Бакланы и козлы
Когда-то, тридцать с лишним лет назад, пришло в голову сравнить отпускные поездки на материк с сезонными миграциями гусей-лебедей, особенно это касалось самых маленьких северян: правдами и неправдами переправляли мы их из холодного края в Центральную Россию набираться силенок. Вот уж и дети выросли, нарожали нам внуков. И с ними теперь сезонные разлуки. Кому-то повезло дождаться правнуков — после третьего удачного шунтирования. А скольких из нас уже нет на Севере, кто-то поменял географическую широту и долготу, а кто-то никогда не вернется из полета.
Колымский друг Стас переехал в Питер лет пять назад. Шлет и шлет е-мейлами свои восторги. Наблюдал, мол, синиц, чуть в обморок не упал, застыл в столбняке. Будто он японец и созерцает цветущую сакуру. Осенью испытал видеть десять тысяч гусей на пролете! Так ведь и над Магаданом проложены трассы пернатых. Летели питерские гуси, надо полагать, в Африку, в отличие от магаданских, зимующих в странах Юго-Восточной Азии. Весной мы видели тех же самых, устремленных вить гнезда, вновь поражались, как мала огромная земля, если чуда в перьях способны обнять ее крылами. У живых существ есть железы внутренней секреции, одни выделяют такой секрет, как адреналин, другая инсулин производит, а есть такая железа внутренней секреции, что выделяет секрет под названием секрет. Совершенно секретный, непостижимый. О том, из чего состоит сезонный полет: зачем он и как…
Стас готовится к пролету, словно к большому светлому празднику, гонит свежий дачный самогон и солит сало по рецепту, перешедшему от прадеда. Круглый год солит.
«Сегодня, — пишет он мне, — произошло самое для меня главное событие этой весны — увидел возвращающихся с юга гусей. Каждый год жду этого перелета еще во время жизни на Колыме. Увижу, прокричу им «Здравствуйте! С возвращением!», и на душе становится светлее. Удивительно, что не вспоминаю при этом об ружье, хотя перелетных уток на Колыме стрелять доводилось. Помню, однажды одним выстрелом сбил три штуки. Радости! А сейчас просто не тянет. Писатели лгут, что для этого нужен какой-то сверхэмоциональный толчок или благородный порыв. Просто перехотелось, и все. Возраст не тот».
Только успокоился, — делился в другом письме, — зашел в дачный домик на берегу Вуоксы закусить, опять шум. Думал, собачки тявкают, вышел глянуть, а это журавлики из поднебесья подают знаки. На больших спортивных лодках есть так называемый загребной, по команде которого все разом налегают нанесла. Возможно, какой-то из журавлей дирижирует полетом!
Так ему казалось. Чувствую, превратился колымский охотник в человека, утолившего чувство голода и мечтающего о том, чтобы вернуть сосущее ощущение сосуществования, как старую любовь. Которой он в свое время был по горло сыт. А ты ему в ответ докладывай о магаданской природе-погоде. Да я с радостью: подходящая тема для интернетовского обмена. И не надо ломать мозги, о чем писать.
Извини, Стас, не могу разделить твоего умиления по поводу синиц, перед тобою павших ниц. Подкармливаешь их салом. Очень интересно. Сало и у меня есть, из Сибири прислали, достаю из морозильника, строгаю. Аромат чеснока заполняет квартиру. Я бы рад угостить синиц, да где они, голубушки? Кладу посоленный и почес-ноченный пластик на хлебную горбушку и в рот. За ушами пищит: немного похоже на птичье пение. Вот ведь удивительно — налегают на сало синицы и умудряются не полнеть!
Гусей-лебедей по-прежнему дважды в год можно лицезреть и в Магадане. Увидел лебедя, упал, отжался, как приговаривал покойный генерал Александр Лебедь, погибший в полете. Несколько длинношеих птиц садится передохнуть на зеркало водохранилища ТЭЦ. Они будто зачарованы ландшафтом речки Магаданки. Хочется думать, что столь совершенные создания природы обладают способностью чувствовать прекрасное, хотя бы на уровне кандидата искусствоведения. Лебединое озеро! Не удивлюсь, если напишут диссертации об эстетическом чувстве у птиц. Ведь уже появился, как они говорят в ученом мире, остепененный исследователь птичьего пенья. У него и отец — окрыленный специалист по птицам Севера. Старший брат — тоже кандидат. И пишет книги о северном зверье.
С подсказки орнитологов я вдруг понял, что тоже участвую в наблюдениях. Магаданские птицы хоть и прячутся в гнездах, но их существование протекает публично, как и жизнь людей видна с высоты птичьего полета до мельчайших деталей. И живем мы с ними в маленьком городе, как говорится, в симбиозе! Заинтересованных наблюдателей птиц в Магадане не меньше, чем футбольных болельщиков.
Как-то в начале мая 09 года над городской думой летело девять гусей. Друг друга подбадривали: «клинк-клинк». На фасаде здания светилась неоном цифра 12. Температура, что ли? Потом зажглось показание времени, и тоже 12. Пианистка Люся улыбнулась. Она как раз в это время на скамейке у памятника первому директору Дальстроя Берзину, разукрашенному на макушке голубями, кормила подаренного кота Тимофея. Хороший кот, красавец, да люди не могли простить ему съеденной канарейки. (Кстати, о птичках. В Первую мировую войну канарейками прозвали англичанок, работающих с тротиловой взрывчаткой на военных заводах, у них волосы и лицо окрашивались из-за этой военной химии в ярко-желтый цвет.)
Вообще-то он жил в подвале, а ведь поднялся на верхний этаж как раз в тот момент, когда дети открыли дверь, словно ниндзя какой-то, прошмыгнул в чужую квартиру. И, как на беду, птичку из клетки хозяева выпустили поразмять крылышки. Та уж и так и сяк спасалась от кошачьих когтей, а обратно в клетку залететь ума не хватило. Полосатый хищник в охотничьем азарте все, что лежало на шкафах, сбросил — такие совершал чудовищные прыжки. Так и поймал певунью. А что там — на один зубок. Но очень вкусно. Конечно, Тимофей мог поплатиться головой за свою охотничью страсть, да его спасла сердобольная Люся.
Взяла на руки и давала коту свиное сердце, поскольку теперешнюю колбасу кошки не едят. Конечно, не Бог весть что, но червячка заморить можно. А в это время в весеннем небе орали, возвращаясь из загранки, перелетные гуси, совсем близко от земли. Чайки во дворе услыхали, засуетились, голуби на декоративном заборчике заговорили, а ворона, сидевшая на углу крыши, склонила голову к крылу и млела. Кот с ума сходил от гусиных разговоров, но они — как в той пословице — журавль в небе, а синица в лапах — это свиное сердце. Говорят, оно один в один — человечье.
Прошло немного дней, приехала пианистка на берег бухты Нагаева — народ с дикими глазами ждал подхода мойвы на нерест. Кто с сачком, кто с мешком, а пианистка с ведром.
Рыбка игнорирует стечение народа, совсем как заезжая гастролерша из «Фабрики звезд». Нерест откладывается. Вполне вероятно, это протест: кто-то завез в магаданские магазины мойву из Норвегии. Да тут еще 80-летний композитор из Краснодара прислал новую песню о Магадане, своей второй родине, вместо стихов там рыба, то есть набор слов с минимальным количеством смысла.
Чтобы не тратить время зря, пианистка нашла рояль в кустах, сыграла новую песню, побродила по берегу и набила полное ведро морской капусты — пригодится на салаты.
Пока суд да дело, попадается Люсе на глаза сборище чаек на морской косе. Сидят галдят. Какой-то у них общий интерес. Пианистка потихоньку прошла на ту косу. Оказывается, чайки разжились четырьмя горбушами без глаз — за глаза рыбу поймали. Что делать? Пианистка производит бесшумный набег, конфискует рыбу — и восвояси. Чайки возмущаются, да что поделаешь — без лицензии, небось, рыбачили.
Так пианистка-пенсионерка получила гуманитарную помощь. Пусть достались ей экземпляры без икры, но свеженькие, устроила себе пир. И подаренному коту Тимофею перепало.
А хорошо нынче ловится лосось на лицензионном участке Арманского побережья. Армань — там еще в Новый, 93-й год умер водитель хлебовоза. Привез из города фургон. Стали разгружать — один лоток, другой. А он положил голову на руль и не дышит. 46 лет как исполнилось.
Житель этого же поселка Алексей, он снабжает нас творогом и сметаной, принес к нам в контору два гуся, застреленных на охоте: мол, купите. Мы дружно отказались: не ровен час, при нашем-то везении птичий грипп свиной модификации подхватишь. Да и мелкие какие-то гусики. За городской чертой разрешается их отстреливать — для диетического питания. Говорят, очень вкусные, гораздо вкуснее куриных окорочков. Ну, я в этом не очень-то разбираюсь. Это Стас их несметно перещелкал. Да сколько дроби сорвалось в молоко. Правда, слово «молоко» теперь санитарный контроль запретил. Стало быть, меняй поговорку: «в молочные продукты»!
Кстати, тут у нас еще один пишущий охотник объявился, он девять гусей добыл в один день. Чуть не захлебнулся в собственном адреналине.
Недавно с изумлением узнал, что у нас на заповедных островах Охотского моря обретается семь миллионов пернатых. И это при том, что людей в городе и во всей области чуть больше ста тысяч. Как говорится, кто у кого в гостях.
Высокие скалы сверху донизу облеплены гнездами — это птичьи базары. В первую секунду представил наш базар «Урожай», где узбеки продают помидоры и яблоки по заоблачным ценам, но тут же одернул себя. Конечно, на птичьем базаре ничего не продают, это не птичий рынок, которого в Магадане отродясь не было, в отличие от блошиного. Зато одаривают — небесными просторами и шелестом белых, серых крыл над синевой моря. Вживую я этого пернатого буйства в силу своего домоседства не видел, а вот фотовыставку в библиотеке посетил. Знаком с орнитологами — легкими на подъем людьми. Впечатление незабываемое.
Сумасшедшее лето 09 года, весь Магадан — словно птичий базар. Чайки орут порою так, что в голове саднит. А вот рыбного рынка у нас пока нет, там бы рыбы не орали — хоть в этом преимущество.
Птицееды, как называл орнитологов мой сын, когда был маленький, ходят на суденышках на заповедные острова для мониторинга. Скалы с карнизами, похожие на многоэтажные дома, служат прибежищем кайрам, топоркам, ипаткам (носики у них — умора — декоративные красно-желтые топорики), конюгам (у них на голове перышки торчат, словно чубчик), черноперым чистикам, чайкам и прочим рыбоедам. Всего насчитали орнитологи 186 видов, всем под северным небом хватает места и корма. Красавец белоплечий орлан стал символом заповедника. В отличие от белоголового орлана — национального символа США.
Конечно же, водятся в наших краях и бакланы — черные лоснящиеся существа с длиннющей шеей, этакие жирафы пернатого мира. Бакланами на сленге называют молодых людей, слоняющихся по городу в поисках, к чему бы прислониться. Казалось бы, край земли, моральная чистота. Но жизнь вокруг неправильно-городская, да еще эстрадники, будь они неладны, называют блатняк шансоном, вносят свою лепту в деграданс на тонком уровне. Не говоря о лагерном прошлом Колымы под знаком черного воронка. Вот и на птиц смотришь без соответствующего пиетета. А им это параллельно. При случае и плюнуть могут с высоты, вернее, не совсем плюнуть… Козлы!
Дятел — испоганили слово. Благородная птица — доктор деревьев, превращен в сатирическую фигуру буквоеда. Как меня удручало, что один из больших руководителей имел фамилию Дятел. Лишний раз народ боялся произнести это слово. Похожий случай помню с детства: попалась на глаза сказка «Мышонок Пик», и ужас обуял.
Я знал, что Вильгельм Пик — партийный геноссе в Восточной Германии. Я, пацан, и то заметил, а куда же взрослые смотрели?
Дятел. Долдон. Чем-то генеральским веет от этого слова. А еще петух, гусь, утка — у каждого названия прямой и переносный, порой идущий из мест не столь отдаленных, смысл. Такова уж наша постлагерная магаданская специфика. Вон напротив моих окон, в здании кинотеатра находится небольшое кафе «Белочка». Свят, свят! Ну, не белая же горячка, нет!
На заповедных островах беспрерывным химическим дождем падает с высоты птичий помет — ценнейшее удобрение, такое, как учили в школе, вывозят из заокеанской страны Чили, где до недавнего времени свирепствовал диктатор Пиночет. Там и название органическому удобрению дали поэтичное — гуано. У Пушкина, помните, Дон Гуан? Есть какое-то созвучие. Но мнимое. В гуано по шею. Какая-то испанщина. Между прочим, бакланы производят классическое гуано, как помнится из школьного курса географии. И у нас этих бакланов немало проживает. Значит, удобрение для земледельцев можно было бы собирать, если бы не запрет осуществлять в заповеднике хозяйственную деятельность. С бакланов много не соберешь. Да ведь и Москва не сразу строилась.
Как представишь семизначную численность орнитологических объектов нашей территории, становится понятно, почему Хичкок снял триллер о птицах, подавляющих человека до смерти своим количеством. Да и Стивен Кинг тоже хорош — из воробьев сделал инферналов, которые сопровождают людские души на тот свет.
Один магаданский орнитолог, это я тоже видел на выставке и с восторгом сообщил питерскому приятелю Стасу, запечатлел на фото групповой полет тысяч и тысяч пернатых, издалека они как точки, образуют причудливые узоры, которые, при соответствующей игре воображения, можно принять за портретный снимок.
Ну, Стас, достал ты меня. И синицы у нас есть, только на глаза не попадаются. Или не там смотрю? Зрение неважное, а поют они редко и не тогда, когда выхожу на улицу. Синицы — они ведь не синие? Желтые грудки. Какое-то одиночное пение слышится изредка над головой, однако легко ошибиться, не видя пичугу. Словно фарфоровыми протезами едят фарфоровый рис.
Может быть, это чечетки или выжимной подшипник поет? У меня такое было у «Жигуленка», пока не заменил корзину сцепления. А теперь столько в городе не новых, «поющих» иномарок! Десятки тысяч. Гораздо больше, чем птиц. Идешь по аллее на работу — поют подшипники, соловьиная роща механическая. В Магадане не так-то мало звуков, и каждый хочется очеловечить. Но вот в мае чайка орет среди ночи, спать не дает. Хорошо, что не ездит на джипе со звуковыми колонками по сорок ватт.
Кстати, в июле 08-го года за полчаса дождь собирался, небо стало — как вакса. Гром как рыкнет раскатом — противоугонка у кого-то включилась. Но ливня не было, рассосалось. Только горсточка редких дождинок в темечко. Небо прояснилось, да несколько белых облачных перышек пролетело. Перистые облака — редкость в Магадане, как и гроза. Гром грянул, а мужик не перекрестился. Так и чудится широкая улыбка неба: мол, шутка, а вы что подумали?
Даже небо у нас пернатым бывает, а воробьев, такое ощущение, в городе единицы. Разве что в пригородном поселке Снежном, где и зерен, и червячков вволю. А несколько лет назад, бывало, поутру перед работой хоть парочку воробушков, да встретишь. Лицезреешь какую-то минутку, и зарядка на весь день. Когда на материке жил, воробьев, каюсь, недооценивал. Чирикают по-свойски, чирик просят. Век жив-жив, век чив-чив: учиться никогда не поздно.
Воробушки! Такие родные, привет из детства. У нас на материке под окном рос огромный тополь, выше пятого этажа, сплошь усеянный поющими воробьями. От пернатого хора в голове звенело, как в пивном котле, и на этом фоне сочинялись первые стихи. Утром воробьи разбудят чуть свет, но через минуту засыпаешь сладко, как в филармонии, когда исполняют, например, «Сказки венского леса». Пока еще никто не написал «Сказки эвенского леса».
Воробьев в Магадане вытеснили голуби — такое научное объяснение вычитал в газете. Стас из Питера возразил по е-мейлу: воробьев погубил Гайдар, судьба их решилась, когда премьер заезжал на несколько часов в Магадан и якобы парился в бане на Снежном. Стас пару наддавал. У Севера нет перспективы, а если нам понадобится золото, мы всегда его сможем купить на Лондонской бирже, — сказал внук знаменитого детского писателя. Стас — тоже писатель и в литературном конкурсе имени Аркадия Гайдара завоевал большой приз. Должен был получить награду из рук Гайдара-внука, а не поехал в Арзамас. По почте прислали.
