День шестой
1
Дом Зунати
Ужас проник в сон Саниры, заставив его сердце сжаться от смертельной тоски. Город уничтожит деревню лесных, дикари погибнут, Варами погибнет!
Юношу будто подбросило на тряпках, на которых он спал. Санира вскочил, не понимая, где находится и что происходит, но остро ощущая, что мир рушится. Его лоб покрывал холодный пот, широко открытые глаза таращились на светлеющее небо, пальцы дрожали…
Едва дождавшись утра, Санира кинулся к единственному человеку, который мог остановить кровопролитие. Он прибежал на чужой участок, бросился к хозяйке дома и стал взывать к справедливости. Он говорил и говорил. Как слабый, глупый ребёнок, возомнивший, что может вмешаться в дела взрослых, он говорил вроде бы разумные вещи, но его слова отпадали от Зунати, не оставляя на ней ни царапин, ни видимых отметин.
Глиняная фигура женщины сидела перед ним. На растрескавшейся от старости глазури лица застыло выражение усталости и равнодушия. Вылепленные небрежным мастером веки были полуопущены и почти неподвижны. Речная глина, использованная для придания белого цвета белкам глаз, покрылась красной сеточкой сосудов. Распухший от рыданий, покрасневший нос, каждый раз слегка раздувавшийся на вдохе, смотрел в сторону. И одно это красноречиво показывало потерявшему ощущение собственной никчёмности юноше, что застывшая маска его не слушает. Мысли изваяния были обращены на что-то другое. Они ползли змеящимися, переплетающимися ростками там, далеко, за пределами досягаемости.
– Ты ведь никто, – проскрипело изваяние.
Санира не знал, что на это ответить. Где-то в груди роилось понимание, что истина остаётся истиной, даже если её изрекают недостойные уста, но как это выразить словами, он не знал.
– Я действительно не прошёл ещё обряда… – начал осторожно говорить юноша, но равнодушная фигура рассыпалась глиняной крошкой, не оставив даже маски, с которой можно было бы вести беседу.
– Ведь ты понимаешь, что твоего сына умертвили не лесные, – произнёс Санира в пустоту. – Поход горожан на их деревню ничего не решит и ни за кого не отомстит. Это будет лишь горе для дикарей, которых мы умертвим и дома которых мы сравняем с землёй, и, возможно, новое горе для нас, если кто-то не вернётся из Леса живым.
– Ты слышал Наистарейшую, – равнодушно, пугающе ровным голосом ответило пространство. – Радигу умертвили лесные.
– Но зачем? – едва сдерживаясь, чтобы не закричать, говорил Санира. – Зачем им умерщвлять Радигу? Зачем им вообще умерщвлять горожанина? Зачем им умерщвлять человека именно таким способом? С таким ритуалом? Ведь они верят лишь в своих идолов!
– Ты слышал Наистарейшую.
Варами, невероятно высокая, немыслимо белокожая, безумно красивая, с развевающимися на ветру распущенными волосами цвета пшеницы стояла бестелесным символом здесь же, во дворе дома Зунати. Ей предстояло умереть, потому что всегда из того, что может произойти, происходит наихудшее. Если Город пойдёт войной на лесных, её умертвят, Санира не сомневался в этом. Она так далеко, там, в Лесу, однако судьба её решается здесь, сейчас, в этом разговоре с пустотой, принявшей форму сидящей на земле фигуры без лица.
– Ты же не веришь в вину лесных! – лихорадочно говорил юноша. – Зачем же тебе требовать мести? Зачем собирать горожан?
– А мой дом ничего и не требует, – тем же ровным тоном ответила Зунати, затем по-старчески, будто древняя старуха, поднялась и ушла.
Санира ещё несколько мгновений стоял неподвижно. Для него, собственно, ничего не изменилось – он ведь и так разговаривал с пустотой. Только теперь эта пустота не прикидывалась даже глиняной фигурой.
Юноша пошёл прочь. Он шагал по изрезанной полозьями саней улице. Ни одной мысли, как можно предотвратить столь бессмысленный и жестокий поход, у него не было. Мстит за смерть своего человека всегда дом умершего, а добровольцы – друзья, соседи, просто озлобленные горожане – лишь помогают. Отменить побоище можно лишь договорившись с главой пострадавшего дома. А что если она не хочет мстить, а поход всё равно собирают? Кого в таком случае просить? К кому обращаться?
2
Дом Наистарейшей
Санира увидел Субеди сразу. Она кормила свиней, грязной рукой отгоняя особенно нахальное рыло от щелей в белеющем новыми срубами загоне. Одета она была в самую обычную одежду, латаную-перелатаную, давно не стиранную. С осеннего сбора урожая, когда Субеди срезала пшеницу совсем рядом с Санирой, юноша и не видел её такой. Жрицы – самые обычные женщины, однако те, кто не живёт рядом с цитаделью, редко видят их за повседневными заботами.
Перепуганный Санира стал высматривать Нимату, надеясь, что тот поговорит со своей тёткой вместо него, но друга нигде не было.
Заслышав шаги, Наистарейшая повернулась, и юноша в панике заметался. Какая-то часть его требовала немедленно бежать отсюда, другая – остаться, потому что старшая жрица была его последней надеждой. Он, так и не сумевший выдавить из себя ни слова, когда Субеди была готова ему внимать, теперь должен был сам заговорить с ней. И не просто заговорить, а убедить выслушать! Он, не прошедший обряд слепок будущего мужчины… Оболочка, лишённая собственной богини!
Взгляд Саниры случайно скользнул по Наистарейшей, и юноша оторопело замер. Перед ним была ещё одна глиняная фигура. Та же паутина трещин, та же красная сетка в глазах, тот же распухший нос, та же неподвижность, тот же пустой взгляд. Это разрушило его разговор с Зунати. И именно это облегчило первые слова перед Субеди.
– Я Санира дома Ленари, Наи…
Воздуха не хватило. Язык онемел. Поджилки затряслись. Юноша сглотнул и заставил себя завершить приветствие:
– …Наистарейшая. Милостью сестёр-богинь!
– И тебе да благоволят они в своей безмерной благосклонности, – ответила женщина древней фразой.
Мелкими шажками подбираясь к загону, юноша почувствовал, что слова застревают в горле. Перед ним была женщина, ежедневно лицом к лицу общающаяся с сёстрами-богинями. Он чувствовал свою ничтожность. Он ощущал, что на него смотрит самое могущественное на обозримых землях величие.
– Нимата отправился в Лес помочь с рубкой деревьев, – произнесла Субеди. – Приходи вечером.
По ушам хлестнул всё тот же равнодушный тон, та же ровность голоса, то же дыхание пустоты. Здесь не было Наистарейшей. Лишь лишённое жизни пространство.
А с ней-то что случилось!
– Поход на лесных… – промямлил Санира и остановился. Ему опять не хватило сил завершить начатую фразу.
– Ты ведь не прошёл обряд, дитя. Тебя не возьмут.
– Наоборот…
Слово вылетело, и теперь Наистарейшая ожидала продолжения. Её здесь не было, она не слушала, она не хотела слушать, её мысли были в какой-то немыслимой дали, и в то же время её глиняная фигура смотрела прямо на юношу.
Нижняя челюсть юноши задрожала. Какой-то звук рождался на губах, но пока ещё ничего не было слышно. Если бы на старшей жрице был церемониальный наряд, а не одежда для ухода за свиньями, Санира бы сбежал в то же мгновение. Или умер на месте.
– Я, конечно, не пытаюсь… Что я прошёл обряд… Что меня возьмут…
Глиняная фигура смотрела сквозь него.
– То есть… Я не хочу в поход… Я прошу тебя… остановить… То есть я хочу попросить тебя… остановить… – Санира окончательно запутался и уже обречённо выдохнул: —…поход.
– Ты ошибся, мальчик, – ровно заструился звук. – Я ничего не решаю.
Как?! Что?! Что она говорит?!
– Иди к Гароле.
Ах, она о военных полномочиях старшего воина! Да при чём здесь это!
– Дело не в военных полномочиях… – полушёпотом, понимая, что он спорит с самой Наистарейшей, сказал Санира. – Поход ещё не начался! И причиной его является ошибка!
– Дело не в военных полномочиях, – пространство отторгло его слова, хотя кто-то и мог подумать, что это эхо. – Всё решает Гарола.
– Он лишь мужчина, – пробормотал юноша. – Если ты…
– Да как ты не понимаешь! – глиняная фигура внезапно, в один момент резко расширилась, покрылась трещинами и распалась, засыпав Саниру острыми осколками. Внутри неё была не пустота. Нет. Там сидел сильный, гибкий, озлобленный, полный страха и жажды мести зверь. Его усыпанный шипами-лезвиями хвост сверкнул в воздухе. Морда надвинулась на Саниру, и прямо перед ним зависли тринадцать пылающих жарким пламенем глаз. Усыпанная острейшими зубами пасть выдохнула: – Теперь Гарола управляет Городом!
Санира в испуге отшатнулся, однако зверь не собирался отпускать его. Змеиное тело изогнулось, взяв юношу в кольцо, и злые глаза, все тринадцать, вновь повисли прямо у лица.
– Они думают, что мои решения плохие, а его – хорошие! Что действуют обряды, проведённые любой жрицей, даже просто женщиной, а управлять должен он!
– Кто… Кто так думает? – прошептал ошарашенный Санира.
– Люди! – выдохнул зверь. – И неважно, что я Наистарейшая! Если люди не верят старшей жрице, им нужен лишь повод… А Гарола! Вождь Города! Старший стражник! Человек, в мирное время выгрызший себе военные полномочия… Праведный воин, который никогда не ошибается… Горожанин, пекущийся о благе каждого…
Зверь был так страшен, что Санира не мог ни о чём думать. Взгляд тринадцати пылающих, пронзающих, ужасающих глаз парализовал…
Чуть в стороне появился силуэт. Кто-то из дома Субеди. Женщина делала Санире знаки, но он не мог их рассмотреть, потому что прямо перед его лицом висела голова чудища…
Несколько жутких мгновений ничего не происходило. Потом зверь стал съёживаться, исчезать, растворяться в воздухе. И вот уже Субеди, женщина из крови и плоти, с трудом разжала пальцы, державшие Саниру за плечи. Глаза её погасли. Она отодвинула своё лицо от лица юноши и отступила на шаг.
– В общем, со своим делом иди к Гароле, – прохрипела она устало.
Напуганный, не в силах отвести взгляда от Субеди, Санира попятился.
– Иди, иди, – добавила Наистарейшая, отвернулась от него и старческой походкой направилась к загону со свиньями.
Юноша продолжал пятиться. Его перехватила женщина, делавшая знаки, и горячим шёпотом забормотала в ухо:
– Ты же понимаешь, никто не должен узнать о том, что здесь произошло. Если ты проговоришься, сёстры-богини нашлют на твой дом множество бед, да и земная кара будет не менее страшной.
Она вроде бы лишь шла рядом с Санирой, но он чувствовал, что её руки тащат его прочь.
– Наистарейшая! – крикнул Санира, вырываясь из цепкой хватки.
Субеди повернулась.
– Наистарейшая, почему ты сказала, что Радигу умертвили лесные?
Старшая жрица молчала, глядя на юношу.
Женщина её дома продолжала оттаскивать Саниру. Она была слабой, и юноша понимал, что без всяких усилий мог бы оставаться на месте, если бы захотел. И всё же медленно отступал, глядя на Субеди.
– Гарола, – ответила Наистарейшая. – Гарола воспользовался моим неосторожным предположением, привселюдно высказанным в ночь, когда принесли Радигу…
Санира растерянно заморгал. Зачем старшему воину столь очевидная ложь?!
Последние слова окончательно лишили Субеди остатков жизни. Так и не дойдя до загона, она тяжёлым кулём села на землю.
– Всё, всё, иди, – снова забормотала женщина, державшая Саниру за одежду. – Наистарейшая ответила на твои вопросы. Уходи. Уходи же наконец!
– Наистарейшая, что тебе на самом деле сказали сёстры-богини? Кто умертвил Радигу?
Субеди подняла голову и устало посмотрела на Саниру. Криво ухмыльнулась:
– Ты и сам знаешь!
3
Дом Наистарейшей
Слова Субеди оглушили Саниру. Он знает, кто умертвил Радигу? Он?
Оторопевший, Санира брёл от дома Наистарейшей, ничего не видя вокруг.
С чего Субеди взяла, что он знает? Как она могла подумать такое!
Что вообще означают её слова? Что виновны всё же лесные? Или что он скрывает лиходея? Или что это он сам и умертвил Радигу?
Кто-то натолкнулся на ошеломлённого Саниру, но тот этого даже не заметил.
А вдруг Нимата в ярости рассказал своей тётке о выброшенном каменном шаре? Что тогда должна была подумать Наистарейшая?
Нимата, змеиные его потроха! Вот друг! Если старшая жрица расскажет о шаре Гароле, тот возьмётся за бесправного юнца всерьёз…
Что же делать?
А как же сёстры-богини? Ведь Субеди разговаривала с ними! Они-то должны были поведать ей правду! Или их тоже кто-то обманул?
Мысли Саниры продолжали тягуче возвращаться к одному и тому же. Непонимание, страх, растерянность, ощущение бессилия – всё это сковывало движения, опутывало тело. Жалость к самому себе засасывала…
Разве возможно обмануть наивысшие силы мира?
Едва Санира вновь обрёл способность видеть перед собой, он испытал новое потрясение. Прямо у его ног лежал обломок зажигательной стрелы.
Юноша поднял голову и обнаружил, что стоит у дома Шунучи.
Как это возможно, чтобы после стольких осмотров здесь, на самом видном месте, лежала стрела?!
Сомнений, однако, не было. Обгоревшая палочка с кремнёвым наконечником. Прямо у ноги!
На участке копошилось несколько женщин, включая и ту, молодую, с ребёнком. На этот раз она носила младенца на руках, медленно, размеренно шагая туда-сюда. Увидев Саниру, она улыбнулась. Остальные женщины вообще не обратили на него внимания.
Ошеломлённый юноша сделал несколько шагов вдоль дома. И сразу же увидел в тени обгоревшего куста ещё один обломок зажигательной стрелы. Не веря себе, поднял его. Повертел в руках. Да, это была именно зажигательная стрела. Гладкая палочка с обуглившимся кремнёвым навершием и зажатой в его креплении обгоревшей тряпичной лентой с остатками дёгтя.
Санира хорошо помнил, как он несколько дней назад заглядывал под этот куст, пытаясь найти хоть что-нибудь. Тогда здесь ничего не было. Так же, как и вообще по всему участку Шунучи…
Найденная только что стрела немного отличалась от той, что он обнаружил у дома Зунати. На полуобгоревшем обрывке тряпки ясно виднелся рисунок охрой. Змей.
