Выбрались мы только на четвертый день после приснопамятного налета. По-моему, к этому времени о предстоящем марш-броске в городе знали не только все собаки, но и все крысы, мухи и самые сообразительные из инфузорий. Для маскировки нас — меня, Сайни, велосипеды и кучу снаряжения — забросили в кузов армейского грузовика, окружили крепкими плечами спецназовцев и повезли совсем не в том направлении, куда мы собирались ехать. Грузовик несколько часов выписывал петли по лесу, пока не остановился в некой точке. Как по мне, ничем не отличавшейся от многих других — просто прогалина, на удивление свободная от ползучих зарослей и прочих зеленых охранников. Милая такая травка, зелененькая…

— Руками не трогай, — предупредил меня Сайни. И очень вовремя, как оказалось. Трава способна была изрезать кожу не хуже бритвы, причем выделяла еще и какой-то едкий сок. Поэтому мы с величайшей осторожностью обошли полянку по краешку.

— И много у вас в лесах таких сюрпризов?

— Хватает. Это пробка.

— Какая пробка?

— За поляной начинается одна из тропинок, ведущих на Пустошь. Вот чтобы оттуда не вылез кто-нибудь нехороший, выход и заткнули пробкой. Нам еще встретятся подобные защитные сооружения, не переживай.

Спасибо, обнадежил.

— А как же зверье местное — олени там или кролики?

— Учатся обходить "не те" места.

— Читал, что животные чуют магию.

— Может, и чуют. Но в магические ловушки ловятся. Впрочем, как и в обычные, несмотря на то, что чуют железо. Вопрос мастерства охотника.

Похоже, моему спутнику судьба четвероногих, никак не виноватых в безобразиях, творимых "венцами природы", была безразлична. Не дорос еще этот мир до природоохранных мероприятий. Впрочем, воздух здешний был не в пример чище нашего, а из ручьев в пригородном лесочке можно было пить без опаски…

Не прошло и двух часов, как я познакомился еще с одним надежным стражем этих лесов. Или стражами? Ибо число их — легион, а имя им — комары. Нет, КОМАРЫ! Нет, КОМАРИЩИ!!

Мне случалось бывать и в Сибири, и на европейском Севере, но такого там не встречал. К счастью, "большие, как собака, рыжие и с подпалинами" кровососы остались придумкой товарищей Стругацких. Но мне и здешних шестиногих вампиров хватало. Размером от комнатной мухи до хорошего шершня, они и кусались соответственно. Лелек громко выругался, неловко спрыгнул с велосипеда (еще не до конца освоил эту техническую новинку) и вытащил из кармашка какой-то… артефакт, что ли, или амулет… В общем, брошку в виде перекрученного мотка серебристой проволоки, в котором при большой фантазии можно было углядеть контуры некоего насекомого. Чем-то там щелкнул — и гудящая туча тут же отхлынула.

— Не чешись. Проглоти это, — Сайни протянул мне на ладони лепешечку темно-коричневого губчатого вещества. На вкус — словно вата, сбрызнутая слабым грибным соусом. Две минуты максимум — зуд прошел, и опухоли спали. Понимают местные в медицине.

Сайни тем временем не торопился тронуться в путь — что-то там переукладывал, заново привязывал. В общем, правильно поступал — груз обмялся, утрясся, и его можно было уложить получше, раз уж все равно пришлось распаковывать вьюки. Но меня груз моего вела устраивал (может быть, сказался прошлый опыт велопоходов), так что перепаковываться было лениво. Поэтому я отвлекал Лелека разговорами.

— Эти кусачие твари — тоже творение ваших любителей природы? Дополнительная защита от диверсантов?

— Не совсем, — ответил Сайни с натугой. Он как раз пытался затянуть какой-то ремешок. Ремешок не затягивался. Подойдя чуть ближе, я обнаружил, что гномы доблестно скопировали одну из пряжек моего рюкзака, но пришили ее вверх ногами. Поэтому и работала она неправильно. Перешивать, понятное дело, мы не стали, просто перекрутили ремень и заново продернули длинный конец сквозь все три щели. Неэстетично, зато дешево, надежно и практично. Лелек подивился легкости, с которой теперь можно было затягивать сумку (представляю, что он про себя и про меня говорил, когда застегивал ее в первый раз) и продолжил насекомую тему.

— Эти твари здесь жили всегда. Точнее, с тех пор, как лес появился. Сами налетели или помог какой маг — уж не знаю. От города их отгоняют специальными устройствами. Вроде этого — он ткнул пальцем в брошку — только побольше. Здесь зона действия заканчивается. А я об этом забыл. Между прочим, охранники они — так себе. Разве что от случайно забредших разбойников, если таковые водятся там, на пустошах… Мы ведь, как отгородились, так и не знаем о том, что именно происходит на тех землях. А для нормального мага средней руки сделать такую защиту совсем просто. Эта штуковина просто сообщает всем окрестным комарам что-то вроде "я здесь самый большой и сильный комар, сюда не ходи, убью". Вот они и не идут.

— Забавно. А людей так же отпугивать нельзя?

— Можно. Но неудобно: действует ведь на всех людей, в том числе — на мага, который эту "пугалку" создает, а потом подзаряжает. Пытались такие ставить на пограничных крепостях. Точнее, на подходе к крепости, в безлюдной зоне — чтоб врага, который подходит, отпугнуть. Только человек ведь упрямее тупых комаров. Ему страшно — а он вперед лезет. Ему муторно — а он лезет. Его в бабочкин хоботок сворачивает от ужаса — а он все равно лезет. Опять же, наши любезные враги сами умеют такого страху нагнать — и на своих, и на чужих…

— А от хищников такую штуку сделать можно?

— А зачем? Видел, во сколько раз она больше комара? Представляешь, какой тяжелой она должна получиться, чтобы от волков спасать? А от медведей?

— То есть размер имеет значение? — увы, цитаты Сайни опознать не мог.

— Конечно. Волк же должен услышать "я самый большой волчище в округе". А для этого нужно быть большим.

— Врать не получится?

— Нет. Магия — вещь достаточно честная. Кстати, ты возьми второй амулет — и поехали. Не все же нам рядом ходить.

Поехали, причем сперва именно рядом, благо дорога позволяла. Странная, между прочим, была дорога. Не прямая, как стрела, и не настолько извилистая, чтобы испортить жизнь путешественнику, она неторопливо вилась между двух зеленых стен. Да-да, именно стен: кустарник и прочий подлесок подступали к ее границам вплотную, словно толпа, ожидающая проезда какой-нибудь поп-звезды в аэропорт. И как та же толпа, не переступали некую черту, проведенную бдительными стражами закона и порядка. Над дорогой переплетались ветки деревьев, густо сдобренные лианами или еще какими-то зелеными ползучками — никогда не был особо силен в прикладной ботанике. Но готов поспорить на что угодно, что сверху тропку разглядеть было затруднительно. Я сперва удивлялся, зачем такая предосторожность под небом, не знающим авиации. А потом вспомнил, как у Конан Дойла составляли карту Затерянного мира, забравшись на гигантское дерево с труднопроизносимым названием гингко.

Но любопытнее всего была сама дорога, то есть покрытие. Мы ехали по плотной травке, весьма густой, но невысокой. И к тому же весьма упругой. Я долго не мог понять, почему велик ведет себя так странно. Сперва списывал на непривычные шины местной выделки. Но вскоре понял, что не в них дело, слез с седла и потрогал (Вот она, сила любопытства! Останавливать, а потом разгонять велосипед, на который навьючено около 40 кило груза — то еще удовольствие.) Так вот, потрогал я эту травку. На ощупь — ну просто резина. Твердая, как автопокрышка от "МАЗа". И в то же время — явно живая, с листиками и даже крохотными цветочками, как у спорыша. Только цвет, как на мой землянский вкус, несколько пластмассовый.