Когда-то на пароходах до Нагаево, а остальную часть пути автомашинами везли снабженцы с «материка» комбикорм — питание колымским курам да коровушкам, при этом крохи просыпались на дорогу, а воробьи тут как тут. Скок-поскок. Склевывали. Много ли им надо для поддержания искорки жизни! Реформаторы коров извели, свиносовхоз — под нож, звероферму, где норки да песцы водились, — тоже, теперь лишь вороны кружат, они неистребимы. А что — есть в этом высказывании какая-то окопная правда! Сам-то он пережил в детстве войну и знает, почем фунт изюма.
Помню, в начале семидесятых нашлись авиаторы — неистребимые романтики, как и все мы, наловили на материке воробьишек, привезли в Магадан, выпустили. Областная газета писала. Снимок был. Не знаю, выжили ли те серые переселенцы. Климат тогда еще не потеплел, но в теплицах от избытка куража виноград выращивали. В непосредственной близи от полюса холода и месторождения каменного угля. Один амбициозный грузин Гутидзе. Не экзотика, нет, любовь к жизни!
Помню, в те времена в подъездах жилых домов стояли пустые ведра, куда жильцам надлежало складывать недоеденные горбушки, чтобы потом дворники сдавали в свиноводческий совхоз. Сколько копей было сломано вокруг нравственного отношения к хлебу насущному. Публиковались ужастики о том, как дети с отклоняющимся поведением играют булкой в футбол. И я мысленно принимал участие в решении проблемы: пусть хлеб сделают дороже, тогда его станут беречь. Накаркал! Ни совхозов теперь, ни ведер для хлеба. Воробьев тоже кот наплакал. Говорят, остались мелкие перелетные птахи пуночки. В пути на север останавливаются передохнуть, и тут их папарацци снимают для газеты.
У нас в Сибири пацаны воробушков почему-то называли жидами и расстреливали из рогаток, якобы помогая скворцам. На то время, пока скворцы улетают на юг, воробьи поселялись в скворечниках. Вернувшись из теплых краев, скворцы с шумом и тасканием перьев изгоняют подселенцев, заодно вышвыривая их соломенные матрасы. Прям, этнические чистки в Боснии. Придется мне, а может, и всем нам извиниться — и перед птицами, и перед людьми.
С голубями проще и очевидней, никаких загадок: почти домашние хохлатки. Разве что не кукарекают на рассвете. Зато горлышком дрожат, будто учат маленьких ребят букве урррр. Голубей расплодилось столько, что в сквере за театром летят на тебя тучей, и голоса такие выразительные, цыганские, что без слов понимаешь: позолоти ручку, посеребри височки, спляшу и погадаю, сниму порчу сглаза.
Возле гастронома «Полярный» сизарей несметно, ведут себя раскованно: крыльями прохожих по щекам задевают. По лысине животом. Живой веер. Театр «Синяя птица». Магаданец с «птичьей» фамилией, не Голубев, Орлов, напечатал в областной газете свое наблюдение: с покатых крыш, накрытых гофрированным пластиком один за другим скатываются голуби. Если происходит свалка по вине торопливого собрата, ему устраивают взбучку.
На уровне третьего этажа углового дома, построенного японскими военнопленными по проектам сосланных в Магадан академиков (национальный символ Японии — пестрый фазан), есть архитектурное излишество — три кирпичных уступа через весь дом, так вот гули-гули облюбовали ступеньки. Как балконы в театре. Когда к юбилею города отремонтировали стены, придав им светлый колер, в сентябрьские дни от стен заструилось слабенькое тепловое излучение. А много ли птице надо! Голуби и телеграфный провод облепили, сидят живой гирляндой. Совсем как мой кот, взявший за моду греться на телевизоре. Тротуар в помете, и на это прекрасное удобрение, как на живца, лезут из земли травинки, прошивая асфальт.
Отправляясь на природу, летом возле автовокзала я видел тополь, на ветках которого теснилось десятка два голубей. А ведь меня уверяли, что сизари на деревьях сидеть не могут. На всякий случай заснял на цифровик, чтобы вещдок был. Правда, фотка пропала, как тысячи других: вирус поел жесткий диск.
Прошлым летом встретил возле дома в парке трясогузку, тоже сфоткал. Я ее узнал по нервному хвостику. Мне в детстве родная тетя подарила похожую, только игрушечную. Такая забавная свистулька — дуешь, а она хвостиком молотит. Тогда я услышал из уст тети, заведующей ветеринарной аптекой, непривычно ученое слово, означающее колебания хвостика птички, я его не запомнил, а сейчас никак не отыщу в словарях. Хорошо еще, в Москве есть бывшая северянка, дважды доктор наук — сама того не желая, подсказала — то, что птичка проделывает хвостиком — флуктуация.
Мы в детстве строили кормушки для синиц, вот тогда желтогрудок можно было получше рассмотреть прямо из окна избушки, где мы жили с матерью. А в школе за одной партой сидел с Настей Синицыной, она в математике здорово соображала и даже пугала мальчишек своим необычно ярким умом. А когда выросла и превратилась в невесту, к ней клеился Леша Снигирев — мощный парень с красными, словно спелые помидоры, щеками. Был у меня друг Валера Чижов — обаятельный человек, его вся школа любила, кликала Чижиком, а он умница, и сестра у него Чижиха. Погиб в электричке в 18 лет, и я воспринимаю его сорок с лишним лет спустя как взрослого внука.
Мне не довелось употреблять на обед ни ворон, ни голубей, как моему старшему другу, чье детство пришлось на войну. Он не любит о том распространяться.
Климата шах и мат
Климат с годами теплеет, и я радуюсь всем своим полногабаритным телом. В 2007-м году на халяву прожили в относительном тепле октябрь и ноябрь, начало декабря. Мороз закрепчал с 4-го декабря. Забытые минус двадцать по Цельсию зафиксированы 6 декабря. С ветерком и матерком. Обработкой альвеол наждачком. Ну, не совсем наждак, но и не бархатный сезон, ледяные кристаллы при морской влажной атмосфере требуют осторожного обращения. Дыши неторопливо, тогда ледяные остроугольнички расплавятся в верхних дыхательных путях — в носу и глотке. У тебя течет из носа? Это не насморк. Это конденсат.
Зима — та рекордная по осадкам, если не учитывать следующую, когда в недельный снегопад мне повезло пробиться до Москвы и обратно на «Боинге». Возвращаюсь с писательского пленума, не узнаю город. Будто окопы полного профиля — расчищенные тротуары. Машины продавили в снегу колесами желоба и ходят, будто трамваи по рельсам. Задевают дном обледеневший снег: «чирк-чирк». Что творится! Собачка коротконогой породы задевает животом сугроб и движется с трудом. А хозяйка никак не хочет взять ее на руки: сама застревает. Стройная девушка в лыжном комбинезоне наклонилась завязать шнурок, прибавляю шаг, догоняю, чтобы выразить немое восхищение, а она распрямилась и оказалась парнем!
За границей Большой театр не переводят с русского, и так всем понятно. Возможно, и Большой снег войдет в сокровищницу международной лексики, как Спутник и Водка.
Где чайки? Нет чаек. Отлетели к ледяной кромке, к открытому морю, занялись рыболовством, как им положено. (Чайки вернулись в город, на помойки, к 6 апреля 09 года, по наблюдениям эвенского писателя-натуралиста. А незадолго до этого, 26-го февраля в районе Сусумана свалился в пропасть КамАЗ, так что с течением времени оба события слились к коллективной памяти.
Водитель, совершивший незапланированный 100-метровый полет, остался жив, но его зажало конструкциями кабины. Спасатели прибыли на место аварии, но у них не оказалось оборудования, чтобы разжать стальной капкан. Пострадавшего укутывали одеялами, но при температуре окружающего воздуха минус шестьдесят шансов у него не оставалось.)
Ну, я вперед забежал, а 10 декабря прохожу я мимо почтамта, а там новогоднюю елку возле храма свалило порывом ветра. И в этот миг рвануло у меня сумку с плеча, сломало карабинчик. Та и брякнулась ребром в сугроб, а в ней ноутбук. Сердце мое оборвалось: там ведь набор двух номеров журнала.
Ничего, обошлось. Назавтра в сугробе тарелку адской кухни нахожу — параболическую антенну. Мальчишки ее как раз откопали, буквально из рук вырвали и приспособили для катания с горки вместо санок.
Компьютер через несколько дней как-то сам собой погиб на третьем году жизни. Вот так коллега Анатолий — попал под машину, и обошлось вроде бы, оклемался, но год спустя скоропостижно скончался от сердечной недостаточности. Я его видел буквально за день-два сидящим в сквере, на выходе, но не подошел, за что потом корил себя. Он был погрузневший, и я ревниво сравнивал его габариты со своими. Толик — тяжелей, карикатурней, и лицо у него отяжелело, и глаза под очками потеряли былую живость. Он хотел покормить голубей, достал из кармана какие-то крошки, наклонился, протянув ладонь с кормом, но не смог удержаться в таком положении, бросил крошки, откинулся было на спинку скамейки, но в этом сквере скамейки без спинок. Хорошо, что удалось удержать равновесие, балансируя мобильным телефоном — увесистым, еще первого образца.
Пропавший жесткий диск восстановил Игорек Красных, воскресил все убитые файлы. То-то я радовался и потом удалил 1100 вирусов, аж дурно стало. Откуда что берется? Есть какие-то злыдни, находящие радость в том, чтобы напакостить людям.
Очередной снегопад метеорологи назвали ливневым. Падают снежные струи, о деревья шуршат, словно плащ. Завораживающее зрелище. Крупозный снег валит весь день и вечер, и днем он не такой, как ночью — словно жирная сметана. В сумерках атмосферный выплеск теряет белый цвет, служит оправой для огней реклам и фонарей наружного освещения и крохотных электрических светлячков — мы их переняли у американцев для повышения настроения. Похожую крохотную лампочку мне приходилось глотать, чтобы получить вид изнутри для диагностики. Я думал, что хоть желудок у меня в норме, да где там — старость наступает везде, где только может. Неплохо, думаю, постоянно иметь внутри себя маленькую новогоднюю елочку, расцвеченную крохотными гирляндами и звездой.
Ночью, когда угомонились автомобили, мне показалось, что внутри меня и впрямь выросло дерево, то легочное дерево, которое видится поэтам-патологоанатомам, в ветвях моего внутреннего дерева восседают вернувшиеся снегири и радостно поют, а не хрипит простуда.
Днем снег был такой белый, что лист бумаги для компьютера с символическим названием «Снежинка» на снежном фоне кажется мне фиолетовым!
Плотно летящие в нескольких метрах перед носом снежинки проглатывают видимость с задором, от которого морозец по коже, идешь, как в молоке. А полет голубя в облаках снега и бликах искусственного дневного света напоминает молодежную дискотеку, когда танцующие в дыму освещены вспышками стробоскопа. Или вот, неминуемая двойная ассоциация: голубь летит, как трассирующая пуля. Насчет выстрелов я, конечно, малость преувеличил, но нет жидкого дыма без жидких гвоздей и сухого спирта: вневедомственная охрана, у нее офис в центре, передвигается по городу в калошах с калашами: только сунься, бандит!
Народ всякий есть, не только хакеры харкают в душу. Могли и обидное слово вскользь бросить. Сглазить. Вот и поскользнулся я, как на арбузной корке, и упал, словно на нож. Кто-то везет и везет в Магадан арбузы. А кто-то ножи. Снег пахнет арбузом, а чуть слежится, засалится, источает рыбный аромат, скользишь — зацепиться за тротуар подошвой невозможно. Учись падать, и приснится, что летаешь.
Ножа вообще-то не было. Это мне в первую секунду показалось. А сверканье — глазные искры. Я рухнул в центре города, у занесенного снегом фонтана: во рту солоноватый вкус моря и снежной свежести. Собака подошла, обнюхала. Фыркнула. Девушка замедлила, а потом резко прибавила шаг. Напугал я ее своим видом. Голуби нахохлились, сидят. Я бы даже сказал, соблюдая политкорректность, наукраинились. Не знают, чего ждать от меня, какого подвоха. А я за дружбу народов и пернатых.
Кстати, о птичках: было так, что супруги Голуб решили развестись. Люди они просвещенные, и семейный союз у них скреплен брачным договором. В случае расторжения контракта все имущество переходит Голуб Б. Д. Он уверен, что ему — Борису Дмитриевичу, а она считает, что ей — Богдане Дементьевне. Вопрос решился чисто грамматически — женские фамилии подобного типа не склоняются, а если б мужчине, тогда было бы написано «Голубу». А ведь говорили хохлу упертому — учи москальскую мову. Поленился.
Оказывается, бывает полезно падать для активизации оперативной памяти. Встаю, как штангист, многофазно. Только вместо штанги — собственное тело. Медленно проходят два энергичных молодых человека. Слышу фрагмент разговора:
— Джана, привези снегу, да? Десять лет живу в России, в Магадане. Приезжаю в Баку к маме. День-другой — и в Магадан тянет нестерпимо. Привези им снега. Сами растряситесь, понимаешь…
Второй ответил в полголоса, неслышно. Кажется, он так сказал: «Мне стыдно был, что денег нэт. Квартиру подарил ей, Кутаиси на Магадан менял. Все равно на алименты подала. Что теперь будэт? Посадят меня или нэт?»
А хорошо я упал. Удачно. Прямо на спину. А черепом не задел. В шее хрустнуло, и тепло хлынуло в голову и в ноги. И сейчас идет. Эйфория разливается.
Повезло мне и в другой раз. На гололеде, на лестнице улицы Парковой нестандартно упал. Наподобие бесконтактного карате. Пока летел вниз, испытал чувство невесомости в течение миллисекунды. Не побился сам, цел остался и ноутбук. Позвонки хрустнули, как куриные косточки. И вспомнилась затея отцов города устроить в Магадане несколько аквапарков. Должно быть, нет ничего прикольнее, чем падать и катиться в струе жидкого льда, особенно если не касаться телом железобетонных конструкций.
На другой день я смело ступил на те же обледенелые грабли ступеней. И вдруг замешкался, никак не пойму, куда переместить центр тяжести.
И вот рука в черной вязаной перчатке. Подумал, кто-то помощи просит, прикинул, какие в кошельке ресурсы. Беру эту руку, тяну вверх. А это китаец. По-русски не говорит, лишь головой машет, улыбается, как все они. Вот как — оказывается, молодой человек помогает мне, старику, преодолеть опасный участок. Спасибо, камрад! Наверняка в вашей стране нет таких снегопадов и таких ступеней. Ю о'кей, юань!
Как они, южане, преодолевают нашу экзотику, когда мы сами еле-еле с ней справляемся? Ой! Узнаю спасителя — это же Миша-трудоголик. Приехал из Поднебесной, открыл мастерскую, весь город заклеил своей рукописной рекламой и опроверг поговорку «сапожник без сапог».
Снега нынче, в 09-м, много. Подтаивает, опять падает, удивляя щедрости небес. Никто из магаданских поэтов еще не додумался давать нашим долгим зимам имена, подобно тому, как приходят от берегов Японии уже поименованные тайфуны: с избытком накрывают Камчатку, краешком задевают Магадан. В городской дорожной службе дают снегопадам порядковые номера. Ни одной зимы не бывает в Магадане без двух, а то и четырех крупных метелей. Это третья.
Голуби худеют в снегопад… Один что-то клевал с невозмутимостью, достойной лучшего применения. Пригляделся я, а это сторублевка. Ну, дружок, придется тут по соседству зерен тебе и твоей дружной компании купить. На все, без сдачи.
В далекие школьные времена, когда изучали курс экономической географии, учительница говорила, что наш мелькомбинат на берегу великой сибирской реки — один из крупнейших в стране. Я рыбачил с его причала, там еще поблизости магистральное шоссе и железная дорога. Транспортный хлебный узел. Местный патриотизм помогал спать под грохот полукилометрового зернового конвейера, работавшего день и ночь. Баржи, груженные зерном с элеватора, уходили вниз по Оби. Тогда я еще не знал, что это зимний завоз грузов на Крайний Север. С эстакады летела отвеянная пшеничная шелуха, и рыба, сходя с ума, ловила ее с поверхности воды. Голуби отъедались там и взлетали с трудом.
На балконе нашей квартиры, на пятом этаже их собиралось для приятного времяпровождения десятки, а на чердаке было столько, что, когда через несколько лет я впервые услышал слово «биомасса», я представил верх нашего дома, наполненный писком голубиного потомства. Голуби — символ домашнего очага у многих народов.
Тот город-миллионник составился из многих деревень, поселился в панельные пятиэтажки, кто-то прозвал их голубятнями. Оставались частные дома и многочисленные голубиные домики на шестах.