Юноша смотрел на это изображение, не веря себе.
Санира ещё только подбирал стрелу, а в глаза уже бросилась другая, такая же, лежавшая в нескольких шагах впереди. Он поднял и её. И сразу же разглядел ещё одну, выглядывавшую из выбоины на повороте улицы. Её не нужно было искать, она была у всех на виду. Полуобгоревшая зажигательная стрела, такая же, как и остальные.
Санира растерянно оглянулся и увидел ещё одну стрелу, прямо в угловом стыке колод.
В стыке колод!
Замечательно! Новые колоды, которые притащили сюда спустя два дня после пожара, и из щели между ними выглядывает зажигательная стрела, которой якобы был устроен этот пожар…
Откуда всё это взялось?! Что вообще происходит?!
Санира стоял посреди улицы и не знал что делать. На миг ему стало казаться, что он теряет связь с этим миром, что война с лесными, слова Наистарейшей и появление стрел спустя пять дней после пожара кажутся немыслимыми только ему, а на самом деле всё просто – он сошёл с ума!
Санира упал на землю, прижался к ней губами и заговорил:
– Это я, Санира дома Ленари, всегда приносящий тебе жертвы…
При каждом выдохе прямо перед глазами шевелилась какая-то травинка.
– Я прошу о милосердии…
Как это часто бывает, именно теперь, когда песня справедливости понадобилась, он позабыл все слова. Но жрицы столько раз говорили, что вера и искренность – это всё, что на самом деле нужно…
– Я не умерщвлял Радигу! Я спрятал камень, потому что подумал, что шар указывает на меня. И сделал это не потому, что я в чём-либо виноват! Ты, всезнающая и всевидящая, вспомни ту ночь, когда Радига погиб. Я ведь грузил кремень, а потом сторожил имущество дома. Меня в полночь сменил Донира. Когда он пришёл, я ведь сидел у костра около наших саней…
Едва произнеся эту фразу, Санира тут же понял, что это его никак не оправдывает – умерщвление могло произойти на рассвете, а значит, то, что он был в Городе в полночь, не доказывает его невиновности. Юноша добавил:
– Ленари видела, как я ложился спать и как просыпался. Она помнит! Богиня-Земля, будь моей заступницей! Прошу тебя о справедливости…
Ещё не закончив последнюю фразу, Санира перевернулся на спину и, щурясь на слепящее солнце, горячо зашептал:
– Богиня-Небо, это я, Санира дома Ленари, всегда приносящий тебе жертвы. Прошу тебя о справедливости и милосердии…
Он говорил и говорил. Он убеждал Небо. Он вновь поворачивался и убеждал Землю. Он приводил всё новые и новые доводы, и богини стали прислушиваться к нему. Санира чувствовал, как затих ветер, видел, как перестала под его дыханием шевелиться травинка, слышал, как пронзительно закричал и умолк в небе подсоколик.
– Ты чего?
Высоко в небе птица завершила круг, а потом внезапно, без всякого предупреждения, бросилась вниз. Её стремительное падение, казалось, было нацелено прямо на Саниру, но вскоре стало понятно, что подсоколик охотился на дичь у подножия холма.
Юноша почувствовал облегчение. Богини его услышали. Богини поняли. Богини согласились с ним.
– Ты чего?
Санира перевёл взгляд на молодую женщину, с которой столько общался последние дни. Она была без ребёнка. Наверное, оставила его на одну из тёток.
– Милостью сестёр-богинь, – пробормотал Санира.
Женщина приветственно наклонила голову.
Юноша продолжал лежать на земле, раскинув руки, глядя в небо.
– Как тебя зовут?
Лицо женщины удивлённо дёрнулось:
– Ты не знаешь?
– Извини меня, милостью сестёр-богинь.
– Я Дарини дома Шунучи.
Санира повернул голову и посмотрел на собеседницу снизу вверх.
А ведь она красивая!
– А я Санира дома Ленари.
Женщина рассмеялась:
– Знаю! Так что ты здесь делаешь?
Санира сел. Отряхнул пыль с одежды.
– Возношу песнь сёстрам-богиням.
Дарини несколько мгновений смотрела на него. Потом, обводя взглядом улицу, медленно произнесла, сдерживая смех:
– Удачное место. Удачное время. Глиняные фигурки не нужны. И, конечно, жертвы во время песен приносят только глупые жрицы.
– Зато искренне, – в тон ей ответил Санира.
– Но фигурку и что-нибудь для жертвы я могу тебе принести.
– Не надо, – ответил юноша, уже успокоенный, уверенный в поддержке богинь.
Они знают, что он ни в чём не виновен. Они укажут ему путь, как спасти Варами. Они подарят объяснение внезапному появлению зажигательных стрел…
– Ну, совсем без жертвы… – протянула Дарини, глядя на Саниру с лёгким изумлением.
Одна из тайн мироздания заключалась в том, почему столь чувствительны к дарам людей наивысшие существа, те самые, во власти которых находились небо и земля, солнце и время, всё живое и всё мёртвое. Всесильные и вечные, они по неведомым причинам любили, когда им отдавали что-нибудь совершенно для них бесполезное – горсть зерна, кусок хлеба, кровь ягнёнка, окорок оленя, Город, человека…
– Встанешь, или ты пообещал богиням собрать одеждой всю грязь мира?
– Лучше сядь рядом.
Зачем он предложил это? Он ощущал какую-то небывалую лёгкость. Ему хотелось болтать, улыбаться, делать глупости.
Совершенно неожиданно для него женщина действительно села рядом. Посреди улицы! Поёрзала, устраиваясь.
– Ну, рассказывай…
Санира повернул к ней голову.
– Сегодня утром Субеди сказала мне, что сёстры-богини считают, что я знаю, кто умертвил Радигу дома Зунати.
Дарини вздрогнула. Улыбка сползла с её лица.
– Не может быть! Ты ведь…
– Я вознёс песнь сёстрам-богиням, и теперь они на моей стороне. Я в этом уверен.
Дарини некоторое время всматривалась в лицо Саниры. Потом отвела взгляд и вздохнула.
– Хорошо, если так.
– Так! – уверенно кивнул юноша. – Разве ты сама не чувствуешь?
Женщина вновь посмотрела на него. Улыбнулась.
– Чувствую.
– А ещё кто-то намеренно раскидал вокруг твоего дома полуобгоревшие зажигательные стрелы.
Санира подобрал из пыли брошенные им обломки и протянул Дарини. Та, недоверчиво поглядывая на юношу, взяла их. Повертела в руках.
– После пожара их здесь не было. Я совершенно уверен. Если ты помнишь, я на твоём участке всё осмотрел. Не догадался только поискать вниз по улице. А Бовина, торговец, догадался и вон в тех лужах нашёл две стрелы.
Санира заглянул в лицо женщине, проверяя, понимает ли она его сбивчивую речь.
– А вот этих стрел здесь тогда не было! А сегодня есть. Они бросаются в глаза. Кто-то намеренно оставил их возле твоего дома, причём именно этой ночью, иначе бы их нашли вчера.
Дарини задумчиво рассматривала стрелы. Она не стала ни о чём переспрашивать Саниру, не стала причитать и охать. Лишь сказала:
– Мой сын плохо спал, хныкал, и я несколько раз вставала, чтобы его успокоить. Когда ночной глаз богини-Небо был вон там… – она ткнула пальцем куда-то в сторону захода, выше края земли, – на улице… – Дарини осмотрелась. – Собственно, прямо здесь… Здесь кто-то бродил. Было темно, и я не знаю, кто это был.
– Мужчина?
– Да.
Женщина подняла взгляд на Саниру.
– Теперь, когда ты спросил… Думаю, их было двое. Даже трое. Мужчины. Между собой они не переговаривались. Вели себя очень уверенно.
– Кто это был?
– Не знаю. В темноте я видела только чёрные фигуры. Конечно, необычно, что посреди ночи кто-то ходит по улице, но они ведь просто шли мимо, и я не очень-то к ним присматривалась. У меня ребёнок хныкал, я боялась, что он заорёт, мне было не до того.
Санира кивнул. Дарини пожала плечами, отдала стрелы юноше и извиняющимся тоном сказала:
– Я больше ничего не видела. Если хочешь, я спрошу у своих. Может, они что-то заметили.
Юноша снова кивнул.
– Гарола собирается уничтожить деревню лесных. Он думает, что это они умертвили Радигу, однако я уверен, что это не так.
– Ну нет! – хмыкнула Дарини. – Те, кого я видела, точно были нашими. Лесные ходят по-другому. И вообще двигаются не так, как мы. Одежду я, может быть, и не рассмотрела, но их жуткие шапки ни с чем не спутаешь. И запах я бы почувствовала. К тому же рост у лесных такой, что… Нет, это были люди Города.
– И стрелы наши, – Санира вертел в руках обгоревшие палочки. – Совершенно не понимаю, зачем понадобилось подбрасывать эти стрелы. Какой в этом смысл?
Дарини пожала плечами.
– Знаешь, теперь мне кажется, что на боку одного из ночных гостей что-то блеснуло…
– Клевец? – повернулся к ней Санира. – Медный клевец?
– Темно было! – Дарини поднялась. Схватила юношу за руку и потянула вверх. Поддаваясь, Санира подобрал под себя ноги, а потом, в неожиданной для самого себя попытке впечатлить женщину, упруго вскочил.
– Блеск-то ты разглядела?
– Ну, вот и связывайся после этого с непрошедшими обряд детьми, – сдерживая улыбку, сказала Дарини. – Говорю же тебе – я не присматривалась, было темно, да и про блеск мне только кажется, я не уверена. Теперь понятно? – Она шутливо хлопнула ладонью Саниру по лбу.
4
Дом Фебути
Тревога за Варами, оттеснённая на некоторое время странными словами Наистарейшей и поразительной находкой зажигательных стрел, вернулась с новой силой. Требовалось что-то сделать, срочно сделать, а самые очевидные способы остановить поход на деревню лесных уже были испробованы…
Кроме одного.
Нужно показать эти новые зажигательные стрелы вождю Города! Нужно поговорить с ним! Он всё поймёт! Он отменит поход на деревню!
Санира бросился искать старшего стражника. Он метался от дома к дому, высматривая воина, и никак не мог его найти. Уже нужно было идти в поля, рыхлить землю, готовиться к обряду сева, а Гаролы нигде не было видно!
Лишь свернув на всякий случай к дому Фебути, юноша неожиданно обнаружил стражника.
Тот вместе с Наистарейшей стоял в центре небольшой толпы. Субеди переоделась в церемониальный наряд. Старший воин держал в руках то, что издалека казалось сухими веточками.
– Что случилось? – спросил юноша у какого-то муж чины.
Тот покосился на него, но всё же ответил:
– Нашли зажигательные стрелы.
– Как «зажигательные стрелы»? – оторопело вскрикнул Санира.
Гарола говорил, и рой слов над толпой то редел, то сгущался, вторя ему.
– …теперь это совершенно очевидно. Лиходеи ненавидят нас!
Мужчина рядом с Санирой повернул голову и тихо сказал прислонившейся к его плечу женщине:
– Опять Субеди ошиблась. Пожар не был местью богинь…
– Но… – начал говорить Санира.
Никто не обращал на него никакого внимания. Люди слушали только Гаролу.
– …Но я ведь здесь всё осмотрел! – тихо закончил юноша.
Старший воин всё больше распалялся, и его голос нёсся над головами собравшихся.
– …Не остаётся сомнений, что вероотступники подожгли наш Город! Когда мне вчера принесли первые стрелы, я не мог поверить в такое лиходейство! Но сегодня эти следы обнаружили и здесь! Смотрите!
Гарола поднял над головой кулак с обломками стрел.
Санира испытал огромное облегчение. Теперь не нужно было заговаривать с вождём, убеждать его в невиновности лесных. Гарола сам сказал, что лиходейства совершили вероотступники!
5
Дом Цукеги
Санира не искал встречи с Цукеги, но так получилось, что, подойдя к дому, он сразу же на неё натолкнулся. Она скользнула по нему равнодушным взором и вновь повернулась к беременной посетительнице. Разговаривали они тихо, наклонившись друг к другу. Впрочем, нетрудно было догадаться, что женщина накануне родов искала заступничества жрицы перед богом-Змеем. В руках гостья держала чашу, полную колосков пшеницы. Не иначе пожертвование.
Кратковременное спокойствие, нахлынувшее на Саниру при виде вождя Города с зажигательными стрелами в руках, теперь почти полностью исчезло, сменившись неясной тревогой. Гарола сам понял, что лесные невиновны. Отчего же в животе снова завязывался тугой холодный узел? Отчего вновь хотелось броситься невесть куда, говорить непонятно с кем, сделать неведомо что?
Сын Цукеги, Тисака, сидел у пахнущих свежим срубом колод и скалывал тонкие пластинки кремня с наконечника копья, делая его острее.
– Бовина здесь? – спросил Санира в нетерпении.
– Наверное, у своих, – пожал плечами молодой мужчина.
Он неправильно заострял наконечник, тот крошился, на кромке оставались ненужные зазубрины. Санира поморщился. В другой ситуации он бы обязательно вмешался, но сейчас только заворчал и бросился прочь. Он не знал, что скажет Бовине, зачем вообще ищет встречи с ним, и всё же не мог стоять на месте.
Времени было мало. Утро разгоралось, и нужно было идти в поля, но что-то в груди требовало хоть с кем-нибудь обсудить всё, что произошло!
Санира пронёсся мимо строящихся домов, перескочил через несколько луж; кто-то толкнул его, он кого-то обогнал, промчался через чьи-то участки и оказался у городских ворот.
Здесь стройка шла вовсю. Мощные колоды, не чета тем, которые используют при возведении домов, толстые брёвна, сдвоенные верёвки – всё это должно было создать неприступный щит на пути любого врага.
Гигантское пустое пространство за рвом, как всегда, заставило Саниру на миг замереть. Юноша коснулся ладонями макушки, забормотал песню, обращённую к сёстрам-богиням, и побежал к лагерю торговцев.
Двое разбойников Текуры выгуливали по кругу лошадей. Захлёстнутые вокруг шей верёвки то натягивались, то ослабевали, чёрные глаза косили на людей, раздавалось фырканье, копыта мерно ступали по земле. Остальные купцы чуть поодаль укладывали многочисленные богатства. В мешки с тяжёлым стуком опускались завёрнутые в сено и тряпки кремнёвые пластины. На это действо глазело несколько горожан.