Сайни, заметив, что я интересуюсь дорожным покрытием, тоже притормозил и недовольно на меня глянул. Не дожидаясь выволочки (справедливой, между прочим — нечего задерживать движение), я вскочил в седло и поднажал. Так что додумывать пришлось уже на ходу. Травка была явно волшебной выделки, значит, ее творцы решили, что для дороги она удобнее будет, чем, например, камень. Подумав немного (а кручение педалей очень способствует мыслительной деятельности), я признал их правоту. Наверное, сие растение достаточно сильно, чтобы не пускать на свою территорию конкурентов. Нечастое воздействие колес, копыт и иных движителей оно явно способно перенести без всякого вреда для себя. И никаких работ по профилактическому ремонту мостовой — в отличие от камня, асфальта или бетона, которые "съедаются" агрессивной окружающей средой. Потом я задал сам себе — чтобы не отвлекать Сайни — вопрос, почему местные не используют такую же травку в городе или его окрестностях. Тут ответа могло быть минимум два. Первый: травка годилась только для редко используемых дорог, а при частом попирании ее таки вытопчут. Второй, традиционный для всех подобных случаев: секрет утерян. Потом мне пришла в голову и третья версия: нашли более дешевый способ поддержания мостовых в состоянии проходимости.

Тут от мысленных экспериментов на тему дорожного строительства меня отвлекло одно милое обстоятельство. То ли я, задумавшись, стал крутить педали поленивее, то ли Сайни решил преподать мне урок и поднажал, но расстояние между нами увеличилось. И, кажется, по этой причине брошь-репеллент стала работать хуже. Отдельные представители крылатой сволочи стали прорываться сквозь защиту с явным намерением мной закусить. Вы когда-нибудь пробовали прихлопнуть комара, который уселся вам на спину, во время езды на велосипеде? Если нет — лучше и не пытайтесь. Кровопийцу все равно не достанете, а падение со своего двухколесного друга вам практически гарантировано.

В общем, я поднажал, летуны отстали, а Лелек был совершенно огорошен моим заявлением:

— Халтура этот твой отпугиватель.

Кажется, он даже обиделся и решил постоять за честь местной антикомариной промышленности. Ради этого даже сделал привал. Эксперименты все как один показали мою правоту. Когда Сайни удалялся метров на двести, жужжащая мерзость прорывалась сквозь мою защиту. Не полностью, к счастью — до десятка летунов в минуту. Но мне хватало. Причем, когда мы поменялись брошками, эффект был ровно тот же — Сайни не трогают совсем, а меня пытаются грызть. Лелек пробовал даже то ли колдовать или просто лазил в настройках этих аппаратиков, меняя интенсивность сигнала. Границы жужжащей тучи то приближалась, то отдалялась. Полностью спасти меня от ее пищевых притязаний так и не вышло. Что доставляло нам определенные неудобства. На марше я старался держаться поближе к спасительному напарнику, даже когда дорога суживалась до состояния чуть приметной стежки. А вот вынужденные походы в кустики… Когда температура позволяла, дополнительно укутывался в куртку и накомарник — благо, были захвачены еще из дому. Но она, дрянь такая, не всегда позволяла — днем пекло будь здоров, а вечера стояли душные. Но это потом, потом.

А пока…

А пока дорога кончилась, уткнувшись в здоровенный овраг с длинными и крутыми склонами, радость горнолыжника — если бы здесь был снег. Кстати, так и не узнал, бывает ли. Пришлось сползать по скользкой глине. Перемазались, как черти…

Из дневника Юли

Когда попыталась пошевелиться, тут же получила по голове чем-то мягким. Даже не больно. Но сразу же отрубилась.

Опять очнулась не знаю, через сколько времени. Чувствую, уже никуда не едем. Потом чувствую — хватают меня и несут куда-то. Аккуратно так несут, бережно. Ноги развязали, поставили. А только не держат меня ноженьки — то ли затекли от долгого пребывания связанными, то ли еще чего. Валюсь.

Меня подхватывают, аккуратно сажают — кажется, прямо на землю, потому что в попу впились какие-то бугры вроде корней. А под спиной оказалось что-то, подозрительно напоминающее древесный ствол. Лопатками чувствую и глубокие морщины коры, и выпуклости заросших сучков.

Чьи-то пальцы снимают с меня повязку. Сижу еще некоторое время, зажмурившись, потом медленно открываю глаза. Так и есть — лес вокруг. И незнакомые дядьки в черном. Те, на чердаке, насколько я запомнила, были в черных комбинезонах. Эти — просто в штанах и куртках, но цвет тот же самый — черный, но слегка матовый, словно застиранный.

Все, думаю, сейчас убивать будут. Или чего похуже. Пытать. Насиловать…

Паника зашевелилась внизу живота темным холодным комком. В последний момент ухватила себя за "внутреннюю шкирку" и буквально выволокла из этого состояния. Спасибо Лине за ее уроки. Попыталась мыслить логически: вряд ли меня стоило похищать и тащить черт-те куда, чтобы потом замучить. Слишком сложно. Значит, я им для чего-то нужна. "Для ритуального жертвоприношения, например", подсказало услужливое воображение, начитавшееся фантастики.

Но я на него шикнула, строго-настрого велев заткнуться до того момента, пока спросят. А что еще делать было?

Тем временем вперед выступил один черный дядька и заговорил, явно обращаясь ко мне.

— Мы приносим извинения принцессе за доставленные неудобства и некоторое недопонимание, но, клянусь, у нас не было другого выхода.

Говорил он с жутким акцентом: губы словно проволокой связаны, поэтому "а" превращается в "о", а "о" так и норовит стать "у". При этом еще гласные тянет, как финн: "прииноосиим". Ну хоть не тараторит, что-то понять можно было. Впрочем, тогда я гораздо больше среагировала не на манеру речи, а на сказанное, особенно на слово "принцесса". Говорить по-прежнему не могла — в горле словно поселился ком ваты, слегка смазанный клеем. Поэтому просто кивнула в знак того, что услышала. Черный заметил мои трудности и перекинулся несколькими словами с другим черным — в комбинезоне. Но тот ли это, что на чердак вламывался, или другой, я определить не смогла. Похоже, они спорили. В конце концов Комбинезон сдался, подошел ко мне и положил руки на горло. Я аж сжалась — думал, душить будет, и приготовилась хоть пнуть его связанными ногами в пах. Но он только коснулся пальцами кожи и что-то проговорил глухо и невнятно. По гортани пробежала толпа теплых мурашек, я сглотнула — и поняла, что теперь уже говорить могу.

— Кто вы такие и что вам от меня надо?

Умный вопрос, ничего не скажешь. Естественно, внятного ответа не получила. Можно сказать, вообще никакого.

— Я полагаю, у вас еще будет возможность получше узнать и понять нас, принцесса. Пока же хочу сказать, что вам мы не желаем зла.

Почему "принцесса"? Его лицо выражало эмоций не больше, чем кирпич. И цвет кожи вызывал именно строительные ассоциации — то ли красный, то ли темный, так сразу и не скажешь. Но, вроде бы, не глумился, не издевался. И "принцессу" считал подходящим к случаю обращением. Впрочем, мог просто языка не знать и использовал первое вежливо-уважительное…

— Почему принцесса? — я таки не удержалась.