Умыкнуть чужих голубей не считалось большим грехом. Один молодой голубятник, мой ровесник, увлекся и забрался на храмовую колокольню. А дальше случилось так, что мальчишка сорвался и упал с высоты, разбился насмерть. Времена тогда были хрущевские, такие, что на все церковное шел наезд, и получалось так, что сторож стрелял в пацана из ружья на поражение. Потом голубиную тему продолжительное время мусолили любители сенсаций, хотя основополагающим для журналистов того времени считался принцип партийной печати, и сенсаций быть не должно.
Мне не доводилось видеть голубятников в Магадане. А вот парапланеристы у нас есть, летают — оранжевые костюмы, каски — с чайками наперегонки в районе бухта Нагаева, там подходящий обрыв берега.
Собственно говоря, как вошли голуби в мою магаданскую жизнь? Я это помню. Хоть и лет тридцать миновало. Сын был маленький, как теперь внук. Нередко я ловил себя на том, что смотрю на мир его глазами. Зима. Открытая форточка на кухне — с подоконником заподлицо. Голуби сидят снаружи на уступе, иногда заглядывают в комнату, склевывая перловку, которую мы с мальчиком насыпали птицам, просовывают головы, того и гляди, шагнут в комнату.
Мы затаиваемся, и голуби тоже замирают, мы подсматриваем за птицами, какие же они удивительные существа, их тонко очертан-ные перышки и крохотные глазки великолепны. На всякий случай улыбаемся, предвкушая какие-то неведомые нам движения. Может быть, они такое выкинут, что нам и не снилось. Когда у нас появилась в доме собака, сын очень любил ее и называл пернатым другом, а после этой встречи он понял смысл необычного слова.
И это при том, что с детства пернатыми друзьями были подушки и перина. Со временем все это превратилось в вату и синтепон, что негативным образом сказалось на качестве снов. С перестройкой хлынули в Магадан китайские пуховики. Народ проявлял энтузиазм, и на одной из трех птицефабрик Магадана чуть не открылся цех по пошиву пуховиков, мечталось и подушки из пера орлана белохвостого, синиц, вертихвосток изготавливать. Но — не пошло. Тем более что народ охладел к одежде на курином меху, и для меня явилось откровением, что два китайских пуховика можно было выменять за одну нашу солдатскую шинель. Все-таки поразительно, птицы в своих пуховиках круглый год на вольном воздухе обретаются — и не мерзнут. Конечно, у них кровь горячая, пульс на форсаже.
На другой день я зашел в школу-магазин, открывшийся после долгого ремонта и переоборудования. Устроили там самообслуживание. Все такое новое, непривычное, хочется получше рассмотреть контейнеры с продуктами — большими никелированными проволочными корзинами, в которых и я бы мог поместиться с небольшим усилием. У меня сильное искушение влезть в контейнер и посмотреть, что из этого получится.
И вдруг, как прикосновение наждачной бумаги — взгляд. За мною издали с возвышения наблюдает продавец. Или контролер? Или охранник, а в нашем гулаговском краю такая работенка была не редкой. Интерес его понятен, но неприятен. Но это в первую секунду. В следующую начинает казаться, что я для него не только потенциальный похититель банки зеленого горошка или пачки макарон. Память услужливо выдает вчерашний день, когда мы с мальчиком отслеживали каждое микроскопическое движение сизых, будто с мороза, птиц. Я разулыбался своему воспоминанию, и мне захотелось рассказать о своем наблюдении маленькому сыну. Но в самый последний момент я решаю не делать этого. Будто ему рано об этом знать.
Чайки обжились в городе, некоторые перестали пугаться людей. Одна молодая магаданка получила в подарок видеокамеру с большой разрешающей способностью. Конечно, это круто, но что снимать-то? Семейные праздники? Быстро надоедает. Стала наблюдать в видоискатель чаек и полюбила их. Одна чайка свила гнездо на крыше дома в начале улицы Портовой. Японские военнопленные построили там дома с архитектурными излишествами, и основными ценителями архитектурных изысков стали чайки. Они так величаво восседают на шарах, балясинах, шпилях, что идеально дополняют замысел архитектора, а если застывают в неподвижности, кажутся изваяниями из мрамора.
Думаю, если бы тарелки антенн были слегка повернуты в небо, то чайки свили бы в них гнезда. Но и ветки — неплохо: верность традициям. Чайки наносили их для строительства. Одна ветка ожила и стала расти, пустила корни в почву, нанесенную вихрем, выбирала из воздуха и дождя жизненные соки. Если уж появились в последние годы особые люди, так называемые солнцееды, по нескольку лет не употребляющие пищи и воды, то и деревцу, монопольному обладателю хлорофилла, такое посильно. Тем более что чайки — естественный источник минерального удобрения. Хорошо бы запечатлевать медленный рост ветки и подрастающих птенцов, — решила добрая женщина и принялась за дело. Снимала кадр за кадром, день за днем. Увлеклась, как все женщины на Севере. Своих чаек она знает в лицо, каждой дала имя.
Когда птицы стали взрослыми и научились летать, получился небольшой фильм, вызывающий при просмотре непонятное волнение, будто чайки, выросшие на глазах женщины — ее приемные дети. То, что ускользало от невооруженного взгляда, стало доступным благодаря просветленной оптике.
Хорошо было видеть чаек зимой, пока еще не отлетели они на лед моря, к кромке открытой воды. Они хоть и наполняют печалью атмосферу, но оживляют движением малоцветный пейзаж. Врать не буду, чайки не говорили спасибо, подобно попугаям возлюбившей их женщине, но все-таки их крики стали не столь душераздирающи. Правда, тревога за них осталась: сидят на проводах, крыльями машут, друг к другу тянутся клювами — поцеловаться. А там напряжение — так шарахнет, что перьев не соберешь. Да и замкнуть собой цепь могут. Казнь на электрическом стуле устроить, пожару наделать.
Над подъездом этого дома, построенного японскими военнопленными по проектам репрессированных архитекторов с архитектурными излишествами, находится козырек, под которым свила гнездо ворона и вывела воронят, уберегла потомство от чаек, которые не прочь были утащить яйцо, а со временем и птенца. Не проворонила. Что ж, скоро солнышко пригреет, начнется новый раунд межвидовой борьбы.
Зимой не только птичьих, но и других звуков меньше. Улицы и дворы глухо занесены, законопачены снегом, проезжую часть обихаживают дорожники, сталкивают снег к обочинам. Пока валит обильный дар небес, днем и ночью идет расчистка: первое дело — автобусу дать ход, чтобы не застревал. Если замешкаешься, придется потом тяжелый бульдозер с клыком в ход пускать, и то не всегда с пользой: когда снег слежится, он крепче камня становится. Такие настывают брустверы, что с проезжей части на тротуар попасть не просто.
Потом массивы снега под солнечными лучами обледенеют и станут неприступными, а в марте их будут клевать солнечные лучи, словно неведомые птицы Сирин и Алконост, приманенные подвяленным снежком, подсоленным собачками.
Машин зимой поубавилось: дешевые хабазины на приколе, а дорогим джипам, как пьяным матросам, море по колено. Тротуары первое после снегопада время не скользят, и это делает походку пешехода уверенной. Но огорошивает отсутствие дорожек и проходов в снежном трехмесячном слое.
Потом снег замасливается, и наступает знаменитый магаданский гололед, пожилые люди, вовсе не бывшие спортсмены, становятся лыжниками. Но это лишь на взгляд приезжего. Идут, палочки втыкают в лед, никаких лыж, естественно, нет, но иногда на ботинки прикрепляют лыжные крепления — вроде как это помогает балансировать на льду.
Оптимисту каждый снегопад — как праздник Нового года, как новая игрушка повышенной сложности. Снег валит и валит, надежнее дождя скрывая следы. Вышел сухим из воды? Выйди сухим из снега!
Запах мерзлой воды похож на аромат хризантем и мандаринов. Запах невинности, безмолвия, это если ветер свернулся клубочком на четверть часа меж сугробов.
Вот уж и дороги наспех выборочно почистили, а где не почистили, снег потерял пушистость. Машины-японки плавают по твердой воде, перекатываются, как пекинские утки. Во дворе зимует TOYOTA с оторванным зеркалом, ибо нет ничего страшнее, чем автомобильное Зазеркалье. Там и женомобиль, в другом сугробе: зеркальце, пудреница, завивка волос с горячим феном от двигателя, отдушка для бензина.
Японцы ездят в машинах, похожих на мягкий вагон и остаются тонкими обезжиренными людьми. Наши, купив авто с рулем на правой стороне, прибавляют в массе, с трудом втискиваясь в сиденья, как циркули в готовальни. Стояние в пробках не прибавляет духовного равновесия, и я даже втайне рад, что моя машина на приколе, не получается ее восстановить.
Зимой как-то забываешь о птицах, а вот Стас о них помнит всегда. Присылает рассказ, и там наша башенка со шпилем и часами, в большом доме подковой, где в общей сложности квартир пятьсот. Я уж и вдоль и поперек его описал, а голову поднять не удосужился. А Стас поднял и увидел множество чаек. Летят и летят. Будто бы каждый вечер отправляются ночевать на местное водохранилище, аутром возвращаются в море. Потом возле башенки в окружении чаек увидел он огромную, раза в три больше любой из чаек, сову. Я тоже видел много лет назад сову во время сильнейшей пурги с зимним дождем. Никому не рассказывал: все равно не поверят.
Летающий пакет
Уж который год после работы прохожу наискосок по юбилейному скверу, чтобы посетить восточный базарчик (у него и название восточное, и торгуют там выходцы из Средней Азии). А навстречу мчатся голуби, целят в лоб. Машут крыльями в непосредственной близости от лица, точно веером в театре. Невольно зажмуриваюсь. Прячу руки, поскольку крылатые приятели намериваются сесть на ладонь поклевать зерен. Поглубже засовываю руки в карманы. Голубки понимают это так, будто полез за угощением. Одна птица сменяет другую, как, наверное, самолеты, заходящие на цель для бомбометания. Какой-то нахальный ас завис над головой, и меня пронзило подозрение: а не швырнул ли чего на шапку. Головной убор не первой свежести, с облупившимся козырьком: десять лет, как в Питере купил, в самый дефолт, жалко как память.
Потрепыхав крыльями, летун шагнул на башлык куртки, которую я только что приобрел по Интернету, не устояв перед рекламой: мол, такие же носят Путин и Буш. Первый раз клюнул на наживку торговцев и доволен приобретением. Если бы не приставания голубя. Я не сдержался и в порыве брезгливости сорвал шапку, осмотрел ее, надел, снял и повторно осмотрел. Полный порядок. А на президентскую куртку, на оторочку капюшона, где снег нацепился, точно репей, птах не отважился брызнуть.
С удовольствием выхожу из скверика: пусть теперь ищут других кормильцев. Но сквер безлюден. Где же вы, магаданцы, стар и млад, дрессировщики стихийно доморощенные? По домам попрятались? Сент-Экзюпери читать — об ответственности перед тем, кого приручил? Летом вас здесь было хоть пруд пруди.
Я ведь тоже принимал участие в массовом братании людей и голубей. Вместе с внуком. Ради мальчика. А то он побаивался птиц — маленький еще. Мы приносили в пластиковом пакете овес, пролежавший в пищевом шкафчике лет 15, рис, перловку прежней исторической эпохи, а когда зернышки кончились, крошили черствую булку.
Мальчик опасался бросать корм, делал это, зажмурясь. Потом попривык и в три-четыре приема опорожнял кормовой мешок. Нередко попадал зернами, словно дробью, птицам по бокам, обходилось без обид. Подпрыгивали с криком и снова принимались за работу: ням-ням.
Картина будет неполной, если не сказать, что в своей массе голуби были упитанными, глянцевыми особами, а к нам почему-то подлетали ослабленные, с грязными перьями, хромые и один с травматически ампутированным пальцем. Малыш просил новые порции зерен, а у меня уже пусто. Одновременно ему захотелось подкормить фонтан монетками, которые тоже на удивление быстро кончились. Монетки достоинством в одну копейку и рисовые зерна лежат на пороге ЗАГСа, если пойти туда в субботу, — следы свадеб. А сегодня четверг, и у меня отгул.
Кстати, в некоторых городах Украины уже внедрено выпускать голубей во время бракосочетания. Феерия! Как знать, это может и в Магадане прижиться. Да вон их, кстати, сколько скопилось на вывеске загса, с полсотни. Прям как такси в аэропорту.
И тут мне приходит в голову переориентировать мальчика, показать возможности опустошенного пластикового пакета в городе ветров. Мальчик научился, становясь на цыпочки, вытягиваться в струнку и ловить мешком набегающий бриз, ведь в Магадане не бывает полного штиля. В позе ловца ветра ребенок напоминает тореадора. Ветер надул пакет, и можно, выждав момент, разжать пальчики и превратить его в летательный аппарат, отдаленно напоминающий крохотный дирижабль.
Пакет отлетал вприпрыжку по асфальту, словно проколотый мячик и вдруг поднимается зигзагом, набирая высоту. Летел выше и дальше, в сторону театра и достиг, к великому восторгу внука, театральной крыши.
Мальчик бежал следом, задрав светлую головушку, и что-то кричал на непонятном для взрослых, изобретенном специально для этого случая языке. В поле видоискателя, а я не расставался с цифровой фотокамерой, одномоментно попадал и летящий пакет, и голубь. Может, они наперегонки летают?
За театром, с фасада ремонтируют теплотрассу, бульдозер и экскаватор стоят рядышком, а мальчик обожает дорожно-строительную технику. Но сегодня ему гораздо интересней полет пластикового пакета. Пора уже переключить его внимание на что-то иное. Предлагаю пойти на базарчик, купить мороженого. Нет! Мальчик ни за что не соглашается расстаться с иллюзией полета, единственное, что мне удается, — переместить воздухоплавателя в наш двор, он тут по соседству.
Пакет, запущенный с игровой горки, поднимает хитро закрученный воздушный поток и кладет на крышу жилого дома (район магазина «Полярный»).
— Пока, пакет!
Мой воздухоплаватель часто дышит, и сердечко его частит, как у голубя. Лоб блестит испариной. Он вернулся с небес на землю и смотрит на зеленую траву и своего деда глазами, в которых еще полно небесного сияния.
…На следующий год первого мая мать мальчика купила несколько шаров, накаченных гелием, он не сразу уловил название газа, когда зашел в гости после демонстрации. Попутно я принялся рассказывать о водороде и углекислом газе, а он радовался, как может это делать ребенок, все еще путая гель с гелием.
Попутно отец надул ртом несколько шариков, и я радостно объяснял, почему они опускаются на пол, а не стремятся к потолку. В конце концов, мальчик сообразил объединить летающие и не летающие шары в одну связку, та поднялась и прилипла к потолку квартиры. Тут оказался кстати и игрушечный мишка-воздухоплаватель, совсем как на московской Олимпиаде. Да он и живет в доме с той поры, когда отец мальчика был малышом.
Говорят, у шестилетнего ребенка внимание держится минут пятнадцать, а дальше нужна перезагрузка. С воздушными шарами он играл часа три. Словно у жаркой печи, раскраснелись щеки, а пульс как у спринтера.
В июле шарики сморщились и все равно норовили подняться. Мальчик уехал с мамой в отпуск в теплые края. Вспоминает ли он магаданские забавы? А я с улыбкой помню, как он на исходе первомайского праздничного дня помогал бабушке печь блины и спрашивал: «А если их гелем надуть?» Сделал блины, похожие на Луну, на Юпитер. Спек блинный портрет деда. И голубя в полете.
Меня порадовало, когда внук дозрел кормить голубей с руки — излюбленное занятие многих магаданцев. Сидит прошлым летом на скамейке в скверике, протягивает ладошку над самым сиденьем, как-то скованно, неуклюже, словно в предчувствии прививочного укола. Крошки падают с ладошки, жесткой, как лопатка. Голуби, робея, стоят на асфальте у скамейки, переминаясь с лапы на лапу.
Какой-то сизарь взлетел на скамейку, за ним еще три-четыре птицы, бочком-бочком к живой кормушке. Самый активный делает сложное движение ногами, корпусом, головой, склевывает зернышко. Прикосновение клюва к ладошке мальчика — как удар током. Напряжение разряжается смешком, рука рефлекторно отдергивается. Передний голубь резко пятится, налетая на собратьев, те всплескивают крыльями, звук такой, словно из боевых луков выпущен пучок стрел.
Никто не учил мальчика, и он не видел фильм с Микки Рурком, как тот кормил Ким Бесинджер с руки, а вот ведь в сквере у фонтана догадался незнакомую девочку таким образом угощать кириешками. Потом они на пару пуляли в голубей ароматными сухариками, и парнишка брал малышку за талию, как в ламбаде.
