Новенькая, с иголочки классическая ель с широкими лапами, белоствольная береза, огромная черемуха, ольха с осиной, растущие наперегонки, сосны, вызывающие приятие, обаятельные существа с нежной душой и ароматом юной свежести. Лес настроен ко мне благожелательно, волнуется под ветром, и деревья наперегонки шепчут важные, особые слова, которые я смутно понимаю, но никак не могу отыскать во внутреннем словаре. Сосны вызывают во мне умиление и густую смоляную слезу — жгучую, янтарную, соленую и сладкую одновременно. К моим глазам тянутся ромашки и тимофеевки, васильки, колокольчики, осот, слегка дрожащий под тяжестью медосборщицы. Крапива, иван-чай и мать-и-мачеха, Иван да Марья. Я должен догадаться сам, что где. Клевер и земляника как бы говорят на языке ароматов: вспомни нас, вспомни детство свое, босиком пройдись по прожитым годам.

Лес пьянит меня, как легкое вино, впервые выпитое на Кавказе, когда с моим маленьким сыном, как раз научившимся говорить, впервые оторвался от земли, перепрыгивал ущелья. Да и в этом городке приозерном достаточно зелено для полноценного дыхания. Есть липовая аллея, возраст деревьев — более 200 лет. Там и памятник Маугли в окружении голубых елей. Он очень похож на моего сына, а Багира на нашего кота. Сладкий у меня кот, как мед, черный, как деготь, как ложка Дегтя в бочке меда.

Во дворе одного из домов неожиданно нахожу черного котенка, сердце екает, пытаюсь погладить животное и угостить копченой воблой. И он благодарно тянется понюхать мое пивное дыхание.

Из карманного приемника льется классика. Мнится молитва органиста: «Бах ты мой». Потом я убедился, что под музыку Баха и шелест дождя в дачном домике Стаса бывает самый целебный сон. Печурка в домике невидимо тлеет, источая тепло. Внутри потрескивают пиломатериалы, будто крысы едят макароны. У меня природа ассоциируется только с отдыхом, а не с работой. Наползает холодок, туча вертится, как веретено. Нити серые дождя ноги мне опутали. Они похожи на косы, за которые хочется дернуть, как соседку по парте Инну в пятом классе. Эх, лето! И все-таки теплей здесь, чем в Магадане. Ты чей? — Бичей.

На западе, — передают по радио, — запрещено употребление ряда лекарственных трав из-за канцерогенного эффекта. В том списке кошатник, окопник, сабельник. Мать его, РОСТО-папа! Все отравили, сами попортили здоровье, теперь нас травят ядовитыми травами и гнилой идеологией.

Брожу праздным отпускником по городку, и это не надоедает. Солнце поднимается к 11 часам, а я уже выпил пива № 4, и пивное возбуждение дает ощущение незначительности проблемам, которые еще только предстанут передо мной.

Городок в основном состоит из пятиэтажек, но сохранился и частный сектор, сплошные Поленовские дворики с картины классика, дома с яблоньками, поленницы, бабочки — они путано, как мысль засыпающего, летят над огородом и газоном. В дырку забора выглядывает астра, хочется добавить «венгра». Хорошее слово «полено», не путать с чуркой.

Возле улицы Суворова расположены Гагарина, Гоголя. С Суворова, будто перешагивая столетия, сворачиваю на Урицкого. На углу новый дом — в стиле новых русских. Не такой уж наивняк, коль имел он особняк. Солнце наполняет все мое существо жилым теплом. Здесь тоже, как в Магадане, в солнечный яркий день в тени дома отдает погребом. Усталость от охлаждения внутренних органов. Кстати, не переименовать ли в Магадане 3-й Транспортный переулок в улицу Тройничного нерва? Недавно слышал, появилось ООО «Троянский копь». Лечение тройничного нерва тройным одеколоном в лошадиных троянских дозах. Интересно, есть ли ветеринары гомеопаты?

Водокачка, судьбы заначка. На улице меня преследует сладкий вшах жасмина, будто мыло. Снова я в центре. Памятник Суворову, два храма, памятник Ленину. Кто более для матери-истории ценен? С лысины вождя спускается белый след голубя, похожий на чубчик запорожца. Улица Ленина в зелени, в ее конце сосны: там начало веса. Собственно симбиоз улиц Ленина и Калинина. В конце деревообделочный завод, подаренный, по легенде, Маннергеймом своей дочери. Есть еще дача этого русско-финского генерала, это ближе к другой даче, Стаса. Там улица Цветкова, мы еще шутили, что в честь нашего губернатора. Мы со Стасом не съели вместе пуд соли, а вот сала немало потребили. И взаимопонимание есть. Сплошной хохолостерин. Кому — суставы, забитые солями, кому колбаска салями.

Проходя мимо пожарки и почты, я всякий раз размышлял, почему отсюда дешевле поговорить с Магаданом по межгороду, чем если заказывать разговор из Магадана. Почтовые тарифы тоже ниже. Неэвклидова геометрия. И у дебилов бывают озарения. Только мы о них не узнаем. Наша глупость — их ноу-хау.

В первые часы моего гостевания Стас сопереживал моим дорожным мытарствам, вспоминая свои. В ушах так и звучит его голос: «Московский рейс выгоднее, там багаж не 20, а 30 килограммов». Вез он соленую рыбу, а рэкетиры на поезде привязались, что везешь. Перепелиные яйца. А почему такие тяжелые? Так в ртутном растворе они. Из Чернобыля. Ну, и отстали.

— Хочу, — говорит Стас, — как бы потерять удостоверение ветерана. Чтобы дали еще одно, как бы запасное. Да и паспорт не мешает запасной. Карманники свирепствуют, крадут разные документы, от пенсионных удостоверений до читательских билетов. Одна женщина ехала в метро, ей на сумку газету уронили. Пока подымали, с извинениями, из сумки вытащили, со дна, сумочку с деньгами и медаль «За доблестный труд». Но изловить ушляков невозможно, как опровергнуть алиби Али-бабы и 40 разбойников.

Сижу я как-то на лавочке, ощущая многозначительные взгляды прохожих, — не просишь ли ты милостыню? И даже готовность подать. Вот она, моя внутренняя суть. Оборотная сторона принципа — нищий.

А Магадан-то, вспоминаю, преображается на американский манер: сверкают прилавки, стены облицованы пластиком, потолки узорчатые, яркие светильники. Запах совсем не тот, что был, не канализационный, не бичевский, а имитация густых композитных духов. На ободранных старых стенах изрядно постаревших шлакоблочных домов, халтурно построенных впопыхах во время великих строек, пластиковая отделка. Надолго ли собаке блин? А снедь тоже вся закордонная. Как только осиливает ее нетренированный желудок?

У меня апатия, мне поможет гомеопатия: берешь обычное лекарство, разводишь в 625 раз. Две его молекулы производят в организме нужные перемены на тонком уровне. Будто ты — тот, у кого такой уровень есть, носорог тупой! Так бы и продовольствие использовать, ведь и древние мудрецы учили: любая еда может стать твоим лекарством. Берешь кусочек колбаски весом 3 грамма, одну лососевую икринку, крошку шоколадной конфеты, каплю коньяку, кладешь на язык. Жди, тебя пронзит удар молнии.