— Потому что это — наиболее подобающее вашему случаю обращение, хотя оно и не отображает всей сути происходящего, — "понятно" объяснил собеседник. Ишь ведь как завернул! Акцент жуткий, но язык, кажется, знает хорошо.

— И что, раз я принцесса, вы должны мне повиноваться? Странная форма повиновения, — я решила не терять инициативу. Потому что терять мне особо больше нечего было.

— Повторю. Это обращение не отображает ситуации. Но более подходящего у нас нет. Пока же я прошу вас дать нам слово не пытаться причинить нам вред ни магическим, ни иным путем. Тогда мы сможем вас развязать. Да, еще дайте слово не пытаться бежать.

— А если я не дам?

— Нам предстоит довольно длительный переход, и вам придется проделать его в качестве груза. Это будет неудобно. К тому же затруднит и принятие пищи и воды, и противоположные процессы, — кажется, он не иронизировал, просто объяснял ситуацию. Вообще не уверена, что у этого типа могло быть чувство юмора. Какое чувство юмора у кирпича? Решено, так и буду его пока называть. Раз он, невежа, не представился. Сама себя уговариваю, поддерживаю шуточками, а по коже уже не мурашки, а бегемотики бегают. И в животе крысиное гнездо шевелится, наружу просится любым из двух доступных путей.

— Уверяю вас, выполнение этой просьбы пойдет на пользу всем. Серьезного вреда вы нам причинить не сможете, только мелкие неприятности. Детские шалости, за которые последуют наказания. Да и убегать никакого смысла нет. Вокруг опасные леса, до известных вам мест так далеко, что вы наверняка погибнете, прежде чем доберетесь туда.

— А если я просто совру?

— Совру? — кажется, он не понял.

— Да, совру, скажу неправду, дам слово, а потом его нарушу? — зачем я это спрашиваю, если можно просто соврать? Эх, любопытство сгубило рыжую кошку…

— Ах, это, — он, кажется, разочарован, словно ожидал от ребенка взрослого ответа, но получил что-то совсем дошколятское. — У нас есть способы прокон-тро-лировать, — еле выговорил, ишь ты! — выполнение клятвы.

Кирпич повернулся к Комбинезону и заговорил — наверное, переводил наш разговор. Комбинезон удивленно поднял брови, потом ухмыльнулся довольно, а то и злорадно, взглянул на меня и коснулся своей шеи пальцем.

Кажется, понятно. Я попыталась повращать головой, потереться щекой о плечо. Так и есть, на шее какая-то гадость. То ли ремешок, то ли веревка. Ошейник, короче говоря. Наверняка магический, как и положено в сказках и фентезюхах. Если выберусь отсюда, никогда больше не буду их читать. Лучше уж занудная реалистическая классика. Так, ладно, это потом, а сейчас надо попытаться воспользоваться теми скудными знаниями о подобных ситуациях, почерпнутыми из тех же сказок. Другого ведь источника нет.

— И какого же рода обещание вы от меня хотите услышать?

— Я же сказал, — кажется, Кирпич не любит повторять дважды, — обещание не пытаться причинить нам вред ни магическим, ни иным образом и не пытаться бежать. Чтобы вам было легче, я могу даже чуть пересмотреть условия. Скажем, не пытаться бежать, пока наш переход не закончится и мы не достигнем пункта назначения. — Он перевел Комбинезону, и оба они заухмылялись, словно сказанное было очень забавным. Между прочим, может быть. Если пункт назначения — тюрьма или, того хуже, какое-то ритуальное кладбище (воображение, цыц!), то убежать оттуда будет и впрямь затруднительно.

— Ладно, — я тщательно подбирала слова, что не так легко сделать на чужом языке, — я обещаю не причинять вам вреда ни магическим, не иным образом и не пытаться бежать, пока мы… пока ваш переход не закончится и вы не достигнете пункта назначения.

Колдун в комбинезоне поднял руку, — а что он колдун, я уже догадалась, — и ошейник потеплел и как-то завозился на моей шее. Ага, типа принял запись. Ну, принимай, дружок, принимай. На моем языке "бежать" означает не только "удирать". Так что я — надеюсь — оставила себе возможность улизнуть потихоньку, без спешки. А местоимение "вам" можно трактовать и как вежливое обращение к одному человеку, а не ко всем участникам этой группы. Хорошо хоть обещать не пришлось письменно, тогда было бы сложнее — "с большой буквы, с маленькой буквы". Опять же, что такое "вред"? Может, я их для их же пользы… В общем, еще повоюем. Ох, хотелось бы.

Тем временем колдун подошел и аккуратно снял с меня путы. Переворачивал мою тушку аккуратно, но все же пару раз приложил меня обо что-то твердое. Узлы не резал, а развязывал, причем, когда распутывал запястья и локти, несколько раз дернул так, что мне стало больно. Не удержавшись, я обозвала его "придурком". По-русски, конечно. Он, естественно, не понял, но эмоции уловил и скривился в ответ. Стал действовать осторожнее. По-моему, даже боялся, что я ему ботинком в ухо залеплю, потом что, когда ноги развязывал, держал голову на отлете. А, может, у него дальнозоркость просто. Не скрою, мысль съездить ему "маваши" [5]боковой маховый удар в каратэ
по роже у меня появилась — сам подсказал. Но я удержалась. Во-первых, глупо. Во-вторых, неизвестно, как бы он на это отреагировал. В-третьих, не хотелось вот так сразу проверять, что в ответ выкинет этот дурацкий ошейник. В-четвертых, из положения лежа, да еще с ногами, затекшими после нескольких часов связанной неподвижности, все равно хорошего удара не выйдет… В-пятых… Словом, остался дядя без маваши. Бедненький.

Я с наслаждением пошевелила освобожденным организмом, но вставать не торопилась. Боялась, что тут же свалюсь. Нечего демонстрировать врагу свою слабость. Он и так о ней осведомлен.

— Ну, если я принцесса, то где мой паж?

— Ах, мальчишка, который был взят вместе с вами? Он тут.

Дрика откуда-то приволокли, как куль. Обмотанный веревками, он напоминал скатанную в рулон ковровую дорожку. Кажется, с ним церемонились куда меньше, чем со мной. Здоровенный синячище во всю левую щеку, глаз заплыл, во рту какая-то тряпка…Тряпку тут же вынули — о чем, кажется, пожалели. Дрик тряхнул головой (зря — она явно не порадовалась такому обхождению, небось, ответила залпом боли, и он, бедняга поморщился), сверкнул целым глазом и выдал трескучую, хоть и с запинками, серию незнакомых мне слов. Впрочем, не сомневаюсь, что это были ругательства.

— Тебе придется подучить наш язык, — Кирпича, кажется, выходка Дрика не задела и даже не позабавила. — Ты слова неправильно связываешь. А вот то, что ты хоть что-то по-нашему понимаешь — это хорошо.

Дрик заткнулся и, кажется, понял, что свалял дурака. Знаешь язык — знай себе, а вот врагу об этом сообщать совсем не обязательно.

Опуская подробности, скажу, что Дрика, хоть и с трудом, но удалось уговорить на похожее обещание — не вредить, не убегать. Тем более, ошейник был и у него на шее. Не ремешок и не веревка, а, кажется, цепочка. Или не знаю, как это назвать — вроде браслета от часов или танковой гусеницы. Пластины, соединенные так, что гибкая полоска получается.

Он долго ерепенился и меня дурой называл, за то, что уже дала слово. Я не согласилась с подобным определением моих интеллектуальных способностей, давила на логику — даже на то, что мне его придется с ложечки кормить и до ветру водить. Вставляя русские слова (как смысловые, благо он чуть-чуть от меня набрался, так и эмоциональные, вроде "блин горелый") мне его таки удалось уломать. Ох, упрямы же эти мальчишки. Он плюнул и сердито выпалил слова клятвы.