Весь год внук прожил с мамой на теплом юге, у другого деда, учились на курсах. Конечно, всего навидался — и клубнику ел с куста, и рыбу ловил в Дону.
Дед хотел накормить внука и старшую внучку черешней, но только когда хорошенько поспеет. От зеленой может животик разболеться. Надо подождать денек-другой. И день прошел, и другой. Пора, деда? Поспела, да пусть еще постоит, сладость наберет. Завтра пойдем.
Назавтра пришли в сад — деревья на месте, а ягод нет. Птицы склевали. Как только не лопнули, — возмущается дедушка. Но ничего, не отчаивайтесь, ребятки, скоро будет малины завались и клубники.
— Птицы — наши друзья, — сказал внук.
На фоне буйства природы для него померкли, я думаю, магаданские достопримечательности. Но вот он вернулся в начале июня 09 года с мамой. Сел самолет, подали трап. Вышел мальчик. Туман, еле виднеются окрестные сопки. Прохлада, как в погребе.
— Ну вот, родная магаданская погода, — с воодушевлением заявил юный путешественник.
Минувшей осенью я, признаться, грустил по внуку, а когда видел чаек и голубей, слышал их разговор, в какую-то секунду вдруг понимал, что они хотят сказать. Они утешают: мол, не беспокойся, прилетит твой мальчик, еще сходишь с ним на берег моря, запалишь костер, как бывало с твоим питерским другом Стасом-огнепоклонником.
Потом увидел на входе в парк женщину с непроницаемым лицом, она легко подманивала голубей зернами на ладони. Словно была птичницей с закрывшейся в эпоху перемен птицефабрики, и у нее осталось недорасходованное душевное тепло. Вот так доноры крови, подсевшие на кропускание для блага тяжелобольных, бывает, места себе не находят, если не сцедят пол-литра горячей живой жидкости.
У голубей на входе в парк с литыми узорчатыми воротами голубиный пункт питания. Один зависал над зернами, садился на ладонь птичницы, поддерживая себя в состоянии неустойчивого равновесия посредством частых круговых движений крыльев. Клевал, срывался, тогда другой занимал его место. Я ошалело глазел на незнакомку, наверное, бабушку, судя по неизбежным морщинам, с которыми она явно уже смирилась. Мелкие аккуратные крылышки месят воздух, на долю секунды он загустевает, я будто бы вижу завихрения, на которые опирается птица, есть в этом что-то библейское.
Я познакомился с голубятницей. Елена Федоровна считает своим долгом купить пакет крупы и рассыпать в парке, неподалеку от красивых чугунных ворот, привезенных из уральского города Касли. Голуби ее узнают издалека и летают над головой, чуть ли не садятся на прическу. Такое я видел раньше только в цирке. Она смущается от своей известности в пернатом сообществе. Прилетают сизари и на балкон ее квартиры в Нагаево, где для них припасено угощение. Живут, птенцов выводят.
А где голуби, туда и хищники норовят. Белая сова бесшумно направляется с берега бухты в Моргородок. Километра полтора, и просто удивительно, как разглядела без какого-либо бинокля импровизированную голубятню. Разглядишь, если хочешь зацапать голубенка. У хищников зрение, если на человеческие мерки переводить, 500 процентов. Можно такое и себе развить, если делать упражнения для глаз. Я пробовал как-то, идя на работу, так мне одна симпатюль-ка выговорила: мол, глазки строит, маньяк нашелся.
Сова только ослабленных и больных таскает. Один голубок припозднился с взрослением, никак не желал становиться на крыло. Елена Федоровна его приметила. Подумала про голубенка: давай не ленись, летай, а то бабайка заберет. Как в воду смотрела. Тут и ворон прилетал со свойственным ему грохотом. Когда черный красавец на проводах сидит на сопке, где высоковольтная линия, маленьким кажется. А ты глянь на него вблизи: клюв с кулак диаметром, а рот и горло такие, что взрослый заглоченный голубь пройдет. Прилетит мудрец, клювищем долбанет в стекло, того и гляди, выбьет. Выходи кормить рэкетира.
Справедливости ради, надо заметить, птица эта благородная, может с человеком дружить. И даже некоторые слова повторяет, а иногда воспроизводит звуки автомобильной противоугонки. Да он, ворон, может сторожем работать, говорят. Мой сын видел зимой ворона, когда тот летел в сторону телевышки и сокрушался, совсем как человек: «Хо-хо-хо». Может, он тоже заметки пишет, где-то фиксирует свои мемуары с помощью зарубок на дереве, изображая людей в ироническом свете?
Есть в городе небольшой сквер — на бывшем антенном поле. Там ворон ведет себя как строгий хозяин. Задает шороху посетителям. Крылья расправит, да как спикирует, словно бомбовоз: пугает. В соседний жилой квартал наведывается, как по расписанию. Садится на крышу. Словно геральдический символ. И вдруг мимо кустов облет совершает, воробьи да синицы выпадают в осадок: в траве прячутся. Долго не решаются продолжить галдеж.
Есть там еще, говорят, сорока, после ворона в сквере играет вторую роль, как контр-адмирал при адмирале. Ворон сидит на раздвоенной вершине лиственницы, на такой маленькие дети обычно играют в мотоцикл. Только эта развилка метра три от земли. Сорока облюбовала уголок, где молодые мамы с колясками кучкуются. Младенцам она очень нравится — черное с белым оперенье удивляет их. Сорока любит примкнуть к компании молодежи, терпеливо выжидает, когда уйдут и потом долго гремит пустыми пивными банками и бутылками. Ну, нравятся ей всякие блестящие предметы. Живущие в Магадане корейцы, должно быть, благоволят птице, ведь один из подвидов — их национальная птица, да и португальцы дали аналогичный статус голубой сороке.
Оказывается, сорока — единственное живое существо не из млекопитающих, кто узнает себя в зеркале. Ну и вообще изначально переведена на цифру в собственном имени (40-ка), ее бы на цифровую камеру снимать. Раньше молодые мамаши брали с собой вязание или даже книжки, друг перед другом хвалились: «а у нас третий зубик показался», «а мы подписку на Жорж Санд достали», теперь берут пачку сигарет и бутылку пива и разговаривают матом. Сорока терпит, терпит, а потом вдруг срывается и расстреливает матершинниц из пулемета, правда, холостыми.
Я бы мог еще присочинить, что молодайки трещат, как сороки, обвешанные блестящими украшениями, а потом за ними мужья приезжают в джипах, черных, как воронье крыло, и сами в профиль вылитые вороны, да не буду, хотя такое и встречается в скверике на антеннке. Мой тесть тридцать с лишним лет назад опасался подцепить там лучевую болезнь от радиоаппаратуры, размонтированной уже в те годы. Там вроде был когда-то установлен приводной радиомаяк для самолетов. Сороками называют и темпераментных дам в возрасте сорока лет.
Сороки падки на все блестящее и в трогательных рассказах для детей изображаются как похитительницы столового серебра. Воздавая должное правдоподобности таких сочинений, я отсматри-вал всевозможную литературу о находках в Магаданской области золотых самородков. Чего там только не было, и даже наш брат-репортер, знаменитый фотограф нашел несколько «тараканов», всякий раз щедро поил при этом всю редакцию. Конечно, было бы заманчиво приспособить пернатых для решения проблемы пополнения золотоприемной кассы, особенно на славящемся обилием таких находок прииске «Буркандье». Сюжет, конечно, занимательный, но, проведя в поисках немало времени, я остался ни с чем. Неудача объясняется тем, что в природе самородочки вообще-то не отличаются блеском — тусклые и невзрачные. Скорее уж, обломки пирита — его так и называют обманкой — могли бы привлечь внимание падких на все блестящее сорок. По крайней мере, двуногие сороки на этом неоднократно замечены.
Возможно, мне стоило сосредоточиться на добыче алмазов. Парочка драгоценных камней, заглоченных глухарем, обеспечит идеальное измельчение твердой пищи в зобу на миллионы лет вперед, а везучему охотнику, если он, конечно, будет предельно внимательным и везучим, щедрую награду. Но алмазы — это не Колыма. Это Якутия. Неспроста, кстати, бытует в профессиональном милицейском сленге такое понятие «глухарь». Нет дыма без огня.
Сороки в Магадане вообще-то не бросаются в глаза, и некоторые специалисты считают, рассказы об их похождениях в магаданской местности мифом. Иное дело — ворон — в бытовом сознании магаданца это, прежде всего — «воронок» — специфическое транспортное средство, а уж потом собственно птица. Черное, громкоголосое существо, сопровождающее туристов одного дня по ходу линии ЛЭП. Когда он подает голос, отдающийся у тебя в желудке, лучше всего тихо сказать ему обычное: «Каркай на свою голову».
Один инспектор заповедника много лет приглядывался к ворону и вдруг понял, что черный гигант всякому зверью добрый дядька. Найдет мертвяка — лису, зайца, заголосит: ну-ка, звери, собирайтесь на поминки. А стоит в его сторону человеку направиться, заорет: разбегайтесь! Если чужой охраняемую избушку найдет, захочет поживиться, налетает ворон, словно Бэтмен и долбит в голову, пока не обратит чужака в бегство. Странно, что Владимир Высоцкий написал в своей песне, что не бывает на Севере воронья. Бывает, еще как! И в северном фольклоре ворон — ключевая фигура, он землю создал, — считают эскимосы. У эвенов и коряков с грозной птицей полное почтительное понимание.
— У нас, да и в Европе, много лет уничтожали хищников, больно уж мы гуманные, а в итоге птичий грипп появился и другая зараза, — мыслит вслух Елена Федоровна. — У себя в странах хищников истребили, на наших зарятся. А вот трагикомедия — шейхи из Арабских Эмиратов какие угодно деньги дают, чтобы им украли и контрабандой привезли соколов из поселка Сокол, где магаданский аэропорт. Сильно поубавилось этих любимых в народе птиц из-за браконьерства!
В сентябре стала известна трогательная история о раненом пернатом хищнике — ястребе-перепелятнике. Кто-то стрелял в него. Или он сам ударился о провода линии электропередачи. Лучевая и локтевая кости крыла оказались раздроблены. Первыми заметили ястреба ветераны-дачники, сообщили в Институт биопроблем Севера, орнитологи оказались на высоте птичьего полета: сработали не только как теоретики, но и как травматологи-хирурги. Собрали, скрепили косточки, чтобы срослись. Дело к зиме, лекари решили не отпускать перелетную птицу в сезонное путешествие. Пусть поднаберется здоровья до следующего сезона. Кстати, эта птица с нордическим профилем не боится человека и любит селиться вблизи жилья.
Голуби, летящие во время снегопада, шуршат крыльями, словно накрахмаленным платьем, ударяясь перьями о снежные струи. Маленькое чудо, которое я еще не показал внуку. Ему понравится. Мальчик многое замечает. Летом 07 года открыл для себя полет семян одуванчиков, мне показал. Крохотные парашютики, подхваченные свежим ветром, в полете образовывали фигуры, подобно кучевым облакам, похожим, в свою очередь, на слонов и зайцев. Мальчик нередко засматривается на кучерявые облака, как они затейливо выглядят, ему хочется нечто похожее слепить. Только нет подходящего материала. В его распоряжении пластилин, да еще они с бабушкой работали с гипсом. А тут из носика чайника подходящий пар для тучки выходит, да как с ним совладать?
— Дождя не будет, дед, я поставил барометр на «ясно», — сказал он тогда.
— С тобой все ясно.
В последние годы морские жители чайки привычно жмутся к людям в поисках пропитания. Видел, как две соперницы тянули, каждая в свою сторону, какую-то рыбу, что ли. Третья подскочила — хвать! И на крыло. Не спорю, чайки — красивые птицы, мне нравится их оперенье, уверенный полет и даже голос, грустное бельканто — над краеведческим музеем, областной библиотекой и общежитием политехникума.
А вот чаечка — морская душа на рынке возле политехнического института, когда-то многолюдном, а теперь ушедшем под крышу свежепостроенного здания. Осталось на вольном воздухе два-три рабочих места: муж с женой торгуют капустой и горбушей. Сразу-то не распознаешь, вроде как конкуренты. Торговля у нас непостижима как алхимия. Вместе с базарчиком продолжает сосуществовать автостоянка. Много лет назад я выгуливал здесь собаку и всякий раз сокрушался, что пустует такой симпатичный участок земли. Теперь тут кипит жизнь. И вот сама картинка, ради которой я строил такое длинное предисловие. На грунтовке лежит среднего размера горбуша, и чайка отщипывает от нее длинные куски. Не очень-то приспособлен у нее для этого ротовой аппарат.
— Я-то обычно ей резала, — отвечает на мой немой вопрос сердобольная женщина-продавец. Идет к горбуше, берет ее и отбрасывает с проезжей части за забор. Он возведен с помощью сетки-рабицы, что легко рифмуется с рыбицей. Птица тотчас перелетает к горбуше и подает голос. Кричит пронзительно и отчаянно и очень похоже на то, как тявкает маленькая собачка. Мне кажется, я ощущаю чаячьи слова, только смысл их непостижим. Словно я нерадивый клерк и должен по окрику начальника пойти туда, не знаю, куда и принести то, что он сам не знает.
Летящую на человека, подобно голубям, нахальную чайку не представляю (до 09-го года). Правда, однажды в бухте Гертнера наловили мы с сыном с лодки на мормышку трехведерный бачок наваги. Разделывали на берегу, выбрасывая голову и потроха. Чайки хватали подачку в миллиметрах от кромки волны, соблюдая очередность. Способные, схватывают на лету.
При дальнейшей дрессировке, возможно, есть какая-то отдаленная перспектива сделать морских летунов ручными. При виде чаек, потрошащих помойку во дворе, вспоминалась пьеса Чехова «Чайка» и занавес МХАТа. Пока я не перенастроил ассоциативный аппарат на «Чайку по имени Ливингстон» писателя Баха. Чтобы без кощунства.
Жаль, что наши рыбы не летают. А то какая-нибудь навага-летяга могла бы перегнать чайку в воздушном состязании.
Воробьи в сером оперенье, словно солдаты в шинелях, льнут к человеку, только не знают, как выразить свою приязнь. Путаются под ногами лошадей, в бывшем совхозе «Пригородный» осталось несколько этих дивных, можно сказать, легендарных животных. Набрасываются на теплые, дымящиеся конские каштаны, склевывают недопереваренные овсяные зерна. По выходным дням лошадкам доверяют катать в парке детей, и мой внук не раз пользовался их живым теплом. Оказывается, это не только удовольствие, но и лечебная процедура: малышу не повезло с ногами. Сейчас-то все выправилось, вон какой стройный, и бывает, взрослые шуткой бранятся на него: «Носишься, как конь»!
Так что, возвращаясь к нашим баранам, по части дрессировки голуби предпочтительнее, если представить дело так, что дрессировщик, повелитель зверей и птиц — это мальчик, который через год пойдет в школу.
Забавно: со стороны парка, где улица Гагарина, есть магазин «Фламинго». Большая такая вывеска, а на ней голуби сидят. Но голубей гораздо меньше, чем у «Полярного». А есть еще магазин «Альбатрос» — в районе моргородка, магазин «Чайка» — ближе к речке Магаданке. И на них тоже голуби. И ни одного магазина в честь голубей, даже если несколько лет назад владельцем одного магазина была Марина Голубович.
Голубь — самое жестокое создание на свете, считают орнитологи. А вот Пикассо сделал его символом миролюбия. И я заблуждаюсь со всеми, что голуби беспечны и доверчивы. Ведь они платят жизнью за пацифистские убеждения: вблизи того же сквера периодически можно лицезреть голубей табака, впечатанных в асфальт. Хоть и медленно едут на соседствующий базар за покупками джипы, но проехать по живому голубю им так же без разницы, как по мифическому лежачему полицейскому, предназначенному для безопасной езды.
Но, признаюсь, я ни разу не видел полицейского-табака, как и чайку-табака. И курильщика табака табака.
(И тут, увы, я должен сам себя поправить. Вернее, жизнь меня поправила. Еще вернее — смерть. Две молодые чайки, только что ставшие на крыло, прогуливаются по улице Парковой. Август 09 года, самое начало месяца. Ковыляют посреди дороги, бакланят, машины их объезжают, люди обходят. Шум дня. Я еще поразилась, — какие они смелые. Или беспечные. Рассказчица, пожилая женщина, так судьбе было угодно, похоронила в этом году несколько родственников, всякий раз занимаясь приготовлением поминальной пищи, тихо осуждает безнадзорность новооперившихся. Но ценит их личную свободу и не сгоняет, притворно строжась, а могла бы гуманно, бесконтактно пнуть под зад.