– Всё, обчистили нас до нитки. Теперь уходить собрались, – пробурчал какой-то мужчина, возле которого Санира остановился. И, повернувшись, добавил: – Ты слышал? Город сожгли какие-то злоумышленники! Гарола нашёл остатки зажигательных стрел. Кто бы мог подумать! Всё-таки вероотступники…
Текура важно стоял на виду. У него единственного из всей шайки в руках ничего не было, он положил ладони на торчащие из-за пояса рукояти клевца и ножа. Медные поверхности поблёскивали на солнце, глиняные амулеты на широком поясе позвякивали, гордый взгляд скользил поверх голов собравшихся. Предводитель купцов, несмотря на свои лета, получал удовольствие от подобных представлений.
Санира бросился дальше, к кострам других странников. Десуны и его бродяг нигде видно не было, а вот Бовина оказался на месте. Он тащил по земле тяжёлый мешок, а его люди дружно раскладывали товар по кучам.
– Милостью сестёр-богинь! – издалека пророкотал торговец своим низким голосом.
Он оставил мешок на земле и подошёл к Санире.
– Вы что, все уходите? – с ходу спросил юноша.
– Текура – на полудень, я – на всход, – ответил Бовина. – Десуна остаётся.
Он двинулся вдоль городского рва, Санира зашагал рядом.
Богиня-Небо прикрыла глаз серой тучей, залитые ярким светом поля погрузились в темноту. Проницаемую, прозрачную, но всё же темноту. Лёгкий порыв ветра шевельнул оставшейся с прошлого лета травой, приподнял длинные волосы Бовины и Саниры, подтолкнул в спину.
– Но… – юноша замялся, не зная, как облечь в слова то, что рвалось из его груди. – Мы ведь ещё не знаем, кто злоумышленник!
– И что?
Как же это объяснить?
– Неправильно, если люди, которые были здесь во время пожара, уйдут!
Странник некоторое время смотрел на Саниру своим пронзающим, будто нож, взглядом. Потом сказал, и от его слов по коже побежали мурашки:
– И всё же мы уходим. Завтра. По обычаю мы покинем Город вечером, чтобы переночевать недалеко от селения, в котором торговали, – губы Бовины растянулись в странной усмешке. – Думаю, сразу после нашего ухода Гарола поведёт свой отряд на лесных. Насколько я понял, он собирается подобраться к деревне ночью и напасть на рассвете.
Холодный порыв ветра бросился на Саниру, вырвав тепло из объятий одежды.
– Нет, нет! – поспешно заговорил юноша. – Ты не знаешь! Нашли зажигательные стрелы, новые стрелы, Гарола нашёл! Нет сомнений, что все злодеяния – дело рук горожан!
– Нет, – ровно ответил Бовина. – Это ты не знаешь. Поход на лесных нужен Гароле, и никакие доводы его не остановят. Наистарейшая сама обвинила дикарей, когда вы несли Радигу по улице, а потом снова подтвердила, что это они, уже от имени сестёр-богинь, и вождь, конечно, такую возможность не упустит. Его власть над Городом растёт с каждым днём, и быстрая военная победа, даже над слабым врагом, победа, где каждый будет славить старшего воина и только старшего воина, подпитает это могущество. Гарола найдёт доводы, чтобы не отменять поход.
Санира недоверчиво посмотрел на торговца.
Не может быть! С чего он это взял?
И всё же тревога выбросила новые мощные ветви в его груди. Для неё не было никаких причин, но она разрасталась, охватывая Саниру со всех сторон.
– Что же делать? – невольно пробормотал юноша.
Бовина прошёл несколько шагов молча.
– Предъявить Городу настоящего лиходея, – хмуро сказал он наконец, и Санира содрогнулся от его голоса.
– Тебе нельзя уходить! – в горячности воскликнул юноша. – Как же мы найдём поджигателя? Без тебя?
– А зачем тебе я? – поднял бровь странник. – И… зачем это тебе?
Санира оторопел.
– Зачем тебе, именно тебе, знать, кто совершил все эти злодеяния?
Юноша заморгал. Зачем знать?
Змеиное тело сомнений появилось из воздуха и медленно заскользило поверх тревоги, обвивая Саниру кольцами. Змеиная пасть распахнулась, показав дрожащий раздвоенный язык. Неслышимые звуки просочились в наш мир, обволакивая и обездвиживая. «Зачем тебе знать? Что ты будешь делать с этим знанием? Что случится, когда ты узнаешь?»
Санира молчал. Странник покачал головой.
– Возможно, имя лиходея навсегда останется тайной.
Юноша хотел было возразить, но торговец продолжил:
– Ты не думал, что это, может быть, и к лучшему? То, что вы не знаете и никогда не узнаете? Ведь может оказаться, что это человек, которого ты любишь или уважаешь. Или что лиходейства его были направлены на благо всего Города?
Санира ошалело опустил взор.
– Учитывай и то, что, получив желаемое, злодей скорее всего больше никогда себя не проявит.
Юноша хмыкнул, недоверчиво глядя на купца.
– Чего ты добиваешься, отыскивая истину? Ты жаждешь крови? Ты хочешь позлорадствовать? Ты хочешь подняться в глазах других?
Санира даже дёрнулся от столь диких предположений, но Бовина на него не смотрел.
– Кстати, если вина будет неочевидна, обвинителю придётся с обвинённым сражаться. Тебе придётся сражаться. Ты готов сойтись в схватке один на один с жестоким и решительным лиходеем, уже хладнокровно умертвившим человека и уничтожившим целый Город?
Недостроенные ворота и лагерь разбойников остались далеко позади. Оставшуюся с осени траву в этом месте никто не топтал, она покрывала землю ровным слоем, по которому было так приятно идти. Ветер всё ещё был прохладным, пронзительным, однако солнце уже проглянуло из-за туч.
Торговец покачал головой.
– В любом случае моей группе больше нечего здесь делать. Товар закончился. Мы уходим.
Санира, весь в смятении, обуреваемый противоречивыми чувствами, полный тревоги и сомнений, осторожно спросил:
– Ты знаешь, кто злоумышленник?
– Нет, – выдохнул Бовина. – У меня есть подозрения, но нет знания.
– Расскажи мне! Если ты уйдёшь, я должен хотя бы…
Странник покачал головой.
– Скажу перед уходом. А ты пока думай. Если, конечно, ты всё ещё уверен, что тебе это нужно…
Некоторое время они двигались в полной тишине.
– Сёстры-богини сказали Наистарейшей, что я знаю, кто умертвил Радигу…
Странник повернул голову. Брови его полезли вверх.
– Расскажи!
Рассказывать было нечего. Если умолчать о том, о чём Санира пообещал молчать, то получалось всего несколько фраз.
– Я ничего не понял, – произнёс Бовина, – но… – Он пожал плечами. – Ты не думал о том, что иногда Наистарейшая не может поговорить с сёстрами-богинями? Совсем не может! Или у неё самой ничего не получается, или высшие силы мира в тот момент не желают с ней общаться…
Санира нахмурился. Слова бродяги отдавали богохульством.
– Наистарейшая не знает, кто лиходей, – продолжал разбойник. – Она не смогла поговорить с богинями. А поскольку ты умён, а значит, должен догадываться, что так бывает, она позволила себе намекнуть тебе о своём незнании…
Санира оторопело смотрел на торговца. Подобные мысли никогда ему в голову не приходили.
– И на друга своего ты напрасно сердишься. Субеди ничего о твоём шаре ведь не сказала. Ты боишься и потому сам додумываешь тайные мысли, которых на самом деле нет.
Линия рва изогнулась и стала взбираться вверх по холму. Частокол загородил собой лагерь торговцев, ворота, поля, Лес. Все звуки Города исчезли. Было пустынно и тихо.
– Тут могут умертвить, и никто даже не услышит, – пробормотал, оглянувшись, Санира.
– Да, – спокойно ответил Бовина. – Никто…
Холм за пределами городского рва обычно использовался для выпаса скота. Иногда здесь разбивали огороды, но в целом ходить сюда в одиночку считалось опасным. Стражник и случайный горожанин редко появлялись у частокола, помочь в случае нападения волка здесь было некому.
– А что про новые зажигательные стрелы? – спросил юноша. – Мы же всё с тобой проверили! Я сам обыскал дома, с которых начался пожар. Ничего не было! Я не понимаю, зачем злоумышленник сначала хотел скрыть следы, а теперь сам же их повсюду разбрасывает.
– А хотел ли он скрыть следы? С чего ты взял?
Санира аж споткнулся.
– Погоди… – юноша даже не знал, что сказать.
Странник медленно поворачивал голову, осматриваясь.
– Да, действительно, здесь совсем никого нет, – пробормотал он. Потом покосился на Саниру и уже другим тоном добавил: – Если деяния лиходея противоречат твоему объяснению событий, то твоё толкование неверно. – Бовина вздохнул. – Зачем одному и тому же человеку может понадобиться и устроить в Городе пожар, и прогуляться среди огня в одеждах Наистарейшей, и испепелить их потом на высокой жерди, и умертвить Радигу, и разложить вокруг него тринадцать ритуальных костров, но мёртвое тело не сжечь, и разбросать на видных местах стрелы?
– Зачем? – спросил Санира, хотя понимал: ответа у разбойника нет.
Странник развёл руками.
– Почему всегда умерщвляют оружием? – пробормотал купец себе под нос. – Ребёнка, даже юношу вроде Радиги, ведь ничего не стоит просто задушить. Или сломать шею. И всё же рука почему-то сама тянется к клевцу…
Санира совершенно не понимал торговца.
– Женщина, слабое существо, предпочтёт наговор богиням, яд или стрелу. Однако мужчина… Мужчина – другое дело. Он воспользуется оружием. – Купец остановился напротив юноши и глянул ему прямо в глаза. – Кто захочет не просто умертвить, а проломить череп? Купаться в хлынувшей крови? Следить за дрожью лица, слушать каждый, даже самый тихий звук, издаваемый смертью?
– Ты… – Санира сглотнул. – Ты что?
Его сжало ужасом от взгляда Бовины.
– Мы уходим завтра под вечер, – от жуткого голоса торговца по коже пробежали мурашки. – Давай поговорим перед обрядом. За целый день и целую ночь многое может произойти.
Юноша вздохнул.
Странник вновь пристально посмотрел на него. Улыбнулся.
– У тебя на подбородке видны волоски, тебе говорили? Ты готов к обряду возмужания.
Санира поднял взгляд на купца. Было приятно услышать про бороду, но прежнего восторга слова о собственной взрослости почему-то не вызывали.
Юноша развёл руками и кивнул.
6
Поля
Почва высыхала, дни становились теплее, и тянуть с севом дольше было бы безумием. Гарола решил, что оплодотворять богиню-Землю позволительно и по мере рыхления. Конечно, заставить никого он не мог, но мог попросить жриц провести обряд. Наистарейшая сразу же согласилась. Возможно, она тоже понимала, что время уходит. А может, её, как и всех, тревожили найденные зажигательные стрелы. Или она уже смирилась со старшинством Гаролы. Как бы то ни было, мужчина принял решение о проведении обряда, и жрицы подчинились.
Санира провёл всё утро и полдня в поле, но усталости почти не замечал. Юноша рыхлил землю, а мысли его постоянно крутились вокруг Гаролы – отменил стражник всё-таки поход на лесных или нет? Остальные загадки как-то потеряли свою остроту.
В полдень несколько добровольных помощниц Субеди начали прогонять с поля мужчин. Для участия в ритуале остаться должно было лишь тринадцать избранных юношей. Кто именно, решали те же помощницы. Оказавшись рядом с Санирой, одна из них схватила было его за руку, но тут же поняла, что он ещё не прошёл обряд возмужания. Юноша пожал плечами и с деланым равнодушием зашагал вслед за остальными.
Изгнанные собирались на самом краю полей. Они шумели, веселились, вопили что-то. Женщины с поля кричали им в ответ, слов во всеобщем гуле было не разобрать. Тут и там мужчины принимались обсуждать найденные в Городе зажигательные стрелы.
Санира, занятый своими невесёлыми мыслями, невпопад отвечал на приветствия и вопросы. Во всеобщей сутолоке он не заметил Десуну, пока не столкнулся с ним лоб в лоб. Юноша панически оглянулся: бежать было некуда.
– Я вспомнил тебя, – сказал торговец, бесцеремонно разглядывая. – Это ты притащил того мертвяка в Город.
Санира вздрогнул. Такого начала разговора он не ожидал даже от разбойника. Даже от разбойника, с которым едва не подрался накануне. Сердце застучало быстрее, дыхание участилось, кулаки сжались.
– Не смущайся, – с презрительной улыбкой добавил молодой бродяга.
Нужно было дать решительную отповедь, сказать что-то достойное и резкое, может, даже оскорбительное. Увы, в голову ничего не приходило.
– Не страшно было найти умерщвлённого? – продолжал наседать Десуна. – В обморок не падал?
Молодое лицо торговца кривилось в пренебрежительной усмешке. Она, казалось, жила собственной жизнью, блуждала, носилась на быстрых крыльях, вертела острым клювом. А взгляд больших карих глаз, полных злобы и жестокости, будто примёрз к Санире. Чувствовался в них напор, враждебная воля, упрямство. И почему девушки считали этого мужчину привлекательным? Что Такипи в нём находила?
– Что же ты там, в глиняном карьере, увидел? Что обнаружил? Возле мёртвого? Расскажи, мне любопытно. Хорошо ли вы осмотрели место, где нашли тело? Может, видели что-нибудь подозрительное или странное? Или то, чего там быть не могло? Просто непонятное?
Юноша угрюмо молчал. Как не осквернить ритуал сева дракой?!
Богини отвернулись от бесправного юноши дома Ленари. Они, будто сойдя с ума, носились над полем, радуясь обряду сева. Лес гнал в их сторону прохладный утренний ветер, земля окутывала своим непередаваемым запахом, и даже солнце, обычно щедрое ко всем, заливало ярким светом поля, но оставляло Саниру в тени облаков.
– Ну! – язвительно обронил странник.
Санира завертел головой, высматривая знакомых. Нимата? Бовина? Парава, наконец? На глаза попался отец, и юноша бросился к нему.
– Эй! – крикнул вслед Санире Десуна.
Юноша заставил себя не оглядываться. Он подскочил к Мадаре и замялся, не зная что сказать.
– Ты чего такой взъерошенный? – удивился мужчина. – Опять что-то затеял?
Санире было стыдно за своё бегство. Юноша скосил глаза, опасаясь увидеть где-нибудь поблизости Десуну, но тот уже, к счастью, ушёл в толпу.
Мадара с подозрением смотрел на сына.
– Пойдём поглядим на обряд? – спросил он и направился к кромке поля.
Санира поплёлся за ним.
Рассмотреть ритуал сева было почти невозможно. Собственно, за всю свою жизнь Санира его целиком так ни разу и не видел. Жриц заслоняли клубы дыма, коровы и быки, приведённые на поле. И, конечно, едва ли не все женщины Города.
Вдали зазвучала новая песня; толпа стала подпевать, произнося слова, заклинавшие богиню сорняков не душить посевы.