— А теперь развяжите его. Мне понадобиться его помощь, чтобы переодеться и помыться, — тоном настоящей принцессы, избалованной и привыкшей повелевать, выдала я. Кажется, хотела их смутить. А смутился Дрик — покраснел до корней волос. Я и не думала, что он так умеет. Но, в конце концов, мне и правда нужно было помыться и переодеться. И в кустики сбегать. И ему, наверное, тоже. Раньше я почему-то думала, что к голому телу и его физиологическим проявлениям здесь относятся проще, чем у нас. Нудистов не встречала, но разговоры по этому поводу слыхала — без придыхания и подхихикивания, как в родной школе (вот по ней, к слову, ни капельки не тоскую).

С переодеванием, как оказалось, тут проблемы. Запасной одежки у похитителей не было, налегке шли. Так что пришлось прополоскать в ближайшем ручейке трусы, кое-как высушить штаны листиками (Дрик, жутко смущаясь, подсказал, какие именно лучше подойдут в качестве салфеток), помыть наиболее пострадавшие части тела на скорую руку да натянуть влажную одежду на голое. А трусы повесить на плечо сушиться, как аксельбант. За процедурой, кроме Дрика, наблюдал еще какой-то вояка из черных. Лыбился при этом самым противным образом. Я, правда, старалась все время поворачиваться к наблюдателю задним фасадом, а они, вроде бы, у всех одинаковы. Но мне все равно было неприятно, и я швырнула в него грязью. Попала, между прочим. Ошейник тут же дернулся, словно провели по шее мокрым горячим полотенцем. Но вояка намек понял и деликатно приотвернулся. Дрик пробормотал что-то вроде обещания "свернуть засранцу шею при первой возможности".

Подумав немного, я решила сыграть в пай-девочку и по возвращении сама подошла к Кирпичу.

— Послушайте, командир, тут такое дело…

Рассказала ему и про мытье, и про грязь. Он, кажется, был недоволен поведением подчиненного и уже хотел выписать ему наряд вне очереди (так, кажется, это называлось в нашей армии, папа рассказывал…). Наживать мне врага было ни к чему, поэтому я быстро перевела разговор в другое русло.

— А если бы он на меня набросился, чтобы… — я не знала, как на местном языке будет "изнасиловать".

— Наш солдат никогда бы себе этого не позволил.

— Ну я-то этого не знала бы. Может, он бы решил просто попугать меня или пошутить, — я старательно изображала дурочку. — И я бы вздумала защищаться. Это ведь тоже "причинять вред"? А если я случайно кому-то из вас на ногу наступлю или веткой поцарапаю, когда отпущу ее на тропе? Или чихну на кого-то, а он заболеет? Или… — воображение уже рисовало картины одна ужаснее другой, так что я и в самом деле струхнула. Хотя куда уж больше?

Озадачить собеседника мне удалось. Он подумал, посоветовался с колдуном — и они таки согласились изменить условия клятвы. На "не причинять вам осознанного вреда, способного серьезно навредить здоровью". Дрик выдал то же самое. "Серьезно навредить" — это как раз формулировочка для какого-нибудь суда. Подумав, я пришла к выводу, что судьей будет сам ошейник. Проверить придется, увы, на практике — не колдуна же расспрашивать. Хотя, если осторожно… Эх, не успела я прослушать курс по "изящной беседе с пользой для себя" — в школе его читали позже, для старших. Считалось, что такое мощное оружие нельзя давать в руки малолеткам. А то начнут из родителей, не столь образованных и умелых, конфетки выцыганивать…

В общем, приготовления окончились, построили нас всех в колонну по одному и дали команду "Марш". Дрик и я были в середине, причем между нами воткнули двух солдафонов — ясен бублик, чтобы не дать нам пообщаться. Сволочи! Впрочем, темп задали такой, что мне скоро стало совсем не до разговоров. Только бы не упасть. Через пару часов марша я уже вовсю спотыкалась. Долговязый белобрысый конвоир молча подхватывал меня — без всякого выражения на лице. Ни тебе сочувствия к бедной девочке, ни презрения к неумехе, которая по тропе не может пройти. Словно работу делал механическую. Все же разок-другой я пропахала носом землю — когда в какой-то овраг спускались. Между прочим, там и другие падали. И мой конвоир как-то тоже оскользнулся. А я его под локоток придержала. И, кажется, немало этим удивила.

Тропа давно кончилась, перли напрямик сквозь густой и царапучий подлесок. А на склоне оврага колонна превратилась едва ли не в цепь — каждый пытался съехать, где ему казалось удобнее. Была бы это группа нашенских туристов — и весь лес уже наполнился бы руганью. "Мать-мать-мать", по привычке откликнулось эхо". Все же мокрая глина, на которой растут колючие, не ухватишься, деревца — это удовольствие значительно ниже среднего. А черные упрямо сохраняли тишину.

Ну мне-то их уставы не указ. Поэтому я с удовольствием и без всякого притворства оглашала округу возгласами вроде "Ой, мама" и "Вот черт!". Когда на русском, а когда и на местном. Конвоир пытался было призвать меня к тишине — знаками. Но, во-первых, жестикулировать на скользком склоне — занятие то еще. Во-вторых, я в ответ набросилась на него, упоенно играя тупую блондинку:

— Чего "тихо"-то, чего тихо! Затащили меня черт знает куда, ни помыться, ни поесть, прем без дороги через колючки, так еще и молчи! Фиг тебе, болван черномазый!

Черномазым я его зря обозвала. Большинство ребят, которые меня волокли, были и впрямь смуглыми, как арабы. Но пара-тройка, в том числе и этот, могли похвастаться вполне европеоидной внешностью с примесью чуди белоглазой.

А отрываясь таким образом, я рисковала нарваться минимум на подзатыльник. Особенно за "болвана". Но обошлось. Кажется, солдат решил не обращать внимания на мои крики, тем более, услышать их было явно некому.

В итоге я а)выяснила, что на языке Криимэ конвой не знал ни слова и б) получила возможность хоть как-то общаться с Дриком. Он быстро понял мою задумку и тоже стал ругаться, спотыкаться и отвечать мне соответствующим тоном. Благо, спуск обещал затянуться надолго: по дну оврага мы шли все вниз и вниз. Ноги вязли в коричневой мокрой почве, то и дело приходилось обходить бочажки — а для этого сперва подниматься по склону, а потом опять скатываться вниз. Нам с Дриком еще ничего было, а вояки тащили вьюки, которые назвать рюкзаками язык не поворачивался. Какие-то свертки, увязанные веревками, и, как по мне, жутко неудобные. Широкие, шире плеч, тяжелые — поди с такими попетляй между стволов, каждый второй из которых так и норовит ухватить тебя то за одежду, то за ношу.

— Как ты думаешь, нас уже ищут?

— Искать-то, конечно, ищут, — попытался он меня обнадежить. — Только как нас тут найдешь? Лес вон какой здоровенный.

— Надо бы знак какой подать.

— Какой? Даже если лесной пожар устроить, его все равно никто не увидит. Да и мокро кругом.

— А каким-нибудь магическим способом?

— Каким?

— Не знаю, ты дольше меня учился.

— И я пока не знаю.

— А какого-нибудь вестника послать? Или наши — они не смогут нас найти с помощью магического сканирования?