К вечеру она опять пересекала улицу и увидела лишь одну чайку — надменную, игнорирующую правила дорожного движения. Другую чайку как раз в это время, взяв за безжизненные крылья, волокла на обочину сердобольная незнакомка. Судя по выражению лица, медицинская сестра.)
…Деревья в один ряд возле тротуара — это просто деревья, но если в пять рядков — это аллея. Пройдешь у магазина «Цветы», по аллее перед работой и радуешься. Синицы признают это место пригодным для разговоров и пения цццц-цццц. Рядом с «Цветами» Центр культуры. Когда-то внутри здания было раздолье певчим птицам. Зимний сад. Щеглы пели, попугайчики и еще какие-то серенькие — особой красотой за душу хватали. Дети туда стремились, к клеткам, замирали, зачарованные. За ними и взрослые — приобщались к прекрасному.
В марте этого года я познакомился с перепелками. Подивился их пению. Точнее, крикам — меня поправили. Да я и сам тут же понял: эта песня чуть лучше вороньей. Они мерзнут и кричат, — сказали знающие люди. Эти экземпляры — французские и японские. Скорее всего, снега, как, впрочем, и травы, в глаза не видели. Из Питера их магаданские предприниматели завезли 500 штук, а будет тысяча. Птичник возник на месте прежних зданий, где содержались куры, вытесненные подковерной конкурентной борьбой с окорочками. Когда-то у нас курятины было больше, чем рыбы. Про яйца и говорить нечего, меня коллега-кореец приохотил пить их сырыми, вместо кофе.
Эти перепелочки жмутся друг к другу в клетке, орут и несут небольшие яйца — серые, в крапинку. Вокруг люди ходят, суета, — начальники всякие — хозяйственный актив, а они и в столь некомфортных условиях продолжают делать свое дело. Хотел записать их пение на диктофон для последующего меломанства, да куда там! Одна надежда: селекционеры выведут породу певчих перепелок. Одна птица способна оживить мертвую тишину, как одна спичка разогнать тьму. Да у меня вообще-то на мобиле записано. Как ни проникновенно поет виртуоз-вокалист — тенор, сопрано, птичья трель удивляет не меньше. Кризис, инфляция, а они поют себе, посильнее Моцарта цепляют. Особенно синицы. Наверное, ноту «си» выдают, отсюда и название. В той же аллее у «Цветов», по которой люблю ходить на работу, дворники установили симпатичные мусорницы. После расчистки снега они очень заметны. Так вот синицы подают свои «цвень» и на лету проникают в эти жестяные емкости, отдаленно напоминающие в увеличенном виде домики-синичники, какие мы строили в детстве, поражаясь неприхотливости пичуг. Скворечник сделать гораздо труднее. А здесь деревянная коробка, лоток во всю стенку, туда не только кошка, но и собака залезет. Синицы запрыгивают туда легко, как молодые американцы в автомобиль со свернутой крышей. Я-то думал, они людей боятся, а они просто не находили корма. Бегу за салом, вместе поцвенькаем…
Лучше синица в руке, чем журавль в небе. В руке? Да разве ж она дастся в руки!
Знаки судьбы
Стук в стекло, пятый этаж. Мария суеверно вздрагивает, увидев за окном голубя. Уж не стряслось ли чего? Испугалась за близких, прогнала сизаря, а он покружил и хлоп-хлоп-хлоп на прежнее место опустился, по железному подоконнику лапами — как железом по стеклу елозит.
Стало быть, причина какая-то имеется. Которая, возможно, лежит на самой поверхности. Выглянула в форточку, а там, на асфальте, кот Тимофей сидит и на нее снизу плотоядно смотрит. Огромный, полосатый, как шлагбаум. Взяла рыбы, спустилась из дома. Муж как раз с рыбалки принес свежей камбалы. Переманила котяру рыбкой на другой конец дома. Голубь улетел с окна на асфальт, зернышки нашел, клюет, голос подает.
Прошло полчаса, опять пернатый в стекло ломится, а кот сидит на асфальте под ее окном, облизывается, мордашку лапой намывает.
Ну, теперь-то уж точно жди беды! И правда, через несколько дней гибнет любимица канарейка от лап полосатого котомонстра. (В конце лета его самого порвали насмерть собаки).
Грустно, конечно, но могло быть значительно хуже. Немного отлегло от сердца. А то испереживалась вся, дурной вести ожидаючи.
И вот еще приметы: тараканы в доме жили, ушли. Или вымерли от передозировки обожаемого дихлофоса, токсики несчастные. Да тут еще по всем мобильникам прокатилась агрессивная реклама: в город приезжает ансамбль ДДТ, руководителю которого Колыма — отнюдь не пустой звук. Здесь его родина. (Кстати, молодое поколение уже не знает, что ДДТ — первый в нашей стране инсектицид, было время, его наносили на кожу как средство от комаров.)
И еще вот телефон сам собой по ночам позвякивает. Неужто знамение? Да и портрет Сталина плакал, словно икона — двоюродная тетя говорила. К добру или к худу? Кто знает… Сама-то тетя — древняя старушка, 91-й год пошел, от Сталина натерпелась. Правда, что там было конкретно, помалкивает, как партизанка.
Призналась все-таки после обширного инсульта: после таких катастроф лукавить не приходится. Ее вызывали на Дзержинского: мол, отца расстрелянного реабилитировать. Поздравляем. Компенсацию выплатили 29 тысяч рублей. Тут и соседка подкатила: дай взаймы. Бери, не жалко — за отца — вроде святые это деньги. Взяла и не возвращает уже два года. Думала, небось: умрет бабуля, и отдавать долг не придется. Или деньги умрут, как уже бывало. А вот ничего подобного! Трепанацию черепа ветеранке сделали, так совсем как новенькая, соображает влет. Настоятель из храма приезжал, из Москвы, благословил и доктора-кудесника, и бабульку из-за чудесного выздоровления. И пенсию ей пересчитали с прибавкой. Деньги небольшие, да забота доброго стоит. Аж прослезилась. А ведь когда ее на «скорой» в реанимацию привезли, такое потрясение пережила — не приведи Господь. Якобы один санитар другого спрашивает: куда ее, в какое отделение, вверх или в подвал. Она кричать стала, не слышат. Рукой машет — никто не видит. Дай, думает, частушку спою. Доктор на ее счастье подошел, заметил шевеление. Поднял одеяльце, а она была с головой накрыта, увидел, что веки дрогнули, велел в операционную везти. Спас — аж самому не верится.
На родильном доме на крыше чайки сидят, песни распевают, да громко так, пронзительно, будто женщины в родильной «кричалке». А что поделаешь, если в наших краях аисты (национальный символ германцев) не водятся? Взаимопомощь, возможно, и у пернатых имеется. Недаром здесь частенько девочек Ларисой называют — в честь чаек. Есть одна Лариса-орнитолог, веселая и неутомимая.
Лето нынче необычно теплое, за 36 лет наблюдений не было такого. Наслаждаешься им от пуза, и даже хочется монетизировать климатическую благодать.
Идет молодая мама, под мышкой тащит в горизонтальном положении дочурку в одной распашонке. А ведь в прошлом и позапрошлом году не было такого. В курточках, комбинезончиках все лето ходят наши северята. Второго ребенка, мальчика постарше, — за руку ведет. Глянешь вокруг, и такое ощущение, что в городе рождаемость повысилась. Дай ты, Бог! Правда, дети появляются на свет в другом здании, на Наровчатова, а здесь, на Парковой — лечебный корпус. В семидесятых годах обходились одним зданием, тут мой сын-телец появился на свет. В другом здании, на Наровчатова, на крыше тоже чаек хватает. Вместе с роженицами, ночь-полночь, криками рвут тишину белых ночей. Иногда птичьи разговоры напоминают мартовские кошачьи концерты, иногда поскрипывание двери: создается ощущение, что есть в небе дверца — как у сейфа.
Существует, думается, таинственная связь между младенцами и чайками. Шесть лет назад я гулял летом с крохотным внуком, он сидел, укутанный, в коляске, ловил синими глазенками небо, удивлялся склонившимся над ним кронам лиственниц и поразительно точно повторял чаячьи крики: «Э! — а!». Это уж потом научился слову «мама», и младенческий интерес к чайкам угас. Одна лишь бабушка Лариса-чайка остается мальчику верной младшей подружкой.
Это к деньгам…
Иду на рынок «Урожай» — он в бывшем хлебозаводе расположен.
На улице редкая теплынь, и мне приятно заниматься покупками, несмотря на лютые цены. Дошел уже до перекрестка, помедлил, чтобы пропустить джипы, владельцы которых еще не научились уважать пешеходов, а энтузиаста штрафовать по усиленному тарифу не находится. И вдруг шух! Что-то такое сверху прилетает на костюм в виде мелких белых брызг. Краска? Город подновляется, и мне вчера маляр капнул белилами на рубашку с уровня четвертого этажа, когда я заходил за хлебом в гастроном «Полярный».
Нет, не краска. Прихожу домой, беру щетку, мочу под краном. Шир — нет пятна, шир — другое исчезло. Стало быть, не масляное. А что же? И не зубная паста. Маловероятно, чтобы кто-то зубы чистил в жилом доме да сплюнул: до ближайшего здания метров двести. Очень похоже на побелку. Вдруг облака стали к празднику города красить, — мелькает на мгновение сказочная версия.
Гадал, гадал и пришел к выводу — птица меня пометила. Только какая? Явно не голубь. Видел я следы голубя. Одним пятном. И каким! Настоящая химическая бомба! Больше всего бронзоголовым достается: Ленину, директору Дальстроя Берзину, а теперь еще геологу Билибину памятник появился — умнейшая голова на палочке. Иной раз глядишь, глядишь, и нестерпимо хочется узнать, что там, в бронзовом черепе, какие бронзовые мысли?
На те металлопортреты совершается групповое бомбометание. Один за другим сизари пикируют. И вот ведь что — пример голубей заразителен, чайки тоже рисуют на бронзе белые иероглифы. С ленинской макушки светлый длинный след протянулся — словно оселедец запорожского казака.
Ну, ладно самому себе зубы заговаривать! Надо найти ответ, кто мне одежду окропил? Голову плешивую пощадил, хотя она нынче отливает бронзовым загаром. Нападению подвергся пиджак серого маскирующего цвета. Кто же так постарался? Скорее всего, чайка. У нее взрывное пищеварение, со всеми вытекающими брызгами. Но ведь я не заметил, чтобы над головой кто-то прошмыгнул. Наверное, близость магазина «Стэлс» (чуть дальше книжного) сказалась. Там торгуют женскими бельевыми невидимками.
— Не горюй, — говорит Виктор Афанасьевич. — Это к большим деньгам.
Вот и телевизор твердит о пенсионном повышении, жена пересказала. Сам-то не смотрю голубой экран: нервы целее. Возможно, в отместку они и придумали меня с помощью чайки известить. На улице, принародно. Морская птичка исполнила задачу, как умела. А то бы пришлось телевизор на голову уронить.
Прошло недели три, и в августе добавили к пенсии. В выходной иду делать закупки. Синица по пути привычно подсказывает: цц. Цинандали? Цимлянское? Нет, цикорий и циннаризин. Иду в аптеку.
Таблетки — не проблема, а корешки цикория купить не удалось: все распробовали, расхватывают. При повальном диабете сахар из крови удаляют. Чтобы служба медом не казалась. Ладно, пойду в супермаркет. Он меня пугает своей похожестью на «Черный квадрат» Малевича, но часто выручает ассортиментом. И на сей раз помог. Есть цикорий в виде сиропа. Куплю баночку. Моя жена приспособилась его в квас добавлять. Такой квас, что шампанского не надо.
Хорошо потом по свежему воздуху пройтись, поглядеть на клумбы. У нас, как обычно, цветочной рассады навысаживали, причем с избытком, в честь юбилея города. Петуньи такие вымахали — в два раза выше обычного. Бархотки, ноготки — услада глаз. Иду же купить картошки свежего урожая. Она уже подешевела, по цене бананов идет. Жимолость на три недели раньше поспела, голубика тоже. И брусника, которую обычно собирают с началом учебного года, уже имеет товарный вид, но сладости ей еще брать и брать с теплой земли. Икры, рыбы нынче вдоволь. Но цены держатся на высоте. Хорошо еще, что за потепление воздуха не приходится платить. Житель Армани Алексей, в очередной раз продавая нам сметану, рассказывал, что за долгие годы северной жизни впервые залез в море и плыл среди рыбацких сетей на лицензионном участке, расталкивая нерестовых горбуш, и его разбирал смех. Который, говорят, успешно заменяет сметану.
Ах, картошечка арманская да ольская. Почему местная вкуснее, чем китайская, которая продается у нас круглый год, я не знаю. Может быть, и впрямь удобряют ее огородники органикой, голубей да чаек приучили к огородничеству? Да есть еще местный рецепт — класть в лунку старую соленую горбушу. Правда, смышленые чайки выковыривают рыбу и тут же глотают. Этим славится поселок Ола — от эвенского олра (рыба). Продавцы с гордостью называют место своего овощеводческого подвига, каждый выводит родство от Мичурина.
Выбрал получше ольские клубеньки, взвесили мне пару килограммов. Потянулся за кошельком, а его и след простыл. Украли? Или потерял? Трудно сказать. И первое, и второе уже случалось со мной.
Зато примета «к деньгам» в общем-то сбылась, можно в списке дел поставить жирную «птицу». И это наполняет меня какой-то неправильной радостью.
…Не прошло и трех дней, как продавщицы рынка стали спрашивать: правда ли, что вас здесь обокрали. А то говорят, писателя обчистили. Я высказал свои сомнения, ведь перед этим посетил другую торговую систему. Не сомневайтесь, это здесь. И даже фамилию вора назвали — сын известного в городе гинеколога. Да, маленький город, все всех знают. Кроме милиции, конечно. Давно этой воровской компании не было, они вдвоем работают, так этот, врачихин сынок — за главного, и вот, гляди ж ты, появились, голубчики, — с энтузиазмом объяснила мне магаданская мисс Марпл.
А ведь мог бы унаследовать благородную родительскую профессию, — подумалось напоследок. Работал бы в родильном доме, приглашал бы чаек на чаек. А скольких пацанов названо Агафонычем в честь известного гинеколога, впоследствии депутата Госдумы!
С этой мыслью я уснул, а проснулся среди ночи, и ноги сами повели на второй этаж, к почтовому ящику. Заглядываю, а там пакет — как теперь принято, водонепроницаемый. Трясущимися руками достаю, вскрываю, да не вскрывается, прочный. Поднимаюсь в квартиру, ножницами взрезаю конверт. А в нем паспорт. Портрет в нем какой-то не такой. Я бы напечатал его под рубрикой: «Их разыскивает милиция». Фамилия — та самая, какую мне подсказали на базаре. Денег никаких нет. Вот и гадай, что бы это значило.
Потом я проснулся еще раз под утро от звука мобильника: кто-то как раз положил на мой счет сумму, равную украденной. И я опять порадовался такому обороту событий.
Ладно, утром очухаюсь окончательно. Приходите на базар, расскажу. Там один мужик уж который раз путает меня с сочинителем туристских песен и порывается подарить старый, трофейный еще, аккордеон.
Чайки крепчают
А на городском стадионе чайки нападают на спортсменов, они и в Нагаево свирепствуют, мешают летать парапланеристам. Сам видел. А вот сообщение от 23 июля. Женщина пришла потренироваться на беговую дорожку. Там теперь в связи с городским юбилеем уложено тартановое покрытие — черное такое, глянцевое. А футбольное поле засверкало зеленью изумруда. Рулонный газон — с ума сойти. Впору снимать репортажи для интервидения.
Только устремилась бегунья по тартану, откуда ни возьмись, словно из тартара, материализовалась чайка и за ней. Догнала сверху и давай долбить в голову. В самое темечко. Спортсменка засмущалась и не отважилась звать на помощь. Вроде как не хотела выглядеть паникершей. Используя современный сленг, сохраняла политкорректность. Кроме того, спорт — это воля к победе, мужество. Какой подашь пример подрастающему поколению, если расплачешься и забьешься в истерике?
Знала бы, что так обернется, попросила бы у мужа каску, он военно-прикладным спортом занимается. А так травма головы, кровь. У себя на птичьем базаре, на скалах, чайки пускают в ход клювы и поливают жидким пометом каждого, кто к ним приблизится, будь то кандидат или доктор биологических наук. Теперь что? Закон птичьего толковища перенесен на стадион? Женщина отбросила деликатность, заорала благим матом: «Пожар» — так учили ее когда-то на уроках ОБЖ.