– …чтобы жито не росло! – выкрикнули все хором и загоготали, превратив вполне серьёзную песнь во что-то весьма легкомысленное.
– Вот поэтому мужчинам и нельзя появляться на обряде, – осуждающе пробурчал, качая головой, какой-то старик. Его слова были встречены взрывом хохота.
Смех ещё звучал, когда по полосам взрыхлённой земли пошли жрицы, державшие в вытянутых руках сдвоенные керамические трубки. Те самые, которые в обычные дни носили в волосах. Зазвучала песня плодородия. Её тут же подхватили, звук окреп, стал сильным и громким.
В одну из двух соединённых трубок – трубку богини-Земли – жрицы бросали колоски пшеницы, в другую – трубку богини-Неба – лили воду, и эта оплодотворяющая смесь падала в почву, делая её беременной будущим урожаем.
Песня, как и положено, оборвалась на полуслове высоким звуком. Зависла звенящая тишина. Жители Города застыли на своих местах.
– Богиня-Земля готова принять наш дар! – громко выкрикнула Наистарейшая.
Приглушённый расстоянием, её голос пронёсся над полями, будто ласточка.
Обряд закончился. Сев начался.
Лоно богини-Земли, разрыхлённое, поблёскивавшее жирной чёрной почвой, томившееся в ожидании, было готово принять колоски, соединить их с накопленной за зиму влагой и стремительным временем, семенем бога-Змея. Матери предстояло несколько лун носить в себе зачатый сегодня плод. Богиня-Небо, добрая тётя будущего ребёнка, будет согревать его своими ласковыми лучами, напитает небесными водами, убаюкает ночной тишиной. Однажды поздним летом этот плод родится бесчисленными колосьями, чтобы своим телом подарить людям жизнь, здоровье и благополучие…
Мужчины сыпанули на поле. Шум движения, незаметный обычно, слишком громкий сейчас, воспарил, заметался туда-сюда, накрыл поля.
И тут снова заговорила Наистарейшая. Лицо её было неподвижно, но по едва уловимым движениям глаз было понятно, что она нервничает.
– Жрицы и вождь Города, обсудив найденные зажигательные стрелы, решили, что посылать наших мужчин на новое место слишком опасно. Не для тех, кто уйдёт – для тех, кто останется…
Одобрительный гул голосов разнёсся над толпой.
– …Сёстры-богини сожгли наш Город руками безумцев. Лиходеи находятся среди нас и могут совершить новое злодеяние. Кто знает, что придёт им в голову! Каждый защитник Города сейчас на счету. – Наистарейшая помолчала, взглянула на Гаролу и продолжила: – Найденное нами новое место для поселения, скорее всего, пропадёт. Его займёт кто-то другой. Однако нам сейчас важнее выжить! А осенью мы сможем найти другое место, ещё лучше прежнего!
Толпа вновь одобрительно загудела.
– И вы договорились об этом вчетвером? – раздался голос Падани. – Без совета? Вот так просто собрались один на один и решили за весь Город?
Субеди замялась. Она явно была не готова к такому вопросу. В нерешительности бросила взгляд на Гаролу. Тот молчал. Воцарилась полная тишина. Нужно было что-то говорить, причём прямо сейчас, не раздумывая.
– Сёстры-богини одобрили это решение! – выкрикнула Наистарейшая.
Где-то позади толпы раздался кашель Ленари. Люди повернули в ту сторону головы.
– Милостью сестёр-богинь, благосклонностью бога-Змея, приступайте к севу!
Наистарейшая помедлила ещё немного, наверное, ожидая новых возражений, но горожане уже начали расходиться. Субеди оглянулась на своих жриц и махнула рукой. Те, подобрав связки рабочей одежды, пошли к деревьям, чтобы переодеться и вернуться на поле.
Падани, качая головой, стала что-то говорить женщинам своего дома. Она, похоже, собиралась дождаться возвращения старшей жрицы.
О походе на лесных не было сказано ни слова. Значило ли это, что он отменён?
Санира поплёлся к своей полосе земли. Он, как и все, не был согласен, чтобы часть мужчин ушла, но беспокоился он сейчас не об этом. Все его мысли были о войне. Перед глазами опять возникло лицо Варами, улыбающееся, обрамлённое лёгкими волосами цвета солнечного луча, с сияющими небесно-голубыми глазами. Разве можно признать, что в Городе есть лиходеи, и всё равно желать гибели лесным? Конечно, поход отменён. Какие могут быть сомнения!
Солнце ярко светило в вышине. Лес шевелил своими ветвями едва-едва; ветерок получался мягкий, ласковый. Богиня-Небо, согнав со своего лица ненужные облака, сияла чистотой. В воздухе кружили, перепархивали с места на место, вышагивали по земле несчётные птицы – от крошечных пеночек и корольков до огромных ворон. Каждая из них надеялась ухватить свою долю разбрасываемой повсюду пшеницы.
Дом Ленари уже начал сев. Только Такипи-младшая переминалась с ноги на ногу, ожидая Саниру. Сестра держала за руку Чивати.
– Ну где ты пропадаешь?! – капризно закричала девочка ещё издалека.
Такипи ткнула юноше в руки верёвки, привязанные к обрубку ели, и подняла с земли свою корзину.
– Всё, можно начинать? – в радостном возбуждении спросила Чивати. – Уже можно?
– Да, давай, – ответила Такипи.
Чивати залезла обеими руками в корзину, схватила колоски пшеницы и стала старательно, по одному бросать их на землю. Старшая сестра рассмеялась и потрепала её по голове. Потом двинулась вперёд, разбрасывая хлеб пригоршнями.
Санира напрягся, упёрся ногами в землю, наклонился вперёд. Верёвки натянулись, и кусок дерева с многочисленными торчащими в стороны сучьями сдвинулся с места.
Юноша шёл следом за сёстрами; обрубок ели прикрывал посевы почвой, уберегая влагу от солнца.
Справа и слева, всюду, куда ни глянь, горожане делали то же самое. Жрицы наспех переоделись и подхватили свои корзины. Стражи тянули брёвна. И только небольшая группка торговцев медленно брела в сторону Города. Санира различил фигуру Десуны.
– Мне кажется, здесь пшеница не взойдёт, – услышал юноша голос Ленари. Та пальцем показывала на отрезок полосы, где земля успела совершенно высохнуть. – Подождём до первых ростков, и если их на этом участке не будет, посеем ячмень.
И тут же забухала в новом приступе кашля.
7
Дом Ленари
Уже вечерело, когда во двор вернулся Мадара.
– Ты куда пса девал? – сразу же спросил он Саниру.
Тот пожал плечами. Говорить юноша не мог – ему только что достался кусок горячего желудёвого хлеба, его ужин, и он стоял возле костра с набитым ртом.
– Рарара гуляет где-то в Городе, – ответила за внука бабушка.
Ей было хуже, она бессильно сидела в мешках с тряпьём, разложенных для неё в виде своеобразного трона. Ленари вся горела. Кашель стал слабее и теперь почти не прекращался. Жетиси, стоя на коленях, поила её отваром лесных трав.
Рядом пристроилась Чивати, возя по земле туда-сюда глиняную фигурку вола. В ногах игрушки сделали отверстия, в которые попарно вставили две палочки, на каждую надели с концов по деревянному кругляшу. Вол легко катился туда, куда его направляла девочка, и это почему-то приводило Чивати в восторг. Бабушка слабо гладила её по чёрным волосам, получая от этих прикосновений толику столь необходимых ей сейчас сил.
– Найди собаку! – бросил отец Санире.
– Что это Рарара тебе вдруг понадобился? – с подозрением спросил юноша.
Мужчина выставлял из специального мешочка маленькие сосуды с сажей, охрой и глиной. Рядом уже лежало боевое копьё и новый наконечник для него. Наконечник, кстати, совсем недавно сделал сам Санира.
– Нужно раскрасить пса в бою. Для завтрашнего похода.
Ошеломлённый юноша едва не выронил хлеб из рук.
– Какого похода?.. – промямлил он.
Его сердце вздрогнуло, внутренности сжались, холод отчаяния пронзил насквозь. Санира, конечно, сразу понял, к какому походу готовится Мадара. Это было так страшно – то, что даже его собственный отец собрался идти на лесных!
– Против дикарей, – кратко ответил мужчина. – Ты что, забыл, что ли?
– Но ведь нашли зажигательные стрелы! – воскликнул Санира. – Во всём виноваты змеепоклонники! При чём здесь лесные!
Как мир дошёл до этого?! Как случилось, что среди растерянности и волнений, разговоров о злодеяниях, ощущения собственной обречённости, борьбы за выживание родилось охватившее умы всего Города желание лить кровь? Кровь тех, с кем много лет делили Лес, Реку, весь мир? Кровь людей, виновных во многих проступках, но не в тех злодеяниях, за которые их осудили? Как можно одновременно понимать, что другой человек не сделал ничего плохого, и требовать его смерти?
– Змеепоклонники сожгли Город, – спокойно, будто втолковывая малолетнему карапузу, проговорил Мадара, – а Радигу умертвили лесные!
– Лесные! – Санира не знал даже, как выразить своё возмущение. – Лесные! Да при чём здесь лесные? Зачем им Радига? Зачем им повязывать гадюк ему на руки и ноги? Зачем вкладывать в череп тряпку с изображением бога-Змея? Зачем разводить тринадцать ритуальных костров?!
И как к лесным могло попасть орудие умерщвления, его собственный каменный шар, украденный на центральной площади Города?
– Да мало ли что творится в головах у дикарей! – пожал плечами Мадара, казалось, искренне удивлённый вырвавшимися у сына словами. – Они просто подделали своё лиходейство под змеепоклонников!
– Да откуда им, лесным, вообще знать о змеепоклонниках! Дикари и языка ведь не понимают! В Городе не появляются! С обычаями нашими не знакомы!
– Было бы желание… – пожал плечами Мадара.
Это действительно происходит! Юноша вдруг мысленным взором увидел Варами. Не в лучах солнца, как обычно. Не с развевающимися длинными волосами и сияющей улыбкой. Нет, она лежала мёртвая посреди разрушения, грабежа, хаоса. Её кровь лилась из разбитой ударом клевца головы, лицо исказилось до неузнаваемости, кожа и раскрытые в ужасе безжизненные глаза посерели, лишившись своих удивительных цветов…
Санира отступил от Мадары на шаг.
Это дурной сон! Отвратительное видение!
На глаза навернулись слёзы – от ужаса, от бессилия, от острого ощущения неправильности происходящего. Уже много лун, если не лет, Санира не позволял себе плакать, но сейчас глаза стали влажными, по щекам прокатилось несколько постыдных капель.
Нужно бежать к Гароле!
Но Санира сразу же отверг эту мысль. Что он сможет сказать старшему стражнику такого, чего тот ещё не знает? Как можно заставить передумать человека, который затеял поход, настаивает на нём, хочет его? Вопреки всем доводам – хочет…
Нужно предупредить лесных!
О сёстры-богини, предупредить врага, на которого твой собственный Город идёт войной! Если это не предательство, не измена, то что тогда? Дать чужим воинам знание, которым те воспользуются, чтобы умерщвлять твоих сородичей! Как жить, осознавая, что твои знакомые и друзья погибли из-за тебя!
Санира растерянно переводил взгляд с Мадары на лежащее у костра копьё и обратно.
В лучах заходящего солнца новый наконечник заиграл красными отблесками. Они струились, стекая на землю, будто кровь…
Юноша вздрогнул.
Нужно узнать, кто лиходей! Нужно предъявить его Гароле, и тогда тот будет вынужден отменить поход!
Санира бросился на улицу.
– Ты куда? – закричала ему в спину мачеха.
– Рарару побежал искать! – успокаивающе махнул рукой отец.
8
Дом Барири
– Сможешь мне помочь? – спросил Санира с полным ртом. Он на ходу дожёвывал свой кусок хлеба.
У ног, повизгивая, крутился Рарара. Ему не нужно было скрывать своей радости от встречи с Мизази. В отличие от Саниры.
– Что? – девушка не разобрала ни слова.
Санира перехватил её у самого дома, как раз на выходе. Мизази шла к колодезю.
– Сможешь помочь? – повторил юноша, глотая.
Она пожала плечами.
– Я хочу спросить богинь, кто сжёг Город и умертвил Радигу, – понизив голос и оглядываясь, выпалил Санира.
Мизази хмыкнула, едва сдержавшись, чтобы не рассмеяться. Её раскосые глаза сверкнули искрами света.
По случаю праздника сева все горожане провели день в полях, и стройка вперёд не продвинулась. Во всём Городе участки уже были огорожены колодами и закреплёнными между ними торчащими вверх брёвнами, но остовов вторых этажей ещё не ставили. Никто не сделал даже перекрытий. Эту ночь вновь предстояло провести под открытым небом, и уставшие за день жители Города грелись у костров, лениво переговаривались, занимались мелкими домашними заботами. Молодые небольшими группками сновали там и сям, затевая вечерние посиделки. Добровольцы, вызвавшиеся идти с Гаролой на лесных, проверяли оружие и накручивали боевые наконечники на древки стрел. И только двое – Санира и Мизази – тихо шушукались у дома Барири, обсуждая неведомого злоумышленника.
– Наистарейшая уже спрашивала. И не у кого-нибудь – у самих сестёр-богинь!
– Ответа ей не дали. Правда! Она сама призналась.
Девушка недоверчиво поглядела Санире в глаза. Потом спросила:
– А сам спросить не можешь? Я тебе зачем?
– Я всё ещё считаюсь безымянным ребёнком, ты ведь помнишь? – произнести такие слова Санире было трудно. Ребёнок! Он, сильный взрослый мужчина с бородой – и вдруг ребёнок! Но богини в таких вопросах очень щепетильны. Да и Мизази таким способом уговорить было проще. – Ты уже прошла обряд. И ты… гм… женщина. Поможешь?
Девушка разглядывала Саниру, будто видела впервые. Потом улыбнулась.
– Ничего себе ребёнок!
И легко, одним движением, обойдя его, пошла к колодезю.
Ну хоть она считает его взрослым!
Санира бросился следом.
– Я взял с собой фигурку богини воды и немного хлеба в жертву, – сказал он, зачем-то показывая полотняный свёрток. Мизази шла на шаг впереди и, конечно, видеть узелок не могла.
– Немного! – передразнила, не оборачиваясь, девушка. – Просишь о многом, а жертвовать готов немногим. Думаешь, это понравится богине?
– У меня больше ничего нет, – сказал Санира растерянно. Голос его при этом неожиданно прыгнул вверх, взвизгнув детскими нотками.
Девушка ничего не заметила. Как шла, так и продолжала идти – грациозно переступая маленькими босыми ступнями, прижимая к себе обеими руками огромную чашу, глядя перед собой. Стройная, красивая, притягательная. Как всегда.