— Ты еще яблочко с блюдечком вспомни! — в школе я, как папа и предсказывал, развлекала иногда Дрика и остальных сказками из нашего мира, не объясняя их происхождение. В основном, реакцией был хохот, но иногда слушатели "чухали потылыци" и говорили, что идея неплоха и стоит попробовать. Сейчас примерно то же проделал Дрик, из-за чего его шевелюра украсилась комочками глины и мелкими листочками.

— А над вестником стоит подумать. Птицу там послать… Вдруг мы с тобой осилим. Дело сложное, но выхода-то у нас нет. А пока буду ветки заламывать.

— Брось, уж ветки точно никто не найдет.

— Найдет, — сказал он мне с непонятной убежденностью. — Мой папа найдет. Он еще и не на такое способен. Да ты его знаешь.

— Я?

— Ну да. Он же вас с твоим папой все время охранял.

Я так и села на попу. Без посторонней помощи.

* * *

Да, кончилась прогулочка. Начались обещанные трудности. Шоб ты, Бержи, был жив-здоров три раза — "сможете пройти, часть пути пронесете вилсипеды на себе". Вот и получается, что велик уже который час едет на мне. А не я на нем. И до соплей жалко оставленного под обломками флигеля "Сандаля". Гномы, конечно, мастера великолепные, честь им и хвала, но ни алюминиевых сплавов, ни композитных материалов еще не придумали. Так что "вилсипед" их выделки потяжелее прообраза вышел килограмма на три-четыре. Пока ты на нем едешь, это не так чувствуется. А вот когда ты его тащишь…

А кроме велика, еще килограммов 40 груза. Причем двужильный Сайни, видя мои старания, с меня еще пяток снял. Если не всю десяточку. К этому времени я уже так вымотался, что на вежливые возражения сил не было, только кивнул благодарно. А что вы хотите? Два часа по скользкой глине, перемешанной с древесными обломками. Велосипед даже в поводу по этой каше не идет — колеса то вязнут, то останавливаются, наехав на невидимое сквозь толстый-толстый слой несъедобного шоколада препятствие. Хорошо, когда можно еще скакать с кочки на кочку. Хотя какое там "скакать" с эдаким грузом? Переступать тяжело, балансируя всеми двухколесными килограммами. Раз я таки сверзился с осклизлой лесины, да задницей в болото, причем пригрязился весьма неудачно — велик пришел сверху. Голень ободрал сквозь штанину, что в условиях нынешней антисанитарии не радовало. Причем ту же голень, что пострадала во время налета. И что ж так не везет-то?!

А местами кочек для скачек нет. Приходится просто топать "навпростець", волоча пудовые от налипшей грязи ноги и тяжело переставляя лисапед, как своеобразный посох — третья, она же четвертая точка опоры.

Плюс низко нависающие ветки, с которых мы благополучно собирали на одежду влагу, а также разных мелких ползучек — насекомых, пауков, улиток, слизней и даже мелких лягушек. Кусаться они не кусались (пока), что даже странно. Но щекотались, попав за шиворот, в рукава и вообще куда угодно.

Может, и проходила здесь когда-то тропа. Но уж очень "когда-то", так что принцип "здесь не дороги, а направления" моему спутнику был хорошо знаком. Именно по направлению мы и перли. А задавала его география местности. Желающие могли уйти в сторону. Всего-то делов — вскарабкаться на скользкий и липкий склон, густо поросший всякой непроходимой мерзостью и усыпанный опадом, перевалить через гребень — и очутиться ровно в таком же овраге. Может быть, он и окажется чуть посуше собрата. А может, наоборот. Честно говоря, пробовать не хотелось. Одной попытки хватило за глаза.

Думаю, скорость у нас была километра два в час, не более. А с учетом извивов и обходов, а то и возвратов… Эх, лучше не считать, одно расстройство получается.

Сайни уверял, что болотистая местность — это ненадолго. Мол, по карте низины здесь небольшие. То ли картографы в прошлом были халтурщиками, то ли с тех пор местная территория поднамокла, а только "ненадолго" это затянулось уже на день. И просвета не видно.

Там, где ветки плотно закрывали дно низины, казалось, будто идешь в погребе и что солнце здесь не бывало сроду. В этих местах стволы — и лежачие, и стоячие — обильно устилал мох густо-зеленого цвета, на ощупь напоминавший мокрую мочалку. И скользкий до безобразия. А кое-где деревья расступались, давая место лучам светила, и те выжимали из окружающего сырого безобразия густые и столь вонючие испарения, что слезу вышибало — тут тебе и тленье, и какие-то тропические цветочки, и классическая болотная вонь имени серого водорода… Та еще банька. Причем даже раздеться, чтобы дать какой-то отдых распаренному телу, было нельзя — некоторые здешние представители растительного царства жалили позлее крапивы, да и среди падающих с веток сюрпризов могли попасться весьма неприятные. Мне, например, встретилась сороконожка с челюстями такими, что впору гвозди выдирать. Правда, сразу пускать их в дело она не стала, а просто вцепилась всеми своими сорока коготками в ткань сумки на руле. Я попытался сбить ее щелбаном — не тут-то было. В ответ она клацнула своими жуткими жвалами, как кастаньетами. Ладно, покатайся, пока не надоест…

Вконец вымотавшись, я предложил челночить. То есть разгрузить велики и переносить груз частями. Спутника эта технология сперва позабавила, но попробовать он согласился. Скорость еще упала, а сказать, что особо легче жить стало, так нет.

Разводиться с костром на обед никакого желания не было, да и из чего и на чем его жечь в этой мокрети, костер-то? Поэтому пожевали все тот же сухой корм, запили каким-то соком из лианы (Сайни сказал, что там вода точно чистая, но, как по мне, отдавала она травой и подпорченным кокосом) — и двинули дальше. Причем овраг, дрянь такая, стал к востоку заворачивать. Нам туда не надо, но вверх по склону переть сейчас бы точно не получилось. А наши враги, небось, над всем этим удовольствием пролетели птичкой легкокрылой, не напрягаясь. И ведь даже не пожелаешь им сверзнуться с небес в здешние болота!

Ближе к вечеру, правда, стало посуше. То ли почва другая пошла, более склонная к впитыванию, то ли местность чуть поднялась. Ехать еще нельзя, но вести велики в поводу уже можно, пусть даже наворачивая на колеса килограммы грязи. Но хоть не пуды! Правда, колеса время от времени отказывались вращаться — когда комковатая почва, перемешанная с лесным мусором, плотно набивалась между перьями вилки и покрышкой. Приходилось останавливаться и прочищать — сперва подобранной палкой, а потом, махнув рукой на все, перстами.

Короче, к ужину мы были вымотанные, усталые и злые. Вышли, правда, на что-то, что можно было назвать поляной — за неимением других претендентов на это почетное звание. Словом, деревья здесь стояли пореже, и между ними можно было втиснуть палатку на относительно ровном месте. Особенно если забросать ямы и корни нарубленными ветками и не слишком привередничать.

Наверное, в доисторические времена по дну оврагу тек ручей, а то и небольшая речушка. Но сейчас она превратилась в цепочку сообщающихся луж, некоторые из которых вполне могли требовать называть себя озерами. Недалеко от нашей полянке был один такой водоем. С настолько топкими берегами, что, собственно, к воде подойти лучше и не пытаться. А ополоснуться после дня сплошных грязевых ванн очень хотелось. К счастью, неподалеку от места стоянки в воду рухнуло дерево. Кажется, не слишком давно, потому что на нем еще зеленели побеги. А может, и давно рухнуло, а потом уже зазеленело, превратив часть веток в корни. Словом, я решил, что его можно будет использовать в качестве мостков — и помыться, и воды набрать, если более-менее чистой окажется. Вскипятим с какими-то травками — и будет чай. Взял я котелок, топорик — прорубать дорогу, если понадобится, в том числе и на самом "мостике" — и пошел. Напрямки к лесине было не пройти — путь загораживал густо заросший кустарником и молодым березняком мысок. Пришлось двинуть в обход. Тут-то они меня и взяли в оборот.