Но тут случилось чудо: запустили ребятишки воздушного змея, оформили его празднично, пышный хвост у него, трещотка, а главное, большие глаза нарисовали. Глянула в них чайка, ахнула совсем по-человечьи и наутек. Огромные глаза за ней. Видимо, решила, что это великий Ктулху — всем птицам птица. Кто-то думает, что такое только в сказках происходит, да чайкам лучше знать. Недаром на ангарах аэродромов люди такие глазищи изображают, чтобы птичий народец отвадить. А то ведь, не ровен час, в самолетные турбины попадут, беды наделают. Несколько случаев было за лето, судя по официальным сообщениям, один военный самолет погиб.
Конечно, беспричинно птицы не нападают на людей, — объяснил журналистам старейший орнитолог области. Просто в эту пору на свет появились крохотные чаячата. Чайка-мать в детях души не чает, отчаянно спасает деток и от бескрылых опасных существ, от которых всего можно ожидать. Особенно в жаркую сухую пору.
Такого скандала в центре города не случалось в прежние годы. Мы бегали с внуком по обшарпанным стадионным дорожкам, и мне не приходило в голову, что это может быть опасно. Как вообще на стадионе оказались птенцы? Наверное, пока велась усиленная подготовка к юбилею города и посетителям вход был заказан, чайки почувствовали небывалое затишье и вывели потомство. Говорят, быстро только кошки родятся. Так вот чайки — еще быстрее. Спешат жить.
Конечно, прикормили мы их, пернатых — обилие помоек, пищевых отходов на улицах города и жаркое лето, в конце концов, сыграли с нами злую шутку. Главное, чайки натаскали на крыши домов хлама, как нынче модно говорить, выше крыши. Чистить надо, не лениться, сами крыши целее будут, да и не мешает намекнуть пернатым, что не следует наглеть с гнездами.
Аналогичная ситуация с медведями в пригороде: увидят люди медвежонка и давай его сгущенкой потчевать. Но сгущенка нынче быстро кончается. Вырастает топтыгин и может человека до смерти приласкать. Давай звонить егерям — защитите!
Нынче лето (девятый год) жаркое и сухое — феноменально. Вокруг города 16 медведей бродят, судя по съемкам из космоса. Мужики пошли в тайгу, к речке. Искали ее, искали — не нашли. И другой речки нет. А хотели рыбу половить нерестовую, побраконьерить. И никакой рыбы-икры им не нашлось: речушки пересохли, как ни бывало. Ладно, люди — с голодухи не пропадут, есть выход, можно в магазине на серебряный крючок поймать куриный окорочок.
А медведи голодные, злые. Сожрут, пить дать, косточки обгложут. Повернулись мужики, дали из тайги деру, от греха подальше. Пошли на лицензионный участок — кто на Олу, кто на Армань. Без улова не остались.
В августе, как сообщала областная газета, работница старательской артели возвращалась в заброшенный поселок Аннушка из райцентра Ягодного. Машина заглохла при форсировании речушки. Женщина, ей не исполнилось и пятидесяти лет, пошла одна. Хозяин тайги настиг жертву, схватил, протащил около километра и разорвал на куски.
Наш художник, мастер-камнерез, работающий в жанре флорентийской мозаики, пошел, как все, с женой за брусникой. Живет практически в лесу, в поселочке геологов, лет ему много, сил мало, ноги, как у всех представителей полевой профессии, больные. И надо же, повезло на медведя выйти. Достал из кармана газовый пистолет да пальнул зверю в морду. Не ожидал тот такого коварства, взревел, слезами умылся. А Геннадия в Союз художников приняли.
Одна магаданка спаслась благодаря особенностям местности: сопка, где собирала ягоды, сложена крупными валунами, прямо-таки в рост человека серые блоки. Сама тоже в сером костюме, стоит, не шелохнется. Сливается с окружающей местностью. Небольшая собачка с ней, тоже в рот воды набрала, трясется только, дрожжи килограммами продает. Поначалу-то Жучка очень громко лаяла, когда медведя раньше всех заметила, предупреждала ягодников, да они внимания на такую молекулу не обратили. А медведь чует, что где-то рядом женщина, только наметит прыгнуть, приглядится, а это камень. Так и остался Миша с носом.
Еще в этой компании был мужчина, которого спас ступор. Как сидел на ведре, отдыхал, так и ноги отнялись. Будто предохранители в приборе перегорели. Хорошо, ручей рядом, а то с ног до головы, особенно ниже пояса, отмываться с мылом пришлось. А медведь попался особенный — не крупный, стройного телосложения, с тонкой остроносой мордой, большими округлыми ушами. Короткошерстый, блестящий, шелковистый, черный. На груди белое пятно, напоминающее полумесяц. Из-за него гималайского медведя называют «лунным». Живут они южнее, в Приморье, в Хабаровском крае, а этого, наверное, тоже теплынь сбила с толку. От гималайских медведей пошла легенда о снежном человеке етти.
А в воспаленных умах всплывают соображения о биологическом оружии, медвежьем спецназе, снабженном специальными очками от медвежьей близорукости. А ведь есть, помнится, в одном голливудском ужастике и дрессированные мишки, пожирающие молодых людей с отклоняющимся поведением. Кому-то, наверное, взбредает в голову поднатаскать топтыгиных для черного дела, киллеров из них наделать.
Бездомные собаки этим летом тоже ставят в тупик. Собираются в стаи и не сдерживают инстинктов. Разорвали щенка комнатной собачки. Кота порвали, как Тузик грелку. Женщины сердобольные хотели противостоять безобразию — куда там, сами чуть за кошку не поплатились.
Да что женщины — мужика одного ни с того, ни с сего за лодыжку доберман цапнул до кровищи. Аномалия какая-то. Вон и клещи появились, сроду их не было в наших краях, напугали моего внука. Как отличить клеща от жука? Быстро сосчитай ему лапки, если их шесть — ничего страшного, но если восемь — это может быть клещом. Так ребенок быстрому счету научится, хоть какая-то польза от злыдня.
Комары нынче стали какие-то живучие: поймаешь в кулак, даванешь, вроде как крандец насекомому. Но стоит открыть ладонь — выпархивает, как ни в чем не бывало.
В августе неподалеку от Магадана, в районе Ойринской косы выловили сетями огромную трехцентнеровую лососевую акулу (одна печень 30 килограммов), обычно обитающую в южной части Охотского моря на глубинах до 650 метров. Теплая вода — до 16 градусов и ее сбила с толку. Потепление и на голубей повлияло. Нет, ни на кого они не нападают, наоборот, возле фонтана заметил, как голубь голубку ласкал, сзади пристроился. Тихий вроде, а туда же, герой-любовник. Совсем стыд потеряли, — сказала одна почтенная магаданка, комсомолка 50-х годов прошлого века. Наверное, порнухи насмотрелись по кабельным каналам, недаром возле наружных антенн на крышах крутятся. Эти кабеля для кобелей. А для сук? Да тем недосуг.
Кстати, старшее поколение магаданцев, ровесники города, благодаря потеплению, активничает, как никогда. Одна бывшая учительница из двухкомнатной хрущевки решила квартиру перестраивать, поддалась всеобщему поветрию. Ванну она уберет, поставит импортную душевую кабину. Она ванну давно недолюбливает: когда избыточный вес, приходится немало размышлять над тем, как с ним управляться. Жаль, что технический прогресс все еще глух к проблемам полных людей, вот разве что есть неподалеку от телевышки магазин одежды «Пышка». В первую очередь это касается 4-центнеровых американцев и австралийцев. Правда, вряд ли они знают, что такое квартиры хрущевского типа.
Площадка у фонтана имени 60-летия Магадана железобетонными плитами оформлена, словно игра в «классики», на каждой клеточке по голубю, а то и по два. Очень хорошие задачки можно сочинять для подрастающего поколения. А как я был поражен, увидев в парке, в самом центре сходящиеся к фонарю «кобра» мощные провода с голубями. Вот уж где один в один задачка по арифметике из моего детства! Почему я так радуюсь, словно сбылась давняя сказка? Мир, отмытый денежными потоками, сначала мертвым, затем живым, солнечно сверкает на моем внутреннем жидкокристаллическом экране. У денежных знаков пять или шесть степеней защиты, уж не помню. И только от безденежья у них защиты нет.
Мой внучек, мой ровесник, если бы я был первоклассником, как раз к школе готовится. А этим летом столько сизокрылых развелось, что на плитах и на проводах не умещаются. Фонари облюбовали. Фонари под старину, с плоской крышкой наверху. Всего их 16, на каждом по два-три голубя расположились. Вот и сосчитай возьми.
Пока сидел на солнышке в сквере, три вороны пролетели со скрежетанием. Будто из басни, за сыром. И еще одна незнакомая птица, вне пределов видимости мягко провозгласила: «куга, куга, куга». Стасу напишу, пусть растолкует. Я ему про соловья-красношейку писал. Стас ничуть не удивился и сообщил, что водился такой соловушка на Голубом озере в семи километрах от Талой, где мой друг прожил немало лет.
Этот поселок доводил меня до нервного потрясения шумом тополиной листвы, которой не бывает в городе и строительными усилиями ласточек. Или стрижей. Во всяком случае, у них раздвоенные хвостики и неутолимый строительный инстинкт. (Деревенская ласточка — символ Эстонии, а также — название, не вкус — конфет из недавнего прошлого.)
К зданию курорта Талая, выстроенному по проекту академика архитектуры, эти пернатые трудоголики делали свои дополнения. Их пристроечки мудрено не заметить, но соловей! Прятался, что ли?
«Я часто ездил слушать его пение. Еще слушал его на Тринадцатых озерах. Это за двумя перевалами, куда мы с Аликом Мифтахутдиновым и Витей Ивановым ходили на рыбалку и охоту. Иванов еще подстрелил утку и забыл на камнях, Тамара Кухаренко через неделю нашла и сделала шашлык. Понятно, не на пользу ей пошла такая просроченная пища.
Песня красношейки слабее настоящего соловья. Да и настоящие тоже разные. Возле станции Челюскин жил соловей, слушать которого было удивительно. А уж на Украине их тьма. Не довелось слышать курского соловья, люди едут за ним со всех губерний.
Мой брат Виталий ловил и держал соловьев. Проблема была в добыче муравьиных яиц для кормежки. Сейчас держит только кенаров. Соловьев слишком сложно».
Сижу в сквере. Один, без Стаса. Без соловьев. Может, придется еще свидеться. Девушка прошла — изумительные ножки. Левая — идеальная, правая толчковая. Ножки длинные, как у цапли. У меня могла бы быть такая внучка, если бы вовремя подсуетился. У Стаса таких две — студентки.
Мне жаль, что уже 18 лет нет в живых Мифты — талантливого человека, писателя Божьей милостью, рыцаря Севера и его верного оруженосца Иванова, доктора геологии. А Тамара — я ее никогда толком и не знал, не знаю и теперь. Может, псевдоним?
Без друзей-товарищей еще суровей кажется Колыма, и только присутствие в природе таких трепетных созданий, как птицы, не дает предаться греху уныния.
Может быть, я когда-то услышу соловья-красношейку, правда, уже которое лето не могу выбраться за город. Внук с бабушкой выезжают на автобусе за водохранилище ТЭЦ, где стремительно течет с горки наша небольшая речка Магаданка и растет на склонах брусника и голубика. Он уже видел там бурундука и пытался накормить его сухариками. Вдруг и соловей ему попадется! Вон он какой — красавец. Надо постараться его обнаружить. Показываю мальчику страничку из Интернета:
«Песня небогатая, но приятная на слух, и певец повторяет ее многократно. Пение — громкий свист «фиуить-фиуить» и щелканье. Гнездится чаще всего в приречных лиственных лесах, а также в горных кустарниковых зарослях или на равнинных лугах. Гнездо строит из травинок и растительных волокон. Кладка из 4–6 яиц насиживается только самкой. Птенцы покидают гнездо в возрасте 13–15 дней. Некоторые пары имеют в течение сезона два выводка. В домашних условиях соловей-красношейка хорошо приживается. Ему достаточно традиционных кормов. Любителей привлекает доверчивое отношение красношейки к человеку, милый облик, а также простая, но приятная песенка. При содержании в неволе красношейки не теряют яркую окраску горла и поют большую часть года. Они быстро привыкают к хозяевам и становятся доверчивыми».
Не знаю, каким будет следующее лето. Вдруг таким же теплым и прилетит под окно на рябину соловей! Поклюет ягод, они от сердца помогают. Ну, пусть скворец, да и серый воробушек был бы мне мил. И еще мечтается когда-то увидеть белую ворону. Белая ворона, воронкой вовнутрь.
Конечно, чайки стараются, заполняют тишину. Но они, честное слово, не певчие птицы. Конечно, я им благодарен, вон как упираются. И без того дикие, они теперь по утрам такую какофонию затевают, что люди просыпаются заиками. У помойных баков чувствуют себя хозяевами положения и буквально на голову садятся. Оттесняют от баков бичей. А в сквере, на антенном поле, где ханыги оставляют объедки и недопитые баклаги с «клинским», права качают, не пускают дворников приборку делать. Есть поговорка «на птичьих правах», теперь она поменяла свой смысл диаметрально.
Эх, чайка-зайка! Не суждено тебе стать символом мира. Знаменитый художник выбрал другую модель для планетарного символа пацифизма — голубя. Не нападая на людей, сизари завоевали наши сердца изнутри.
Тут еще дети индиго, у них аура цвета сизаря. Говорят, в Магадане одаренных талантами детей очень много, только воспитать их как следует не всегда удается. Ничего не поделаешь — судьба. Вон мне приходится встречаться с начинающими художниками и писателями, чей талант проклевывается лишь в пенсионном возрасте и поднимается над повседневностью на сизых, не великой мощности крыльях, согревает душу уютным домашним теплом.
Скульптурный Ангел мира в магаданском парке выпускает с ладоней отнюдь не чайку, не ворону, не баклана, не индюка (индюк думал-думал, да в суп попал), не гуся лапчатого, а голубя, предпочитающего ходьбу полету. Четыре страны — Гвинея, Кипр, Тонга, Фиджи выбрали голубя для изображения на государственных символах.
Ирина рассказала
Там, где она живет, на Портовой, вороны и чайки в это аномальное лето взяли за моду орать в неурочный час. Белые ночи, что ни выходной — народ тусуется с принятием на грудь. То окончание школьного года, то день рыбака, то праздник первой борозды. То день десантника, то день строителя. И, поскольку каждый из нас в душе и десантник, и рыбак, и строитель, праздники бывают шумные и долгоиграющие.
По весне Ирина попыталась воспитывать самую крикливую ворону, которая как-то по-особому жалась к человеческому жилью: «Что ты кричишь, людям спать не даешь?» — увещевала женщина. Возможно, птица подспудно желала быть прирученной и выказывала женщине знаки внимания. Свила гнездо над входом в дом: благодаря так называемым архитектурным излишествам там было достаточно пустого места для птичьего домика, прикрытого козырьком, по крайней мере, сверху, что позволило защитить потомство от растерзания чайками. Птенцы вывелись и сидели на пожарной лестнице, мертвой хваткой вцепившись в перекладину. Ирина с восхищением помнит их завидно сильные лапы. Потом семейство куда-то перелетело, оставшиеся не любят тишину, а людей презирают.
В сезон 09-го года птицы соревновались, кто кого перекричит. Автомобильный клаксон передразнивают, а клаксоны у нас по субботам по всему городу орут — свадьбы. Раньше-то под звук автомобильных сирен таксистов хоронили. Теперь создают молодые семьи. Да что клаксоны — теперь новая мода пошла — фейерверки в честь брачующихся запускают среди ночи, когда стемнеет, чтобы лучше было видно пульсирующие огни.
И еще мне сказали, у нас мода пошла домашних питомцев к слабоалкогольным напиткам приобщать. Некоторые магаданцы патологически не могут пить в одиночку. А собутыльную компанию в отпускной сезон не всегда найдешь. Да если у тебя питомец на руках, то от него не просто отделаться, как от банного листа. Каждый мнит себя полноправным членом семьи, права качает. Попугаи пьют коктейли, с наслаждением выдают ненормативную лексику. Морские свинки, подсевшие на гадание по билетикам, принимают для храбрости глоток «Абрау-дюрсо». То кошка подсела на пиво, то собака шампанское с хозяйкой на пару лакает. Ну и птицы на площади городского праздника из лужицы клюют бражку. Соответственно песни горланят, надрываются. Заснуть невозможно. Вот уже час ночи, два, а там и утро — четыре часа. Мне ведомо, как усилием воли подавлять в ушах звук автомобиля в разгар ночи. Привык за 18 лет жизни в центре нашего маленького города. А птицы — они живые, и голоса их обладают свойством передавать нечто непостижимое уму, подобно тысячевольтовому заряду в сердце, когда попадаешь в руки противошоковой бригады.