– Ну, поможешь? – Санира прыжком догнал её и пошёл рядом.
Следом за ними пристроился Рарара и затрусил, поглядывая по сторонам.
– Куда от тебя денешься!
Санира облегчённо вздохнул. Тревога продолжала сотрясать его, но удивительным образом рядом с Мизази он почувствовал себя уверенней и спокойнее.
У колодезя никого не было. Воровато оглянувшись, юноша забрал у Мизази чашу, наполнил водой и оттащил в узкое пространство между колодами чьего-то дома и разросшимся пыльным кустом.
– Ну, давай богиню, – буркнула девушка, ныряя следом.
Они встали на колени, всё ещё осматриваясь, не видит ли кто. Сели на пятки. Санира заёрзал, устраиваясь поудобнее, и Мизази прыснула, глядя на него. И сразу же стала серьёзной.
– Давай же уже!
Санира достал из узелка глиняную фигурку и поставил её на землю. Потом подозвал Рарару и церемониальным жестом прикоснулся к его голове.
– Иди ко мне! – тихо позвала пса Мизази и тоже притронулась к нему.
Мир померк. Алое око богини-Небо, уже нависшее над краем земли, разгорелось ярко и горячо и тут же потемнело, став чёрным и ледяным. Безжалостное крыло невидимого зверя закрыло облака и багровую высь над ними. Темнота расползлась вокруг, овеяв холодом и заглушив звуки. Растворились в воздухе птицы, исчезли люди, ушли в тусклый мрак холм и Город. Взгляд потусторонних существ сгустился вокруг Саниры и Мизази, пристальный взгляд, тот, от которого по коже пробегает дрожь. Двое людей, осмелившихся обратиться к миру высших существ, провалились в неощутимую яму и одновременно вознеслись в вышину…
– Богиня воды, это я, Мизази дома Барири, всегда приносящая тебе жертвы…
Девушка дрожащим голосом тихо произносила слова песни, положив обе ладони на свою макушку, выгнув тонкую спину, закрыв глаза, застыв.
Санира к своему ужасу обнаружил, что, несмотря на сжимавшее его беспокойство, он сейчас думает только о том, как она красива. Юноша стыдился нахлынувших на него в такой момент мыслей, гнал их, но ничего поделать не мог. Даже лицо мёртвой Варами, которое он раз за разом нарочно представлял себе, почему-то больше не вызывало у него острого ощущения тоски. Хотелось смотреть на Мизази…
– Богиня воды, – поспешно, с преувеличенной горячностью, заговорил он, – это я, Санира дома Ленари, всегда приносящий тебе жертвы…
Мгла расступилась, открылось небо, заалело вечернее солнце. Из тени вынырнул холм и сгоревший Город. Появились звуки. Мир вернулся, но это был другой мир! Немыслимые существа скользили в нём, время носилось в воздухе нитями, вода отвердела и воспарила. Богиня кружила вокруг, одновременно сидя перед двумя людьми.
Мизази, не прерывая песни, протянула руку, и Санира передал ей кусок хлеба. Девичьи пальцы стали отрывать кусочки и ронять их в чашу с водой. Вода мутнела, покрываясь взвесью крошек.
– Богиня воды, открой нам, кто сжёг Город! – прошептала Мизази.
– Богиня воды, открой нам, кто умертвил Радигу! – вторил ей Санира.
Фигурка, стоявшая перед ними на земле, равнодушно глядела вперёд, в никуда. Столбик глины, обнажённая стройная девушка с маленькой головой, ибо голова не нужна стихии воды, и крошечными грудями, ибо плодородие не коснулось ещё девственной богини. Её нечеловеческое лицо, вытянутое вперёд щипком гончара, напоминало скорее рыбью или даже птичью голову. В ямках круглых глаз не было ни чувств, ни мыслей. Всё тело покрывали полосы рисунков, и каждая линия означала власть, могущество и силу. И равнодушие к людям.
Несколько мгновений Санира и Мизази смотрели на богиню, будто ожидая, что она заговорит. Потом девушка дрожащими пальцами осторожно подняла фигурку и ударила её о край чаши. Раздался глухой звук, но фигурка не разбилась. Мизази повторила попытку, на этот раз сильнее, и голова богини отлетела прямо в воду.
Песнь, пропитавшая глину, вырвалась на свободу, расплылась в воздухе расширяющимся облаком, в один миг приняла форму фигурки и вошла в богиню воды, незримо витавшую вокруг.
Мизази напряжённо вгляделась в воду.
Санире тоже нужно было смотреть туда, вниз, внутрь чаши, но он не мог оторвать глаз от девушки. Она была рядом, с прядкой чёрных волос, выбившейся на лоб, с тонким носом, заострившимся от напряжения, с сосредоточенным взглядом карих глаз, невероятно красивая. От неё исходило тепло. От неё пахло дымом костра, свежим хлебом, сеном.
Воцарилась тишина. Крошки покрыли всю поверхность воды сплошным слоем. Мизази не шевелилась, продолжая смотреть в чашу.
В груди Саниры трепетало сердце, кровь стучала в висках…
И тогда это случилось. Юноша, подчиняясь порыву, наклонился к Мизази. Его губы потянулись к её щеке.
Девушка подняла на него глаза. Её помутневший взгляд в одно мгновение очистился, сосредоточился, обрёл остроту. Застывшее лицо перекосилось в гримасе гнева. Мизази оттолкнула Саниру, и этот толчок был таким сильным, что тот повалился на землю.
– Так вот зачем ты меня сюда затащил! – прошипела она.
Санира упруго, одним движением, приподнялся и, пугаясь собственной смелости, дрожащими руками обнял её. Мизази задёргалась, но сопротивление её было каким-то неуверенным, слабым, не таким, как всегда, и юноша, решившись, впился в её губы поцелуем. Девушка замычала, силясь что-то выкрикнуть, попыталась вывернуться, но уже через несколько мгновений затихла и обмякла.
В голове Саниры пронёсся вихрь мыслей, главной из которых было: неужели?! В груди заворочалась бездна чувств, но удивление было главным из них. Юноша совершенно не ожидал, что получится…
Они целовались, не в силах оторваться друг от друга. Его руки сжимали хрупкое тело, её – мягко лежали на его плечах, и не было вокруг ни богинь, ни времени, ни Города, ни ужасающего, ненужного похода на лесных…
Наконец Мизази издала какой-то звук, стала несильно отталкивать Саниру мягкими ладонями, и юноша разжал объятия.
Они оторвались друг от друга, тяжело дыша. Их взгляды встретились, и оба тут же стали смотреть куда-то в сторону, стыдясь. Желания всё ещё витали между ними, ослепление не прошло. Полный наслаждения и невысказанных стремлений поцелуй всё ещё длился, пусть лишь в головах; зло мира отступало, напуганное жаром сердец.
Санира хотел вновь прижать к себе девушку, вновь ощутить её податливые губы, но лишь сидел, как и положено на обряде, на пятках и не смел поднять взгляд. Слова, мечущиеся в нём, были либо выспренними, либо низменными, и он не произносил их. Он чувствовал себя беспомощным. Его окружали лёгкое удивление и радость, лишь на малую толику разбавленные так и не исчезнувшей тревогой за Варами…
Как можно беспокоиться об одной девушке и столь страстно желать поцелуя другой!
Мизази молчала. Дыхание её успокаивалось, но пальцы продолжали комкать одежду.
– Негодяй! – наконец сказала она. Без гнева или злости. Скорее растерянно.
Санира и сам был ошеломлён. Он не знал, что говорить.
– Ты мне очень нравишься, – прошептал он.
Девушка грустно улыбнулась.
– Больше или меньше, чем Лакути и эта твоя… новая… из дома Шунучи?
– Дарини? – ошарашенно спросил Санира.
А о ней-то как Мизази узнала? Да и что, собственно, узнала? Ведь с юной матерью грудного ребёнка его ничто не связывало!
И Лакути! При чём здесь Лакути? Как вообще появляются такие дикие слухи?!
– От Корики ты и не отрываешься! Ты бы хоть спросил себя, зачем юной девушке идти с торговцами в другой город! Она ведь просто не может найти себе подходящего мужчину в своём поселении! Она пришла к нам охотиться! На тебя, дурак, охотиться!
Санира ошалело смотрел на Мизази, не в силах вымолвить ни слова.
– Эх ты! – говорила, распаляясь, девушка. – А о скольких ещё я даже понятия не имею!
– Да при чём тут?!.. – у Саниры не хватило слов.
Как можно сравнивать?!
– Заставил меня богине песню петь… – вздохнула девушка.
– Нет…
– Что «нет»?
– Я действительно хочу спросить богиню воды о том, кто злоумышленник, – Санира сел на корточки и вновь уставился на чашу. – Это очень важно.
– Гм, – хмыкнула Мизази и тоже стала смотреть на поверхность воды. – А чего ж ты полез…
Она замолчала, так и не решившись сказать слово «целоваться».
Санира накрыл её ладонь рукой.
– Думаешь, обряд не нарушился? – спросил он. – Ну, из-за… из-за этого всего?
– Конечно, нарушился, – буркнула Мизази, избавляясь от его руки.
Рарара, которому стало скучно рядом с хозяином, вновь куда-то сбежал. Крошки покрыли всю поверхность воды мутной, неприятной на вид плёнкой. Но главное… Главное – исчезло ощущение, что мир замер, заворожённый обрядом, что рядом присутствуют потусторонние силы, что богиня слушает и готова отвечать. Ритуал был полностью нарушен. Да что там, он был разрушен!
Девушка вздохнула, мельком глянула на Саниру и пожала плечами.
– Так что, уходим?
– Может, ещё поцелуемся? – несмело спросил юноша и потянулся к Мизази, но та вспыхнула таким гневом, что он сразу же отшатнулся.
– Только попробуй! – прошипела девушка. – Я эту фигурку о твою голову разобью!
Тут какая-то мысль мелькнула в её глазах, и она, вновь пожав плечами, устроилась на пятках поудобнее.
– Давай всё-таки попробуем, – пробормотала она тихо.
На мгновение закрыла глаза и коснулась обеими ладонями макушки.
Санира, недоверчиво посмотрев на неё, повторил жест. Сейчас все эти движения казались глупостью, даже насмешкой.
Мизази подняла с земли безголовую фигурку и прошептала, прижав её к своим губам:
– Богиня воды, открой нам, кто сжёг Город, кто умертвил Радигу дома Зунати!
И решительным движением расколола фигурку о край сосуда. В чашу полетели куски глины. Мизази отряхнула ладони и замерла, глядя на волнующуюся поверхность.
Вода казалась густой и чёрной. Слой размякших хлебных кусочков, как тяжёлая ткань, пошёл кругами, быстро успокоился и замер.
Санира совершенно не верил, что богиня им ответит. Он даже не пытался вглядываться в отражающиеся в воде ветви куста, алое небо и колоды чьего-то дома. Взгляд его нет-нет да и скользил по Мизази, её прекрасному лицу и стройной фигуре.
Удивительным образом мысли юноши, витавшие до сих пор только вокруг недавнего поцелуя, совершили внезапный поворот, и Санира вспомнил другой поцелуй, тот, которым его на лесной поляне одарила несколько дней назад другая девушка, не менее привлекательная и желанная. Он думал о том, что завтра отряд горожан разрушит и сожжёт деревню Варами, уведёт скот, унесёт припасы. Уже только это обречёт лесных на верную смерть. А скольких из них добровольцы Гаролы умертвят в пылу атаки, в сражениях на тесных улочках деревни или просто так, в кровавом исступлении боя. Она не спасётся, он был в этом уверен. Она погибнет. Сёстры-богини, как он мог забыть, пусть даже на несколько мгновений забыть, что Варами погибнет! Нужно спасти девушку с волосами цвета солнца!
Глаза Мизази немного, неуловимо расширились, и Санира тут же увидел, что тени на чёрной неподвижной поверхности воды в чаше сгустились. Всего за одно мгновение они разрослись, стали темнее и чётче. Юноша не успел даже вздохнуть, как они проявились озарённым алым светом, глумливым, ехидно смеющимся лицом Шуримы.
– Чем это вы тут занимаетесь? – раздался над головами ироничный голос. – Кашку варите?
Над ними действительно склонился, раздвинув ветки куста, Шурима.
Санира и Мизази отпрыгнули друг от друга. Юноша почувствовал, как по лицу разлилась горячая, паркая волна. Девушка тоже стала пунцовой.
Раздался дружный хохот.
Рядом с Шуримой стояли его вечные друзья – Кивана, Тисака, Парава. Все с охотничьими копьями и кремнёвыми ножами.
– Уж не песни ли богиням вы здесь возносите? – желчно просил Шурима. – И чего просите?
Был он чист и гладко выбрит. Руки, как всегда, с любовью раскрашены охрой. Короткие волосы казались влажными. Неужели Шурима умывался на ночь глядя?
– Не видишь, – вступил в разговор Кивана, – дети спрятались в кустиках. Наверное, в жриц и воинов играют. А может, даже… – он в деланном ужасе прикрыл рукой рот, – …даже целуются!
Санира, чувствуя, как в нём закипает гнев, порывисто шагнул вперёд и встал между Мизази и молодыми мужчинами.
Ему было очень страшно. Он отлично понимал, что не успеет даже махнуть рукой. А вот они… Играя друг перед другом, сумеют ли они вовремя остановиться и не забить его до полусмерти? И что будет, если кто-то из них рассвирепеет по-настоящему?
Мужчины расхохотались.
– Храбрый храбрец! – сквозь смех выплюнул Шурима, отворачиваясь от Саниры. – Пошли отсюда, а то он ещё руки-ноги нам переломает!
Юноша едва сдержался, чтобы не воспользоваться представившейся возможностью и самому не нанести первый удар по столь неосмотрительно подставленной спине.
– Пошли, пошли, – буркнул Кивана. – Потом с ним разберёмся.
И вся четвёрка, продолжая перебрасываться скабрёзными шуточками, двинулась вниз по улице.
Санира остался на месте. Напряжённый, сжимающий кулаки. Он смотрел вслед удаляющимся мужчинам, не веря в то, что всё обошлось, и в то же время сожалея, что не удалось выместить на них всю свою злость.
Сзади на плечо ему легла лёгкая девичья рука. Мизази прижалась к Санире, а потом вдруг сама прикоснулась к его щеке губами.
Юноша повернул к ней голову. Глаза оказались напротив глаз, совсем близко, рядом. Стало особенно заметно, что один её зрачок смотрит чуть в сторону…
Мизази приподнялась на цыпочки и снова поцеловала Саниру. На этот раз в губы. Мимолётно, легко, мягко. И тут же отступила на шаг назад, улыбнулась и пошла обратно, за кусты.