Два мужика, грязных, заросших и оборванных. Наверное, они углядели меня первыми и успели подготовиться. Но подготовились плохо — потому что я заметил, как они выскочили из-за кустов и синхронно бросились ко мне. Нет бы подождать, пока я мимо пройду, и со спины…

В общем, не зря меня Сайни тренировал. Как я ни был выжат, а котелком навстречу левому запустил мгновенно и на полном автомате. Даже не посмотрев, попал ли, развернулся к правому — как раз, чтобы поймать на навершие топора выставленный в мою сторону нехороших размеров ножик. Дядя пер как мамонт — да и размеров был соответствующих — так что меня просто развернуло на месте, когда он пролетал мимо, озадаченный тем, что его штыковая атака провалилась. Но в развороте я таки успел перехватить топор и догнать противника противоположным концом топорища — просто на инерции удара, сработала вколоченная в меня техника. Целил в затылок, но промазал и угодил куда-то в район лопатки.

А навстречу мне уже поднимался первый, таки отведавший котелка, но не успокоившийся. Ну и харя — вся заросшая грязным диким волосом, изъеденная рытвинами, дремучая какая-то, а глаза горят совершенно звериной жаждой крови. Вести с ним дискуссии на тему "мужик, давай договоримся по-хорошему" желание пропало сразу. Тут бы уцелеть, тем более, что на отлете в левой лапе у нападающего был зажат даже не кинжал, а словно коготь или рог — металлический, но кривой, зазубренный и грязный. Как я это все рассмотрел — ума не приложу, потому что отшагнул вбок, неуклюже отмахиваясь топором.

Спасло меня, впрочем, не умение с координацией — да и какая координация после такого марш-броска по болотам — а местная скользкая почва. Мужик поскользнулся, и мой топор таки резанул по его кулаку с зажатым орудием убийства. Кулак разжался, нападающий окончательно потерял равновесие и буквально наткнулся лицом на мой левый цуки. Под костяшками хрупнуло, в плечо отдало болью, но плашмя топором по затылку я добавил. Вражина мешком рухнул к моим ногам.

Второй уже стоял рядом, да еще с корявой дубинкой, вывороченной из местной почвы. Только, чтобы подобраться ко мне на расстояние удара, дяде нужно было перешагнуть через лежащего товарища. На мгновение это его задержало, я отскочил со всей доступной мне прытью — и тут громила охнул и стал заваливаться набок. Прежде чем я осознал произошедшее, меня неведомой силой сбило с ног и швырнуло за какую-то корягу. Впрочем, имя силы я тут же выяснил: Сайни вспомнил о своих обязанностях телохранителя. Сделав мне знак молчать и не двигаться, он ужом — то есть быстро и бесшумно, что при его комплекции не так просто — отполз в сторону и принялся сканировать окружающее пространство. Причем из виду скрылся как раз за корягой. И я остался один на один со своими растрепанными нервами и ножичком первого из нападавших — похоже, он его так и не нашел, потому взялся за дубину и получил от Лелека в затылок метательный клинок. Теперь-то я рукоять мог рассмотреть. Равно как и потенциальное орудие убийства меня самого. Разглядывание этого здоровенного, с мое предплечье, лезвия, — неровного, ржавого, грубой ковки, с иззубренной кромкой — отнюдь не способствовало душевному равновесию. Как подумаю, что оно могло натворить с моими нежными потрохами… Тут еще и другие мысли зашевелились, столь же веселые. А что, если второй мужик, которого я приласкал по кумполу, очнется? А что, если Сайни наткнулся в лесу еще на десяток таких же горилл — и они его положили? Он, конечно, мужик крутой, но от шальной стрелы крутость еще никого не спасала. В общем, колотило меня не по-детски. Причем моральные страдания по поводу того, что я чью-то жизнь то ли пресек, то ли собирался, увы, не посещали. Не тяну я на святого. Даже на доброго христианина не тяну. Хотя червячок, конечно, шевелился, но, пожалуй, больше по привычке, от ума, а не от совести. На родине был бы еще страх, что придется отвечать перед органами правопорядка. А тут…

— Двое их всего было, — внезапно объявил Лелек, выныривая вовсе не с той стороны, откуда я его ждал. — Трофей, — он с усмешкой бросил на землю грязную торбу с лямками из кожаных ремней самой грубой выделки, кажется, даже со следами мяса.

— Сайни, — горло перехватило, я прочистил его и повторил, — Сайни, ты мне жизнь спас. Спасибо…

— Не стоит благодарности, ты бы и сам прекрасно справился. Вон как этого уложил, — без особого почтения он ткнул носком в тело громилы.

— А я его точно… того?

— Точно-точно, можешь не сомневаться, я в этих делах понимаю. Я думал было, что ты его просто оглушил, потому и со вторым разобрался без затей, — он наступил на затылок трупа, рывком вынул нож, вытер его об одежду покойника. Осмотрел, остался недоволен результатом и продолжил очистку пучком травы.

— Это тоже были наши враги? Как их… смаис?

— Смарис. Нет, это не они. Во всяком случае, не их солдаты, а то бы мы так легко не отделались. Это какие-то разбойники. Что меня удивляет.

— Почему? Ты же сам говорил о том, что комары отпугивают разбойников.

— Это так, к слову пришлось. Как по-твоему, чем разбойники занимаются?

— Как чем? Разбойничают. Грабят.

— Вот-вот. А кого грабить в этих местах?

— Ну, может, они живут здесь?

— А грабить ходят, как мы, за тридевять земель, через топи и ловушки?

— Может, им в другую сторону ближе?

— Да и в другой стороне быть особо нечему. И грабить, соответственно, некого.

— А может, это вообще не разбойники?

— А кто тогда?

— Браконьеры.

— Кто-кто?

— Ну, те, кто занимаются незаконной охотой.

— Да какие законы в такой глуши? Здесь любая охота законна — лови, кого хочешь, и будь готов, что кто-то захочет поймать тебя.

— Не понял…

— Чего не понять. Тут и медведи водятся, и прочие… зверушки.

— Ну тогда не просто охотники, а какие-нибудь собиратели редких растений. Или уж не знаю, чего можно найти в здешних лесах.

— И поэтому они без всяких слов на нас кинулись? Впрочем, давай посмотрим, что у них тут.

Он аккуратно распутал завязки торбы и высыпал ее содержимое на траву. Какие-то неопрятные куски мяса, то ли печеного, то ли просто обугленного, обернутые в увядшие листья. Точильный брусок, грязный, засаленный и неровный. Моток грубой веревки из растительных волокон. Что-то вроде капкана. Котелок. То ли туесок, то ли футляр из коры. Всяка мелочевка: небольшой ножик, клубок ниток (кажется, даже не ниток, а сухожилий) с торчащей иглой, которая при необходимости вполне могла заметить дротик, рыболовные крючки, довольно громоздкая местная разновидность зажигалки.

— Ага! — Сайни развернул сверточек из похожей на брезент ткани. — Знаешь, что это?

Я помотал головой.

