, а то бы всех лечили. Правда, в отечественной истории было, не пожелаешь врагу, дело врачей, а вот дела учителей, кажись, нет. Если бы у нас был медицинский, то действовала бы гиппократия: врач не может лечить себя и родственников, близких. А учитель может учить своих детей, внуков, у нас учительские династии. Учат, как учить, как учить тех, кто учит, как учить.

Кандидатов наук у нас в Магадане — на сотни счет. Они учат. А доктора наук, какого бы профиля они ни были, да хоть геологи, немного врачуют, как доктора, целебной является и докторская колбаса. Страна больная, вывихнутая, ее надо выправлять. А Колыму реанимировать. Есть на Колымской трассе, близко от полюса холода, станция от автозавода, машины на морозоустойчивость испытывают. Вот-вот, не надо останавливаться на достигнутом.

Нам всем надо стать испытателями, коими мы и являемся по сути, нужно только узаконить порядок вещей. Ведь можно было бы испытывать любую технику, приборы, и не только промышленные, но и бытовые. Со всего мира. Да и людей тоже — на выносливость и выживаемость. На сжатие и скручиваемость. О военно-промышленном комплексе особый разговор и в другом месте.

Надо всем северянам, и в этом могут помочь представители власти, заключить контракт, скажем, с Биллом Гейтсом или Соросом, а то и самим Гиннесом, разумеется, за нормальное вознаграждение. Включить в эксперимент в качестве подопытных кроликов-плейбоев поголовно все население области: вживить в организм каждого специальные датчики. При современном развитии компьютерной и космической техники считывать информацию не так уж сложно. Эксперимент должен быть пожизненным, и тогда можно будет ответить на вопрос, вреден ли Север человеку и полезен ли переезд северянина в теплые места, на постоянное жительство. Можно будет подтвердить или опровергнуть мнение, что на Севере рождаются одаренные дети, с дальнейшим поголовным усыновлением за рубежом брошенных в роддомах младенцев, и тогда проблема рассосется сама собой, вместе с населением.

Одновременно можно будет индивидуально учитывать потребление электроэнергии, воды, белков, жиров и углеводов, а также нагрузку на ведомство очистки, не говоря уже о гигакалориях, тариф на которые растет вровень с пенсией. Кстати, и деньги можно было бы хранить на вживленном чипе, попутно отслеживая все траты магаданцев, что тоже важно, особенно если отвечать на вопрос о вреде привычек малообеспеченных граждан, в том числе такого порока, как переедание при дефиците белков, жиров и витаминов.

Можно ведь прийти к выводу, что проживание на Крайнем Севере намного полезнее, чем на Северном Кавказе и в Крыму, и тогда можно будет не только отменить всякие северные коэффициенты и надбавки, но и ввести плату за мороз и снег. Это реально: почитайте современную прессу, и убедитесь, что человеческому организму вредно сливочное масло, мясо, молоко, кофе, шоколад, сахар.

Возможно, следует объявить Колыму курортной зоной и зоной долгожительства. Кстати, в Якутии уже обнаружены столетние аксакалы, а в Магадане создан геронтологический центр. Один бывший узник, я бы назвал его молодым поэтом, не будь ему 81 год, с ликованием поделился, что перенес операцию и расстался с опухолью, а трубочку наружу ему не стали выводить, в нужный проток ее пришили.

Если считать год за полтора, как это было при социализме, то можно будет побить все существующие рекорды Гиннеса. Ты прожил на Севере 30 лет, а считать надо 45, да и по изношенности организма так и есть. (В Японии 32 000 столетних жителей. И это при наличии такой гигиенической процедуры, как харакири. А в России вроде бы 17 тысяч столетних, и это коррелируется с числом миллионеров).

Стоит обнародовать цифры наблюдений, к нам хлынут туристы, конечно же, богатенькие, бедным не по карману наши авиабилеты. Хорошенько трясти с них деньги за услуги и на чай, а он у нас какой — есть иван-чай и чифир, можно будет и на приисках особо-то не упираться. Останется лишь не пропускать нежелательных элементов, сделав соответствующее наставление доблестной таможне, а то и сделать въезд платным, скажем, за сто тысяч баксов, вкладываемых в инфраструктуру Севера. Это намного дешевле, чем въезд в Великобританию.

Можно поставлять наш холод на экспорт, по хорошо заизолированной трубе. А то люди в южных странах годами изнывают от жары, не знают, куда себя деть. Потные женщины и теплая водка — кошмар. Тратят энергию на производство холода, а это, кстати, дороже, чем нагревать квартиру. А если по сходной цене закачивать наш холод в места образования Эльниньо, можно избавить население Европы от разрушительных смерчей и наводнений. Насос можно использовать от моего холодильника «Юрюзань». Сам он сломался, а движок цел, и это вызывает во мне чувство гордости за нашу промышленность. Так уж и быть, уступлю за полцены. Да что там, даром отдам, как гуманитарную помощь. Одного насоса маловато, но я же не один такой умный.

Вообще-то мы стоим на пороге энергетического бума: на разнице температур вот-вот заработает на очистных сооружениях Магадана тепловой насос. Идея эта витает в воздухе, на ее крыльях пробился в заместители губернатора один прогрессивный хозяйственник. Первоначально эксперимент заложили в поселке Клепка. Я выспрашивал главу района, свершилось ли задуманное. Монтажникам все время не хватало какой-то одной клепки, потом настала пора баталий по поводу бурых углей, залегаемых поблизости от города. В Ольском районе их миллиарды тонн, но, в конце концов, стали и там добывать золото — как-то привычней. Нерестовые реки целей будут.