– Ну, я думаю, обряд у нас сегодня не получится, – сказала она, когда юноша последовал за ней.
Санира помог Мизази вылить из чаши содержимое.
Потом они вместе чистили сосуд от налипших на стенки мокрых крошек, ополаскивали, наполняли чистой колодезной водой…
9
Дом Субеди
Тревога разрасталась в Санире, затмевая мир, лишая способности думать, заставляя бесцельно шагать по улицам Города. Мизази давно скрылась среди женщин своего дома, и светлые мысли о ней всё больше уступали место тёмным мыслям о Варами.
Санире нужен был совет. Даже не совет, а просто возможность поговорить. Разговора бы хватило, чтобы понять, что делать дальше. Ну не предавать же на самом деле свой мир, свой Город!
У костра Наистарейшей сидело несколько человек.
– Нимата ушёл, – пожала плечами женщина дома. – Мы думали, к тебе. Хочешь, подожди, он, наверное, скоро вернётся.
А если Бовина?!
Увы, у Цукеги разбойника не видели весь вечер.
В лагере бродяг за городским рвом царило оживление, но и там предводителя не было.
– Пошёл попрощаться с парой-тройкой знакомых, – пожал плечами рослый купец. – Завтра на это уже не будет времени.
В нескольких шагах от Саниры Десуна и двое его помощников перехватывали вторым узлом и так завязанные мешки. Куча, в которую стаскивали готовые тюки, росла прямо на глазах.
– А, любитель мертвяков! – послышался ядовитый голос.
Санира повернулся, сам удивившись тому, насколько равнодушно он сейчас воспринял оскорбление.
– Нужда в разговоре с тобой у меня пропала, – свысока продолжал Десуна. Казалось, он вот-вот разразится издевательским смехом. – Зря пришёл.
Нужда в разговоре? Неужели бродяга мог подумать, что Санира воспылает желанием ещё раз подвергнуться унижениям и насмешкам!
Двое угрюмых подручных Десуны разогнулись, глядя на юношу. Их лица ничего не выражали.
– Вы что, собираетесь уходить? – произнёс Санира, думая совершенно о другом.
– Да! – хмыкнул Десуна с теми же пренебрежительными интонациями. – А что нам делать в вашей дыре? Завтра же уйдём!
До Саниры дошёл смысл его слов, и юноша удивлённо посмотрел на странника.
Тот поднял руку, чтобы поправить сбившуюся набок двойную чашу. На его запястье показался кожаный браслет с четырьмя зеленоватыми кремнями, одинаковыми по размеру и форме.
Лицо Саниры исказила гримаса. Такипи что же, подарила украшение, сделанное для неё Радигой… Кому? Десуне?! Дикость какая!
Купец расхохотался.
– Смотрите, малыш расстроен! – закричал он, показывая на юношу пальцем. – Смотрите, смотрите! Этот ребёнок в отчаянии от того, что я не захотел с ним говорить!
Разбойники Десуны загоготали, странники из остальных лагерей стали оборачиваться. Санира, чувствуя себя оскорблённым, едва сдерживая ярость и желание наброситься на торговца, поплёлся обратно, к обжитым улицам.
Что же делать? Как найти Нимату? Как найти Бовину?
Санира прошёл через недостроенные городские ворота. Небесный огонь выхватывал из сумерек мощное строение, окутывал его багровым пламенем, полз по коре необработанных стволов. Основания толстых брёвен терялись в тени, и оттого казалось, что сияющие алым перекладины плывут в воздухе. Ворота, даже в незаконченном виде, казались незыблемыми, неодолимыми.
Залитый светом заходящего солнца Город тоже сверкал оттенками меди. Он казался созданием призрачного мира, непонятным и таинственным. Недостроенные дома, как гигантские украшения, излучали странный внутренний свет. Застывшие лепестки пламени, притворившись торчащими вверх брёвнами, охватывали всё вокруг огнём багрового пожара; земля и люди пылали в нём, не сгорая. Невидимые странники, богини воздуха и ветра, танцевали повсюду. Они, смеясь, кружили и кружили вокруг медных столбов, а те сверкали в ответ невыразимым светом.
Санира подошёл к родному дому. Здесь ничего не изменилось – всё так же кашляла на своём месте Ленари, играла Чивати, что-то шили из запасов полотна тётки. Мадара у костра приводил в порядок оружие для завтрашнего похода на лесных.
Ну, положим, отца Санира переубедит… А остальные?
– Ты чего мечешься? – спросила Такипи-младшая.
Она умыла лицо, причесалась, надела свои лучшие украшения и явно была готова упорхнуть на свидание.
Как можно влюбиться в Десуну!
А ведь он завтра уйдёт. Что же она будет делать?
Санире стало жалко сестру.
Мадара отложил полностью проверенный клевец и взял топор-молот.
Тяжёлое оружие оказалось прямо перед глазами Саниры. Юноша невольно отпрянул. Перед мысленным взором мелькнуло, как топор рубит плоть, а молот ломает кости… Плоть и кости живого человека…
И тут Санира решился. Без колебаний, без размышлений, без бесконечных обдумываний, что есть измена и что есть предательство. Просто его отец взял топор-молот, чтобы подготовить его для умерщвления лесных, и юноша в тот же миг принял решение.
В груди сразу стало спокойно.
Санира схватил своё охотничье копьё и побежал обратно к воротам.
10
Лес
Светлые ещё сумерки оказались светлыми лишь на открытом пространстве холмов. В чаще Леса, среди высоченных деревьев и густого кустарника, было совершенно темно. Настолько темно, насколько бывает темно глубокой ночью.
Злобные богини Леса хохотали в лицо, запутывали путь, приманивали волков, гасили далёкое небо. Они сбивали с толку и вселяли в сердце отчаяние.
Верхушки деревьев качались, поднимая ветер в вышине. Казалось, что это столпившиеся лиходеи, едва видимые в темноте, кивают, соглашаясь совершить нечто ужасное.
Будто на дне глубокого колодезя, тонули в лишённом света омуте Леса кусты. Их нельзя было увидеть, их не получалось обойти, через них невозможно было продраться.
Под ногами трещал валежник, в босые ноги впивались сучки и иголки. На каждом шагу попадались коряги, ямки и пни. Опасаться нужно было не того, что упадёшь. О, если бы можно было опасаться только того, что просто упадёшь! Нет, опасаться нужно было того, что сломаешь руки-ноги, и из-за этого уже никогда не сможешь выбраться из Леса.
Санира растерянно вертел головой, пытаясь хоть что-то разглядеть. Страх застилал глаза. Юноша вздрагивал каждый раз, когда в вышине срывалась с ветки птица, сбоку доносился треск сучка или впереди раздавался звук, напоминающий приглушённое дыхание. Ему всюду мерещились огоньки, и юноша таращился в темноту, пытаясь понять, не блестят ли это глаза хищника.
Никаких примет, указывающих путь к деревне лесных, видно не было. Можно было идти в одну сторону, в другую, прямо, назад, и любое из этих направлений в равной степени вело не туда.
В конце концов Санира в отчаянии сел на землю. Это было неправильно, он знал. Сидя, ты не можешь отбиться от волка. Собственно, от нападения любого животного, даже самого маленького. Сидя, ты лишь теряешь время, приближая момент, когда тебе понадобится вода, пища и всё та же защита. Сидя, ты теряешь остатки ощущений, откуда ты пришёл и куда идёшь… И всё же продвигаться дальше было невозможно.
Если удастся дожить до утра, то при свете дня всё станет проще.
Под руку попался камень. Кремень. Обросший мхом, влажный, слишком мелкий, чтобы годиться хоть на что-то. Одним ударом о ствол ближайшего дерева Санира разломал его пополам и попробовал высечь искру. Получилось. Глаза заболели от немыслимой яркости вспышки.
Юноша попробовал высечь ещё одну искру, и это ему вновь удалось. Ну что же, хоть можно будет отгонять волков огнём…
Санира стал открытыми ладонями, плашмя обстукивать землю вокруг того места, где сидел. Под руку попались более-менее сухой мох и несколько ломких веточек.
Встав на колени, юноша принялся разжигать костёр. Где-то в груди даже шевельнулась надежда – если найти достаточно толстый сухой сук, можно будет изготовить факел.
Когда среди струек дыма появился язычок пламени, Санира стал было обрадованно подкладывать веточки, но вдруг почувствовал какое-то движение чуть сбоку.
Он успел поднять голову…
Доли мгновения не хватило, чтобы понять, что оказалось рядом с ним. Нечто стремительное, чёрное, страшное, бесформенное врезалось в него, повалило на землю и стало затаптывать слабенький огонь. Раздалось тихое рычание. Существо покончило с костерком и повернулось к Санире.
– Лесной! – воскликнул Санира, вдруг поняв, кто перед ним.
Напавший прыгнул к юноше, чтобы зажать ему рот рукой.
Появилось ещё двое. Такие же чёрные. Сажа на лице, жуткие шапки, тёмная меховая одежда, мягкая обувь из шкур.
– Зачем вы…
Ему снова закрыли рот рукой. Над ухом раздалось новое рычание. Такое же тихое, как и первое.
Они охотятся, что ли?
Не потревожив обступившего их со всех сторон кустарника, вынырнуло ещё несколько человек. В темноте было сложно рассмотреть, сколько. Они склонили головы друг к другу, раздался быстрый шёпот. Уже через миг почти все они беззвучно исчезли в чаще. С Санирой остался лишь один.
Лесной снова приложил руку ко рту юноши, а потом потянул его за одежду куда-то в сторону. Оба копья, своё и Саниры, он сжимал в другой руке.
Они двигались медленно. Мужчина, казалось, видел в темноте и не только следил за тем, куда сам ступает, но и за тем, куда опускается нога Саниры. Несколько раз он хватал ступню юноши и ставил её куда нужно.
Шли они на удивление тихо. Ничего под ногами не трещало, ветки не качались, дыхание не сбивалось и оставалось беззвучным. Санира понял, что заговаривать с лесным сейчас не стоит, и покорно крался за ним, не открывая рта. По ощущениям они не прошли и половины того пути, который он уже проделал в Лесу, как меж ветвей вдруг засияло ярким светом открытое пространство. Свет сумерек был так ярок после темноты Леса, что пришлось щуриться.
Лесной бросил к ногам Саниры его копьё и развернулся, чтобы снова нырнуть в чащу. Юноша оглянулся и разочарованно зашептал, всё ещё боясь говорить громко:
– Нет, нет! Подожди!
Всё это время Санира был уверен, что лесной ведёт его в свою деревню, но вышли они к знакомым холмам. Не самый близкий путь к Городу, но всё же путь к Городу.
Мужчина обернулся. Было видно, что он в любой момент готов скрыться в Лесу. Раздался рык. Тоже тихий.
Как же ему объяснить?
– Твоя деревня… – юноша схватил веточку и принялся быстро рисовать на земле. Несколько похожих на холмики домов, обнесённых линией ограды. – Твоя деревня… – Санира ткнул пальцем в грудь лесного и сразу же показал на рисунок: —…сгорит! – Он дорисовал пламя над домиками. – Завтра, понимаешь? – Обозначил круг солнца над огнём.
Лесной пророкотал что-то и махнул рукой в сторону Города. Потом, решив, что юноша совсем потерял чувство направления, прочертил на земле прямую линию, куда нужно идти.
И снова едва не нырнул в кустарник.
Ну конечно, он думает, что Санира нарисовал свой горящий Город!
– Подожди! – в отчаянии воскликнул юноша, забыв о необходимости хранить тишину.
Лесной в одно мгновение подскочил к нему и с силой зажал ладонью рот. Угрожающе рыкнул на ухо.
– Милостью сестёр-богинь, забудь ты про эту охоту! – лихорадочно зашептал Санира. – Война! Понимаешь, война!
Мужчина равнодушно повернулся к Лесу. На щеке мелькнуло знакомое изображение. Атакующая птица!
– Варами…
Лесной и ухом не повёл.
Ну конечно, так ведь девушку называет только сам Санира! У неё на самом деле другое имя!
– Гварквааман…
Как же там дальше?
Возможно, Санира неправильно произносил звуки. Возможно, без концовки это слово не имело никакого смысла. Лесной даже головы не повернул.
– Да подожди ты!
Санира схватил лесного за руку. Тот резко развернулся. Мощная ладонь обхватила горло. Стало трудно дышать. Перед лицом повис огромный кулак.
Воздуха не хватало. Перед глазами поплыли чёрные круги.
Санира стал невольно вырываться, но тут же понял, что это бесполезно. Он заставил себя затихнуть и примирительно опустить взгляд.
Лесной постоял так ещё несколько мгновений, а потом отпустил юношу и зашагал к чаще.
Санира с хрипом вдохнул воздух, потом ещё и стал растирать шею.
– Подожди! Деревня! Война! – юноша бросился за мужчиной, снова схватил его за плечо и тут же полетел на землю.
Лесной ткнул копьём в живот. Сильно. Кожу кольнуло вполне ощутимо, хоть одежды и остались целыми. Зарычал грозно, страшно. А потом развернулся и нырнул в Лес.
Санира, разозлённый, разочарованный, пристыжённый, потрогал место, куда пришёлся укол копья. Крови на пальцах не было.
– Я к вам приду на рассвете! – упрямо бросил он вслед лесному. – Как только станет достаточно светло…
11
Холмы
Глаз богини-Небо, красный, вспухший, пылал за краем земли. Он был ещё горячим, в его лучах ещё можно было греться, однако каждый следующий порыв ветра становился всё холоднее. Земля мёрзла. Санире приходилось останавливаться, чтобы обогреть ладонями заледеневшие ступни.
Как он может целоваться с одной, пытаться уединиться со второй, обмирать при виде совершенства третьей и идти в Лес на верную погибель ради спасения четвёртой?
Красота?
Санира хорошо помнил, с каким трудом он свыкался с внешностью Варами. На полголовы выше, волосы не чёрные, как у всех нормальных людей, а какие-то бесцветные, глаза – не карие, а цвета невзрачных полевых цветков, нос выгнут не в ту сторону. Красавица, к виду которой нужно привыкать…
Санира хмыкнул, качая головой. Как странно, что ради именно такой болезненно уродливой девушки он готов предать свой Город…
«Общественный дом»
Он продолжал растирать заледеневшие стопы и тут заметил какое-то движение на соседнем холме. Небольшая, едва различимая на таком расстоянии чёрточка медленно, едва заметно, поднималась к вершине. В лучах заходящего солнца весь холм светился красным, укрытые медной тканью склоны сливались с багровеющим небом, чёрточка была алой, лишь чуть светлее, чем окружавшая её земля, тоже алая. И всё же, там была эта чёрточка, и она медленно двигалась.
Туры?
Санира зашагал вперёд.