— Вот это — он показал камешек с полкулака размером, оплетенный серебристыми проволочками — их амулет против комаров. Надо бы на тебе испытать, может, он будет лучше отпугивать… Вот это, — мне была предъявлена россыпь кристалликов размером с зернышко граната, только отливающих фиолетовой чернотой, — их же денежки, причем, насколько я могу судить, весьма немалая сумма. Твой флигелек купить бы хватило. А вот это, — мне на ладонь легла то ли брошка, то ли кокарда, — опознавательный знак офицера их армии. Не слишком высокого чина. За пользование чужим знаком полагается смертная казнь, так что таскать с собой такую штуку — дело рискованное. Но на тамошнем черном рынке его можно достаточно выгодно продать. Нарушители закона есть везде, а тем более — в империи. А под прикрытием офицерской бляхи можно много дел наворотить. Так что, думаю, разбойнички это, порешившие одного из имперских офицеров. Забежать так далеко, боясь возмездия, они вряд ли смогли бы. Значит, офицерики тут время от времени бывают. Раз есть те, кто на них охотится. Так что мы на верном пути. Ну что, пойдем? — вдруг спросил он.

— Куда?

— Как это "куда"? Куда ты шел, пока не встретился с этими красавцами. Мыться. И воды набрать.

Честно говоря, после внеплановой нагрузки шевелиться вообще не хотелось. А Сайни, кажеся, взбодрился. Так что я, кряхтя и охая, оторвал спину от коряги, а задницу от сырой земли (куда более сырой, чем хотелось бы) и поплелся следом за неугомонным Сержантом. Который, судя по его познаниям о противнике, тянул по меньшей мере на капитана. Тот вполне естественным жестом подхватил с травы трофейный котелок, По-моему, довольно увесистый, судя по толщине стенок.

Я вынужден был задержаться, обшаривая подлесок в поисках нашей кастрюльки. Она нашлась в зарослях местного аналога крапивы — листья совсем другие, а жжется точь-в-точь как наша. Пришлось, чертыхаясь, выдирать беглый сосуд оттуда с помощью корявой и не слишком чистой ветки (впрочем, тут все было не слишком чистое). Руки все равно обстрекал, но посудину добыл. Кажется, она почти не пострадала от столкновения с физиономией здешнего "работника ножа и топора". Только край слегка помялся. Ну и мыть ее, понятное дело, теперь придется.

Озерцо оказалось мелким и с таким илистым дном, что, вздумай мы там плескаться, мигом бы все перемутили. Поэтому сперва черпнули воды котелками, ополоснули их, набрали в один воды на варево, а из другого принялись друг другу сливать, стоя на твердой… нет, не земле, а коре дерева, служившего нам мостками. Полной чистоты добиться не удалось (одежду мы и не пытались стирать, даже высушить и выколотить вряд ли получится), но хоть первую грязь оттерли. Впрочем, тоже не очень. Я уж несколько дней как не брит, и в щетине наверняка осталось глины на горшочек средних размеров: пот-то с морды смахивать приходилось регулярно, а лапы все перепачканы. Сайни изо всех сил пытался вычистить свою бородку, но, кажется, тоже не преуспел. Она, правда, у него почти под цвет местных почв, так что особо не видно. В общем, как там у Горина с Рязановым: "Арапом быть перестал, но до русского тебе еще мыться и мыться".

— Сайни, — вдруг сказал я, — как-то я легко его убил. И почти ничего не чувствую…

— А должен? — то ли издевается, то ли вправду недоумевает.

— Ну я же человека убил…

— Врага, — жестко поправил он. — Врага, который на тебя напал. Впрочем, насколько я смог понять, убивал его вовсе не ты.

— А кто? — кажется, совесть моя обрадовалась возможности таки переложить грех на кого-то другого.

— Твое тело. Само. Есть такое понятие — "разум тела". Когда ты, например, на скользкой тропинке оступаешься, ты ведь не начинаешь думать "а что теперь делать?". Руки сами машут, ноги сами пляшут… Так и здесь. Лови! — он вдруг бросил мне скомканное полотенце, которым вытирал руки. Я поймал.

— Видишь? Для тебя, то есть для твоих рук и ног, отразить нападение было не многим сложнее, чем поймать тряпку. Ведь твое тело это уже помнит, умеет. Не без моего участия… Вот если бы ты прикидывал, как к ним ловчей подобраться, или если бы кого-то из них знал лично и решал, убивать или нет, то действовал бы твой разум. А так — одни отработанные привычки тела.

— Постой-постой. Ты тренировал меня как убийцу?

— Можно подумать, ты не знал. Знал прекрасно, что те движения, которые мы разучиваем, могут и покалечить, и убить. Только надеялся, что применять их никогда не придется, а уверенности они тебе добавят. Но вот, видишь, пришлось. И если бы не эти тренировки, возможно, ты лежал бы сейчас у того бревнышка, а эти двое копались бы в твоей сумке. Так что не бери дурного в голову.

Последней поговорке я лично научил напарника. Видя, что я еще колеблюсь, он добавил:

— Напоминаю: я все еще числюсь твоим телохранителем. То есть моя задача — максимально тебя обезопасить. Наши тренировки — это всего лишь часть моей работы по этой самой безопасности, — кажется, он таки начинал раздражаться по поводу моей "интеллигентской мягкотелости".

— А как ты понял, что нужно вмешаться? По шуму? — я поспешил сменить тему.

— Скорее, по его отсутствию. Ты ведь взял с собой топорик, и я все ждал, когда ты его пустишь в ход. А ты не стучишь и не стучишь, что мне показалось странным — вряд ли ты нашел бы проход сквозь поросль. Вот и пошел проверить.

— Как-то быстро…

— Наверное, быстро шел…

Все равно не складывалось, но мне уже было не очень интересно — усталость давала себя знать. Возбуждение схлынуло, и спать хотелось даже больше, чем есть. Даже не столько спать, сколько вытянуться и расслабиться. А еще ведь надо палатку ставить, переодеваться — не лезть же в спальный мешок эдаким чучелом.

— Слушай, я читал, что в бою время замедляется. А у меня не замедлилось, — и чего я так упрямо тянул этот разговор?

— Бывает, замедляется. Но не всегда. Раз у тебя этого не произошло, значит, не надо было. Ты и так справился, без перехода…

— А с этими что будем делать? — я махнул рукой в сторону тел.

— А что с ними делать? Оставим, лес свое заберет. Или ты их съесть хочешь? Так мясо старое, и, небось, с болезнями, — по-моему, он совсем не шутил.

— Как съесть?! Людей?

— А у вас это не принято?

— В цивилизованных странах — нет. У нас поедание людей — признак дикости. Только самые примитивные дикари на такое способны.

— У нас, в общем, тоже не принято. Но на войне вполне допустимо. Ведь теперь их тела — просто мясо, часть природы. Их можем съесть мы, могут съесть барсуки и лисы — какая разница? У нас с тобой пока припасов хватает, да и возиться с человечиной…

Кажется, он говорил со знанием дела.

— У вас ведь войны тоже есть, — на всякий случай уточнил Лелек.

— Есть.

— И что с убитыми делают?

— В землю закапывают, — кажется, мы повторяли известнейший диалог Тура Хейердала с каким-то полинезийцем-каннибалом. Поэтому я торопливо прервал эту сумасшедшую беседу:

— Только не говори мне, что это нерационально, и раз уже все равно убили, надо съесть. У нас все же к смерти несколько иное отношение.

— Ладно, не скажу, — пожал здоровенными плечами Сайни. — Конечно, если охота, можем попытаться их закопать. Но по мне, и так полежат. Все равно с утра мы отсюда уйдем, за ночь протухнуть не успеют. Разве что хищника какого запах приманить. Ну так, ежели закопаем, это все равно не поможет. А возиться неохота.