Вдруг шаги на лестнице. Кто-то выходит во двор, два такта тишины, да как бабахнет! Из ружья, что ли? Нет, из какого-то крупного калибра. Из старинной берданы. Больно уж громко. Народ было завозмущался, милицию и МЧС принялся вызывать, да только птички-то увяли. Угомонились. И вороны, и чайки. Так вам и надо, оглоеды. Кто-то вспомнил, засыпая, что автомобиль для перевозки арестованных по-прежнему называется воронок. Правда, органы правопорядка располагают и ярко раскрашенными машинами канареечного вида. Вот в них-то и надо установить специальную кнопку для вразумления обнаглевших чаек и ворон.
Ну и сладок же был сон людской до самого подъема. Кому на работу, кому куда. В детский садик. Школьники-то на каникулах, им хорошо. Даже безработные забылись тревожным сном, устав от безнадежных мыслей и дурных предчувствий.
В другом микрорайоне города методом тыка, а потом и методом пробок и ошибок мужчины нащупали свой способ противодействия птичьему ору: вдруг включилась противоугонная сигнализация: одна, другая, третья! В домах стеклопакеты едва не полопались, но, что и требовалось, воронье поджало хвостики.
Дальше — больше. Вот последняя информация. На крыше стат-управления, прежде наводненной чайками, не осталось скандальных стай. Кто-то подбросил туда двух мертвых чаек. А гибель сородичей для сообразительных рыбоедов — сигнал самый сильный, в сражение они не вступают, предпочитают отступить.
27 августа не слышно в городе вороньего грая, чаячьего ора, мелкие птахи неизвестно под какие застрехи забились, только одну синицу услышал на центральной аллее. Причина — дождь. В Кисловодске идут кислотные дожди, в городе Горьком — горькие. Магаданский — интенсивный, как в тропиках, но холодный, как чай со льдом. Идешь в плаще с зонтиком, а все равно промокнешь. Но есть моральная опора перетерпеть такие осадки с радостью: лесные пожары бушевали на Колыме, до города не доходило, но слабый аромат дыма ощущался, и иногда была видна слабая дымка. В начале августа дня три лило, душа радовалась за лесных жителей — возможно, погас огонь. А тут еще один пожарный дождь. Словно контрольный выстрел из водяного пистолета.
Один наш писатель в охране работает. Сутками на службе. Сутки отстоял вахту, а народу летом нет, вторые сутки велят. Конечно, трудно, а кому легко в наше-то время? Так и дождь: сутки льет, на вторые выходит. У нас в Магадане не принято мелочиться. Три месячных нормы снега, месячная норма дождя за сутки — в самый раз. Вот так я легко трачу месячную пенсию за день, когда плачу по коммунальным счетам.
Третий день дождя. Дождь вниз, фонтан вверх, похожий на поставленную вертикально метелку. Ветер. Стас по электронной почте спрашивает с тревогой: правда ли, что в Теньке дорогу размыло? Ему самому когда-то доводилось сидеть у разлившейся, словно река, дороги.
Не совсем так. В поселке Карамкен после прорыва дамбы на реке Туманная из 27 домов поселка большой напор воды снес 11. Один человек погиб, двое пропали без вести. Цитирую Интернет. В последние годы Магаданская область попадает в сводки российских новостей лишь из-за катастроф, а их, к счастью, не так много.
Дожди лили и лили, словно по команде: «Мочи!», они замедлили добычу золота — на 175 килограммов меньше намыто, чем за этот же период прошлого года. Вон в Сусуманском районе и снег валил — в августе, совсем как в прежние годы. Когда я в детстве впервые услышал от бабушки «гореть в аду», я понял это как особое свойство воды и побаивался сгореть во время умывания. Доля правды в этой штуке есть. Дождями 09-го года размыло в Карамкене на месте бывшего золотого рудника хвостохранилище с отработанными химикатами, и яд попал в нерестовые речки. И таких хвостохранилищ у нас немало.
Не могу удержаться, чтобы не привести для сравнения эпизод начала сентября 08 года. Дождь лил весь день, и молодые телевизионщики подкараулили меня в центре города. Вроде бы это та же группа, что перед первым снегом раскрутила меня на деловое интервью. А давайте, мол, не будем ютиться в кабинете. Давайте на улице снимем. Я и вышел в пиджаке. Отвечаю на их вопросы, а в воздухе микроснежинки. Ну и простыл. Не гонись за славой, поэт!
Почему-то им нравится задавать мне вопросы о погоде, признают во мне старожила. Пока выставляли камеру и микрофон под зонтиками, от порыва ветра упал штатив, прямо в лужу, с живописными брызгами. Частично на меня. Дождь был столь долгим, что лужи стали чистыми, как на сопках. Потом и я, из эффекта подражания, чуть не грохнулся. Наконец, камеру под зонтиком включают и задают мне по три раза два вопроса. Должно быть, не всякий ответ их устраивает. Редактор выберет по вкусу. Или ветер задувает в микрофон больно уж громко. Девушка-ведущая узнает, что я — писатель, спрашивает фамилию и хмыкает, как бы узнавая. Видел ли я такое столпотворение раньше? И почему это происходит — дождевая буря? Наверное, ожидали, что я такого ни разу не видел, и это сенсационный ветер. Мол, свидетельствует о потеплении климата. А я не могу быть столь категоричным. Немало теплых дней было прошедшим летом, и этот катаклизм — чтобы служба медом не казалась. Бывали ветра, что с ног валило, и морозы такие, что птицы мерзли на лету. Ну, немного приврал для колорита. Не без этого. Мне нравится, как они все принимают за чистую монету.
Сюжет прошел по НТВ, и родственница видела его в Москве. Позвонила, удивилась, почему зарос бородой. Мне и сказать нечего. Хорошо, что сюжет из Китая ее отвлек: там слона от героиновой зависимости вылечили.
Между тем невозмутимые магаданские таджики в полном недоумении и зависти — вот бы им в Ферганской долине столь обильные осадки — такие овощи бы вырастили, какие не снились китайцам. А здесь столько воды пропадает, да и смыло частично их плиточный тротуар.
Мы были семьей в их теплой стране. Идешь по улице — будто в духовом шкафу запекаешься. И что больше всего запомнилось — птицы. Голуби. Не такие, как в Магадане, а словно вышитые на шелке бархатом, коричневого цвета. Красивые, глаз не оторвать. Гладкие и пушистые, словно сиамские кошки: так они меня же удивили в свое время и продолжают удивлять. Я уж и не знал, с чем их сравнить. Может, с бархотками? Цветы такие — у библиотеки выросли. Наверное, такие голуби навеяли нашим предкам в древности представления о райских птицах. Наш мальчик, сын, пытался на пару с мамой утолить страсть к кормлению, приносил из столовой пансионата горбушки хлеба. Голуби не принимали дара, и пришлось привечать терпеливо поджидающих за забором осликов — серых и вовсе не бархатных, но милых.
Сергей рассказал
Старожил Сергей, он в Магадане чуть ли не с рождения, а недавно стал прадедушкой, поделился со мной несколькими птичьими наблюдениями. Даже не знаю, с чего начать. Наверное, с волнистого попугайчика, который жил у него в квартире с той поры, как хозяину сделали шунтирование. Никто не возлагал на волнистого надежд, что преуспеет в разговорном жанре. А пернатый друг и не пытался заговорить, оседлал, как говорят в цирке, оригинальный жанр, и обнаружилось это неожиданно. И потому особенно развеселило.
Прилег Сергей на кушетку после сумасшедшего дня расправить спинку, только настроился вздремнуть, раздался «дин-донн» — дверной колокольчик. Поднялся открывать. Кто там? А за дверью никого. Наверное, подростки шалят. Вернулся на диванчик, зевнул, сладко растянулся. Динь-донн! Чтоб вам, неугомонные!
И опять пошел к двери, теперь уже готовый биться об заклад, что за дверью никого. Стал анализировать ситуацию. И пришел к выводу: волнистый трезвонит, больше некому. Надо проверить. Для наблюдения за попугайчиком приладил зеркало, совершил контрольное лежание. И точно. Птичка звукоподражанием занимается!
Был у него и говорящий пернатый друг. Не попугай — ворон. На даче приспособился к людям прилетать со словами: «Боренька хороший». Это значит, кушать просит. Угощайся, не жалко.
Там же, на даче, жил котенок Ганс — совершенно белый, пушистое создание. Но — чертенок по проделкам. На птиц любил охотиться. Ни одну не поймал, но зато — адреналин. Как скрадывал ворона, раза в два больше его ростом — умора. Белый охотится на черного. Жаль, видеокамеры не было у Сергея под рукой.
Ворон так освоился среди людей, что потерял всякую бдительность. Не отреагировал на перемещения кота. Подумаешь, молекула — какая от него опасность? Тот напал сзади, да всерьез, на спину птице залез, но не знал, что делать дальше. Ворон суматошно замахал крыльями и поднялся с пассажиром. Вне себя от ужаса, Ганс глубоко вонзил когти в птицу и поднимался на летательном аппарате тяжелее воздуха все выше и выше. Вот уж вершины лиственниц оказались внизу. Кот с ужасом понял: надо прыгать. Расставил лапы пошире, шерсть вздыбил — не парашют, но лучше, чем совсем ничего. Сыграл в белку-летягу. Приземлился-то как? Хорошего мало, но жить можно. В охоте на дичь его постигло полное разочарование. Перешел на рыбную ловлю из аквариума.
И еще одна история, произошла в доме с балконом. Сварил наш магаданец бульон, поставил на балкон студиться, чтобы уж потом переставить в холодильник. Когда стал это делать, интуиция подсказала: открой кастрюлю. Открыл, мяса нет.
Что случилось? И так и сяк мозгует. Ничего путем умозаключения не может добиться. Пришлось затеять долгий эксперимент с использованием современной техники.
Снова сварил бульон, поставил на то же самое место, приспособил видеокамеру с датчиком движения.
На сей раз удалось установить истину. Мясо утащила чайка. Слегка отодвинула крышку, просунула голову и аккуратно ухватила кусок. Плавно тянула его, да так, что крышка хлопнула и обратно на место легла. То-то радовалась, что надыбала кормное место. Сама нашла, никому не разболтала. Жаль, эта лафа быстро кончилась.
Юбилейные нюансы
На праздник 70-летия города многие приходят в парк. Вот дети с учительницей с игровой площадки. Возле изваяния Ангела мира, спиной к нему, стоят стенкой, смотрят на деревья и траву. Весело им. Глянь — воробей! Их восхищают немногочисленные в северном городе мелкие птахи.
Смотрю: не воробей. Явно синичка. Грудка у нее характерная. Учительница, снисходительно так: что, мол, вы хотите — дети же, у них все птицы одним именем зовутся.
Громко маниакально повторяю: это синица, у нее грудка желтая. А это трясогузка — хвостик длинный (национальная птица Латвии). А воробушки еще заявят о себе. Они встают на рассвете, чтобы пропеть свою простую песенку. Так вот слышал я спросонья характерное чириканье в два или в три горлышка под окном, где растут три рябины да четыре ольхи. На следующее утро завел будильник, проснулся пораньше, чтобы проверить. И все-таки не воробьи, не чирик-чирик, а цык-цык-цык. Синички, и то как-то скороговоркой. Стесняются, что ли? Вороны их морально задавили.
Изваяние ангела появилось на месте скульптуры сидящего Ленина несколько дней назад. Нынешние дети уже не знают, кто это был, фанерным коробом накрытый и даже компьютер не выставляет автоматом это имя с большой буквы. Другая эпоха, на месте здания Дальстроя НКВД — храм в честь Троицы возведен.
К прежнему юбилею города, десять лет назад, с размахом был сооружен сквер на месте бараков и сараев, в нем фонтан — тогда он в городе был единственный, это вызывало культурный шок. Раньше-то можно было видеть, при большом везении, фонтаны, которые пускали киты. (Кстати, одного мертвого кита выбросило на берег бухты Нагаева летом 06 года, так весь город там перебывал: хоть какое-то развлечение. А птицам пир горой.) К сожалению, водомет не блеснул долговечностью, трубы в то же лето оказались забиты сором, на какое-то время в и квартирных кранах пересохло горло. Правда, связывать одно с другим — некорректно.
А поначалу, когда отцы города церемонно ленточку перерезали, фонтаны извергали из себя столько воды, что проходить по асфальтовым дорожкам означало попасть в струи восходящего душа. Порыв ветра, и ты в мельчайших брызгах.
Смутясь, фонтанные форсунки замолчали, будто воды в рот набрали. И службы не стремились чинить. Разве что под давлением общественности. Бетонное ложе, по которому стекала каскадом вода, в первый год лишилось праздничного вида и напомнило ливневую канализацию. Через несколько лет пришла идея положить там почву и насадить цветы, будто это не фонтаны, а клумбы. (Года два прошло, узнал, что в Париже многие фонтаны переделали в клумбы.) И все-таки иногда наступал блаженный миг: подобно брызгам шампанского мелькали на солнышке брызги юбилейного фонтана, и дети обступали водомет и визжали от восторга, если на лицо и плечи ветром сносило на них редкие капли, а ведь иногда кропило наотмашь.
Девочка стремится умыться в фонтане, а мама, судя по виду, учительница, не дает: мол, сядь на скамейку и сиди. Так она и усидит!
Чаша фонтана зимой усилиями дворников заполнялась грязным снегом пополам с голубиным удобрением выше человеческого роста, от дополнительных нагрузок она пообносилась, облицовочные плитки и замурованные отделочные камушки выщербились от прикосновений воды, льда и детских ручонок.
К 70-летию города дошла очередь подремонтировать любимое место восторгов детворы тщательнее обычного. Благо, что появилась в городе созидательная сила — приезжие строители-таджики. У себя в Средней Азии они знают настоящую цену воды и уверены, что в сказке про Буратино в тесной каморке у папы Карло был изображен не очаг, а фонтан.
Спустили воду, любовно, с суфийской тщательностью орудуют мастерками, кладут на дно бетон. Смотришь, и сердце радуется, как они это смачно делают. Голуби тут как тут — тщательно печатают шаг, оставляя на свежем бетоне похожие на стрелки следы. Увековечиваются, должно быть. И вот ведь что делают: долбят клювами не затвердевший бетон. Что они там находят съедобное?
После первого в городе появилось несколько фонтанов, в том числе на перекрестке, рядом с магазином «Перекресток». Небольшой такой фонтанчик, напоминающий две чаши, поставленные друг на друга. Больше всего новинке обрадовались голуби. Встав лапами на одно блюдо, они легко дотягивались клювами до другого. Идеальная голубепоилка. А рядом на скамейке пьют пиво из пластиковых бутылок люди, которых не спутаешь с любителями абсента и патриотами хлебного кваса. Сизые крылья голубей причудливо сочетаются с сизыми носами этих людей. Такое ощущение, что новинки благоустройства создавались именно для них, не замороченных проблемами избыточного потребления и карьерного роста.
Есть посреди городского центра дом с островерхой деревянной в наростах мха крышей, окруженный северным садом — тут и рябины, и черемуха, и сирень. Дендрарий, заложенный в 35-м году. Оттуда слышен вороний грай и отчаянные кошачьи жалобы. Три птицы над самой землей тревожно и грозно, а как собственно иначе общаются чернокрылые? — перелетают с места на место, задевают крыльями песок. За происходящим наблюдает молодой человек из открытого окна стоящей рядом пятиэтажки. Спрашиваю, что случилось. Оказалось, вороны наседают на кота Тимофея: позарился на вороненка. Навалились, тройным ором оглушили и толчками крыльев оттеснили хищника с заповедной территории. Пришлось мурчалкину спасаться за юбкой пианистки Люси. Она к зиме поменяла свою жизнь, из квартиры перебралась в малосемейку. А Тимофей погиб — разорвали собаки.
Теплынь в городе, хочется гулять на улице и активничать. В сквере у театра пахнут медом клевер и пижма, флоксы разботвились на железобетонных клумбах, приподнятых над уровнем земли на метр. Любители комнатных цветов по ночам воруют почву для дома и потом добавляют туда опилки, известь и всякую всячину. Вот бы приручить голубей опорожнять желудки на эти клумбы! Конечно, птиц я не собираюсь ловить, а вот женщины, одетые по-летнему, с открытыми плечами и ногами волнуют меня и давят на речевые центры. Так и хочется говорить комплименты и дарить им цветы. Но я забываю слова и ограничиваюсь внутренним мычанием. Я подозреваю, что в нашем городе не просто вырастить сына, а убить змею не получится — не водятся они в вечной мерзлоте, посадить дерево — тоже труд невероятный, и лишь некоторым удавалось вырастить сад. Посадить человека легче — мрачная шутка далеких уже времен.