Лицо Варами, её голос и улыбка оставались с ним. Стоит ли ради этой девушки идти на измену? Подвергать опасности свою жизнь? Жизнь других горожан?
Возникло яркое видение: всё получилось, Санира выжил, предупредил лесных, вернулся в Город и теперь стоит перед родными. Ленари смотрит на него с укоризной, отец качает головой, по улице с одной стороны идёт мрачный Гарола со своими воинами, а с другой бегут разъярённые соседи с палками…
И сразу же другое видение – отец, но с пробитым ударом копья животом, с залитой кровью рукой, бледный, ослабевший. А удар ему нанёс предупреждённый, а значит, сумевший вовремя затаиться в засаде дикарь…
Саниру передёрнуло.
Что же делать? Как поступить? Остаться завтра в Городе? Вообще никуда не ходить и ни с кем не говорить? Пусть свершится воля сестёр-богинь?
Или придумать для дикарей такую историю, чтобы они бежали из своей деревни не оглядываясь? Но даже если есть такая история, как её им рассказать?
Поджечь деревню? Волей-неволей лесным придётся спасаться. И рассказывать им при этом ничего не нужно. Только вот все постройки у них сырые, покрытые мхом и дёрном, с разводами гнили и плесени. Не загорятся…
Выкрасть Варами? Спасти только её? Как это сделать? На глазах у дикарей ворваться в деревню, вломиться в дом девушки, схватить её за руку и тащить в Лес?
Может, предупредить своих о засаде? Но ведь дикари не будут её устраивать у него на глазах. Что же именно Санира поведает старшему стражнику?
Пойти вместе с отрядом Гаролы впереди, зная, что где-то должна быть ловушка? Знать о засаде и вовремя её заметить – не одно и то же… Да и кто ж ему позволит идти с воинами, ему, не прошедшему обряда?!
Мысли кружили в голове Саниры, одна безумнее другой.
Интересно, а если бы он никогда ни с одной лесной не целовался, пошёл бы он спасать деревню? Достаточно ли для этого чувства справедливости? Что делать человеку, который знает, что затевается неправедное кровопролитие, и затевается его собственным народом против чуждых ему, никому не нужных дикарей?
Змея сомнений шипела в груди, ползла, охватывая внутренности кольцами. Её алые глаза горели будто угольки. Раздвоенный язык ударял в сердце, и оно дрожало, сопротивляясь грубым доводам змеиного разума…
Таинственная чёрточка достигла вершины холма, и на фоне неба стало отчётливо видно, что она состояла из четырёх точек. Санира отогнал кружившие вокруг него видения, вытряхнул из головы хаос мыслей и заставил себя вглядеться в то, что происходило в алеющей дали.
То были люди. Приблизительно одного роста.
А ведь там, дальше, ничего нет, кроме заброшенного глиняного карьера!
Санира озадаченно смотрел на то, как точки исчезают по ту сторону вершины холма. В груди шевелилось сильное желание пойти туда, посмотреть, кто эти люди и что они собираются делать…
Санира покачал головой и развернулся, чтобы продолжить свой путь в Город.
И в этот момент вдруг разом померкли все краски мира. Мысли исчезли. Порыв ветра унёс ненужное, оставив лишь, куда ни глянь, голую землю. Среди неохватного пространства, где не было ничего, ударила молния догадки…
Так вот оно что! Вот что все эти дни происходило!
Санира замер, не шевелясь, боясь вспугнуть видение, потерять всё то, что вмиг сложилось.
В голове рос мощный дом, где колоды желаний и грёз злоумышленника становились основой, каждое бревно случившегося точно ложилось на своё место, а обмазка случайных улыбок, неосторожных слов и скрытых взглядов превращало всё это в крепкое строение.
Как просто!
Санира теперь знал всё! Всё! Знал, кто лиходей и зачем он совершил то, что совершил!
Юноша завертелся на месте, не зная, куда себя девать.
Это же надо, как всё очевидно!
Что же делать? Бежать в Город и кричать на улице о том, что понял? Кричать, надеясь, что соседи тоже поймут? Поймут, увидят это красивое здание и пойдут всей толпой на злоумышленника?
Рассказать обо всём перед советом жриц и выжить в неизбежной схватке с обвинённым?
Промолчать, ибо уже всё равно ничего не исправишь?
На вершине холма вдруг появилась ещё одна точка. Следом за четырьмя давно уже скрывшимися на той стороне людьми шёл ещё кто-то…
12
Заброшенный глиняный карьер
Четыре факела плыли в темнеющем воздухе. Сумерки ещё не были густыми, ещё было достаточно светло, ещё можно было обходиться без огня, но эти горящие палки, обмотанные тряпками и мхом, поднятые над головами пригнувшихся к земле молодых мужчин, завораживали стройностью образованной ими линии, поражали слаженностью движений.
Друзья Радиги медленно шли меж чёрных пятен, оставшихся после горевших здесь костров. Плечо к плечу. Нога в ногу. Копья наклонены к земле. Наконечники почти царапают почву. Острия образуют ровную линию. Шаг. Несколько мгновений без движения. И следующий шаг. И опять несколько мгновений, замерев.
Что они делают?
Санира лежал на земле вдалеке от места, где происходило это действо. Вся местность была открытой, и передвигаться, чтобы остаться незамеченным, можно было лишь перебежками, сразу же падая на землю и замирая. Во всяком случае, пока совсем не стемнеет.
Какой-то обряд?
Если так, то очень странный.
Или танец? Невиданный танец?
Только с чего бы это друзьям Радиги танцевать в том месте, где совсем недавно нашли их мёртвого товарища?
Юноша, легко вскочив, бесшумно бросился вперёд. Мужчины продолжали своё движение, и можно было бы бежать и бежать, однако на полпути страх заставил Саниру снова упасть на землю…
Глиняный карьер располагался в речной долине, у подножия длинного пологого холма, и даже случайного взгляда, брошенного на склон, было бы достаточно, чтобы заметить Саниру. На пути вниз не было ни одного валуна или деревца, которые могли бы его спрятать, ни одного оврага, который мог бы его укрыть, ни одной тени, которая могла бы растворить его в своей черноте. Росшие тут и там кусты были совершенно никудышными – маленькими, с реденькими веточками, и рассчитывать на них не приходилось.
Санира лежал на земле, стараясь полностью с ней слиться. Ах, как бы сейчас пригодились тёмные меховые одежды лесных!
Отсюда вся местность была видна гораздо лучше – и пятна давно угасших костров, и непонятный танец четырёх мужчин, и полуразвалившиеся дома глинокопов…
В тени одного из них что-то шевелилось, и Санира присмотрелся, пытаясь понять, что это. Нечто светлое, продолговатое…
В сторону Саниры никто не глядел, и он бросился бежать.
На этот раз он добрался почти до самого места. Мужчины опять замерли, чего-то выжидая, и юноша залёг, стараясь распластаться на земле. Он всё равно был на виду, да что с этим поделаешь?
Светлый предмет под домом глинокопов был…
Юноша прикрыл на мгновение глаза и вновь посмотрел в ту сторону.
Нимата?
Санира растерянно оглянулся. Потом, прищурившись, снова вгляделся в лежащего у стены дома человека.
Да, Нимата. Брошенный на землю, связанный по рукам и ногам.
Да что же тут творится!
Пальцы сжались на древке копья.
Лицо друга было скорее злое, чем испуганное. Он мычал через тряпичный кляп во рту и постоянно дёргал верёвки, пытаясь выпутаться.
– Какие-то щепки… – услышал Санира голос одного из мужчин. Кто говорил, на таком расстоянии было не разобрать. Впрочем, и слова долетали через раз, далеко не все. – Разжигали костёр…
– Вижу отпечаток… – заговорил другой.
– Это те придурки… наследили… Ничего теперь не понять…
– Обрывок полотна…
На некоторое время воцарилась тишина, потом первый сказал:
– Нет, не обнаружить… Пошли дальше…
И все четверо сделали шаг вперёд. Вновь замерли. Пригнулись над землёй. Каждый глядел туда, куда упиралось острие его копья. Да что же они делают?!
– Ещё один… – донеслось с порывом ветерка, – той же ноги…
– Где-то… – отозвался первый. Теперь стало ясно, что это был Тисака, – должен быть…
– …искать, – говорил кто-то ещё, – …хоть что-то, например… кровавый… оброненную вещь…
Друзья Радиги сделали следующий шаг и снова остановились. Поднятые над головами факелы, потрескивая, ярко горели, выхватывая из сумеречной темноты довольно большое пространство.
– Вот же… – сказал один из мужчин. Потом довольно длительное время было вообще ничего не разобрать, и только в самом конце его речи ветерок изменил направление, позволив расслышать несколько слов: —…наследили так, что…
Санира понял, что это говорит Шурима.
– Не отвлекайся, – ответил ему Тисака. – Смотри… хоть что-нибудь…
Санира лежал, прижав голову к пожухлой траве.
Четверых ему не одолеть, до Города далеко…
Юноша прикрыл глаза и напрягся, пытаясь заставить себя думать.
Поджечь дом глинокопов? Чтобы отвлечь эту четвёрку?
Тут что-то изменилось. Неожиданно трое мужчин бросили свои факелы на землю и загасили их. Человек с оставшимся огнём отскочил в сторону, сделал, пригнувшись, оборот вокруг себя, отчего пылающий в его вытянутой руке шар яркого света описал круг. Ещё один прыжок, ещё дальше, и верчение на месте, на этот раз без остановок. Тёмные фигуры его товарищей хаотично задвигались, казалось, во всех направлениях сразу, но всё же оставаясь единой группой. Раздалось ровное гудение.
О, богини! А это ещё что такое?!
Нимата тоже замер и уставился на непонятное зрелище.
В сгущающейся темноте этот звук, эти бессмысленные движения, этот огненный круг казались зловещими, жуткими. Таинственность происходящего будила в груди тревогу, страх, желание бежать прочь, подальше от этого вселяющего ужас действа.
Какой же это танец? Самый настоящий обряд! Неизвестный обряд!
Звук был чем-то вроде пения. Рты выдавали один-единственный тон, всё громче, всё сильнее, да так, что когда у кого-то из певцов не хватало воздуха, остальные продолжали петь, и никакого перерыва в звучании не происходило.
Что-то не так. Что-то совершенно не так.
Человек с факелом вдруг метнул его в своих товарищей, будто хотел опалить их пламенем, но один из них бросился навстречу и перехватил летящую палку. Едва его пальцы сжались на рукояти, он пригнулся к земле, вытянул факел в руке и швырнул его обратно.
Санира почувствовал, как стынет в жилах кровь, как лёд страха сковывает грудь, как стучит огромным каменным молотом сердце.
Нимата с новой силой зашипел, замычал, заворочался. Его почти не было слышно за пением мужчин. Оно стало столь громким, что превратилось в крик, громкий, пронзительный, потусторонний. Факел был воткнут рукоятью в землю. Игравший им мужчина упал набок, взял в кольцо, обхватив руками колени.
Парава!
Глаза мужчины были закрыты, будто он не смел смотреть на огонь, пылающий всего в нескольких ладонях от него. Ноздри раздувались, вдыхая дым, смешанный с холодным воздухом ночи. По лицу раз за разом пробегала злобная гримаса.
Парава, весь в свете огня, каким-то немыслимым образом стал медленно кружить вокруг факела. С неподвижными руками и ногами, что было ещё страшнее…
И тут Санира осознал, что, заворожённый действом, он смотрел только на единственный ярко горящий факел и не следил за тем, что делают остальные друзья Радиги. Юноша метнул взгляд на тёмную группу мужчин чуть в стороне, сердце его ёкнуло. Только двое!
Санира дёрнулся, пытаясь вскочить, но было поздно. Сильные руки прижали его к земле. Кто-то навалился сверху, больно упёрся коленом в горло. Юноша захрипел, пытаясь вдохнуть, но у него ничего не получилось.
– Шпионишь? – ехидно спросил Шурима. – Или просто прилёг отдохнуть?
13
Заброшенный глиняный карьер
Удар кулака в живот, сверху вниз, весом всего тела, согнул Саниру пополам. Воздух исчез, боль резанула во все стороны, юноша перевалился набок, не в силах ни закричать, ни вдохнуть.
Санира и Нимата лежали на земле, в нескольких шагах друг от друга, у одного из обветшалых домов глинокопов, в круге трепещущего света, отбрасываемого вновь разожжёнными факелами. Руки юношей были связаны за спиной, ноги – спутаны верёвками.
– Ну, попробуем ещё раз, а? – спросил Парава.
Яркая, сверкающая, застилающая глаза боль стала ослабевать. В ней появились бреши, через которые проглянуло ночное небо с россыпью звёзд. Сила, не дававшая Санире вдохнуть так долго, наконец рассосалась, разлившись напоследок по животу горячей волной.
Юноша с хрипом втянул в себя воздух.
Тут же появилось другое ощущение, гораздо более мучительное, – стыд. Терпеть такое унижение! Не пытаться вцепиться в обидчика зубами, подкатиться ему под ноги, выругаться, зарычать! Как же это было унизительно!
– Итак, – произнёс Парава, наклоняясь к Санире, – на этот раз правду. Договорились, а?
В голове тут же пронеслось, как нужно ответить – отвернуться. Можно просто промолчать, сжав зубы. Или плюнуть в ответ. Прямо в эту самоуверенную рожу.
– Договорились, – просипел Санира.
Парава кивнул.
– Зачем вы за нами следили, а?
Санира напрягся. Этот вопрос уже задавался раньше, ответ на него как раз и привёл к той боли, которая сейчас медленно затухала в теле.
В голове заметались разные ответы – от наиболее правдоподобных до совсем невероятных, но один взгляд на кулаки Паравы смёл их все.
– Мы направлялись в деревню лесных, – заговорил Санира. – Увидели, что кто-то идёт к карьеру. А это же место, где мы нашли мёртвого Радигу! Вот мы и…
– Он нас за дураков считает! – развеселился мужчина. Оглянулся на своих друзей. Те недоверчиво улыбались. – Кто в своём уме пойдёт на ночь глядя в Лес? И зачем? Чтобы попасть к лесным? Но что, милостью сестёр-богинь, можно делать у лесных?! – Он покачал головой, посмотрел на свои руки, будто раздумывал, как их применить. – Ну, что ж, – буркнул он с сожалением в голосе, – видно, нужно добавить, а?
– Подожди, подожди! – затараторил Санира. – Завтра Гарола ведёт добровольцев войной на лесных. А в деревне у меня девушка, я за неё волнуюсь. Вот мы и шли, чтобы её забрать…
Всеобщий хохот перекрыл его последние слова. Взгляд юноши забегал от одного гогочущего к другому.
Парава качал головой, не в силах справиться со смехом.