Да, пиетета перед смертью у него явно не было. Но возиться и мне было неохота. Как представил — начинать сейчас копать могилы в этой тяжеленной земле, да без лопаты… Махнул я рукой и пошел лагерем заниматься.

Из дневника Юли

Шлепали весь день до темноты. Я устала, промокла и сбила ноги. Да еще и озябла — в этот дурацкий овраг солнце, по-моему, никогда не заглядывало, зато сырости было хоть отбавляй — и под ногами, и на листьях. Поэтому, когда, наконец, объявили вечерний привал, я дала, наконец, волю слезам. Рыдала взахлеб, с чувством, со всхлипами и причитаниями "что ж мне теперь делать?", хлюпая носом и размазывая слезы по далеко не чистой мордахе. Понимала, что глупо, но поделать ничего не смогла. Даже у магов нервы не железные, а я не маг. Домой хочу, к папе! И даже к маме, совсем домой!!

Меня утешать явился не только Дрик, но и Кирпич. Которого, как оказалось, звали мла Терроссиф. "Мла" — это вроде вежливого обращения или чина, я не поняла. А от моего произношения он морщился (особенно когда я иногда — благо, папа не слышит — говорила "мля"). Ну и ладно, сам тоже не Цицерон.

По-моему, опыта обхождения с плачущими девочками у него не было совсем. И он решительно не знал, что делать. Приказать замолчать — так я не солдат. Стукнуть — еще громче выть буду. Он не придумал ничего лучшего, как сунуть мне в руки что-то, что с большой натяжкой можно было назвать бутербродом. Эдакий кусок лаваша, в который завернута начинка. Между прочим, бутерброд был большим и теплым, хотя огня наши похитители, насколько я видела, не разводили. Начинка на вкус — вроде мясного рагу. И, наверное, с каким-то спиртным внутри или еще с какой-то гадостью. В общем, съев, я согрелась.

Дрик тоже не слишком уверенно выглядел в роли утешителя. А когда он ляпнул "А что бы сказала Лиина, если бы тебя увидела?", я на него просто вызверилась. И заявила, что Лиина бы меня поддержала, а "вам, мужчинам, не понять".

Потом сняла кроссовки. М-да, ничего особо страшного, но ноги растерты — в сырой обуви немудрено, да и тесновата для меня стала обувка за те месяцы, что мы тут торчим. А завтра опять идти.

Мои ноги заинтересовали зрителей не меньше, чем мои слезы. Терросиф-Кирпич куда-то ломанулся и вернулся с баночкой мази. Хотел еще сам и смазать, но я его довольно вежливо послала. Дескать, доверяю эту важную работу своему пажу. Заодно ему ссадину на скуле смазала. Увы, лечить меня Лиина так толком и не научила, так что даже синяк я ему свести не смогла. Говорит, болеть стало меньше. Врет, наверное…

На ночь мне было выдано одеяло — уж не знаю, кого из вояк раздели — и я в него закуталась и улеглась на сырую подстилку из опавшей листвы. Сгребла ее побольше с окрестных мест, чтобы хоть не так холодно было. Сперва одна лежала, а потом вместе с Дриком, невзирая на все его смущения и вялые протесты. Дурачок, так же теплее! А у него одежка промокла не меньше, чем у меня. Опять же, так хоть пошептаться можно будет — эти черные козлы, кажется, поняли, что соблюдать информационную безопасность долго не получится.

— Дрик, а как ты думаешь, зачем мы им нужны? — зашептала я в самое ухо пащану.

— Думаю я напряженно, — он еще острить пытается! — а что толку? Никогда о таком не слыхал. Ясно только, что мы им нужны, особенно ты. Наверное, за твою сохранность кто-то из них, а то и все, головой отвечают. Так что это можно использовать при случае.

Практик, чтоб его. Мне в голову не пришло. Можно при случае влезть на дерево и пугнуть: "А ну, делайте, как я говорю, а то сейчас вниз головой сигану!" Интересно, и как поступать, если не сделают?

— Дрик, — вдруг спросила я, — а тебе страшно было убивать?

— Кого?

— Ну, того, в черном, на чердаке?

— А что тут страшного? Страшно было, когда они напали — это да. А так — выстрелил, да и все.

— А что ты потом чувствовал.

Он пожал плечами, что выглядело достаточно комично в положении лежа.

— Обрадовался, что попал.

— Так человека же убил…

— Врага, — жестко ответил он. — Врага, который пришел, чтобы убить меня.

— Так ведь тебя не убили.

— Ага, только в плен взяли и тащат неизвестно куда. По-моему, меня не убили случайно. Это ты им живой-здоровой нужна…Приинцессаа — очень похоже, хотя и шепотом, передразнил он.

— Но ведь убивать плохо, — сформулировала, называется…

— Кому плохо? — он приподнялся на локте, и холодный сырой воздух тут же хлынул под одеяло. — Если я бы всех их тогда перестрелял, ты бы сейчас не на земле в лесу лежала, а у себя в кроватке. Уроки бы учила, а не в болотах лазила. Это плохо?

Я представила себе эту картинку и вынуждена была признать, что хорошо. Более того, умом я понимала, что плата в несколько человеческих жизней за комфорт и покой — это вроде как слишком много. Но ничуть не жалко было мне этих неведомых людей, которые явились и украли меня. И еще неизвестно, что сделали с Лииной — она ведь с нами там была. Может быть, и убили. Я похолодела от этой мысли и подумала вдруг, что если действительно убили, то за нее я бы сама не прочь им головы поотрывать. Даже напряглась и кулаки сжала. Кажется, от Дрика это не ускользнуло.

— Ты чего? И вообще, чего вдруг про это спрашиваешь?

— Я ведь никогда никого не убивала. И не знаю, как это… И думаю…

— Думаешь, что не сможешь? Папа говорил, что трудно убить того, кого знаешь, с кем разговаривал, за столом сидел… А незнакомца — легко. Я вот того, на чердаке, завалил как мишень в тире. Рука просто сама тетиву отпустила… Потом подумал, что теперь меня за это точно убьют. Но и думать особо некогда было — скрутили, по голове дали… — он помолчал и вдруг добавил, — Ведь запросто могут и сейчас убить.

— Не будем мы тебя убивать, — вдруг раздалось откуда-то сбоку. — Я с интересом слушал ваш разговор, дети.

Черт! Эта скотина с кирпичной рожей, оказывается, подслушивала! Но как подкрался? Вокруг же ветки, листья, трава. Я вон ворочалась — и то хруст слышен был. А он, уже не скрываясь, подполз на четвереньках поближе и прошипел:

— К тебе, мальчик, у нас нет никаких, — он запнулся, поискал слово, — нехороших чувств. — Ты готовился стать воином, защищал свою госпожу, когда думал, что на вас напали враги. Сделал, что мог. Можно сказать, хорошо сделал. Но теперь ты знаешь, что мы вам не враги, поэтому не стоит пытаться нас убить. Мы жалеть тебя не будем. К тому же, напоминаю, ты дал клятву. Не советую пробовать, что будет, если попытаетесь ее нарушить.

Сквозь шепот интонации разобрать непросто, но мне показалось, что говорил он то ли злобно, то ли презрительно. Видать, достали мы его чем-то. Опять-таки, это многозначительное "ты", адресованное только Дрику.

Продолжать дискуссию в подобном окружении не было смысла, так что пришлось повернуться на бочок и попытаться уснуть.

Удалось довольно быстро, несмотря на сырость и прочие радости. Правда, к утру заработала полный нос соплей.