5 октября. Молчит птичья братия, зато двуногие бакланы, бьющие баклуши — как с цепи сорвались. Гульба, визг тормозов, крик клаксонов. Звуковые колонки — как отбойные молотки. А в ночь с 6-го на 7-е — затишье. Глухо. Падает первый снег, липнет на деревья, под утро ветер качает потяжелевшие, как боксерские груши, гроздья рябин.
Я обещал внуку сорвать ягод, когда их побьет мороз. Наверное, уже ударил. Птицы станут клевать скупые дары магаданской земли, но после обеда, когда снег подрастает. Первыми налетят синицы. Клюнет, не склюнет, а что на землю упадет, другие подберут — те же воробушки и голуби. А скоро подкочуют снегири, будут красными грудками хорошо сочетаться с красными гроздьями.
Перед Новым годом Стас открыл мне тайну про рябину. Там, в Приозерске, прилетели тысячи свиристелей. Жрут рябину. Половина ягод на земле. Следом летает ворона и смотрит, не заболел ли какой? Заболевшего сжирает. Вот это «Скорая помощь»! Больных в стае нет. Через пару дней все до единого откочуют на поиски новых ягод. Я им рад и весь в восторге! А как же у нас поклевать?
До Рождества вопрос оставался открытым. И вот на проспекте Маркса, не доходя до кафе «Сказка», напротив дома со свежепостро-енным фонтаном на декоративные плитки, которые осенью уложили таджики, а теперь они же любовно сгребают непривычный их южной душе снег, я увидел красное крошево рябиновых ягод, а на высоких, по нашим меркам, рябиновых деревьях четыре десятка диковинных птиц покрупнее скворцов с характерными хохолками на голове. Неужто, свиристели?
Сердце отмякло и воспарило к птицам, глаза обескураженно щурились, пытаясь уловить другие подробности их обличил. Пытался навести на них объектив цифровика, выдвинув на самое большое увеличение. Где там! Бесполезно. Они стремительно исчезали из поля зрения, по подвижности превосходя привычных голубей и чаек. Летали группами, поражая чистотой и стремительностью маневра. Мне вспомнились фильмы с Чеки Чаном — динамичные многолюдные мизансцены. Стремительно перемещаются они в зимнем небе. Читаю про свиристелей в Интернете. Как всегда, сведения противоречивы. Свиристели вроде бы живут по всей таежной зоне страны. Есть дальневосточные особи. Упоминаются свиристели, живущие на севере Канады. Есть вид, питающийся кедровыми орешками. И они певчие! Нежно выводят: «свирисвирисвири». Пусть и с простой песенкой. Рядом на схеме — снегири, совсем другой профиль. Друг из новосибирского Академгородка отозвался: мол, у нас свиристелей полно. Радуюсь, сам не пойму, чему.
Потом-то профессионалы подтвердили: есть в наших краях этот вид! Более того, именно в Рождество 10-го года было необычное нашествие редких птиц. Оказывается, то, что мы видели с мальчиком — полусотня — малая доля — профессионал, принесший мне фотографии свиристелей, видел в тайге полтысячи. Вот какое было лето, и в январе аукается. Как я провел лето и как лето провело меня…
Мы снова стоим под рябинами. Вдруг прилетят? Японские свиристели, оказывается, от Магадана севернее обретаются, до самой Чукотки. Показываю внуку на снегу поломанные красные ягодки. В некоторых местах их множество, лежат сплошной коркой. Мальчик сокрушается, что так и не удалось попробовать рябинки. А чуть раньше видел он в центре города мертвого голубя со сложенными крыльями, когда ходили прогуляться в ребячий военный клуб, где выставлена военная, в том числе и летная техника. Голубь врезался головой в сугроб. Как так спикировал — загадка. Мальчик первый заметил мертвую птицу, подсказал, а перед новогодним праздником заходил я с ним в «Сказку» за тестом, так и здесь мой наблюдатель отличился, заметил зеленую траву на газоне, где повыдуло снег. Цвет такой зеленый, будто озимая пшеница. Наверное, там теплотрасса плохо изолирована, подогрелись корешки. У нас из-за утечек тепла в крышах и сосульки нарастают, толщиной с молочных поросят. На нашем, кстати, доме, тоже, только повыше подъезд. А на Маркса, возле бара, видел я упавшую гантелю. От нее откололся один шар. Ребенок узнал — переполошился. Не буду, говорит, близко под окнами проходить. Я похвалил мальчика за умение делать правильные умозаключения.
Осенью в парке многие замечали белую полярную сову. Казалось бы, должна ночью летать, а днем спать от избытка света. Но это полярная сова, ей ведома и полярная ночь, и полярный день, когда солнышко все лето не заходит. Елена Федоровна свою птичку сразу узнала и была рада, что люди не напугали совушку. Замерли по стойке смирно и молчат, наблюдают. А она-то сову каждый день видит на своем балконе. Хочет сфотографировать, да пока за аппаратом бегает, пока наводит, белой с черными точками птицы уж и след простыл. Умеет она в воздухе растворяться без остатка.
Кстати, видел голубей возле магазина «Гурман». Один белый, с мелкими крапинками. Почему-то решил, что он похож на полярную сову. И у почтамта голубей все больше становится, будто здесь работает подразделение и «голубиная почта».
А как там у Стаса?
Несколько запоздалое письмо по электронке: «8 утра. Черемуха за окном облетела окончательно. Меж пожухлой травы белеют клочки снега. Ветер, темнота, неуютье. Пришла пора вывешивать синицам сало. Вчера был на даче. Пилил, возил и колол дрова. Еще смотрел в небо. Видел три стаи гусей казарок. Голов по триста. Летят почти молча. Еще в воздухе мельтешат листья и мелкие птички. В другой раз сразу и не различить. Впервые видел, как вороны охотятся за перелетными птичками. По-эвенски любая мелкая птичка называется чукичан. Бедные чукичан! Я их тоже так зову».
Зимой 10-го года областная газета напечатала заметку по следам теплого лета. Черные казарки отказались от сезонных миграций на юг, остаются и в Охотских и Беринговоморских краях. Популяция выросла в десять раз, до сорока тысяч. Вот так вот!
Королек
(Кстати, национальная птица Люксембурга.) Надо как-то ласково называть девушек: лапочка, белка, кролик, а при соответствующих габаритах — слоненок, медвежонок. Красавицу, с которой познакомился на телестудии весной в силу производственной необходимости, достаточно звать по фамилии — Королек. Я уж грешным делом думаю: а не по анкете ли отбирают ведущих на этот телеканал. То была Небесная, то Радужная. И вот еще один вариант: Королек. Рослая и очень ладная особа, блондинка, волосы густые и, как теперь рекламщики говорят, живые.
Раньше, когда была молодой моя мать, волосы смазывали сливочным маслом. Если я что-то не путаю. Попробуй теперешним маслом смазать волосы — прям рвотный рефлекс. В ходу было и репейное масло — тоже с ума спятить. Или конопляное — тоже круто. Некоторые после хорошей бани с парной пахнут коноплей, и это их родной чарующий запах, никак не связанный с наркоманией. Ну, еще используют два дезодоранта одновременно: под каждую подмышку свой.
Конопля теперь под запретом, а репейное масло продают вместе с шампунем. Подозреваю, что его производят из нефти. Как дизельное топливо из рапса. Как-то все смешалось в мире бизнеса, глобализации и борьбы с наркотиками. Но где напасешься репьев? Семенами репейника кормили щеглов. Сам не видел, но словесный портрет помню. Щегла я не узнаю, разве что посмотреть в энциклопедии. Вроде как он отличается желтым оперением и способен петь. Вряд ли они водятся в Магадане. Кстати, один милицейский полковник рассказывал, что местные наркомичуринцы выращивали коноплю в теплицах. Для отвода глаз сеяли репейник и держали в клетках щеглов. Потом им самим пришлось сидеть взаперти несколько лет по решению суда.
Возможно, я видел щегла в раннем детстве, когда жил в умеренном климате Сибири, не могу ручаться за достоверность из-за аберрации памяти. Но отчетливо помню растущую на огородах в междурядьях коноплю, вяжущий вкус и терпкий аромат ее зерен. Не исключено, что конопляное масло мне давали с вареной картошкой и крупной сольцой. Подмоченная репутация конопли в период разгула наркомании вызвала у меня острое чувство тоски, как все, сидящие на игле полубольные и больные люди, пахнущие ацетоном и несвежим бельем (видел их мельком во время милицейской операции), предали мое детство, мою коноплю, — скромное лакомство сибирских огородов и пустырей, вместе с темно-синим пасленом, ягоды которого вызывали сложные возвратно-поступательные движения пищеварительной системы.
Несколько раз я слышал от своей мамы о существовании крохотной птички королька, европейского колибри, но ни разу не видел пернатое чудо вживую, и название птицы ассоциируется у меня только с матерью, а не с пернатым созданием. Есть еще птица коноплянка и, конечно, маковка. Все они, образно говоря, зяблики, которых хочется согреть на груди и одновременно большеротые галчата с душераздирающим «Кушать», на что хочется рефлекторно ответить: «Кушать подано»!
Девушку по фамилии Королек зовут Аня, у нее очень красивый прямой нос, чистый лоб и большие глаза. Вдруг вспоминаю девичью фотографию моей мамы — круглое лицо, аккуратный вздернутый носик. И длинные косы, чуть ли не до пят. Бывают ли нынче такие в нашем отравленном мире? Не знаю.
У Ани ясные, светлые глаза, будто беседовала с ангелом, смотрела на него во все глаза, и в них отразилось удивление и восторг.
Хотелось бы поделиться с окружающими нахлынувшими впечатлениями раннего детства. Вот бабушка напекла пряничных жаворонков — так было принято на Рождество. Я никак не решаюсь откусить птичке голову. А еще был день весной, когда отпускали на волю живых птиц — синиц, воробьев, чечеток, щеглов, тех же жаворонков. Со слабым скрипом открывалась клетка — лети, птаха! Пушкин посвятил этому обычаю стихотворные строки. Не меньшее волнение, чем от стихов, от самого действия.
Душа взмывает с птицей, ликует, славит свободу и волю. Оказывается, очень нравилось женщинам-арестанткам давать птицам свободу. Но не думаю, что этот обычай получил распространение в лагерях Колымы. Ведь чтобы кого-то отпустить, надо вначале поймать. А это, согласитесь, романтика: команды ловить и сажать птиц не поступало. А у нас и картофель сажают исключительно по решению суда. А так бы сороку, которая мотает срок сорок лет — да на волю!
Пусть летают как хотят! В любом направлении, хоть на другой континент. Пусть отдыхают на ветке. А если в кустах вдруг отыщется рояль, сыграют подходящее к случаю произведение — «Вальс соловья» или «Чижик-пыжик».
Не уверен, пекла ли мне бабушка «птичье» печенье, очень мало видел ее живой и тем более здоровой. Зато помню, как переезжали с ней и мамой из одного села в другое на санях зимой. В ту пору строилась линия электропередачи, сибирские деревни подключали к электричеству. Но до этого не скоро дошло, а сами столбы были поводом для радости. Взобраться бы на такой с помощью железных когтей! Надо ли говорить, что мы мечтали стать монтерами. И провода, и изоляторы, которые я ошибочно называл птичками, остались в памяти как на гравюре японского художника Хокусая. Бабушка, смотри, сколько птичек! Та соглашалась с улыбкой, а деда, который бы хорошо соображал в технике, у меня не было. И не скоро еще настала пора учиться строить скворечники!
Именно в то время я учился рисовать. Первый рисунок, как себя помню, был выполнен сам собой двумя карандашами — лист папоротника, и тут же я стал изображать птиц — чисто рефлекторные, в два маха, загогулины. Это не мешало птицам лететь на просторе синей, из-под сахара, упаковочной бумаги с надлежащей скоростью, пусть и не идеальным строем.
Не помню, когда я обратил внимание, сколько вокруг людей с «птичьими» фамилиями! Все они — милые и достойные граждане. Валерий Воробей — создатель молодежного литературного издания. Знал я и другого Воробья, Игоря — археолога: двадцать дней подряд возил его и маленькую экспедицию, одним из рабочих которой был мой сын, в малый наш аэропорт к вертолету. Погода не благоприятствовала полетам, фальстарт повторялся почти месяц. Вот и сдружились. Андрей Сорокач — гитарист, исполнитель и автор песен из Су-сумана.
Дмитрий Воронин — автор книг в жанре фэнтези, Юлия Цаплина — член молодежного литобьединения, тоже фантаст, к апрелю она преображается, берется за спицы и вяжет шерстяные жилеты — себе, мужу и дочке, оттуда же знаю музыковеда Лебедева. Галина Орлова — телевизионный режиссер, Альфред Соколиков — автор и исполнитель песен под гитару. Александр Соколянский написал повесть об отце, известном медике, его коллега Елена Гоголева — книгу стихов. Соколова — предприниматель, мама победительницы одного из магаданских конкурсов красоты. Галина Шпак (скворец) — поэтесса в Сибири. Ее имя можно трактовать как Галка — есть и такая птица. Жуланов Борис — поэт, прозаик.
Евгений Сычёв, специалист по белым гусям, его именем названа улица в чукотском поселке, он об этом написал рассказ. Ну и Голубева — молодая сочинительница. Была еще Лера Перепелкина — обозреватель прессы. И это не фамилия, доставшаяся от родителей, а псевдоним, стало быть, по нраву птичье прозвище. Потом перепелиная ферма появилась, яйцами торгуют — лечебные, говорят, особенно в сочетании с козьим молоком. Но Лера там не работает. Пока до этого не дошло.
Семейство Чайко — друзья писателя Олега Куваева, немало сделали для сохранения его памяти.
Есть и Скворцов — преподаватель, наши с ним сыновья когда-то дружили по месту жительства. Кукушкин — бывший прокурор, Владимир Сорокин — секретарь обкома партии, потом он стал служить в дипломатическом корпусе. Соловьевых знал нескольких. Одна из них — телевизионный режиссер, стала большой специалисткой в огородном деле.
Рискну предположить, что эти люди — мало чем отличаются от остальных, но, возможно, больше других в детстве летали во сне, и у них теплели глаза (бывает и такое) при виде своей, «тотемной» птицы, крылатой родни.
А ведь есть и города, другие географические объекты с именами птиц! Первый среди них, так мне видится, Орел. Города Решка нет. А еще Орловка. Воробьевка, Грачевка, Гагарин, Гаага, Лебедин, Лебединый, Лебединовка, Лебяжье, Сороки, Сорочинск, Сорочьи Горы, Вороново, Воронцовка, Гайворон, Петушки, Гусиноозерск, Гусиное озеро, Гусь-Хрустальный, Гусев, Галич, Скопин, Сокол, Соколова, Шпаковское, Тукан. Вот бы им всем стать побратимами!
Животные, которым не дано летать, тоже не обижены вниманием географии — Барановичи, Барановка, Бобров, Бобровица, Бобринец, Бобровец, Бобруйск, Большие Барсуки, Ершов, Судак, Форель, Чир (река), Тюлькино, Жабинка, Жуковка, Жукове, Жуковский, Змеино-горек, Кобеляки, Кобрин, Оленено, Волчиха, Енотовка, Козулька, Козин, Козловск, Козельск, Козловшина, Козульск, Кролевиц, Львов, Медведица, Медведовка, Медведок, Медвежий, Медвежьи острова, Большое Медвежье озеро, Медведево (а в Германии Берлин), Бэр, Берн, Быков, Быково, Выдрино, Кошки, Мышкин, Крысьи острова. Кота-Бару (наверное, это не совсем то, что слышится русскому уху), Котабато, Котбус, Коти, Котка, Котлас, Котово, Котовск, остров Кенгуру, Китовый: подводный хребет, Мамонтове, Нерпичье озеро, Тюленьи острова. Оленек. Раковник. А еще река Тигр помню с детства, город Осло.
Иначе говоря, вид из нутрии. Такая замечательная опечатка попалась недавно в Интернете.
Есть и взгляд из Космоса, где соседствуют созвездия Лебедь, Орел, Журавль, Павлин, Голубь, Феникс, Медведица Большая и Малая, Псы, Лев, Стрекоза, Рыба, Рак, Козерог, Волк, Муха, Скорпион…
И не дай вам Бог писать эпилоги к собственным предисловиям!