– Значит, девушка? – выдавил сквозь душивший его хохот Кивана.
– Ага! – кивнул Шурима. – И ради неё вы пошли ночью в Лес! Ночью!
Санира сжал губы.
– А ты что скажешь? – всё ещё смеясь, Кивана повернулся к Нимате.
Тот метнул на своего друга панический взгляд и промямлил:
– Так и есть…
Тисака, стоявший ближе всех, с размаху заехал ему кулаком в глаз.
– Помнится, до того как мы поймали твоего дружка, ты говорил, что просто хотел собрать немного голубых кремней.
– Голубоватых, – мрачно поправил его Нимата.
– Ах ты! – Тисака замахнулся, но его руку перехватил Парава.
– Эй! – сказал он. – У них и так одни кровоподтёки! Ещё зуб выбьешь!
Санира невольно повернул голову к своему другу. Это у Ниматы-то кровоподтёки!
– Ну, кое-чего мы от них уже всё-таки добились, – пробормотал Кивана. – Шли, увидели нас и стали следить. Признали – уже хорошо. Осталось совсем чуть-чуть. Зачем? – Он наклонился к Санире и повторил: – Зачем?
Юноша судорожно вздохнул, косясь на Кивану.
Сказать, что поход четверых мужчин в сумерках на место ритуального умерщвления человека у кого угодно вызовет подозрения? Что любой предположит, что готовится новый обряд поклонения богу-Змею? Что любой сочтёт, что идут те самые поджигатели и лиходеи? Это, конечно, прозвучит правдоподобно. В это они поверят сразу. Однако такое не говорят, когда всё происходит в уединённом месте, их четверо, они сильнее, а вы с другом, связанные, лежите на земле у их ног…
– Слушайте, – подал голос Шурима, – неужели вам нравится, когда вас бьют? Просто скажите правду!
Друзья молчали.
– Ну что ж, – буркнул Парава. – Продолжим, а? – И он склонился над Ниматой.
– Я скажу! Скажу! – закричал Санира.
Друзья Радиги, уже замахнувшись, остановились.
– Я скажу! Мы направлялись к лесным. Вышли вроде бы засветло, но как-то быстро стало темнеть, и… Ночью в Лес не пойдёшь… Тут мы увидели вас и подумали…
– Значит, всё-таки ночь, Лес и дикарка? – саркастически протянул Кивана. – А ты храбрый! И упрямый! – Он помолчал, недобро улыбнулся и добавил, замахиваясь: – И дурной…
– Подожди! – пугливо вскрикнул Санира. – Подожди! Сёстры-богини свидетельницы, у меня есть подруга в деревне лесных. Зовут Варами. Мы познакомились осенью… – Он остановился. Его глаза панически перебегали с одного лица на другое.
– И что? – спросил Парава. – Опять будешь нести эту чушь про завтрашний поход?
– Нет-нет, – тут же заговорил Санира, – нет! На рассвете я бегал к этой Варами на свидание. Туда, на опушку Леса, – юноша кивнул подбородком в сторону темнеющей полосы деревьев. – И эта Варами рассказала, что…
– Рассказала? – друзья Радиги вновь прыснули со смеху.
– Ну, показала жестами, нарисовала на земле! Лесные натолкнулись на трёх охотников…
– Ну зачем ты?! – сердито вскрикнул Нимата.
Санира, совершенно не ожидавший, что друг ему подыграет, даже запнулся.
– Молчи! – тут же повернулся к Нимате Кивана и на всякий случай двинул, несильно, кулаком в живот.
Товарищ скорчился от боли.
– И что? – спросил Парава. – А?
– Она нарисовала, что у тех охотников есть олень. Целый олень! Ну, я и попросил её отвести меня к ним. Это на холмах, но довольно далеко отсюда. Она отвела. Оказалось, это люди из Города-у-Ручья. Двое как раз были на охоте, а третий стерёг добычу и готовил еду. У них действительно есть целый олень! Вчера под вечер ранили, а к полуночи притащили к костру! Всю ночь свежевали. Представляешь? До своего Города-у-Ручья они тушу всё равно не дотащат, слишком тяжело, слишком далеко. У лесных ничего на обмен нет. Я и предложил купить всё мясо! Договорились, что я приду сегодня вечером, когда его собратья уже вернутся с охоты, и отведу их всех к нам в Город. Заодно и поживут несколько дней среди людей. Я попросил друга пойти со мной, чтобы было не так страшно… – Санира кивнул в сторону Ниматы. – Мы вышли вроде засветло, да как-то очень быстро стало темнеть… Вот мы и решили… Мы заметили вас и подумали… В общем, вы ведь были на полпути до того места… Ну, мы… Потом увидели, чем именно вы здесь занимаетесь, и передумали. Хотели потихоньку убраться восвояси…
Друзья Радиги переглянулись.
– И чем мы таким занимаемся? – закипая, спросил Кивана.
Санира посмотрел на него со страхом в глазах.
– Вы искали следы лиходейства…
– А понадобились мы вам зачем, а? – спросил Парава, останавливая своего товарища, который хотел ещё что-то сказать.
– Наш Город проклят, ты же видишь. Его ждёт запустение и смерть. Гнев богинь, голод, мор, холод, нападения соседей…
– Заголосил! – прервал его Шурима. – Прям как баба! О чём вы хотели с нами говорить?
Санира неуверенно сглотнул. Потом поднял взгляд на Параву.
– Вы уже прошли обряд возмужания. Вас много. Мы хотели, чтобы вы… ну… чтобы вы… – Он замялся, никак не решаясь выговорить последние слова.
– …охраняли нас! – выкрикнул за него Нимата.
Санира бросил на него быстрый взгляд. Друг поражал его всё больше.
Несколько мгновений было тихо.
– Мы хотели вас нанять, – обречённо забормотал он, – чтобы вы нас проводили в темноте. Всё-таки холмы, рядом с Лесом, вдали от мест, где бывают люди… Не бесплатно! За кусок мяса. Величиной с кулак для каждого из вас! Ночью без вас мы до стоянки не дойдём. Охотники сами оленя до Города дотащат. Ещё бы, за медь! Вам только нас от зверья нужно было бы защитить… Ну, если бы…
Друзья Радиги переглянулись и вдруг разом взорвались приступом хохота.
– Что? – сквозь смех проговорил Парава. – Вы?! Нас?! Нанять?! Охранять?!
– Я же тебе говорил! – тихо сказал Санира Нимате. – Они не станут нас сопровождать.
Несмотря на хохот, Шурима, похоже, услышал его слова. Всё ещё смеясь, он посмотрел сначала на одного пленника, потом на другого.
– Что, правда, что ли?
Юноши молчали.
– Правда, спрашиваю? – угрожающе наклонился над Санирой.
– И всё равно мы туда пойдём! – крикнул тот после некоторого замешательства. – Без вас! Завтра на рассвете! Олень никуда не денется… Такие провожатые нам не нужны!
– Подожди, – настороженно спросил Парава. – Вы же мёртвого Радигу ночью среди холмов тащили, а? И ничего, дошли. А теперь, значит, вам провожатые понадобились?
– Если бы ты знал, как нам тогда страшно было… – еле слышно сказал Нимата. Похоже, совершенно искренне.
– Лучше уж с провожатыми… – добавил Санира, стараясь попасть в тон другу.
– Ну, уж мы вас туда точно не поведём! – смеясь, ответил Парава.
– Что ж вы так поздно вышли? – качая головой, хмыкнул Шурима. – В такое время! Пораньше отправиться в путь ума не хватило?
– Ну, – растерянно отозвался Нимата, – было светло…
Брат Радиги нагнулся, подхватил заплечный мешочек Ниматы и стал в нём рыться.
– Нет тут меди! – зло прошипел он. – А у тебя… – он резко повернулся к Санире, – у тебя и мешочка нет!
– Ну да, понёс бы я медь с собой! – промямлил юноша. – Охотники оленя в Город притащат, там и расплатимся…
– Что за бред! – отмахнулся Кивана. – Зачем мы вообще всё это слушаем? Нужно выбить из них правду!
– А мне и так всё ясно, – отозвался Тисака, склоняясь над друзьями. – Вы в прошлый раз уничтожили все следы умерщвления Радиги, а теперь пришли проверить, не осталось ли чего-нибудь. Чтобы и это истребить.
– Что?! – разом воскликнули Санира и Нимата.
Они даже возмутиться не успели, так неожиданно это прозвучало. В их голосе было только удивление. Мужчины снова захохотали.
– Здесь же после вас не осталось ни одного следа! – говорил Тисака. – Вы всё затоптали! Всё!
– Да здесь ничего и не было! – стал с негодованием говорить Нимата. – Мы ведь смотрели…
– На коленях лазили… – вторил ему Санира.
– Вот то-то и оно! – сказал Парава. – После вас уже ничего не найти!
– А может, это они умертвили Радигу? – вдруг серьёзно спросил Шурима. На его лице не было и тени улыбки. И глаза, холодные, сосредоточенные, смотрели внимательно.
Санира и Нимата растерянно переглянулись. Воцарилась тишина. Теперь уже все четверо повернули к ним головы.
– Ну, говорите! Зачем вы его умертвили?
Друзья замотали головой. Предположение было настолько диким, что они даже не могли найти слов.
– Ну! – угрожающе склонился над ними Шурима.
– Ты что! – в замешательстве выкрикнул Нимата. – Не умерщвляли мы его! Зачем? Нет, мы его нашли уже мёртвым!
– В ту ночь, когда он умер, мы были в Городе! – тут же добавил Санира, напуганный самим предположением.
Шурима замахнулся и с силой, нещадно, заехал ему кулаком в живот. Юноша взвыл от боли. На его одеждах остался ярко-красный охряной след. Шурима заметил это и посмотрел на свою руку. Вся столь тщательно нанесённая краска стёрлась. Мужчина раздосадованно выругался и снова врезал Санире по животу.
– Радига не подпустил бы их к себе! – буркнул Парава, отталкивая товарища от юноши. – Да ещё и с камнем в руках!
Он покачал головой.
– Зачем вы всё здесь затоптали? – спросил он, наклонившись над скорчившимся на земле Санирой.
– Мы не… – начал говорить тот, да осёкся, понимая, как жалобно и неубедительно прозвучит любое его слово.
– А вы ничего не утаили? – встрял в этот разговор Тисака. – Нашли, но никому не показали? Было что-нибудь?
Санира мгновенно вспомнил о своём каменном шаре, и лицо его застыло. Нимата панически мотал головой.
Тисака пожал плечами.
– Ну и что нам с ними делать? – Парава обвёл взглядом своих товарищей. – Надо бы их проучить, а? Чтоб не следили за приличными людьми.
– И правду хоть иногда говорили, – добавил Шурима мрачно. – А то – «Лесная», «Олень», «Охранять»! Что ни ложь, так полный бред! Или научитесь врать, или хоть иногда говорите, во имя сестёр-богинь, правду!
– Оставим здесь, – буркнул Кивана. – Связанными. За ночь многое в голове прояснится.
Санира и Нимата переглянулись. В глазах обоих мелькнул ужас.
– Ну-ну! – хмыкнул Парава. – Ты что, умертвить их хочешь? Тут и при полном вооружении волки враз загрызут!
Юноши слушали, не веря, что всё это происходит на самом деле. И лишь растерянно переводили взгляд с одного мужчины на другого.
Кивана буркнул что-то неопределённое. Парава взглянул на него, пожал плечами и стал оглядываться по сторонам. Потом подошёл к обветшалому дому глинокопов и заглянул в окно.
– Ничего не видно, – пробормотал он.
Кивана вырвал из земли один из факелов и принёс ему. Парава посветил внутрь, оглянулся на пленников и, недобро ухмыльнувшись, скомандовал:
– Тащите их сюда. Дверь закроем, ещё и подопрём чем-нибудь. Волки не доберутся. А медведь или росомаха… Ну, значит, не повезло.
– Подождите! – закричал Санира. В голосе его явственно звучал страх. – Не надо! Что мы вам сделали? Отпустите!
– Развяжите! – вторил ему Нимата. – Развяжите!
Однако сильные руки уже подхватили их, легко подняли в воздух, понесли куда-то. Юноши вырывались, извивались, дёргались, что-то кричали – без толку.
В какой-то момент Санире удалось извернуться, он выскользнул из хватки и свалился на землю. Его связанные руки не смогли смягчить падение, он ушиб плечо и зашипел от боли. Тут же появился Кивана и не глядя двинул его по рёбрам. Санира взвыл.
– Заткнись! – буркнул мужчина, и его кулак завис перед глазами.
Юноша заставил себя стиснуть зубы.
Его вновь подняли и понесли к дому. Он продолжал вырываться, но уже без прежней решимости. Связанным всё равно никуда не убежишь.
Камень, на котором поворачивалась растрескавшаяся от времени дверь, жалобно взвизгнул. Над головой проплыла притолока, ночные звёзды исчезли, сменившись полной темнотой. Ноздри уловили пыльный запах застоявшегося воздуха.
– Ничего не видно! – донёсся голос Паравы. – Дайте огня, а?
Через дверь вплыл один факел, за ним другой. Стали видны растрескавшиеся брёвна, посыпавшаяся там и тут замазка на стенах, развалившиеся корыта на полу. Под ногами мужчин заскрипели толчёные раковины и сланцевая крошка.
– Бросайте их у алтаря. Заодно и о богинях вспомнят.
Саниру, как куль с пшеницей, свалили у дальнего торца дома. Да так, что его голова едва разминулась с камнем, отвалившимся от цветка жертвенника. Юноша засопел, покосившись на алтарь, но жаловаться не стал.
Чуть поодаль уже лежал Нимата. Он был напуган. Так же, как и Санира.
Парава осмотрелся, постучал ладонью о край окна, несильно попинал пленников ногой.
– Ну что, искать следы злоумышленника мы всё равно сегодня уже больше не будем… – проговорил он. – Завтра выходим на лесных, послезавтра – сражение… – Взглянул на своих товарищей. – Вернёмся дня через два, а?
Кто-то кивнул. Кто-то пожал плечами. В тесной комнате огонь факелов давал множество теней, беспрерывно прыгающих с места на место, шевелящихся, колышущихся. В их неверном свете лица мужчин были неузнаваемыми.
– Можно, конечно, прислать за ними кого-то, кто воевать не идёт… – продолжал Парава, будто в сомнении. – Младших братьев, например? Завтра. За одну ночь с этими ничего не случится, даже проголодаться не успеют. – Он подхватил копья юношей и поставил их у входа. – Если сумеете освободиться, – буркнул, – будет чем от зверья отбиться, а?
Мужчины заулыбались.
Парава затушил и бросил рядом с копьями один из факелов.
– А это чтобы в темноте было не так страшно.
Его губы расплылись в ухмылке, и вся четвёрка весело загоготала.
